Иогель Михаил Константинович - Между вечностью и минутой

мы, одна за другой, цѣлымъ роемъ подниматься въ головѣ!... Смотришь, ужъ и четыре.... Пообѣдаешь, вздремнешь маменько, такъ крѣпко, сладко.... А тамъ чай, тамъ прочтешь газету, да и во свояси, да не спать, нѣтъ, не спать, а къ самому себѣ съ запросомъ: "что, молъ, видѣлъ рабъ Бож³й, Петръ, что отринулъ, что призналъ, что надумалъ?" Вотъ и запишешь!... Смотришь, день-то, въ концѣ концовъ, и не пропалъ.... И такъ вся жизнь!... Многое передумалъ, многое поустроилъ, а теперь вотъ.... О! какъ хотѣлось бы все это примѣнить, да по мѣрѣ силъ научить людей уму-разуму, чтобъ передъ ними жизнью-волкомъ не трясли такъ задорно своимя глупыми овечьими головами! и онъ замолкъ, вздохнувъ.

   "И послѣ всего этого еще говоритъ, что, не чувство онъ, а разумъ, и только разумъ!", мелькнуло Вѣрѣ Павловнѣ.

   - Что жъ вы чай-то, матушка?

   - Забыла! чуть-чуть вспыхнувъ, спохватилась она.

   - А я, по правдѣ, весьма часто недоумѣвала, даже досадывала на васъ въ Щебринкѣ, Петръ Игнатьевичъ.... Съ утра до вечера и изо дня въ день только рыба, да рыба!

   - Рыба рыбой, а дума думой!

   - Да такъ-то такъ, а все таки я весьма далека отъ мысли вполнѣ согласиться съ вами.... Вѣдь не можетъ не, въ самомъ дѣлѣ, человѣкъ всю свою жизнь просуществовать только и только однимъ разумомъ!... Это противъ природы, да едва ли и желательно. Это скорѣе сонъ, чѣмъ жизнь.

   - Да вы, матушка, меня не поняли, такъ-таки просто на просто совсѣмъ не поняли! Я развѣ когда-нибудь говорилъ, что человѣкъ можетъ существовать безъ всякихъ склонностей!... Да это было бы не отъ разума, а прямо противъ него.... Я только всегда враждовалъ противъ, всякихъ крайцностей, а стало быть, и противъ всяческаго увлечен³я!... Никогда не понималъ, не понимаю и никогда непойму ни восторженныхъ всхлипыван³й, ни слезъ умиленья, ни гримасъ состраданья, точно такъ же, какъ никогда не повѣрю ни въ устойчивость, ни въ разумность непосредственной склонности къ лицу, склонности на столько сильной чтобы она могла исключить въ душѣ друг³я болѣе серьезныя стремлен³я.... будетъ ли это мужчина, будетъ ли женщина!

   - Какъ это непосредственной склонности лица къ лицу?

   - Напримѣръ!... Никогда не повѣрю въ дружбу Ивана Ивановича отъ того лишь, что ему понравился тотъ или другой мой взглядъ на жизнь и на людей, потому что онъ можетъ встрѣтить и навѣрное встрѣтитъ послѣ меня десятки людей, взгляды которыхъ ему будутъ несравненно больше отвѣчать, чѣмъ мои, потому что въ немъ, помимо этихъ взглядовъ, все жъ таки развивалась и будетъ развиваться его жизнь во всѣмъ рельефѣ, во всей силѣ его индивидуальныхъ склонностей. Точно также какъ не повѣрю даже самому себѣ, если мнѣ покажется, что полюбилъ я какую-нибудь Марфу Андреевну лишь за то, что у нея носикъ вздернутъ, что голосъ пѣвучъ, что плечи атласисты и что взглядъ ея дышетъ.... Ну какъ бы это вамъ выразить? сощуриваясь затруднился онъ. Ну дышетъ чѣмъ-то!... Такъ сказать, особенно дышетъ, а чѣмъ и самъ не разберу.... И на оборотъ тотъ же Иванъ Ивановичъ и та же Марфа Андреевна, мнѣ первые друзья, если они искренно, глубоко и живо любятъ мое дѣло, потому что тогда наша скрѣпа, наша связь не въ насъ самихъ, а въ немъ, этомъ дѣлѣ, въ этомъ общемъ намъ интересѣ.... Даже допустимъ, что они извратились, отошли, бросили дѣло!... Ну и пусть!... И опять тебя Бога хвалимъ. Дѣло попрежнему остается дѣломъ, а я ихъ и забуду, потому что любилъ ихъ не ради ихъ, а дѣло, и ради дѣла!

   - Ну и опять, и больше, чѣмъ прежде, несогласна я съ вами, Петръ Игнатьевичъ! горячо перебила Вѣра Павловна. Зачѣмъ далеко ходить за примѣромъ!... Возьмемъ барона. Вѣдь онъ же не имѣлъ никакого общаго интереса съ Наташей, однако полюбилъ такъ, что даже умеръ за нечту счастья съ нею.

   - И полноте, матушка, съ упрекомъ покачивая головою, возразилъ Коваленко. Вотъ нашли еще примѣръ, да только не за васъ, а прямо противъ васъ!... Пожалуй, я ни мало не сомнѣваюсь, что не одна вы, а десятки, сотни людей готовы будутъ возвести, и, пожалуй, даже возвели его до героя, до идеала рыцарской любви.... А я все жъ таки скажу, одинъ противъ всѣхъ, что это прямое доказательство его безхарактерности, его ходульности, а вовсе не героизма!... Въ немъ сказалась не сила, а слабость!... И понятно!... Ради чего онъ могъ бы бороться съ собою и съ этою нелѣпою, безотвѣтною любовью?!.. Вѣдь онъ точно также не зналъ, - зачѣмъ онъ жилъ, какъ не зналъ за что и умеръ!... А все отъ того, что не осмыслилъ жизни, что не созналъ самой цѣли своего существован³я, что не опредѣлился на землѣ, не нашелъ себѣ точки, не нашелъ ни дѣла, серьезнаго, глубокаго, ни интереса живаго, а порывомъ жилъ, порывомъ и умеръ.

   - Несчастный! глубоко вздохнувъ, тихо проговорила Вѣра Павловна. И всему, всему причиной одна Наташа!... чуть слышно добавила она.

   - Конечно! - я не буду спорить противъ того, что тяжело признать себя виновнымъ, хотя бы и косвенно, въ преждевременной смерти человѣка, но подобные барону люди, часомъ раньше, часомъ позже, но всегда кончаютъ несвоевременною смертью, если не въ прямомъ смыслѣ, если не физически, то морально! Большинство изъ нихъ въ пору полныхъ силъ, въ сорокъ, въ сорокъ съ чѣмъ-нибудь лѣтъ, а иногда и гораздо ранѣе превращаются въ живыхъ мертвецовъ.

