Иогель Михаил Константинович - Между вечностью и минутой

алеко чувствовалъ себя отъ нея, какъ и въ тѣ минуты, когда мелькала она предъ нимъ то съ тѣмъ, то съ другимъ изъ сонма своихъ кавалеровъ.... Какимъ-то непостижимымъ холодомъ вѣяло на него. Въ ней, какъ будто, не было жизни. Въ ней не было и признака прежней Наташи. Баронъ почувствовалъ себя чужимъ, потерялся. Какими-то пятнами мелькали въ глазахъ его пары.

   - Merci, раздался въ немъ ея чуть слышный голосъ. Онъ быстро отвелъ руку.

   - La contredanse suivante, mademoiselle.

   - Je danse.

   - Et la troisiéme, la quatriéme?

   - Aussi, и, взглянувъ на него съ нетерпѣливо-досадливой гримаской, она отошла къ Натальѣ Игнатьевнѣ.

   Баронъ выпрямился, поблѣднѣлъ и, сдѣлавъ видъ, что не замѣчаетъ Натальи Игнатьевны, быстро пошелъ въ противоположный конецъ зала.

   "Чего она?... Что съ нею?!.. Но что бы ни было, развѣ можно допустить, что она забыла меня, забыла будуаръ!... Нѣтъ, нѣтъ!... эта холодность притворная, разсчитанная. И ей надо отвѣтить тѣмъ же, ее надо не замѣтить, выказать ей пренебрежен³е, чтобы поняла, что она, по отношен³ю ко мнѣ, ни больше, ни меньше, какъ дѣвочка, какъ воспоминан³е прошлаго, какъ скромная, ничтожная "барышня-крестьянка".... какихъ сотни, какихъ тысячи.... что я и подошелъ къ ней собственно ея ради!" досадливо думалъ баронъ, подходя къ Одоленскому. Онъ представился. Князь въ свою очередь представилъ его своей сестрѣ, какой-то графинѣ и еще двумъ сестрамъ, скромнымъ "барышнямъ-крестьянкамъ". Началась полька. Баронъ, пригласивъ княжну Одоленскую на слѣдующую кадриль, сталъ между колоннъ. И опять закружились пары. Теперь онъ бѣсился уже на самого себя. Онъ со всею ясностью сознавалъ, что долженъ былъ забыть объ ней, или, покрайней мѣрѣ, сдѣлать видъ, что забылъ, что ее для него какъ бы не было въ залѣ, и, между тѣмъ, какъ бы намѣренно, какъ бы на зло, все холоднѣй становилось рукамъ, все напряженнѣе слѣдилъ его взглядъ за ея, такъ часто мелькавшею въ толпѣ блѣдною розою. И что за чудная роза!... Точно дышетъ, точно говоритъ, и такъ робко-застѣнчиво высматриваетъ на него, на всѣхъ изъ-подъ густыхъ, темныхъ волосъ на ея гордо откинутой головкѣ.... Все тотъ же холодъ, - холодъ сознан³я своей силы, своего непобѣдимаго господства. Вотъ опять, опять возлѣ него.... Только что, только оставила ея рука плечо Одоленскаго. Баронъ замеръ. Тихо, плавно вздымалась, ея взволвованная грудь, трепетно-знойно вздрагивали полуоткрытыя губы.... Истомой нѣги, истомой страсти дышала она вся, вся, въ ту, полную чаръ, минуту. Онъ вспыхнулъ, подошелъ, склонился. Загорская, молча, подала руку. Еще крѣпче, еще ближе охватилъ онъ своей сильной рукою ея гибкую тал³ю.... Она и не замѣтила, но только еще дальше, дальше чѣмъ въ вальсѣ отвела отъ него свою гордую головку.... Онъ не сводилъ глазъ съ ея лица.....Кругъ за кругомъ, и за каждымъ кругомъ все блѣднѣе она.... Опять и холоденъ, и сосредоточенъ, устремленный куда-то въ сторону отъ него взглядъ... И опять - холодное merci. Баронъ остановился. Наташа быстро оставила его руку и такъ оживленно, такъ легко вздохнула, какъ будто, вмѣстѣ съ этою рукою, сбросила съ себя непр³ятно давившую гибк³й станъ ея тяжесть....

