Иогель Михаил Константинович - Между вечностью и минутой

nbsp;   Орликъ заржалъ.

   - Вотъ, противный! вскрикнула Наташа, и ея губы сложились въ досадливо-капризную гримаску.

   Князь улыбнулся. Опять усмѣхнулся Максимъ.

   - Максимъ, откладывай! строго приказалъ онъ.

   Князя, на этотъ разъ, оскорбила усмѣшка кучера.

   - Ну, и что вы тутъ нашли нравственнаго, князь?... Я никакъ не могу понять.... Я ему дала хлѣба, я его ласкала, обрѣзалась изъ-за него.... Ну, положимъ, онъ этого не понимаетъ.... Но, вѣдь, въ немъ же есть инстинктъ, онъ долженъ былъ во мнѣ почуять друга.... А онъ даже и не заржалъ.... Что жъ тутъ нравственнаго, чѣмъ онъ тутъ, въ этомъ выше самого человѣка? горячилась Наташа.

   - Онъ выше человѣка въ данномъ случаѣ.... Да, повторяю, онъ выше его своею сосредоточенностью.... Въ сферѣ инстинктовъ прямыхъ, чистыхъ, какъ они внушаются намъ природою, не искаженныхъ ни предразсудкомъ, ни притупленностью того или другаго изъ нихъ, все, что сосредочено - нравствено.

   - Все, что сосредоточено - нравствено, вѣско отозвалось въ Наташѣ.... Какъ ни бывало капризно-досадливой гримаски.... Лицо вытянулось, удлиннилось, брови совсѣмъ близко подошли одна къ другой.- Она задумалась....

   - Все, что сосредоточено, - нравствено, какъ бы для большей ясности, вслухъ повторила Наташа.

   Князь зорко слѣдилъ за малѣйшею перемѣною въ ея лицѣ....

   - Вотъ онъ.... О!.... Всею своею разстерзанною фигурою! донесся изъ сосѣдней аллеи громк³й голосъ генерала и тутъ же покрылся веселымъ смѣхомъ Васи и Вѣры Павловны.

   Наташа однимъ мигомъ обратилась въ слухъ....

   - Что, батинька, подобрались!... Хо.... хо.... хо!! и генералъ разсмѣялся громче другихъ.

   - Что такое тамъ проповѣдуетъ этотъ свирѣпый генералъ? Пойдемте, князь, - и она почти бѣгомъ вошла подъ сводъ аллеи... Князь тихо вздохнулъ.... Теперь ни намека на думу. Брови вытянулись, лицо округлилось, губы разошлись въ улыбку, тутъ же, въ тотъ же мигъ, готовую перейти въ безпечный смѣхъ....

   - А, чтобъ ихъ, буркнулъ князь, съ трудомъ поспѣвая за нею....

   А смѣхъ все росъ, все крѣпъ, все оживлялся.

  

  

   Тихо.... Тихо въ саду и во дворѣ, за частоколомъ, на полянѣ, и у бани, среди липъ, и на деревнѣ, и по всему, едва доступному глазу, необъятному пространству охваченныхъ блѣднымъ, серебристымъ с³яньемъ полей и луговъ.... Спитъ Марья Кондратьевна.... Спить Наталья Игнатьевна... Спитъ на маленькой подушкѣ черноносая Жужу.... Ничто не дрогнетъ, ничто не шелохнется во дворѣ.... Должно быть, ужъ очень поздно!.... Вотъ, что-то взвизгнуло, что-то мелькнуло, мелькнуло вонъ тамъ, у кухни за зеленью. Видно плутоватая Агашка провела за носъ разгильдяя Дормидошку.... и опять все тихо.... Лишь только квакаютъ лягушки, да тамъ, вдали, журчигь свбѣ въ тиши приволья днемъ и ночью неугомонный ручеекъ - незваный выходецъ, притокъ Москвы рѣки гостепр³имной.... Крѣпкимъ, сладкимъ, безпечнымъ сномъ спитъ деревня, дневнымъ трудомъ утомленная.... Дремлеть природа, дремлетъ въ лѣсахъ, дремлетъ въ саду.... Дремлетъ и дубрава, вся, вся, какъ есть отъ дуба-дѣда до дуба-правнучка.... Дремлютъ липы одиночки, и березки и цвѣтки-разнонарядцы.... Дремлютъ, поникнувъ, будто покрывшись шапочками своими махровыми.... И надъ всѣмъ, точно тонетъ въ с³ян³и необъятномъ, поднебесной выси ночная царица.... Царица роскоши, какъ и бездолья, царица богачей и бѣдняковъ, царица тайнъ и сладостныхъ, и страшныхъ!.... Осиротѣла надъ пристанью еще вечеромъ оживленная всѣми скамья.... осиротѣла, закручинилась, закручинилась, да и спряталась отъ луны, ночной красавицы, за зеленью дуба своего раскидистаго.... Но и, одинокая, не укрылась отъ взгляда луны грустнаго, трепетно-нѣжнаго. Вонъ и теперь по ней, по темно-сѣрому ея фону, точно слезы на долгихъ рѣсницахъ, дрожатъ, перемигиваются сквозь листья, пронизывая ихъ, лучи ея томные.... . Какъ разъ противъ мостикъ. Онъ весь во власти луны, весь, отъ столбовъ надъ водою до гладкой, будто отлакированной лучами досчатой поверхности.... А за нимъ.... За нимъ море свѣта.... Въ продолъ по открытымъ полямъ, и въ водѣ, и надъ водою. Межъ береговъ, у мостика пологихъ, а дальше подъемистыхъ, крутыхъ, струитъ и тихо, и глазу непримѣтно Москва-рѣка свои дремлющ³я воды.- Направо, высок³я статныя, красивыя сосны.... То тѣнь, то сосна.... И тѣни, какъ сосны, и сосньи какъ тѣни.... Налѣво, тщеславятся, серебрятся, точно перемигиваются съ ночною красавицею вершинами своими дубы могуч³е.... А дальше все круче, все ближе другъ къ другу подъемистые берега, все уже между ними, точно млечный путь, скользитъ, струится, свѣтовая ночной царицы подоса.... И по ней, по этой полосѣ, плыветъ лодка.... Плыветь нѣма, какъ рыба.... На кормѣ.... генералъ.... Онъ правитъ рулемъ.... Какъ снѣгъ, бѣлѣетъ его китель, подъ козырькомъ хлопочатъ, суетятся бойк³е темно-кар³е глазки.... Дальше, Мясоѣдовъ. И ночью даже на носъ напялилъ pince-nez.- Какъ разъ противъ него Вѣра Павловна, полуоборотомъ къ Васѣ и Загорскому, вся - нѣга, вся - тихое, сладостное раздумье; склонившись надъ водою, играетъ она ея мелкою, серебрящеюся, лучистою зыбью.... Нѣсколько дальше, грустная Наташа.... За нею Долинъ.... Такъ близко, рука-объ-руку.... Но не на него смотритъ она. Ея взглядъ разсѣянъ, безпредметенъ. Бѣлый, легк³й, какъ пухъ, платокъ охватываетъ и шею, и плечи, и такой сильный, рѣзк³й рельефъ даютъ ему ея долг³я, крѣпко сплетенныя, черныя, какъ смоль, почти до воды отброшенныя косы.... Правая часть лица въ тѣни; лѣвая, освѣщенная, еще блѣднѣе, кажется правой....