   - Какъ въ живыхъ мертвецовъ?

   - Да развѣ человѣкъ въ сорокъ лѣтъ, не находящ³й дли себя дѣла и цѣли существован³я, не есть онѣмѣлый, мертвый органъ живаго, полнаго энерг³и общественнаго организма! все болѣе и болѣе воодушевляясь, говорилъ Коваленко. А наше-то время, къ прискорб³ю, и въ особенности богато этими живыми мертвецами.... Куда ни взглянешь, не разберешь, мертвецъ - или живой человѣкъ!... Иной и молодъ, очень даже молодъ, а въ немъ несравненно меньше и энерг³и, и силъ, и желан³й жить, чѣмъ во мнѣ, въ мои 45 лѣтъ.... А все отъ отсутств³я строго и глубоко осмысленной цѣли, все отъ жадности, отъ лихорадочнаго порыва все захватить, всѣмъ завладѣть, все разомъ испытать, во что бы то ни стало, не спрашивая ни силъ, ни своей пригодности къ большому дѣлу. Если и не быть, то, по крайней мѣрѣ, казаться чѣмъ-то особеннымъ, чѣмъ-то такимъ, почему онъ, новый Иванъ выше всякаго другаго и Андрея, и Федора!... Вотъ истинная болячка нашего времени!... Хотимъ быть взрослыми, хотимъ казаться великими, хотимъ выкинуть что-нибудь такое, чтобы разомъ и обогатило, и обезсмертило насъ, а какъ до дѣла, то и выходитъ, что и малоопытны, и легкомысленны, и поверхностны, какъ дѣти!

   Вѣра Павловна и не взглянула теперь въ сторону Коваленко, какъ будто и не слышала его послѣднихъ словъ, какъ будто и забыла о его существован³и даже, такъ, повидимому, вся сосредоточилась въ своихъ далекихъ, чужихъ, совсѣмъ чужихъ ему мысляхъ. Пересталъ бурлить самоваръ, уже давно остылъ снятой съ комфорки чайникъ, давно стояли опорожненными и чашки, и стаканъ....

   - Да что это съ вами, матушка?

   - Знаете, что мнѣ пришло въ голову, Петръ Игнатьевичъ? какъ бы не смѣя поднять на него глазъ, едва слышно отозвалась она.

   - Нѣтъ не знаю, право не знаю, матушка, и онъ засуетился еще тревожнѣе.

   - Мнѣ.... пришло.... въ голову, отставляя слово отъ слова, какъ бы пытала его Вѣра Павловна, что.... что я сама живой мертвецъ и вся кровь однимъ разомъ, однимъ мигомъ ударила ей въ голову.

   - Да вы, и въ самомъ дѣлѣ, нездоровы, матушка. Ну и возможно ль городить такую чушь?!.. И все изъ-за того, что Наташенька закружилась въ княжествѣ и Васенька нанизалъ на носъ pince-nez.... Полноте, матушка, стыдитесь! Иль на васъ креста нѣтъ, иль не стыдно вамъ такъ оскорблять друзей вашихъ!

   - Чушь не чушь, а это такъ.... Я давно это чувствую, Петръ Игнатьевичъ, но только вы дали мнѣ теперь мысль, вы оформили мое состоян³е, вы ему дали вѣрное и наглядное выраженье!... Вѣдь мертвецъ ничѣмъ не дорожитъ, ничѣмъ не интересуется, ничего не чувствуетъ!... Такъ же и я!... Совершенно такъ же, какъ настоящ³й живой мертвецъ! - вотъ возьмите себя самого и сравните со мною.... Вы и жили, чуть ли не вдвое противъ меня, и попрежнему хотите жить.... Васъ все интересуетъ, все заботитъ, раздражаетъ или радуетъ, словомъ, вы непрерывно въ движен³и.... Я же, какъ будто, всю жизнь спала, теперь сплю и вѣчно буду спать!...Потому что меня ни что не интересуетъ, ничто не манитъ къ себѣ, словомъ, я - лишняя, глухо сказала она.

   И какъ ни нелѣпа казалась Коваленко по разуму мысль Вѣры Павловны, а онъ все жъ таки въ душѣ, какъ будто, соглашался съ нею, такъ глубоко, такимъ тоскливымъ чувствомъ сказался въ немъ ея подавленный, надорванный голосъ....

   Онъ быстро поднялся съ дивана, сощурился, еще разъ посмотрѣлъ на нее, и какъ бы разойдясь въ чемъ-то съ самимъ собою, въ чемъ-то такомъ, что лишало его и столь обычнаго хладнокров³я, и надлежащей, по разуму, сдержанности, заложа руки за спину, опять зашагалъ отъ стола къ кровати.

   - Да!... и онъ согласенъ со мною, и онъ ужъ больше не споритъ, что я лишняя ему, лишняя всѣмъ, бремя, только бремя, даже самой себѣ бремя.- И опять свинецъ на сердцѣ опять что-то и душитъ, и щемитъ, и давитъ, и она какъ бы видитъ предъ собою, снова чувствуетъ вокругъ своего тѣла холоднаго, осклизлаго удава.- И что, что еще ему надо отъ меня!... Или безъ того уже я не живой мертвецъ.... Трупъ.... Я трупъ!... Фа!... додумалась Вѣра Павловна и, содрогнувшись отъ плечъ до пятъ, такъ быстро, быстро закрыла лице руками.

   - Что матушка?... Опять нервы!... Да и когда они злодѣи перестанутъ васъ тиранить? суетясь надь нею своими широкими бойкими, живыми глазами, еще болѣе встревожился онъ.

   - Нѣтъ!... Ничего!... Право ничего, Петръ Игнатьсвичъ.... Но знаете, по правдѣ, въ самомъ дѣлѣ, я чувствую себя какъ-то особенно, какъ-то такъ, какъ никогда еще въ жизни не чувствовала.

   - А вотъ съѣздимъ-ка завтра къ доктору, матушка, а то чего добраго расхвораетесь не на шутку.... Я хотя и не ocoбенно довѣряю врачамъ, а все лучше, право лучше!

