Иогель Михаил Константинович - Между вечностью и минутой

  

  

   Стояла глухая, тоскливая, осенняя пора; давно уже стемнѣло; вихрь ненастный, то пронзительно взвизгивая, то плаксиво завывая, обдавалъ прохожихъ и проѣзжихъ расплывчатою массою своихъ первыхъ, снѣжныхъ пылинокъ. Прогремитъ карета, продребезжитъ Ванька, какъ-бы силясь обогнать самую непогодицу, промелькнетъ, какъ тѣнь, закутанная фигура прохожаго, и опять все тихо и пустынно. Въ этотъ-то именно вечеръ, когда огонь жилья манилъ всякаго представлен³ями тепла и уюта, здан³е Московскаго Университета, что на Большой Никитской, особенно печально и угрюмо смотрѣло на улицу своими большими, неосвѣщенными окнами, - будто все вымерло въ немъ или забылось сномъ тягостнымъ, непробуднымъ. Лишь въ двухъ крайнихъ угольныхъ окнахъ отъ времени до времени мелькалъ огонекъ.... Мелькнетъ подобно звѣздочкѣ, высвободившейся изъ-за облака, и опять исчезнетъ, точно утонетъ въ глубинѣ комнаты.- То былъ огонь свѣчи, стоявшей на столикѣ близъ постели, покоившейся въ подушкахъ, еще очень молодой женщины, Александры Игнатьевны Бояриновой. Уже истекалъ четвертый годъ, какъ Александра Игнатьевна слегла вслѣдств³е несчастныхъ родовъ и, приподнимаясь при посторонней помощи лишь для пр³ема пищи и питья, ни на одинъ часъ не покидала постели. Указывая на недостатокъ воздуха, упадокъ силъ, на общее невыносимо тревожное состоян³е, она никогда не жаловалась на какое либо исключительное, мѣстное страдан³е. Врачи и профессора медицины не только отказались спасти ее отъ неминуемой смерти, но даже не могли точно опредѣлить болѣзни. Спокойно и безропотно несла Александра Игнатьевна свой тяжк³й жреб³й, и ея выразительные свѣтло-сѣрые глаза туманились слезою лишь при взглядѣ на измученнаго сострадан³емъ къ ней мужа, да на молчаливаго, не по возрасту печальнаго, первенца Васю.... И тогда, чуть примѣтно перебирая своими блѣдными, изсохшими губами, молила она Создателя, - хотя-бы на одинъ мѣсяцъ, на одну недѣлю, на одинъ день возвратить ей бодрость и силы, чтобъ могла поцѣлуемъ молодымъ, нѣжнымъ, отблагодарить за уходъ и ласку мужа, чтобъ могла прижать къ сердцу своего мальчугу Васю.- Къ постели подошла высокая, слегка согбенная старушка. Безъ малѣйшаго шороха опустила она на столикъ металлическ³й подсвѣчникъ и, отсчитавъ изъ пузырька въ рюмку 20 капель какой-то зеленоватой жидкости, заслонила свѣтъ отъ глазъ больной зеленымъ абажуромъ. Александра Игнатьевна, казалось, была въ полузабытьѣ. Густая темно-русая коса, окоймляя маленьк³й изжелто-блѣдный лобъ, откинувшись влѣво отъ головы, покрывала подушки волнистыми, разбитыми прядями. Темныя, долг³я рѣсницы чернѣли въ глубокихъ впадинахъ подъ глазами; тонк³я, слегка сдвинутыя брови, впалыя щеки, блѣдныя, какъ-бы безкровныя губы сжатаго рта, на груди скрещенныя палецъ о палецъ, исхудалыя руки, громче жалобы и стона говорили о ея нѣмыхъ страдан³яхъ.

   - Куля, а Куля! звала межъ тѣмъ старушка, пр³отворивъ дверь изъ спальни въ дѣтскую. Изъ глубины дома донесся громк³й, визгливый смѣхъ.

   - Ишь ты, халда откормленная.... Прости, Господи!... Ей и горя мало! окрысилась старушка и, миновавъ комнату, пошла по направлен³ю раздававшагося все громче и громче смѣха. Ни звукъ, ни шелестъ, ни тихое ровное дыхан³е, ничто не изобличало въ дѣтской присутств³я живаго существа; но едва старушка успѣла переступить за порогъ, какъ изъ полуосвѣщеннаго угла комнаты, съ глубокаго и развалистаго кожаннаго кресла, бойко соскочилъ мальчикъ лѣтъ девяти. Онъ выпрямился, потянулся, одернулъ края своей фланелевой, темно-коричневой рубашки, окоймленной по вороту и подолу черной бархоткой и, легко приподнявшись на носки, скользнулъ въ спальню матери. Одиноко и тоскливо мерцалъ свѣтъ за зеленымъ абажуромъ. Мертво было у постели. Даже самый вихрь на улицѣ, какъ бы утомленный своимъ безсильнымъ злорадствомъ, угомонился и замолкъ.

   Прокравшись къ кровати матери, мальчикъ остановился у ея ногъ. Боясь дохнуть и шелохнуться, онъ робко заглянулъ ей въ лицо, заглянулъ и, содрогнувшись отъ плечъ до пятъ, опять скрылся за высокою спинкою массивной кровати.

   Ни то сонъ, ни то полузабытье попрежнему владѣли ею.

   Губы сжаты, руки скрещены, лишь напряженнымъ тяжелымъ дыхан³емъ раздвигались ноздри, да отъ времени до времени, слегка колебля одѣяло, вздрагивала исхудалая грудь; но вотъ еще крѣпче охвативъ другъ друга, хрустнули пальцы блѣдныхъ рукъ, разомкнулись, сжатыя губы, чуть примѣтная краска оживила лицо.

   - Мама! подаваясь всѣмъ станомъ тихо окликнулъ онъ мать. Александра Игнатьевна какъ-то сжалась, съежилась, глухой стонъ вырвался изъ ея груди, и опять исчезла краска съ изжелто-блѣднаго лица.

   - Мама! поникнувъ тоскливо и еще тише повторилъ онъ; но видно напрасно ждалъ на этотъ разъ отъ матери отвѣта.

