Иогель Михаил Константинович - Между вечностью и минутой

ха, ха! нервно залилась Вѣра Павловна.

   Княгиня медленно подняла голову.... въ упоръ, изъ подъ сдвинутыхъ тонкихъ бровей, взглянула на Вѣру Павловну.... Точно судорогою передернулись нервныя губы, дрогнулъ самый подбородовъ.

   - Вы.... забылись, Вѣра Павловна!... Я дѣвочкою могла еще подчиняться и дѣйствительно подчинялась вашимъ указан³ямъ, какъ гувернантки.... Но теперь, увѣряю васъ, что княгиня Долина вовсе не нуждается въ совѣтахъ г-жи Нелидовой, дрожащимъ голосомъ сказала она и, накинувъ шубку на плечи, быстро вышла изъ номера.

   Вѣра Павловна мгновенно поднялась съ дивана, сдѣлала шагъ къ двери, какъ будто хотѣла, настигнуть, остановить.... Но что-то сильно ударило ей въ темя, все закружилось, спуталось, смѣшалось....

  

  

   На Поварской, передъ высокими, дубовыми, рѣзными дверями большаго, розоватаго, двухэтажнаго каменнаго дома остановилась карета.

   - Князь дома? спросила княгиня, чуть-чуть опершись локтемъ на руку отворившаго ей дверцу кареты швейцара.

   - Точно такъ, ваше с³ятельство.

   - Давно вернулся?

   - Уже съ полчаса будетъ.

   Княгиня быстро поднялась по мягкимъ коврамъ отъ верха до низа обставленной цвѣтами лѣстницы.... У двери бель-этажа ее встрѣтилъ высок³й, статный брюнетъ лакей во фракѣ и снѣжной бѣлизны жилетѣ....

   - Никого не было?

   - Князь Одоленск³й.

   - Одинъ? и княгиня пр³остановилась.

   - Одинъ, и, осторожно, какъ бы боясь дать почувствовать свое прикосновен³е княгинѣ, снялъ съ нея лакей шубку.

   Миновавъ прихожую, бѣлый залъ и малиновую гостинную, княгиня безъ шума, плотно закрыла за собою одностворчатую, рѣзную, чернаго дерева дверь голубаго будуара. Она сдѣлала нѣсколько шаговъ, пр³оставовилась, быстро сняла шляпку, швырнула ее на туалетный столикъ и, нетерпѣливымъ движен³емъ отбросивъ шлейфъ, водошла къ окну. - "Форменная княгиня!... Полновластная губернаторша.... Львица!... Ха, ха, ха!" глухимъ, отдаленнымъ эхомъ звучалъ въ ней голосъ Вѣры Павловны.... Княгиня сжала губы.- "Да!... И княгиня, и губернаторша, и львица!... И вотъ это-то именно васъ колитъ, Вѣра Павловна, это-то вамъ и не нравится!... Потому что вы никогда не были и никогда не можете быть ни княгиней, ни губернаторшей, ни львицей! Какъ никогда мѣщавинъ, какой бы онъ тамъ дипломъ не получилъ, не будетъ бариномъ, не будетъ княземъ!... Госпожа Мясоѣдова, госпожа Сидорова, госпожа Перепелкина, госпожа Шульцъ, старая бонна княжны Одоленской, Нелюбова, и ея прежняя портниха?... Все госпожи!... Да теперь всякая кухарка, всякая дворничиха - госпожа.... Вотъ и эта тоже какая-нибудь госпожа! сказала княгиня, смотря на осторожно переползавшую черезъ улицу въ огромномъ темно-зелѣномъ капорѣ старуху.... "Это все ровня, все свои!" - Княгиня даже разсмѣялась: такъ забавляла ее мысль, что и эта въ зеленомъ капорѣ ей ровня.- "Да и развѣ ее можно осуждать, развѣ можно на нее сердиться?!.. Когда же она понимала и могла ли понять жизнь во всей полнотѣ этихъ градац³й и различ³й!... Да и наконецъ.... это нѣчто такое, что не дается ни образован³емъ, ни даже востановкою.... Сознан³е своей силы и своего превосходства, тактъ, сдержанность, энерг³я, вѣдь это даръ, точно такой же даръ, какъ и всякая наклонность къ великому!" увлеклась княгиня, и лице ея загорѣлось яркимъ румянцемъ.

   "Не вамъ ли отдала я пять лучшихъ лѣтъ моей жизни, надѣясь развить въ васъ любовь къ ближнимъ и стремлен³е помогать имъ не только матер³ально, но и нравственно, стремлен³е поднимать униженныхъ и презираеныхъ всѣми, а не тщеславиться предъ ними ни преимуществами внѣшняго положен³я, ни даже нравственнымъ превосходствомъ?" слышались княгинѣ слова Вѣры Павловны.

   "И какъ была она мнѣ рада!... У нея даже дрожали руки, когда отстегивала петлю у ворота!" и что-то кольнуло княгиню. И одно за другимъ, все съ большей и большей яркостью поднимались въ ней воспоминан³я прошлаго.... Ожили свѣтлыя, задушевныя, тих³я бесѣды въ безсонныя ночи, ожила кроткая, какъ бы ласкающая ее улыбка Вѣры Павловны.- "Увѣряю васъ, что княгиня Долина вовсе не нуждается въ совѣтахъ госпожи Нелидовой!" вспомнила княгиня и точно самое себя ужалила она этими словами.- "Я его приму, я ему помогу даже, если онъ нуждается, но никогда не подниму до себя!" - А вѣдь я помогала ей!... Она можетъ подумать; что такъ говоря, я подразумѣвала именно ее!..." закрывъ лицо руками, какъ бы стыдясь самой себя, ужаснулась княгиня.- И чѣмъ глубже вдумывалась, тѣмъ сильнѣе раздражалась она противъ себя самой, тѣмъ лихорадочнѣе, порывистѣе хотѣлось ей, какъ можно скорѣе, во что бы то ни стало помириться съ Вѣрою Павловною, новымъ вниман³емъ, новою ласкою заставить ее разъ навсегда забыть эту грубую, неумѣстную выходку. "Написать развѣ?! мелькнуло ей.... А вдругъ не пр³ѣдетъ!... Не ѣхать же потомъ самой съ повинной!" - Кто-то стукнулъ въ дверь.

