Иогель Михаил Константинович - Между вечностью и минутой

ы, она заглянула ему въ лицо....

   - Какой же ты, хорош³й! чуть слышно проговорила она и, быстро отойдя, сѣла въ уголъ козетки....

   - Чѣмъ хорош³й? садясь возлѣ, сильно дрогнувшимъ голосомъ спросилъ онъ....

   - Тѣмъ, что не злишься!

   - За что? За вчерашнее?!

   Княгиня слегка кивнула.

   - Да развѣ новость мнѣ твой смѣхъ!.. Мнѣ, конечно, было тяжело, горько, и его брови сжались... но скорѣе за тебя, чѣмъ за себя... Мнѣ было невыносимо тяжело сознать, что ты, даже ты, рѣшилась скрыться за толпу этихъ людишекъ.

   - Вася! и снова тихо....

   - Что?

   - Не вспоминай этого никогда, слышишь!... Никогда, никогда!...

   - Какая ты прелестная сегодня, Наташа!.. Совсѣмъ, совсѣмъ прежняя... Ну, вотъ совсѣмъ такая, какою любилъ я тебя, вздохнувъ, глубокимъ, груднымъ голосомъ проговорилъ онъ.

   - Любилъ? и ея брови слегка сжались. Ты вѣришь въ сны, Вася?

   - Конечно, нѣтъ!.. А что?

   - Мнѣ долго не спалось эту ночь, и она еще ниже опустила голову. Потомъ... мнѣ снился ты и, слегка вздохнувъ, мы были въ Надгорномъ и такъ хорошо, легко намъ было тамъ... помнишь, какъ въ тѣ чудные, послѣобѣденные часы, что проводили мы въ гостиной у бабушки, когда такъ охотно выслушивала я твои чудесъ полныя сказки, когда... припавъ головою ко мнѣ на колѣна, подолгу, долгу смотрѣлъ ты мнѣ въ глаза и, играя моими волосами, цѣловалъ ихъ, ласкалъ... Ахъ, и отчего, за чѣмъ безвозвратно гибнутъ въ нашей жизни младенчество и юность?!. Отчего тогда не спрашиваешь себя: зачѣмъ, къ чему?... А вотъ теперь на каждомъ шагу отравляешься ими... этими несносными запросами!.. Я проснулась... и такъ все, все стало противно мнѣ...

   - И даже теперь?!.. въ эту минуту?!.. съ трудомъ преодолѣвая свое вниман³е, чуть внятно прошепталъ Васил³й Андреевичъ и, глубоко вздохнувъ, взглянулъ на нее...

   - Чудной ты, Вася! и, вся зардѣвшись, низко, низко опустивъ рѣсницы, она встала, вышла изъ будуара.

   Черезъ нѣсколько минутъ они уже выѣхали въ Надгорное. Въ каретѣ стояло два коробка. Одинъ маленьк³й съ чаемъ, другой большой....

   - Что это за коробокъ, Наташа? и онъ указалъ глазами на послѣдн³й.

   - Угадай!...

   - Да право же не знаю!..

   - Я сама не могу понять, Вася, почему мнѣ сегодня, въ особенности сегодня, такъ хочется дѣлать тебѣ все пр³ятное.... и я!... и, покраснѣвъ, она не договорила.

   - И ты?

   - Взяла, чтобъ тамъ надѣть, твой любимый голубой пеньюаръ, и у княгини загорѣлись уши.

   - О, милая! и, оживленно вздохнувъ, онъ ее обнялъ, привлекъ, горячо поцѣловалъ въ ея нѣжныя, слегка дрогнувш³я губы.

   Княгиня порывисто вздохнула, выпрямилась и, закрывъ лицо руками, откинулась въ уголъ кареты... смущенная, счастливая.

  

  

   Около половины девятаго вблизи губернаторскаго подъѣзда остановилась извощичья коляска. Изъ нея торопливо вышла Градынская и, робко озираясь, какъ бы боясь всякой встрѣчи, быстро подошла къ дверямъ, позвонила. Ее встрѣтилъ швейцаръ.