   - И полноте, Петръ Игнатьевичъ, вспыхнувъ перебила она, развѣ докторъ можетъ помочь, когда болитъ душа.... Тутъ докторъ - вѣра, одна только вѣра!... Но кто жъ мнѣ дастъ вѣру, кромѣ меня самой, кто за меня ее почувствуетъ такъ, чтобы и я почувствовала, а какъ могу почувствовать, какъ могу увѣровать, когда разбились всѣ мои надежды.... Развѣ я не вѣровала, развѣ не надѣялась, развѣ не искала забыться въ другихъ.... И что же?!.. Нѣтъ, нѣтъ!... Изсякни вѣра, умрите надежды!... Право легче, тысячу разъ легче, жить, если ужъ неизбѣжно, жить для того только, чтобъ пить, спать и ѣсть.... Пусть все разбилось, пусть разъ на всегда умерла я въ лучшихъ стремленьяхъ моихъ, но, по крайней мѣрѣ, хотя перестану искать того, чего нѣтъ и никогда не было на землѣ!

   - И вздоръ, чистѣйш³й вздоръ! вдругъ оживился, даже будто обрадовался Коваленко. Что это такое можетъ быть въ васъ, чего нѣтъ на землѣ, чего нѣтъ въ природѣ, чего нѣтъ, наконецъ, въ той или другой степени въ каждомъ изъ насъ. Заблуждаетесь, матушка, и на этотъ разъ заблуждаетесь! Ужъ коли есть въ васъ побужденье, такъ не вы же сами и только для себя родили его, а природа, а если природа, такъ въ ней и отвѣтъ. Есть запросъ, долженъ быть отвѣтъ!... Есть явлен³е, должна быть ему причина и исходъ! А кто сомнѣвается въ этомъ, тотъ непремѣнно сомнѣвается въ самомъ себѣ.... И вы сомнѣваетесь, но сомнѣваетесь не только въ относительномъ совершенствѣ услов³й нашей жизни, а въ самой себѣ, въ своихъ силахъ, въ примѣнен³и себя къ дѣлу, и опять таки потому, единственно потому, что отъ одного берега отчалили, а къ другому не пристали.... И это вѣрно, какъ дважды два четыре, что вы страдаете теперь общею эпидем³ею переброда, отсутств³емъ, совершеннымъ отсутств³емъ устоя въ вашихъ желаньяхъ и стремленьяхъ. И я докажу!... И вы согласитесь со мною, и кончу я тѣмъ, что отбросите отъ себя ваши мысли, какъ изношенную ветошь, отбросите съ тѣмъ наслажден³емъ, съ тѣмъ легкимъ вздохомъ, съ какимъ каждый изъ насъ, выздоравливая, отбрасываетъ свой халатъ, чтобы самый видъ его не напоминалъ намъ объ испытанной болѣзни!

   Вся встрепенувшись, широко раскрывъ на Коваленко свои свѣтлые, глубок³е глаза, какъ бы все зорче и зорче всматриваясь въ него, чутко, лихорадочно, такъ сказать, на лету, схватывая каждую его мысль, какъ бы боясь проронить хотя бы одно слово, слушала его Вѣра Павловна.... И съ каждою новою мыслью при общемъ вл³ян³и на нее его бодрой, энергической фигуры, громкаго голоса и какой-то особой увѣренности въ правотѣ своей, она испытывала теперь то самое, что испытываетъ человѣкъ, страдающ³й удушьемъ, въ то время, когда изъ душной комнаты его сразу перенесутъ подъ ширь неба, подъ зелень душистой, раскидистой липы.... Все ровнѣй и спокойнѣй вздымалась грудь, все свободнѣй движенья, все легче на сердцѣ, все свѣтлѣе, все правильнѣе, ходъ самыхъ мыслей.- "И почему же это въ самомъ дѣлѣ я выше другихъ?... Почему эти друг³е находятъ въ жизни и цѣль, и интересъ, а я не вижу въ своемъ существован³и ни смысла, ни желан³я его продлить.- Почему онъ, этотъ Коваленко, такъ бодръ, такъ оживленъ, такъ веселъ всегда?... Вѣдь онъ выше, тысячу разъ выше меня, и сложилъ же жизнь полнаго довольства, всегда находилъ и теперь находитъ людей, отвѣчающихъ его стремлен³ямъ?!.. А развѣ не также одинокъ, какъ и я! Ужъ, и въ самомъ дѣлѣ, не правъ ли, ужъ, въ самомъ дѣлѣ, не отъ того ли, что онъ за дѣломъ забывалъ людей, а я за людьми забывала дѣло", перебиваясь одна другою, пронеслись въ Вѣрѣ Павловнѣ эти отъ мыслей Коваленко, однимъ мигомъ, народивш³яся въ ней мысли.... Ей, какъ будто, даже совѣстно было теперь передъ нимъ за самое себя, за свой взглядъ, за свое сомнѣн³е....

   - Да гдѣ же, Петръ Игнатьевичъ, гдѣ оно, это честное дѣло?

   - Ну съ этимъ вопросомъ, казалось бы, скорѣе надлежитъ мнѣ въ вамъ обратиться, матушка, нежели вамъ ко мнѣ.

   - Это почему?

   - Да хотя бы потому, что вы то именно теперь, когда сами не знаете, какъ бы и къ чему бы пристроиться вамъ, дали мнѣ ту живую мысль, осуществлен³е которой и составляетъ весь интересъ, всю задачу моего будущаго?

   - То есть?

   - Да подумайте, матушка, сами, такъ и распознаете.

   - Право жъ не знаю.

   - Да и гдѣ жъ вамъ, матушка, додуматься, вѣдь это я, шутя, только шутя, обратился къ вамъ съ такимъ вопросомъ, опять покачивая головою, не то соболѣзнуя, не то грустя надъ Вѣрою Павловною, не то упрекая ее въ томъ, что она не въ силахъ додуматься до этой въ немъ, ею же самою рожденной мысли, спокойно, тихо Коваленко. И вы не обижайтесь, матушка!... Тутъ нечему, право нечему!... Вы и могли, конечно, могли бы, да вамъ некогда было и подумать! А все потому, что вы все это лѣто только чувствовали, только увлекались и, порывисто перебрасываясь отъ волнен³я къ волнен³ю, не имѣли часа для сосредоточенной, серьезной мысли надъ самой собою, надъ тѣмъ, чего безсознательно, лихорадочно хотѣли, или же смутно опасались. И я не упрекаю васъ, нѣтъ не упрекаю, но только не могъ васъ понять, не понимаю теперь, какъ при столь свѣтломъ взглядѣ на природу и вещи, вы могли такъ безсознательно относиться и къ себѣ, и къ окружающимъ.... Я не буду вникать въ частности. Вы теперь сознали ихъ и сами.... Я только укажу на тѣ ваши движенья, въ которыхъ такъ рельефно, такъ живо сказался мнѣ пока вами самой непонятный смыслъ вашей жизни!... Я никогда не былъ и никогда не буду фанатикомъ! слегка поникнувъ, закончилъ онъ.