   Нѣтъ не взглянетъ она на него своими кроткими, сѣрыми глазами, не проведетъ по волнистой, темнорусой головкѣ дрожащею рукою, не перекреститъ, не окликнетъ и даже няню не спроситъ о немъ.... Замкнутая въ своихъ страдан³яхъ, встревоженная и смущенная видѣн³ями полузабытья, въ эти минуты Александра Игнатьевна была дѣйствительно чужда ему. Бывали, однако, дни, въ которые она, возвращаясь къ полному сознан³ю, могла говорить, хотя тихимъ, прерывистымъ голосомъ, и, всѣхъ награждая, всѣхъ радуя своею кроткою улыбкою, оживленно уносилась въ мечты своего лучшаго будущаго. Тогда она звала его къ себѣ, разспрашивала:- гулялъ-ли онъ вчера, молился-ли, ложась спать, за себя, за нее, за папу, здоровъ-ли, не скучаетъ-ли, и о чемъ разсказывала ему говорунья няня?... Оживлялась мать, оживлялся и онъ... Трепетно билось, согрѣтое материнскою ласкою, сердце малютки, свѣтились радостью больш³е, темносѣрые глаза, и на алыхъ губахъ полнаго овальнаго личика, какъ-бы отражен³емъ отрадной улыбки ея блѣдныхъ губъ, играла его младенчески счастливая улыбка. Но чѣмъ оживленнѣе становилась Александра Игнатьевна, тѣмъ съ большимъ страхомъ слѣдили за нею окружающ³е. Въ быстромъ, лихорадочномъ потокѣ надеждъ и предположен³й Александры Игнатьевны, слово перебивалось словомъ, сысль путалась мысл³ю.... Ею тогда овладѣвало состоян³е бреда:- то гуляла она съ Васею по Малой Никитской, то каталась съ нимъ въ роскошномъ экипажѣ по улицамъ ярко иллюминованнаго Парижа, то трепетной рукою сводила по узкой, скользской лѣстницѣ въ сырое подземелье рыцарскаго замка, гдѣ, подъ мрачными сводами, отрывала кладъ чести, славы и богатства, дѣлая его наслѣд³емъ уже безсмертнаго при жизни втораго первенца.... Вдругъ и разомъ замирало порывистое слово, руки падали, какъ плети, утомленною головой склонялась Александра Игнатьевна на высок³я нодушки, и между ею и Васею разстилалась бездна, бездна холодная и мрачная, подобная той, что жизнь отдѣляетъ отъ могилы.

   Въ дѣтской послышался шорохъ, Вася встрепенулся, осмотрѣлся, сдѣлалъ шагъ назадъ и, дрогнувъ, какъ-бы отъ укола, смѣло приблизился къ изголовью матери.... Въ спальню вошла та же согбенная старушка въ сопровожден³и лѣниво и перевалисто шагавшей за нею широкоплечей, краснощекой Кули....

   - Ахъ, попрыгунъ, попрыгунъ.... Точно стрекоза, прости Господи! ворчала старушка, минуя Васю.

   - Матушка Александра Игнатьевна, склоняясь надъ изголовьемъ больной и какъ-бы втягивая въ себя звуки голоса, проговорила она.

   Александра Игнатьевна чуть примѣтно шелохнулась.- Вася лихорадочно слѣдилъ глазами за матерью.

   - Александра Игнатьевна, матушка, лѣкарство.... нѣсколько громче настаивала старушка. Александра Игнатьевна тихо потянулась. Яркая краска вспыхнула въ лицѣ Васи.

   - Матушка, Александра Игнатьевна, пора лѣкарство принять.... уже во весь голосъ повторила она.

   - Мама! радостно крикнулъ Вася.

   Александра Игнатьевна медленно приподняла отяжелѣвш³я вѣки и ея, какъ-бы туманомъ подернутые глаза, неподвижно остановились на крайнемъ шарикѣ рѣзной краснаго дерева кровати.

   - Куля! что-жъ ты ротъ-то разинула.... Подыми подушки.

   Акулина осторожно принодняла подушки.

   Старушка перелила лѣкарство изъ рюмки въ столовую ложку и, поднеся ее къ губамъ больной, слегка коснулась ложкой крѣпко стиснутыхъ зубъ. Александра Игнатьевна разжала губы, проглотила влитую ей въ ротъ жидкость, кашлянула и, не вымолвивъ ни слова, опять погрузилась въ свое оцѣпенен³е.... Старушка печально покачала головою.

   - Господи, Господи, да будетъ Твоя святая воля! широко крестясь, проговорила она, засвѣтила ночникъ, сняла абажуръ, погасила свѣчу и, прошептавъ надъ Александрой Игнатьевной какую-то молитву, вышла изъ спальни.

   - Вася, а Вася! окликнула она, войдя въ дѣтскую. Вася не отзывался.

   - Ишь шалунъ.... И лба не перекрестишь, а онъ нырнетъ себѣ какъ рыбка въ рѣчку, и поминай, какъ звали, въ слухъ размышляла она, внимательно осматриваясь. Въ большомъ вольтеровскомъ креслѣ, при тускломъ освѣщен³и просторной дѣтской одною нагорѣлою сальною свѣчею, чуть примѣтно чернѣла темнокоричневая его рубашка.

   - Батюшка, Васил³й Андреевичъ, чево ты уткнулся? тревожно спрашивала она, стараясь поднять съ кресла вцѣпившагося въ него обѣими рученками Васю. Глух³я, судорожныя рыдан³я были ей отвѣтомъ.

   - Ахъ, ты мой родимый! Дитятко ты мое ненагладное, cолнышко ты мое красное... И чаво ты это опять?... Христосъ надъ тобою. Подними-ка головку-то.... Я потру тебѣ шейку твою лебединую.

   Закраснѣвш³еся глаза его опухли, лицо горѣло, какъ въ огнѣ.

   - Полно, золотой ты мой, полно, брилл³антовый, успокоивала старушка; а ребенокъ рыдалъ все громче и громче....

   - Фу, стыдъ какой. Полно плакать, пригож³й мой. Вѣдь ты мущина, а не баба, не Акулька.... Прости Господи.... Слезы, что ропотъ, ими не умилостивишь гнѣва Бож³я! Постойка-сь!... Я тебѣ воды святой испить дамъ!