   - Наталья Алексѣевна! сильно дрогнувшимъ голосонъ сказалъ онъ, избѣгая, точно робѣя, ея пристальнаго взгляда.

   - Что?

   - Надѣюсь, что вы не откажете мнѣ удѣлить десять минутъ.

   - Pardon, и не взглянувъ даже, она подала руку какому-то лысому барину.

   Баронъ болѣзненно сжалъ губы, вспыхнулъ и отошелъ.

   - Bonsoir, baron, внятно проговорилъ мягк³й, мужской голосъ.

   - Bonsoir, prince. Et - mademoiselle la princesse?

   - Elle regrette beaucoup. Mais.... у нея такъ разболѣлась голова, что она не была въ силахъ даже одѣться.

   - Скажите!... Какъ жаль!

   Балъ оживлялоя. Баронъ танцовалъ безъ конца, но онъ уже не подходилъ больше къ Загорской.

   Загорская танцовала съ княземъ Одоленскимъ, баронъ съ его сестрою. Княжнѣ было весело. Баронъ былъ такъ оживленъ, такъ остроуменъ, тамъ хорошо танцовалъ мазурку, и точно весь, всѣхъ своимъ вниман³емъ, былъ въ ней, княжнѣ.... Княжна даже раза два, чуть-чуть прищурившись, такъ посмотрѣла на Загорскую, какъ будто подсмѣивалась надъ нею въ своемъ успѣхѣ надъ самымъ блестящимъ представителемъ молодежи.

   И дѣйствительно, мазурка тянулась уже около получаса, а баронъ не только не выбралъ Наташу, но даже ни разу и не взглянулъ въ ея сторону.... И чѣмъ болѣе онъ овладѣвалъ собою, тѣмъ холоднѣе, тѣмъ равнодушнѣе на всѣхъ, на все смотрѣди его больш³е, выразительные темно-голубые глаза, и только, обращаясь къ нняжнѣ, они расширялись и, расширяясь, оживлялись какимъ-то особымъ выражен³емъ, заставлявшимъ княжну вспыхивать..... Началась фигура троекъ.... Въ первой парѣ выступила Загорская съ княземъ Одоленскимъ. Князь хорошо танцовалъ мазурку. Его движен³я были настолько же скромны, сдержаны, непринуждены, насколько легки и грац³озны.... Въ полушагѣ, полуоборотомъ къ нему, мелькая изъ-подъ платья носками своихъ крохотныхъ ножекъ, скользила она.... Ta же холодность гордаго сознан³я красоты и силы. "Любуйтесь, любуйтесь мною.... И я знаю это, и я позволяю вамъ", какъ бы говорила ея стройная фигура.

   Полуопущены рѣсницы.... Лишь отъ времени до времени вздрагиваютъ ноздри, да въ тонкомъ прозрачномъ румянцѣ рдѣетъ взволнованная кровь.... Баронъ забылся....

   - Вамъ нравится m-lle Загорская? нервно передернувъ губами, обратилась княжна.

   - Она была бы лучше, если бъ не такъ ломалась, она слишномъ неестественна, уклонился баронъ и невольно повернулъ голову въ ту противоположную сторону зала, съ которой приближалась теперь Загорская.