   - Ахъ какъ это скучно, что даже и дома нельзя быть у себя!

   - Войдите же!... Кто тамъ?... Это ты, Александръ?... Давно вернулся?

   - Да уже болѣе часа.... Но я не зналъ, что ты дома, Ната.... Никто не доложилъ по обыкновен³ю.... Так³е остолопы!... Былъ у генералъ-губернатора, какъ бы въ скобкахъ добавилъ онъ.

   - Ну и что же? садясь подлѣ, оживилась княгиня.

   - А что?

   - Какъ, а что?... Когда же мы ѣдемъ въ Некъ?

   - Въ Некъ.... Ну, еще не такъ скоро, какъ намъ думалось.

   - Какъ такъ, не такъ скоро?! и княгиня вспыхнула.

   - Ну да.... Не такъ скоро.... Не ближе, какъ недѣль черезъ пять, шесть, совершенно спокойно удостовѣрилъ князь.

   - Шесть недѣль еще!

   - Ну да, шесть.... И что жъ въ этомъ такого, особенно страшнаго?

   - Да это цѣлая вѣчность, Александръ.

   - Какая жъ вѣчность, Ната!... Шесть недѣль и есть шесть недѣль.

   - Нѣтъ, это цѣлая вѣчность, цѣлая пытка, раздражительно возразила княгиня.

   - Знаешь ли, Ната.... медленно потирая рука объ руку, тихо обратился князь.

   - Нѣтъ, не знаю.

   - Меня твое настроен³е начинаетъ серьезно тревожить.... Даже.... даже огорчаетъ.... смотря въ сторону, съ трудомъ осилилъ онъ.- И.... и я давно хотѣлъ серьезно поговоритъ съ тобою.

   - Это о чемъ?

   - Мы какъ будто перемѣнились ролями.... То ты всегда была веселая, оживленная и непрерывно упрекала меня за хмурость.... Помнишь, какъ и на лодкѣ, какъ и въ тотъ день, какъ я сдѣлалъ тебѣ предложен³е.... А теперь мнѣ въ свою очередь приходится спросить, - да какая жъ муха, наконецъ, кусаетъ тебя?... Отчего я такъ счастливъ, отчего такъ легко на сердцѣ, такъ весело мнѣ, а ты, напротивъ, все ничѣмъ не довольна, все какъ будто чѣмъ-то встревожена, раздражена.... Трудно и два часа подрядъ удержать на твоемъ лицѣ твою прежнюю беззаботную улыбку, и князь вздохнулъ.- Мнѣ эти шесть мѣсяцевъ мелькнули, какъ одна счастливая минута, а тебѣ шесть недѣль представляются пыткою вѣчности.... чуть слышно, глухо, совсѣмъ въ себя, добавилъ онъ.

   Княгиня молчала.... Она только еще ниже опустила голову.

   - Ната!... Да будь же, наконецъ, искренна, мой милый другъ.... Вѣдь нѣтъ на свѣтѣ жертвы, на которую бы я не рѣшился, лищь бы только видѣть тебя опять прежнею, веселою, игривою, оживленною, какъ, помнишь, бывала ты на балахъ, въ собраньи.... Вѣдь сердце радовалось за тебя, а теперь....

   - Ты ошибаешься, Александръ, кладя свою маленькую, холодную руку на руку князя, съ примѣтною дрожью въ голосѣ, тихо отозвалась княгиня.... Я все такая же, какъ была и въ дѣвушкахъ, только тогда ты видалъ меня лишь въ обществѣ, лишь на балахъ, гдѣ если и не хочешь, то кажешься оживленною, а теперь....

   - Ну, а третьяго дня на балу у Одоленскихъ?... Ты думаешь, я не замѣтилъ, какъ ни съ того, ни съ сего поблѣднѣла ты въ мазуркѣ, и съ той минуты, отъ начала до конца, какъ не ждалъ, какъ не слѣдилъ, не дождался ужъ я больше твоей улыбки.

   - Ахъ, да! спохватилась княгиня. Ну, у меня тогда просто заболѣла голова.

   - Зачѣмъ ты говоришь неправду, Наташа! и, еще глубже поникнувъ, князь вздохнулъ. Оставимъ это разъ навсегда!... Какая бъ ни была правда, она все лучше лжи.... И притомъ.... ты въ силахъ обмануть мою мысль, но ты никогда не обманешь моего сердца.

   - И какое ты такое имѣешь право, Александръ, утверждать, да еще мнѣ въ глаза, что я лгу, когда говорю тебѣ правду? уклонилась княгиня и, быстро вставъ, отошла отъ князя.

   - Вотъ сегодня такъ я дѣйствительно того....

   - Что того?

   - Сглупила, и губы княгини въ тотъ же мигъ сложились въ такую гримаску, какъ будто она только-что проглотила что-либо кисло-вяжущее....

   - Ну, чѣмъ же ты сглупила? и князь улыбнулся на нее своею открытою, вызывающею, доброю улыбкою.

   - Угадай!

   Князь задумался.

   - Да думай - не думай, все равно до такой глупости не додумаешься, - нетерпѣливо перебила она - я поссорилась съ Вѣрою Павловною.

   - Какъ такъ?

   - А такъ.... Она мнѣ вздумала по старой привычкѣ давать совѣты и указан³я, а я.... и княгиня замялась.

   - Ну, а ты?

   - А я и хватила, что княгиня Долина вовсе не нуждается въ совѣтахъ г-жи Нелидовой.

   - Ахъ, Наташа!

   - Ну, да ты-то не сердись на меня, Александръ.... Я и сама чувствую, что поступила дурно.... Теперь понялъ?

   - Понять-то понялъ, но все-таки какъ не взглянуть на это, все нехорошо, крайне нехорошо!.... Мнѣ въ мою жизнь никогда не доводилось встрѣчать такой любви, горячей, нѣжной, какую она всегда выказывала тебѣ, Наташа.... Я убѣжденъ, что ты ей дороже всего на свѣтѣ.... Что до меня, я бы, кажется, не могъ ни ѣсть, ни спать спокойно, если бы когда-нибудь позволилъ себѣ оскорбить не только такъ глубоко мнѣ преданнаго, но и хотя бы только расположеннаго ко мнѣ человѣка!... Нѣтъ, сознай, Наташа, и поправь твою ошибку.... Ты и такъ за послѣднее время слишкомъ мало внимательна была къ ней, - и онъ волновался все глубже и глубже.

