Иогель Михаил Константинович - Между вечностью и минутой

Смѣлая, устойчивая, открытая, преданная своему дѣлу, какъ бы это дѣло ни было мало. И во мнѣ были порывы, и есть, и будутъ.... Были, будутъ и сомнѣн³я! Но, я борюсь съ ними, я покоряю, а мысль съ каждою побѣдою оживляется, крѣпнетъ! Въ этой-то борьбѣ и заключается высочайшая тайна природы и весь интересъ человѣческихъ соотношен³й!..." опять вслухъ заключилъ Ковалевко и, быстро перелиставъ нѣсколько страницъ, сощурился надъ одною изъ ближайшихъ къ началу тетради, съ надписью курсивомъ съ боку листа: "Какъ сказалась она во мнѣ при особыхъ услов³яхъ, лѣта 186* года."

  

   "Четвертый день, какъ я пр³ѣхалъ въ Щебринку. Первое лѣто въ жизни провожу въ деревнѣ. Книгъ съ собою не бралъ, чтобы не отвлекаться. Газету получаю и прочитываю. Раздражаюсь!.. По правдѣ, когда это, наконецъ, человѣкъ на столько очухается, что перестанетъ форму предпочитать мысли, чувствення движен³я, да еще своекорыстныя, грубо-животныя - задачамъ м³ровыхъ идей?!.. Погода стоитъ теплая, свѣтлая, ровная... Все благопр³ятствуетъ доброму расположен³ю... Всегда сохраню наилучшее воспоминан³е.... Но, ни что: ни вечерняя прохлада гордой дубравы, ни лазоревая ширь ярко блещущаго милл³ардами звѣздъ неба, ни тих³й, пр³ятный ароматъ душистаго сѣна съ поляны, ни что не можетъ отвлечь меня отъ господствующей во мнѣ мысли! Такъ всегда!.. Никогда не забывался и никогда не забудусь, какъ бы ни было мнѣ пр³ятно чувственно... Природа природой, люди людьми, а Петръ Коваленко - Петромъ Коваленко!.. Такъ по разуму!.. Стало, такъ должно быть и даже не можетъ быть иначе!.. Опять наблюдаю человѣка... Въ его борьбѣ, сомнѣн³яхъ и устойчивыхъ понят³яхъ... Опять пытаюсь постигнуть природу въ ея тайныхъ запросахъ, въ ея неумолкаемыхъ требован³яхъ къ человѣку... Впрочемъ... не мыслью, какъ прежде, не холоднымъ, сухимъ анализомъ положен³й и противоположен³й того или другаго авторитета науки, а живымъ, непосредственнымъ чувствомъ. Никогда не изгладятся изъ памяти моей сегодняшн³я впечатлѣн³я. Утромъ была сильная гроза; рвала, метала буря; точно ручьями орошалъ землю обильный, крупный дождь... Вечерняя прохлада, дьша особеннымъ ароматомъ, кружила голову, наполняла грудь мою давно забытымъ ощущеньемъ какого-то сладостнаго трепета. Мнѣ невыразимо захотѣлось быть наединѣ съ самимъ собою. Терпѣть не могу чувствовать другихъ соглядатаями моего настроен³я. Извинившись утомлен³емъ, я, никѣмъ не замѣченный, боковыми аллеями сада пробрался до берега Москвы-рѣки. Тихо несла она свои серебреныя воды... Вдали журчалъ ручеекъ. Въ болотахъ по берегамъ хоромъ квакали лягушки... На деревнѣ глухо лаяла домосѣдка-собака... Въ нѣсколькихъ шагахъ отъ меня, будто въ нервномъ трепетѣ, дрожалъ одинок³й кустикъ... Впереди, за мостомъ серебрилась дубрава... Я все шелъ и шелъ, не отдавая себѣ даже отчета, что такою непреодолимою силою влекло меня все дальше и дальше... Убѣгая въ темную дубраву, все въ гору и въ гору свѣтовою змѣйкою извивалась подъ ногами моими узкая, проселочная дорожка... Не помню и теперь, какъ добрелъ я до дубравы... Могучими тѣнями, то на крестъ другъ съ другомъ, то въ разсыпную стелились по залитой луннымъ свѣтомъ лужайкѣ дубы-великаны... Я сѣлъ на первый попавш³йся мнѣ пень и... вздохнулъ... Вздохнулъ во всю ширь, во всю грудь... Мнѣ казалось въ тѣ минуты, что опять я двадцати лѣтъ: такъ гордо, и легко, и свободно вздымалась моя грудь... Я какъ будто чувствовалъ себя живою частицею этого единаго, прекраснаго цѣлаго, я сообщался съ нимъ, я жилъ съ нимъ одною жизнью... Я бъ посмѣялся надъ человѣкомъ, который хотя бы слабымъ намекомъ далъ мнѣ почувствовать, что я уже не тотъ, что былъ, и что придетъ пора, когда замрутъ во мнѣ эти отрадныя ощущен³я!.. Вѣдь это все, все, что окружало меня, развѣ не дѣйствительная, не вполнѣ осязаемая форма безсмертнаго, нетлѣннаго, божественнаго начала?.. И развѣ я самъ не чувствовалъ его въ себѣ этого начала, не составлялъ съ нимъ единаго, нераздѣльнаго цѣлаго?.. Да!.. И тысячу разъ да!.. Составлялъ, составляю и, вѣрую, вѣчно буду составлять!.. Я - атомъ!.. Только атомъ, но атомъ живой, активный, самостоятельный... Я могу измѣнить свою форму, какъ человѣкъ изо дня въ денъ мѣняетъ свой нарядъ, какъ сама природа по четыремъ смѣнамъ свой видъ, но во мнѣ безсмертно движен³е отовсюду дышащей на меня, на всемъ воплощенной, божественной мысли! Я забылся... Я весь былъ въ тѣ минуты сладостное чувство безотчетной грусти... Я какъ бы сообщался съ природой и, сообщаясь, предощущалъ въ ней нетлѣнныя наслажден³я иной лучшей жизни человѣка."

   Петръ Игнатьевичъ тихо, безъ малѣйшаго шелеста, открылъ слѣдовавш³я страницы....

