Иогель Михаил Константинович - Между вечностью и минутой

   - Залъ былъ полонъ народа. Всѣ городск³я дамы, барышни въ толпѣ. И Чижевск³й, описавъ въ воздухѣ рукою полукругъ, взглянулъ на княгиню по верхъ очковъ.

   - Ну-съ?

   - Масса незнакомыхъ лицъ, вѣроятно, пр³ѣзжихъ помѣщиковъ и помѣщицъ. Я не могу понять, и по сю пору, кому было интересно сообщитъ такую огласку столъ щекотливому дѣлу, и, Чижевск³й, опять пр³остановившись, откашлянулся.

   - Ну-съ? упорно избѣгая его взгляда, уже съ дрожью въ голосѣ, проговорила княгиня.

   - Въ заключен³е онъ предложилъ съѣзду, во первыхъ, поправивъ очки, многозначительно проговорилъ Чижевск³й, приговоръ мироваго судьи, основанный скорѣе на неизвѣстныхъ суду побужден³яхъ, чѣмъ на законѣ, отмѣнить; во вторыхъ, исправника признать превысившимъ власть и дѣйств³я его подвергнуть разсмотрѣн³ю губернскаго правлен³я, и, въ третьихъ, губернатора самъ призналъ вовлеченнымъ въ заблужден³е исправникомъ.

   - Что?! мгновенно поблѣднѣвъ и быстро вставая со стула, почти вскрикнула княгиня.

   - Губернатора призналъ вовлеченнымъ въ заблужден³е исправникомъ, медленно, какъ бы врѣзая каждое слово въ княгиню, повторилъ Чижевск³й.

   - Какъ?... Онъ это позволилъ себѣ сказать?

   - Сказалъ, княгиня.

   - О!... Это не пройдетъ ему даромъ! Князь не можетъ, не долженъ оставить этого такъ! и ея блѣдныя губы дрожали, гнѣвомъ горѣли широко открытые глаза.

   Но это было дѣломъ одной минуты и, пройдя нѣсколько разъ по будуару, княгиня овладѣла собой, одна лишь блѣдность выдавала ее.

   - И что-же?... Общественное мнѣн³е?...

   - Общественное мнѣн³е - это волна, княгиня! Куда одна, туда и всѣ! и, пожавъ плечами, онъ вздохнулъ.

   Княгиня нервно усмѣхнулась.

   - Попросите ко мнѣ князя!

   Чижевск³й почтительно поклонился и, поднявшись на носки сапогъ, безъ шороха прошелъ, безъ шороха закрылъ за собою дверь будуара.

   - Чижевск³й! мгновенно оживившись, какъ бы обрадованная внезапною мыслью, громко крикнула ему вслѣдъ княгиня.

   Чижевск³й вернулся.

   - Вы будете сегодня у баронессы Ридрихсъ?

   - Какъ-же-съ, буду.

   - Пр³ѣзжайте, насколько возможно, раньше и, между прочимъ, вскользь, какъ бы случайно, потрудитесь высказать, что губернаторъ не придалъ никакого значен³я дѣлу Розенталя и что онъ въ высшей степени снисходительно отнесся къ выходкѣ господина Бояринова, какъ.... какъ къ необдуманному порыву самообольщенной молодости и, что, щадя въ немъ и родственника, и способнаго молодаго человѣка, онъ не хочетъ сообщать этому дѣлу дальнѣйшаго движен³я! Поняли?

   - Понялъ, княгиня.

   - Пошла писать губерн³я, потирая рука объ руку, радостно думалъ онъ, подходя къ кабинету князя.

  

  

   - О, Васил³й Андреевичъ, да у васъ есть когти, и предлинные! Вы даже начинаете ими царапаться! Вы не шутили тогда, вы говорили серьезно, вы даже, кажется, хотите на дѣлѣ доказать мнѣ теперь, что вы однимъ вашимъ умомъ, одною вашею энерг³ею можете затмить всѣхъ, все и даже меня! Но, нѣтъ! Вы глубоко раскаетесь въ этомъ! Васъ всегда хватитъ на столько, чтобы заставить о себѣ говорить, но хватитъ-ли на столько, чтобы снести презрѣн³е?!

   Изъ гостиной послышался стукъ костылей.

   - Вотъ онъ.... ковыляетъ! и княгиня досадливо усмѣхнулась. Князь вошелъ.

   - Изволили слышать, ваше с³ятельство?

   - Что слышать? и князь грузно опустился въ кресло. Княгиня досадливо отвернулась.

   - Какое заключен³е далъ Бояриновъ по вашему дѣлу?

   - Во-первыхъ не по моему, а по дѣлу еврея Розенталя, и во-вторыхъ, въ этомъ заключен³и не вижу ничего особеннаго.

   - Ничего особеннаго! еще ярче вспыхнувъ, горячо перебила княгиня. Да вы, значитъ, не слыхали, что сказалъ онъ лично о васъ?

   - Нѣтъ, слышалъ! Онъ выразился, дѣйствительно, не совсѣмъ ловко, но это такъ. Исправникъ сообщилъ мнѣ невѣрныя свѣдѣн³я.

   - Иными словами, одурачилъ! Вовлекъ въ заблужден³е!? Да что вы малютка, птенецъ, котораго водятъ на помочахъ исправники и могутъ всегда, когда сочтутъ за благо, повязкой закрыть вамъ глаза, ватой заткнуть уши, или же челоѣкъ самостоятельный, губернаторъ, отъ одной мысли солгать которому любой исправникъ готовъ бы былъ повѣситься!? И это еще не особенно! О! Боже мой, да тутъ есть отъ чего помѣшаться! Вѣдь вы должны помнить, что вы только начинаете здѣсь вашу многополезную дѣятельность, что никто не знаетъ вашего вл³ян³я въ министерствѣ, и что если вы будете продолжать видѣть сны, вмѣсто того, чтобы заниматься дѣлами, то о васъ составятъ самое основательное понят³е, какъ о пѣшкѣ, которою можетъ распоряжаться всякая полицейская чинашка! и, порвавшись, княгиня въ упоръ остановила на лицѣ князя свой расширивш³йся, блестящ³й гнѣвомъ взглядъ.

   - Все это, быть можетъ, такъ, княгиня, но, во всякомъ случаѣ, я бы просилъ васъ нѣсколько строже обсуждать ваши выражен³я! Тѣмъ болѣе, что въ моихъ отношен³яхъ къ моимъ обязанностямъ вы, кажется, не несете отвѣта, холодно-спокойно отвѣтилъ князь.