   "И что за странные переходы?... Что за странное существо она? тихо любуясь ею, задумался князь. То смѣхъ, смѣхъ, случайный, смѣхъ незванный, какъ бы наперекоръ думѣ, сосредоточенной, будто глубокой, то грусть непонятная.... И чего? - и въ тотъ же митъ, раскрылась, освѣтилась предъ нимъ амфилада комнатъ благороднаго Собран³я.... Фигура за фигурой.... Все счастливыя, улыбающ³яся лица поклонниковъ Наташи.... А вотъ, и она сама, въ бѣломъ, легкомъ, какъ воздухъ, платьѣ; вся въ цвѣтахъ; то вихремъ носится по паркету, то тихо, такъ тихо смѣется, будто сама въ себя, то улыбается такъ загадочно, такъ лукаво, и направо, и налѣво, и встрѣчному, и поперечному. Князь вздохнулъ. Иль, въ самомъ дѣлѣ, балъ - ея сфера?... ужаснулся онъ. Плыла лодка, плыла нѣма, какъ рыба.... И что же, что молчатъ они всѣ, всѣ, начиная отъ Васи и кончая генераломъ?!

   Сладостенъ-ли имъ полный нѣги сонъ красавицы земли?... Или такъ глубоко завладѣла ими величественной ночи тишина, что ни словомъ, ни движен³емъ не смѣли они прервать ея царственной дремоты?...

   Да кто же изъ насть не испытадъ, не испытываеть этого чуднаго настроен³я, когда весь, весь охваченный непонятными чарами природы, и тоскуешь, и наслаждаешься, когда въ нихъ, въ этихъ чарахъ, все глубже и глубже тонетъ мысль, когда самый голосъ тревожитъ, раздражаетъ наше ухо, какъ рѣзк³й диссонансъ.

   - Князь!... О чемъ задумались? тихо обратилась Наташа.

   - Да какъ это вамъ опредѣлить, Наталья Алексѣевна?... Довольно трудно.... Что-то носится, что-то мелькаетъ.... А что?... и не словишь....

   - Не правда-ли, князь, природа сулитъ человѣку слишкомъ много, сравнительно съ тѣмъ, что она ему даетъ, еще тише проговорила она и вспыхнула....

   Князь внимательно посмотрѣлъ на нее. Теперь она скрыла свой взглядъ.

   - Вѣрить природѣ, по моему, по меньшей мѣрѣ, не осторожно, Наталья Алексѣевна.... Красоты природы - миражъ.... Ея впечатлѣн³я настолько же сладостны, насколько и мимолетны, и безплодны.

   - Ну, а жизнь?... Вы, вы, князь, вы надѣетесь на счастье? мелькомъ глянувъ ему въ лицо, едва слышно спросила она.

   - Я? протяжно изумился князь и такъ круто повернулся на своемъ мѣстѣ, будто чѣм-нибудь особеннымъ задѣли его.

   - Мечтать могу.... Могу и считаю себя въ правѣ, потому что мечты это - иллюз³я, эта - игра возбужденной фантаз³и, игра нервъ, крови и не можетъ оскорбить меня, какъ существо разумное.... Но надѣяться.... Нѣтъ.... Это слишкомъ!... быстро приподнимая голову, какъ-бы отъ внутренней дрожи, глухо проговорилъ онъ.

   - Какъ, князь?!.. Какъ?!.. Развѣ вы не такой же человѣкъ, какъ всѣ друг³е люди, развѣ вамъ не такъ же свойствена надежда, какъ мнѣ, какъ всѣмъ?!..

   - Надѣяться, Наталья Алексѣевна, можетъ только тотъ, кто не испыталъ жизни, какъ испыталъ ее я.

   - Чѣмъ же особенно тяжело далась вамъ жизнь ваша?

   - Особенно.... Ничѣмъ. Жизнь моя, какъ и всякаго другаго жизнь.... И смѣхъ, и горе въ ней. И въ смѣхѣ - плачъ и въ плачѣ - смѣхъ.

   Князь вздохнулъ, опустилъ голову. Теперь только она почувствовала, какую боль причинила ему своимъ вопросомъ. Ей стало жаль его.

   - Ужъ не въ смѣхѣ ли - плачѣ, не въ плачѣ ли - смѣхѣ пройдешь и ты, моя жизнь? - мелькнуло князю, мелькнуло и такъ ёмко, крѣпко стиснулось полное энерг³и, полное правъ и желалан³й сердце.

   - Жизнь, вдумчиво повторилъ Долинъ, но такъ тихо, что Наташа должна была совсѣмъ наклониться къ нему, чтобы услышать. Жизнь, по моему мнѣн³ю, ни болѣе, ни менѣе, какъ мимолетная шутка надъ нами своенравной матери природы....

   Князь медленно приподнялъ голову.... взглянулъ на нее въ упоръ, глазъ въ глазъ своими вдумчивыми, черными, большими, матоваго отлива глазами....

   Наташа смѣшалась, поникла....

   - Такъ смотрю, такъ всегда смотрѣлъ, и едва ли когда-либо настолько улыбнется мнѣ счастьемъ эта жизнъ, эта своенравная шутка, чтобы я могъ измѣнить на нее взглядъ свой, - и онъ улыбнулся.... Сосредоточенно-покорною грустью сказалась въ ней эта сдержанная имъ улыбка....