  

   Мнѣ полюбилась дубрава.... Не одинъ уже часъ провелъ я въ ней. Но никому даже и въ голову не приходитъ, что я когда либо былъ тамъ. Это моя маленькая странность!... Мнѣ рѣшительно все равно, что подумаютъ обо мнѣ, Петрѣ Коваленко, по этому поводу Щебринск³е люди, но мнѣ было бы крайне тяжело, если бы кто либо изъ нихъ, объяснивъ мое поведен³е по своему, оскорбилъ бы мысль мою, ея отрадное во мнѣ движен³е, неумѣстною шуткою. Долженъ быть очень глупъ человѣкъ, оскорбляющ³йся остротою или усмѣшкою, направленными на его внѣшность, на физическую его стих³ю, но онъ совсѣмъ истуканъ, человѣкъ, вовсе неимѣющ³й нравственнаго образа, если не содрогнется, не воспрянетъ и не защититъ себя въ томъ случаѣ, когда кто либо рѣшится легкомысленно отнестись къ его нравственной стих³и, ко весму, чему онъ всю жизнь поклонялся, какъ разумному, честному и правдивому!... Словомъ, во всю мою жизнь и ни единаго разу, не предъявилъ я ни одному индюку ничего краснаго, ибо мнѣ вовсе не забавенъ его глупый азартъ!...

   Тамъ.... въ дубравѣ.... сколько разъ уже пронеслась передо мною въ живыхъ образахъ моя прошлая жизнь!... Я не зналъ отца, не зналъ ласки матери!... О! Богъ съ нею!... Никогда не признавалъ и никогда не признаю ее матерью!... Быть можетъ, впрочемъ, она сдѣлала лучше.... Суровая школа дала мнѣ крѣпкую волю, совершенно равнодушное ко мнѣ отношен³е окружающихъ разъ навсегда застраховало меня отъ страдан³й разочарован³я.... Меня никто не любилъ, кромѣ.... блаженна память!... Зачѣмъ, однако, жизнь такъ много дала ей несчаст³й, такъ несвоевременно положила предѣлъ ея существован³ю??.. Она достойна была лучшей доли!... И теперь не могу равнодушно вспомнить ея мужа!... Онъ, кажется, еще отъ колыбели забылъ, что рожденъ человѣкомъ!... А развѣ мало такихъ людей?!.. И все-таки нѣтъ мѣста ропоту!... Природа непостижима въ своихъ цѣ³яхъ.... И онъ все-таки мысль!... Онъ смѣялся надъ всѣмъ, что свято, честно и правдиво, но гибелью своею развѣ не достаточно подтвердилъ ненарушимость Божественныхъ законовъ на землѣ? И она понимала это, она не роптала!... Никогда еще въ жизни не оживлялась она передо мною такъ отчетливо, какъ тамъ... въ дубравѣ... Въ сладостно-грустномъ чувствѣ тоски непонятной я какъ бы ощущалъ ее возлѣ себя, опять тихо бесѣдовалъ съ нею, опять видѣлъ предъ собою.... И любящая, и сдержанная, и энергическая, и уступчивая, все съ тою же добродушно насмѣшливою улыбкою на губахъ.... Какъ и въ тѣ.... свѣтлые, лучш³е дни одинокой жизни моей!... Блаженна память!... До конца дней своихъ осталась она вѣрна удѣлу своему!... Среди всѣхъ несчаст³й, подъ градомъ попрековъ и насмѣшекъ, безъ малѣйшаго ропота, безъ осужден³я провела она за собою на свою честную, прямую, открытую дорогу и дочь, и сына своего!... Несокрушимою энерг³ею въ борьбѣ съ нуждою и оскорблен³ями, насмѣшливо добродушнымъ отношен³емъ къ окружавшимъ ее безсмысленнымъ порывамъ, сказалась въ ней ея чудная мысль!..." "Блаженна память!..." едва слышно прошепталъ Петръ Игнатьевичъ.... Вздохнулъ, откинулся и, скрестивъ руки на груди, усиленно замигалъ на портретъ блондинки.... Содрогнулись рѣсницы, болѣзненно, точно схваченныя внезапною судорогою, стиснулись челюсти, овлажнились морщинистыя щеки, на усахъ.... сверкнули слезы....

   - Стыдно! самаго себя упрекнулъ и въ тотъ же мигъ закрылъ лице рукою....

   - Ку-ку, ку-ку, ку-ку.- За закрытыми дверями, слабо, глухо, ровно десять разъ прокуковала кукушка.... Петръ Игнатьевичъ крякнулъ, отвелъ руку, смутно осмотрѣлся. У кресла на полу лежалъ опрокинутый чубукъ....

   - Сидоренко! осторожно поднимая съ пола чубукъ, крякнулъ онъ, и опять тихо скрипнула дверь, опять у порога очертилась смуглая фигура.

   - Возьми! не оборачиваясь, приказалъ Петръ Игнатьевичъ, и снова перевернулъ листъ по порядку....

   - А вѣдь и по правдѣ они убѣждены, что вся моя жизнь проходитъ въ томъ, что я ѣмъ, пью, силю, ловлю рыбу и читаю газету.... Чудной народъ!... Что-жъ?!.. Я съ своей стороны нахожу, что такая постановка не безполезна.... Я даже былъ бы весьма радъ, если бы и впредь они смотрѣли на меня съ тѣмъ небрежнымъ, сннсходительнымъ полувниман³емъ, съ какимъ по разъ заведенному порядку существа высш³я смотрятъ на существо низшее!... Человѣкъ - плутъ!... Едва только подмѣтитъ, что за нимъ слѣдятъ, сейчасъ же спрячется, съежится, и только и думаетъ уже о томъ, какъ бы ему поднадуть насчетъ себя и своего!...

