Иогель Михаил Константинович - Между вечностью и минутой

л³й Андреевичъ въ аудитор³ю юридическаго факультеа. Масса студентовъ.... Болѣе двухъ сотъ человѣкъ. Но Васил³й Андреевичъ и самъ не могъ отдать себѣ отчета, почему это показалось ему, что это не люди, что это не юноши, оживл³нные энерг³ею и жаждою знан³й, а мухи въ осеннюю пору, как³я-то тѣни скорѣй, чѣмъ живыя существа. Такъ мертво было въ обширной высокой, блѣдно-зеленой окраски, комнатѣ, такъ все разрознено, разбито.... Что-то тяжелое, гнетущее носилось въ самомъ воздухѣ аудитор³и.... Едва слышенъ былъ отрывистый, тих³й говоръ двухъ-трехъ студентовъ. Но вотъ стихъ и послѣдн³й шорохъ. На кафедру взошелъ профессоръ статистики.

   - И что же онъ молчитъ? удивился Васил³й Андреевичъ. Да нѣтъ!... Не можетъ же быть, чтобъ молчалъ столько времени?!.. Скажите, г. профессоръ началъ лекц³ю? обратился онъ къ сидѣвшему рядомъ студенту.

   - Какъ же.... Развѣ вы не видите?

   Бояриновъ сконфузился за свою разсѣянность и теперь внимательно посмотрѣлъ на профессора.... Да, онъ говорилъ!... Это видно было, что онъ говорилъ. Его полныя, мясистыя губы, хотя и медленно, лѣниво, но все жъ таки отъ времени до времени очевидно шевелились.... Бояринову казалось, что почтенный профессоръ засыпалъ все глубже и глубже и что его губы шевелились вовсе не потому, чтобы онъ хотѣлъ ими шевелить, а машинально, лишь по привычкѣ шевелиться въ опредѣленный часъ.... Такъ это-то горячее, развитое, мощное, профессорское слово, котораго онъ ожидалъ столько времеви и съ такимъ лихорадочнымъ нетерпѣн³емъ! Ему стало невыносимо грустно... прошло какихъ-нибудь полчаса, а ему уже казалось, что онъ и ночевалъ въ аудитор³и, и терпѣливо переживаетъ въ ней теперь безъ всякаго дѣла и безъ малѣйшаго интереса второй день.... Но за нимъ, этимъ соннымъ профессоромъ, долженъ былъ читать профессоръ римскаго права.

   Бояриновъ и прежде, задолго до вступлен³я въ университетъ, слыхалъ объ немъ, какъ о весьма талантливомъ человѣкѣ и профессорѣ, глубоко изучившимъ свой предметъ.

   Минуты проходили за минутами. Говоръ усиливался, а все еще никого не видно было въ корридорѣ.... Но вотъ впереди, въ нѣсколькихъ шагахъ отъ него, разомъ порвались голоса, и среди незначительной группы студентовъ, покачиваясь изъ стороны въ сторону, зорко всматриваясь въ окружавш³я лица, медленно подходилъ къ кафедрѣ маленькаго роста, прекловныхъ лѣтъ человѣкъ, въ черномъ, двубортномъ, на всѣ пуговицы застегнутомъ сюртукѣ.... Бояринову удалось занять теперь мѣсто на первой скамьѣ....

   Онъ замеръ во взглядѣ на профессора. Умомъ свѣтился изъ-подъ нависшихъ, густыхъ темно-сѣрыхъ бровей пронизывающ³й взглядъ маленькихъ, въ высшей степени оживленныхъ глазъ профессора. Онъ медленно досталъ изъ боковаго кармана сюртука клѣтчатый платокъ, провелъ имъ по лбу, по глазамъ и, сжавъ въ рукѣ, понурилъ голову, задумался.... На лбу еще рѣзче обозначились, точно врѣзались въ него, глубок³я морщины. Но вотъ онъ быстро поднялъ голову, опять оглянулъ аудитор³ю съ такою прозорливостью, какъ будто всѣхъ и каждаго созналъ въ этотъ мигъ и, громко откашлянувшись, началъ съ изложен³я своего, въ высшей степени характернаго, взгляда на способъ выражен³я мысли вообще.... Онъ говорилъ отчетливо, ясно, нѣсколько отрывисто. Онъ высказалъ, что есть два языка: есть общ³й языкъ, баб³й языкъ, такъ сказать, базарный, языкъ всѣмъ доступный, языкъ, лишенный всякой отчетливости и, слѣдовательно, вовсе не свойственный наукѣ, требующей языка инаго, яснаго, образнаго и живаго, словомъ, языка художественнаго.... Затѣмъ онъ перешелъ къ общему взгляду на истор³ю Римскаго права. Тутъ онъ какъ будто переродился, выпрямился, точно выросъ.... Въ глазахъ загорѣлся какой-то особый, лихорадочный огонь, морщины сгладились, всею его фигурою какъ будто въ одинъ мигъ овладѣло живое, мощное сознан³е высокаго значен³я глубоко прочувствованныхъ истинъ науки. Не отрывая глазъ отъ кафедры, нервно, на лету, схватывалъ Бояриновъ каждое его слово. Да, иначе и нельзя бы было слѣдить за нимъ. И все, все увлекало въ немъ: и голосъ, и дикц³я, и образность представлен³й, и красота, и бѣглость оживленныхъ переходовъ въ изложен³и. По мѣрѣ развит³я мысли, росъ, крѣпъ и поднимался его голосъ....

   Нервный холодъ пронизалъ Бояринова. Дрогнули задн³е ряды, тѣснимые ими подались передн³е, и плотною стѣною окружили студенты кафедру талантливаго профессора. Но вотъ онъ стихъ.... Точно замеръ въ глубинѣ вызванныхъ имъ же самимъ мыслей и понят³й, и въ ровномъ, плавномъ словѣ, окинувъ бѣглымъ взглядомъ все прочитанное, съ поразительн³ю отчетливостью, съ истинною художественностью, означилъ вь немъ и границы пер³одовъ, и господствующ³е въ нихъ моменты.... Замолкъ профессоръ, давно уже вышелъ изъ аудитор³и, а Бояриновъ все еще сидѣлъ на прежнемъ мѣстѣ, все еще какъ будто слышалъ его, все яснѣе, все глубже проникалъ сознан³емъ въ очерченный имъ предметъ.

