Иогель Михаил Константинович - Между вечностью и минутой

она.

   - Наташа, идите внизъ!... Что вы тамъ пропали? донесся съ площадки лѣстницы голосъ Вѣры Павловны.

   - Я сейчасъ, Вѣра Павловна, торопливо оправляя кружево на рукавахъ, откликнулась она.- Фи, Вася!... Какой ты косолапый!... Ну, и можно-ль было такъ измять, уже досадливо говорила она.

   - Ну, прости, Наташа, не сердись, голубчикъ!... Я нечаянно, право нечаянно!... Вѣдь я такъ, такъ люблю тебя.

   Въ передней раздался отчетливый, рѣзк³й звонокъ.

   - Вотъ видишь!... Кто-то еще пр³ѣхалъ, а я вся измятая!... Противный! и, оправивъ волоса, она вышла изъ будуара.

   Въ залъ вошелъ высок³й, стройный кавмлергардъ. На видъ ему было не болѣе двадцати-двухъ лѣтъ. Свѣтло-русые, пепельнаго отлива, волоса красиво округляли его продолговатую голову. Maленьк³е усики гнулись въ щегольск³я кольца. Голубые глаза смотрѣли холодно.

   - Баронъ....

   Кавалергардъ быстро оглянулся. За нимъ стояла, на него радостно смотрѣла, ему улыбалась Наташа....

   - Ну можно-ль, можно-ль такъ пропасть?!

   - Пропасть!... Ничуть!... Я здѣсь, и здѣсь, какъ разъ, въ первый же день вашей взрослости, Наталья Алексѣевна, и, мелькнувъ на нее изъ-подъ свѣтло-русыхъ усовъ вызывающею улыбкою своихъ алыхъ, еще юношескихъ губъ, онъ крѣпко, медленно, пожалъ ей руку.- Эти три, четыре года въ моей жизни мелькнули, какъ сонъ, въ которомъ вашъ образъ веегда былъ самымъ свѣтлымъ видѣньемъ, но.... и онъ порвался, слегка вздохнулъ, и, опять улыбаясь, посмотрѣлъ на нее.

   Она почувствовала этотъ взглядъ.... Она вспыхнула, поникла, смѣшалась; замѣтно всколебалось на груди кружевное жабо. Онъ тихо любовался ею.

   - Вы давно пр³ѣхали? избѣгая его взгляда, едва слышно спросила она.

   - Дня.... три, четыре.

   - Здравствуйте, баронъ! примѣтно дрогнувшимъ голосомъ перебилъ его вошедш³й въ залъ Вася, и его тревожный взглядъ въ упоръ остановился на Наташѣ. Она еще больше смутилась, отвернулась отъ него, какъ будто испугалась, что въ эту минуту онъ можетъ прочитать въ ея глазахъ, въ ея волнен³и, именно то, чего никогда и никто не долженъ знать. Покрайней мѣрѣ, такъ понялъ это движен³е Вася.- "Да!... Она его любила тогда, она еще больше любитъ его теперь", съ тревогою, съ невыносимою болью въ сердцѣ подумалъ онъ.

   - Bonjour, мой маленьк³й Дон-Жуанъ! и пожавъ ему руку полувнимательно, полунебрежно, баронъ опять взглянулъ на нее.- Я даже въ Петербургѣ не рѣдко вспоминалъ, Наталья Алексѣевна, тотъ вечеръ, когда онъ разгнѣвался на васъ за то, что вы больше говорили со мною, чѣмъ съ нимъ.

   Вася вьшрямился, поблѣднѣлъ. Онъ, видимо, хотѣлъ отвѣтить, но сдержался и, подавивъ въ себѣ вздохъ, быстро ушелъ отъ нихъ въ гостинную.

   - О, вы попрежнему любите кусаться, баронъ! Узнаю васъ, выходя изъ гостинной къ нему на встрѣчу, отчетливо проговорила Вѣра Павловна.

   - Только.при васъ, только при васъ, Вѣра Павловна, протягивая ей руку, весело отозвался онъ.- И притомъ съ единственною цѣлью останавливать на себѣ какъ можно чаще ваше сдерживающее всѣхъ и все сердобольное вниман³е, и по его тонкимъ губамъ скользнула чуть примѣтная, насмѣшливая полуулыбка.

   - Вы забыли добавить, баронъ, въ предѣлахъ прилич³я, смѣривъ его съ ногъ до головы пристальнымъ взгдядомъ, спокойно отвѣтла, слегка вспыхнувши, Вѣра Павловна.

   - Тысяча извинен³й, я не зналъ, что это васъ касается.

   - Баронъ, взволнованно-тихо упрекнула Наташа.- И когда вы перестанете ссориться?!.. Стоитъ только встрѣтиться и уже готовы.

   - Марья Кондратьевна, Наталья Игнатьевна, здоровы, по прежнему, и веселы, и довольны? перебилъ онъ, какъ-бы поставивъ въ скобки ея замѣчан³е.

   - Да, и давно ждутъ васъ во второй гостинной, и она быстро прошла впередъ. Баронъ едва поспѣвалъ за нею.