   Вотъ уже уголъ, вотъ сейчасъ поворотъ.... Князь отскользнулъ, въ два, три па описалъ полукругъ и, повернувшись теперь лицомъ къ барону, стройно, шагъ въ шагъ съ нею, повелъ ее по прямой къ нимъ.... Баронъ забылъ княжну.... Вотъ она уже въ нѣсколькихъ шагахъ.... Князь будто замеръ на вытянутомъ правомъ носкѣ. Загорская отскользнула, выпрямилась и вся - жизнь, вся - огонь, стремительно отдалась въ руку князя.... Баронъ ненавидѣлъ въ эту минуту Одоленскаго.... Но вотъ онъ оставилъ ее. Она выбрала три ленты изъ общей связки лентъ и, мелькомъ глянувъ на барона, направилась къ нему.... У него дрогнуло и въ тотъ же мигъ замерло сердце....

   - Это любимѣйшая моя фигура, съ трудомъ переводя духъ, и дѣлая видъ, что не замѣтилъ ни ея, ни движен³я къ себѣ, проговорилъ баронъ. Но вотъ она пр³остановилась, пр³остановилась прямо противъ него, и, какъ бы недоразумѣвая или колеблясь, замерла на мѣстѣ. Тутъ не видѣть ее можно было только намѣренно. Баронъ ужъ полувсталъ, такъ близко подошла она, такъ вызывающе улыбаясь, посмотрѣла на него и, тутъ же, съ тѣмъ же выражен³емъ, какъ бы и не замѣтивъ лихорадочной его готовности, отскользнувъ, протянула руку какому-то лысому барину вправо отъ барона, мелькнула съ нимъ подлѣ самаго барона такъ близко, что задѣла его шлейфомъ, и, рьрдо отдвинувъ голову, понеслась съ своимъ кавалеромъ въ противоположный конецъ зала.... Опять вся кровь прилила ему въ голову. Все спутались, смѣшалось... Баронъ впервые въ жини почувствовалъ свбя въ положен³и человѣка, получившаго крупный щелчокъ....

   - Это тонко, усмѣхнувшись, замѣтила княжна.

   - Вы хотите сказать дерзко.

   - Опять, опять!... Ей нужно третьяго.

   - Третьяго, особенно, означила княжна. Баронъ покосился. Загорская съ тѣми же кавалерами чрезъ весь залъ неслась теперь къ, нему, очевидно къ нему.

   - Баронъ, протягивая руку, тихо проговорила она.

   Теперь она казалась смущенной. Ни то стыдилась столь побѣдившаго ее желан³я выбрать его, ни то робѣла передъ нимъ, барономъ Бернсдорфомъ, львомъ петербургскаго бомонда, ни то смѣялась надъ княжной, въ себѣ теперь отражая ее къ нему, барону, лихорадочное внимане.... Такъ-ли поняла княжна?... Только она вспыхнула по самыя уши.... "Что же?... Новая насмѣшка"?!.. кольнуло барона. Онъ медленно всталъ, и съ ногъ до головы охвативъ Загорскую холоднымъ, стальнымъ взглядомъ, молча протянулъ ей руку.

   Балъ кончился.... Баронъ торопливо пожалъ руку княжнѣ, и тутъ же, смѣшавшись съ толпою, выслѣдилъ Загорскую. Долинъ и Одоленск³й сопровождали ее.... Баронъ видѣлъ, какъ Одоленск³й набросилъ ей на плечи шубку, какъ Долинъ завязалъ концы ея шарфа, видѣлъ, какъ мелькнула ея рука въ его рукѣ.... Что-то сказала, чему-то улыбнулась и все смѣшалось передъ барономъ, запестрѣло, задвигалось....