   - Княгиня у себя?

   - Никакъ нѣтъ!

   - А гдѣ-жъ она?.. Мнѣ крайне нужно ее видѣть.

   - Въ Надгорномъ!

   - Да вы вѣрно знаете!?

   - Какъ же не знать, сударыня!

   - На те!...Только не говорите ни князю, ни княгинѣ, что я была, и, сунувъ ему въ руку рубль, она опять возвратилась въ коляску...

  

  

   Наступила ночь... теплая, тихая, свѣтлая... ни единаго облачка на блѣдно-голубомъ горизонтѣ ни малѣйшаго шороха среди густолиственныхъ липъ, окаймлявшихъ берега озера Вигри.... По его гладкой, какъ сталь, поверхности тихо плыла лодка и, чуть колеблясь, все глубже врѣзалась въ осеребренную луною даль, и все дальше и дальше Бояриновъ и княгиня отъ повседневныхъ заботъ, отъ суеты, отъ волнен³й... Давно уже не было такъ легко у нихъ на сердцѣ, такъ пр³ятно имъ.... Что-то безотчетно-сладостное, безконечно-отрадное томилось въ нихъ и, кружа и волнуя, влекло ихъ все впередъ и впередъ.... туда въ самую глубь луннаго с³ян³я, на ту узкую, свѣтлую полосу, что такъ красиво серебрилась подъ сѣнью висѣвшихъ надъ нею вѣтвей... Все шире взмахъ веселъ, все дальше отъ пристани они, все богаче, все картиннѣе берега. И налѣво, и направо, по густолиственнымъ прибрежьямъ толпы причудливыхъ тѣней... то трепетныхъ, робкихъ, какъ юной дѣвы сама собою смущенная мечта, то мрачныхъ, неподвижно суровыхъ, какъ грозное облич³е жаждой мести, жаждой крови, объятыхъ великановъ.... Вотъ рѣзко выступилъ одинъ изъ нихъ и, понуря огромную косматую голову, скрестивъ на груди могуч³я руки, сурово взглянулъ княгинѣ въ лицо.... а тамъ, внизу, подъ стальною гладью водъ, другой, точь въ точь такой же, - голова его космата, взглядъ угрюмъ, и еще мрачнѣе смотрѣлъ онъ, но только не сверху внизъ, какъ тотъ, а снизу вверхъ.... Княгинѣ вспомнилось предан³е, - зыбкою дрожью пробѣжало оно теперь по ея плечамъ, по всему тѣлу.

   - Довольно, Вася!... Ѣдемъ домой!

   - А что?... Видно страшно стало? усмѣхнувшись, тихо откликнулся онъ.

   - Дорога жизнь, когда любишь! чуть внятно прошептала она, вздохнувъ, и улыбнулась....

   На нихъ упалъ лучъ и, осерсбривъ ея матово-блѣдное, красивое лицо, ея долг³я рѣсницы, ея волнистую, пышную косу, казалось, приподнялъ ее надъ лодкой, приблизилъ къ нему...

   Онъ бросилъ весло, онъ протянулъ руку... Лодка заколебалась.

   - Что ты, Вася!... Храни Богъ, перевернется лодка!... и, быстро отстранившись, она торопливо добавила: ѣдемъ, ѣдемъ скорѣй... И все быстрѣй и быстрѣй неслась лодка... Вотъ ужъ берегъ, вотъ ужъ пристань....

   Тихо надъ озеромъ, тихо надъ пристанью, тихо въ саду и въ усадьбѣ.... лишь въ глубинѣ дикаго парка, томясь въ наслажден³и, все громче, все звучнѣе пѣлъ соловей.

   - Боже мой, Боже, какъ дивенъ м³ръ, какъ все любовью дышетъ въ немъ!- чуть слышно проговорилъ Васил³й Андреевичъ.