   - Да, если бы это такъ! Если бы не несла, то, конечно, не взяла бы даже труда говорить съ вами; но, къ несчаст³ю, на дѣлѣ это не такъ, и всякая ваша служебная безтактность, подрывая вашъ авторитетъ, подрываетъ и мое положен³е. Вы еще третьяго дня говорили мнѣ о Бояриновѣ, какъ о пустомъ фразерѣ, какъ о мальчишкѣ. Полюбуйтесь же теперь сами, на сколько этотъ мальчишка и энергичнѣе, и находчивѣе, и выше васъ! Вчера онъ громилъ Орловскую - и восторженная толпа апплодировала ему; сегодня онъ казнилъ васъ, - и объ немъ уже гудитъ весь городъ, а завтра заговоритъ и вся губерн³я! А вы, вы, что сдѣлали такого, чтобъ о васъ говорили?... Ничего! ровно ничего! Вы заставите говорить о себѣ, какъ о болванчикѣ подъ краснымъ колпакомъ, котораго можетъ водить за носъ всяк³й исправникъ, и княгиня, сощурившись, взглянула на него насмѣшливо-презрительнымъ взглядомъ. Князь медленно приподнялся, твердо опершись на костыли, остановилъ на ея лицѣ мгновеннымъ гнѣвомъ вспыхнувш³й взглядъ. Онъ былъ страшно блѣденъ. Его губы судорожно подергивались.

   - Вы забылись, княгняя! Я отвѣчу вамъ завтра, но простите, никогда не говорилъ и никогда не позволю себѣ говорить на вашемъ языкѣ, и тяжело повернувшись, онъ вышелъ изъ будуара.

   - На вашемъ языкѣ! ха!... Нѣтъ, князь, вы опять ошибаетесь! Это не мой языкъ, это языкъ той горечи, какою перекипѣла моя душа, благодаря вашей неподвижности! Всегда вялы, всегда сонливы, а если проснетесь на одинъ мигъ, то лишь затѣмъ, чтобъ заснуть еще глубже! Завтра! что-же будетъ завтра? То же, что и сегодня, и вчера, и шесть лѣтъ тому назадъ! Тошно, противно, и, стиснувъ горячую голову холодными руками, княгиня бросилась на козетку.

  

  

   Ровно въ три четверти одиннадцатаго Васил³й Андреевичъ выѣхалъ къ Ридрихсъ. Его тревожила мысль о княгинѣ, о самой возможности разрыва съ нею, но, не смотря на всѣ опасен³я, онъ уже радовался при одной мысли о томъ, что его теперь ждутъ тамъ, на балѣ, что о немъ всѣ говорятъ, что ему каждый завидуетъ. Вѣдь это нѣчто необыкновенное! Нѣчто такое. чего никогда еще не слыхала губерн³я. Губернаторъ - это царь; это - Богъ, это - все! Его воля - законъ, его слово - приказъ, его улыбка - отраднѣйшая награда, его презрѣнье - смертный приговоръ! Вотъ именно та высота, на которой такъ непоколебимо твердо и столь еще недавно стоялъ надмѣнный предмѣстникъ Долина. Губернаторъ, словомъ, могъ и можетъ все! И, между тѣмъ, онъ первый, впервые доказалъ теперь, что и губернаторъ, какъ и всяк³й простой смертный, можетъ лишь то, что законно! Да, это непр³ятно, конечно, непр³ятно княгинѣ, но въ глубинѣ души она, какъ женщина весьма развитая, сознаетъ, что онъ честно выполнилъ свой долгъ. Онъ чувствовалъ себя борцомъ, героемъ дня, онъ съ каждымъ мигомъ росъ въ сознан³и своего исключительнаго значен³я, и теперь даже сама княгиня не была бы въ силахъ поколебать въ немъ вѣры въ себя, въ свою энерг³ю, въ свою популярность. Ростетъ молва о немъ. Онъ уже звѣзда прокурорскаго надзора не тутъ, не въ этихъ Богомъ забытыхъ Скалахъ, а въ Петербургѣ. Объ немъ говорятъ всѣ журналы и газеты. Правительство осыпаетъ его наградами, общество гордится имъ, предъ нимъ меркнутъ столичныя, первой величины, свѣтила.

   Коляска остановилась у подъѣзда ярко-освѣщеннаго двухъ-этажнаго дома барона Ридрихсъ. Уже! удивился онъ.

   Балъ былъ въ полномъ разгарѣ. Имъ завладѣли офицеры-драгуны. За ними почти не видно было фраковъ. Все оживленнѣй проносились пары, все веселѣй становилось Васил³ю Андреевичу. Имъ овладѣло нетерпѣливое желан³е смѣшаться, закружиться, заодно со всѣми потонуть въ этомъ общемъ вихрѣ. Мелькнула княгиня. Черное платье на ней, въ волосахъ любимица - блѣдная роза. Она, то какъ будто вся отдавалась овладѣвавшему ею безумному вихрю, то опять сдерживала его порывы, и такъ живо вспомнилось ему Надгорное, волнен³е княгини, ея страхъ за себя.

   - Pardon! и кто-то рѣзко толкнулъ его подъ локоть.- Корнетъ Хлѣбниковъ съ Градынскою. Встрѣтивъ его взглядъ, Градынская покраснѣла, опустила глаза. - Манерничаетъ! какъ это глупо! досадливо подумалъ онъ ей вслѣдъ и, осмотрѣвшись, пошелъ чрезъ залъ къ тому мѣсту, на которомъ Дробишинъ только что остановился съ княгинею. Ему мѣшали, его задерживали. Его предупредилъ корнетъ Чайковск³й. Они неслись уже сомкнутою парою и прямо на него. Слегка запрокинувъ голову, опустивъ рѣсницы, трепетно дыша тонкими ноздрями, уносилась она въ сильной рукѣ Чайковскаго. Васил³й Андреевичъ вспыхнулъ.... Вотъ какъ будто нѣсколько отклонилась, и опять, опять вся, вся въ его рукѣ, горячая, трепетная.... Боже мой, Боже какъ хороша! взволнованно думалъ онъ. Вотъ скрылись въ толпѣ, вотъ выдѣлились и теперь опять несутся прямо на него.... Остановились.... Бояриновъ поспѣшно подошелъ къ ней.