   А, между тѣмъ, они начиваютъ интересовать меня!... Каждый изъ нихъ особенная, характерная и даже довольно ярко освѣщенная мысль.... Въ особенности Вѣра Павловна!... Въ ея глазахъ то же выражен³е, что въ улыбкѣ покойной Зинаиды, а голосъ до того схожъ, что я даже ухожу иногда: до такой степени живо напоминаетъ онъ мнѣ ее!... Точно бархатный!... Такъ и густъ, и мягокъ, и сдержанъ!... Я узналъ, что всякое утро такъ радуетъ ее на деревнѣ... Бѣдняковъ и сиротъ надѣляетъ она всѣмъ, что можетъ отъ себя оторвать!... Поддержи ее Богъ въ ея честномъ дѣлѣ!... Мнѣ нерѣдко хотѣлось бы заговорить съ нею, но что-то сдерживаетъ меня.... И отрадно мнѣ это желан³е, и почему-то страшно осуществить его!... Она понимаетъ меня именно такъ, какъ хотѣлъ бы, чтобъ всѣ меня понимали.... человѣкомъ, никогда и ничего нелюбившимъ, человѣкомъ совершенно равнодушнымъ ко всему и во всѣмъ.... Ея мысль - въ поклонен³и природѣ и въ любви съ человѣку! Мысль живая, глубоко-прочувствованная, бодрая, смѣлая!... Она можетъ возвыситься въ ней до наслажден³й самобытныхъ, наслажден³й, независимыхъ ни отъ лица, ни отъ признательности! Повидимому, она всѣмъ сердцемъ привязалась къ свирѣпой дѣвѣ и блѣдному юношѣ. Но.... это только повидимому!... А если такъ думаетъ, то обманываетъ самое себя.... Она полюбила вовсе не ихъ, а мысль свою въ нихъ!... Такъ есть, такъ по разуму.... Такая натура можетъ истинно любить только людей, глубоко, сознательно сочувствующихъ задушевнымъ ея стремлен³ямъ!... Если жъ увлечется совершенно чувственно - погибнетъ! А можетъ.... Ея полныя, алыя губы дышутъ страстью и.... такъ развита ея грудь....

  

   Мнѣ сегодня вечеромъ ужасно надоѣла Марья Кондратьевна.... Удивительно глупая баба! Сколько разъ въ жизни, въ кого, когда и при какихъ услов³яхъ я былъ влюбленъ?.... Я и такъ, и сякъ, и на всѣ лады.... Нѣтъ!... Хоть распнись, былъ влюбленъ, да и все тутъ, былъ и долженъ разсказать.... А?... Какова персона! Спасибо, Вѣра Павловна выручила!... Принесла ей свѣжую новость, что какой-то семинаристъ вознамѣрился жениться на поповской дочкѣ.... Ну и замолчала, и ушки на макушку!... А то вѣдь чуть не за горло!... Вотъ тоже субъектъ!... Всю свою жизнь пила, ѣла, любилась, солила, варила, опять пила, ѣла,- да, совсѣмъ забылъ,- спала, и снова любилась.... И все еще по сю пору не можетъ забыть, что вывела девять пѣтуховъ и ровно столько же курятъ!... О, заслуга!... Цѣлый птич³й дворъ!... "Брамапутра, говорю, вы, матушка.... Такъ-таки съ ногь до головы брамапутра!..." И что всего занимательнѣе.... Обидѣлась!... А вѣдь и она мысль!... Хотя бы та, что какъ раскудахтается, такъ подниметъ желчь во всякомъ, мало-мальски развитомъ человѣкѣ. А вѣдь желчь продуктъ полезный!... Она способствуетъ варен³ю не только пищи, но и мысли!" "Нехай ее дышетъ!" усмѣхнулся Петръ Игнатьевичъ, перевертывая страницу.

  

   Надъ Щебринкою собираются тучи. Уже чувствуется крайне напряженное общее состоян³е. Все волнуется; все чего-то ожидаетъ. Очевидно, лукавая дѣва дурачитъ.... Но кого?... Князя или барона?... И что за цѣль, и что она замысль?... По всему этому, что-то совершенно мнѣ вепонятное развивается между Вѣрою Павловною и Загорскимъ. Положен³е ея въ домѣ становится щекотливымъ.... Неужели чувственное увлечен³е?... Да есть ли послѣ этого въ м³рѣ хоть одинъ умный человѣкъ, неспособный на величайш³я глупости?! И почему это такъ затрогиваетъ меня?... Какъ будто между мною и ею есть что-нибудь общее?!... Вздоръ, чистѣйш³й вздоръ! Это было бы прямо противъ разума! А все-таки странно.... Утромъ съ нимъ, послѣ обѣда съ нимъ, вечеромъ.... опять съ нимъ!... Ужъ не переговорить ли?... О чемъ, ради чего?... Какой дала она мнѣ поводъ?... Что я въ ея жизни?... Ничто, рѣшительно ничто!... И развѣ она виновата, что такъ живо напоминаетъ мнѣ Зинаиду? Развѣ обязана изъ-за этого выслушивать мои совѣты и указан³я?!.. Ничуть!...

   И обидно, и досадно мнѣ было видѣть князя! Сидитъ, какъ къ смерти приговоренный!... И изъ-за чего-же?... Изъ-за того, что лукавая дѣва помазала по губамъ не его, а барона.... Я привыкъ въ немъ уважать человѣка, поставляющаго мысль неизмѣримо выше формы, привыкъ видѣть въ немъ будущаго вл³ятельнаго дѣятеля, способнаго къ сознательному, твердому исполнен³ю своего къ отечеству долга!... И этотъ-то человѣкъ дохнетъ оттого, что 18-лѣтняя дѣвочка наклеила ему носъ!.... Да хотя бы десять!... Лиха бѣда!... Если бъ баронъ?!.. Дѣло другое!... Въ немъ это естественно!... Не все ли равно, часомъ раньше или часомъ позже сломать ему шею?... Да это его прямое назначен³е, наконецъ!... Так³е люди лишь и существуютъ для того, чтобы своею гибелью, своими порывами, увлечен³ями охранить другихъ отъ той же доли?... А Долинъ? Не всегда ли, не съ того ли дня, какъ сошелся я съ нимъ, признавалъ я его представителемъ мысли честной, прямой, и смѣлой, и открытой.... сознающимъ свое значен³е только въ общемъ и ради общаго!... И что же?!... Если так³е даже люди способны забыть все и вся изъ-за ускользающей изъ ихъ рукъ юпки, что можемъ ожидать, на что еще надѣяться?!... Тошно!... И больно, и досадно!... И когда жъ наконецъ ты, русск³й человѣкъ, сознаешь себя, когда поднимешься до гордой высоты гражданина, безкорыстно, неуклонно преданнаго интересамъ своего отечества?!... Я не выдержалъ!... Я сказалъ ему, что онъ ничто, что онъ хуже, чѣмъ ничто!... Язва, общественная язва! - Въ этотъ вечеръ Вѣра Павловна впервые высказалась и широко, и смѣло!... Ея слушая, я испытывалъ истинное наслажден³е.... Она защищала женщину, оправдывала порывъ.... Странное вл³ян³е производилъ на меня ея голосъ.... Онъ то поднимался, густѣлъ, то вдругъ стихалъ, почти до шопота, и, пробѣгая непонятнымъ трепетомъ, содрогался во мнѣ, какъ далекое эхо подавленнаго въ груди ея скорбнаго чувства."