  

  

   Баронъ уѣхалъ изъ Собран³я съ твердымъ намѣрен³емъ вовсе не быть у Щебринскихъ. Между тѣмъ, на слѣдующее-же утро, въ два часа, онъ уже былъ у нихъ. Марья Кондратьевна и Наталья Игнатьевна приняли его, по прежнему, радушно; Вѣра Павловна холодно; Загорская спокойно-привѣтливо, и это еще сильнѣе раздражило его. Теперь его даже оставила мысль, что она только притворялась равнодушною, что только играла роль. Нѣтъ!... Она была вполнѣ естественна, - она просто стала ему чужою, и, съ такимъ характеромъ, какъ у нея, если уже чужою разъ, то чужою навсегда. Она сохранила свое спокойств³е даже и тогда, когда онъ намекнулъ ей на ихъ прошлое. Значитъ, и это прошлое мелькнуло ей, какъ сонъ, тогда какъ въ немъ было так живо, такими чарами непонятными волновало его. "Такъ неужели исчезло это прошлое безъ послѣдств³й, исчезло такъ, какъ будто и не было его вовсе?" и такъ холодно становилось у него на сердцѣ при этой невыносимо-терзавшей, непрерывно преслѣдовавшей его мысли. "И кто-же, и что тутъ причиною?" У него началась лихорадка....

   На балу подъ новый годъ заставила Загорская барона ждать долго ея пр³ѣзда, но за то она дала ему и вторую кадриль, и мазурку.

   Въ мазуркѣ баронъ оживился до послѣдней стѣпѣни. Его радовала ея улыбка и блескъ ея глазъ. Онъ острилъ, смѣялся, подтрунивалъ надъ окружающими... Загорская съ каждой минутой оживлялась все болѣе и болѣе.... Въ grand rond она, она, еще нѣсколько десятковъ часовъ тому назадъ гордая, надменная, холодная, - пожала ему руку.... Да, пожала.... Онъ чувствовалъ отчетливо, явно чувствовалъ пожат³е тонкихъ пальцевъ ея крохотной руки.... Пожала.... И тутъ-же, въ тотъ-же мигъ опять стала холодной, какъ въ тотъ и трогательный, и ненавистный вечѣръ встрѣчи съ нею въ Собраньи.

  

  

   Раза три послѣ этого бала былъ баронъ у Щебринскихъ и всяк³й разъ встрѣчалъ у нихъ князя Долина.

   Всегда серьезная, всегда, повидимому, одинаково внимательная къ Долину, она въ одинъ вечеръ по нѣскольку разъ измѣнялась къ нему. То оживлена, игрива; то холодна, какъ ледъ; то внимательно слушаетъ его, слѣдитъ за нимъ глазами то, вдругъ, ни съ того, ни съ сего, отойдетъ отъ него къ Долину, какъ отъ явлен³я безинтереснаго къ явлен³ю полному жизни и интереса. Баронъ смѣялся надъ Долинымъ и ненавидѣлъ его....

   Уѣзжая въ Петербургъ, баронъ, какъ-бы вскользь, сказалъ, что онъ будетъ въ Москвѣ лѣтомъ. И Марья Кондратьевна, и Наталья Игнатьевна просили его заѣхать въ Щебринку, только Наташа ни взглядомъ, ни улыбкой не поддержала этой просьбы. Развѣ не ясно было изъ этого, что она даже не желала его больше видѣть.

  

  

   Тревожно провелъ баронъ ночь наканунѣ отъѣзда.... Что-то мучило, что-то томило, угнетало, и все, рѣшительно все, раздражало его.

   - Что ты мечешься, точно бѣлены объѣлся, сердито крикнулъ онъ, ни съ того ни съ сего на номерного, со всею эластичностью лакея-аристократа, поставившаго на столъ передъ диваномъ серебряный подносъ со всевозможными закусками.

   - Никакъ нѣтъ-съ! оправдывался лакей.

   - Пошелъ вонъ!

   Лакей, поднявшись на носки, тихо вышелъ.

   Баронъ подошелъ къ столу, налилъ рюмку водки, поднесъ къ губамъ, откинулъ голову и, разомъ выпивъ, вздернулъ усы до самаго носа.

   - Фай!... Какая мерзость! Не то водка, не то уксусь, со спиртомъ.... Эй!

   Никто не отозвался.