  

  

   И отчего жъ бы ему не быть со временемъ профессоромъ Крыловымъ?... Нѣтъ, профессоромъ быть скучно. Изъ года въ годъ все тотъ же предметъ, по опредѣленнымъ часамъ и изо дня въ день обязательныя чтен³я.... А что можетъ быть непр³ятнѣе сознан³я, что я обязанъ, что долженъ?... Нѣтъ.... Никогда не будетъ профессоромъ.... Но на какомъ бы поприщѣ не выступилъ, все-таки онъ добьется его высоты, его стройной, дивной системы, его живаго, образнаго слова, этой мощи, этой гордой увѣренности въ себѣ и въ правоту своего честнаго дѣла.... Да!... Онъ это можетъ, онъ этого достигнетъ.... И какъ прежде, съ глазу на глазъ съ Вѣрою Павловною, воображалъ себя дѣйствительнымъ Русланомъ, такъ и теперь уже поднялся до Крылова и такъ кружилась голова, такъ усиленно билось сердце въ живыхъ образахъ разгоряченнаго воображен³я.

   Бояриновъ какъ-то особенно громко позвонилъ въ этотъ вечеръ у дверей квартиры Гордѣевыхъ-Узловыхъ. Онъ такъ былъ гордъ собою въ этотъ день, такъ лихорадочно тянуло его какъ можно скорѣе подѣлиться своими впечатлѣн³ями, попытаться передать и ей, и имъ, этимъ хорошимъ, добрымъ, такъ живо сочувствующимъ ему людямъ, хотя въ сжатыхъ чертахъ, лекц³ю профессора Крылова.... И ему удалось.... Удалось даже съ большимъ успѣхомъ, чѣмъ онъ надѣялся.... Надъ стаканомъ чаю, за круглымъ столомъ, рядомъ съ княжною Еленою, въ лихорадочномъ, порывистомъ словѣ, блѣдный, съ блестящими глазами, и ясно, и отчетливо передалъ онъ содержан³е лекц³и.... Кончилъ, вздохнулъ, осмотрѣлся.... Княгиня медленно вытирала чайную ложку.... Она какъ будто и забыла, что держитъ ее.... Князь, опершисъ локтемъ о столъ, внимательно, зорко всматривался въ него, какъ будто ни то гадалъ его будущее, ни то сравнивалъ его настоящее съ тѣмъ, что онъ обѣщалъ и дѣйствительно могъ дать. За спущенными рѣсницами не видно было глазъ княжны Елены; но такъ волновалась ея грудь, такимъ живымъ румянцемъ рдѣлась кровь въ лицѣ.

   - Я никакъ не ожидала, что вы обладаете такимъ даромъ слова, - улыбаясь, отнеслась къ нему княжна Софья.

   Вѣдь еще въ первый разъ въ жизни эта гордячка похвалила его!... Бояриновъ, возвратившись домой, не могъ заснуть до свѣта: такимъ отраднымъ чувствомъ сказались въ немъ пережитаго вечера впечатлѣн³я.

  

  

   Васил³й Андреевичъ въ полномъ смыслѣ слова наслаждался жизн³ю. Онъ разошелся окончательно съ Шилковымъ, забылъ балы, театръ и маскарады. Онъ аккуратно посѣщалъ лекц³и, съ прежнимъ, даже еще съ большимъ увлечен³емъ слушалъ профессора Крылова и не безъ удовольств³я слѣдилъ за яснымъ, спокойнымъ, постепенно уходившимъ въ глубь истор³и, изложен³емъ профессора Соловьева. Княжна съ каждымъ днемъ все болѣе и болѣе привязывалась къ нему.... Но.... безмятежное счаст³е.... не всегда ли только мигъ на землѣ?!.

   Наступилъ мартъ мѣсяцъ. Мелькнула масляница, начался Велик³й постъ.... Какая-то особенная, исключительная тишина водворилась въ домѣ Гордѣевыхъ-Узловыхъ.... Замолкли звонки въ передней.... Не было слышно болѣе ни смѣха, ни громкаго веселаго говора.... Изрѣдко только тамъ, гдѣ-то въ дальнихъ углахъ дома, судорожно вырвется, какъ бы выведенный изъ терпѣн³я деспотизмомъ тишины, веселый смѣхъ или громк³й голосъ и снова смолкнетъ, точно замретъ въ просторѣ обширныхъ, пустыхъ комнатъ. Ничѣмъ необъяснимая холодность княжны угнетала Бояринова. Она избѣгала его взгляда, все чаще и чаще задумывалась, и въ ея сближенныхъ, тонкихъ бровяхъ отчетливо залегала печать грусти.... Васил³й Андреевичъ страдалъ и за себя, и еще больше за нее.... Ему вспомнилась Наташа.... И вниман³е, и нѣжность ея къ нему.... И вслѣдъ затѣмъ разрывъ, разрывъ быстрый, ничѣмъ необъяснимый.- Такъ неужели и тутъ?!.. Неужели и княжна признала его мальчикомъ и отойдетъ отъ него, отойдетъ навсегда?!.. Нѣтъ!... Онъ не вынесетъ этого.... Онъ.... тогда покончитъ съ собою!... И какъ не пытался Васил³й Андреевичъ узнать отъ княжны причину перемѣны ея къ нему, ничего не могъ достигнуть, все разбивалось о холодный отвѣтъ княжны: "я все та же.... Вамъ только важется.... право все та же!" Но почему-же она не могла смотрѣть ему въ глаза, почему такъ дрожалъ ея голосъ, почему мѣнялась въ лицѣ и, жалуясь на головную боль, тотчасъ же уходила къ себѣ, на верхъ, чтобъ ужъ больше и не видѣть его въ этотъ вечеръ?...