   Вѣра Павловна, скрестивъ руки на груди, глубоко сосредоточенная, боясь малѣйшимъ шорохомъ, малѣйшимъ движеньемъ, вздохомъ даже, перебить строй мыслей Коваленко, казалось, замерла въ устремленномъ на него взглядѣ.... Она не поняла еще мысли Коваленко, но уже почувствовала и глубоко, и живо, что онъ понялъ ее, и, быть можетъ, то именно понялъ въ ней, чего бы никогда не сознала она сама, и съ каждою минутою оживлялось въ груди, все трепетнѣе, все чаще билось заинтересовавное тайною сердце, тайною прошлаго, несознанною тайною будущаго, быть можетъ, дѣйствительно, болѣе свѣтлаго, болѣе широкаго, нежели все это и безцѣльное, и безотрадное, такъ страдательно пережитое минувшее?...

   - Никогда, быстро поднимая на Вѣру Павловну блестящ³й взглядъ, какъ-то особенно громко, вл³ятельно и вѣско проговорилъ Коваленко. Никогда не понималъ и никогда не пойму, что такое судьба.... Да и было ли бы мнѣ легче, если бъ даже и понялъ.... Никогда не вѣрилъ и никогда не повѣрю въ предопредѣлен³е!... Это что-то отвлеченное. Да!... Это скорѣе всего условные знаки не сознанныхъ нами законовъ природы.... Я сознаю одно, что каждому изъ насъ врожденными ему свойствами предопредѣлена та или иная доля участ³я въ прогрессѣ, въ общемъ намъ всѣмъ дѣлѣ, великомъ дѣлѣ развит³я безсмертной идеи отъ неуловимаго ощущен³я до отчетливыхъ законовъ, до наглядныхъ, болѣе или менѣе яркихъ ея образовъ!... Да, это тотъ, именно тотъ смыслъ нашей жизни, который мы, среди всѣхъ минутныхъ скловностей и увлечен³й вашихъ, должны оживить, развить, возвысить въ себѣ до руководящаго начала, до момента вѣчности въ насъ!... Это именно та тайна нашей индивидуальной жизни, которую угадавъ и которой слѣдуя со всею энерг³ею, мы приходимъ въ неразрывную связь съ прошлымъ и изо дня въ день все охотнѣе, все сознательнѣе проникаемъ въ будущее!...Отсюда вся задача наша въ томъ, чтобы все въ нашей обстановкѣ, въ нашихъ цѣляхъ строго отвѣчало смыслу призван³я нашего!... Но, мног³е ли изъ насъ сознаютъ себя, мног³е ли различаютъ то, что, дѣйствительно, хотятъ отъ того, что имъ только представляется, какъ желаемое?! Вотъ причина и супружескихъ несчаст³й, и самоуб³йствъ, и въ нашу пору все болѣе громкаго плача надъ своею разбитою жизнью!... Вотъ и вы, матушка, уже и плачете, и готовы даже увѣрить меня, что ваша жизнь разбита въ такой степени, что вамъ только и остается, что плакать надъ нею!... Я не вѣрю вамъ и никогда не повѣрю!... Потому что я знаю на опытѣ, потому что я убѣжденъ, что въ вашей жизни есть мысль, мысль самостоятельная, только ваша, и свѣтлая, и живая, и энергическая!... Но вы оторвались отъ нея, вы затеряли ее въ вашихъ увлечен³яхъ и склонностяхъ!... Вотъ почему я думалъ и продолжаю думать, что ваше настоящее состоян³е ни больше, ни меньше, какъ реакц³я вашему прошлому. Нѣтъ, матушка, и тысячу разъ нѣтъ!... Не жизнь удавъ, а вы сами, ваши увлечен³я и порывы, - вотъ дѣйствительные удавы и живаго, и серьезнаго призванья вашего.

   - Какъ такъ? Что вы говорите, Петръ Игнатьевичъ! Чѣмъ же и оживляется человѣкъ, какъ не сочувств³емъ къ себѣ дорогихъ и близкихъ ему людей? Въ чемъ находитъ себѣ и цѣль, и оправдан³е и поддержку, какъ не въ гармон³и своихъ интересовъ съ ихъ интересами?!

   - Да вотъ именно, именно въ гармон³и интересовъ, а не сердецъ, а вы всю вашу жизнь все отъ сердца, да къ сердцу!... Вотъ въ этомъ то и бѣда ваша, матушка!... Гм!... Гармон³я интересовъ!... Да въ чемъ-же интересъ-то нашъ, какъ не въ преслѣдован³и, живомъ, горячемъ преслѣдован³и своего "такъ вѣрую", "такъ полагаю", "такъ хочу", и "такъ буду дѣйствовать".... А не въ лицахъ, вовсе не въ ихъ физической субстанц³и!... Лица, это подвижныя формы, это услов³я!... Они или способствуютъ, или вредятъ.... И только, и больше ни на грошъ.... А самостоятельное въ насъ начало, единственная цѣль нашего существован³я, это все-жъ таки врожденная намъ мысль, въ развит³и и осуществлен³и которой мы только и можемъ и почувствовать себя, и обособить, понять, какъ нѣчто независимое, цѣлое!... Не будь этого - Петръ былъ бы тотъ же Иванъ, Иванъ тотъ же Сидоръ, и, въ концѣ концовъ, жизнь, утративъ всяк³й интересъ, стала бы вамъ тошнѣе горькой рѣдьки!

   - Вотъ и договорились, сами договорились, горячо перебила его Вѣра Павловна. Вотъ она и стала мнѣ хуже горькой рѣдьвл.... А отчего?... Все отъ той же причины, все отъ того, что меня не повяли, меня не признали даже и тѣ люди, которымъ я со всѣмъ сочувств³емъ, со всею чистосердечностью отдала все, что могла только отдать!... Если же они не признали меня, то кто же, кто теперь сочувственно протянетъ мнѣ руку.... Никто, конечно никто, тихо кончила она.