   Баронъ крѣпко нажалъ пружину у портьеры. У двери въ ту жъ минуту точно выросъ изъ-подъ земли только что изгнанный лакей-аристократъ.

   - Отчего у насъ такая отвратительная водка?!... крикнулъ онъ такимъ голосомъ, что лакей поблѣднѣлъ и какъ будто выросъ.

   - Водка хорошая-съ, защищался онъ.

   - Молчать, дуракъ!

   Лакей молчалъ.

   - Ступай вонъ!

   Лакей вышелъ.

   - Да крикни деньщика, уже за дверью приказалъ баронъ, и, возвратившись, взялъ съ подноса кусокъ хлѣба ръ сардинкой. Опять поморщился. Теперь и сардинка казалась ему прокислой....

   Вошелъ деньщикъ и тоже вытянулся. Баронъ посмотрѣлъ.

   "Какая глупая морда", подуналось ему. "И отчего я считалъ его до сихъ поръ неглупымъ малымъ?"

   - Все уложидъ?

   - Точно такъ, ваше благород³е, - мигая, удостовѣрилъ деньщикъ.

   - Нѣтъ.... ужасно глупая морда. Пошелъ вонъ!

   Деньщикъ вышелъ. Баронъ заперъ дверь и крупными шагами заходилъ во всю длину номера. Опять подошелъ къ столу и теперь взялъ кусокъ хлѣба съ сыромъ, попробовалъ, черезъ чуръ остеръ и.... липнетъ. Рѣзко щелкнулъ палецъ о палецъ. Еще прошелъ нѣсколько разъ, взялъ свѣчу и остановился съ нею противъ зеркала. Это значило, что баронъ скоро намѣренъ былъ идти спать - ибо по разъ на всегда установленному порядку, отхьдя ко сну, онъ имѣлъ обыкновен³е тщательно всмотрѣться въ себя.... Не произошло-ли, молъ, за этотъ денъ въ его лицѣ какихъ-либо особо-важныхъ измѣнен³й.... На этотъ разъ, баронъ нашелъ, должно быть, измѣнен³е не въ свою пользу.... Онъ поморщился и, быстро повернувшись къ зеркалу спиною, прошелъ въ спальню.... Раздѣлся, легъ. Погасилъ свѣчу.... Нѣсколько разъ повернулся съ лѣваго бока на правый, съ праваго на лѣвый, разыскалъ спички и опять зажегъ свѣчу.... собственно потому, что ему кто-то сказывалъ, что когда не спится, то надо напротивъ глазъ поставить огонь, и тогда уже непремѣнно заснешь. Но нѣтъ, видно баронъ былъ серьезно разстроенъ. Не помогла и свѣча. Надвинулъ вѣки на сколько могъ. Огонь исчезъ, а вѣки все не тяжелѣютъ. Но вотъ теперь ужъ вѣрно заснетъ. Что-то такое зашевелилось, засѣрѣло, затуманилось. Вотъ опять свѣтъ. Просторная высокая комната, оклеенная малиновыми, бархатными обоями; направо два зеркала въ рѣзныхъ старинныхъ, краснаго дерева, рамкахъ, противъ, надъ диваномъ, тоже зеркало. Странно.... Вѣдь, я-же на кровати?!... Отчего-же это теперь мнѣ кажется, что я на диванѣ, и что противъ меня не занавѣсъ, а какая-то картина.... И чего онъ радуется, этотъ глупый Тиролецъ на эту поселянку съ цвѣтами?! Вѣдь у нея нога больше головы. Пребезобразная нога. Точно, только что по ней колесомъ проѣхали и расплюснули.... Уголъ.... Печка изъ бѣлыхъ изразцовъ. Даже не оклеена обоями.