   - Туръ вальса, Наташа?

   Она лѣниво-небрежно отдалась ему въ руку.

   - Наташа! ты сердишься?

   - Не на тебя-ли? и презрительно передернувъ губами, она отвернулась.

   - Но ты вчера, и ты сегодня? оставляя ея тал³ю, глухо проговорилъ онъ.

   - А ты повѣрилъ мнѣ, вчерашней?

   - Такъ это была игра, комед³я?

   Княгиня насмѣшливо посмотрѣла ему въ глаза и, быстро отвернувшись, подозвала вѣеромъ Чайковскаго. Бояриновъ поблѣднѣлъ.

   - Что это новая забава.... Вотъ какъ вчера я, сегодня онъ, на завтра кто-нибудь трет³й! Онъ судорожно усмѣхнулся, и, бросивъ ей вслѣдъ взглядъ, полный ненависти и гнѣва, прошелъ въ кабинетъ.

   Тамъ въ дыму, какъ въ туманѣ, надъ зелеными столиками, поочередно возвышались голоса, спорили, горячились: Долинъ, Ридрихсъ, Дедде и предводитель дворянства Эдгартъ составляли внитъ перваго разбора, а тамъ дальше, орлы, опять таки орлы, но только втораго, третьяго, десятаго полетовъ. Члены палатъ, мировые судьи, члены губернскаго правлен³я, полицеймейстеръ, исправникъ, и такъ далѣе, и такъ далѣе.... Словомъ - губерн³я! И вѣдь довольны!... Чего-жъ имъ больше надо? Утромъ, носъ вверхъ въ засѣдан³и, вечеромъ, носъ внизъ надъ карточнымъ столомъ, желчно подумалъ Васил³й Андреевичъ, подходя къ орламъ перваго полета.

   - А, Васил³й Андреевичъ! мелькомъ взглянувъ на него, пробасилъ баронъ и, наскоро пожавъ ему руку, громко объявилъ: два трефы.

   - Два черви, сдѣлавъ видъ, что его не замѣчаетъ, перебилъ Долинъ.

   Эдгартъ, какъ бы намѣренно спрятавъ глаза въ карты, торопливо пошелъ въ трефу, и лишь только полковникъ Дедде, проговоривъ:- виноватъ, привѣтливо взглянулъ въ его сторону. Васил³й Андреевичъ, слегка вспыхнувъ, перешелъ ко второму столу. За нимъ играли члены губернскаго правлен³я: Мироновъ и Петровъ, потерпѣвш³й поражен³е исправникъ Федоровъ и полицеймейстеръ Бурочкинъ. Они положительно его не замѣчали.

   - Холопье отродье! окончательно взбѣшенный, мысленно произнесъ онъ и, презрительно усмѣхнувшись, быстро пошелъ къ дверямъ зала.

   - На два слова, громко проговорилъ Дорфъ. Воспользуйтесь этимъ же вечеромъ вашими добрыми отношен³ями къ кузинѣ вашей, Васил³й Андреевичъ, и попытайтесь во что бы то ни стало смягчить князя.

   - Смягчить?!. и, слегка отступивъ, Бояриновъ изумленно взглянулъ на него.

   - Онъ крайне раздраженъ. И онъ правъ! Ваше заключен³е прямо безтактно.

   - Извините, баронъ, но я рѣшительно не знаю такой статьи закона, въ силу которой прокуроръ обязанъ ради такта или, иными словами, страха ради придавать беззаконному видъ законнаго, сильно дрогнувшимъ голосомъ отвѣтилъ Бояриновъ.

   Дорфъ сурово сжалъ брови.

   - Это дѣло вашего личнаго вкуса! Я только считалъ своимъ долгомъ предварить, что въ противномъ случаѣ я вынужденъ буду донести министру о самой формѣ заключен³я.

   - О, если такъ, то совершенно напрасно тревожились, баронъ! мгновенно поблѣднѣвъ, перебилъ Бояриновъ. При чемъ же я тутъ? Не моей, вашей совѣсти дѣло разъяснить вамъ вашъ долгь, а я все-жъ таки смѣю думать, что я давалъ заключен³е въ качествѣ охранителя законовъ, а ужъ никакъ не въ роли кузена губернаторши, и что, отстоявъ законъ, я лишь честно исполнилъ свой долгъ. Поймутъ меня - прекрасно! Нѣтъ, я, повѣрьте, безъ раскаян³я оставлю мѣсто, на которомъ меня не нынче, завтра, пожелаютъ сдѣлать шашкой великихъ фигуръ! отчеканивая слово къ слову, рѣзво проговорилъ Бояриновъ.

   - Завтра въ потрудитесь быть въ камерѣ, сухо проговорилъ Дорфъ и, не взглянувъ даже на него, отошелъ въ Сытову.

   Бояриновъ потерялся. Онъ глубоко уважалъ и любилъ барона. Онъ сегодня еще, точно такъ же, какъ три года тому назадъ, чтилъ въ немъ его самостоятельность, его готовность служить честно сознанному долгу, и вдругъ онъ же чуть-ли не предлагаетъ ему оставить службу лишь за то, что онъ отстоялъ законъ. И всѣ, какъ одинъ, всѣ повертываютъ ему спины, видимо избѣгаютъ его, точно онъ что-то укралъ у нихъ.- лди, быть можетъ, это заговоръ? Заговоръ княгини! Ея смѣхъ надъ нимъ, надъ его значеньемъ! и все сильнѣе кружилась голова, все лихорадочнѣе билась кровь въ жилахъ. Онъ порывисто вздохнулъ и, слегка припавъ горячимъ висвомъ въ холодной притолкѣ двери, оглянулъ залъ. Начиналась вторая фигура. Княгиня оживленно говорила съ Чайковскимъ, то кокетливо улыбалась ему, то тихо, какъ бы заигрывая съ нимъ, смѣялась едва слышнымъ журчащимъ смѣхомъ.

   - Новое увлеченье?!.. И дураки даже пошли въ ходъ!... и судорожно, глухо разсмѣявшись, Бояриновъ вышелъ изъ зала.