   - И вздоръ, чистѣйш³й вздоръ, матушка!... Изъ того, что Наташенька и Васенька не поняли васъ, еще никакъ не слѣдуетъ, что никто васъ не пойметъ!... Это разъ!... А два.... Въ васъ самой отъ этого вовсе ничего не измѣнилось, и, если вы будете имѣть настолько энерг³и, настолько силы воли, чтобы заставить замолкнутъ въ себѣ сердце, ваша живая мысль опять и съ новою силою овладѣетъ вами, и тогда, проложивъ себѣ новую, болѣе широкую, болѣе свободную отъ личныхъ склонностей дорогу, вы въ такой степени увлечетесь вашею задачею, что и странными, и смѣшными представятся вамъ ваши настоящ³я сомнѣн³я! А вы способны!... Вы не рефлексъ, вы не зеркало окружающихъ васъ фигуръ!... Нѣтъ, далеко нѣтъ!... Вы независимая, самостоятельная сила, рано или поздно, строго подчиняясь указан³ямъ врожденой вамъ живой мысли, вы высоко подниметесь въ честномъ дѣлѣ вашемъ!

   - Да и я желала бы, горячо желала бы найдти себѣ это честное дѣло!... Но я никогда еще не сомнѣвалась такъ въ себѣ, какъ сомнѣваюсь теперь, никогда не была такъ глубоко убѣждена, что никогда и вы въ комъ не найду себѣ опоры, какъ не нашла и до настоящаго времени.... Развѣ не отъ всего сердца стремилась я быть полезною и Наташѣ, и Васѣ! Вѣра Павловна порвалась, вздохнула. И что же изъ этого вышло?... Ничего, такъ-таки ровно ничего!... Мнѣ даже думается иногда, что я повредила Наташѣ. И при томъ.... что до меня, я никогда не замѣчала, какъ и теперь не могу уяснить себѣ, въ чемъ это вы провидѣли эту, какую-то особенную, мнѣ только врожденную, и живую, и самостоятельную мысль?! тихо улыбаясь, закончила она, какъ бы самое себя отрицая въ ней, этой сосредоточенно-грустной улыбкѣ.

   - Да вотъ именно провидѣлъ! снова оживился Коваленко. Провидѣлъ въ горячей, энергической борьбѣ за человѣка, за его независимость отъ предразсудковъ и суевѣр³й, за его прямоту, за его: "такъ говорю, такъ думаю, и такъ поступаю, какъ убѣжденъ, что долженъ поступать".... Вотъ истинная, вотъ живая мысль вашей жизни!... И она всюду проникла, во всемъ сказалась съ одинаковою силою! Вы полюбили Наташу вовсе не за Наташу, а за надежду образовать въ ней именно такого склада женщину!... И надо отдать вамъ справедливость, вы образовали, вы облагородили ее на столько, на сколько это только возможно человѣку въ его вл³ян³и надъ живою, своенравною, въ конецъ извращенною натурою!... Вы привязались къ Васѣ, вовсе опять таки не изъ-за Васи, а изъ-за того, что въ немъ съ такою наглядностью, съ такою энерг³ею сказалась столь родственная вамъ готовность на борьбу изъ-за того момента вѣчности, что такъ часто искрится въ его глазахъ!... Вы Долина предпочли барону опять таки по движен³ю той же живой мысли несомѣннаго превосходства человѣка на ногахъ предъ человѣкомъ на ходуляхъ! Не потому ли же побужден³ю были вамъ дороги, какъ собственныя дѣти, эти маленьк³я, голубоглазыя, черноглазыя деревенск³я малютки, забываясь въ бесѣдѣ съ которыми по цѣлымъ часамъ, вы возвращались домой и оживленная, и счастливая? Не имъ ли, наконецъ, отдавали вы все, что зарабатывали сами?... И это ли еще не живая мысль, это ли не энерг³я, это ли не способность независимо отъ окружающихъ и страдать, и наслаждаться?... Полноте, полноте, матушка!... Стыдитесь, стыдитесь же роптать на жизнь.... Вѣдь, она вамъ дала больше, тысячу кратъ больше, чѣмъ десяткамъ, сотнямъ этихъ улыбающихся Неволиныхъ, Мясоѣдовыхъ и другихъ всѣхъ довольныхъ собою полуид³отовъ! Горячо высказался Коваленко и, даже не взглянувъ на Вѣру Павловну, быстро закурилъ папиросу.

   И съ каждымъ новымъ словомъ Коваленко все болѣе и болѣе оживлялась она, все лихорадочнѣе слѣдила за нимъ, все рельефнѣе, все нагляднѣе запечатлѣвались въ ней черты энерг³ею освѣщеннаго лица его.... Онъ замолчалъ, а она все еще слышала его сильное, живое слово....

   - И, разглаживая усы широкою ладонью, теперь прямо къ ней тихо обратился онъ. И я полюбилъ вашу живую мысль.... Я полюбилъ ваше дѣло больше, чѣмъ любилъ, уже поконченное, собственное, и теперь въ немъ-то, въ этомъ дѣлѣ, нашелъ въ себѣ новое примѣнен³е, новую цѣль.... И опять, и смѣло, и весело пойду по новой стезѣ, если вы, матушка, протянете мнѣ руку помощи вашей.

   - Вамъ?! Въ чемъ?... съ яркимъ густымъ румянценъ въ лицѣ, вся, всѣмъ станомъ подавшись къ нему и изумилась, и обрадовалась Вѣра Павловна.

   - Да вотъ изволите ли видѣть, чуть примѣтно улыбнувшись и медленнѣе, и спокойнѣе сказалъ онъ. У меня такъ есть кой как³я средства, такъ этакъ отъ пяти до шести тысячъ въ годъ, а проживаю я, по моимъ скромнымъ требован³ямъ, не болѣе двухъ, стало есть излишекъ, я излишекъ не малый... Ну, конечно, помогалъ по разуму на сколько могъ, помогалъ я теперь помогаю.... Но все это какъ-то безъ цѣли, въ разбродъ.... Кому на дѣло, а кому и на кабакъ!... А вѣдь одинокъ, какъ перстъ!... Съ собою, какъ уйду, тоже не возьму!... Думалъ, думалъ, какъ бы это организовать что-нибудь цѣлесообразное, да все не нравилось, все не подходило, пока вы не познакомили меня съ вашею голубоглазою сироткою!... А тутъ вдругъ разомъ прозрѣлъ, надумался, да и вступилъ съ ходатайствомъ о разрѣшен³и открыть пр³ютъ на двадцать персонъ!... Теперь дѣло въ ходу.... Вотъ ужъ кой кого я позаписалъ, вынимая изъ боковаго кармана тщательно свернутый большаго формата листъ, сощурился онъ. Первымъ номеромъ, бѣлокурая сиротка.... О!... Вторымъ, хромого Максима дочь, а третья, десятая, пойдутъ по вашему выбору, потому что я и не сомнѣваюсь, ни единой минуты не сомнѣваюсь, что вы, матушка, не откажетесь помочь мнѣ въ этомъ честномъ дѣлѣ, чуть слышно закончилъ Коваленко и опять, и еще чаще замигалъ на нее глазами.