   Вася вынулъ изъ ридикюля, пристегнутаго къ кушаку рубашки, платокъ, провелъ имъ по смоченному слезами лицу и, осторожно опустивъ его въ ридикюль, уныло склонилъ курчавую головку на ладонь слегка дрогнувшей, слабой руки.-

   - Наткоь.... Испей.... да и полно.... А то никогда никакой сказки не буду сказывать.

   - Нѣтъ, будешь! сквозь слезы улыбаясь возразилъ Вася.

   - Будь уменъ, то и буду, а будешь плакать, слезами Бога гнѣвить, да папеньку тревожить, то и не стану.

   - Больше не буду, няня! чуть слышно отозвался онъ.

   - Я и знаю, что ты у меня умникъ, поощрила старушка, усаживаясь въ кресло.

   Вася обвилъ своими рученками морщинистую, длинную шею старухи и, притянувъ къ себѣ ея голову, тихо поцѣловалъ.

   - Няня!

   - Что моя радость?

   - Будетъ-ли мама жить?

   - И что это ты родимый мой, Господь съ тобой! И кто это тебѣ вколотилъ въ умную головушку так³я несуразныя мысли?! Господь покаралъ, Господь и помилуетъ! Волосъ съ головы человѣческой не спадетъ безъ воли Бож³ей, ни токмо, что человѣкъ.... И не гнѣви ты Создателя мыслями такими.... Видно совершили родители ея, или кто изъ кровныхъ, велик³й грѣхъ!... Альбо сама она, такъ и послалъ ей Богъ испытан³е тяжкое.... Будемъ молитвы наши возносить къ престолу Всевышняго и пошлетъ ей Господь здоровья и счастья, на мног³е годы!...

   - А какъ-же, няня, тотъ, знаешь такой большой, съ бородою, страшный такой!... Я слышалъ, какъ онъ говорилъ пае, что мама не будетъ жить..

   - Это дохтуръ-то? И, родимый мой, знаютъ-то они много, а понимаютъ, не накажи Богъ, какъ мало. За то имъ Богъ и умъ омрачаетъ, что слышкомъ много о себѣ помышляютъ!... Вотъ засвѣчу-ка я лампадочку во славу Бож³ю, а ты, родимый мой, выкинь-ка изъ головки всѣ эти дохтурск³я рѣчи, да и памятуй одно, что отъ Бога все и ничего безъ Него.

   - Богъ все и ничего безъ Него, слышалось еще Васѣ....

   - Няня, а няня, а какъ-же, тотъ страшный, что сказалъ, что мама не будетъ жить.... Онъ тоже отъ Бога?

   - Отъ Бога, родимый мой, отъ Бога.

   - Какъ же отъ Бога, а неправду говоритъ?

   - А потому и говоритъ неправду, что забылъ Бога, а Богъ и отшатнулся отъ него.

   - А зубки у меня болятъ, няня, тоже отъ Бога?

   - Отъ Бога, радость моя.

   - За что же это Богъ наказываетъ меня, няня?

   - А за то вотъ, когда папу не послушаешь или меня, старуху, обидишь.

   - Я всегда слушаю папу, няня...

   - Нѣтъ не всегда. Папа не велитъ ходить тебѣ къ мамѣ, если мама не покличетъ, а ты все идешь.... Вотъ и сегодня тоже...

   Доводы няни внолнѣ убѣдили Васю. Онъ теперь видѣлъ, что дѣйствительно все отъ Бога, и ему страшна стала эта невидимая, непрерывно карающая сила, этотъ рокъ, подвергающ³й страдан³ямъ и маму, и папу, и его, Васю, за малѣйшее уклонен³е отъ своихъ велѣн³й.... И ему уже казалось, что онъ снова въ спальнѣ, снова видитъ блѣдное, исхудалое лице матери, распластанное, какъ бы бездыханное, молодое тѣло ея.... Вотъ содрогнулась, съежилась, скорчилась, застонала и надъ нею поднялась высокая, костлявая фигура Бабы-яги, непремѣнной спутницы почти всѣхъ сказочныхъ предан³й старушки няни. Глаза у нея горятъ огнемъ дикимъ, волоса стоятъ дыбомъ, руки, что желѣзныя грабли, то вьется она, какъ змѣя, то подплясываетъ въ злобной радости, какъ свекровь неумолимая, то играетъ надъ головою несчастной клюкою своею желѣзною. "За что же, за что эти страдан³я!... И это все Богъ, все отъ Бога!" мелькнуло у Васи. Онъ закрылъ рукою глаза и, содрогнувшись всѣмъ тѣломъ, забрался въ самую глубь кресла....

   Теперь хотѣлось ему спросить няню, - есть-ли на ряду съ Богомъ злымъ, Богъ добрый и почему Богъ его, и мамы, и папы такой злой Богъ?... Онъ-желалъ и въ тоже время не смѣлъ. А вдругъ Богъ услышитъ, что онъ назвалъ его злымъ Богомъ и прогнѣвится, и опять мама, какъ вчера и третьяго дня не приласкаетъ его, не приголубитъ, милымъ мальчугой своимъ не назоветъ, и опять на цѣлую ночь заболятъ у него капризные зубки....

   - Слава Тебѣ Господи, слава Тебѣ! Слава Тебѣ Царица Небесная! - широко крестясь, полнымъ голосомъ нроговорила старушка....

   Злобно удариль вихрь въ стекла оконныя, взвился, понесся, завылъ, застоналъ въ трубѣ надъ печкою.... Нервная дрожь непр³ятною зыбью пробѣжала въ зубахъ у Васи....

   - Няня! - робко окликнулъ онъ.

   - Что дорогой мой?

   - Мнѣ страшно.... Сядь возлѣ меня, разскажи сказку.... Да не страшную, няня.