   Княгиня не отвѣтила, только еще крѣпче сжалась ея рука въ его рукѣ.... И чѣмъ дальше шли они, тѣмъ сильнѣе сгущались тѣни, и все ближе къ его плечу ея плечо, все ближе къ его лицу ея горячее дыхан³е.... И все медленнѣе ихъ движен³я, все отраднѣе имъ эта сердце захватывающая, тайны полная, тишина...

  

  

   Тихо было въ маленькой гостиной Надгорнскаго огромнаго дома. Не горѣла тамъ, какъ прошлый разъ, розовая лампа, лишь томной луны блѣдный полусвѣтъ, слабо пробиваясь черезъ густую зелень растен³й, слегка оттѣнялъ фигуры Бояринова и княгини... Тихо.... лишь изрѣдка слышались въ этой тишинѣ отрывочныя слова, коротк³е вздохи, да долг³е, долг³е, сладостно-томящ³е поцѣлуи....

   - Слышишь, Вася?.. Опять!.. Что за странность!.. Слышишь, слышишь?.. Ни то чьи-то шаги, ни то шелестъ платья... тамъ, въ залѣ и, нервно приподнявшись, опершись локтемъ на его колѣно, княгиня чутко вслушалась.... Вслушался и Васил³й Андреевичъ.... Тихо, до того тихо, что ухомъ слышалъ онъ сердца своего удары.

   - Да тебѣ все кажется, Наташа... перестань, будь покойна!.. и, обнявъ ее, опять склонилъ ея голову къ себѣ на грудь и, осторожно откинувъ косу, съ наслажден³емъ провелъ рукою по ея шелковымъ прядямъ... Княгиня вздохнула и, слегка приподнявшись, тихо поцѣловала его... Опять, опять шорохъ....

   - Въ самомъ дѣлѣ, странно!... Надо-бъ зажечь огонь и посмотрѣть, быстро вставая, съ дрожью въ голосѣ проговорила княгиня.... Слышишь?... Такъ ясно теперь!...

   Да это шаги, и Васил³й Андреевичъ теперь весь - чуткое и нервное вниман³е, прислушался.... Все ближе и ближе слышались легкихъ шаговъ ступни, очевидно, кто-то подкрадывался къ дверямъ будуара. Нервный холодъ пробѣжалъ по плечамъ княгини, по всему тѣлу... Она инстинктивно отступила отъ двери и, широко открывъ глаза, зорко всматривалась въ даль комнаты...

   Дверь тяжело открылась, и въ тотъ же мигъ у порога появилась Елена Павловна. Ухомъ можно было слышать ея дыхан³е, такъ тяжело, такъ отрывисто было оно....

   - Да, это была она, Лена! Васил³й Андреевичъ поблѣднѣлъ, какъ мертвецъ....

   - О, стыдно, стыдно вамъ, княгиня! едва владѣя голосомъ, гнѣвно проговорила она... Стыдно!... У васъ мужъ, у васъ дѣти, губернаторство!.. Онъ одинъ у меня!.. Одинъ!.. За что же, за что отняли у меня все въ немъ, что только дорого было въ жизни!?.. и, пошатнувшись, она судорожно выпрямилась, схватилась за ручку кресла.

   - Успокойся, Бога ради, успокойся, Лена!... Какъ пришло тебѣ въ голову, какъ рѣшилась?

   - Нельзя любви отнять, Елена Павловна! мгновенно овладѣвъ собою, твердо проговорила княгиня... Если-бъ онъ любилъ васъ, не полюбилъ бы меня!.. А разъ не любитъ, вольна была я взять его любовь!.. и, гордо выпрямившись, княгиня спокойно отошла....

   Кресло отскочило отъ Елены Павловны... Она упала... Зажгли огонь... Судорожно скрестивъ руки на груди, безъ чувствъ, безъ сознан³я, блѣдная, какъ смерть, лежала она на коврѣ.... У нея пошла кровь носомъ....