   Безъ словъ, какъ бы обратившись въ тихую, свѣтлую, радостную улыбку, медленно, насколько смогла, крѣпко сжала Вѣра Павловна его сухую, неуклюжую ладонь своею холодною, какъ ледъ, рукою... Далеко за полночь въ этотъ памятный ей вечеръ просидѣлъ у нея Коваленко.

  

  

   Вѣра Павловна ожила. Теперь она уже была не чужая людямъ, не лишняя на землѣ, не одна среди многихъ. Въ лицѣ Коваленко у нея былъ искренн³й, преданный другъ общаго живаго дѣла. И съ каждымъ новымъ часомъ все ближе и ближе къ кружку улыбащихся, беззаботныхъ, и любящихъ, и нѣжныхъ малютокъ-сиротокъ. И чѣмъ скорѣе обставитъ она отведенное Коваленко въ его собственномъ домѣ просторное помѣщен³е, тѣмъ ближе къ нимъ. И вотъ съ восьми часовъ утра уже на ногахъ, а отъ 9-ти до 3-хъ и на Неглинной, и въ Охотномъ, на Толкучкѣ, и въ Городѣ, и на Никольской, и въ частныхъ квартирахъ, вездѣ высматриваетъ, вездѣ торгуется, чтобы не истратить и лишней копѣйки, потому что каждая копѣйка - ихъ копѣйка, ихъ довольство, ихъ улыбка! И повсюду, и во всемъ, все онѣ, столь близк³я, столь дорог³я сердцу сироты!... Въ 3 возвращается обѣдать. Обѣдаетъ ли одна или съ Коваленко, все ей весело, потому что больше, не точетъ, не грызетъ ее мысль, что она ничто и что ей не стоитъ и жить, потому что она никогда не можетъ быть чѣмъ-нибудь и не нужна никому!... Нѣтъ!... Она теперь даже себя оберегала, о себѣ заботилась, потому что глубоко прочувствовала, живо сознала, что ея жизнь - ихъ жизнь и что одному Коваленко безъ нея никакъ не провести славной мысли. Вечеромъ Коваленко.... Совѣщаются, спорятъ, смѣются, высчитываютъ, прикладываютъ и такъ, и этакъ. А тамъ пора и расходиться, пора и спать.... Вѣдь завтра опять надо встать въ восемь, опять исходить столько верстъ, опять побывать въ столькихъ мѣстахъ, что даже и забудешь, если съ вечера не записать все это и подробно и точно.- "Ахъ и почему прежде, когда такъ дешево было время, какъ на смѣхъ точно вѣчность тянулось оно, а теперь, когда такъ дорога каждая минута, цѣлые дни мелькаютъ какъ часы!" не разъ, улыбаясь, жаловалась она Коваленко. Да даже и во снѣ не оставляли ее въ покоѣ эти отрадныя заботы. И день изо дня все чаще и чаще снилась ей радостная, веселая, голубоглазая Щебринская сиротка.

   Прошло недѣли двѣ. Стоялъ сильно морозный, солнечный день.... То хлопая рука объ руку коченѣющими, даже и въ теплыхъ рукавицахъ, пальцами, то хватаясь за носы, то отогрѣвая уши, задорно перегонялись ваньки, на своихъ легкихъ, незатѣйливыхъ санкахъ. Даже Вѣра Павловна не рѣшилась идти пѣшкомъ изъ Города, даже она раззорилась на гривенникъ. Ровно въ два подвезъ ее ванька въ подъѣзду гостинницы "Миланъ".

   Бодрая, веселая, быстро поднялась она на площадку дырявымъ, холщевымъ половикомъ покрытой лѣстницы.

   - Ахъ, Наташа, милая, радостно говорила она, почти столкнувшись съ княгиней.

   - Здравствуйте! крѣпко ее цѣлуя, весело отозвалась княгиня.

   - Давно ли вы въ Москвѣ?

   - Такъ.... Недѣлю съ чѣмъ-нибудь.

   - Во-первыхъ, снимайте шубку, сама растегивая ей крючекъ у ворота, торопила Вѣра Павловна. Во-вторыхъ, дайте мнѣ всмотрѣться въ васъ.... Вѣдь сколько времени не видѣлись!... И какъ не стыдно!... Хотя бы увѣдомили, я бы уже давно побывала у васъ.

   - Я сама давно была бы у васъ, Вѣра Павловна.... Но если бъ вы знали сколько хлопотъ.... Ужасъ!... И это надобно, и то необходимо! отбрасывая свой длинный, безконечно длинный шлейфъ чернаго бархатнаго платья, оправдывалась княгиня.

   - Ну садитесь же! Хотите чаю?

   - О, нѣтъ!... Вѣдь я на минутку.... Вотъ на такую, сближая на короткомъ разстоян³и палецъ съ пальцемъ, пояснила она.

   - Вотъ это мило.... Не видѣться нѣсколько мѣсяцевъ и пр³ѣхать на минутку, точно съ оффиц³альнымъ визитомъ.

   - Ну не сердитесь, Вѣра Павловна! и, протянувъ къ ней обѣ руки, Княгиня потупилась.

   - Все такая же, все прежняя, все однѣ только шалости на умѣ, любуясь ею, тихо проговорила Вѣра Павловна.

   - Нѣтъ больше, тысячу разъ больше, чѣмъ прежде, быстро поднимая голову, возразила княгиня. Мнѣ такъ хорошо, такъ весело теперь.... Свободна совершенно!... Что хочу, то и дѣлаю, куда хочу, туда и ѣду.... Онъ у меня такой славный, покорный, совсѣмъ покорный.

   - Ахъ простите!... Я за вами совсѣмъ забыла князя. Что онъ здоровъ, здѣсь, въ Москвѣ?

   - И здѣсь, и здоровъ.... Точь въ точь такой же увалень, какъ и былъ!... Ужасно меня бѣситъ!... И ничего не могу подѣлать, - точно въ немъ течетъ вода вмѣсто крови.

   - И тѣмъ лучше!.. Представьте себѣ, чтобы это вышло, если бъ и онъ сдѣлался такою же горячкою, какъ вы.

   - Ничего бы дурнаго не вышло, напротивъ, все было бы прекрасно! горячо возразила княгиня. А теперь, ну и что это!... Онъ даже держать себя не умѣетъ съ достоинствомъ, право!... Никому и въ голову не придетъ, кто его не знаетъ, что онъ князь, да притомъ губернаторъ.