   Густой мракъ уже давно спустился надъ Скалами, окутавъ вершины граба, ели и сосны огромнаго сада барона Ридрихса, слилъ все, и небо, и землю въ одно загадочное, суровое цѣлое. Тихо было въ воздухѣ, такъ тихо, что даже не мерцали свѣчи въ разноцвѣтныхъ фонарикахъ, такъ тихо, какъ бываетъ предъ грозою, что-то давило, что-то угнетало, свинцомъ ложилось на грудь Васил³я Андреевича, и все безотраднѣй и безотраднѣй становилось у него на душѣ.... Онъ стоялъ на балконѣ, опершись лѣвымъ плечомъ о массивную колонну и, высоко скрестивъ руки на груди, отъ времени до времени порывисто вздыхая, все глубже и глубже уходилъ въ себя, въ свои тревожныя, мрачныя думы. За нимъ оживленный, шумный говоръ. Черезъ настежъ открытыя двери балкона все чаще и чаще доносился изъ зала веселый, беззаботный смѣхъ, и все ближе, все напряженнѣе сжимались его брови.

   - Болтаютъ, пляшутъ, смѣются.... О, Боже, да когда-же, наконецъ, даруещь Ты мнѣ силы побѣдить себя въ своихъ же порывахъ!!.. Или жъ осужденъ подобно имъ, этимъ недоноскамъ, весь вѣкъ провести въ пустыхъ забавахъ, въ спорахъ, кто первый, кто второй?!.. Да развѣ въ этомъ цѣль существован³я?! и по блѣдному его лицу скользнула судорожная, сжатая усмѣшка, усмѣшка безсильной злобы, досады на себя и въ прошломъ, и теперь.

   - Васил³й, что съ тобою? чуть слышно прошепталъ женск³й голосъ. Онъ слегка вздрогнулъ, оглянулся. Его взглядъ встрѣтился съ участливымъ, тревожнымъ взглядомъ Градынской. Ты страшенъ!... на тебѣ лица нѣтъ! Ты нездоровъ, Васил³й?

   - Нѣтъ!... Не кашляю, и даже не чихаю!... Какъ это по вашему, по женскому, здоровъ значитъ?

   Градынская, отступивъ, еще зорче, еще тревожнѣе заглянула ему въ лицо. Страннымъ холодомъ пронизалъ ее его надорванный голосъ. Въ немъ было больше горечи, чѣмъ смѣха.

   - Уйдемъ, уйдемъ отсюда!

   - Куда?

   - Ну, хоть въ садъ.

   - Et que dira le monde?! и онъ разсмѣялся, отрывочно, желчно.

   Градынская вздрогнула, робко осмотрѣлась. Никого не было видно, ни на балконѣ, ни у дверей.

   - Не стыдно-ли тебѣ, Васил³й! протягивая ему дрогнувшую въ воздухѣ руку, прошептала она.

   - Что никого?! и, взявъ ея руку, онъ опять усмѣхнулся.

   Они молча сошли съ балкона, молча миновали первый перекрестокъ аллей, и съ каждымъ новымъ шагомъ все скорѣе шла она, все отчетливѣе дрожала ея рука въ его рукѣ.

   - Ты будешь со мною откровененъ, Васил³й? Ты скажешь все, все, что лежитъ у тебя на сердцѣ?! Да, ты скажешь, скажешь?... не сводя съ его лица умоляющаго взгляда, точно въ бреду, перебивая слово словомъ, говорила она.

   - И на что тебѣ это, Владислава?! Вѣдь ты не въ силахъ спасти меня отъ моихъ страдан³й, ты не въ силахъ мнѣ помочь....

   - О, ты не любишь меня, Васил³й!... Если бы ты любилъ, ты бы никогда не сказалъ этого.... и она отвернулась. Онъ упорно молчалъ. Ему въ эту минуту невыносимо тяжела была ея близость. И она это почувствовала, она отвела руку, отстранилась.

   - Не сердись на меня, Владислава!... Слово любимой женщины можетъ быть отрадно сердцу, но когда болитъ душа, можетъ спасти, обновить лишь вѣра, лишь надежда на нѣчто болѣе свѣтлое, разумное, чѣмъ все то, что меня окружало, окружаетъ!... Я не знаю, что со мною, но мнѣ противно все, всѣ, и больше всѣхъ я самъ въ сознан³и своей безхарактерности, своего малодуш³я, того маленькаго, маленькаго мѣщанскаго самолюбьица, благодаря которому даже до нихъ снизошелъ, въ нихъ искалъ, отъ нихъ, лишь людей по формѣ, ни то полуистукановъ, ни то полукуколъ ждалъ безпристрастной оцѣнки, ждалъ уважен³я къ закону, къ правдѣ, другъ къ другу, къ благу общественному?! И не смѣшонъ-ли я, не жалокъ-ли самому себѣ, теперь, въ мои 26 лѣтъ, какъ и въ ту младенческую пору, когда подъ неотразимымъ вл³ян³емъ свѣтлыхъ идеаловъ, лихорадочно искалъ я по землѣ Руслановъ, людей безъ страха и упрека, когда въ Наташѣ я видѣлъ идеалъ красоты, идеалъ несокрушенной, нравственной силы?!.. И чѣмъ же, чѣмъ сказалась она теперь?! Кто можетъ быть веселъ, беззаботенъ, счастливъ среди пошлецовъ, какъ только не пошлецъ?... А она довольна.... Она имъ улыбается, жметъ руки, она въ нихъ какъ будто ищетъ даже!...

   - Вотъ ты и договорился! съ горячностью прервала его Градынская. Договорился до того, что Елена Павловна права, что ты любилъ и любишь княгиню, ее одну цѣнилъ и цѣнишь!... Она была къ тебѣ внимательна, и ты былъ счастливъ; она отвернулась, и тебѣ всѣ противны!...