   - Сейчасъ пригож³й мой, сейчасъ родимый! сказала няня опять осѣнивъ себя троекратнымъ крестнымъ знамен³емъ, и одинъ за другимъ сдѣлавъ нѣсколько земныхъ поклоновъ, подошла въ креслу... Вася порывисто протинулъ ей на встрѣчу холодную, какъ ледъ, руку. Она сжала ее въ своей морщинистой рукѣ, отвернулась, быстро отерла ладонью кативш³яся по лицу слезы....

   - Ну-же няня, что-жъ ты сказочку?

   - Сейчасъ, ненаглядный мой, сейчасъ, пригож³й!

   - Не страшную, няня! опять наскоро предварилъ Вася и, забившись въ самый уголъ кресла, устремилъ на "Алену" Никоновну сосредоточенный взглядъ своихъ большихъ темно-сѣрыхъ глазъ....

   - Ну слушай, пригож³й, слушай, слушай да не моргай, кушай да не обкушивайся, смѣйся да не закатывайся!

   Долго въ эту ночь, далеко за полночь, слушалъ Вася говорливой няни сказки и все не могъ успокоиться, все не могъ заснуть, все также лихорадочно вслушивался, то въ малѣйш³й шорохъ въ спальнѣ, то въ зловѣщ³й стонъ вихря разыгравшейся непогодицы.

  

  

   Наступившее утро предсказывало еще болѣе ненастный день. Вихрь стихъ, въ воздухѣ потеплѣло, и разрозненныя облака предшествующей ночи, сплотившись въ темно-сѣрую массу, нависли надъ Москвою и, спускаясь все ниже и ниже, окутали ее своимъ мглистымъ, сѣрымъ саваномъ....

   Такъ весьма часто, человѣкъ безпечный и веселый въ своей лѣтней порѣ, переступивъ въ область глубокой осени, сближаетъ брови, сжимаетъ губы, столь недавно освѣщеннаго улыбкою лица и, окинувъ бѣглымъ взглядомъ сферу идей, цѣлей и надеждъ, парализованныхъ имъ же самимъ, все безотраднѣе и безотраднѣе смотритъ въ даль непригляднаго будущаго. Но нельзя быть дальше, какъ былъ отъ подобныхъ мыслей Андрей Петровичъ Бояриновъ, мужъ Александры Игнатьевны. Любящ³й, скромный въ своихъ желан³яхъ, умѣренный въ тратахъ и требован³яхъ къ жизни, онъ всегда былъ далекъ отъ всякихъ отвлеченностей. "Отъ идей, говаривалъ онъ, какъ отъ козла, нѣтъ ни шерсти, ни молока". И вотъ едва лишь пр³ятель его, Иванъ Никаноровичъ Курлатовъ, послѣ сытнаго обѣда за чашкою кофе и дорогой сигарой, начиналъ любезничать, заигрывать съ которымъ-либо изъ этихъ козловъ, какъ Бояриновъ нетерпѣливо перебивалъ его: "эхъ полно, Иванъ Никифоровичъ, и когда ты это, какъ неразумный ребенокъ, перестанешь ловить воздухъ руками?... Лучше посовѣтуй, какъ ухитриться съ шестью тысячами купить хотя маленькое имѣн³е? Быть можетъ, свѣж³й воздухъ, спокойств³е и нѣкоторый достатокъ оживятъ и поддержутъ мою бѣдную Лину!" "Да, это конечно!... Если бы у меня были въ данную минуту, я бы съ радостью, но" - отыгрывался Курлатовъ.... И по правдѣ, что ему было за дѣло до того, что несчастная страдалица его пр³ятеля, какъ лѣтомъ, такъ и зимою задыхалась въ спертомъ воздухѣ четырехъ стѣнъ своей тюрьмы - комнаты, что отъ взгляда на нее болѣло и надрывалось сердце Андрея Петровича.... Вѣдь отъ этого не худѣли его рысаки, не прекращалась дорогая гаванская сигара въ рижскую грошевку..... Курлатовъ отыгрывался, а Андрея Петровича все-жъ таки съ каждымъ днемъ, все лихорадочнѣе и лихорадочнѣе преслѣдовала мысль во что бы ни стало пр³обрѣсти имѣн³е... Она его тревожила днемъ, безпокоила ночью и въ это ненастное утро съ какою-то особою силою налегла на него. Сжигая папиросу за папиросой, чего, чего не передумалъ возбужденный Андрей Петровичъ.... Ему представлялось, что онъ уже купилъ имѣн³е, - около 100 душъ, много земли, много лѣса, хорошенькая усадьба.... И вотъ, теперь въ виду веселаго, уютнаго домика, съ террасами и балкономъ, обвитыми плющемъ, на шелковистой лужайкѣ подъ густой сѣнью столѣтняго дуба, за круглымъ столикомъ, покрытымъ бѣлою, какъ снѣгъ, скатертью, пилъ чай со своею Линою, игривою и беззаботною, какъ въ ту лучшую пору, пору счастья и здоровья.... А вотъ и Вася.- "Мама, мама": кричитъ, подбѣгая, - "вотъ тебѣ земляники.... И тебѣ, папа" - какъ бы спохватившись, добавляетъ онъ.... Раздался звонокъ.....

   - Алексѣй Михайловичъ Новосвѣтовъ, доложилъ лакей.

   - Проси, проси! поспѣшно отвѣтилъ Андрей Петровичъ.

   - Да нечего и просить, когда я уже здѣсь.... Вотъ китайщина! говорилъ, между тѣмъ, входя въ кабинетъ неслышными, дробными шажками Новосвѣтовъ.

   - Весьма радъ, Алексѣй Михайловичъ, весьма радъ!... Бояриновъ видимо оживился.

   - Вотъ такъ, еще на копѣечку! Да какой же вы чудакъ, батинька, еслибъ я не былъ увѣренъ, что вы будете рады, татъ и не пр³ѣхалъ-бы! Маленько рано, кажется.... Всего 10.... Впрочемъ, я это собственно, чтобы побесѣдовать съ вашей супругою.... Вѣдь больные въ эти часы всегда наиболѣе доступны изслѣдован³ю.... Ну что, какъ барынька ночь провела?

   - Эту ночь, благодаря Бога, спокойно.... Я пр³ѣхалъ въ три. Тогда, какъ и теперь сонъ ея былъ тихъ и дыхан³е свободно....