   Всѣ, начиная отъ Загорскаго и кончая Марьею Кондратьевною, одинаково привѣтливо встрѣтили его. Все засуетилось, задвигалось, посыпались разспросы, поднялся общ³й, веселый говоръ. Баронъ сразу почувствовалъ свое вл³ян³е и на Наташу, и на всю эту "добрую деревенщину." Ему самому стало весело. Онъ шутилъ, острилъ, такъ картинно, такъ образно описывалъ и людей, и обстановку великосвѣтскаго петербургскаго общества, что Наташа уже какъ бы чувствовала себя въ немъ. Ей казалось теперь, что вмѣстѣ съ нимъ въ ихъ домъ внезапнымъ, радостнымъ вихремъ ворвалась иная лучшая жизнь, - жизнь волненен³й, жизнь борьбы, жизнь увлечен³й, жизнь интригъ, и что она, эта раздольная, широкая, порывистая жизнь въ немъ, именно въ немъ, баронѣ, и никогда ужъ больше не оставитъ ее.... И чѣмъ больше онъ говорилъ, тѣмъ больше хотѣлось ей слушать его, тѣмъ взволнованнѣе билось сердце въ груди. Совсѣмъ иначе чувствовалъ себя Вася. Съ наждымъ новымъ разсказомъ барона, съ каждою новою остротою, съ каждою новою шуткою надъ людьми, которымъ тамъ, въ Петербургѣ, онъ и жалъ руку, и улыбался, все глубже и глубже раздражался Вася. И, въ то же время, не могъ не почувствоватъ, не сознать, въ какой степени былъ онъ и блѣденъ, и ограниченъ, и ничтоженъ во мнѣн³и Наташи, передъ нимъ, блестящимъ барономъ, кавалергардомъ. Болѣло сердце его себя, болѣло за нее, что она такъ слѣпо, такъ довѣрчиво увлекается этимъ пустимъ, хвастливымъ, "противнымъ Толькой", какимъ онъ уже ненавидѣлъ его въ тотъ вечеръ, четыре года назадъ. Но напрасно искалъ онъ ея взгляда, напрасно хотѣлъ ей безъ словъ сказать, что груститъ надъ ея радостью, надъ ея увлечен³емъ. Она его забыла, она не замѣчала его даже, и все тоскливѣй и тоскливѣй ныло у него сердце въ груди.

   Между тѣмъ, баронъ коснулся оперы, театра, пожаловался на утомительную скуку петербургской жизни и тутъ-же, заглянувъ какъ-бы случайно, въ былое, въ дни юности, въ отрадныя воспоминан³я, спросилъ Наташу, - намѣрена ли она выѣзжать этою зимою.

   - О, непремѣнно, непремѣнно!... Я ждала только семнадцати лѣтъ, и теперь первый-же балъ, мой балъ! вся разгорѣвшись, оживленно-радостно отозвалась она.

   - Да, тихо согласился баронъ.- Если-бъ я зналъ, когда будетъ онъ, этотъ вашъ балъ, то непремѣнно бы пр³ѣхалъ, чтобъ танцовать съ вами вашу первую мазурку, танцовать и любоваться, то невольнымъ смущен³емъ, то тѣмъ восторгомъ, съ какимъ вы будете переживать эти счастливыя, теперь еще непонятныя, совсѣмъ непонятныя вамъ минуты.

   - Ахъ, прелесть, прелесть! и она еще ярче вспыхнула, опять поникла подъ его тихимъ, сосредоточеннымъ взглядомъ, столь много чаръ сулившимъ ей.

   Баронъ всталъ, взялся за фуражку.

   - Куда-жъ вы, батюшка? Оставайтесь обѣдать, сдвигая очки на самый кончикъ носа, пригласила Марья Кондратьевна.

   - Виноватъ, Марья Кондратьевна, никакъ не могу, далъ слово, и отъ зоркаго вниман³я Васи не ускользнула складка сжатыхъ бровей Наташи, оттѣнившая ей лицо выражен³емъ ни то тревоги, ни то досады.

   - Ну такъ вечеромъ, добродушно настаивала старуха.

   - Постараюсь, Марья Кондратьевна, но слова дать не могу, и, быстро обойдя всѣхъ, баронъ вышелъ изъ гостинной.

   Наташа, не смотря на пристальный, очевидно желавш³й сдержать ее, взглядъ Вѣры Павловны, пошла за нимъ.

   Вася, оставшись во второй гостинной, прослѣдилъ ихъ тревожнымъ взглядомъ вплоть до порога зала. Вотъ остановились. Вотъ она ему что-то тихо сказала. Онъ отвѣтялъ.... Вотъ опять она.... и въ тотъ же мигь ея лицо приняло столь любимое имъ настойчиво-капризное выражен³е. Баронъ едва слышно разсмѣялся и, пожавъ ей руку, торопливо прошелъ въ залъ. Она все еще слѣдила за нимъ.... Вотъ наклонила голову, улыбнулась снова и снова, и оживленная, и радостная возвратилась въ гостинную.

  

  

   Стѣнные часы въ залѣ пробили семь. Пр³емныя комнаты были ярко освѣщены. Марья Кондратьевна занимала свое обычное мѣсто и, праздно сложивъ руки, видимо съ минуты на минуту ожидала гостей. Александра Игнатьевна тихо разговаривала съ сестрою, Натальею Игнатьевною. Кузинки, разложивъ карты на томъ самомъ столикѣ, гдѣ еще утромъ красовались подарки Наташи, играли въ лото съ Васею.

   - Вася, 22, повторила Катя.

   - 22, обращаясь къ картамъ, разсѣянно переповторилъ онъ.

   - Да, вотъ, 22, нетерпѣливо указала Надя.

   - Какой ты смѣшной, Вася. Хочешь быть съ Наташей, ступай къ Наташѣ, а хочешь играть, такъ играй, какъ всѣ играютъ, уже горячилась она.

   - Да, я играю, слегка вспыхивая, удостовѣрилъ онъ и опять черезъ зеркало въ гостинной глянулъ на Наташу, разговаривавшую въ залѣ съ Николаемъ и Неволинымъ.

   - Кого вы ожидаете сегодня, Наталья Алексѣевна? спрашивалъ, между тѣмъ, Николай Ермолаевичъ.

   - Мясоѣдовыхъ.... Вѣдь вы ихъ знаете?

   - Да, какъ-то видѣлъ раза два.

   - Тебѣ, Николай, будетъ весело.

   - Мнѣ и такъ не скучно, Наташа.