   Все померкло.... Глухая тоска овладѣла имъ.... Онъ бросилъ занят³я, и днемъ и ночью только и думалъ о княжнѣ.... И никогда еще такъ, какъ казалось ему въ тѣ минуты не страдалъ по ней, никогда такъ лихорадочно не любилъ ее.... Вмѣсто того, чтобъ бывать въ домѣ Гордѣевыхъ-Узловыхъ рѣже, чтобъ этимъ хотя испытать княжну, онъ сталъ ходить въ нимъ изо дня въ день, надѣясь вызвать ее на объяснен³е, все почему-то допуская, что она до прежнему любитъ его.... Да и въ самомъ дѣлѣ, - почему-жъ бы ей ни съ того, ни съ сего, такъ разойтись съ нимъ?... Полюбила другаго?... Нѣтъ!... Рѣшительно нѣтъ никого и въ виду.... Чѣмъ-нибудь особеннымъ возбудилъ онъ ея гнѣвъ? Тоже нѣтъ!... Она ни въ чемъ, положительно ни въ чемъ, не упрекала его.... Напротивъ, она теперь все чаще и чаще говорила, что молитъ Бога лишь объ одномъ, чтобъ онъ всегда остался такимъ, какъ былъ теперь.... А если молитъ за него, такъ значитъ любитъ!... Если желаетъ, чтобъ всегда остался такимъ, такъ значитъ во всемъ оправдываетъ его!... Но отчего же тогда ей такъ тяжело съ нимъ, отчего, очевидно, она стала избѣгать его?!... Все болѣе и болѣе сбивался Васил³й Андреевичъ.... Да и она вообще измѣнилась.... перестала играть, почти никогда не улыбалась.... Рѣдко ласкала своего любимца Нерона.... нервно вздрагивала при каждомъ, теперь въ высшей степени рѣдкомъ звонкѣ въ ихъ домѣ... Какъ будто чего-то опасалась, какъ будто съ минуты на минуту ожидада бѣды.... Но никто, повидимому, не замѣчалъ этой перемѣны.... Только Матильда Карловна, во время вечерняго чая, почти не спускала съ нея глазъ и, нерѣдко, задумчиво всматриваясь въ выражен³е ея замѣтно поблѣднѣвшаго за это послѣднее время лица, грустно покачивала головою. Да и въ домѣ вообще было что-то то да не то.... Князь былъ только прежн³й. Княгиня перестала его соблазнять то воздушнымъ пирогомъ, то поджаренною на сковородѣ грешневою кашею, княжна Софья своимъ поведен³емъ положительно давала Бояринову почувствовать, что онъ лишн³й и всѣмъ надоѣлъ. Какъ-то разъ вечеромъ, въ исходѣ второй недѣли поста, Бояриновъ одинъ былъ въ залѣ съ княжною.... Княжна, по обыкновен³ю, дѣлая видъ, что не замѣчаетъ его, задумчиво перебирала листы нотъ у рояля....

   - Княжна!... Да Бога же ради!... Что съ вами? Вѣдь васъ узнать нельзя, вѣдь вы худѣете съ каждымъ днемъ!... Скажите мнѣ, что я сталъ тяжелъ вамъ, но скажите прямо, откровенно и, повѣрьте.... какъ бы ни было мнѣ тяжело!... Быть можетъ, родители... быть можетъ, сестра ваша... быть можетъ, вы сами за что-нибудь противъ меня.... Я.... Моя нога не переступитъ больше порога дома вашего.

   - Ахъ, Вася! точно простонала княжна и такъ быстро отвернулась отъ него.

   - Но, княжна, развѣ вы забыли, что вся моя жизнь лишь мечта счаст³я вашего! нервно схватывая ея руку своею холодною рукою, чуть слышно прошепталъ Бояриновъ.

   Княжна даже не взглянула на него и, рѣзко вырвавъ руку, быстро вышла изъ залы.... Изъ будуара княгини донесся рѣзк³й, точно надорванный голосъ, очевидно раздраженнаго князя:

   - И пусть!... Пусть ея воля!... Пусть твоя воля!... Но, я?... Я.... Князь Гордѣевъ-Узловъ, я, вѣрный правдѣ и долгу чести, никогда не оскверню руки моей, никогда не благословлю дочь мою на продажу!... Слышишь ли, никогда!

   - Да развѣ я тебѣ о томъ говорю, Поль!... Я прошу тебя только не прятаться отъ Треухова! Онъ человѣкъ богатый, съ положен³емъ.... и что онъ подумаетъ?

   - Пусть онъ думаетъ, что онъ хочетъ!... Мнѣ плевать!... А если онъ будетъ по прежнему лазить къ намъ, такъ я самъ къ нему выйду и скажу, что меня нѣтъ дома! еще рѣзче, еще взволнованнѣе кричалъ онъ.

   "Треуховъ, Треуховъ!..." силился вспомнить Бояриновъ, пока наконецъ въ немъ, точно сквозь сонъ, не ноднялась, не очертилась изсохшая, худощавая фигура, маленькаго роста человѣка всегда въ бархатной двубортной виз³³ткѣ, въ. бархатныхъ сапогахъ, съ сѣдою, какъ лунь, головою, маленькими, бойкими, маслянистыми глазками, старчески отвислыми губами, приторною улыбочкою на нихъ.... Онъ теперь вспомнилъ, что за послѣднее время эта отвратительная фигура, по словамъ дворецкаго Семена, все чаще и чаще бывала у Гордѣевыхъ по утрамъ. Но тогда онъ не придалъ этому никакого значен³я.... Вспомнилъ, что княжна Софья какъ-то на балѣ въ Дворянскомъ клубѣ, гдѣ были въ тотъ вечеръ всѣ они, особенно была съ нимъ любезна.... Вспомнилъ, какъ въ тотъ же вечеръ, точно что воруя, неслышными шажками подкрался онъ къ княжнѣ Еленѣ, и какъ выпрямилась, роблѣднѣла княжна подъ слюняво-приторной улыбкой его странно дрожавшихъ надъ нею губъ.

  

  

   Всю слѣдующую ночь снился Бояринову Треуховъ.... Вотъ, крадучись неслышными шажками, кружитъ онъ вокругъ княжны и пожираетъ ея плечи, ея лихорадочно вздымающуюоя грудь своими маслянистыми глазами. Точно приговоренная къ смерти, блѣдная, съ отчетливымъ выражен³емъ затаенной, глубокой печали на лицѣ, склонивши голову, не смѣя уйдти, не смѣя взглянуть на Треухова, сидитъ княжна.... безпомощная на креслѣ своей большой, малиновой гостиной, въ томъ самомъ углѣ, въ которомъ мечтала она о счаст³и съ нимъ.... Съ нимъ!... А онъ?! Что же онъ?!... Онъ какъ будто и не сознаетъ ея отчаяннаго положен³я, не сознаетъ и не хочетъ сознать?! Видитъ, что она тонетъ и даже не протянетъ ей руки! А она тонетъ!... Тонетъ въ тѣхъ самыхъ волнахъ корысти, сладостраст³я и обмана, что снились ему въ эту страшную, младенческую ночь.... Это не онъ тонулъ тогда, а она... Княжна!.... Не его сбросила Наташа, а онъ ее.... Княжну!... Но нѣтъ!... Онъ - не Наташа!... Онъ самъ погибнетъ, но не допуститъ этого негодяя, этого отвратительнаго гада-сластолюбца убить въ ней, задушить своими костлявыми руками полную надеждъ, чаръ и прелестей жизни.... И ему поможетъ въ этомъ... поможетъ самъ князь!... Онъ честный, онъ вѣрный правдѣ!