   Тихо, опять тихо....

   Вася понялъ ее, эту странную улыбку князя, поникъ, вздохнулъ, но не вздохомъ тоски или горя, а вздохомъ тихой и безотчетной, и сладкой грусти. Онъ и томился въ ней; и наслаждался. Ему такъ хорошо было чувствовать себя въ природѣ, - природу въ себѣ; и въ то же время, въ этомъ чувствѣ было что-то непонятное, что-то такое, что щемило ему сердце, и, помимо воли, все чаще и чаще вызывало вздохъ.

   - Вѣра Павловна, избѣгая ея взгляда, едва слышно сказалъ Загорск³й. Чего вы такъ?!.. Точно васъ и нѣтъ съ нами?

   - Надо быть развѣ истуканомъ, чтобы не наслаждаться такимъ вечеромъ.

   - Ну, вечеръ - вечеромъ, луна - луной, а вы.... и онъ не окончилъ, и съ теплымъ, живымъ чувствомъ посмотрѣлъ на нее.

   - Перестаньте, едва разслышалъ онъ ея чуть внятный голосъ, и вспыхнулъ, смѣшался, точно и въ самомъ дѣлѣ провинился въ чемъ-то передъ нею.

   Тихо....

   Плыви лодка, плыви, плыви, пока тихо надъ тобою, плыви, пока тихо вокругъ!

  

  

   На трет³й день послѣ пр³ѣзда Долина, Коваленко и Мясоѣдова, часу въ 9-мъ вечера, въ Щебринку пр³ѣхалъ баронъ Бернсдорфъ. Онъ съ первой минуты держался, какъ дома: былъ веселъ, оживленъ, болтливъ. Загорская держала себя съ нимъ въ течен³е всего вечера, почти до двухъ часовъ ночи, довольно спокойно и ровно. Но оть зоркаго, тревожнаго вниман³я князя не укрылись ни ярк³й румянецъ, съ которымъ она его встрѣтила; ни волнен³е, съ какимъ слѣдила за нимъ, когда онъ говорилъ о значен³и, о роскоши, о блескѣ, какъ непремѣнныхъ услов³яхъ жизни всякаго порядочнаго человѣка. И чѣмъ глубже вдумывался князь въ Загорскую, въ ея отношен³я къ барону, къ себѣ, тѣмъ болѣе загадочнаго, необъяснимаго находилъ въ ней.- "Вѣдь она-же не дѣвочка, уже не ребенокъ, она должна была понять, что онъ не даромъ пр³ѣхалъ въ Щебринку и его не отталкивая, къ нему относясь съ примѣтно-возрастающимъ вниман³емъ, зачѣмъ дала поводъ барону?... А если увлечена имъ къ чему же тогда?... и князь терялся, уходилъ отъ окружающаго и, прячась въ самого себя, все глубже и глубже страдалъ сознан³емъ внѣшнихъ, блестящихъ превосходствъ барона. Онъ еще по собран³ю зналъ барона, и безотчетно ненавидѣлъ, отъ первой съ нимь встрѣчи. Загорская знала эту скрытую его ненависть и нерѣдко дажо любила подтрунить ею надъ нимъ. "Какъ танцуетъ онъ мазурку?.... Такъ легко, такъ плавно несешься съ нимъ, точно купаешься въ порывистомъ, безумномъ вихрѣ шумнаго бала", говорила она не разъ послѣ мазурки и, улыбаясь, смотрѣла ему прямо въ глаза. Князь находилъ въ свою очередь, что баронъ танцуетъ хорошо, даже очень хорошо, но онъ уже на весь вечеръ утрачивалъ настроен³е духа. Онъ все не любилъ въ баррнѣ и его изгибистую, вызывающую грац³ю, казавшуюся змѣиною, и его ловкость, и его мягкую улыбку, что всегда дрожала тонкою насмѣшкою изъ-подъ слегка навислыхъ свѣтло-русыхъ усовъ, и вкрадчивый, тих³й голосъ, и игривое сарказмомъ слово, и въ особенности взглядъ, взглядъ бѣглый, мелькающ³й, всегда все видящ³й, все будто понимавщ³й и никогда, ни въ чемъ не выдающ³й себя взглядъ. Но не смотря на все это, князь не могъ отказать барону ни въ красотѣ, ни въ умѣ, и какъ бы еще болѣе ненавидѣлъ его за это. Сколько, сколько разъ ловилъ онъ взглядъ барона на Загорскую. И что это былъ за взглядъ, что за особенная нѣга туманила его голубые глаза. Но вотъ она вспыхивала, потуплялась и улыбка радостной, торжествующей побѣды, мигомъ освѣщая лицо барона, какъ бы говорила: "Смотрите, смотрите, не правъ ли я, что стоитъ мнѣ хотя лишь на 10 минутъ сосредоточить на ней, этой, по вашему, недоступной красавицѣ, свое небрежное полувниман³е, чтобы и она, какъ всѣ эти остальныя, отдалась вся мнѣ".