   - Пусть.... А тогда будетъ еще веселѣй, Марфинька премилая, всегда веселая, такая простая.... Ну ужъ за то Елена Александровна, какъ я ее не люблю, и она даже вспыхнула при одномъ воспоминан³и, до такой степени дѣйствительно не любила ее.

   - Это та, что поетъ соловьемъ, замѣтилъ Неволинъ.

   - Вотъ, вотъ.... Такая змѣйка, охарактеризовала Наташа.

   - Да и братецъ-то, кажется, того же поля ягода, какъ бы вскользь замѣтилъ Неволинъ.

   - И онъ будетъ? въ свою очередь озаботился Загорск³й.

   - Вѣроятно, но это меня ни мало не интересуетъ.... Я его тоже не люблю. Маленьк³й, худощавый, востроносый, востроглазый.... точь въ точь бѣлка въ колесѣ, и она звонко разсмѣялась.

   Подъ окками во дворѣ мелькнули фонари. Наташа быстро подошла къ зеркалу, оправила прическу. Неволинъ и Загорск³й прошли въ гостинную.

   - Коля, тихо позвала Юл³я Игнатьевна, все время слѣдившая за мужемъ и Наташею чрезъ щель полуоткрытой двери второй гостинной.

   Загорск³й поморщился, вошелъ. Онъ предчувствовалъ, что будетъ подвергнутъ строжайшему искусу, и не обманулся въ этомъ предположен³и. При его входѣ, Юл³я Игнатьевна поднялась съ кресла, своей засады. Взволнованная кровь багровыми пятнами выступила на лицѣ, глаза сверкали.

   - О чемъ вы тамъ говорили? отрывисто спросила она.

   - Да обо всемъ, нерѣшительно отвѣчалъ онъ.

   - Какъ кто, обо всемъ? Глупый отвѣтъ!... Ты укрываешь ихъ, молокососъ! Меня не проведешь.... Говори правду! подступая къ нему, хриплымъ отъ раздражен³я голосомъ, настаивала она, и онъ уже чувствовалъ на лицѣ ея горячее дыхан³е, - меня не проведешь, молокососъ, говори правду! дрожалъ въ его ушахъ ея охриплый голосъ. Онъ смѣшался, невольно отступилъ, такъ страшенъ былъ ея блуждающ³й взглядъ.

   "Да она спятила", мелькнуло ему.

   - Говори-жъ, говори все, какъ есть, какъ было! опять наступала Юл³я Игнатьевна.

   - Ну, говорили о Мясоѣдовыхъ, о театрѣ и больше ни о чемъ, весь красный, какъ-бы защищался Николай.

   - Врешь, все врешь!

   - Да право не вру, тетя.

   - Нѣтъ, врешь!... А что-же Коля благодарилъ ее?... А? взвизгнула Юл³я Игнатьевна.

   - Благодарилъ! растерянно переповторилъ Николай, рѣшительно забывъ въ эту минуту, за что это въ самомъ дѣлѣ Неволинъ благодарилъ Наташу.

   - Да ты не виляй!.....Да, благодарилъ, жалъ ей руку, а она такъ мило щурилась.... Ха, ха, ха! и Юл³я Игнатьевна злобно разсмѣялась.

   - Ахъ, Боже мой!... Да онъ благодарилъ ее за первую кадриль.

   - Такъ она съ нимъ танцуетъ первую кадриль?

   - Да, съ нимъ.

   - Съ нимъ!... Вотъ это мило.... Тридцатилѣтн³й болванъ, съ дѣвченкой.... въ плясъ!... Наташа, Наташа! задыхаясь крикнула она. Но Наташа, за общимъ оживленнымъ говоромъ въ гостинной, не слышала этого зова.

   - Душенька.... Да какая вы стали красотка!.. Двѣ капли воды покойная ваша маменька.... Вѣдь я ее знала, какъ-же, очень хорошо знала.... Красавица была. Генералъ-губернаторъ за нею ухаживалъ.... Да еще какъ! вкрадчиво говорила ей, между тѣмъ, Мясоѣдова, средняго роста, полная, сѣдоватая женщина, сосредоточивъ на ней свои маленьк³е, медтоватаго отлива, сѣрые, какъ-бы плавающ³е въ маслѣ глазки. И какою нѣжност³ю звучалъ томный голосокъ ныне Мясоѣдовой, какъ она улыбалась, какъ смотрѣла, будто задыхаясь въ приливѣ самыхъ сладостныхъ чувствъ въ Наташѣ.

   Елена Александровна, брюнетка 18-ти лѣтъ, маленькая и стройная, съ острыми чертами лица, насмѣшливо сдвинувъ брови, выразительно посмотрѣла на нее. Варвара Львовна прищурилась, и, еще разъ пожавъ руку Наташи, обратилась къ Александрѣ Игнатьевнѣ.

   - Матушка, голубушка.... Васъ-то не видѣла сколько лѣтъ, сколько зимъ.... Ну, что, Вася, красавчикъ?

   - Да онъ здѣсь, Варвара Львовна. Вася!

   Вася, вспыхнувъ, медленно вьгступилъ изъ-за Неволина.

   - У.... У... Какой хорош³й! Вѣрите-ль, Александра Игнатьевна, молюсь; и вставая и отходя ко сну молюсь. Вотъ за Андрей Петровича не молюсь.... Каюсь. А объ васъ-то обоихъ, какъ припомню, что вы такая слабая.... И Варвара Львовна опять умилилась.

   - Благодарю васъ, Варвара Львовна, вы всегда такая внимательная, избѣгая ея взгляда, тихо отозвалась Бояринова.

   - А съ вами-то, душенька, давно мы въ карточки не играли.... Совсѣмъ забыли вы меня, говорила Мясоѣдова, обращаясь къ Натальѣ Игнатьевнѣ. Ну, что Жужу? Здорова?