   Васил³й Андреевичъ не пошелъ на лекц³ю, но онъ не рѣшился незваннымъ идти и къ обѣду Гордѣевыхъ.... "Онъ пойдетъ вечеромъ и во что бы то ни стало спасетъ ее!... Но, какъ же спасетъ?... Вѣдь она же сама хочетъ, она рѣшилась!... На что рѣшилась?... На продажу, на торгъ своею молодостью?... Кто?... Она.... Княжна?..." И Васил³й Андреевичъ порывисто, громко разсмѣялся.... "Не она!... Нѣтъ, нѣтъ!... Она этого никогда не сдѣлаетъ, она не въ силахъ!... Но ее убѣдятъ, ее продадутъ!... И она ради спасен³я семьи, ради глупыхъ выдумокъ этой отвратительной княжны Софьи, съ закрытыми глазами бросится въ руки гада!... Но что за поводъ, что за причина?... Въ чемъ же тутъ ей спасен³е?... И откуда-жъ эта бѣда?..." И голова горѣла, какъ въ огнѣ, кружились, путались, перебивались мысли.... "Одно было ясно!... Онъ самъ погибнетъ, онъ умретъ за нее, если это нужно, умретъ съ наслажден³емъ, умретъ, благословляя свой удѣлъ, но она никогда не будетъ женою этого чувственнаго, отвратительнаго гада. Онъ не допуститъ его осквернить ее!..." Васил³й Андреевичъ не пошелъ и къ обѣду.... И все тянулся, и тянулся невыносимый день.... Въ передней раздался звонокъ. Онъ подошелъ съ лѣстницѣ, нервно прислушался, но и самъ не могъ отдать себѣ отчета, почему ему казалось, что это непремѣнно что-нибудь касалось княжны. Въ дѣвичьей, уже подъ лѣстницею, кто-то осторожно, даже робко, переступалъ, подходилъ въ ея нижнимъ ступенькамъ.

   - Кто тамъ?

   - Это я.... ваше с³ятельство, шепотомъ отозвался лакей Гордѣевыхъ - Иванъ, почему-то давно уже утвердивш³й Бояринова въ княжескомъ достоинствѣ.

   - Письмо-съ! протягивая съ нему маленьк³й конвертъ, еще тише добавилъ онъ.- Да приказала княжна, чтобы никто не зналъ, что я былъ у вашего с³ятельства.

   Васил³й Андреевичъ дрожащими отъ волнен³я руками вскрылъ конвертъ и прочелъ:

   "Въ 6 часовъ будьте на Никитскомъ бульварѣ, у выхода къ Никитскимъ воротамъ. Елена."

   Первымъ движен³емъ его было броситься на шею къ Ивану, обнять его, расцѣловать, но еще въ немъ было на столько созван³я, чтобы побѣдить въ себѣ этотъ порывъ и, суетливо доставъ изъ портмоне рублевую бумажку, онъ торопливо сунулъ ее въ руку посланнаго.

   - Скажи княжнѣ, что хорошо.

   Иванъ ушелъ. Быстро ходилъ Бояриновъ по своимъ двумъ комнатамъ, крайне волнуясь, спрашивая самаго себя, что бы это значило, съ добру или съ худу?... Но такъ ли, иначе ли, а все лучше!... Онъ ее увидитъ и все, все скажетъ ей!... Но сколько разъ ни смотрѣлъ онъ на часы, все еще далеко было до желаннаго часа... Да отчего же ему быть именно въ 6?... Отчего не раньше? Вѣдь тамъ же лучше, чѣмъ здѣсь, въ душныхъ комнатахъ.... И притомъ, этотъ конецъ бульвара, этотъ выходъ къ Никитскимъ воротамъ съ ихъ стороны такъ манилъ его теперь, такъ много обѣщалъ ему.... И Васил³й Андреевичъ, нервно скомкавъ шапку, неслышно, безъ малѣйшаго шума, спустился съ лѣстницы.

  

  

   Въ разсыпную, тускло горѣли фонари у Никитскихъ воротъ... Трудно было различать лица даже и въ нѣсколькихъ шагахъ отъ нихъ. Кто-то прошелъ, поскользнулся и такъ крѣпко ударилъ локтемъ Васил³я Андреевича, что онъ едва устоялъ да ногахъ.

   "Гей!" громко крикнулъ съ козелъ кареты кучеръ. Васил³й Андреевичъ встрепенулся, зорко всмотрѣлся въ него, подошелъ къ самому фонарю у выхода. Карета поровнялась и, покачиваясь изъ стороны въ сторону, проѣхала мимо.... Онъ быстро вынулъ часы. Уже 10 минутъ седьмаго.... Странно.... Часы его минута въ минуту съ часами Гордѣевыхъ.... Онъ повѣрилъ еще только вчера, и княжна такъ аккуратна.... Но онъ не можетъ ѣхать къ нимъ.... Онъ долженъ побѣдить свое нетерпѣн³е.... Долженъ ждать хотя бы и два, и три часа.... Подъ самымъ фонаремъ у угла Никитской мелькнула въ одиночныхъ саняхъ женская тѣнь.... Такъ громко застучало сердце въ груди.... Да.... это кар³й!.... это его развалистыя, степенный бѣгъ!... Ближе и ближе.... Княжна.... Она смотрѣла прямо на него и все-жъ таки не замѣчала - и темно, и притомъ она близорука.

   - Княжна! быстро обходя сани, почти вскрикнулъ онъ.

   - А!... Ну, вотъ!... А я такъ боялась, что вы не будетѣ аккуратны. Садитесь, скорѣй, ѣдемъ! не протягивая руки, торопила она.