   И Петръ Игнатьевичъ уже нервно, лихорадочно перевернулъ страницу.... "Я, уходя, невольно пожалъ ей руку."

  

   "Очень рѣдко вижу сны.... Эту ночь видѣлъ.... и престранный!... Мнѣ снилась Зинаида.... Вся въ бѣломъ, вся въ цвѣтахъ.... Оживлена, игрива, какъ была она въ дни юности, въ дни надеждъ и беззавѣтнаго счаст³я.... Она улыбалась, и все звала, все искала кого-то, пока не вошла Вѣра Павловна.... вся въ черномъ.... Густымъ румянцемъ рдѣло лицо, такимъ чуднымъ свѣтомъ искрились на меня ея глаза.... Зинаида поцѣловала ее, отдала ей свой роскошный букетъ и.... въ тотъ же мигъ исчезла.... Все смѣшалось.... Я проснулся и долго не могъ сознать себя.... Все еще представлялись онѣ мнѣ, какъ живыя, точно на яву, и все то же чувство и грусти, и отрады волновало мою грудь.... Но что жъ такое сонъ, по разуму?... Вздоръ, чистѣйш³й вздоръ!... Его разгадывать, ему придавать какое бы то ни было значен³е,- бабье дѣло!... И меня поразилъ вовсе не сонъ, а впечатлѣн³е, съ которымъ я встрѣтился въ этотъ день съ Вѣрою Павловною.... Я даже смутился: до такой степени пр³ятно мнѣ было пожать ея руку, такимъ хорошимъ, теплымъ чувствомъ проникъ меня ея внимательный взглядъ.... Я въ тѣ минуты какъ будто созналъ въ ней существо и близкое и родное мнѣ. . . . . . . . . . . . . . . . .

   Странно, очень странно. . . . . . . . . . . . . .

   Спустя нѣсколько времени, это грубое животное, Марья Кондратьевна, наговорила ей кучу дерзостей.... Впрочемъ, мнѣ удалось спасти ее отъ дальнѣйшихъ непр³ятностей.... Я прочелъ ей, этой глупой брамапутрѣ, возвышеннымъ голосомъ, о новыхъ яко бы утопленникахъ и она такъ на меня насѣла, что забыла все и вся на свѣтѣ....

   Вечеромъ, за чаемъ, Вѣра Павловна была поразительно блѣдна - Она видимо страдала. Мнѣ такъ хотѣлось успокоить ее.... Но.... я воздержался. . . . . . . . . . . . . . . Непонятно!... совершенно непонятно!... Или мнѣ дѣйствительно 20 лѣтъ, или, по правдѣ, люди къ старости дурѣютъ."

   Пропустивъ всю остальную часть тетради, онъ остановился опять на послѣдней ея страницѣ, отъ начала до конца написанной курсивомъ.

  

   Тотчасъ же послѣ свадьбы Долинъ возвратился въ Москву. Много новыхъ впечатлѣн³й пережилъ я за эти шесть съ чѣмъ-нибудь недѣль. Въ лицѣ Вѣры Павловны, по правдѣ, воскреснула Зинаида. Но она этого не знаетъ и, по-разуму, не должна знать!... Глубже чѣмъ когда-нибудь сознаю я правоту моей мысли, сознаю необходимость борьбы съ порывами и сомнѣн³ями человѣка, ради общественнаго блага и личнаго его счаст³я.... Не всѣмъ же быть Долиными, не всѣмъ видѣть самую возможность счаст³я въ любви къ женщинѣ, какого бы направлен³я она ни была или даже и вовсе безъ направлен³я!... Не все ли это равно, что купить на рубль алтынъ или благомъ вѣчности пожертвовать наслажден³ю минуты?... Да и былъ ли счастливъ въ жизни хоть одинъ смертный, мечтавш³й создать все свое въ любви въ нему женщины?!.. За послѣдн³е дни, я все чаще и чаще говорилъ съ Вѣрою Павловною.... Я не ошибся въ ней!... Ея мысль дѣйствительно въ поклонен³и природѣ и въ любви къ человѣку.... И развѣ эта мысль не родственна моей мысли? Развѣ въ нихъ не одно тоже, и близкое, и одинаково дорогое намъ обоимъ стремлен³е борьбы съ заблужден³ями человѣка?... Да!... И я уважаю ее за это, сочувствую ей.... Кто знаетъ?... Быть можетъ, общими усил³ями намъ несравненно легче удалось бы достигнуть нашей цѣли, чѣмъ въ рознь.... Что-то особенное говоритъ мнѣ въ ней!... Какъ будто, и въ самомъ дѣлѣ, я помолодѣлъ лѣтъ на 15....

   Такъ легко на сердцѣ, тамъ хотѣлось бы идти съ нею рука объ руку все впередъ и впередъ."

   Петръ Игнатьевичъ медленно закрылъ тетрадь, досталъ другую, разогнулъ ее на чистомъ мѣстѣ, обмакнулъ перо, задумался....

  

   Тихо началъ онъ....

   "Смутно!... Какъ будто все вымерло за мною и ничего впереди.... Только гдѣ-то тамъ, точно въ туманѣ, вдали, опять Зинаида передаетъ свой букетъ Вѣрѣ Павловнѣ.... И почему этотъ сонъ такъ глубоко врѣзался въ мою память?... И опять.... опять тѣмъ же сладостно-грустнымъ чувствомъ волнуется грудь.... Что-то стонетъ, что-то щемитъ, надрывается въ ней.... Какъ это и странно, и глупо.... Въ самомъ дѣлѣ.... Развѣ я ощущалъ когда-нибудь что-нибудь подобное?!... И по сю пору не могу отдать себѣ вполнѣ яснаго отчета, что такъ улыбалось мнѣ въ ней?... Что-то дорогое, близкое, настолько же близкое, насколько и давно, и будто недавно была близка мнѣ Зинаида!... Мнѣ отрадно было мыслить ее матерью дѣтей моихъ, матерью, кровью связанныхъ со мною, воспр³емниковъ мысли - жизни моей!... Увы!... Я остался одинъ, какъ и былъ!... Въ колыбели лежалъ я одинокимъ.... Видно, и въ могилу никто не проводитъ меня.... Фу!... Что за дичь лезетъ мнѣ сегодня въ гоюву.... И я, и не я!... Да что мнѣ, въ самомъ дѣлѣ, за дѣло до того, что будетъ съ моимъ фракомъ, когда я сброшу его и въ тотъ же мигъ забуду о немъ?! - Не выйдетъ замужъ никогда и ни за кого!... Непонятно!... Совершенно непонятно!.. Зачѣмъ же тогда сама навела меня на эту мысль.... Странно!... И даже неразумно!... Да!... Я - дубъ!... Одинок³й, сирый!... Не нынче-завтра, меня низложитъ буря, и съ пронзительнымъ, душу надрывающимъ свистомъ, не то смѣясь надо мною, не то оплакивая меня, разнесетъ по полянѣ бренные останки мои!"