  

  

   Ужасна одна только минута, какъ бы ни было скорбно происшеств³е и, чѣмъ дальше мы отходимъ отъ нея, тѣмъ холоднѣе, тѣмъ безучаствѣе обсуждаемъ и ея причины, и ея послѣдств³я. Не прошло и трехъ дней, а ужъ Васил³й Андреевичъ, взглянувъ на припадокъ жены, какъ на вполнѣ естественное явлен³е, на кровотечен³е, какъ на ничтожное обстоятельство, надъ которымъ не стоитъ и задумываться, былъ вполнѣ счастливъ, что ей стало повидимому легче, и все рѣже и рѣже бывая дома, почти все время проводилъ въ Надгорномъ, гдѣ безвыѣздно жила княгиня вдади отъ князя и дѣтей.

   Прошло около двухъ мѣсяцевъ!...

   Все чаще и чаще шла кровь носомъ у Елены Павловны, стали пухнуть ноги, ужъ больше не вставала она и, въ высшей стенени безучастно относясь ко всему окружающему, даже къ уходу безотлучныхъ свидѣтелей ея нѣмыхъ страдан³й - Соколина и Камилиной, она оживлялась лишь въ тѣ рѣдк³я минуты, когда вспоминалъ объ ней Васил³й Андреевичъ.... Она не только не переставала любить его, она какъ будто бы еще больше привязалась къ нему за тѣ страдан³я, что давалъ онъ ей... Въ этотъ день его ждали и, едва владѣя руками, она все-таки причесалась и какъ будто высматривала нѣсколько бодрѣе обыкновеннаго. Ей сказалъ Соколинъ, что Васил³й Андреевичъ примѣтно холодѣетъ къ княгинѣ, и что онъ опять, и уже твердо, сознательно вернется къ ней....

   На стѣнныхъ часахъ пробило пять, когда Васил³й Андреевичъ вошелъ въ ея спальню и, поблѣднѣвъ, инстинктивно отступилъ отъ ея кровати, такъ поразили его ея пожелтѣвшее лицо, ея угловатыя плечи, ея безобразно удлинивш³яся, исхудалыя руки....

   - О, Боже мой, Боже, прости меня, прости! и, ставъ передъ нею на колѣна, онъ припадъ головой къ ея рукѣ....

   - Полно... Вася!.. Не горюй!.. и, сильно дрогнувшею рукою, поднявъ его голову, она улыбнулась ему сквозь слезы... И все смотрѣла и смотрѣла на него, точно на вѣчность врѣзала она въ память свою эти дорог³я ей черты....

   - Не встану... я... Вася!...

   - Полно, полно, Лена, что за вздоръ, тебѣ грезится.

   - Что жъ и.... вся вспыхнувъ, низко, низко склонивъ голову, ты будешь свободенъ... а я... и тамъ буду любить тебя, и тамъ буду за тебя молиться и, отвернувшись, она тихо заплакала.- Зарыдавъ, какъ ребенокъ, вышелъ онъ.

   Съ этой минуты онъ не отходилъ ужъ больше отъ ея кровати и, проклиная всѣ порывы, увлеченья, лишь объ одномъ молиль Создателя - продлить ея существован³е!

  

  

   Давно уже погасли и послѣдн³е лучи знойнаго осенняго солнца.... Надъ Глядичемъ поднялся туманъ и, окутавъ своимъ темно-сѣрымъ саваномъ городъ, скалы прибреж³й, Зеленый холмъ, слилъ небо съ землею въ одинъ общ³й, непроглядный сумракъ. Изъ города выѣхала губернаторская карета и, миновавъ тускло-уныло мерцавш³е фонари брамы, стала тихо спускаться по дорогѣ къ мосту, соединявшему городъ съ Зеленымъ холмомъ. На стѣнныхъ часахъ каѳедральнаго собора пробило восемь.

   - Скорѣй же, Максимъ! высунувъ голову изъ окна кареты, рѣзко крикнула княгиня.

   - Ни зги не видно, ваше с³ятельство!

   - Скорѣй, говорю тебѣ! уже гнѣвно приказала она и, чуть внятно прошептавъ:- а, Боже мой, какая пытка! опять откинулась въ уголъ кареты.