   - Придетъ же вамъ въ голову.... Да я уже здѣсь около двухъ часовъ, садясь въ сани, говорилъ Бояриновъ.

   - Куда прикажете, ваше с³ятельство?

   - Къ Иверскимъ воротамъ!...Пожалуйста, поскорѣй, Андрей!

   "Къ Иверскимъ воротамъ. Поскорѣй!...Какъ это все странно!" на лету соображалъ онъ.

   - Зачѣмъ съ Иверскимъ воротамъ, княжна?

   - Зачѣмъ? медленно повторила княжна и занялась, такъ низко опустила голову, какъ будто ей было совѣстно сознаться, куда и сама ѣхала, и его везла.

   - Богу молиться! спохватилась вдругъ и разсмѣялась громко на всю улицу....

   "Что съ ней?" и такъ страшно стало ему за княжну, такъ жаль ее, такою ноющею болью защемился въ груди этотъ ничѣмъ необъяснимый смѣхъ.... Смѣхъ чуть ли не надъ самою молитвою!... Молитвою, въ которой всегда такъ горячо, съ такою теплою вѣрою свазывалась передъ нимъ княжна.

   - Княжна, что съ вами?

   - Ничего.

   - Но что за странный смѣхъ?

   - Странный! и княжна опять усмѣхнулась. Вовсе не странный!... Мнѣ очень весело сегодня!... Вотъ и все.... Я... и снова порвалась. Глаза есть и уши есть.... Сами узнаете.... Вотъ сейчасъ.... Вонъ видите.... часовня.... вонъ.... идемъ!... Видите?... Большой такой, и она опять засмѣялась.

   Кар³й должно быть давно зналъ этотъ домъ.... Подбѣгая къ закрытымъ воротамъ, онъ, видимо, сдержалъ шагъ.... Бояриновъ даже не успѣлъ поддержать княжну: такъ быстро вышла она изъ саней. Прошла впередъ.... нервно дернула за деревянную на веревкѣ палочку запертой калитки.... Что-то недоброе сказывалось во всемъ этомъ. Слабый, фонарный свѣтъ упалъ на лицо княжны.... Онъ теперь только замѣтилъ, какъ красны были ея глаза, какими пятнами горѣло лицо.

   - Кто тамъ? окликнулъ за калиткой грубый голосъ.

   - Княжна.... Гордѣева, едва могла она отвѣтить, но такъ тихо, что и не разслышалъ сторожъ.

   - Кто? уже съ раздражен³емъ, повторилъ тотъ же голосъ. Ни днемъ, ни ночью нѣтъ спокоя!.. Шляются, шляются.

   - Негодяй! сорвалъ Бояриновъ.

   - Что вы! судорожно схватывая его за руку, испугалась княжна.

   - Княжна Гордѣева! на сколько могла громко и отчетливо повторила она.

   - Виноватъ, ваше с³ятельство. Мнѣ не въ домекъ, - уже мягко отозвался тотъ же голосъ и въ тотъ же мигъ у калитки завертѣлся въ замкѣ тяжелый ключъ.... Добро пожаловать, ваше с³ятельство!

   - Можно?

   - Вашему с³ятельству въ кажинное время можно! - княжна быстро вынула портмоне, что-то достала, сунула въ руку привратнику и быстро прошла впередъ. Бояриновъ едва поспѣвалъ слѣдовать за нею.

   - Вотъ здѣсь.... Ступеньки.... Не упадите! предостерегла она и въ ту же минуту исчезла подъ темнымъ сводомъ нижняго этажа неосвѣщеннаго корридора этого страннаго дома.... дома мрака и неволи.

   - Ай Настастья, ай Настасья.... Отворяй-ка ворота! глуха доносился откуда-то, точно изъ затхлаго подземелья, мужской, надорванный, хриплый голосъ...

   - Боже мой, Боже!... Дай мнѣ силы! отчетливо прошептала княжна. .

   Бояриновъ дрожалъ, какъ въ лихорадкѣ. Но не время теряться. Надо было быть готовымъ, съ мкнуты на минуту поддержать ее.... Онъ чувствовалъ, что она съ мига да мигъ, теряла и присутств³е духа, и бодрость.... Что-то тяжелое, невыносимо давившее, ожидало ихъ тамъ, за этимъ темнымъ сводомъ...

   - Дверь? опять послышался слабый голосъ княжны.

   - Точно такъ, ваше с³ятельство, отвѣхилъ привратникъ, и въ тотъ же мигъ его широкоплечая фигура въ заячьей шубѣ слабо освѣтилась.... Ни то дымъ, ни то чадъ стоялъ впереди - Бояриновъ быстро поравнялся. Княжна остановидась у порога, тяжело перевела духъ....

   - Я бы рада отворила! съ злобнымъ упорствомъ, видимо желая казаться и веселымъ, и оживленнымъ, выводилъ, тотъ же голосъ.... И такъ отчетливо теперь, такъ задорно, то скрипя, то взвизгивая, неслись звуки точно подавленной дикою силою скрипки.

   - Какъ бы пройти.... чтобъ онъ насъ не замѣтилъ, - перебивая слово словомъ, прошептала княжна почти на ухо Бояринову. Васил³й Андреевичъ заглянулъ по голосу.... Со скрипкой въ рукахъ, судорожно прижимая ее къ груди небритымъ подбородкомъ, старательно елозилъ по струнамъ красивый пожилой брюнетъ. "Буйный вѣтеръ въ лицо бьетъ!" и онь затрясся, такъ лихо повелъ плечами, такъ широко, безмысленно посмотрѣлъ въ упоръ на Бояринова своими большими, выразительными, черными глазами.... Орлиный, гордый носъ.... Тонкая, бѣлая рука.... И опять потупился, опять уже молча и еще настойчивее, заёлозилъ смычкомъ по струнамъ....

   - Несчастный!... Не могу его видѣть! прошептала княжна.

   - Идите, идите... Онъ не смотритъ.

   Вышли опять въ темный корридоръ.

   - Помолись, милый другъ, за меня, - долетѣлъ молодой, полный силы теноръ и порвался, точно въ слезахъ потонулъ.

   - Узнаете? пр³остановившись, вдругъ вскрикнула княжна и опять захохотала, судорожно сжавъ его руку.