   - Знаки хороши, но.... заглазно судить трудно, серьезно замѣтилъ Новосвѣтовъ.

   Алексѣй Михайловичъ принадлежалъ къ категор³и тѣхъ немногихъ, которымъ жизнь отъ колыбели и до могилы непрерывно шлетъ свои улыбки. Средняго роста, широкоплеч³й, скорѣе полный, чѣмъ худой, въ высшей степени подвижной и ловк³й, всегда веселый и оживленный, онъ, по собственному опредѣлен³ю, столь же легко и неслышно вносилъ себя и выносилъ изъ дома въ домъ, сколь свободно и непримѣтно становился душою своего кружка. Кто зналъ Новосвѣтова, тотъ и любилъ его, а если иной, подчасъ, по столь свойственной намъ слабости, забрасывать камешки въ чужой огородъ, и метнетъ въ его сторону, то тутъ же и стушуется подъ давлен³емъ общаго молчан³я. Алексѣю Михайловичу на видъ было лѣтъ 45. Не смотря на сѣдину, блескомъ своихъ въ высшей степени оживленныхъ, черныхъ глазъ, онъ могъ соперничать въ успѣхѣ надъ женщиною съ любымъ юношей.... На высокомъ открытомъ лбѣ лежалъ отпечатокъ серьезной думы, а двѣ мягк³я, чуть-чуть примѣтныя складки въ углахъ рта, какъ бы дрожали тонкою насмѣшкой....

   - Давно-ли слегла ваша супруга? спросилъ Новосвѣтовъ послѣ короткой паузы.

   - Уже скоро четыре года.

   - Четыре года!... Что же находятъ въ ней доктора?

   - Да, все.... Одни разъ, друг³е худосоч³е, третьи малокров³е, четвертые поражен³е спиннаго мозга, пятые расширен³е какихъ-то сосудовъ.

   - Словомъ, чего хочешь, того просишь! перебилъ Новосвѣтовъ. Такъ что теперь она представляетъ изъ себя живую аптеку всевозможныхъ медикаментовъ или ядовъ, отравлявшихъ ее изо дня въ день.... Славно!

   - Батюшка, Андрей Петровичъ, къ барынѣ пожалуйте, останавливаясь у порога двери, отрапортовала Алена Никоновна.

   - Смиловался надъ вами Господь!... разговариваютъ.... добавила она радостно.... Бояриновъ вспыхнулъ.

   - Извините Алексѣй Михайловичъ я сообщу, подготовлю, бѣгло проговорилъ онъ, подходя къ дверямъ спальни....

   Александра Игнатьевна полусидѣла, припавъ спиною на высоко приподнятыя подушки. Исхудалая и желто-блѣдная шея и лицо казались еще блѣднѣе и желтѣе отъ упадавшаго на нихъ дневнаго свѣта. По подушкамъ, плечамъ и рукамъ разбились слежавш³яся пряди шелковистой косы.

   Сосредоточивъ на Васѣ напряженный взглядъ слабыхъ, мутныхъ, нѣкогда оживленныхъ и блестящихъ глазъ, она какъ будто замерла въ наслажден³и и наслажден³ю этому, казалось, не было, и не будетъ конца.... Что ей было въ эти минуты до самой себя, до своей немочи.... Она видѣла свою жизнь и свое будущее въ блестящихъ глазахъ Васи, любовалась яркой краской въ его оживленномъ радостью лицѣ и такъ тепло ей было, такъ сладостно замирало ея изстрадавшееся сердце.... Вася чувствовалъ настроен³е матери.... уже не разъ съ его полныхъ, алыхъ губокъ готовъ былъ сорваться вопросъ: здорова-ли, мама, встанешь-ли сегодня, будешь-ли кушать со мною и папой за однимъ столомъ; но что-то сдерживало его, и онъ, смущенный молчан³емъ матери и этимъ, чѣмъ-то, невѣдомымъ, всесильнымъ, не только словомъ, но даже движен³емъ, вздохомъ боялся нарушить господствующую тишину.

   - Лина! чутъ слышно окликнулъ жену Андрей Петровичъ. Отторгнутая отъ своихъ мечтан³й голосомъ мужа, она дрогнула, какъ можетъ вздрогнуть здоровый человѣкъ только отъ внезапнаго выстрѣла.

   - Я, Лина, я, поспѣшно успокоилъ ее мужъ.

   - Т.... т.... ты... и легкая, едва примѣтная краска мгновенно оживила лицо больной. Здрав....ствуй....

   - Какъ ты себя чувствуешь, Липа?

   - Хорошо.... такъ... я.... долго.... спала.

   - Ну и слава Богу.... Теперь будешь здорова.

   - Встану.... я.... Андрей?

   - Еще бы и даже скоро. Куплю имѣн³е.... Чистый воздухъ подкрѣпитъ тебя, и еще тамъ будемъ съ тобою отплясывать мазурку.... Лише прежняго.

   Александра Игнатьевна хотѣла улыбнуться, но вмѣсто улыбки ея блѣдныя губы сложились въ болѣзненную гримасу. Андрей Петровичъ отвернулся.... На его глазахъ блеснули слезы.

   - Лина... Можно ввести къ тебѣ моего добраго пр³ятеля Алексѣя Михайловича Новосвѣтова?

   - За... чѣмъ?

   - Онъ хочетъ видѣть тебя.

   - Н....нѣтъ! проговорила она рѣзко.

   - Отчего?

   - Онъ... докторъ. Из....мучитъ.... Пусть Божья.... воля!

   - Нѣтъ не докторъ, а учитель. Я пригласилъ его въ Васѣ, и желалъ-бы, чтобы ты познакомилась съ нимъ.

   - Хорошо!

   - Алексѣй Михайловичъ пожалуйте.

   Новосвѣтовъ вошелъ.

   - Вы.... учитель?

   - Совершенно такъ! почтительно кланяясь и подтвердилъ онъ.

   - Вотъ.... Вася.... любите его.

   Вася тревожно посмотрѣлъ на Новосвѣтова.

   - Не смущайтесь, молодой человѣкъ! Я не кусаюсь, будемъ друзьями, пр³ободрилъ его Новосвѣтовъ, протягивая руку.