   - А уже?

   - Уже! и княгиня улыбнулась. Да это все я!... Если бъ не я, онъ бы еще десять лѣтъ просидѣлъ у моря, дожидая погоды!... Ну, вотъ кто развѣ не досадно!... Ну какой же онъ мужчина?... А какъ въ Петербургѣ меня бѣсилъ, вы не можете себѣ и представить, перебивая слово словомъ, спѣшила она. Какой-нибудь камеръ-юнкеръ, не говоря уже камергеръ, какой-нибудь директоръ самаго несчастнаго изъ всѣхъ департаментовъ, изъ породы Добронравовыхъ, Воскресенскихъ, Добролюбовыхъ, Благовѣщенскихъ, несравненно больше о себѣ думаетъ и выше себя держитъ, чѣмъ онъ! Ну, развѣ это не обидно! и княгиня горячилась все болѣе и болѣе, Это сразу бросилось мнѣ въ глаза! Я долго присматривалась, долго не рѣшалась, но, наконецъ, въ одинъ прекрасный день не только высказала ему все, но даже и указала, какъ долженъ онъ себя держать!

   - Ну и что же.... послушалъ?

   - Послушалъ, но не вполнѣ. Онъ созналъ, что я права, но все-таки дѣйствуетъ не такъ, какъ я бы желала.

   - Это было еще въ Москвѣ?

   - Да, въ Москвѣ, вскорѣ, черезъ нѣсколько недѣль послѣ свадьбы.... Вообразите!... Придетъ въ нему вечеромъ правитель канцеляр³и или даже какой-нибудь изъ столоначальникъ.... И онъ, тогда какъ друг³е, напримѣръ въ Петербургѣ, не перепускаютъ этихъ господъ и черезъ порогъ гостинной, самъ подвигаетъ имъ кресла, предлагаетъ сигару, чаю и т. д. Ну развѣ въ этомъ есть хоть доля такта!... Да еще какъ-то разъ затѣялъ ихъ всѣхъ огуломъ позвать вечеромъ.... Изволите ли видѣть, нельзя.... Прежде у него бывал !... Ну, нѣтъ-съ, это ужъ слишкомъ!... Вечеромъ принимаю я, а не онъ, и блестящаго собран³я не состоялось! и нервно усмѣхнувшись, княгиня выпрямилась.

   - Но, почему жъ вы такъ противъ этого?.!. Развѣ всѣ эти чиновники не так³е же люди, какъ и вашъ мужъ, какъ и вы? вспыхнувъ, возразила Вѣра Павловна.

   - Да и вамъ, дѣйствительно, можетъ показаться страннымъ мой взглядъ, потому что вы, Вѣра Павловна, не знаете этого м³ра!... Вѣдь бабушкинъ дворецк³й Семенъ такой же человѣкъ, какъ и всѣ люди, однако вы сами вѣдь не усадите жъ его рядомъ съ собою и ужъ конечно не вступите съ нимъ въ дружескую бесѣду?!

   - Но только не потому, что онъ дворецк³й, вовсе не потому, что онъ тяжелымъ, честнымъ трудомъ снискиваетъ себѣ и семьѣ своей пропитан³е, а единственно потому, что онъ человѣкъ необразованный, стало быть, его собесѣдничество не можетъ мнѣ представить ни малѣйшаго интереса.... А развѣ чиновники, служащ³е подъ начальствомъ вашего мужа, не настолько же образованные люди, насколько и вы, и онъ самъ?

   Княгиня нервно разсмѣялась....

   - Что вы это говорите, Вѣра Павловна. Вы вѣрно никогда не видывали никого изъ этого особаго, совсѣмъ особаго чиновничьяго отродья.... Да это как³е-то истуканы!... И притомъ, что всего досаднѣе, попробуйте-ка принять его хоть нѣсколько внимательно, онъ сейчасъ вообразитъ себя ровнею вамъ, сейчасъ и сядетъ, и начнетъ говорить съ вами съ тою же непринужденностью, съ какою вы сами обращались къ нему! Нѣтъ, это возмутительно, просто возмутительно! все болѣе и болѣе горячилась она - Я понимаю художника, литератора, артиста, но никогда не пойму этихъ сошекъ-мошекъ изъ канцелярскихъ чиновниковъ!... По моему, это тѣ же Семены, тѣ же подлипалы, тѣ же лизоблюды, съ тою лишь разницею, что Семенъ не придетъ, не сядетъ рядомъ съ вами и не вообразитъ, что онъ точь въ точь такой же человѣкъ, какъ и вы, а столоначальникъ какой-нибудь самый жалк³й, предложите-ка ему, не только сядетъ, но даже и свои потертые локти подложитъ вамъ подъ самую руку!... Фи! и княгиня, оодрогнувшись, презрительно усмѣхнулась. Что мнѣ за дѣло, что у нихъ есть как³е-то дипломы, что они люди дѣла и нужны дѣлу, когда въ обществѣ они - ничто, нули, совершенные нули, когда ими, какъ нулями, никто не интересуется, и ровно столько же обращаютъ на нихъ внинан³я, сколько я на полотеровъ!... со всею запальчивостью высказалась она.

   - Однако.... тихо проговорила Вѣра Павловна.

   - Что однако? быстро взмахнувъ рѣсницами, перебила княгиня.

   - Я не желала бы быть женою одного изъ подчиненныхъ вашего мужа!

   - Да почему же вы полагаете, что мой взглядъ - особый взглядъ? Вовсе нѣтъ!... Такъ смотрятъ всѣ, рѣшительно всѣ люди, равной съ нами постановки.... Постановка - великая вещь.... Неужели вы серьезно полагаете, что вы бы на моемъ мѣстѣ поступили бы иначе, чѣмъ я поступаю. Это вамъ только кажется, кажется потому, что вы теперь не можете составить себѣ даже и представлен³я объ этомъ положен³и, но если бы вы сознали его, освоились въ немъ, вы бы были та же, какъ я!

   - О, никогда, никогда! горячо возразила Вѣра Павловна. Будь я владѣтельной княгиней, будь десяти губерн³й губернаторшей, никогда бы и въ голову не пришло мнѣ презирать и отталкивать отъ себя человѣка лишь изъ-за того, что онъ дурно произноситъ по-французски и не имѣетъ манеръ!... Вотъ именно то, что возмутительно! Если вы такъ смотрите, то вы способны крѣпко-накрѣпко пожать руку высокопоставленному подлецу и на ряду съ этимъ отвернуться съ презрительной усмѣшкой отъ всѣмъ сердцемъ къ вамъ расположеннаго и честнѣйшаго человѣка, лишь потому, что на немъ потертъ фракъ и на рукахъ у него нѣтъ перчатокъ.... Фи! и она, быстро вставъ, отошла отъ княгини.