   Дверь широко распахнулась. При свѣтѣ двухъ свѣчей отчетливо обрисоволась стройная фигура князя Михаила.... И какою живой радостью засвѣтились его глаза! Онъ бросился къ ней и порывисто обнялъ ее. Княжна тихо отстранила его....

   - Я достала деньги.... Ты свободенъ, Миша.

   - О, Лина, Лина!... Когда-жъ, когда за всѣхъ насъ, благословитъ тебя Богъ счастьемъ?!

   Князь зарыдалъ. Тихо плакала княжна. Опершись о столъ обѣими руками, глазами, полными слезъ, точно молился на нее блѣдный Бояриновъ.

  

  

   Да!... Онъ молился на нее въ эти минуты! Все, что было въ немъ святаго, честнаго, правдиваго, все соединило его съ нею.... Тихимъ, свѣтлымъ, радостнымъ чувствомъ волновалась его грудь, и самую вѣчность предощущалъ онъ въ немъ, этомъ высочайшемъ, совершеннѣйшемъ, дивномъ наслажден³и... Княжна не была для него болѣе женщиною.... Она была ангеломъ, который, жертвуя счаст³емъ, жертвуя жизнью, спасалъ брата отъ ранней смерти, спасалъ его честь, а вмѣстѣ съ нимъ, семью, отца-старика отъ позора!... Теперь все ясно было ему.... Княжна не разлюбила его, она только подавляла въ себѣ это чувство ради спасен³я брата, она.... она продавалась для спасен³я чссти семьи!.. Но кто-жъ допуститъ это!... Онъ вырветъ ее изъ костлявыхъ, ненавистныхъ рукъ, какихъ бы жертвъ, какихъ бы усил³й для этого не потребовалось!... Онъ все превозможетъ все поборетъ.... Богъ за всѣхъ за нихъ, за него самого даруетъ ей счаст³е!... Онъ не могъ говорить.... Онъ только чувствовалъ, какъ съ каждымъ шагомъ, подходя къ воротамъ, все крѣпче и крѣпче налегала княжна на его руку своею дрожащею, слабою рукою.... Какъ будто инстинктивно искала она въ немъ себѣ опоры.

  

  

   - Я такъ разстроена!... Я не могу ѣхать домой!... Прикажите къ Коваленко! съ трудомъ переводя духъ, проговорила она у калитки.

   - Къ Коваленко, приказалъ онъ, внимательно окутывая ей ноги пледомъ. Княжна даже забыла надѣть теплые полусапожки: такъ спѣшила обрадовать брата.... Кар³й тронулся.... Опять замелькали дома, фонари, извощики, кареты.... Бояриновъ и самъ не могъ отдать себѣ отчета, почему ему такъ страшно было за княжну, почему казалось, что вотъ, вотъ и ея не станетъ, уйдетъ, уйдетъ навсегда и отъ него, и отъ другихъ. Онъ инстинктивно схватилъ рукою ея тал³ю. Княжна не сопротивлялась. Она какъ будто желала этого, она даже нѣсколько нагнулась къ нему.

   - Княжна!

   - Что?

   - Сегодня должно быть все кончено.

   - Да! какъ бы самой себѣ, скорѣе, чѣмъ ему, отвѣтила княжна. Она очевидно не поняла его.

   - То-есть какъ это: да?

   - Да!... Я рѣшилась!... Это такъ будетъ, не можетъ быть нначе... Этого всѣ хотятъ!... Это такъ должно быть!

   - Что должно быть? нервно перебилъ Бояриновъ.

   - Я.... и ей не хватило воздуха. Я должна быть женою Треухова.

   - Никогда не будетъ этого, княжна.... моя жизнь порукой вамъ!

   - Въ чемъ?

   - Въ томъ, что вы никогда, никогда не будете женою Треухова.

   - А если я дала слово? едва слышно прошептала она.

   - Такъ вы его возьмете назадъ.

   - Не могу, едва разслышалъ онъ.

   - Это почему?

   Княжна не отвѣтила.

   - Такъ что же, княжна?... Почему? лихорадочно настаивалъ Бояриновъ.

   - Такъ.... такъ! тихо отстраняя его руку, уклонилась она.

   Кар³й поравнялся съ окнами дома Коваленко. Въ передней, залѣ и гостиной былъ свѣтъ.

   - И вдругъ тамъ кто-нибудь есть?

   - Нѣтъ, едва ли!... У нихъ рѣдко кто бываетъ.

   Сани остановились, Васил³й Андреевичъ позвонилъ.

   - У васъ гости? спросилъ онъ Андреева.

   - Никакъ нѣтъ, ваше благород³е.

   Бояриновъ вздохнулъ, точно камень спалъ съ сердца. Княжна быстро вышла изъ саней.

   - Наконецъ-то, княжна!.. Я уже безпокоилась. Завтра утромъ хотѣла къ вамъ, - радостно встрѣтила Вѣра Павловна.

   - Вася, здравствуйте!.. Чего вы такой блѣдный?

   Княжна покраснѣла. Точно этотъ вопросъ касался не Васи, а ее самой... Она нервно сбросила шубку.

   - Да что съ вами? - Вѣра Павловна только теперь замѣтила, какими лихорадочными пятнами горѣло ея лицо.

   - Ничего... Это вамъ показалось, Вѣра Павловна, - силясь улыбнуться, едва слышно отозвалась княжна.

   - Ну и съ нимъ, конечно, такъ!.. Ничего! Вѣра Павловна указала на Васю и, охвативъ княжну за тал³ю, быстро вывела ее изъ передней.

   - Нѣтъ, княжна!.. Я уже давно замѣчаю что-то особенное и въ васъ, и въ немъ... Бога ради, будьте искренны, княжна!.. Идемте сейчасъ же ко мнѣ, и вы должны сказать мнѣ всю, всю правду, а онъ подождетъ въ гостиной, - и она быстро обернулась на слѣдовавшаго за ними шагъ за шагомъ Бояринова.

   - Я давно хотѣла поговорить съ вами, Вѣра Павловна. Если-бъ вы знали, какъ тяжело, какъ невыносимо тяжело мнѣ дышется за это время!- быстро, нервно проговорила княжна, едва закрылась за нею дверь спальни. Но я вѣрую, Богъ услышитъ мою молитву, Богъ поможетъ перенести ему это новое испытан³е!... Ему!.. Васѣ! съ трудомъ проговорила княжна. Вѣдь онъ...