   - Ну и поняла, и сознала... и, опустивъ рѣсницы, она приблизилась къ мужу. Все лицо ея свѣтилось въ высшей степени оживленнымъ выражен³емъ не то досады на себя, не то насмѣшки надъ всѣмъ этимъ.

   Князь тихо разсмѣялся и, приподнявъ ея руку, поцѣловалъ ее.

   - Ну и поправлю, точно играя губами, чуть слышно проговорила княгиня.

   - А именно?

   - А именно, напишу къ Васѣ, чтобы онъ сегодня же вечеромъ привезъ ее.

   - А если она не пр³ѣдетъ?

   - То тогда сама поѣду къ ней, и губы княгини сложились въ столь любимую княземъ своеобразную, на самое себя досадующую улыбку.

   - Прелесть!... вспыхнувъ, прошепталъ князь и, быстро притянувъ къ себѣ княгиню за обѣ руки, горячо поцѣловалъ ее въ ея будто пересмѣивающ³яся губы....

  

  

   - И гдѣ это вы, матушка, цѣлые дни пропадаете? говорилъ Коваленко вечеромъ того же дня въ номерѣ Вѣры Павловны. Былъ разъ до обѣда, второй послѣ обѣда, вотъ теперь пришелъ въ трет³й, и хорошо еще, что благороднѣйшая изъ Матренъ сжалилась, впустила.

   - А вы думаете, мало хлопотъ, мало заботъ, Петръ Игнатьевичъ, по нашему дѣлу? и, протянувъ ему свою зазябшую руку, она улыбнулась.

   - Да помилуйте, матушка, дѣло дѣломъ, а спокой спокоемъ.... Вѣдь нельзя-жъ, въ самомъ дѣлѣ, цѣлые дни мыкаться изъ-за нихъ съ утра и до ночи.... Вѣдь этакъ исхудаете пуще прежняго!... Посмотрите-ка насебя.... Отъ васъ скоро останутся кости да кожа.... Такъ, матушка, нельзя.... Все въ мѣру!... Вѣдь не на сегодня же вы только нужны-то намъ, а на всю жизнь! заложа руки въ карманы и покачивая головою на Вѣру Павловну, горячился генералъ.

   - Да теперь я не по ихъ, а по своему дѣлу ходила, осторожно вынимая изъ муфты небольшой свертокъ, точно оправдывалась она.

   - Это по какому жъ?

   - Записалась въ двухъ конторахъ, снимая шляпку и шубку, объяснила Вѣра Павловна.

   - На что записались?

   - На частные уроки французскаго и русскаго языковъ.

   - Для какой надобности? и Коваленко даже вытянулся отъ удивлен³я.

   - Вотъ это мило, какъ для какой? поправляя волоса и садясь подлѣ него на диванъ, улыбнулась Вѣра Павловна. Вѣдь дѣло дѣломъ, а аппетитъ аппетитомъ.

   - Какъ же это такъ? А наше-то дѣло развѣ въ трубу?

   - Храни Богъ! Вовсе нѣтъ.... Я уроки буду давать въ послѣобѣденные часы, а весь день буду принадлежать пр³юту.

   - Да чего жъ это ужъ вамъ, матушка, такъ очень въ обѣ руки понадобилось?

   - Какъ такъ въ обѣ руки? въ свою очередь не поняла Вѣра Павловна.

   - Да, конечно, въ обѣ руки! Вѣдь этакъ того гляди захлебнетесь.... И выйдетъ ни Богу свѣча, ни чорту кочерга! Да и притомъ.... и Коваленко, не договоривъ, замигалъ.

   - Что притомъ?

   - Развѣ средства пр³юта вамъ представляются недостаточными для вознагражден³я служащихъ ему?

   - Я даже не могу понять, о какомъ вознагражден³и вы можете говорить въ такомъ дѣлѣ, Петръ Игнатьевичъ! вспыхнувъ, сказала Вѣра Павловна.

   - Да вы, матушка, совсѣмъ чудачка!... Вѣдь, чтобъ дѣлать, чтобъ трудиться, работать, надо прежде всего кушать, такъ какъ же вы могли допустить мысль, что я соглашусь на ваше содѣйств³е этому дѣлу безъ соотвѣтствующаго труду вашему вознагражден³я?

   - Фи! Петръ Игнатьевичъ, какъ могло взбрести вамъ на умъ, что я позволю себѣ воспользоваться хотя единымъ сиротскимъ грошемъ!... И я никогда не могла допустить самой мысли, что вы рѣшитесь когда-нибудь оскорбить меня такимъ предложен³емъ. Я смотрю на это дѣло, какъ на святое дѣло!... Я, такъ сказать, уже чувствую себя въ немъ рука объ руку съ вами; я радуюсь впередъ ихъ радостью; я дышу надеждою на ихъ возможное счастье; словомъ, въ нихъ вы опять связали меня съ землею, вы дали мнѣ цѣль полнаго смысла существован³я, но вы не имѣете права оскорблять меня, вы должны быть далеки отъ самой мысли отравить мнѣ вами же сам ми созданную цѣль!.... Иначе я не союзница, а батрачка!... Нѣтъ, Петръ Игнатьевичъ, я полноправна вамъ въ этомъ святомъ дѣлѣ! Вы вносите въ него ваши средства, я - свои знан³я, свой трудъ! Только, и только при такихъ услов³яхъ мы можемъ остаться вѣрными, преданными нашей общей цѣли друзьями, только при нихъ я могу прямо и честно смотрѣть и вамъ, и окружающимъ въ глаза. Гдѣ жъ мое безкорыст³е, гдѣ жъ мое участ³е, гдѣ моя преданность дѣлу, если буду сама кормиться съ сиротскаго стола! Нѣтъ, тысячу разъ нѣтъ! Я рада всѣмъ сердцемъ быть другомъ вашимъ въ честномъ дѣлѣ, но не согласна быть въ немъ вашей батрачкой!... И я увѣрена, что этотъ разговоръ конченъ навсегда, что никогда болѣе вы не позволите себѣ такъ оскорблять меня.