   - Наташа! потерявъ терпѣн³е, громко крикнула Юл³я Игнатьевна.

   - Кто это кричитъ? обезпокоилась m-me Мясоѣдова.

   - Жена, коротко отвѣтилъ Неволинъ.

   - Ахъ, Юл³я Игнатьевна. Ну, вотъ очень рада, что свидимся. Я ее люблю.... Такая добрая, чистосердечная ваша жена.... Такихъ теперь мало, наставительнымъ тономъ проговорила она.

   - Иду, отозвалась Наташа, ничего не подозрѣвая и даже съ удовольств³емъ уходя отъ нѣжностей приторной Варвары Львовны. Вася быстро прошелъ за нею.

   - Что ты оглохла! Ты не будешь танцовать съ мужемъ.... Не будешь.... Слышишь-ли, не будешь! задыхаясь, осадила ее Юл³я Игнатьевна уже въ спальнѣ Марьи Кондратьевны.

   - Это почему? мгновенно блѣднѣя, спокойно спросила Наташа.

   - А вотъ, не будешь и все тутъ!

   - Нѣтъ, милая тетя, вы ошибаетесь. Я буду танцовать съ нимъ первую-же кадриль, твердо отдѣляя слово отъ слова, проговорила она и, медленно приподнявъ голову, бѣглымъ взглядомъ смѣрила съ головы до ногъ въ конецъ взбѣшенную Юл³ю Игнатьевну.

   Вася инстинктивно стиснулъ холодѣющую руку Наташи. "Только посмѣй!" какъ-бы говорилъ теперь очнувш³йся Николай, лихорадочно слѣдя за каждымъ словомъ тетки.

   - Не будешь!... Говорю тебѣ, мерзкая дѣвчонка, дрожа отъ злости, взвизгнуда Юл³я Игнатьевна.

   - Какъ вы смѣете обижать Наташу! дрогнувшимъ голосомъ, блѣдный, какъ смерть, заступился Вася.

   - Молчать! Щенокъ! кряжнула Юл³я Игнатьевна, стараясь словить его за ухо.

   Наташа дрогнула, перехватила, стиснула, отбросила руку. Это было дѣломъ мига. Теперь, она была блѣдна, какъ смерть. Глаза горѣли, будто въ нихъ сосредоточилась вся энерг³я ея, весь гнѣвъ. Тонк³я губы дрожали, нервно передергивались, и, наконецъ, сложились, въ презрительную усмѣшку.

   - Мнѣ жаль васъ! отчетливо проговорила она.

   - Молчать! вскрикнула, точно ужаленная, Неволина.

   - Молчать, да не ей! вспыхнувъ, перебилъ Загорск³й.

   - Ахъ, оставь ее, Николай!... Ты видишь она больна, и, снова усмѣхнувшись, она спокойнымъ, твердымъ шагомъ вышла изъ спальни.

   Пр³ѣхало еще нѣсколько московскихъ подругъ Наташи, нѣсколько мальчиковъ гимназистовъ. Началась первая кадриль. Пары двинулись, смѣшались.

   - Виноватъ! извинился Неволинъ, наступивъ на шлейфъ Марфы Александровны и тутъ-же столкнулся съ Николаемъ.

   - Какъ вы ловки! смѣясь, словила Загорская.

   - Вѣдь я рѣдко танцую, Наталья Алексѣевна, слабо защитился онъ.

   - То есть, я думаю первый разъ съ тѣхъ поръ, какъ женились. Ваша жена сейчасъ сдѣлала мнѣ сцену за то, что я согласилась танцовать съ вами.

   - Какъ?... Вамъ?

   - Ну, да мнѣ!

   - За то, что вы?...

   - За то, что я.... Вамъ начинать вторую, Николай Ермолаевичъ.

   - Что я согласилась съ вами танцовать, возвратившись, досказала Наташа.

   - Извините меня, Наталья Алексѣевна, перебирая на бархатномъ жилетѣ кольцами цѣнной, золотой цѣпочки, чуть слышно проговорилъ Неволинъ.

   - Какая красивая цѣпочка.... Это вамъ она подарила? перебила Наташа.

   - Да, она, не поднимая глазъ, удостовѣрилъ Неволинъ.

   - А кольцо тоже?

   - Тоже.

   - Вотъ видите.... Вы должны ее любить. Неволинъ вспыхнулъ; Наташа начала третью.

   - За кольцо и за цѣпочку? спросилъ онъ, окончивъ фигуру.

   - Ну да, за кольцо, за цѣпочку, за красивый экипажъ... Вѣдь это все любовь!

   - Да развѣ въ этомъ любовь, Наталья Алексѣевна?

   - А еще-бы.... Балуетъ, значитъ любитъ.... Вотъ тетя Наташа любитъ Жужу.... Нѣжитъ, ласкаетъ, каждое воскресен³е новый ошейникъ даритъ.... И Жужу ее любитъ.

   У Неволина помутилось въ глазахъ.

   - Намъ начинать четвертую, протянувъ ему руку, бѣгло проговорила она.

   - Что это у васъ такая холодная рука, Николай Ермолаевичъ?

   Неволинъ смолчалъ.

   - Вы сердитесь? окончивъ четвертую, спросила она.

   - Нѣтъ, чему же-съ!

   - Ахъ! вскрикнула Наташа.

   - Что съ вами?

   - Какъ она зло смотритъ на васъ и на меня.

   - Да гдѣ, гдѣ? тревожно озираясь, спрашивалъ онъ.

   - Вотъ видите, какъ вы ее боитесь.... Я пошутила, а вы ужъ поблѣднѣли. И она звонко размѣялась.

   - Вы смѣетесь надо мною, Наталья Алексѣевна?!.. опустивъ голову, глухо проговорилъ Неволинъ.

   - Намъ начинать пятую.