   - Любитъ васъ, докончила Вѣра Павловна. Княжна вспыхнула.

   - Ну такъ что-жъ?! И слава Богу!..

   - Этого никогда не можетъ быть!.. И я пришла просить... васъ, чтобы вы поддержали его, Вѣра Павловна, - и опять порвался ея голосъ.- Я... сегодня... дала слово... Треухову, и она поблѣднѣла, выпрямилась.

   - Этой отвратительной, заживо разложившейся развалинѣ?!- отшатнувшись, вскрикнула Вѣра Павловна.

   - Да!

   - Но этого никогда не будетъ, княжна!... Васъ не допустятъ до этого...Ни отецъ, ни мать, ни я!.. Никто, никто!.. Ни одинъ честный человѣкъ въ м³рѣ.

   - Ахъ, Вѣра Павловна... Вы ничего не знаете... Я должна, понимаете, должна... Я взяла у него сегодня деньги, чтобъ спасти брата изъ... долговаго... и... и теперь я должна ...

   - Да полноте, княгиня!... Въ умѣ-ли вы?... Взяли - отдайте!.. Развѣ за деньги можно губить всю жизнь!.. О, нѣтъ, нѣтъ!.. Я не отецъ, я не матъ, но я бы съ радостью пошла сама съ сумою, лишь бы спасти васъ, княжна... И, наконецъ, это недостойно васъ, кнажна... вѣдь вы же не можете его любить, а вы должны притворяться, должны ласкать эту гадину.

   - Нѣтъ, Вѣра Павловна, нѣтъ!... Въ этомъ вы не правы!.. Мнѣ было бы противно смотрѣть на него, какъ на мужа... И я... я бы никогда... Я бы предпочла умереть, чѣмъ быть его женою... Но онъ далъ клятву... что будетъ мнѣ, какъ отецъ... Понимаете?.. Какъ отецъ... Онъ далъ въ этомъ клятву матери, сестрѣ.- Онѣ никогда не обманетъ меня!.. Но... я никогда не оскорблю его имени... Никогда не дамъ волю увлечен³ю. Я... Княжна порвалась.- Я буду много, много помогать... Я въ счастьи бѣдняковъ забудусь, Вѣра Павловна... Только его... его спасите!! Его помогите мнѣ утѣшить!

   - А вы!.. вы сами!.. Ваша жизнь, ваша молодость, княжна!.. И вы вѣрите, что онъ будетъ вамъ отцемъ? Вы вѣрите этой глупой сказкѣ?.. Родная мать повторяетъ вамъ ее!.. О, Боже, Боже!..

   - Такъ неужели вы думаете, Вѣра Павловна... что онъ... что онъ надѣется, что онъ... и княжна, судорожно сжавъ руку Вѣры Павловны, вся дрожа точно въ лихорадкѣ, широко открыла на нее свои въ эту минуту полные страха и ненависти глаза.

   - Да!.. И тутъ не можетъ быть вопроса! Но, вотъ вамъ рука моя порукой, княжна, что вы никогда не будете... Понимаете, что я, я, сторонняя вамъ, чужая, никогда не допущу васъ стать женою этого низкаго старикашки!

   Княжна, не опуская руки, лихорадочно слѣдила за Вѣрою Павловною... Какъ будто чувствовала въ эту минуту, что она и только одна она можетъ спасти ее...

   Вѣра Павловна тяжело перевела духъ.

   - Сколько вы взяли у него, княжна?

   - Три тысячи триста.

   - Завтра, въ 9 часовъ утра, я привезу вамъ деньги и вы при мнѣ напишите отказъ Треухову, - твердо, отчетливо проговорила Вѣра Павловна.

   - Какъ вы?.. Вы, Вѣра Павловна... Когда у меня бабушка... Тем...!

   Княжна не договорила... пошатнулась. Вѣра Павловна поддержала ее за тал³ю.

   - Да, княжна!.. Да!.. Вы спасли брата, вы спасли честь семьи, старика-отца отъ тяжкаго горя, такъ дайте же и мнѣ быть человѣкомъ!.. Дайте и мнѣ васъ на общую нашу радость!... Ахъ, княжна!... Я не мало страдала за Васю... И вы, только вы одна можете овладѣть имъ, можете спасти его, порывистаго, безхарактернаго, но и правдиваго, и честнаго... Имѣйте волю лишь надъ нимъ и онъ составитъ гордость вашу... И развѣ это опять не вашъ удѣлъ, не ваше назначен³е, княжна?!

   Княжна не слышала послѣднихъ словъ. Закрывъ лицо обѣими руками, тихо плакала она...

   - Ну, полноте, полноте, княгиня, успокойтесь! склоняя ей толову и тепло цѣлуя въ лобъ, точно благословляя этимъ поцѣлуемъ за мать, за отца на счаст³е, шептала Вѣра Павловна...

   - Вѣра Павловна?

   - Что, прелесть моя?

   - Здѣсь... такъ тихо, такъ хорошо.

   - И такъ недостаетъ его! улыбнувшись, договорила Вѣра Павловна и, поцѣловавъ княжну, вышла...

   Оставшись одна, княжна быстро вынула платокъ, нервно отерла имъ слезы, улыбнулась, посмотрѣла на образницу, перекрестилась... Въ кабинетѣ послышались шаги Васи, шорохъ платья Вѣры Павловны... Княжна хотѣла подняться... но, не совладѣвъ съ собою, опять опустилась на кровать... Бояриновъ у порога глазъ въ глазъ встрѣтился съ ея взглядомъ и такъ хорошо, такъ довѣрчиво, такъ свѣтло, такъ радостно смотрѣла она на него... Онъ понялъ. Не проронивъ ни слова, онъ приподнялъ ея нѣжную, какъ огонь, отъ волнен³я, горячую руку, поднесъ къ губамъ, поцѣловалъ.

   - Милый! чуть слышно проговорила княжна.