   - О, перестань, перестань городить вздоръ! Можно-ли любить, что разъ презираешь?! И такъ судить, какъ ты способна лишь женщина, да еще женщина, рожденная въ этой пошлой, себялюбивой средѣ, средѣ, никогда несознававшей и никогда несознающей ни къ чему она, ни ради чего!... Не возражай мнѣ, Вдадислава!... Ты только сильнѣе отравишь меня. И за что я отдалъ имъ лучшихъ четыре года жизни?... Къ чему мои усил³я, моя энерг³я, мои труды?!.. И его голосъ, взволнованный, звучный, какъ-то странно порвался и, пробѣжавъ трепетнымъ холодомъ по плечамъ Градынской, замеръ тамъ въ дали, въ ущельяхъ Глядича. Она молчала. Она все ближе и ближе жалась къ нему, все крѣпче налегала на его руку, въ ней, въ этой его близости, безотчетно ища себѣ защиты отъ овладѣвшаго ею жуткаго чувства. Они теперь подходили къ павильону, послѣднему освѣщенному въ саду пункту. Онъ былъ убранъ коврами. По угламъ горѣли канделябры. Надъ его входомъ красовался сплетенный изъ разноцвѣтныхъ огней вензель барона и баронессы Ридрихсъ. Фрукты, цвѣты на столѣ. Суетливая толпа лакеевъ вокругъ. Изъ дали все яснѣе доносился говоръ. Васид³й Андреевичъ оглянулся. Со ступенекъ балкона шумно сходила облитая оранжевыми, пурпуровыми, золотистыми огнями толпа.

   - Идутъ, и Градынская торопливо свернула въ боковую аллею.

   - Нѣтъ... Ты не любишь меня, Васил³й.... Ни теплаго взгляда, ни ласковаго слова, ни улыбки!..

   - Какъ это скучно, Владислава!... ну, заплачь еще для полноты картины! и онъ желчно усмѣхнулся.

   Она не отвѣтила. Но все сильнѣе дрожала въ его рукѣ ея рука.

   - Нѣтъ, это невыносимо, просто невыносимо, Владислава!... Ну, за что ты мучишь меня!? Ты пришла помочь, вѣдь да, помочь, и только усиливаешь мои страдан³я!... Неужели такъ трудно понять, что женщина и мужчина двѣ самостоятельныя, независимыя силы, что у нихъ своя особая жизнь, свои ощущен³я, свои взгляды, понят³я, что они, какъ два параллельныхъ ручья, текутъ рядомъ, текутъ вмѣстѣ, но никогда, никогда не сольются въ одно общее, нераздѣльное течен³е!? Для тебя любовь - жизнь, для тебя наслажден³е - все; для меня же лишь одно изъ услов³й, лишь награда или отдыхъ! А въ минуты тяжкаго раздумья, въ минуты разочарован³я въ лучшихъ своихъ надеждахъ, въ минуты, когда упрекъ за упрекомъ поднимается въ груди и мучитъ сознан³е своего безсил³я, безцѣльности существован³я, сознан³е своего ничтожества, что тогда мнѣ женщина, что ея нѣга, что ея ласка!? и глубоко, порывисто вздохнувъ, онъ отшатнулся, онъ какъ бы навсегда отошелъ отъ нея.

   - Васил³й, Бога ради, что съ тобою?! судорожно сжимая его руку, едва слышно простонала она.

   - Ахъ, уйди!

   Отступивъ, какъ ужаленная, въ тотъ же мигъ исчезла Градннская изъ аллеи. Уйди! рѣзко возвратило ему далекое эхо его громк³й, надорванный голосъ.

   Еще одна! и ему живо вспомнилась Камилина, - тѣнь той, въ которой еще столь недавно, полный радостной надежды на наслажден³е, на счаст³е, оживленно подошелъ онъ.... За нею жена!... Ихъ по немъ слезы, ихъ неизгладимое горе! О, Боже мой, это - цѣлая пытка! Есть отъ чего сойти съ ума! глухо прошепталъ онъ и, рѣзко хрустнувъ палецъ о палецъ, судорожно выпрямившись, тихо пошелъ къ просвѣту аллеи.

   Все яснѣе въ павильонѣ голоса.... То вдругъ сольются въ одинъ общ³й, неразличимый говоръ, то покроются смѣхомъ.

   - Да и чего же имъ унывать?! Жены дурачатъ мужей, мужья подъ видомъ дружбы, солятъ другъ другу. Любовницы надуваютъ любовниковъ, любовники во взаимную услугу тоже.... Сплетничаютъ, болтаютъ всяк³й вздоръ, пляшутъ, въ карты играютъ!... И это-ли еще не жизнь!... Ха! О, да есть-ли у нихъ совѣсть? Люди-ли они?! А ты, ты? шепталъ ему какой-то внутренн³й голосъ, и онъ все больше и больше находилъ наслажден³я раздражать себя сознан³емъ ихъ тупоум³я, ихъ разврата. Стихъ павильонъ. Въ немъ раздавался лишь едва слышный мелодично-пѣвуч³й голосъ княгини. Молчатъ и внемлютъ!... Да и кто бъ посмѣлъ поднять голосъ, когда ихъ с³ятельство говорятъ! и желчно усмѣхнувшись, онъ прислушался.

   - Нѣтъ, что ни говорите, я-бъ желала стоять передъ толпою, говорить въ ней, волновать, вотъ, какъ онъ! Въ этомъ есть что-то обаятельное, что-то такое, чему невольно поклоняешься, что-то, что кружитъ голову, что томитъ восторгомъ.

   - Да-съ!... Это такъ-съ! Это конечно-съ!... Это даже неоспоримо-съ!... Но (поднялся теперь вкрадчивый, пискливый голосъ Чирикова), во всякомъ случаѣ, смѣю думать-съ, что съ просвѣщенной точки зрѣн³я, эта самая толпа, сама по себѣ, ничто-съ!... Рѣшительно ничто-съ, и все болѣе ободряясь, уже довольно твердо продолжалъ онъ. Что такое толпа?... Это прежде всего сбродъ, сбродъ неучей, мужиковъ-съ, мелкихъ чиношекъ, полуид³отовъ, жидовъ-съ!... Толпа-съ, толпа.... это.... стало барановъ.... Одинъ завопилъ и всѣ вопятъ!... А чего они вопятъ и сами не знаютъ! А общественное мнѣн³е - это дѣло другое-съ.... и точно о что-то споткнувшись, онъ смущенно откашлянулся.... Глаза всѣхъ невольно обратились за его глазами къ дверямъ павильона. Княгиня слегка сощурившись, нервно выпрямилась.

   - Ай! рѣзко крикнула Зизи.

   - Боже мой! Что съ нимъ?... взволнованно прошептала баронесса, и всѣ, переглянувшись, какъ бы по невольному толчку, опять обратили глаза къ дверямъ павильона.