   Все путалось, кружилось въ залѣ, въ тѣ минуты, для князя; вся кровь горѣла въ немъ, и такъ порывисто подталкивало его однимъ сильнымъ ударомъ, однимъ толчкомъ сбить съ ногь, раздавить, уничтожить этого барона съ тѣмъ же чувствомъ отвращен³я, съ какимъ раздавилъ бы онъ, князь, и всяк³й другой незваннаго сосѣда ночи, извивающагося, холоднаго гада. Но могъ-ли устранить его, могъ-ли, даже былъ ли вправѣ намекнуть ей на это?! Конечно, нѣтъ, и тысячу разъ нѣтъ!... Какое имѣлъ, къ тому основан³е? Быть можетъ, она обращалась къ нему съ такимъ вниман³емъ, лишь по чувству сострадан³я къ его положен³ю, точно также, какъ въ мазуркѣ, всегда избирала стоявшихъ въ тѣни?!.. И тогда что? Тогда онъ уже, конечно, пропалъ, тогда, разъ на всегда, останется въ ея глазахъ и смѣшнымъ, и жалкимъ. Такъ думалъ князь, но далеко не тамъ чувствовалъ. И развѣ она была ему чужою, какъ, быть можетъ, онъ ей чужой. Развѣ съ того перваго вечера, когда онъ познакомился съ нею, съ того вечера, когда такъ внимательно она посмотрѣла на него, такъ долго, и весело, и игриво говорила съ нимъ, что даже предпочла, зная что онъ не можетъ танцовать, просидѣть цѣлую кадриль не танцуя, развѣ не стала уже ему и дорогою, и близкою.... и все, все манило его въ ней: и стройная гибкость высокой фигуры, и коротк³й, мелькающ³й взглядъ ея оживленныхъ, ни то смѣющихся, ни то вызывающихъ глазъ, и тонкая чуть-чуть лукавая улыбка, и блѣдность въ минуты волнен³я, и робк³й, и скромный и нѣжный румянецъ, румянецъ радости одинаково, какъ и румянецъ смущен³я, и игривое слово, и этотъ чудный, грудной, какъ бы уходящ³й въ себя смѣхъ, и надо всѣмъ этимъ какая-то особая, неуловимая прелесть ея въ высшей степени сдержанныхъ, всегда короткихъ, сжатыхъ пр³емовъ, въ которыхъ она какъ будто таилась и отъ всѣхъ вообще, и отъ него въ особенности. Придя въ отведенную ему половину флигеля, князь долго не могъ заснуть въ эту ночь, и все холоднѣй, и холоднѣй становилось у него на сердцѣ. Ему уже казалось, что судьба опять подсмѣялась надъ нимъ, что лишь затѣмъ въ лицѣ Загорской улыбнулась ему надеждой и на радостную жизнь, и на счастье, чтобъ еще злѣе подсмѣяться надъ его бездольемъ.

  

  

   Давно отобѣдали въ Щебринкѣ. Уже добрыхъ полчаса, у подъѣзда усадебнаго дома, рылъ землю, и фыркалъ, и ржалъ, впряженный въ кабр³олетъ, нетерпѣливый, сѣрый жеребецъ. Въ нѣсколькихъ шагахъ Загорская оживленно говорила съ барономъ.

   - То, что сосредоточено-нравствено! съ притворно серьезнымъ видомъ, повторилъ онъ ея слова, и насмѣшливая улыбка чуть-чуть мелькнула изъ-подъ его свѣтло-русыхъ усовъ. Это не вы и не ваше, Наталья Алексѣевна! Это - не жизнь! Это - тупое, сонливое прозябан³е натуръ обдѣленныхъ. И вы, вы сами, я глубоко увѣренъ, говорите такъ, а чувствуете совсѣмъ иначе. Пусть, мановен³емъ ока, самъ мудрецъ-сѣдовласецъ созоветъ со всѣхъ концевъ земли свое исчад³е, своихъ философовъ и педагоговъ, и пусть они въ одно горло, всѣмъ убогимъ синклитомъ, будутъ трубить мнѣ, что счастливъ можетъ быть лишь тотъ, кто сосредоточенъ, я скажу имъ, скажу прямо въ глаза: замолкните съ вашею мудростью, вы стары, костлявы, вы изсохли какъ скелетъ, и гдѣ-же понять вамъ меня, меня, полнаго жизни и увлечен³я! И все-жъ таки буду жить, жить такъ, какъ внушаетъ природа.

   - То-есть, вѣчно играть въ кошку-мышку? улыбнувшись, перебила Наташа.

   - Да, въ кошку и мышку! И ловить, и попадаться!... И что можетъ быть очаровательнѣе, интереснѣе этой полной и жизни, и грац³и борьбы-игры?! Такъ кружится голова, такъ замираешь, такъ все туманится въ глазахъ! и баронъ, оживившись, отчетливо хрустнулъ палецъ о палецъ.

   - А вы, въ вашей жизни, баронъ, часто пищали въ кошачьихъ лапкахъ?

   - Ну, нѣтъ! Я чаще ловилъ, чѣмъ попадался! возразилъ баронъ и, опять усмѣхнувшись, хвастливо покрутилъ правый усъ.

   - Ну, а если я васъ поймаю, баронъ, вы на меня не разсердитесь? Мы съ вами, попрежнему, останемся друзьями? тихо разсмѣявшись, возразила она.

   - Et bien, comenèons, mademoiselle! Voyons! Мы nocмoтримъ на которую изъ двухъ сторонъ выпадетъ скромная доля мышки! пристукивая шпорами, весело отозвался баронъ.

   - Nous verrons!

   - Oui, mademoiselle, nous verrons, à la fin des fins; mais à présent, теперь, кто первый будетъ кошкой? Кто, вы или я? и баронъ разсмѣялся раскатисто, громко, какъ будто онъ сказалъ что-нибудь особенно остроумное или-же только подсмѣялся надъ нею въ самомъ вопросѣ.

   - Ну, конечно, вы, вы баронъ! и, будто прячась въ самое себя, она медленно, и смущенная, и взволнованная опустила свои долг³я, долг³я рѣсницы.

   Игра началась. Баронъ любовался.

   - Это фигура или пѣшка, Наталья Алексѣевна? чуть слышно спросилъ онъ.

   - Какъ это, фигура или пѣшка?

   - Ну, несомнѣнно то или другое. Вѣдь это-жъ ходъ!

   - Ходъ? широко раскрывая глаза, изумилась она. "Наивничаетъ или наивна?" мелькнуло барону. Загорская вдругъ отошла отъ барона и, быстро подойдя къ скамьѣ, на площадкѣ, у дома, сѣла вдали отъ кабр³олета. Баронъ заколебался. Онъ не понялъ ни цѣли, ни причины движен³я. Обидѣлась ли или просто надоѣло ей стоять, долженъ ли онъ былъ пойти за нею или остаться у кабр³олета? Одно только было ясно: она задумалась. Но и глупо, и неловко продолжать стоять одному.... Баронъ тихо подошелъ къ скамьѣ, сѣлъ возлѣ и, странно, какая то непонятная робость овладѣла имъ. Онъ, быть можетъ, впервые въ жизни, не смѣлъ самъ первый прервать молчан³е.

   - Баронъ! и она поникла. У васъ есть как³я-нибудь правила?

   - Какъ это правила?

   - Напримѣръ: вы бы могли, вовсе даже не интересуясь дѣвушкой, увлекать ее? Я давно, еще въ Собран³и, помните, въ мазуркѣ, подъ новый годъ, хотѣла васъ спросить объ этомъ. Я, я, баронъ, рѣшилась васъ спросить объ этомъ, предложить вамъ этотъ вопросъ, не какъ барону Бернсдорфу, а какъ честному человѣку.