   - Но помилуйте, матушка!... и Коваленко тревожно задвигался.

   - Безъ но и нѣтъ, Петръ Игнатьевичъ.... Вы вѣдь не первый день меня знаете, такъ вамъ, вѣроятно, уже извѣстно, что мое нѣтъ самое устойчивое изъ всѣхъ возможныхъ но и нѣтъ, - и Вѣра Павловна тихо улыбнулась.

   - Удивительно! сощуриваясь и быстро поднимаясь, окончательно вышелъ изъ себя Коваленко, - удивительно!... Точно вы все еще малый ребенокъ, матушка.... И разсуждаете-то, и поступаете вотъ какъ самое неразумное дитя!... Утромъ уроки, послѣ обѣда уроки, вечеромъ опять въ заботахъ по пр³юту!... Да помилуйте, матушка, вѣдь вы человѣкъ, а не гончая какая-нибудь.... Частные уроки! и потрясая головою, какъ бы оплакивая непрактичность Вѣры Павловны, онъ остановился передъ нею.- Досадно слушать!... Что они вамъ могутъ дать эти ваши приватные уроки?... Ну, 50 копѣекъ въ день!... Самое счастливое!... А развѣ на 15 рублей въ мѣсяцъ можно существовать, матушка?... Да послѣдн³й извощикъ въ Москвѣ проживетъ больше.... Вѣдь кушать-то всяк³й день надо. Такъ не изъ пальчиковъ же вашихъ питаться будете.

   - Ну и что же изъ этого?! Что бъ не получила, а все-жъ-таки свое, заработанное.... А свой кусокъ, да еще трудовой, всегда сладк³й кусокъ!... Урѣзывать себя, отказывать себѣ, терпѣть лишен³я для меня не привыкать стать. По поводу этого никогда не печалилась и не буду печалиться, скрестивъ руки на груди и, уходя отъ Коваленко въ самую глубь дивана, медленно отозвалась Вѣра Павловна.

   Петръ Игнатьевичъ пр³остановился и, тихо покачиваясь изъ стороны въ сторону, внимательно посмотрѣлъ на нее. Покорностью своему жреб³ю, грустью звучали въ немъ ея слова. Вѣра Павловна невольно потупилась. Она какъ будто сознала, что Коваленко сострадалъ къ ней въ эту минуту.

   - И все-то вы вздоръ толкуете, матушка!... чистѣйш³й вздоръ! приближаясь къ ней, опять замигалъ онъ. Вѣдь вы не Матрена, матушка.... Вѣдь вамъ мало выпить да скушать.... Вѣдь Матрены и живутъ собственно изъ-за того, чтобы пить и кушать, а вы пьете и кушаете, чтобы жить.... Вамъ, какъ хлѣбъ, даже нужнѣе хлѣба нравственная пища.... И развѣ не нужны и дѣльное литературное произведен³е, и музыка, и иногда театръ и прочее, и прочее, это все, чѣмъ единственно вы могли бы оживиться? - вѣдь вы молоды, матушка, а молодость имѣетъ свои священныя права на самое широкое развит³е свойственныхъ ей силъ и стремлен³й. Но вы не понимаете этого теперь!... Молодость громко говоритъ въ васъ, и ея мелодичный голосъ, вѣрите, думаете и надѣетесь, что если не сегодня, такъ завтра, а не завтра, такъ послѣзавтра вамъ все-жъ таки улыбнется судьба, и тогда вы однимъ разомъ возьмете все, чего лишались до сихъ поръ. Но этотъ счастливый моментъ, если и наступитъ, то можетъ быть уже тогда, когда кровь захолодѣетъ въ сердцѣ вашемъ!... перестанетъ такъ гордо дышать, такъ свободно вздыматься, трудами непосильными, годами заботъ и лишен³й истощенная грудь.... старость ужъ за дверью, старость у порога!... Она изсушитъ въ васъ мозгъ, умертвитъ желан³я, въ плечахъ сожметъ, въ фигурѣ сгорбитъ, на лицѣ заляжетъ въ крупныхъ бороздахъ-морщинахъ.... Тогда-то поймете вы, что молодость священный даръ, тогда сознаете, что вы сами въ себѣ убили ее, и не одна слеза изъ потускнѣлыхъ вашихъ глазъ сбѣжитъ на морщинистую руку.- И онъ замолкъ, сѣлъ подлѣ Вѣры Павловны, вздохнулъ.... Ее ли стало жаль ему, этому человѣку безъ сердца, человѣку, дѣйствующему и даже чувствующему только отъ разума и по разуму, или жъ содрогнулся онъ надъ своею такъ быстро промелькнувшею молодостью? Вѣдь вотъ-вотъ, какъ будто только вчера, произведенъ онъ былъ въ корнеты....

   - Да, и вы правы, Петръ Игнатьевичъ, чуть слышно отозвалась Вѣра Павловна, - вы правы въ моемъ прошломъ, но не въ ближайшемъ будущемъ.... Я не нуждаюсь теперь ни въ театрѣ, ни въ музыкѣ, ни въ другихъ удовольств³яхъ молодости, когда, благодаря вамъ, передо мною открывается широкое, живое, свѣтлое поприще дѣятельности на счастье, на радость, на довольство дорогихъ сестеръ сиротокъ.... И если бъ вы знали.... И, вдругъ поднявъ голову, Вѣра Павловна такъ свѣтло взглянула на Коваленко, точно улыбнулась ему.- Если бъ могли себѣ представить, какъ улыбается мнѣ эта новая жизнь, жизнь, полная заботъ и интереса! Утро и послѣ обѣда часы труда, и, какъ награда, отдохновенье вечеромъ въ кружкѣ своей семьи, за самоваромъ, въ тихой бесѣдѣ съ вами о ихъ будущемъ вообще, о счаст³и каждой изъ нихъ.... Не правда ли? Вѣдь въ эти часы онѣ всегда будутъ съ нами? вся свѣтясь, точно все еще не довѣряя своему счастью, спросила она.