   У порога стоялъ Бояриновъ, неподвиженъ, какъ статуя. Онъ былъ блѣденъ, какъ смерть, и эта мертвенная блѣдность рѣзко противорѣчила его черной фигурѣ. Сжавъ губы въ судорожную усмѣшку, онъ упорно держалъ все болѣе и болѣе терявшагося Чиринова подъ огнемъ презрительно сощуренныхъ надъ нимъ глазъ. Всѣ точно замерли. Никто не смѣлъ не только словомъ, малѣйшимъ шорохомъ даже нарушить грозную тишину. Княгиня сама не могла отдать тебѣ отчета, что съ нею. Вѣдь она же сознавала со всею наглядностью, что это не видѣн³е Бояринова, а онъ самъ, что онъ взбѣшенъ, что по обыкновен³ю обрѣжетъ Чирикова и тѣмъ все кончится, и все-таки не могла овладѣть собою, какой то непонятный холодъ пробѣгалъ по всему тѣлу, какъ будто всѣхъ ихъ, съ мига на мигъ, ожидало что-то роковое, ужасное.

   - Ну и что же обществешюе мнѣн³е?... медленно переступивъ порогъ, отнесся онъ прямо къ Чирикову.

   - Обществснное мнѣн³е.... быстро отступая и нервно пощипывая свою тщедушную эспаньолку, растерянно повторилъ Чириковъ.

   - Толпа - сбродъ, сказали вы! вѣско проговорилъ Бояриновъ, порывисто вздохнувъ, - сбродъ мужиковъ, жидовъ!... И кто это говоритъ? Кто себя - раба пошлости, раба выслуги, раба лжи, обмана и притворства смѣетъ ставить на эту высоту, на высоту людей независиныхъ, развитыхъ понят³й?! Кто сбродомъ смѣетъ называть собран³е людей, въ груди которыхъ честно бьется свободное отъ пристраст³й сердце?!.. Кто!... Ужъ не тотъ ли, кто сегодня унижается передъ Иваномъ, завтра передъ Петромъ, послѣзавтра передъ Сидоромъ, смотря по тому, который изъ нихъ держитъ въ рукахъ благодать чиновъ, повышен³й и доходцевъ?! Ужъ не тотъ-ли, кто укралъ мать у дѣтей, жену у мужа, и черезъ ея же вл³ян³е надъ мужемъ силится снискать себѣ потеплѣй мѣстечко?! Ужъ не тотъ-ли, кто съ восторгомъ жметъ мнѣ руку, а черезъ нѣсколько минутъ доноситъ на меня, какъ на врага порядка?!... О перестаньте, замолчите!... И если разъ позволили себѣ честный порывъ толпы назвать воплемъ барановъ, то какъ назовете ту среду, въ которой вы вращаетесь?!... Въ ней высок³я рѣчи; въ ней громк³я фразы, въ ней и честь, и совѣсть, и долгъ на словахъ, а на дѣлѣ ложь, обманъ, интрига, женское лукавство! Въ ней жены, играя въ тѣ же истины, какъ и мужья, глумятся надъ всѣмъ, что свято и правдиво!... И надъ религ³ей, и надъ семьею!... Въ ней все по рангу, по звонку!... Въ ней мелк³я страстишки, точно черви изо дня въ день кишатъ и топчутъ и правду, и законъ, и всѣхъ, и все, что поперекъ дороги!... Зависть ей - кличка, позоръ ей - вѣнецъ! сильно дрогнувшимъ голосомъ закончилъ онъ и, окинувъ всѣхъ бѣглымъ, презрительнымъ взглядомъ, тихо вышелъ изъ павильона.

   Мертвая тишина смѣнила собою страстные звуки его взволнованнаго голоса, и все отчетливѣе, все рѣзче раздавались въ павильонѣ его удаляющ³еся тревожные шаги.... Княгиня слегка вздрогнула и, медленно приподнявъ рѣсницы, оглянула павильонъ. Баронесса, блѣдная, тяжело дыша, тревожно перебирала мясистыми губами. Княгиня Плетнева, поникнувъ, ощипывала бахраму изящныхъ бантиковъ своего роскошнаго платья. Генеральша Лисицына, томно закативъ свои поблеклыя глазки, казалось, теперь въ эту минуту живѣе, чѣмъ когда-нибудь, воображала себѣ Бояринова героемъ своей давно отцвѣтшей молодости. Зизи, вся красная, чего-то усиленно мигала, какъ бы готовясь всхлипнуть отъ умилен³я. Сытова, багровая отъ злости, сидѣла, опустивъ глаза.

   Чириковъ нервно пощипывалъ эспаньолку, Чижевск³й дрожащею рукою поправлялъ очки. Чайковск³й чего-то такъ глупо улыбался, точно радовался, что его убѣдили, наконецъ, въ томъ, что и онъ точь въ точь такой же пошлецъ, какъ и всѣ эти остальные, окружающ³е его, пошлецы. Презрительная усмѣшка скользнула по губамъ княгини и, слегка дрогнувъ въ углахъ рта, мгновенно уступила свое мѣсто холодно-надменному выражен³ю. Она еще разъ оглянула всѣхъ присутствовавшихъ безстрастнымъ взглядомъ и, не проронивъ ни слова, встала, вышла. Но, едва только переступила въ аллею, какъ опять, какъ живой, поднялся въ ней Бояриновъ.... Блѣдный, взволнованный, готовый отдать жизнь за все, что честно, свято, что правдиво! И снова, то зажигая въ ней кровь, то обдавая ее всю, съ плечъ до пятъ, зыбкимъ холодомъ, закружились въ ея головѣ, точно въ вихрѣ, его могуч³я, такой непобѣдимою страстью дышавш³я мысли.... Она въ нихъ, въ этихъ обрывчатыхъ, разочарован³я, горечи полныхъ мысляхъ, чувствовала себя самое, свое ближайшее прошлое, свое настоящее, свою тоску, свое безотчетное стремлен³е къ чему-то, болѣе свѣтлому, болѣе устойчивому, разумному, чѣмъ все то, что ее окружало и окружаетъ. Она, то ненавидѣла Бояринова, какъ человѣка, такъ необдуманно, публично позволившаго себѣ смѣшать ее съ ними, съ этими рабами пошлости, рабами лжи, обмана и притворства, то.... гордилась имъ. Повернувъ въ непрослядный мракъ липовой, душистой аллеи, все тревожнѣе, все быстрѣе уходила она отъ раздававшихся за нею, все громче и громче голосовъ. О, если бы она встрѣтила его теперь, въ эту минуту, онъ измѣнилъ бы на нее свой взглядъ! онъ бы тогда только понялъ, что она способна глубоко любить, что она и кажется-то ему пустою, лишь потому, что не любила, не любитъ и теперь.... даже не въ правѣ полюбить!... Книгиня пр³остановилась и, глубоко вздохнувъ, медленно провела дрожащими пальцами по горячему лбу.... Изъ зала отчетливо доносились громк³е звуки вальса.... Княгиня смутно осмотрѣлась. Она стояла на склонѣ горы сада, покрытой густою, влажною травою. Влѣво отъ нея сквозь частую зелень мелькали то тамъ, то сямъ разноцвѣтные огни. Гдѣ-то вдали задорно квакали лягушки, подъ самыми ногами тихо журчалъ Глядичъ, и все громче, все яснѣе покрывали его звуки вальса.... Ее ждала тамъ цѣлая толпа. Ее искали, о ней говорили!... И она должна, должна была стать въ ихъ ряды, какъ такая же, точь въ точь такая же раба пошлости, какъ и всѣ они. Да почему жъ должна? Потому что связана!... Связана своимъ положен³емъ, общественнымъ мнѣн³емъ!... Общественное мнѣн³е?!... Княгиня презрительно усмѣхнулась, и опять всталъ передъ нею Бояриновъ, блѣдный, могуч³й, взволнованный однимъ только презрѣн³емъ къ нимъ, къ этимъ людишкамъ, изъ которыхъ ни одинъ не нашелся даже чѣмъ отвѣтить ему.... И я брошу все, все.... Губернаторство, мужа, дѣтей!... Я стану на его высоту! восторженно подумала она и, оживившись, точно воскреснувъ, торопливо пошла изъ сада.