   - Вы съ вашимъ кавалеромъ все больше въ молчанку играете? въ пятой обратилась она къ Марфѣ Александровнѣ.

   - Да и нѣтъ!... Онъ мною неособенно озабоченъ. Загорск³й покраснѣлъ.

   - Фи, Nicolas, какая ты мямля, смѣясь упрекнула Наташа, упрекнула и, какъ-бы желая смягчить свои слова, слегка пожала ему руку.

   Николай растерялся совершенно.... Онъ даже не отвѣтилъ тѣмъ-же движен³емъ.

   - А я-то глупая, слегка сблизивъ брови и смотря въ полъ, уже говорила она Неволину, я-то глупая вообразила, что вы и тетя любите другъ друга.... Такъ мило ссоритесь, такъ мило миритесь.... Вѣдь и тетя Наташа иногда сердится на Жужу, а потомъ такъ ее ласкаетъ.... Право!

   - Грѣшно смѣяться надъ несчаст³емъ человѣка, Наталья Алексѣевна! надорваннымъ голосомъ отозвался Неволинъ.

   - Надъ несчаст³емъ? и она изумленно посмотрѣла на него. - Вѣдь вы же ее любите?

   - Какъ собака палку.

   - Вы собака, а она палка.... Браво! и снова смѣхъ.

   - Пусть я собака, но съ человѣчьимъ сердцемъ, а она такъ человѣкъ съ собачьимъ сердцемъ.

   Наташа внимательно посмотрѣла на Неволина; Неволинъ уклонился отъ ея взгляда. Лицо его было блѣдно, нижняя челюсть нервно вздрагивала.

   Началась шестая фигура.

   - Такъ поднимитесь надъ собакой и опять станьте человѣкомъ, тихо, внятно проговорила она, налагая лѣвую руку на плечо Неволина и пожимая его лѣвую своею правою.... И такъ страненъ былъ голосъ, такъ рѣзко противорѣчилъ всев³у предшествующему, такъ сладостно было это мимолетное, совсѣмъ нежданное пожат³е, это вниман³е и даже ласка среди ряда насмѣшекъ и уколовъ.

   Кадриль кончилась.

   - Благодарю васъ, сказалъ онъ, крѣпко сжимая ея руку.

   - За кадриль или за все?

   - За все.

   - Николай Ермолаевичъ, васъ тетя зоветъ. Она въ спальнѣ у бабушки, подбѣгая, сообщила Катя.

   - Чтобъ она провалилась! сорвалось съ языка Неволина.

   - Ахъ, нѣтъ!.. Идите, идите, вы должны! подстрекнула Наташа. Неволинъ поморщился и быстро вышелъ. Наташа презрительно усмѣхнулась ему вслѣдъ.

  

  

   Вѣра Павловна, танцуя съ Мясоѣдовымъ, все тревожнѣе и тревожнѣе слѣдила за Наташею и ничто, ни ея глухое "ахъ", ни нервный смѣхъ вслѣдѣ затѣмъ, ни испугъ Неволина и его смущен³е, ничто не ускользнуло отъ ея зоркаго взгляда и чуткаго уха.- Наташа очевидно была взволнована, даже раздражена.- Но, кѣмъ-же?.. Вѣдь не имъ-же!.. Давно-ли еще смѣялась надъ нимъ, давно-ли, обзывая хомякомъ, считала его заслуживающимъ скорѣе насмѣшки чѣмъ сочувств³я, или даже какого-нибудь вниман³я.- Юл³и Игнатъевны не было ни въ залѣ, ни въ гостинныхъ. - Тоже странно. - Ужъ не оскорбила-ли она чѣмъ-нибудь Наташу, по своему обыкновен³ю, и не мститъ ли Наташа?.. мелькнуло ей. - "И, фи!.. Что за мерзость!.. Нѣтъ, нѣтъ, не можетъ быть?...Не можетъ быть, чтобы она была способна къ столь низкому движен³ю!.. Да еще такими путями!... Нѣтъ!.. Это ни больше, ни меньше, какъ новая пр³чуда, новая шалость"!- "Но ея волнен³е", шмыгнуло снова, и она опять тревожилась, опять, и еще съ большимъ напряжен³емъ, слѣдила за ней.- Кадриль кончилась. Вѣра Павловна вздохнула, осмотрѣлась.- Неволина уже не было. Наташа о чемъ-то горячо разговаривала съ Загорскимъ. Елена Александровна Мясоѣдова оживленно спорила съ гимназистомъ Правдинымъ, - высокимъ, красивымъ брюнетомъ.

   - Все, что разумно - сосредоточено, говорилъ онъ.

   - Vous trouvez? насмѣшливо передернувъ губами, проговорила Мясоѣдова.

   - А, oui, oui!... Все, что разумно - сосредоточено. Все въ природѣ имѣетъ свой центръ, центръ тяготѣн³я.... атомъ, свой первородный атомъ, вмѣшался Мясоѣдовѣ, поднимая носъ въ воздухъ и крѣпко насаживая на него pince-nez.

   Вѣра Павловна разсмѣялась.

   - Что.... Что такое?.. Первородный атомъ? присоединясь къ кружку, оживленно вступилась Наташа.

   - Да.... Первородный атомъ-съ... Это, такъ вамъ сказать-съ... Это Богъ! Вытягивая изъ подъ накрахмаленныхъ воротничковъ, свою длинную, какъ у цапли, худощавую шею, разъяснилъ Мясоедовъ.

   - Богъ - первородный атомъ?! пожимая плечами еще болѣе изумилась Наташа.- Eh! allons manger, des bonbons!

   Общ³й смѣхъ покрылъ ея голосъ. Всѣ пошли за нею.

   - Вѣра Павловна, идите скорѣе къ тетѣ Юлѣ... Ей дурно... ужасно дурно, вбѣжавъ въ гостинную, торопливымъ шопотомъ сообщила Надя.