   Вопросъ былъ и неожиданно серьезенъ, и слишкомъ внезапенъ. Баронъ смѣшался, поникъ. Теперь роли измѣнились. Онъ упорно смотрѣлъ внизъ, она прямо на него. Сдвинутыя брови какъ будто выражали сострадан³е къ нему; въ глазахъ-же свѣтилась насмѣшка.

   - Увлѣчен³е, Наталья Алексѣевна, не всегда самостоятельное чувство, а иногда, и даже весьма часто, только рефлексъ увлечен³я нами другаго и все-жъ таки чувство, и медленно поднявъ глаза, онъ опять поникъ, опять вспыхнулъ, подъ ея насмѣшливымъ взглядомъ.

   - Что это князь такъ долго? вставая, замѣтила Загорская такимъ тономъ, какъ будто бы все терпѣн³е въ ней истощилось, и больше она не была въ силахъ продолжать свою безцвѣтную болтовню съ нимъ.

   - Да вѣдь и курица не сразу взлетаетъ на насѣсть, а онъ пока то взберется на свои ходули! покраснѣвъ, кольнулъ баронъ.

   - Баронъ! и она выпрямилась во весь ростъ передъ нимъ. Мы съ княземъ старые друзья.... а вы, баронъ, вы не больше, ни меньше, какъ дальн³й, очень дальн³й родственникъ мнѣ и при томъ.... и она не договорила, отвернулась отъ него.

   - Что при томъ?! снова вспыхнувъ, заносчиво встрѣтилъ Бернсдорфъ.

   - Есть люди, способные и глубоко чувствовать, и много думать; а то есть и так³е, для которыхъ, жизнь только шалость, и что доступно для первыхъ, о томъ бы не должны были смѣть думать послѣдн³е! сильно дрогнувшимъ голосомъ высказалась она.

   Баронъ поблѣднѣлъ.

   - Какъ долженъ я понять васъ, Наталья Алексѣевна? и его холодный, точно стальной, взглядъ, въ упоръ остановился на ней.

   - Какъ знаете! и, тихо усмѣхнувшись, она взглянула въ даль двора. Въ дверяхъ флигеля показался князь.

   - Что вы такъ долго, князь? весело улыбаясь, встрѣтила она его.

   Баронъ блѣдный, взбѣшенный, не могъ взглянуть ему въ глаза, досадливо щипалъ зубами правый усъ.

   - Извините, Наталья Алексѣевна, я задержалъ васъ. Такъ сегодня что-то не ладится мнѣ.

   - Вы блѣдны, князь.

   - Мнѣ сильно нездоровится, Наталья Алексѣевна! и его матово-блѣдное лицо оживилось слабымъ румяцемъ. Вѣроятно, баронъ не откажется заступить мое мѣсто! глухо проговорилъ онъ, хотѣлъ улыбнуться, но вмѣсто улыбки вышла гримаса и еще ярче, еще отчетливѣе вспыхнулъ и, тутъ же, какъ бы весь содрогнувшись отъ острой, мгновенной боли, поблѣднѣлъ опять.

   Баронъ, какъ бы инстинктивно, сдѣлалъ нѣсколько шаговъ впередъ.

   - Нѣтъ, нѣтъ, князь! Если вамъ нездоровится, то надо приказать отложить. Я не поѣду иначе! съ ударен³емъ возразила Загорская.

   Баронъ, выпрямившись и презрительно усмѣхнувшись, быстро поднялся по лѣстницѣ входной площадки дома.

   - Что за муха укусила сегодня барона, Наталья Алексѣевна?

   - Не муха, а я, князь! Впрочемъ, такъ, слегка, вѣдь иногда слѣдуетъ! Правда? и, весело разсмѣявшись, она сѣла въ кабр³олетъ, взяла у Максима возжи.

   - Держу, садитесь, не бойтесь, князь!

   Долинъ не колебался больше. И оживленною, и радостною улыбалась ему теперь эта прогулка.

  

  

   Плавно быстро и легко катился кабр³олетъ по отлогому спуску и все дальше уносилъ Загорскую съ княземъ. Баронъ, взволнованный, угрюмый, слѣдилъ за ними изъ окна. Вотъ ужъ прогремѣлъ кабр³олеть по бревнамъ, вотъ обогнулъ садъ и исчезъ по дорогѣ, влѣво отъ усадьбы.

   Они приближались къ крутому спуску прибрежья Москвы-рѣки. Ретивый вдругъ, будто споткнувшись, съ крупной, размашистой рыси, перешелъ въ шагъ.

   - Чего онъ, князь?

   - Вѣроятно, крутъ спускъ.

   - А, и то! Но какой же умный, этотъ вашъ Ретивый, князь.

   - Да.... Если бы мы, люди, умѣли такъ своевременно сдерживать свои порывы, какъ онъ, въ минуты опасности, свой размашистый бѣгъ, то не терпѣли бы столько горя, не переносили бы столько разочарован³й, не разбивали бы жизнь нашу иногда раньше, чѣмъ сознаемъ свои силы и свое прямое назначен³е.

   Ретивый совершенно садился на хвостъ, такъ заботливо, такъ осторожно, шагъ за шагомъ, спускалъ онъ кабр³олетъ съ уступа на уступъ.

   - Посмотрите, посмотрите, князь! Ну что за умникъ!

   Князь молчалъ. Онъ любилъ лошадей, самъ нерѣдко любовался ими, любилъ когда и друг³е, а тѣмъ болѣе она, хвалили ихъ; но теперь ему было и больно, и досадно, что предпочла ему Ретиваго, что въ ту именно минуту, когда онъ съ такою глубокою тоскою высказалъ ей самую задушевную мысль свою, мысль, въ которой такъ наглядно отразилась и скорбь по прошлому и, еще болѣе того, страхъ за будущее, она и не слышала его. Миновали мостъ, выѣхали въ деревню, вотъ ужъ мелькнули и послѣдн³я хатенки. Такъ легко дышала она, такъ оживленно весело смотрѣла вокрутъ, какъ будто все тѣшило, все забавляло ее: и эта мелькнувшая деревня, и эта свинья, что съ ужасомъ, хрюкая, вырвалась точно изъ-подъ самыхъ ногъ Ретиваго, и огороды за деревней, и вотъ та березовая роща, что давно уже ожидала ихъ въ себя.

   - Вы не хотите ли сами править, Наталья Алексѣевна?