   - Ну, ужъ это, матушка, ваше дѣло!... Вы ихъ попечительница.... Какъ хотите, такъ и поведете, а я только исполнитель вашихъ требован³й.

   - Ну и это ли не жизнь, это ли не жизнь свѣтлаго довольства, тихой радости?

   - Нѣтъ, матушка, ужъ вы, что хотите говорите мнѣ о своей практичности, а я все-жъ таки останусь при своемъ, все-жъ таки при мнѣн³и, что вы не отъ м³ра сего!... Помилуйте!... Да съ чѣмъ кто сообразно?!.. Есть ли въ этомъ хоть доля не только разума, но даже и простѣйшаго здраваго смысла?! опять разгорячился Коваленко. Я очень и очень даже радъ, что мои гости у меня съ аппетитомъ кушаютъ, но я никакъ не могу понять, какъ самъ-то буду сытъ, если остановлюсь на томъ, что буду смотрѣть имъ въ ротъ!... Нѣтъ, ужъ это пардонъ, мадамъ.... Я готовъ хотя даже и кормить ихъ собственными руками, но, клянусь вамъ честью офицера, не забуду забросить кусокъ, другой и въ свой ротъ! Ибо, если только стану облизываться, то сокращусь, непремѣнно сокращусь и ни далѣе какъ въ три дня.... О!

   Вѣра Павловна громко разсмѣялась.

   - И чего вы, матушка? сощурился на нее Коваленко.

   - Ахъ, Боже мой, вотъ вопросъ!... Будто ужъ мнѣ не можетъ быть вссело.... Я ужасно люблю васъ слушать, Петръ Игнатьевичъ!... Вашъ языкъ, какой-то особый языкъ, ваши пр³емы опять-таки ваши, и притомъ строго, исключительно ваши.... Я не встрѣчала еще въ жизни человѣка, которому бы такъ легко удавалось разсѣять мою грусть, подавить во мнѣ тоску, какъ вамъ.... Право!... Я совершенно забываюсь, когда слушаю васъ. Вотъ взять сегодня: я вернулась домой въ такомъ настроен³и, что мнѣ не только говорить, но даже и встрѣтиться съ кѣмъ бы то ни было было бы въ высшей степеии тяжело.... А вотъ вы со мною, и я опять оживилась, какъ будто даже забыла новое горе свое, - чуть слышно въ послѣднихъ словахъ высказалась Вѣра Павловна.

   - А какая жъ еще новая муха укусила васъ, матушка?

   - Премилая, - и она улыбнулась. Черная, вся черная, совсѣмъ бархатная, съ длинными предлинными крыльями.

   - Ужъ не княгиня-ли?

   Какъ разъ, - слегка вспыхнувъ, удостовѣрила Вѣра Павловна.

   - Вотъ какъ!... Едва оперились, ужъ и кусаться изволятъ.

   - Да еще какъ!... пребольно, - и она вздохнула. Я совершенно разошлась съ нею.

   - Какъ такъ?

   - Положимъ.... Быть можетъ, я и сама не совсѣмъ права, быть можетъ, погорячилась, но, во всякомъ случаѣ, это еще не давало ей права такъ язвительно отнестись ко мнѣ, такъ однимъ ударомъ порвать отношен³я, столько лѣтъ составлявш³я душу моей одинокой жизни.

   - Да въ чемъ же дѣло-то, матушка?

   - Если бъ вы видѣли ее сегодня утромъ у меня, Петръ Игнатьевичъ, вы бы только тогда поняли въ чемъ дѣло, вы бы возмутились ею, быть можетъ, даже раньше, чѣмъ я, обрадованная свидан³емъ, успѣла понять, почувствовать это отвратительное, отталкивающее презрѣнье ко всему, что ниже ея, по положен³ю, по средствамъ, ко всему, что не носитъ титула, что не губернаторствуетъ, что не владѣетъ языками и не имѣетъ блестящихъ манеръ.... Я возмутилась, больше того - я ужаснулась, не выдержала и, по своему обыкновен³ю, высказала ей всю горькую правду.... Она поблѣднѣла, какъ полотно, и тутъ же объявила мнѣ, что княгиня Долина вовсе не нуждается въ совѣтахъ г-жи Нелидовой.... И это Наташа!... Боже мой!... Я знала всегда ее за вспыльчивую дѣвушку, за дѣвушку, пожалуй, своенравную, избалованную, но если бъ мнѣ мать моя сказала, что изъ нея выйдетъ то, что вышло теперь, то и ей бы, матери моей, не повѣрила бы я!... Нѣтъ, это нѣчто ужасное, нѣчто такое, отъ чего путаются въ головѣ моей мысли, и при одмомъ воспоминан³и, точно въ лихорадкѣ, дрожу я вся!

   - И нечему тутъ ни дрожать, ни ужасаться, матушка!... Рѣшительно нечему, - и Коваленко закачалъ головою, замигалъ. Я все это видѣлъ и давно понялъ, что изъ нея неизбѣжно выйдетъ самая вѣрная коп³я съ блестящаго оригинала ея матушки.... Вѣдь я ее помню, покойницу-то Марью Игнатьевну.... Нанижетъ, бывало, на себя и сзаду, и спереду всевозможныхъ фри, распуститъ хвостъ, растреплетъ волоса, и.... самъ чертъ ей не братъ! А все оттого, что вмѣсто мозга въ головѣ какой-то порохъ.

   - Ну, если бы у Наташи въ головѣ былъ порохъ, - вспыхнувъ, неребила Вѣра Павловна, - то еще это не было бы такъ обидно, Петръ Игнатьевичъ!... Но вѣдь она умна, неоспоримо умна и.... и притомъ у нея доброе сердце.

   - Это вамъ, матушка, все только кажется.... какъ человѣку въ лихорадкѣ чудится, что и всѣ его окружающ³е дрогнутъ отъ холода.... Вы сами по природѣ добры, вотъ вамъ уже и представилось, что она уже добрая.... Умъ въ ней есть.... Но что же мнѣ за толкъ отъ моего богатства, если я расточаю его на побрякушки?... И это уже не умъ, а умишко.