   - Котикъ, милый, слегка дрогнувшимъ голосомъ, проговорила Александра Игнатьевна. Вѣра въ Бога.... Любовь.... къ.... ближнему, продолжала она, медленно переводя взглядъ съ Васи на Новосвѣтова.

   - Конечно! весело отозвался Алексѣй Михайловичъ. Вы въ этомъ смыслѣ можете вполнѣ положиться на меня. Но во всякомъ случаѣ, позвольте мнѣ, сударыня, въ виду систематическаго и наиболѣе глубокаго развит³я въ вашемъ сынѣ этихъ добрыхъ началъ, найдти въ васъ ближайшую и самую естественную моимъ заботамъ о немъ союзницу. Что будетъ значить мое слово безъ вашего теплаго назидательнаго примѣра, безъ вашего теплаго, непосредственнаго къ ребенку отношен³я, оживляющаго и любовь, и вѣру. Будетъ съ нимъ тоже, что съ растен³емъ безъ почвы.... Взойдетъ, распустится, поблекнетъ и завянетъ.

   - А если.... меня.....не станетъ, отозвалась Александра Игнатьевна, поникнувъ головой.

   Новосвѣтовъ громко засмѣялся. Больная вздрогнула, быстро подняла голову и ея глаза встрѣтились съ веселыми, оживленными глазами Алексѣя Михайловича.

   - Вы простите мнѣ, сударыня, мой смѣхъ. Быть можетъ, онъ вовсе не у мѣста.... Но на этотъ разъ будьте великодушны ко мнѣ, какъ буду я снисходителенъ и терпѣливъ къ вашему сыну.... Ваша мнительность разсмѣшила меня.... Прежде всего я магнитизеръ, человѣкъ, одаренный способностью однимъ взглядомъ познавать настроен³е ближняго. Такъ позвольте-же коснуться мнѣ руки вашей, выслушать вашу грудь и я опредѣлю вамъ со всею точностью чрезъ сколько времени вы будете такъ-же здоровы, какъ я въ данную минуту.

   Странное впечатлѣн³е производилъ Новосвѣтовъ на Александру Игнатьевну. Громк³й голосъ, беззаботный смѣхъ, бойкое слово, привѣтливая, радушная улыбка, сосредоточенный взглядъ какъ-бы ласкающихъ черныхъ глазъ, оживляли, бодрили ее. Вотъ уже четыре года, какъ въ окружающемъ ее полумракѣ, она ничего не слышала, кромѣ сдержанныхъ вздоховъ и рыдан³й, ничего не видѣла, кромѣ печальныхъ лицъ близкихъ ей, по ней страдающихъ людей, и теперь впервые столкнувшись лицомъ къ лицу съ человѣкомъ, полнымъ вѣры и надежды, она изъ минуты въ минуту, подымалась все выше и выше надъ угнетавшими ее призраками смерти. Такъ подъ его благотворнымъ вл³ян³емъ разсѣивалось мрачное настроен³е больной, подобно тому, какъ въ лѣтнюю пору, тонк³я прозрачныя облака, съ едва уловимою глазомъ быстротою, разбѣгаются вокругъ полуденнаго солнца. Алексанрда Игнатьевна вдругъ и съ необычайною для вся силою, потянулась къ Новосвѣтову.

   - Спа....сите! надорваннымъ голосомъ вскрикнула она.

   - Отчего спасти васъ? быстро подходя къ кровати отозвался Новосвѣтовъ. Не спасти, а только подкрѣпить, поставить на ноги.... Чтобы весною, срывая вмѣстѣ съ вами по полямъ и лугамъ незабудки, сплетать изъ нихъ вѣнки вашему красавцу Васѣ!

   И сколько страдан³я, столько мольбы сказалось въ глазахъ ея, болѣзненно сосредоточенныхъ на Новосвѣтовѣ. Не смотря на все хладнокров³е Алексѣя Михайловича, рука его, протянутая къ рукѣ больной, дрогнула. Онъ внимательно высчиталъ пульсъ, выслушалъ грудь, и съ веселою улыбкою подойдя къ Андрею Петровичу, сказалъ ему:

   - Когда недѣли черезъ четыре пойдете съ женой на первую прогулку, не забудьте прихватить меня.

   Ни одно слово Алексѣя Михайловича не ускользало отъ чуткаго вниман³я Александры Игнатьевны, и она испытывала теперь то же, что испытываетъ каждый изъ насъ, постепенно переходя отъ холодящаго кровь и члены мороза, отъ непрогляднаго сумрака ночи, въ область теплоты и свѣта.- Пульсъ работалъ дѣятельнѣе, сердце билось чаще, свѣжѣе и глубже становилось дыхан³е, какая-то особая теплота распространялась въ организмѣ, и все отъ вл³ян³я сильнѣйшаго изъ жизненныхъ элексировъ, элексира надежды. Первое время болѣзни, ее еще не покидала надежда на выздоровлен³е и полную радостей жизнь. Но, вотъ уже второй годъ, какъ въ предсмертномъ холодѣ совершеннаго оцѣпенен³я всѣхъ своихъ жизненныхъ силъ и способностей, мысль о смерти, то являясь въ дикомъ образѣ, на столько-же мрачной, насколько всевластной силы, грозила оторвать ее отъ самыхъ дорогихъ и близкихъ ей людей, оторвать и бросить во что-то темное, безвыходное, хладное, какъ сама могила, то улыбалась ей, звала ее къ себѣ, какъ избавительница отъ непрерывной пытки.- А теперь.... Она видѣла этого человѣка, она слышала его, вѣрила ему, вѣрила, что черезъ четыре недѣли поднимется, наконецъ, оживится, окрѣпнетъ. И эта пора, пора радости и счастья, увлекая ее все глубже и глубже въ область самыхъ свѣтлыхъ представлен³й, уже открыла ей возможность видѣть себя опять рука объ руку съ дорогимъ ей человѣкомъ, любоваться и радоваться, ласкать и лелѣять своего милаго котика, - ея гордость и надежду....