   - Охотно, князь, если это не составитъ для васъ особеннаго лишен³я.

   - А какъ вы полагаете, Наталья Алексѣевна, что мнѣ пр³ятнѣе, читать удовольств³е на вашемъ лицѣ или управлять Ретивымъ? серьезно отвѣчалъ онъ.

   - Ну такъ дайте жъ! и, принявъ вожжи, она посмотрѣла на него долгимъ, сочувственнымъ взглядомъ.

   Князь вспыхнулъ, поникъ. "А мнѣ развѣ не пр³ятно твое удовольств³е", казалось, говорилъ ему ея взглядъ, и такъ лихорадочво потянуло его къ ней, такъ порывисто, неудержимо хотѣлось сказать, наконецъ, что уже давно любитъ ее, любитъ съ того самаго вечера, въ который такъ искренно, такъ охотно подарила она ему эти первыя отрадныя тогда, и отрадныя, и мучительныя теперь минуты, первыя отъ той самой поры, отъ того страшнаго часа, въ который изъ стройнаго красавца, сталъ онъ калѣкой.

   Ѣхали уже въ рощѣ. Быстро, ровно катился кабр³олетъ. Она смотрѣла вдаль, но онъ чувствовалъ, что она сознавала его настроен³е, что она съ минуты на минуту ждала отъ него этого признан³я и все досаднѣй, и досаднѣй становилосъ ему на самого себя. Въ немъ не хватало смѣлости, воли. Какой то свинецъ давилъ ему сердце, сковалъ языкъ, спуталъ мысли.

   Кабр³олетъ спустился въ ловщну. Ретивый фыркнулъ. Какъ струны натянула она вожжи. Онъ закусялъ удила и, весь собравшись, вихремъ понесся въ крутую гору. Напрасно силилась она удержать его. Вся кровь прилила ей въ голову отъ напряжен³я, а Ретивый какъ будто не чуя этихъ усил³й все лихорадочнѣе, все страстнѣе перебрасывалъ кабр³олетъ съ сука на сукъ, и сажень за саженью бралъ вершину.... Взялъ, и теперь, своею волею, самъ по себѣ пошелъ тихо.

   - Фу, вотъ упрямецъ!

   - Что, устали?

   - Устать не устала, но мнѣ досадно было сознать свое безсил³е. Впрочемъ, я, на его мѣстѣ, поступила бы также. Терпѣть не могу препятств³й и все, что трудно, люблю брать разомъ, вотъ какъ онъ взялъ гору - однимъ взмахомъ.

   - Ну, нѣтъ, я не могу съ этимъ согласиться, Наталья Алексѣевна. Что порывисто, то - необдумано; а что необдумано - то всегда опасно.

   - То-есть какъ это? и она быстро взглянула на него.

   - Конечно, мы можемъ сохранять наше хладнокров³е только до той поры, пока чувство наше спокойно, сосредоточено, пока оно не обратилось въ порывъ, въ страсть, какъ чувство уже непреодолимо господствующее и надъ всѣми остальными чувствами и даже надъ разсудкомъ, а такое состоян³е всегда опасно. Положимъ такъ, Наталья Алексѣевна, для большей ясности моего взгляда. Положимъ, что я встрѣтился съ женщиною, которая нравится мнѣ. Почему? и самъ не знаю. Нравится, да и все тутъ. Неужели вы думаете, что этого достаточно, неужели можете допустить, хотя на время, что счастливый ея улыбкою, ея вниман³емъ, я не долженъ, прежде нежели рѣшусь по отношен³ю къ ней на какой-либо серьезный шагъ, не долженъ задаться мысл³ю: могу ли отвѣтить ея прошлому, надеждамъ и стремлен³ямъ ея будущаго? Точно также не должна ли сдѣлать и она? Нѣтъ, я, съ своей стороны, я, никогда не позволилъ бы себѣ, никогда бы не подпалъ увлечен³ю въ такой степени, чтобы оно могло парализировать во мнѣ и волю, и разсудокъ. Да, и если бы я не поступилъ такъ, то поступилъ ли бы честно, не былъ ли бы преступенъ въ своемъ порывѣ?... Конечно, я, человѣкъ, какъ всѣ друг³е люди.... Волнуемый то опасен³емъ, то надеждою, непрерывно раздражаемый препятств³ями, я бы могъ забыть и навѣрное забылъ бы и свое прошлое, и свое будущее, словомъ все, въ одномъ непреодолимомъ стремлен³и овладѣть любимою женщиною; но впослѣдств³и, въ будущемъ, когда погубилъ бы и ее, и себя, и въ одну съ нами пропасть втянулъ бы быть можетъ многихъ;- въ чемъ тогда нашелъ бы себѣ оправдан³е, гдѣ укрылся бы отъ укоровъ совѣсти?! Нѣтъ, нѣтъ, Наталья Алексѣевна, человѣкъ честный прежде всего призванъ бороться съ увлѣчен³ями своими, если не хочеть отравить и свое, и близкихъ ему людей существован³е!...

   Князь, какъ и всегда, такъ и въ этомъ случаѣ, началъ холодно, сжато. Онъ говорилъ, отставляя слово отъ слова съ особеннымъ ударен³емъ, надъ нѣноторыми изъ нихъ; но чѣмъ дальше говорилъ, тѣмъ сильнѣе увлекался, тѣмъ порывистѣе становилось слово, тѣмъ всѣ ярче и ярче играла краска въ лицѣ. Сосредоточился, горѣлъ на ней оживленный взглядъ его большихъ, черныхъ глазъ.

   - Такъ тогда онъ никогда не выскажется, и вся жизнь пройдетъ лишь въ борьбѣ съ собою! понимая, тихо отозвалась она. И, притомъ, я никогда не соглашусь въ этомъ съ вами! добавила едва слышно.

   - Въ чемъ, въ этомъ? оживленно спросилъ Долинъ.

   - Разсудку нѣтъ никакого дѣла до любви. Любовь, какъ и всякое другое чувство - только отъ сердца! - серьезно отвѣтила она.