   - Нѣтъ, Петръ Игнатьевичъ, вы не правы, вы слишкомъ строги къ Наташѣ!... Вы судите ее по внѣшности, по случайнымъ пр³емамъ, а я знаю ее чуть ли не отъ младенчества, и много, много разъ возбуждала она во мнѣ и восторгъ, и изумлен³е!... И Вѣра Павловна тихо вздохнула. И я все еще не теряю надежды, я все продолжаю вѣрить въ нее, вѣрить, что придетъ пора, когда она сознаетъ себя, глубоко раскается въ своихъ настоящихъ наклонностяхъ, и однимъ разомъ, однимъ счастливымъ мигомъ борьбы, борьбы, можетъ быть, и тяжелой, и отчаянной, поднимется до той высоты, на которой она призвана стоять по природѣ!... О, это было бы слишкомъ обидно, если бъ так³я даже натуры вносили въ общество только одно зло!... Что жъ ждать тогда отъ посредственностей, отъ этой массы людей-самоѣдовъ, изо дня въ день уничтожающихъ другъ друга изъ-за цѣлей своихъ животныхъ побужден³й или же грошеваго самолюб³я. Нѣтъ!... Пусть она оскорбила меня, пусть я не нужна ей больше, но я не покину ее, я не допущу ее пасть до этого страшнаго ничто, до этой будто бы силы, готовой все презирать, со всѣмъ бороться ради своего призрачнаго превосходства!... Ахъ, Боже мой, и зачѣмъ, зачѣмъ внушила я ей, что жизнь, это - борьба?!.. Никогда, никогда не прощу себѣ этого! волнуясь, горячо, нервно высказалась Вѣра Павловпа.

   - И прекрасно!... Чего-жъ лучше, чего разумнѣе, матушка?... Наташенька въ воду, и вы въ воду, Васенька по колѣно въ трясину, и вы за нимъ! Эхъ, Вѣра Павловна!... Вчужѣ и досадно, и горько смотрѣть на васъ.... И когда это перестанете вы ребячиться?! Вѣдь, Наталья Алексѣевна практичнѣе васъ, право практичнѣе!... Она вѣрнѣе, тысяча кратъ вѣрнѣе васъ смотритъ на жизнь.... Вы, говоритъ, Нелидова, а я Долина, у васъ свое, а у меня свое!... И совершенно разумно!... Вѣдь вы хоть въ лоскъ ляжьте, а все-жъ таки и она, и Вася будутъ и думать, и чувствовать, и жить такъ, какъ сами найдутъ пр³ятнымъ и удобнымъ, а вовсе не такъ, какъ вамъ это представляется лучшимъ, такъ чего же волнуетесь, чего выбиваетесь изъ силъ?! Оставьте ихъ жить такъ, какъ имъ нравится, а сами живите такъ, какъ вамъ по сердцу!

   - Полноте, Петръ Игнатьевичъ! горячо возразила Вѣра Павловна. Не даромъ говорится пословица: чужую бѣду руками разведу, а къ своей и ума не приложу. Вотъ вамъ въ вашей жизни было дорого дѣло ваше, такъ неужели васъ не огорчало, не тревожило, когда оно шло вовсе не такъ, какъ должно было идти? Тоже и со мною!... Вѣдь не старухи вели Наташу, а я, такъ и упрекъ на моей совѣсти!... И развѣ теперь легко сознать, что всѣ усил³я мои были напрасны, что даже изъ того, къ чему я вела ее ради добраго и честнаго, и правдиваго, вышло только одно злое.

   - Ну и вы причемъ тутъ?! Рѣшительно не причемъ.- Коваленко усиленно замигалъ.- Вы сдѣлали все, что по долгу и разуму обязаны были сдѣлать, а развѣ виноваты въ томъ, что капризъ не могли обратить въ волю, что самолюб³е не мог³и поднять до самосознан³я?... Ни чуть!... Это вина не ваша, вовсе не ваша, а природы и первоначальнаго направлен³я.... Вы говорите, я! - пр³останавливаясь, выпрямился онъ.- Да, я любилъ свое дѣло и велъ его до тѣхъ поръ, пока мнѣ не мѣшали, а какъ скоро увидалъ, что все пошло не такъ, какъ должно идти, ну и оставилъ.... И нашелъ себѣ другое, и вѣдь не чахъ, не изсыхалъ, какъ вы.... Посмотрите на себя, что вы были лѣтомъ въ Щебринкѣ и что вы стали теперь.... Да еще за эти нѣсколько дней понравились, хоть румянецъ заигралъ опять, а то вѣдь страшно было смотрѣть на васъ.... Будьте же благоразумны, оставьте ихъ жить такъ, какъ они хотятъ, вздохните свободно, да и легко, и весело пойдемте со мною въ наше хорошее, честное будущее, а то поссорюсь, право поссорюсь.

   Вѣра Павловна смѣшалась, вспыхнула. Живымъ, глубокимъ сочувств³емъ дрогнули въ ней эти послѣдн³я его слова.... Коваленко мелькомъ взглянулъ на нее, всталъ, закурилъ папироску, нѣсколько разъ прошелъ по комнатѣ и, еще усиленнѣе, еще чаще мигая, сѣлъ опять подлѣ.

   - И какъ бы вы думали, матушка, надъ чѣмъ я сегодня, ожидая здѣсь васъ, сталъ въ совершенный тупикъ?

   - Надъ чѣмъ? тихо спросила она.

   - Надъ собственною персоною.

   - Надъ собственною персоною?!

   - Право!... Кое-что вспомнилъ, кое-что сообразилъ, и въ итогѣ итоговъ вышло, что все въ моей жизни шло и идетъ шиворотъ на выворотъ!

   - То-есть?

   - Обыкновенно человѣкъ такъ! и, поднявъ указательный палецъ высоко надъ головою, Коваленко сощурился.- Начинаетъ съ того, что формируется, продолжаетъ тѣмъ, что проявляетъ свою личность, работаетъ, создаетъ и, кончая, завѣщеваетъ, чтобы не умерло его дѣло вмѣстѣ съ нимъ самимъ.... Я же началъ прямо съ середины, продолжалъ началомъ, а, въ концѣ концовъ, опять пошелъ по серединѣ.... О!