   Вѣра Павловна, мелькомъ глянувъ на Наташу, быстро вышла. "Кривляется", мелькнуло, Наташѣ, и въ тотъ же мигъ очертилась предъ нею неуклюжая фигура разодетой Юл³и Игнатьевны, съ ея носомъ въ воздухѣ, съ блѣднымъ, навислымъ подбородкомъ, съ томной улыбкой: угнетенной невинности на лоснящемся отъ жира лицѣ. "Ахъ, какъ это смѣшно... Ихъ горе... Поссорятся, поругаются, повернутся другъ къ другу спины и.... опять поцѣлуются, какъ самые примерные inséparables.

   "Фи! Какая тряпка этотъ Неволинъ!.. И какъ это все противно", подумала Наташа.

   - Что это вы, Наталья Алексѣевна, точно клопа проглотили? смѣясь обратилась къ ней Елена Александровна. Наташа повела плечами и ея губы сложились въ такую гримаску, какъ будто, и въ самомъ дѣлѣ, она раздавила клопа зубами.

   - Иные люди мнѣ противнѣе клоповъ.

   - Как³е-жъ это? съ легкой краскою на лицѣ, перебила Елена Александровна.

   - Пресмыкающ³еся!

   - Именно, именно пресмыкающ³еся, согласился Мясоѣдовъ. Николай и Вася прислушались.

   - Пресмыкающ³еся, вмѣшалась Мясоѣдова - мать. Je ne comprends pas. Животныя бываютъ пресмыкающ³яся, а человѣкъ jamais de ma vie! Человѣкъ всегда - человѣкъ.

   - А что такое пресмыкающ³йся человѣкъ? заинтересовалась Марфа Александровна.

   - Пресмыкающагося человѣка скорѣе чувствуешь, чѣмъ сознаешь, пояснила Наташа.

   - Алексѣй Александровичъ, что-же вы конфекты?

   - Благодарю васъ... Я сладкаго ни въ чемъ не люблю... Нашъ вѣкъ... Это - вѣкъ-съ горькой чаши борьбы и труда за общее и на общее... А я-съ... Я, сынъ времени!...

   - У... у.... у... протянула Наташа.... И звонко, весело разсмѣялась.

   - Что-жъ вы нашли смѣшнаго въ словахъ брата, Наталья Алексѣевна? горячо вступилась Елена Александровна.

   - Мнѣ представилось, что въ большую гору, маленькая, совсѣмъ маленькая лошадка силится втянуть шестнадцатимѣстную бабушкину карету.

   - Вотъ оригинальный выводъ.

   - И нисколько не оригинальный, а самый вѣрный, опять вмѣшалась старуха Мясоѣдова. Я вамъ очень благодарна, очень благодарна за мѣткое сравнен³е. Вы не можете себѣ представить, какъ онъ бѣситъ меня этими ахинеями... Семь чертей, то-бишь, семь червей, душенька, обратилась она къ Александрѣ Игнатьевнѣ.

   - Вамъ-бы съ ними, Наталья Алексѣевна, четвертой засѣсть въ вистъ по грошу, кольнула Наташу, выведенная изъ терпѣн³я Елена Александровна.

   - Извняйте-съ... Я право не зналъ, что вы такая отсталая. Красный, какъ ракъ, въ свою очередь окрысился на Наташу Мясоѣдовъ.

   Вася напряженно улавливалъ каждое слово, каждый оттѣнокъ на лицѣ Наташи. Теперь она вспыхнула, минутно смѣшалась... Онъ чувствовалъ, что Елена Александровна и Мясоѣдовъ оскорбили ее и ему такъ хотѣлось отвѣтить имъ тѣмъ-же, заставить покраснѣть, какъ покраснѣла Наташа. "Сынъ времени!.. Лошадь бабушкиной кареты... Вы-бы сѣли съ ними въ вистъ... Отсталая" путалось въ его головѣ. "Фи, какой я глупый!" порѣшилъ онъ, досадливо хруснувъ палецъ о палецъ.

   Лицо Наташи вдругъ оживилось насмѣшливою улыбкою.

   - M-r Мясоѣдовъ!

   - Что-съ? и онъ дерзко осмотрѣлъ ее черезъ pince-nez съ ногъ до головы.

   - Вотъ видите, какой вы странный, опустивъ рѣсницы, надувъ губки, медленно проговорила она.

   Мясоѣдовъ очень любилъ, когда его признавали страннымъ....

   - Чѣмъ странный? уже безъ оттѣнка раздражен³я въ голосѣ, скорѣе смѣясъ, чѣмъ досадуя, спросилъ онъ.

   - Мнѣ такъ живо вспомнилось, такъ захотѣлось.... подъ вл³ян³емъ вашихъ словъ.

   - Что, что захотѣлось?

   - Въ день семнадцатилѣт³я, въ день... взрослости, мучила Наташа.

   - Да что же такое, что вамъ угодно? уже горячился заинтригованный Мясоѣдовъ.

   Наталья Игнатьевна, Бояринова и Мясоѣдова оставили карты. Марья Кондратьевна сдвинула очки на самый кончикъ носа. Вася замеръ, Николай совсѣмъ близко подошелъ къ Наташѣ; даже серьезная Елена Александровна заинтересовалась тѣмъ, чего такъ сильно хотѣлось Наташѣ.

   - Мнѣ захотѣлось.... и она еще ниже опустила голову, какъ будто ей совѣстно было того, чего она хотѣла, какъ будто стыдилась обнаружить всѣмъ волновавшее ее въ тѣ минуты черезъ-чуръ шаловливое желан³е. Она была прелестна!.. И стыдъ, и страхъ, и капризная, несдержанная воля.

   - Да, ну-же Наташа! не выдержала Наталья Игнатьевна. Теперь Мясоѣдовъ, не менѣе Васи, любовался ею.