   - Да если бы не чувствовали, Наталья Алексѣевна, то и не разсуждали бы тогда. Думать иначе, не значитъ ли признавать возможымъ обособить живую струю отъ ея ключа? Вѣдь чувство - источникъ мысли. Обѣ эти способности имѣютъ, повидимому, совершенно самостоятельную функц³ю, а въ сущности были всегда солидарны. Сердце только можетъ предъявлять свои требован³я, а уже дѣло разсудка сообщить имъ, этимъ требован³ямъ, этому чувству право свободнаго роста или же убить ихъ въ самомъ зародышѣ, какъ движен³е несоотвѣтствующее, недостойное.... Иначе возможно было бы допустить, что, напримѣръ, я - человѣкъ съ прошлымъ и съ убѣжден³емъ могъ бы полюбить, какъ ид³ота, такъ и чужую женщину, тогда какъ первое было бы глупо, а второе и глупо, и безчестно.

   - Какъ это чужую женщину? И она широко взглянула на него.

   - Да, чужую. Именно, чужую, то-есть, женщину, принадлежащую другому по праву.

   - По праву?! И она въ упоръ остановила на немъ полный негодован³я взглядъ.

   - Ну, да, Наталья Алексѣевна! Что-жъ вы находите въ этомъ особо страннаго? По праву любви, по праву прошлаго, по праву общихъ надеждъ и цѣлей.

   - Вы ли это говорите, князь? Вы ли? Не въ васъ ли съ самыхъ первыхъ минутъ я привыкла видѣть человѣка развитыхъ понят³й, и вдругъ.... и она нервно усмѣхнулась.

   - Женщина, принадлежащая мужчинѣ по праву. Да, что вы, что вы, князь? развѣ женщина все еще вещь, по вашему? Развѣ въ наши дни, какъ и прежде, она можетъ и должна любить лишь того, съ кѣмъ связалъ ее, весьма часто, слѣпой случай?! Любовь, это не произвольное творчество природы.... Это свободнѣйшее изъ человѣческихъ соотношен³й!... Я! Я не знаю ни когда, ни кого, ни за что я полюблю; но кого бы я не - полюбила - я буду любить! Тутъ мое то, что я люблю! Это право - единственное мое право, и никто, и ничто не можетъ отнять у меня его, этого права! горячо возразила и, слегка откинувшись отъ князя въ противоположный уголъ кабр³олета, опять блеснула на него своимъ гордымъ, пронизывающимъ взглядомъ. "Попробуй, попробуй, князь", какъ бы говорилъ этотъ смѣлый, рѣшительный взглядъ. "Попробуй-ка меня взять, меня отчудить, меня сдѣлать принадлежащею тебѣ по праву. Тутъ мое то, что я люблю. Это право, единственное мое право, и никто и ничто не можетъ отнять у меня его, этого права!" все еще дрожалъ въ немъ ея сильный, грудной, совсѣмъ грудной голосъ, какъ бы выходящ³й изъ недосягаемой глубины ея своенравной натуры.

   Князь смутился. Какая-то непонятная робость овладѣла имъ. Еще никогда, еще ни разу въ жизни онъ не сталкивался лицомъ къ лицу съ такимъ прямымъ, съ столь устойчивымъ и смѣлымъ женскимъ характеромъ, проявляющимся во всемъ: и во взглядѣ, и въ голосѣ, и во внѣшнихъ пр³емахъ, какъ-бы говорящимъ ему - это мое, неотъемлемо мое; что мое, то всегда мое, гдѣ у меня слово, тамъ и дѣло.- "Орлица", мелькнуло ему и, въ тотъ же мигъ, какое-то особенное чувство какъ-бы только что вотъ, вотъ, въ эти минуты народившееся въ немъ съ непреодолимою силою потянуло его къ ней, и подъ его обоян³емъ онъ склонялъ уже голову предъ нею, онъ уже готовъ былъ просить, молить ее, признать его, съ столь свойственною ей неудержимою силой, признать своимъ разъ навсегда.

   - Наталья Алексѣевна! вдругъ обратился онъ, какъ-бы освѣщенный какою-то новою, внезапно охватившею его мысл³ю.

   - Что?

   - Если бы вы заинтересовались женатымъ человѣкомъ, вы бы дали ходъ, дали бы свободу вашему увлеченью?

   - Ну, а если бы вы, князь, увлеклись чужою женщиною, какъ вы редактируете, вы бы, сами, дали бы ходъ? усмѣхнувшись, уклонилась она отъ прямаго отвѣта.

   - Нѣтъ, конечно, нѣтъ и тысячу разъ нѣтъ! горячо отозвался князь.

   - Ну, а я, такъ да!

   - Нѣтъ, вы шутите, Наталья Алексѣевна?

   - Вы странный человѣкъ, князь. Когда говорю что, такъ и чувствую, такъ и понимаю! Да и зачѣмъ бы стала лгать вамъ?

   - Да это противъ натуры, Наталья Алексѣевна!

   - Какъ такъ, противъ натуры? снова вспыхнувъ, горячо перебила она его. Да и почемъ знаете вы, князь, мою натуру, почемъ знаете, что кажется ей сладкимъ, а что горькимъ; что отвѣчаетъ ей, что противъ нея?... Нѣтъ, это смѣло, слишкомъ смѣло съ вашей стороны мѣрить мое отношен³е къ жизни по своему масштабу!...

   - Да не по моему, Наталья Алексѣевна, а по общечеловѣческому. Это движен³е противъ натуры.

   - Значитъ, по этому, общечеловѣческому, съ вашей точки зрѣн³я, масштабу, выходитъ, что если бы женатый человѣкъ или, какъ вы редактируете, "чужой" человѣкъ понравился мнѣ, если бы въ немъ все говорило моему сердцу, то и тогда я бы должна была отказаться отъ самой мысли любить его, лишь только потому, что онъ раньше встрѣтился съ какою-нибудь Марьей Андреевной, что онъ, такимъ образомъ, сталъ мнѣ чужимъ человѣкомъ, чужимъ прежде, чѣмъ узналъ меня?... Нѣтъ, и безусловно нѣтъ! Я была бы жалка, смѣшна самой себѣ, еслибы подчинилась этому общечеловѣческому. Такого настроен³я во мнѣ нѣтъ; его нѣтъ въ моей природѣ; а чего въ ней нѣтъ, то и не можетъ бытъ обязательно для нея. Опять повторяю вамъ, князь, мое то, что во мнѣ, а что внѣ меня, хотя-бы и то составляло убѣжден³е десятковъ тысячъ людей, чуждо мнѣ и безсильно надо иною!

   Князь содрогнулся. Ему почему-то казалось, что она съ такою горячност³ю отрицала именно его.