   - Нѣтъ!... Я его приму, я ему помогу даже, если онъ нуждается, но никогда не посажу его рядомъ съ собою, никогда не подниму его до себя, - холодно, отставляя слово отъ слова, отвѣтила княгиня.

   - И вы ли это, Наташа?!

   Княгиня смолчала. Ей видимо досадно было теперь, что такъ откровенно высказалась передъ Вѣрою Павловною, которая, какъ женщина совершенно иной постановки, совсѣмъ иныхъ воззрѣн³й, никогда не пойметъ и даже не можетъ понять, понять ее!... Вѣра Павловна, въ свою очередь; не смотря на все желан³е, не могла подавить въ себѣ вызваннаго въ ней княгинею непр³язненнаго, холоднаго чувства....

   Теперь имъ было одинаково тяжело въ присутств³и другъ друга, и чѣмъ отчетливѣе сознавали онѣ это, тѣмъ труднѣе было имъ рѣшиться прервать неловкое молчан³е....

   - Ахъ, а главное-то я и забыла! вѣдь я пр³ѣхала просить васъ, Вѣра Павловна, быть у насъ въ будущ³й вторникъ.... Мы празднуемъ назначен³е князя.

   - Нѣтъ, ужъ простите, княгиня. Куда мнѣ въ такое блестящее собран³е, сухо отвѣтила она.

   - Вовсе не блестящее, а такъ себѣ маленьк³й, танцовальный вечеръ.... Да и притомъ вы не можете, вы должны, понимаете, должны быть, Вѣра Павловна, если не хотите оскорбить и князя, и вашу Наташу! и, поникнувъ, княгиня слегка вспыхнула.

   - Перестаньте, перестаньте! нервно возразила Вѣра Павловна. Вы, во-первыхъ? вовсе не Наташа, а княгиня Долина, да еще губернаторша, а во вторыхъ, право, для васъ совершенно безразлично - буду я или не буду. Вѣдь это все только такъ.... изъ прилич³я, - отходя къ окну, едва слышно добавила она.

   - Вѣра Павловна! тихо касаясь ея плеча, сказала княгиня, - какъ вамъ не стыдно капризничать.

   - Вы знаете, что я никогда не капризничаю.... Это я предоставляю дѣтямъ и, подобно вамъ, избалованнымъ натурамъ!... Нужда и горе - слишкомъ сильныя средства противъ такой болѣзни, чтобъ я могла продолжать ею страдать, если бъ даже и имѣла къ ней склонность.

   - Ну, такъ сердитесь!... Вѣдь нельзя же расходиться изъ-за взглядовъ.... Вы можете держаться однихъ, а я совершенно другихъ, и все жъ мы можемъ оставаться искренними друзьями.... и притомъ.... играя кружевами, тихо добавила она.

   - Что притомъ? не поднимая глазъ, спросила Вѣра Павловна.

   - И притомъ.... я вовсе не такая дурная, какъ кажусь вамъ теперь, и она зардѣлась еще ярче.

   - Это кто жъ вамъ сказывалъ? и Вѣра Павловна улыбнулась.

   - Мои стремлен³я, мои цѣли.

   - Къ превосходству и угнетен³ю во имя его. Вѣра Павловна нервно разсмѣялась.

   - Вовсе нѣтъ! горячо возразила княгиня. Господство совсѣмъ не цѣль во мнѣ, оно только средство.

   - А цѣль?

   - Цѣль? медленно повторила княгиня. Моя цѣль самое широкое вспомоществован³е нуждающемуся человѣчеству, и я увѣрена, что если бъ умѣла ознакомить васъ съ нею вполнѣ, вы бы не только измѣнили свой взглядъ, но даже и благословили бы меня въ моемъ святомъ дѣлѣ.

   Вѣра Павловна, молча, покачала головою.

   - Вы не вѣрите? и княгиня отступила, измѣнилась въ лицѣ.

   - Кто искренно сочувствуетъ человѣку, тотъ не силится подняться надъ нимъ, тотъ его не презираетъ, не отталкиваетъ отъ себя, какъ какую-нибудь гадину, а напротивъ улыбается ему, зоветъ его къ себѣ, радушно дѣлитъ съ нимъ послѣдн³й свой кусокъ, - прямо смотря ей въ глаза, горячо высказалась Вѣра Павловна.

   - Да и я не презираю, не отталкиваю отъ себя нуждающагося человѣка, лишь только потому, что онъ бѣденъ, а я богата, что онъ ничто.

   - Ничто! нервно разсмѣявшись, горячо перебила Вѣра Павловна. Да, вы правы!... Бѣднякъ, по вашему, дѣйствительно - ничто!... И вотъ вамъ ненавистна самая мысль, что онъ такой же человѣкъ, какъ и вы!... И вы?... Я право затрудняюсь опредѣлить, на что бы вы были способны, если бъ такой несчастный задумалъ поровняться съ вами.... Да вы бы раздавили его, уничтожили, безъ малѣйшаго сожалѣн³я, безъ малѣйшаго содраган³я.... Фи, Наташа!... Вы никогда не сочувствовали и никогда не будете сочувствовать нуждѣ!... Это уже теперь ясно, какъ день!... А если и сдѣлаете что доброе, то вовсе не ради добра и человѣка, а ради себя самой, ради эффекта!... Нѣтъ, благодарю васъ за такую добродѣтель!... Ею воспользуется только дѣйствительная гадина, а человѣкъ мало-мальски порядочный не приметъ помощи отъ презирающей его руки.

   Княгиня выпрямилась.... У нея поблѣднѣли губы.

   - Да! Вамъ это непр³ятно!... я знаю, что непр³ятно, какъ всякая открытая, не совсѣмъ-то благообразная правда!... Но кто жъ вамъ скажетъ ее, эту правду, если не я? Не моя ли совѣсть несетъ отвѣтственность за васъ, ни каждое ли ваше дѣйств³е отражается во мнѣ то радостью, то скорбью, какъ мое собственное, не вамъ ли я отдала пять лучшихъ лѣтъ моей жизни все въ той же надеждѣ, что если не могу сама, то хотя въ васъ создамъ ближнему и сильную, и добрую руку.... И что же?... Чѣмъ все это кончилось? Что изъ всего изъ этого вышло?!.. княгиня, полновластная губернаторша, львица.... Ха,