   Бояриновъ и Новосвѣтовъ внимательно вглядывались въ выражен³е лица больной. Слегка поникнувъ, вполнѣ отдавшись своимъ свѣтлымъ думамъ и мечтамъ, она какъ будто бы не замѣчала ихъ, не замѣчала даже Васи, все это время не отступавшаго ни на шагъ отъ ея кровати и проявлявшаго себя лишь въ непрестанно-вопросительномъ взглядѣ то на мать, то на отца и Новосвѣтова. "Что съ тобою, мама? О чемъ ты думаешь?" или: "Папа.... Алексѣй Михайловичъ, что съ мамой? Что вы о ней думаете?" спрашивали робк³е взгляды волнуемаго страхомъ и надеждою, ребенка.

   И среди этого общаго затишья, непостижимаго и въ то же время всѣхъ охватившаго тревожно-выжидательнымъ настроен³емъ, въ нѣсколькихъ шагахъ отъ кровати, особенно опредѣлительно выразился строг³й, рѣзк³й профиль, высокой худощавой Алены Никоновны. "Да будетъ Его святая воля", какъ бы говорили ея сжатыя, старчески-сух³я губы, на груди скрещенныя, морщинистыя руки.

   Вася нечаянно взглянулъ на няню, взглянулъ и дрогнулъ тѣмъ страхомъ чего-то недобраго, какимъ обыкновенно вздрагивалъ, слушая ея нескончаемыя, всегда грозныя, сказки....

   Подъ окнами, откуда-то, какъ будто бы изъ-подъ земли или изъ-за глубокой дали поднялся неопредѣленный гулъ: ни то заунывное пѣн³е, ни то внезапно поднявш³йся вой разозлившейся непогодицы. Всѣ разомъ, однимъ мигомъ, глянули въ окна, Дрогнувъ, какъ бы отъ укола, вскинула и Александра Игнатьевна своими отяжелѣвшими вѣками.... Все ближе и ближе.... Вотъ какъ будто дисканты поднялися въ воздухѣ, то вдругъ покрыли ихъ басы, пока, наконецъ, подъ самыми окнами не слились въ одну общую, сердце надрывающую, погребальную мелод³ю....

   - Со святыми упокой, прошептала у окна "Алена" Никоновна, осѣняя себя крестомъ, размашистымъ крестомъ, - православнымъ....

   И потянулась похоронная процесс³я.

   - Хо....ро....нятъ, съ удивительною отчетливостью и рѣзкостью проговорила Александра Игнатьевна. Бояриновъ и Новосвѣтовъ быстро подошли къ кровати.

   - Хо...ро...нять.... Зачѣмъ!... зачѣмъ.... родиться.... любить.... и... вдругъ.... Нѣтъ, нѣтъ!... Андрей, котикъ! Я.... я... жить хочу!... и Александра Игнатьевна задохнулась, конвульсивно вытянулась....

   - Ахъ.... Тутъ.... тутъ.... болитъ.... давитъ.... воздуха нѣтъ.... воз... надорванно крикнула, и ея голова, съ исчезнувшими подъ вѣками зрачками глазъ, скатилась съ подушекъ. Вася дико вскрикнулъ; Новосвѣтовъ быстро схватилъ графинъ съ водою и началъ лить на голову потерявшей сознан³е Александры Игнатьевны.

   Она дрогнула, какъ-то сократилась и, снова вытянувшись, разразилась въ истерическихъ рыдан³яхъ.

   - Выдержала! тихо сказалъ Новосвѣтовъ. - До чего можно довести организмъ! еще тише добавилъ онъ.

   Александра Игнатьевна рыдала все чаще и чаще.

   - Успокойте ее! говорилъ блѣдный, какъ смерть, Бояриновъ.

   - Пусть, пусть, чѣмъ больше слезъ, тѣмъ меньше давлен³я на грудь и сердце.

   Блѣдный, дрожащ³й, съ широко раскрытыми глазами, Вася, казалось, остолбенѣлъ около матери.

   Александра Игнатьевна потянулась, зѣвнула, сначала рѣзко и отрывисто, а затѣмъ цѣлымъ рядомъ, все протяжнѣе и тише.

   - Заснетъ, быть можетъ. Это былъ кризисъ. А вотъ этого молодаго человѣка, указывая на Васю, уберите.

   - Меня? чуть слышно вскрикнулъ Вася.

   - Да, васъ, улыбаясь, отвѣтилъ Новосвѣтовъ.

   - Нѣтъ! вспыхивая, возразилъ онъ:- я умру, но не уйду отъ мамы.

   Новосвѣтовъ внимательно посмотрѣлъ на него.

   - Ну что? тревожно спросилъ Бояриновъ, переступая порогъ кабинета.

   - По вашимъ разсказамъ я представлялъ себѣ ея положен³е болѣе опаснымъ.

   - А этотъ припадокъ?... Вѣдь, это почти предсмертная агон³я?

   - О, далеко нѣтъ.... Это нервный спазмъ. Одно только вѣрно, ее измучили до послѣдней степени.....

   - Такъ вы надѣетесь, Алексѣй Михайловичъ?

   - Надо принять разумныя мѣры, но въ положен³и ея не вижу пока ничего угрожающаго.

   Бояриновъ вздохнулъ....

   - Она страдаетъ разстройствомъ спиннаго мозга и вслѣдств³е этого раздражительна до призраковъ. Это страдан³е сначала было чисто физическимъ, затѣмъ, благодаря крайнему изнурен³ю и мрачной обстановкѣ, оно осложнилось угнетеннымъ состоян³емъ духа.... Отсюда и прежде всего.... Перенести ее въ одну изъ внутреннихъ комнатъ, чтобы она была совершенно ограждена отъ случайностей, подобныхъ сегодняшней; обставить предметами, по возможности, разнообразными, и все въ яркихъ цвѣтахъ. Смѣнить полутраурную рубашку Васи цвѣтною. Не давать больной говорить много, тѣмъ болѣе вдаваться въ отвлеченности, или же увлекаться черезъ-чуръ радужными картинами будущаго, перебивая ее въ такомъ случаѣ разсказами изъ м³ра городскихъ сплетенъ, вызывающихъ скорѣе смѣхъ, чѣмъ негодован³е. Наконецъ, предписать этой старушкѣ забыть объ ея вздохахъ и оставить при себѣ мистическое м³росозерцан³е подъ страхомъ удален³я изъ дома. Это одно изъ первыхъ и самыхъ необходимыхъ услов³й.... Помилуйте, чего стоитъ только ея сухая, какъ бы восковая фигура, и мнѣ кажется, я почти увѣренъ, что она вл³яетъ не только на нее, больнаго и крайне впечатлительнаго по ея настоящему положен³ю, ребенка, но даже и на Васю. Затѣмъ-съ вспомогательныя средства.... Обвертыванье утромъ и вечеромъ въ холодныя простыни, и я дамъ капли. Потрудитесь давать три раза въ день по три капли. Пища пока крѣпк³й бульонъ. Да еще освѣтить комнату висячею лампою и при томъ ярко. Положен³е серьезно, но вовсе не опасно и при указанныхъ услов³яхъ, я....