   - Мнѣ захотѣлось.... поднимая головку, проговорила она, и ея искрящ³йся взглядъ остановился на Мясоѣдовѣ. Въ день совершеннолѣт³я младенчеству пустить послѣдн³й мыльный шаръ!

   Общ³й дружный смѣхъ покрылъ ея голосъ.

   Мясоѣдовъ побагровѣдъ. Елена Александровна пребольно, больно закусила нижнюю губу. Вася торжествовалъ. Теперь онъ чувствовалъ и въ общемъ дружномъ смѣхѣ, и въ краскѣна лицѣ Надаши, и въ смущен³и Мясоѣдова ея побѣду, чувствовалъ и радовался за нее отъ всего сердца.

   - О... вы... знаете... меня... Я не позволю шутить... издѣваться, донесся изъ спальни въ гостинную хриплый голосъ Юл³и Игнатьевны.

   Наташа тревожно вслушивалась. Вася торопливо подошелъ къ дверямъ второй гостинной.

   - Извергъ, негодница, донесся опять тотъ-же голосъ.

   Наташа поблѣднѣла.

   - Поди, Бога ради!.. закрой двери, уйми, все глубже и глубже волнуясь, прошептала она почти на самое ухо Васи, и онъ въ тотъ же мигъ вышелъ изъ гостинной.

   - И я изобличу васъ въ вашихъ мерзостяхъ! задыхаясь отъ слезъ, говорила въ спальнѣ Марьи Кондратьевны Юл³я Игнатьевна.

   - Да чортъ съ тобой и съ твоими свидѣтелями... И ты-то сама и все твое, что на мнѣ, давитъ меня камнемъ. Понимаешь! Душитъ, дышать мнѣ не даетъ, слышался теперь надорванный голосъ Неволина. Вася торопливо вошелъ въ спальню.

   - Ты можешь оставить меня, но ты не можешь лишить меня права жить, такъ какъ я хочу, а не такъ, какъ тебѣ это благоугодно. Брошу все, все брошу и уйду, хотя съ сумой, но безъ тебя, безъ тебя!.. Понимаешь-ли ты, сколько въ этомъ для меня счастья....

   Юл³я Игнатьевна глухо рыдала.

   - Вотъ, вотъ, Николай... Вѣдь ты видѣлъ, вѣдь ты видѣлъ? схватывая за руку Загорскаго и, обливаясь слезами, спрашивала она.

   - Что видѣлъ, тетя?

   - Вѣдь ты видѣлъ, что онъ танцовалъ съ Наташей?

   - Видѣлъ! все еще ничего не понимая, удостовѣрилъ Николай.

   - А ты видѣлъ, какъ онъ жалъ ей руку?

   - Нѣтъ не видалъ.

   - Лжешь, негодяй, лжецх! Я знаю, что ты видѣлъ.

   Юл³я Игнатьевна была внѣ себя. Какъ бѣшеные, въ своихъ широкихъ орбитахъ, метались ея разночинцы. И жалко, и страшно было на нее смотрѣть.

   - Этого нельзя видѣть, Юл³я Игнатьевна, это можно только чувствовать, мягко защитила Вѣра Павловна.

   - Ужъ довольно, довольно.... Вы-бы молчали. Вы извергъ!.. Вы развратили Наташу, вы сдѣлали eе способною къ такимъ мерзостямъ!.. Есть-ли крестъ на васъ? Заставить дѣвчонку отнимать мужа у жены!

   Вѣра Павловна выпрямилась, поблѣднѣла.

   - Да ты совсѣмъ спятила! крикнулъ Неволинъ, вотъ пикни еще, я уйду и никогда не найдешь меня!

   Юл³я Игнатьевна сдѣлала движен³е рукой... Такъ и замерло слово на полуоткрытыхъ губахъ. нервный спазмъ сдавилъ, стиснулъ ей горло.

   - Ахъ, Боже мой! отчаянно вскрикнула Вѣра Павловна.

   - Да помогите-же, помогите!

   Николай растерялся совершенно. Неволинъ, спокойно скрестивъ руки на груди, смотрѣлъ теперь на страдан³я Юл³и Игнатьевны, какъ смотритъ лишь опытный цѣнитель на игру плохой драматической актрисы...

   - Это низко... Это недостойно человѣка, Николай Ермолаевичъ! внѣ себя крикнула на него Вѣра Павловна, растирая обѣими руками конвульсивно подергивающуюся шею Юл³и Игнатьевны. Неволинъ и не дрогнулъ.

   - Николай, Вася, догадайтесь хотя вы вспрыснуть ее водою. Николай метнулся... Тяжело приподнялась грудь Юл³и Игнатьевны. Она вздохнула. Не такъ уже сильно бились переполнивш³яся кровью жилы въ вискахъ... прошло еще нѣсколько минутъ невыносимаго, тяжкаго затишья.

   - Что, легче вамъ?

   - Легче, слабо отвѣтила Неволина.

   - Нѣтъ, я хочу, онъ долженъ сознаться, что измѣнилъ мнѣ, обманулъ меня... Николай!

   - Да успокойтесь-же, Юл³я Игнатьевна!

   Неволина, молча, отвела отъ себя руки Вѣры Павловны. Опять тѣмъ-же раздражен³емъ, тою-же злобою загорѣлись ея зеленовато-сѣрые глаза...

   - Николай!

   - Что, тетя?

   - Вѣдь ты видѣлъ?

   - Да что, тетя?

   - Вѣдь рука Наташи была въ его рукѣ?

   - Была.

   - И онъ ее жалъ, онъ жалъ руку этой мерзкой дѣвчонки. Вся кровь опять прилила къ сердцу Вѣры Павловны.

   - Я снесла отъ васъ, Юл³я Игнатьевна, сильную обиду, но я не позволю вамъ даже взглядомъ безнаказанно обидѣть Наташу, дрогнувшимъ голосомъ вступилась она.