   - Какъ такъ? громко разсмѣявшись, перебила Вѣра Павловна.

   - Да вотъ такъ же. Еще молоко на губахъ не обсохло, а я ужъ проявился.... Руки по швамъ, грудь впередъ, голова назадъ и, какъ сразу скомандовалъ: на лѣво кругомъ, маршъ! такъ и стоялъ на томъ ровно 23 года. Сорока двухъ лѣтъ вышелъ въ отставку, осмотрѣлся, тряхнулъ головою, сунулся туда-сюда.... Вижу плохъ!... Сталъ читать, иными словами - формироваться - Читалъ, какъ служилъ, съ толкомъ, веустанно.... Теперь ужъ пора бы и завѣщевать, - чуть-чуть вздохнувъ, добавилъ онъ, - а я бы хотѣлъ и жить полною грудью, и снова работать, бороться, преодолѣвать, словомъ, опять почувствовать себя тѣмъ же живымъ, тѣмъ же бодрымъ членомъ общества, какимъ былъ еще какой-нибудь десятокъ лѣтъ назадъ!... Но, увы, два раза не жилъ еще ни одинъ изъ смертныхъ, и никакъ теперь, въ 40 слишкомъ лѣтъ, не могу я быть тѣмъ, чѣмъ былъ въ пору полныхъ силъ и энерг³и.... Вотъ почему обливается у меня сердце кровью, когда сталкиваюсь лицомъ къ лицу съ праздношатающеюся юностью, вотъ почему всяческое увлечен³е признаю разлагающимъ жизнь началомъ, и никогда еще такъ громко, никогда такъ настойчиво, какъ теперь, не требовалъ отъ меня мой разумъ борьбы съ этимъ господствующимъ, съ этимъ лихорадочнымъ стремлен³емъ новаго человѣка - наслажден³ю минуты жертвовать всѣмъ, какъ святымъ, честнымъ, правдивымъ!.... И когда освѣщаетъ меня эта задушевная мысль, когда все шире и глубже проникаю въ нее разумомъ, снова точно молодѣю, снова кровь горитъ въ головѣ, кипятъ мысли!... Но то, что кажется, еще не то, что есть. Сегодня я здоровъ, бодръ, оживленъ, а не нынче, такъ завтра, хватитъ немочь, и пропало мое дѣло, пропала моя свѣтлая и живая, и глубокая, задушевная мысль!... Сгину я, сгинетъ и дѣло! и Ковалевко замолкъ, вздохнулъ.

   - Вотъ вы молоды, матушка, вы полны силъ и энерг³и, ваша бодрость не оставитъ васъ еще добрыхъ два десятка лѣтъ, и вы, я убѣжденъ, вы полюбите мое новое дѣло, мою новую задачу, какъ люблю я теперь всѣми силами души моей и.... я покончу, вы поведете, а тамъ, за вами, подростутъ пр³емыши-дѣти, и тогда уже они за насъ поведутъ наше святое, честное дѣло.... Вѣдь такъ, матушка? и, протянувъ ей рѵку, Коваленко какъ-то особенно нервно замигалъ на нее.

   Не проронивъ ни слова, тихо пожала Вѣра Павловна сухую, жилистую руку Коваленко своею трепетною, какъ огонь, горячею рукою.... Ей вдругъ стало и грустно, и жутко, какъ будто она въ послѣдн³й разъ видѣла этого добраго, всегда дѣлу своему, и только дѣлу, преданнаго человѣка, какъ будто въ послѣдн³й разъ слышала его энергическое слово, въ послѣдн³й разъ смотрѣла въ его живые, суетливые глаза.... Она хотѣла возражать ему и не могла, точно не было ни мыслей, ни голоса.

   - И знаете ли, матушка, какая глупая мысль затемяшилась мнѣ въ голову, и вотъ уже нѣсколько сутокъ ни днемъ, ни ночью не даетъ мнѣ покоя.... точно кошмаръ преслѣдуетъ меня?

   - Какая? съ оттѣнкомъ робости, точно эта мысль была непремѣнно мысл³ю предчувств³я смерти, чуть слышно спросила теперь Вѣра Павловна.

   - Видали ли вы когда-нибудь въ полѣ одиноко произрастающ³й дубъ?

   - Видала.... Ну и что же?

   - Какъ и что же? оживился Коваленко. Мелькаютъ годы за годами, проходятъ десятки лѣтъ.... Все видитъ онъ солнце, все попрежнему ссгодня, какъ и вчера, принимаетъ десятки, сотни, тысячи прохожихъ подъ свою густолиственную тѣнь.... И знаютъ его и, завидѣвъ еще издали, радуются ему.... Но вотъ пронижетъ, сожжетъ его шальная молн³я или надтреснетъ, подломится столѣтн³й корень и не станетъ больше дуба и ничего, рѣшительно ничего отъ него... Только чистая поляна окрестъ!... Какъ будто никогда и не было! Вотъ это я! вздохнувъ, совсѣмъ тихо добавилъ онъ.

   Все холоднѣй и холоднѣй становилось Вѣрѣ Павловнѣ. Точно кровь стыла въ ней. Никогда еще, ни разу за эти годы не видала она Коваленко въ такомъ настроен³и.

   - И полноте, Петръ Игнатьевичъ! Что за странныя мысли сегодня у васъ.... Вѣдь вамъ не сто лѣтъ!... Еще много жизни впереди.... Какъ знать, чего не знаешь!... Сегодня одинокъ, а завтра и нѣтъ! Да и наконецъ.... кто жъ вамъ мѣшаетъ жениться, если такъ ужъ тяжела становится одинокая жизнь, - и она оживилась, даже обрадовалась своей мысли.

   - Гм.... жениться?! Да кто за меня теперь пойдетъ-то, матушка, кто отдастъ молодую жизнь за нѣсколько лѣтъ оставшейся мнѣ бодрой силы?

   - Да всякая развитая, разумная дѣвушка, горячо возразила она.

   - И придетъ же вамъ, матушка, въ голову, что я бы могъ жениться на этой всякой, - съ укоризною, покачивая головою на Вѣру Павловну, возразилъ Коваленко.- Когда и самая-то мысль о женитьбѣ была далека отъ меня, какъ небо отъ земли, до сближен³я съ ваии. Когда у насъ одно общее, живое дѣло.... когда вы и я.... все болѣе и болѣе сбивался онъ. И если бъ вы, матушка.... и теперь онъ усиленно замигалъ на нее.