   - Папа, перебилъ Вася, приподнявъ уголъ портьеры, заслоняющей спальню отъ кабинета.

   - Что голубчикъ? живо отозвался Андрей Петровичъ.

   - Мама заснула.... Такъ тихо, тихо....

   - Ну и слава Богу.... А ты поди сюда, посиди съ нами, а то еще разбудишь маму.... Виноватъ, онъ перебилъ васъ, Алексѣй Михайловичъ.

   - Да.... Такъ, при указанныхъ мною услов³яхъ, я надѣюсь, что недѣли черезъ три-четыре она непремѣнно поправится, по крайней мѣрѣ на столько, чтобы перемѣнить кровать на кресло.

   Вася, взглянувъ мелькомъ на Новосвѣтова, все еще стоялъ на прежнемъ мѣстѣ. Ему, видимо, хотѣлось подойти къ нему, и вмѣстѣ съ тѣмъ что-то тревожное, непреодолимое удерживало его.

   - Извините меня, быстро подходя, красный по самыя уши, проговорилъ Вася.

   - Въ чемъ, маленьк³й другъ мой? удивился Новосвѣтовъ.

   - Я разсердился, что вы хотѣли увести меня отъ мамы, сказалъ: "нѣтъ!" и вдругъ мнѣ стало жаль васъ, мнѣ показалось, что я васъ такъ обидѣлъ, и Вася поднялъ на Новосвѣтова глаза, полные слезъ. - А вы такъ добры были къ мамѣ! добавилъ онъ, чуть слышно.

   Алексѣй Михайловичъ горячо поцѣловалъ его.

   - Какой вы славный мальчикъ, Вася. Теперь вѣрите, что я не сержусь на васъ?

   - Вѣрю, отвѣтилъ Вася, улыбаясь сквозь слезы. Обращен³е Васи удивило и еще болѣе того смутило Андрея Петровича. Онъ вспомнилъ, что среди заботъ и тревогъ дня, не только ни разу не обратился къ нему, но даже не поздоровался съ нимъ. И теперь ему на столько же хотѣлось исправить свою ошибку, на сколько онъ опасался въ высшей степени для него загадочнаго настроен³я ребенка.

   - Вася.

   - Что, папа?

   - Ты хорошо спалъ эту ночь?

   - Да.

   - А зубки не болѣли у тебя?

   - Нѣтъ, папа. Боженька смиловался надо мною...

   - Папа, вдругъ оживленно обратился онъ, вѣдь мама правду сказала.... Зачѣмъ это люди умираютъ. Хоро.... нятъ. И какъ она это сказала! Какъ холодно, страшно было.

   - Такъ Богу угодно, милый.

   - Отчего это Богъ такой немилостивый? робко проговорилъ онъ, катъ бы самъ про себя.

   - Немилостивый? Почему немилостивый?... живо перебилъ Новосвѣтовъ.

   - А вотъ мама.... бѣдная.... У меня зубки болятъ.... Люди умираютъ.... Все отъ Бога, чуть слышно добавилъ онъ.

   - И кто же вамъ сказалъ, что это все отъ Бога?

   - Няня, поднимая головку, удостовѣрилъ Вася.

   - Это неправда. И мама, и зубки болятъ отъ простуды, отъ неосторожности, а вовсе не отъ Бога.

   - Тамъ няня говоритъ, защищался онъ.

   - Ну такъ говоритъ неправду.

   - Няня всегда говоритъ правду, горячо вступился Вася, и опять вспыхнулъ.

   Новосвѣтовъ, молча, посмотрѣлъ на Бояринова. Андрей Петровичъ слушалъ и не вѣрилъ ушамъ своимъ. И съ каждымъ словомъ ребенка онъ смущался все болѣе и болѣе. Озабоченный болѣзнью жены, занятый службою, онъ какъ бы забылъ о сынѣ и, ограничивая всѣ отношен³я къ нему разсѣяннымъ поцѣлуемъ или вопросомъ: "Какъ спалъ ночь, да не болятъ ли зубы" - лишь теперь созналъ въ какой степени былъ виноватъ передъ нимъ. Да и могъ ли онъ въ самомъ дѣлѣ думать, чтобы въ головѣ девятилѣтняго мальчика не только разрѣшались, но даже и могли зарождаться подобные вопросы.

   - До свидан³я! быстро вставая, проговорилъ Новосвѣтовъ.

   - До свидан³я! Сердечно благодарю васъ, Алексѣй Михайловичъ, возвращаясь къ окружающему и быстро протягивая руку Новосвѣтову, спохватился Бояриновъ.

   - Прощайте, до свидан³я маленьк³й фанатикъ! свѣтло улыбаясь и ласково цѣлуя Васю, проговорилъ Новосвѣтовъ.

   - Какъ, какъ вы сказали? живо переспросилъ Вася.

   - Маленьк³й фанатикъ, смѣясь повторилъ Новосвѣтовъ.

   - Маленьк³й фанатикъ, мысленно переповторилъ Вася и пошелъ въ спальню.

   - Что, батинька, призадумались? надѣвая шубу обратился съ Бояринову Алексѣй Михайловичъ, и его губы передернулись чуть-чуть замѣтною насмѣшливою улыбкою.

   - Призадумался, улыбаясь, отозвался Андрей Петровичъ.