   - Наташу... вы, вы... извергь, уб³йца!... Нѣтъ, шалишь! Живу, Николай Ермолаевичъ и буду жить вамъ на зло, на зло буду жить!

   Юл³я Игнатьевна даже не замѣтила, что его уже не было больше въ комнатѣ.

   - Николай Ермолаевичъ ушелъ, тетя!

   - Ушелъ! и такъ съ растегнутымъ лифомъ, опять, не помня себя, кинулась она изъ спальни матери. Вѣра Павловна и Загорск³й едва успѣвали за нею.- Опершись ладонью о бѣлый съ синими разводами изразецъ лежанки, остался Вася въ спальнѣ бабушки.

   Никогда еще не былъ онъ очевидцемъ подобныхъ настоящимъ происшеств³й, никогда не думалъ и даже не могъ вообразить, чтобы страсть въ такой степени могла быть сильна надъ человѣкомъ... Что-то порывистое, дикое, на столько-же грозное, на сколько отвратительное сказалось ему въ ней... Но онъ былъ далекъ отъ какой-бы-то ни было оцѣнки совершившихся фактовъ, отъ самой мысли объ ихъ причинахъ и значен³и.

   Эти факты и вся картина, сопровождавшая ихъ, назойливо представлялись ему во всей ихъ яркости. Высокая кровать съ цѣлою горою подушекъ подъ бѣлымъ, какъ снѣгъ, покрываломъ, письменный, зеленымъ сукномъ крытый, столъ съ массивною, подъ абажуромъ, лампою надъ нимъ, образница съ мелькающимъ передъ нею огонькомъ лампады; стулья, кресла и даже самъ покойникъ дѣдушка Игнат³й Павловичъ въ его тяжелой позолоченной рамѣ съ румянцемъ на лицѣ, съ проницательнымъ взглядомъ изъ-подъ нависшихъ бровей его черныхъ, какъ бы живыхъ глазъ, все жило, все двигалось, все мѣшалось и кружилось.- Ахъ, Боже мой, Боже, да помогите-жъ, помогите! и ояять передъ нимъ блѣдная Вѣра Павловна и, какъ-бы въ рельефъ ей, на запрокинутой ея рукѣ съ лицомъ въ багровыхъ пятнахъ, голова задыхающейся Юл³и Игнатьевны. Неподвижны надъ нимъ ея потускнѣвш³е глаза; страшенъ видъ кровью залитыхъ зрачковъ, бѣлыхъ, отвислыхъ, то конвульсивно сжимающихся, то вновь разбѣгающихся складокъ полной атласистой шеи... А подлѣ... Подлѣ нея здоровое, румяное, улыбающееся лицо Неволина. Будто смѣется надъ нею, будто радуется ея страдан³ямъ. Это низко, недостойно человѣка!.. Слышится ему опять голосъ Вѣры Павловны.- Наташа и Неволинъ... Наташа всему причиной, во всемъ виной она, одна она, Наташа!.. мелькнуло ему, и при этой мысли холодный потъ выступилъ на его лбу.

   Легк³е шаги и чуть-чуть слышный шелестъ заставили Васю вздрогнуть и осмотрѣться. На площадкѣ, у лѣстницы мелькнуло свѣтло-сѣрое платье Вѣры Павловны.

   - Вѣра Павловна, шопотомъ окликнулъ онъ, выходя изъ комнаты и останавливаясь у первой ступеньки.

   - Кто тамъ?

   - Позвольте на минутку, къ вамъ, Вѣра Павловна.

   - Ахъ, это вы, Вася! Идите, и она легкими, едва слышными шагами, торопливо поднялась на верхнюю площадку.

   По лѣстницѣ, изъ пр³отворенной двери будуара, струился слабый, розовый полусвѣтъ.

   Легкая кисея на розовомъ чехлѣ, вокругъ туалетнаго зеркала и подъ нимъ вокругъ маленькаго столика; двѣ свѣчи въ бронзированныхъ подсвѣчникахъ; шесть креселъ мягкихъ, розоваго ситца; небольшой чернаго дерева шкафчикъ, отъ верха до низу наполненный книгами; маленьк³й столикъ съ альбомомъ у изголовья мягкой кушетки, вотъ и вся обстановка веселаго и привѣтливаго уголка Наташи. Въ него-то и скрылась теперь Вѣра Павловна отъ только что испытанныхъ и столь тяжелыхъ впечатлѣн³й.

   Войдя въ будуаръ, она вздохнула, слегка коснулась пылавшаго лба, какъ ледъ, холодною рукою и, медленно опустившись на козетку, поникла, задумалась. Болѣзненно-нервно сжались губы; лицо приняло строгое, даже суровое выражен³е, между бровей обозначились характерныя складки тяжкаго, тревожнаго раздумья. Вася зорко слѣдилъ за нею участливымъ взглядомъ, и съ каждымъ новымъ мигомъ все тяжелѣе становилось ему подъ гнетомъ ея тоскливаго настроен³я.

   Ужъ сколько разъ выводила она его изъ такого состоян³я, сколько разъ смягчала его горе своимъ энергическимъ протестомъ; сколько разъ облегчала ему сердце отъ скорби по Наташѣ, и онъ уже давно любилъ въ ней человѣка; давно уважалъ въ ней друга, давно, безъ словъ, сталъ понимать ее; но что-же могъ теперь, въ эти минуты, сказать ей утѣшительнаго, чѣмъ могъ-бы оправдать Наташу, когда самъ такъ глубоко, такъ живо угнетался сознан³емъ дурныхъ сторонъ ея поступка.

   - Ахъ, Боже Мой, Боже!... Ну и могла-ли мнѣ пр³йти въ голову, что Наташа^, увлекающаяся, правдивая до смѣшнаго, дѣвочка, какою развивала