   Черезъ нѣсколько минутъ ея уже не было на балѣ, но никто не зналъ еще объ ея отъѣздѣ....

  

  

   На слѣдующ³й день Васил³й Андреевичъ, пославши прокурору увѣдомлен³е о болѣзни, сидѣлъ въ маленькомъ будуарѣ жены, въ нѣсколькихъ шагахъ отъ ея рабочаго столика. Крайне довольная, что онъ дома, что онъ съ нею, она по временамъ весело на него взглядывая, оканчивала прелестный цвѣтокъ, вышитый на черномъ атласѣ ему подъ часы. Приближался день его имянинъ и не прошло еще ни единаго, въ который бы она не подарила ему что-либо собственной работы.

   - Вася, хорошъ? съ улыбкою поднося ему цвѣтокъ, спросила она.

   - Хорошъ, милая! разсѣянно взглянувъ на него, сухо отвѣтилъ онъ и, подумавъ: вѣдь эк³я же глупости занимаютъ ее, рѣзко черкнулъ спичкою о бронзовый бортъ спичешницы.

   - Ну, какой ты гадк³й, Вася!... Опять гримасничаешь! Вотъ я выброшу его, и все тутъ! вспыхнувъ, проговорила она.

   - Что ты, что ты милая! какъ можно! живо перебилъ онъ, самъ почувствовавъ ту боль, какую вызвалъ въ ней столь холоднымъ отношен³емъ въ этому цвѣтку, плоду ея нѣжной къ себѣ заботливости.

   - Такъ чего жъ ты киснешь?

   - А, Боже мой, Лена, неужели ты не можешь понять, какъ тяжело мнѣ сознавать, что всѣ труды мои напрасны, что среди всей этой толпы, въ которую я вѣрилъ, сочувств³я которой такъ искренно искалъ, не нашлось даже и едцнаго, оцѣнившаго меня! горячо отвѣтилъ онъ.

   - Есть о чемъ! оживленно откликнулась Елена Павловна. Ты дѣлаешь такъ, какъ долженъ дѣлать, совѣсть твоя покойна, вотъ и все, что надо!... Я по себѣ сужу. Мнѣ пр³ятно сознавать, что я могу помочь, но что мнѣ до того, оцѣнятъ это или нѣтъ!... Мнѣ легко на сердцѣ, и я счастлива!

   Васил³й Андреевичъ вздохнулъ и, быстро вставъ, тревожными шагами зашагалъ вдоль будуара. Ему теперь не ловко было передъ самимъ собою. Не то, совсѣмъ не то тревожило его. Всю ночь грезилась ему княгиня, всю ночь раздражали его подозрѣн³я.... Напрасно старался онъ успокоить себя мыслью, что гнѣвъ ея мимолетенъ, что не можетъ онъ разорвать отношен³й, что всѣ эти Чириновы, Чижевск³е опять запляшутъ передъ нимъ, что вниман³е къ Чайковскому напускное, лишь съ единственною цѣлью еще чувствительнѣе уязвить его самолюб³е.... онъ, этотъ мундирный молокососъ, все стоялъ и стоялъ передъ нимъ въ каре съ княгинею, и все кокетливѣе ея улыбка, все ближе къ нему она.

   - Вася! тихо окликнула Елена Павловна.

   - Что?

   - Если бы я была эгоистка, я бы радовалась всегда, когда тебя что либо огорчаетъ.

   - Это почему?!

   - Да хоть потому, что ты только тогда и внимателенъ ко мнѣ, - и, усмѣхнувшись, она весело заглянула ему въ глаза.

   Въ будуаръ вошелъ Затуркевичъ.

   Елена Павловна, нервно взмахнувъ рѣсницами, вспыхнула, быстро отвернулась. Она всегда одинаково ненавидѣла его, и стоило ей только встрѣтиться съ хитрою улыбкою его толстыхъ, мясистыхъ губъ, съ пронырливымъ взглядомъ его сѣренькихъ, узкихъ, матомъ подернутыхъ глазокъ, какъ уже чувство непреодолимаго отвращен³я овладѣвало ею.... Но еще никогда, никогда не былъ онъ ей такъ противенъ, какъ въ эту минуту.

   Затуркевичъ откашлянулся и, мигнувъ Васил³ю Аидреевичу лѣвою бровью, громко проговорилъ....

   - Курьеръ принесъ отъ прокурора обвинительный актъ. Проситъ подписать. Вы изволили забыть, Васил³й Андреевичъ.

   - Такъ дайте его сюда!... Этотъ актъ! оживленно вмѣшалась Елена Павловна.

   - Нѣтъ, нѣтъ!... торопливо перебилъ Васил³й Андреевичъ. Вѣдь это же одна минута! и онъ вышелъ изъ будуара.