   Карета, медленно миновавъ мостъ и обогнувъ самую крутую точку подъема, быстро покатилась по немощеннымъ улицамъ предмѣстья.

   Все пусто, все мертво!... Все, все!... и все ощутительнѣе исчезала въ представлен³яхъ княгини неуловимая грань между жизнью и смертью, все порывистѣе билось охваченное необъяснимымъ страхомъ сердце. Что-то блеснуло слѣва отъ кареты. Княгиня, слегка вздрогнувъ, зорко всмотрѣлась... Изъ мрака рѣзко выступилъ неуклюж³й домъ Бернольди и, блеснувъ еще разъ, повернулся съ ней ярко-освѣщенными боковыми окнами огромнаго зала... Карета остановилась у подъѣзда, внутри двора... Княгиня торопливо вышла.

   Глух³я, отрывистыя рыдан³я встрѣтили ее... То плакали как³я-то старушки, и, припавъ головами къ холодному полу, низко, низко опустивъ ярко-мерцавш³я восковыя свѣчки, что-то невнятное шептали.- Нѣтъ ужъ больше ихъ доброй панны прокурорши, мельвнуло княгинѣ, и ея сердце судорожно сжалось... Она порывисто вздохнула и, быстро поднявшись по лѣстинцѣ, зорво взглянула впередъ. Настежъ открыты всѣ двери; вокругъ бѣлаго гроба десятки огней.

   - О, mon Dieu, mon Dieu! съ усил³емъ выговорилъ кто-то, точно вырывая изъ себя нѣчто ему дорогое, кровно близкое. Княгиня отстранилась, быстро взглянула. Это былъ Бернольди. Конвульсивно подергивались смуглаго лица его скулы и все упорнѣе смотрѣли въ гробъ отуманенные слезами, широко открытые, черные глаза... Нервный трепетъ пробѣжалъ по плечамъ княгини... Она торопливо перекрестилась и, опустивъ рѣсницы, вышла въ залъ... Пахнуло ладономъ... Кто-то подалъ ей зажженную свѣчку.

   - Упокой, Господи, душу новопреставленной рабыни твоей болярыни Елены! сильно дрогнувшимъ голосомъ проговорилъ священникъ.

   - Упокой, Господи, душу новопреставленной рабыни твоей болярыни Елены! со стономъ повторилъ тутъ же голосъ въ ея груди. Она судорожно выпрямилась ея взглядъ упалъ на Васил³я Андреевича. Блѣдный, какъ смерть, стоялъ онъ у изголовья покойной, и все упорнѣе и упорнѣе, смотря ей въ лицо широко открытыми, полными ужаса, глазами, казалось, окаменѣлъ у гроба.... Ни слезы, ни признака печали, ни даже волненья.

   Все, все умерло въ немъ. За нимъ Соколинъ, мужъ, Камилина, Градынская.... Но, нѣтъ, то не они, не они, то не живые люди, то лишь мрачные, блѣдные облики душъ, молящихся безъ слезъ, безъ словъ, за упокой души Елены...

   Дисканты запѣли вѣчную память.... Нервный трепетъ пробѣжалъ по плечамъ княгини. Кто-то зарыдалъ за гробомъ и со стономъ упалъ на полъ.... Это была Камилина.... Мимо быстро прошелъ Соколинъ и, нечаянно взглянувъ на нее, отвернулся. Вся кровь ударила ей въ голову.... Затуманился залъ.... лишь все рѣже и рѣже выступалъ изъ этого тумана бѣлый, глазетовый гробъ, съ его ярко горѣвшими тремя свѣчами: "Вѣч-чная па-а-мять, вѣч-чная па-а-мять!" слышалось ей отовсюду.... А гробъ все тутъ, все передъ всю.... Вотъ чего-то задрожалъ и, слегка приподвявшись надъ возвышен³емъ, покрытымъ краснымъ сукномъ, заколебался.... Вотъ тихо шелохнулась въ немъ покойная, вздохнула и, медленно открывъ глаза, остановила ихъ на ней съ глубокою укоризною.... Все смотритъ и смотритъ.... Княгиня задрожала и, трепетно перекрестпишись, торопливо вышла....