- Да что это такое? - трактиръ или гостинница какого-нибудь Афонас³я Ивановича? - Туманъ, положительно, туманъ.... Как³я-то облака, дымчатыя, прозрачныя.... Что-то мелькнуло.... тамъ, въ этомъ туманѣ.... Не то двѣ звѣздочки, не то?... Нѣтъ, это свѣчи.... Зеленый столъ....- Семь пикъ! Душенька.... проговорилъ знакомый голосъ.- Три женск³я фигуры.... Всѣ согнулись, точно что-то ловятъ на столѣ.... Ба, ба, ба!... Да это Щебринская, Бояринова и Мясоѣдова.... И какъ это имъ не надоѣстъ всю жизнь свою рѣзаться въ карты!... А вотъ и кожаное кресло, отъ царя Гороха Марьи Кондратьевны наслѣд³е.... Сидитъ.... Вотъ и безобразные черепашечьи очки.... надвинуы на самый кончикъ носа. Как³я отвратительныя! - и чего это я ихъ такъ люблю?!... А что, если бы ее, эту затхлую Марью Кондратьевну на этомъ, креслѣ и съ очками на носу, такъ и перенести на какой-нибудь раутъ chez nous, à Pètersbourg! Баронъ громко засмѣялся; разсмѣялся и тутъ-же далъ себѣ слово никому не говормть въ Петербургѣ, что у него есть въ Москвѣ такая знакомая, Марья Кондратьевна, въ кожаномъ, истертомъ креслѣ съ черепашечьими очками на носу и съ табакомъ подъ носомъ... И чего она ухмыляется, точно ясочка? Глупо, ужасно глупо!... Ужъ не радуется ли, что этотъ безног³й философъ поневолѣ врѣзался въ ея Наташеньку по самыя уши!... Однако, какой онъ отвратительный.... этотъ князь!.. И чего, чего находитъ по цѣлымъ часамъ говорить съ Натальей Алексѣевной?... Вотъ и теперь.... Нѣтъ! Это не она.... Это - поселянка. Только, что же это мнѣ показалось, что у нея большая нога?!.. Напротивъ того, маленькая, совсѣмъ маленькая, и притомъ прелестная ножка! Вотъ, и другая.... Вотъ мелькнула правая, лѣвая; мелькнули будто обѣ разомъ.... Крохотныя, бѣлоснѣжныя. Шалуньи, ахъ, как³я прелестныя шалуньи!!... Точно пересмѣиваются, точно заигрываютъ другъ съ дружкой.... Спрятались, обѣ спрятались.... Опять, опять скользятъ, дразнятся изъ-подъ волнующихся, легкихъ, какъ воздухъ, тарлатановыхъ складокъ бѣлаго бальнаго платья.... Свѣтло, оживленно.... Плавно, весело несется пара за парой.... фраки, мундиры, платья всѣхъ цвѣтовъ.... А, вонъ и роза.... Вонъ, вонъ съ малиновой бутоньеркой. То роза, то