   Петръ Игнатьевичъ бросилъ перо, вздохнулъ, сощурился, какъ будто весь ушелъ въ себя....

   - Ку-ку, ку-ку, ку-ку! особенно рѣзко одиннадцать разъ прокуковала кукушка.... Онъ содрогнулся, выпрямился.... Сверкнули, точно заискрились надъ тетрадью живые глаза, и опять, но уже бѣгло, отчетливо, твердо побѣжало по бумагѣ послушное перо....

   "И пусть!... Пусть моль источитъ одежду мою, пусть черви сожрутъ прахъ мой, но никогда.... никакая земная стих³я не умертвитъ во мнѣ вѣры моей! И пока живъ, пока здѣсь, на землѣ, не ослабнетъ энерг³я моя, не опустятся руки мои, не померкнетъ свѣтъ жизни-мысли моей!... Вѣрую!... И попрежнему бодро, смѣло, не замѣчая ни времени, ни тяги лѣтъ надъ собою, пойду я въ невѣдомую даль!"

   - Ваше превосходительство! точно прогудѣлъ Сидоренко.

   - О, Боже!... И есть ли сила выше вѣры, есть ли отрада выше отрады въ сознан³и правоты своей?... Какъ бы счастливъ былъ я теперь подѣлиться съ нею настроен³емъ моимъ!

   - Ваше превосходительство.

   - Что? живо содрогнулся Петръ Игнатьевичъ.

   - Андреевъ пр³ѣхалъ.

  

  

   Всякому возрасту свой законъ, свои права и обязанности. Это именно тѣ непоколебимыя, коренныя начала, которымъ одинаково подвластны, какъ люди съ устойчивою волею и сильнымъ характеромъ, тавкъ равно и люди минуты. Вся разница между ними лишь въ томъ, что первые, переходя изъ возраста въ возрастъ, устанавливаютъ болѣе или менѣе тѣсную связь послѣдующаго съ предшествующимъ и, такимъ образомъ, отчетливо, сознательно относясь къ себѣ и своимъ цѣлямъ, своему будущему, какъ непремѣнному послѣдств³ю своего прошлаго, всѣми силами души своей борятся съ случаемъ и необходимостью, упорно отклоняющими ихъ отъ разъ принятаго направлен³я, тогда какъ вторые, безотчетно, слѣпо отдаются во власть волнующихъ ихъ въ данный моментъ увлечен³й и склонностей, весьма часто вызываемыхъ въ нихъ тѣмъ или другимъ совершенно случайнымъ явлен³емъ. Это уже ненормальное состоян³е, это лихорадка, это именно то напряженное быть или не быть, при которомъ м³ръ неожиданностей есть непремѣнный рѣшитель судебъ и отдѣльнаго лица, и цѣлыхъ обществъ.... Таково именно было настроен³е Васи Бояринова за эти послѣдн³е два, три мѣсяца.... Онъ совершенно оторвался отъ своего прошлаго. Ради улыбки княгини, ради ея ласковаго слова, ради поцѣлуя, всегда внезапнаго, всегда какъ-бы невольнаго, онъ уже и безъ того игнорировалъ будущее, а тутъ еще балъ....

  

  

   Наступилъ давно желанный вторникъ. Всего нѣсколько часовъ оставалось до бала.... Княгиня, еще наканунѣ, оправдывая свою просьбу скорымъ отъѣздомъ изъ Москвы и обѣщан³емъ Васи болѣе добросовѣстно и серьезно отнестись къ своему будущему, исходатайствовала у Андрея Петровича разрѣшен³е на полное освобожден³е его отъ завят³й на этотъ вторникъ и среду. И оба были правы: и княгиня, и Вася. Этотъ первый балъ; первый и, бытъ можетъ, послѣдн³й, по крайней мѣрѣ, на долго-долго, который она рѣшилась дать въ Москвѣ, въ качествѣ губернаторши, составлялъ эпоху въ ея жизни.... и все улыбалось ей въ немъ.... И высота ея положен³я, и изящество туалета, и роскошь обстановки, и общее изумленье, и радость друзей, и тайная, безсильная злоба-зависть Мясоѣдовыхъ и другихъ, подобно имъ, обездоленныхъ фамил³й, такъ нерѣдко позволявшихъ себѣ въ еще столь недавнемъ прошломъ не только считать себя въ душѣ, но даже и высказываться ровнею ей.... Вѣдь она этой мысли не выносила спокойно и тогда, когда была скромною, Щебринскою сиротою, "дочерью оригинала отца и вовсе неизвѣствой свѣту матери," такъ могла-ли теперь не насладиться вполнѣ своею по отношен³ю къ нимъ недосягаемостью.... Да!... Ослѣпить ихъ блескомъ, положить къ ногамъ своимъ, разъ навсегда заставить забыть, что когда-нибудь осмѣливались ставить себя на одну съ нею доску - вотъ что заставило княгиню встать въ 8 часовъ въ этотъ день, вотъ что волновало и заботило ее теперь до такой степени, что малѣйш³й недосмотръ, самая ничтожная погрѣшность въ обстановкѣ наступающаго бала, уже раздражали ее до гнѣва.... И могла-ли она при такихъ услов³яхъ обойтись безъ Васи, и кто-же бы исполнилъ съ такою охотою, съ такою лихорадочною поспѣшностью всѣ мельчайш³я ея прихоти и капризы, какъ не онъ, Вася, всегда готовый за нее и въ огонь, и въ воду?! Въ тотъ день княгиня отчетливо сознавала это, и со всею искренностью обѣщала по окончан³и бала 10, 20, 30 разъ поцѣловать его за помощь и хлопоты. Да!... Княгиня была права!... Но не менѣе ея былъ искрененъ, чистосердеченъ и Вася въ данномъ имъ отцу словѣ, съ этого-же наступающаго четверга, забывъ всѣ свои глулости, отдаться дѣлу и только дѣлу.... Вѣдь у него въ тѣ минуты, минуты невыносимаго для него колебан³я отца надъ вопросомъ,- разрѣшить или нѣтъ,- такъ сильно кружилась голова, такъ путались, переплелись мысли; такъ холодны были руки, такъ билось сердце, что онъ не только готовъ былъ подчинить себя необходимости отказаться на долгое время отъ развлечен³й, но даже и разъ на всю жизнь отречься отъ всѣхъ возможныхъ удовольств³й, лишь-бы помочь Наташѣ, лишь-бы пробыть съ всю эти два дня, лишь-бы заслужить ея нѣжную ласку, и столь отрадное ему вниманье.- Да и что такое будущее?... Что такое прошлое?... Что такое вся жизнь?... Как³е-то звуки безъ представлен³я, как³я-то формы безъ содержан³я, что-то туманное, тоскливое, лишенное какого бы-то ни было смысла и значенья!... Жизнь - это Наташа!... Тамъ гдѣ она, и радость, и горе, тамъ и надежда, и отчаянье!... Гдѣ ея нѣтъ, тамъ пусто, совсѣмъ пусто, и холодно, и жутко, какъ въ зимнюю, непроглядную ночь, подъ свистомъ, подъ стономъ злобнаго вихря, надъ степью безлюдною.... Да и на что ему было возвращаться въ это безцвѣтное прошлое, зачѣмъ сталъ бы засматривать въ туманную даль невѣдомаго будущаго, когда такою живою радостью билось его сердце, когда такъ легко дышалось, когда такъ весело было ему, когда во всемъ и отовсюду улыбалась Наташа, звала въ себѣ, манила, то какъ будто смѣялась, то, съ мига на мигъ готовая поцѣловать, играла у его лица своими тонктми, нѣжно-алыми губами.... И это-ли не море наслажден³й?... Это-ли не счастье?... И все сильнѣе, и сильнѣе кружилась у него голова. Онъ всталъ въ 7 часовъ утра, наскоро напился чаю, самъ, чуть-ли не десять разъ перечистилъ свою новую, всего нѣсколько разъ въ жизни надѣванную фрачную пару, вычистилъ мѣломъ съ суконкой свою золотую отъ часовъ цѣпочку и съ 8, уже нетерпѣливо потирая рука объ руку, дожидалъ княгиню у дверей будуара.