   - Да въ этомъ вся жизненная мудрость, Наталья Алексѣевна! Любить чужое, значитъ неизбѣжно страдать, страдать непосредственно или чрезъ посредство.... Не сознать это-то значитъ ослѣпнуть или же родиться слѣпымъ.

   - Ну, такъ я слѣпая отъ рожден³я, поникая, едва слышно отозвалась она.

   - Нѣтъ, нѣтъ, Наталья Алексѣевна, вы нe слѣпая и никогда не будете слѣпою! горячо перебилъ Долинъ... Вы просто слишкомъ односторонне смотрите на жизнь.... Вы слишкомъ самоувѣрены!... Жизнь еще не испытала васъ, не наложила на васъ печати своей, потому, и только потому, вы позволяете себѣ такъ игнорировать чужую долю. "Какая-то Марья Андреевна!" да вѣдь это для васъ она какая-то, а для самой себя она также дорога, какъ и вы для себя!... Она также хочетъ жить, такъ же, совершенно равныя съ вами имѣть права и на честное - подчеркнулъ онъ - отношен³е къ ней окружающихъ, и на разумное счаст³е съ нимъ, ей милымъ, близкимъ, дорогимъ, а вамъ, пришлой, незванной, - чужимъ, совсѣмъ чужимъ человѣкомъ. Онъ, этотъ чужой для васъ, до встрѣчи съ вами, человѣкъ, не станетъ чужимъ для нея и тогда, когда вы отнимете его у ней, когда жизнь, счаст³е, однимъ мимолетнымъ капризомъ обратится въ жизнь непрерывныхъ пытокъ для нея.... Да, повторяю, онъ никогда ради васъ, ее станеть ей чужимъ человѣкомъ. Его улыбка попрежнему останется улыбкою, ей принадлежащею по праву; его ласковый взглядъ и привѣтливое слово, и трудъ, и надежда во имя ея, все останется ей, попрежнему ей, только вмѣсто счаст³я создадите въ нихъ непрерывныхъ пытокъ страдан³е и тогда, страдая въ нихъ и за него, она, эта Марья Андреевна, все попрежнему будетъ его Мар³ей Андреевной, его, этого чужаго вамъ человѣка, попрежнему будеть любить и страдать, лишь одну васъ, васъ одну проклиная въ каждомъ страдан³и своемъ!... И неужели вы можете допустить мысль, что эти страдан³я, рано или поздно, глубокою скорб³ю, живымъ раскаян³емъ не сокрушатъ васъ самое и вмѣстѣ съ вами ваше на такомъ, чужомъ фундаментѣ построенное счаст³е, не обратятъ въ рядъ пытокъ, какъ обратили вы ея свѣтлыя, радостныя улыбки - въ тих³я, робк³я слѣзы.

   Теперь самыя вожжи дрожали въ ея рукахъ, - она была блѣдна, какъ полотно. Князь снялъ фуражку. Черный, какъ смоль, локонъ, отдѣлившись отъ массы волосъ, спалъ на блѣдный, высок³й, гладк³й, будто изъ мрамора выточенный, лобъ. Казалось, Долинъ стоялъ на поединкѣ съ нею. Какъ-будто всѣ свои силы, всю свою энерг³ю вызвалъ онъ на борьбу. И эта энерг³я, эта мощь, охвативъ и его, и ее, однимъ натискомъ, однимъ напоромъ, такъ и дрожала въ концахъ ея блѣдныхъ губ, такъ и искрилась съ сосредоточенномъ на ней, горѣвшемъ взглядѣ его, обыкновенно, матово-холодныхъ глазъ.

   - Чужое горе, чуж³я страдан³я, непонятны мнѣ! не поднимая глазъ, чуть слышно произнесла она.

   - Какъ?! содрогнувшись, перебилъ Долинъ.

   - Это васъ удивляетъ? и, тихо усмѣхнувшись полуобратясь, она взглянула на него.

   - Больше того, возмущаетъ, возмущаетъ до глубины души, Наталья Алексѣевна.

   - Ни единаго, ни единаго изъ моихъ желан³й.... пусть будетъ прихоть, хоть бы и прихоть, но не уступлю я чувству сострадан³я!... отдѣляя слово отъ слова, какъ бы въ каждомъ изъ нихъ съ особою силою давая себя чувствовать и сознать князю, высказаласъ она.

   И ея взглядъ, прямо въ упоръ сосредоточенный на немъ, былъ жестокъ, холоденъ, какъ вся она въ тѣ минуты. Князь закрылъ лицо руками.

   - Это непонятно! Это больше чѣмъ непонятно! Это оскорбляетъ самую природу человѣка! глухо, подавленнымъ голосомъ отозвался онъ.

   - Подобное горе, какъ вы указали, князь, всегда - или горе безхарактерности, или горе глупости!

   Князь внимательно посмотрѣлъ на нее.... Дрожали ея блѣдныя губы, дрожалъ самый подбородокъ; но вотъ онѣ, эти нервныя губы передернулись, сложились, и все лицо освѣтилось презрительной усмѣшкой. Къ кому? Опять-ли къ чужому горю? Къ нему ли? Или же къ самой себѣ?

   Солнце тамъ, вдали, на западѣ уже касалось земли своими заходящими лучами. Ретивый все крѣпче и крѣпче подбиралъ удила. Надъ поляною вѣяло прохладой. Уже давно мелькалъ въ густой зелени, своею красною крышей Щебринск³й усадебный домъ....

  

  

   Баронъ очень легко смотрѣлъ и на жизнь, и на людей. Въ жизни онъ видѣлъ лишь только возможность наслажден³я, а всѣхъ вообще людей, безъ различ³я нац³ональностей и пола, раздѣлялъ на многозначущихъ и вовсе ничего незначущихъ.

   Въ первыхъ онъ разумѣлъ людей власти и значен³я, людей роскоши, людей вл³ян³я и всегда относился къ нимъ съ равною предупредительност³ю. Ихъ мнѣн³е, какъ-бы ни было оно нелѣпо, онъ выслушивалъ съ уважен³емъ. Что же до вовсе незначущихъ, то объ нихъ онъ не заботился и даже считалъ неловкимъ серьезно входить въ обсужден³е ихъ понят³й. Къ нимъ онъ относилъ не только массу, но и чиновниковъ средней руки, и армейскихъ офицеровъ, и научно-образованный лю