бутоньерка, то бутоньерка, то опять роза.... Вотъ пр³остановилась, замерла!... Баронъ стремительно бросился къ ней.... "Ахъ, Боже мой!... Да это жъ не роза, это - Загорская.... Вотъ ея плечо, и холодное, и стройное, точно выточенное изъ мрамора. Робко, будто боясь изобличить себя, вздымается грудь.... Дышетъ, вся дышетъ, дышетъ своими алыми, нѣжными, вздрагивающими губами.... Вотъ вотъ.... Уже почти въ рукѣ тонкая, гибкая тал³я. Баронъ схватилъ.... стремительно, страстно..... Что это?... Да ничего и никого... Только что-то носится, только что-то смѣется надъ самой его головой.... Роза.... Это она порхаетъ, она и вѣетъ, и смѣется надъ нимъ. Она отъ него, онъ за ней, опять отъ него, опять за нею.... Ничего не видитъ, не слышитъ, не понимаетъ.... То роза, тo опять Загорская, то снова роза, и снова Загорская.... Настигъ и крѣпко, безжалостно стиснулъ гибк³й стебель блѣдной розы.... Да это - не роза, это - тал³я стройнаго Загорской стана.... Баронъ замеръ.... Лицомъ къ лицу съ нимъ надменная, гордая головка Наташи....- "Merci", слышится ему ея голосъ. Снова и пусто, и холодно. Какъ будто не было даже въ его рукѣ тал³и Наташи. Опять малиновая комната.... Вотъ очки, черепашьи очки на самомъ кончикѣ пожелтѣвшаго носа Марьи Кондратьевны; уродливая поселянка, рука объ руку съ глупо ухмыляющимся тирольцемъ.... "Удивительно этотъ тиролецъ похожъ на моего деньщика", сообразилъ баронъ. Опять свѣчи, опять три грац³и у стола.... А вдали, въ полуосвѣщенномъ углу, Загорская вся въ черномъ.... "И такъ къ ней идетъ черное.... Еще блѣднѣе, еще строже и рѣзче выступаеть профиль со вниман³емъ склоненной въ сторону Долина головы. И чего, чего они тамъ?!" Баронъ не выдержалъ, всталъ и подошолъ къ ней.- "Кто ты?", полуприподнявъ на него долг³я рѣсницы, медленно спросила Наташа.... "Я.... я.... золото...." самъ даже не отдавая себѣ яснаго отчета, почему онъ золото, отвѣтилъ баронъ.- "Не все то золото, что блеститъ", усмѣхнувшись, замѣтила Наташа и опять повернулась въ сторону князя.... Вся кровь бросилась въ голову барона. "Кто жъ сказалъ ей это, какъ не князь?" мелькнуло ему. Что-то судорожное пробѣжало въ баронѣ. Онъ поднялъ руку и со всего размаха ударилъ князя въ правую щеку.... Что-то зазвенѣло, что-то разбилось.... Баронъ медледно открылъ глаза.- Свѣча сгорѣла на половину. На столикѣ лежали опрок нугыми колокольчикъ и пепельница. Подъ столикомъ на коврѣ, едва примѣтно блестѣли осколки разбитаго стакана.