   Но не одну княгиню и не одного Васю такъ волновалъ и заботилъ готовивш³йся балъ....

   Всколыхался, задвигался, засуетился весь маленьк³й м³рокъ родныхъ и близкихъ, и прежнихъ знакомыхъ княгини.

   Александра Игнатьева Бояринова еще за два дня вывѣсила свое темно-зеленое, бархатное, всего лишь только разъ 20 надѣтое платье. При себѣ и аккуратнѣйшимъ манеромъ приказала она загладить на немъ ласы и, принявъ къ соображен³ю, что въ такомъ большомъ домѣ непремѣнно составится парт³я по большой,- по полъ, а пожалуй и по копѣйкѣ, еще наканувѣ, въ понедѣльникъ, чтобы, невзначай, второпяхъ, не забыть, положила въ портмоне орѣхъ-двоёшку, уже ни разъ приносивш³й ей многое счастье....

   Марья Кондратьевна, не взирая на всѣ доводы Натальи Игнатьевны, что къ темно-зеленому, шелковому ея фаю вовсе не идетъ палевый цвѣтъ, купила себѣ именно изъ палевыхъ и черныхъ бархатныхъ ленть наколку съ длинными предлинными концами.

   Наталья Игнатьевна еще за два дня воспретила себѣ именнымъ указомъ облизываться, дабы, невзначай, и въ домѣ княгини, не проявилась с³я пагубная привычка.

   Мясоѣдовъ, дознавъ, что на балу будутъ княжны Гордѣевы-Узловы, княжна Одоленская, княжны Щербинины и друг³я не менѣе видныя и по положен³ю, и по образован³ю особы, стоя битыхъ два часа передъ зеркаломъ, до красныхъ пятенъ ободралъ свой несчастный носъ, тщетно силясь найдти на немъ ту центральную точку, на которой-бы pince-nez сидѣло устойчиво, а не плясало - такъ, какъ онъ въ сѣдлѣ своего рыжаго Философа.

   Елена Александровна, въ свою очередь, дознавъ, что у Долиныхъ будетъ первый красавецъ князь Гордѣевъ-Узловъ, князь Одоленск³й и друг³е, не менѣе пр³ятные представители во всѣхъ отношен³яхъ соблазнительныхъ парт³й, чуть не выцарапала съ досады глаза Марьѣ Александровнѣ, за то, что у нея, Елены Александровны, не удались на лбу завитки.

   М-ме Мясоѣдова уже съ самаго утра начала всхлипывать и ухмыляться.

   Николай Ермолаевичъ Неволинъ, чтобъ, неровенъ случай, не опоздать, съ 12 часовъ завился у Теодора и, опасаясь испортить прическу, строжайше воспретилъ Юл³и Игнатьевнѣ приближаться въ себѣ иначе, какъ въ двухъ, трехъ шагахъ разстоян³я.

   Но Юл³и Игнатьевнѣ было не до того. Желая быть блѣдною и даже томною, она обратилась въ какому-то самому рѣшительному средству, благодаря чему даже отчаялась попасть на балъ.

  

  

   Въ гостинной подъ зеркальнымъ колпакомъ, больш³е, массивные, бронзовые часы, мѣрно, густымъ, пр³ятнымъ басомъ пробили семь....

   Безъ малѣйшаго шороха, разставляя по ковру кресла, стулья, столики, суетились въ ней лакеи.... Въ полуосвѣщенномъ залѣ, точно заигрывая, точно на конькахъ обгоняя другъ друга, въ послѣдн³й разъ скользили по блестящему паркету нѣсколько человѣкъ полотеровъ.

   Въ кабинетѣ, за плотно закрытыми дверями, князь неслышно разговаривалъ съ секретаремъ Губернскаго Правлен³я о предстоявшей ему на слѣдующее утро сдачѣ дѣлъ....

   Княгиня, утомленная суетою дня, отдыхала на козеткѣ aux pieds de ma belle и, замирая въ сладостномъ предощущен³и ожидавшихъ ея волнен³й, то уносилась въ прошлое, то радостно засматривала въ свое свѣтлое, гордое будущее....