   Точно пронизанная острою болью, вспыхнула, выпрямилась и въ тотъ же мигъ поблѣднѣла Вѣра Павловна.

   - Если бъ вы рѣшились.... Я бы....

   - Этого никогда не можетъ быть, Петръ Игнатьевичъ! съ трудомъ переводя духъ, чуть слышно отвѣтила Вѣра Павловна.

   - Чего, матушка, не можетъ быть? Коваленко даже не понялъ: такъ сильно закружилась у него голова.

   - Чтобъ я рѣшилась выйдти замужъ.

   - То-есть.... то-есть за меня? съ трудомъ осилилъ онъ, и его живые глаза какъ-то особенно лихорадочно засуетились.

   - Нѣтъ, вообще.... Никогда и ни за кого!

   - Да что жъ, матушка, развѣ вы обѣтъ безбрач³я дали?

   - Это было бы нелѣпо!... подавляя вздохъ, прошептала Вѣра Павловна. - Причина.... вся моя прошлая жизнь.... Но, Петръ Игнатьевичъ, быстро поднявъ голову, блѣдная, какъ смерть, взглянула она нанего.- Ради добрыхъ отношен³й нашихъ, не будемъ больше говорить объ этомъ и.... и попрежнему останемся друзьями честнаго дѣла нашего.

   - Нѣтъ, такъ и нѣтъ!... Нѣтъ, такъ и аминь!... О чемъ же тутъ растолковывать, матушка.... Что тутъ такого особо важнаго, - отрывочно, точно обрывая мысли, проговорилъ Коваленко и, быстро поднявшись, не взглянувъ даже на Вѣру Павловну, подошелъ къ окну.

   - Старость ужъ за дверью, старость у порога!... И когда же, когда наконецъ перестанете ребячиться, матушка, когда перестанете ловить воздухъ руками? Вздохните свободно, да и легко, и весело пойдемте со мною въ наше хорошее, честное будущее....

   Тихимъ, отраднымъ, свѣтлымъ чувствомъ отзывались въ сердцѣ Вѣры Павловны эти живыя слова Коваленко.

   - О никогда, никогда.... Ни за что въ м³рѣ! и, быстро вставъ, она вздохнула, выпрямилась.... Кто-то отчетливо стукнулъ въ дверь.... Вѣра Павловна прислушалась. Стукъ повторился.

   - Кто тамъ? нерѣшительно подходя къ двери, окликнула она.

   - Это я, Вѣра Павловна.

   - Вася!

   - Ну, слава Богу, что вы дома, Вѣра Павловна, - протягивая ей руку, проговорилъ онъ.

   - А что?... Развѣ что случилось?

   - Наташѣ дурно!... Князь послалъ меня за вами.

   - Дурно?!..

   - Да!... Князь убѣдительнѣйше проситъ васъ пр³ѣхать.

   - Да что же она?... лежитъ?

   - Нѣтъ, не лежитъ.... Но только такая блѣдная.... Я ужасно боялся, что не застану васъ.... Вѣдь вы ее знаете.... Она бы не повѣрила, подумала бы, что вы не хотите въ ней пр³ѣхать, и ей стало бы еще хуже.

   - Ахъ, Боже мой!... И что жъ бы это могло съ нею такъ скоро случиться? надѣвая шляпу, какъ будто къ самой себѣ обратилась она. Вѣдь она еще утромъ была у меня.... и весела и здорова.... Вася, а?

   - Право не знаю, Вѣра Павловна.... Да вы напрасно такъ безпокоитесь.... По крайней мѣрѣ, я не замѣтилъ ничего особеннаго.

   - Какъ ничего особеннаго!... Ужъ если князь такъ экстренно прислалъ за мною, значитъ, что-нибудь да есть. И неужели на нее такъ сильно повл³яли мои слова! додумалась она, и даже вспыхнула: такъ встревожила, такъ глубо, такъ живо кольнула ее эта мысль.

   - А за докторомъ не посылали, Вася?

   - Нѣтъ.

   - Да вы, можетъ быть, не знаете?

   - Нѣтъ - вѣрно знаю, что нѣтъ, Вѣра Павловна, я же обѣдалъ у нихъ.

   - Такъ разскажите, какъ это случилось.... Впрочемъ, теперъ уже некогда, лучше дорогой.... Помогите-жъ мнѣ шубку надѣть, голубчикъ.

   - Да вы не безпокойтесь такъ ужъ очень, Вѣра Павловна.... Право же, ничего особеннаго, убѣждалъ Вася, Ему жаль было смотрѣть на Вѣру Павловну: такъ тревожилась она.

   - Ну, ѣдемте же! и погасивъ свѣчу, Вѣра Павловна почти вытолкала его за дверь.

  

  

   Все круче и круче подбирая удила, задорно фыркая, точно сердясь на кучера, что не даетъ ему воли, несъ черезъ Собачью Площадку рослый, статный, темно-караковый конь чернаго дерева легк³я санки.... Скрипѣли подрѣза, весело щелкали о мерзлый свѣгъ подковки то западая за полость отдѣльными комьями, то бросая прямо въ лице цѣлыми горстями своихъ пылинокъ, крутился надъ санями серебристый, снѣжный вихрь.... "Гей!... Берегись!... Берегись!..." зорко всматриваясь въ даль, то влѣво, то вправо, отрывочно, густымъ басомъ, точно проглатывая начальныя буквы, остерегалъ кучеръ....

   - Холя, холя!... О, Васька, Васька! высунувшись изъ саней, увлекался Вася.

   - Ахъ, Боже мой, да вы выпадете, Вася! схватывая его за рукавъ пальто, сдерживала Вѣра Павловна.

   - Нѣтъ, ничего, Вѣра Павловна, право ничего.... Вы не безпокойтесь, я ужъ привыкъ.

   - Прошу васъ, Вася, сядьте, какъ слѣдуетъ. Мнѣ страшно за васъ: такъ и кажется, что вылетите, при первомъ толчк&