   Елена Павловна быстро оставила работу, и въ тотъ же мигъ между ея тонкихъ бровей рѣзко обозначилась складка тревожнаго раздумья. Она сама не могла объяснить себѣ, - почему ей казалось, что это все вздоръ, что никакой курьеръ не приносилъ никакого акта, и она была увѣрена, что Затуркевичъ солгалъ.... чего бы иначе такъ екнуло, такъ заныло сердце?...

  

  

   - Да гдѣ же она? выходя въ залъ, оживленно спросилъ Затуркевича Бояриновъ.

   Затуркевичъ зорко осмотрѣлся и, высоко приподнявъ брови, сложивъ губы въ воронку, чуть внятно прошепталъ: у воротъ.... со стороны сада.

   - Умно! тихо замѣтилъ Бояриновъ.

   Безъ малѣйшаго скрипа миновали они и переднюю, и лѣстницу.

   - Позовите ее сюда! и, остановившись на нижней площадкѣ, онъ скрылся за открытою дверью. Что бъ значило?... Ужъ здорова-ли?... Да, нѣтъ же, нѣтъ! Къ чему бъ тогда эта тайна?! и все взволнованнѣе билось его сердце.... Изъ-за угла дома послышались шаги, донесся явственный шелестъ сапогъ, и Васил³й Андреевичъ уже сдѣлалъ шагъ впередъ и, торопливо отступивъ, скрылся опять. Это была Градынская. Чортъ бы ее побралъ! и отъ его зоркаго безпокойнаго взгляда не ускользнула передергивавшая ея губы тонкая, злая усмѣшка. Она очевидно была взбѣшена въ послѣдней степени. Неужели она ее видѣла? и онъ тревожно посмотрѣлъ ей вслѣдъ, но она уже скрылась за поворотомъ лѣстницы.... Теперь опять шелестъ, торопливые шаги. Это была Лиза. Васил³й Андреевичъ, оживленно вздохнувъ, взялъ отъ нея письмо и, нервно разорвавъ конвертъ, прочелъ.

   "Сегодня въ семь я тебя жду, мой открытый врагъ!... Не дуйся больше и будь! Скрой, что у меня. Разорви письмо.

   Радостная улыбка освѣтила лицо Васил³я Андреевича. Онъ дружески кивнулъ Лизѣ и, сунувъ ей въ руку три рубля, исчезъ.

  

  

   Между тѣмъ, Владислава Францовна, войдя въ будуаръ и по первому же взгляду замѣтивъ волнен³е Елены Павловны, подавила вздохъ и, заглянувъ ей въ глаза долгимъ, участливымъ взглядомъ, быстро отошла отъ нея, стала у окна.

   Еще ближе сошлись брови Елены Павловны. Она теперь была уже увѣрена, что Затуркевичъ совралъ, что случилось что-то, что касалось вовсе не служебныхъ, а личныхъ отношен³й Васил³я Андреевича.

   - Владислава Францовна, милая, скажите Бога ради, вы что-то знаете?! взволнованно обратилась она.

   - Милая вы моя, хорошая! сильно дрогнувшимъ голосомъ отвѣтила Градынская и, снова подойдя, вздохнувъ, поцѣловала ее въ глаза и отошла.

   - Но, Бога ради, не мучые меня, Владислава Францовна!... Не бойтесь, скажите всю, всю правду мнѣ!... волнуясь все болѣе и болѣе, умоляла она.

   Градынская молчала.

   - Вы все, все знаете, навѣрное знаете!... зачѣмъ Затуркевичъ вызвалъ мужа!?... Вѣдь вы видѣли ихъ, да видѣли?!... А Боже мой, да говорите же Владислава Францовна, говорите!... Я увѣрена, что это вздоръ!... что тутъ нѣтъ никакого дѣла, что кто что-либо опять отъ нея.... отъ княгини! вспыхнувъ, чуть слышно добавила она.

   - А почему же вы думаете, что у княгини тоже не можетъ быть какого-либо дѣла до Васил³я Андреевича? съ ударен³емъ проговорила она и, снова взглянувъ на Елену Павловну, какъ-то странно усмѣхнулась.

   Въ будуаръ вошелъ Васил³й Андреевичъ.

   - Вася, голубчикъ, что случилось?...

   - Да ровно ничего, милая! Прислалъ прокуроръ актъ, я подписалъ, и все тутъ!

   Градынская рѣзко пожала плечами. Отъ возбужденнаго, чуткаго вниман³я Елены Павловны не ускользнуло и это движен³е.

   - Нѣтъ, ты лжешь, лжешь, Вася! вспыхнувъ, уже запальчиво проговорила она. Это опять бмло что-то отъ княгини, и ты долженъ, долженъ, если хоть чуточку любишь меня, сказать мнѣ правду, всю, всю правду, и. не сводя съ его лица тревожно-пытливаго взгляда, она крѣпко, нервно сжала его руку.

   - Да, говорю же тебѣ, милая!

   - Нѣтъ!.. Ты скрываешь, скрываешь что-то Вася! Я чувствую, что ты меня обманываешь!.. Бога ради, не мучь, скажи! правда лучше, всякая правда лучше, чѣмъ сомнѣн³е!.. Вотъ ты отвертываешься, ты не можешь на меня смотрѣть, и глубоко вздохнувъ, она быстро опустила голову и сквозь слезы заглянула ему въ лицо снизу вверхъ.

   - А, Боже мой, какъ это скучно! рѣзко проговорилъ онъ и, вырвавъ руку, вышелъ изъ будуара.

  

  

   Ровно въ семь Васил³й Андреевичъ вошелъ въ будуаръ княгини... Увидѣвъ его, она быстро встала, сдѣлала нѣсколько шаговъ къ нему навстрѣчу и, вдругъ опустивъ голову, высоко-скрестивъ на груди красивыя, по локоть открытыя руки, смущенно остановилась... Густымъ, живымъ румянцемъ рдѣлось еа лицо... Не смѣя взглянуть, не смѣя вздохвуть, стояла она.

   - Вася!.. Ты не злешься?

   - На тебя-то!.. Что ты, Наташа! восторженно любуясь ей, чуть слышно отвѣтилъ онъ.

   - По правдѣ?

   - По правдѣ!...

   - А, ну! и, медленно приподнявъ рѣсниц