   Она и слышала какъ будто малѣйш³й внѣшн³й шорохъ, и не могла отдать себѣ отчета въ немъ.... Она чувствовала себя, она волновалась, она ставила себѣ вопросы и сама же давала на нихъ отвѣты, но что-то непонятное обособляло ее отъ этого внѣшняго м³ра.... обособляло, носилось надъ нею, непреододимою нѣгою сковывало ей и руки, и ноги.... Милл³ардами огней блеснулъ залъ Благороднаго Собран³я... Полились стройные звуки вальса.... Взволновалась толпа.... Замелькали пары.... Пара за парой.... Точно волна за волной.... Закружилась голова, забилось сердце. "Туръ вальса mademoiselle" какъ бы втягивая въ себя звуки голоса, отчетливо пригласилъ баронъ и какъ хорошъ.... какъ хорошъ онъ былъ въ тѣ минуты.... Какой чудный взглядъ у него.... То гордый, холодный, полный сознан³я себя; то освѣщенный какимъ-то внутреннимъ дивнымъ блескомъ. Бѣдный баронъ.... Вотъ, опять все спуталось, смѣшалось.... Темно, совсѣмъ темно, и снова что-то блеснуло трепетнымъ, слабымъ свѣтомъ.... все отчетливѣе, все яснѣе.... Жнива.... Жнива на лѣво, жнива на право.... Высоко надъ жнивой, точно въ морѣ свѣта, тонула въ поднебесной выси красавица луна. И опять все спуталось, и снова картина: Большой ярко освѣщенный, губернаторск³й залъ. Толпа окружаетъ ее.... Она идетъ.... Толпа разступается.... Мужчины и женщины почтительно склоняютъ передъ нею головы.- "Какъ хороша!... Какъ величественна!... Какимъ холодомъ, какимъ сознан³емъ красоты и силы дышетъ ея спокойный взглядъ...." слышится ей отовсюду.- И что за особенная фигура?!.. Помпадурша!... И все тутъ!... Велика птица!.. раздалоя въ толпѣ, не то женск³й, не то мужской, непр³ятный, какъ рѣзк³й звонокъ, голосъ. Княгиня сдвинула брови, и снова, какъ не бывало губернаторской пр³емной. Княгиня полуоткрыла свои нервныя, трепетныя губы, сжалась и, слегка вздохнувъ, вытянулась во всю длнну козетки....

   Безъ малѣйшаго шороха открылась дверь изъ гостинной въ будуаръ.... Вошелъ Вася.- Онъ былъ совершенно готовъ къ балу.... Тонкаго сукна фракъ его охватывалъ его худощавую, средняго роста, стройную фигуру.... Подъ лѣвою рукою шапо-клякъ, съ нашивными на черномъ ея атласѣ, рельефными, золотыми: буквами "В." "Б." и короною. На жилетѣ, слегка позвякивая о золотую отъ часовъ цѣпочку, болталось pince-nez изъ синихъ стеколъ въ золотой оправѣ.... Это былъ не прежн³й, равнодушный, даже невнимательный къ своей одеждѣ Вася... Все предусмотсѣно, все какъ будто-бы разсчитано, на блескъ, на эффекъ.... Отъ слабо мерцавшаго въ будуарѣ нѣжно-голубаго свѣта, онъ казался еще болѣе блѣднымъ.... Во всей его фигурѣ, во всѣхъ движеньяхъ замѣчалась лихорадочная подвижность, какъ будто что-то чрезвычайное волновало его въ эти минуты.... Онъ обогнулъ козетку и въ тотъ-же мигъ какъ бы сдержанный непреодолимою силою, остановился въ двухъ, трехъ шагахъ отъ нея.... Слегка запрокинувъ голову на мягкую, отлогую спинку козетки, дремала княгиня.... Разсыпалась пышная коса и, лаская ей и грудь, и плечи, волною упадала на коверъ; отъ синевы ея долгихъ рѣсницъ еще нѣжнѣе казался тонко-рдѣющ³й на лицѣ румянецъ; на полуоткрытыхъ губахъ полная нѣги, полная страсти улыбка....

   Вася забылся.... Новое, неизвѣданное имъ, могучее чувство охватило его. Какъ будто электрическ³й токъ привелъ въ движен³е его нервы, его кровь. Онъ весь, всецѣло отдался своему чувству. Какая-то сила, хотя дѣйствующая въ немъ самомъ, но въ своей дѣятельности независящая отъ него,- отъ его воли, отъ его разума, непреодолимо влекла его къ ней. Внѣ ея для него не существовало въ этотъ мигъ ничего другаго. Онъ самъ, и даже все сущеотвующее, весь м³ръ заключался въ этотъ мигъ въ ней одной, и потому-то, должно быть, такъ тянуло его къ ней, такъ неудержимо было стремлен³е отдаться овладѣвшему чувству для того, чтобы забыть не только себя, весь м³ръ, но даже и ее.... Все ближе и ближе подходилъ онъ въ ней.... Вотъ уже онъ чувствуетъ ея дыхан³е. Трепетными, горячими струйками пробѣгаетъ оно по немъ. Вотъ ужъ его губы почти коснулись ея губъ.... Но вдругъ что-то упало.... тамъ, за дверью, въ спальнѣ, и такъ громко стукнуло объ полъ.... Княгиня сладко потянулась, тихо приподнявъ правую руку, медленно открыла глаза....

   Въ передней раздался громк³й звонокъ.

   - А! Вася!... Все сдѣлалъ?

   - Все, Наташа, дрогнувшимъ голосомъ, чуть слышно отозвался онъ.

   - Музыкантамъ велѣлъ быть въ 9-ть?

   - Велѣлъ, Наташа.

   - Да что съ тобою?... Тебѣ холодно?

   - Нѣтъ!... Я такъ!... Самъ не знаю, запинаясь, точно оправдывался онъ.

   Княгиня внимательно посмотрѣла. Вася потупился, вспыхнулъ.

   - Вася.... Сейчасъ же говори, что съ тобой? быстро поднимаясь съ козетки, напала она.

   - Ничего, право ничего, Наташа.

   - Терпѣть не могу, когда ты вертишься, Вася.... Развѣ я не вижу, что тебя бьетъ точно въ лихорадкѣ.... ну, говори правду! полушутя, полусерьезно настаивала княгиня.

   - Ты такъ.... такъ хорошо отдыхала, Наташа, красный по самыя уши, прошепталъ онъ.

   - Ну? и губы княгини чуть-чуть дрогнули.

   Онъ, молча, ломалъ себѣ пальцы.

   - Тебѣ опять хотѣлось испугать меня твоимъ непрошеннымъ поцѣлуемъ, какъ въ тотъ разъ? и она разсмѣялась весело, звонко.

   Въ передней снова звонокъ.