  

  

  

   Апрѣльское полуденное солнце, яркое, горячее, высоко стояло надъ бѣлѣющими подъ кровлями красной черепицы здан³ями, раскинутаго по обрывистымъ окраинамъ, скученнаго внутри, города Скалъ, главнаго въ губерн³и Садовой, столь извѣстной своимъ теплымъ, благодатнымъ климатомъ и роскошною растительностью. Городъ былъ нѣкогда крѣпостью и его воинственный, суровый духъ, похоронивъ себя въ ветхихъ разсѣлинахъ, сѣрыхъ и затхлыхъ простѣнкахъ средневѣковыхъ каменныхъ массъ, угрюмо-надмѣнно высматривалъ изъ мрачныхъ, мохомъ поросшихъ, отверст³й турецкихъ башень и колоссальныхъ крѣпостныхъ стѣнъ на небрежно слѣпленные изъ сѣраго грубаго камня дома и домишки неуклюж³е, угловатые, съ торчащими изъ самыхъ стѣнъ камнями, маленькими окнами, какими-то зеленовато-грязными заплатами вмѣсто стеколъ. Окруженный съ трехъ сторонъ глубокими оврагами, съ четвертой, южной, спуская свои каменные берега въ мутныя воды горнаго Глядича, онъ соединялся съ предмѣстьями, расположенными у его поднож³я уступами, съ низа до верха, одѣтыми въ густую зелень вишни и граба. По этимъ-то уступамъ, съ юго-восточной стороны города, начиная отъ середины скалы, пролегаютъ винтообразныя узк³я, тѣнистыя дорожки и, поднимаясь одна надъ другою, соединяютъ глухую чащу городскаго сада съ его открытою, широкою площадкою. Высокая, сквозная, чугунная рѣшетка, довольно изящной работы, отдѣляетъ садъ отъ смѣжной съ нимъ губернаторской площади.

   Въ саду было очень мало народа. По преимуществу дѣти, съ ихъ няньками и кормилицами. На самой крайней къ выходу скамейкѣ уже добрый часъ одиноко сидѣлъ худощавый, блѣднолицый, маленькаго роста, блондинъ, товарищъ губернскаго прокурора, Чириковъ. Отъ времени до времени лѣниво поднимая вѣки, онъ, какъ бы нехотя, всматривался въ мелькавш³я мимо лица и, опять поникая, еще внимательнѣе чертилъ на пескѣ тонкою, щегольскою тростью как³я-то фигуры. Трудно было угадать, что въ такой степени обособляло его отъ окружающаго: полнѣйшее ли равнодуш³е къ этому недоразвитому человѣчеству, или какой либо, особо волновавш³й его въ эту пору, интересъ, или просто тупость воспр³ят³й... Судя по одеждѣ, пр³емамъ и движен³ямъ, онъ былъ больше всего занятъ самимъ собою. Табачнаго цвѣта пальто съ бѣлыми, серебристыми крапинками отлично обрисовывало узкую въ плечахъ, соразмѣрную въ тал³и его фигуру; шляпа-цилиндръ, темно-зеленыя перчатки въ обтяжку, галстукъ бабочкой, съ кокетливо выправленными изъ-подъ пальто концами, небрежно брошенное на грудь въ золотой оправѣ pince-nez, словомъ, все изобличало въ немъ крайнюю, нѣжную къ себѣ заботливость. Онъ былъ одинъ, онъ ни чуть не интересовался окружавшею его толпою и между тѣмъ въ каждомъ его движен³и сказывалась разсчитанность, въ каждомъ пр³емѣ щепетильность. На каѳедральномъ соборѣ пробило два. Густымъ, протяжнымъ басомъ надъ скалою, глухимъ, прерывистымъ раскатомъ у подножья ея пронесся бой часовъ каѳедральнаго собора, пробившихъ два. Чириковъ зѣвнулъ, сладко потянулся и внимательно всмотрѣлся въ даль губернаторской площади....

   У входа въ садъ остановился извощич³й фаэтонъ, и въ ту же минуту по ступенькамъ каменной лѣстницы на площадку сада поднялась блондинка, маленькаго роста, вся въ черномъ. Бархатная кофта грац³озно обнимала ея полную тал³ю и широк³я, соразмѣрно развитыя, плечи... Она шла прямо къ скамьѣ. Движен³я ея, не смотря на излишнюю тучность, были легки и непринужденны... Это была жена предсѣдателя соединенной палаты, Марья Петровна Сытова.

   Замѣтивъ ее, Чириковъ чуть-чуть приподнялъ шляпу и, лѣниво вставъ съ своего мѣста, какъ бы не хотя пошелъ къ ней навстрѣчу.

   - Что?... вы все еще гримасничаете? подавая ему свою пухлую, нѣжную руку, улыбнулась она.

   - Если только быть нерасположеннымъ, значитъ - гримасничать, досадливо отвѣтилъ Чиривовъ.

   - Но съ вами силъ нѣтъ, Алексѣй Степановичъ!... Ну за что вы злитесь?... Чѣмъ же я виновата, что васъ каждый день что-то кусаетъ?... А между тѣмъ вы дуетесь, дуетесь безъ конца на всѣхъ, на все и даже на меня... Это безсовѣстно! и она рѣзко отвернулась.

   - Ну и пусть безсовѣстно, пусть гримасничаю, а все жъ таки ни для кого ломать себя не стану, сухо отвѣтилъ онъ.

   - Ни даже для меня? медленно, ударяя на каждое слово, проговорила она.

   - Ни даже!

   - Добраго утра, Марья Петровна, съ полуулыбочкою прогововорилъ подошедш³й молодой человѣкъ, высок³й, въ фуражкѣ съ краснымъ околышемъ и въ высшей степени пронырливымъ выражен³емъ слегка сощуренныхъ глазъ. Это былъ чиновникъ особыхъ поручен³й Чижевск³й.

   - Ну, что новаго тамъ.... у его с³ятельства? спросилъ Чириковъ.

   - Новаго много и даже.... весьма интереснаго, опускаясь на скамью по лѣвую руку Сытовой и поправляя очки, медленно, какъ бы наслаждаясь лихорадочнымъ нетерпѣн³емъ своего друга, проговорилъ Чижевск³й. Во-первыхъ, губернаторъ человѣкъ, - началъ онъ, едва примѣтно шевеля губами и какъ бы процѣживая всякое слово черезъ зубы, - весьма серьезный, устойчивый.... Его ужъ не собьешь, какъ этого, нашего, Бож³ею милостью, въ сенатѣ почившаго... Во-вторыхъ проектируются повышен³я и больш³я перемѣны, какъ въ составѣ губернскаго правлен³я, такъи въ полиц³и.... Въ-третьихъ.... и Чижевск³й, п