  

  

   Всю дорогу пѣли пѣвч³е "вѣчную память", всю дорогу, все съ той же укоризной, смотрѣла на нее Елена Павловна.

   Своихъ шаговъ боясь, шороха платья, убѣгая быстро, прошла она пр³емныя, тускло освѣщенныя комнаты и, торопливо замкнувъ за собою дверь будуара, зажгла и канделябры, и свѣчи на столѣ.... Но, не смотря на ярк³й свѣтъ, проникавш³й теперь во всѣ углы комнаты, все также ясно представлялся ей гробъ, еще настойчивѣе смотрѣла на нее Елена Павловна, и все живѣе овладѣвалъ ею суевѣрный страхъ. Въ зеркалѣ мелькнула тѣнь... Она вздрогнула и, въ тотъ же мигъ сознавъ, что это ея же отражск³е, досадливо подошла къ письменному столику и, доставъ бумагу, начала письмо къ Вѣрѣ Павловнѣ.

   - Боже мой, Боже, какъ дорого бы я дала, какъ многимъ бы пожертвовала, чтобы видѣть васъ въ эту минуту, дорогая Вѣра Павловна! писала она.... Сегодня, въ четыре часа по полудни скончалась ваша любимица, бѣдная Елена Павловна!... И если бъ вы могли только созвать, могли-бъ почувствовать, какимъ тяжелымъ гнетомъ, невыносимо тяжелымъ, пала мнѣ на душу ея смерть, вы бы не винили меня такъ сильно, какъ, быть можетъ, вините! О, это ужасно, ужасно!... Развѣ я желала этой смерти, ея смерти, какъ смерти барона, какъ страдан³й мужа, нѣтъ, видитъ Богъ, нѣтъ!... Я не предвидѣла и могла-ли предвидѣть?! Я виновата лишь въ томъ, что никогда не была въ силахъ бороться съ своимъ упрямымъ "хочу"!... Но, и въ этомъ, или виновата, Вѣра Павловна?... Вспомните, какъ во всемъ вы, и всѣ потакали мнѣ?! и, порывисто вздохнувъ, она положила перо, задумалась.

   Вся прошлая жизнь проносилась теперь передъ нею, и съ каждымъ новымъ воспоминан³емъ все невыносимѣе страдала она... Но къ чему, къ чему эти воспоминан³я, когда и безъ нихъ такъ ясно сознаю, что погубила все, что только было близко мнѣ, что сама же разбила и свою жизнь, и жизнь любившихъ меня! и, вдругъ пр³остановившись, она чутко, нервно вслушалась.... По гостиной кто-то шелъ, едва слышною, но тяжелою ступнею.... Нервный холодъ пробѣжалъ по плечамъ, по спинному хребту, по лѣвой ногѣ, по правой рукѣ. Вотъ отчетливо поднялся въ волосахъ и, онѣмѣвъ въ груди, связалъ ей и руки, и ноги. Все явственнѣе, все ближе шаги. Она хотѣла подняться - и не въ силахъ, хотѣла крикнуть - голоса нѣтъ.... Вотъ открылась уже дверь.... Она слышала, ясно слышала.... Вотъ кто-то вошелъ и сталъ возлѣ.... И все трепетнѣе, трепетнѣе пробѣгало по ея тѣлу холодное дыхан³е вошедшаго.... Она собрала послѣдн³я силы и, судорожно опершись рукой о край шатнувшагося стола, взглянула.... Странно вытянувшись, стоялъ передъ нею баронъ.... Страшенъ былъ взглядъ его широко-открытыхъ, мертвенно холодныхъ глазъ. Чего, чего вамъ, чего?! и баронъ глухо разсмѣялся и, отступивъ на шагъ, высоко приподнялъ правую руку.... Рука задрожала и, медленно подвигаясь все впередъ и впередъ, остановилась на зелени дальняго лѣваго угла будуара. Изъ-за густой зелени выступила Елена Павловна, въ бѣломъ атласномъ платьѣ, вся въ цвѣтахъ и, не шевелясь, какъ вкопанная, остановилась въ нѣсколькихъ шагахъ отъ нея.... Княгиня дико вскрикнула и, пошатнувшись, упала безъ чувствъ. У ней началась нервная горячка.