   Вася молчалъ.... Онъ не смѣлъ даже поднять глазъ на нее.

   - А я тебя сейчасъ видѣла во снѣ, Вася.... Ты опять подавалъ мнѣ на меня не жалобу въ томъ, что я будто бы тебя мучаю?...

   Вася только еще ниже опустилъ голову.

   - Comprend-il quelque chose?

   Мелькнуло княгинѣ и ея лице въ тотъ же мигъ освѣтилось игривою усмѣшкой.

   - Вася?

   - Что?

   - Посмотри на меня!

   Вася быстро поднялъ голову, взглянулъ и, весь красный, поникъ опять.

   - Какой ты хорош³й сегодня!... Точно, въ самомъ дѣлѣ, большой!... Такъ идетъ къ тебѣ фракъ!... Такъ хорошо, въ такихъ густыхъ, густыхъ локонахъ лежатъ волоса.... Ты не завивался, Вася?

   - Нѣтъ!

   - Славный! поднимая ему голову рукою, прошептала княгиня. Ну посмотри же на ме³я.... Что ты прячешься?! У как³е.... Син³е, син³е.... Вотъ тебѣ за это! и, всѣмъ станомъ склонившись къ нему, княгиня поцѣловала его. Поцѣловала, откинулась, слегка вздохнула, и даже, не взглянувъ, быстро отошла въ туалетному столику....

   Въ залѣ слышались чьи-то быстрые шаги....

   - Госпожа Щебринская, доложилъ лакей.

   - La voila!.... Уже! Проси! спѣшно выходя изъ будуара, приказала она.

   Вася какъ будто потерялъ сознан³е.... Что-то мелькнуло,- вотъ тутъ, почти совсѣмъ возлѣ него.... Чей-то голосъ прозвучалъ такъ близко.... И снова все смѣшалось.... Только все горѣлъ еще на его губахъ поцѣлуй Наташи.

   - Что ты это, мать моя, помилосердуй.... Восемь ужь скоро.... А ты еще даже и не одѣвалась?!

   - Ахъ!... Это бабушка, сообразилъ онъ, наконецъ, и покраснѣлъ отъ досады.

   Марья Кондратьевна, громко, на всѣ комнаты, шурша своими перекрахмаленными юпками, слегка откинувъ голову, съ какою-то, несвойственною ей важностью, плавно внесла себя въ будуаръ. Княгиня, съ трудомъ сдерживая улыбку, слѣдовала за нею....

   "А!... Чтобъ ты провалилась, глыба несносная!" подумалъ Вася, неохотно подходя къ ея рукѣ.

   - Васюта!... Ты здѣсь? милостиво сообразила Мар³я Кондратьевна.

   - Какъ видите, бабушка!

   - Вижу, вижу, мой дружокъ, вижу!

   - Ну теперь я, бабушка, произведу строжайшую ревиз³ю вашему туалету, перебила княгиня, перегоняя Марью Кондратьевну и останавливаясь противъ нея.

   - Ахъ, бабушка!... Помилуйте!... Да что это вы такое навинтили себѣ на голову?

   - Чепецъ, мать моя! съ достоинствомъ отвѣтила Марья Кондратьевна.

   - Я сама вижу, что чепецъ, бабушка!... Кто-же надѣваетъ палевое къ зеленому?... И притомъ зачѣмъ же вы надвинули его на самый лобъ?... Вѣдь у васъ ленты чуть-чуть что не закрываютъ глаза, говорила княгиня сквозь смѣхъ.

   - Не бось, мать моя!... Яйцы курицу не учатъ!!.. Не хуже тебя туалеты знаю, обидчиво возразила Марья Koндратьевна.

   - Нѣтъ, какъ вамъ угодно, бабушка, но это невозможно... Я не могу оставить васъ въ такомъ видѣ.... Лиза, Лиза! и княгиня уже волновалась.

   - Да что ты хочешь, мать моя?

   - Подобрать вамъ другую наколку!

   - Другую?! туго сообразила Марья Кондратьевна. Не надѣну! и она рѣшительно тряхнула головокъ. Я три съ полтиной заплатила.

   - Да хотя-бы десять и все-таки я не оставлю васъ въ ней, бабушка.

   Теперь Марья Кондратьевна видимо растерялась и, стоя передъ княгинею, старательно перебрасывала изъ руки въ руку свою знаменитую табакерку въ четыре мордашки.

   - Лиза, принеси всѣ мои наколки! приказала княгиня.

  

  

   Въ числѣ приглашенныхъ на балъ Долиныхъ значились и княжны Гордѣевы-Узловы,- Софья и Елена. Елену, младшую изъ нихъ, мало зналъ свѣтъ. Она очень мало выѣзжала, а когда и бывала на балахъ, старалась теряться въ толпѣ. Княжна Елена, прелестная дикарка, какъ звали ее въ обществѣ, была та самая русая дѣвочка, что давно-давно, лѣтъ семь тому назадъ, такъ оживленно, такъ внимательно-радостно слѣдила за группою рѣзвившихся по холму Андреяновскому кузинокъ Васи!... Вспомните же ее, вспомните въ ту глубокую, ночную пору, пору тихаго, спокойнаго сна всѣхъ и каждаго въ домѣ Роденъ, кромѣ ее, этой странной, русой дѣвочки!... Вспомните, какъ точно тѣнь себя самой, затаивъ дыханье, вся тишина, вся младенческая дума, въ бѣлой, какъ воздухъ, легкой рубашечкѣ, опершись на рѣзномъ подоконникѣ, замерла она во взглядѣ не то на холмъ Андреяновск³й, не то на ту звѣздочку, что такъ ярко горѣла на высокомъ горизонтѣ.... Teперь вспомнили?!.. Такъ никогда же не забывайте "русую дѣвочку", если только въ часы горя, въ минуты разочарован³й вамъ, какъ мнѣ и легко, и отрадно будетъ сознать въ ней, что на ряду съ злымъ есть и доброе на землѣ.... И жила и нѣтъ!... Ея и знали, и знали!... Но, жила или нѣтъ, живетъ теперь или же жила еще въ недавнемъ прошломъ, я все-жъ таки увѣренъ, что оживится въ васъ, хотя на мсгъ содрогнется въ сердцѣ вашемъ, какъ живетъ, какъ вѣчно будетъ жить въ моемъ, отрадой и надеждой, источникомъ и теплоты, и свѣта.

   Русая дѣвочка скорѣе была чувство, чѣмъ мысль.

   Ее звали Линой