  

  

   Прошло нѣсколько лѣтъ.

   Марья Кондратьевна Щебринская умерла, и Петру Игнатьевичу нѣкому больше читать объ утопленникахъ.

   Все по прежнему живутъ Бояриновы. Андрей Петровичъ всею душою полюбилъ музыку. Александра Игнатьевна поигрываетъ себѣ по полъ и даже по копѣйкѣ.

   Неволины... да что Неволины?... Николай Ермолаевичъ полысѣлъ, утѣшился и всѣ силы своего разума направилъ къ наживѣ. Юл³я Игнатьевна разбрюзгла еще болѣе и, кажется, сознала, наконецъ, что ревновать ей ужъ нѣсколько поздно.

   На Наталью Игнатьевну ударъ за ударомъ. Потеряла мать, а за нею.... Жужу!... Только развѣ въ картахъ находитъ она себѣ утѣху.

   Неронъ не выдержалъ тоже и скоро, скоро ушелъ онъ въ землю, за своею доброю, такъ любившею его, госпожею.

   Бояриновъ, на себѣ сознавъ, какъ глубоко заблуждаются люди, карая своихъ брат³й за то, что сами же развиваютъ въ нихъ, оставилъ прокуратуру и, всецѣло отдавшись дѣлу защиты, ищетъ забвенья всему прошлому въ откровенности, въ дружбѣ, въ охранѣ жизни, чести и здоровья тѣхъ, которыхъ мы признаемъ преступниками, но которыхъ онъ теперь признаетъ жертвами ростившихъ ихъ услов³й.

   Княгиня Долина непрерывно ѣздитъ за границу и по Росс³и даже, переѣзжая изъ города въ городъ, все ищетъ и ищетъ себѣ забвенья.... Но напрасно!... Повсюду одинаково преслѣдуютъ ея глубоко возмущенную совѣсть призраки: Бояринова, Бернсдорфъ, и никогда уже ея душа не найдетъ себѣ ни тихой радости, ни счастья, ни даже покоя.

   Князь Долинъ въ дѣтяхъ нашелъ себѣ цѣль существован³я и, зорко охраняя ихъ отъ самообольщен³я, болѣзни ихъ несчастной скиталицы-матери, всѣми силами развиваетъ въ нихъ твердую волю.

   Чириковы, Чижевск³е все по прежнему то подъигрываются, то кусаютъ, смотря по тому, что выгоднѣе имъ.

   Градынская.... да что же дѣлается съ такими, какъ Градынская?... Она себя оправдала, всѣхъ обвинила и, глубоко затаивъ въ своей душѣ ненависть къ Бояринову, мститъ за него, кому можетъ отомстить.

   Соколинъ женился на Камилиной. Онъ полюбилъ ея свѣтлый умъ, ея честные взгляды, ея чуткое отношен³е къ нуждамъ меньшихъ брат³й, и теперь все чаще и чаще раздаются въ окрестностяхъ города Скалъ голоса благословляющихъ ихъ бѣдняковъ.

   Жизнь Вѣры Павловны и Петра Игнатьевича течетъ по прежнему, тихо, ровно и счастливо. Ихъ сыну, кличкою Петру Коваленко, минуло двѣнадцать. Весело смотрятъ на жизнь, изъ-подъ слегка приподнятыхъ рѣсницъ, его свѣтло-голубые глаза, и Петръ Игнатьевичъ, съ каждымъ новымъ днемъ, все болѣе радуясь росту въ немъ своихъ убѣжден³й и взглядовъ, все чаще и чаще внушаетъ ему, что все въ жизни мимолетно, все тлѣнъ и прахъ, все, кромѣ того лишь, что неизмѣнно, что вѣчно въ человѣкѣ.... это - его - правъ или неправъ?