   - Фу! какъ это глупо! разомъ вставая, вслухъ сообразилъ баронъ.

   "Не все то золото, что блестить", живо вспомнились ему слова Наташи.

   "И неужели, неужели въ самомъ дѣлѣ, она составила обо мнѣ такое именно мнѣн³е", кольнуло вновь барона. Онъ не могъ уснуть уже во всю остальную ночь.

  

  

   На слѣдующ³й день, баронъ съ курьерскимъ поѣздомъ выѣхалъ изъ Москвы. Онъ унесъ съ собой твердое намѣрен³е вернуться какъ можно скорѣе, и во что бы то ни стало, воскресить въ Загорской прежнюю Наташу... Что потомъ, - онъ не задавался. Да и вообще избѣгалъ даже думать объ этомъ, и только все порывистѣе, все лихорадочнѣе чувствовалъ въ себѣ потребность ея любви и такъ пусты, такъ ничтожны были теперь передъ нею всѣ удовольств³я петербургской жизни, всѣ его прежн³е интересы, всѣ надежды....

  

  

   Послѣ отъѣзда барона, Загорская еще внимательнѣе стала относиться къ Долину. Князь оживлялся съ каждымъ днемъ и все чаще бывалъ у Щебринскихъ. Онъ сталъ въ ихъ домѣ своимъ человѣкомъ. Пр³ѣзжалъ обыкновенно въ 7 часовъ вечера, уѣзжалъ въ 12, почти все время проводилъ съ Наташей. Но, не смотря на эту видимую близость, Вѣра Павловна далека была отъ мысли, чтобъ Наташа дѣйствительно увлеклась имъ. Ей почему-то казалось, что Наташа скорѣе всего ищетъ въ немъ возможности забыться, отдохнуть отъ столь глубоко и сильно взволновавшихъ ее впечатлѣн³й зимняго сезона, чѣмъ находитъ удовольств³е въ его къ ней близости. И это ее тревожило, раздражало. Князи она любила, какъ человѣка честнаго и до смѣшнаго правдиваго, она уважала въ немъ его открытый нравъ, его взгляды, его всегда задушевныя мысли, и ей становилось страшно, больно за него при самомъ предположен³и, что все это кончится ничѣмъ, что Наташа поиграетъ, поиграетъ съ нимъ и отойдетъ, чтобы ужъ никогда болѣе не подходить къ нему. Вѣра Павловна уже не разъ пыталась заговорить съ нею, побудить ее выяснить эти отношен³я; но Наташа уклонялась, отшучивалась. Да и вообще она держала себя въ высшей степени странно. Перестала выѣзжать, мало играла, не читала почти вовсе; то вдругъ оживлялась и, проводя съ нимъ цѣлые вечера, говорила нервно, горячо то опять впадала въ состоян³е какой-то непонятной отчужденности и, полувнимательно его слушая, какъ бы не хотя отвѣчая на его вопросы, какъ будто даже тяготилась имъ. И онъ это всегда чувствовалъ, становился грустенъ, брался за шляпу, далеко раньше, чѣмъ обыкновенно, уѣзжалъ отъ нихъ. За то Вася радовалъ Вѣру Павловну: онъ созналъ, наконецъ, что Наташа только играла съ нимъ, что онъ "ничто" и никогда не можетъ быть "чѣмъ либо" въ ея жизни и, глубоко оскорбленный этою мысл³ю, опять замкнулся, опять ушелъ отъ нея въ свой внутренн³й м³рокъ, опять всѣмъ сердцемъ отдался своимъ идеаламъ и, какъ бы разъ навсегда отшатнувшись отъ этой, его окружавшей, и докучливой, и безцвѣтной обстановки, шелъ все впередъ и впередъ, руководимый мыслями и стремленн³ями, развитыми въ немъ Новосвѣтовымъ.

   Съ первыхъ чиселъ мая мѣсяца, Наташа заторопилась въ деревню и, благодаря ея настоян³ямъ, во второй половинѣ мая, они уже переѣхали въ Щебринку, подмосковное имѣн³е Марьи Кондратьевны, а съ ними и Александра Игнатьевна, и Вася, такъ какъ Андрей Петровичъ уѣхалъ съ Новосвѣтовымъ въ его Тульское имѣн³е.

  

  

   Наступилъ ³юнь. Стоялъ невыносимо жарк³й день. Солнце какъ-то особенно жгло въ это утро своими упрямыми, палящими лучам³и въ воздухѣ чувствовалась тяга подступавшей грозы; въ комнатахъ было душно. Настежъ открыты и окна, и двери огромнаго усадебнаго дома. Тяжко подъ открытымъ небомъ, жарко даже и подъ тѣнью аллей вѣковаго сада.

   Вѣра Павловна, только что возвратившись съ деревни, гдѣ она навѣстила свою пац³ентку, старушку Анфису, и провела добрыхъ полчаса со своими любимцами - голубоглазою сироткою и Андреевою смуглянкою, отдыхала теперь подъ кровлею забраннаго парусиною параднаго крыльца. У нея, на колѣнахъ лежала открытая книга. Но ей лѣнь было не толькл читать, даже и думать. Въ нѣсколькихъ шагахъ Наташа: ея брови сближены, на губахъ столь характерная въ ней, капризная негодующая гримаска. Она не то сердилась на солнце, за то, что оно такъ безбожно жгло, не то на всю эту однообразную, докучливую, тоскливую обстановку.- На ступенькахъ лѣстницы Вася.

   - Вотъ еще пять, десять минутъ и гроза начнется, проговорилъ онъ, внимательно всматриваясь въ даль востока.

   - Чѣмъ скорѣе, тѣмъ лучше! Я такъ люблю грозу! отозвалась Вѣра Павловна.

   - А я такъ терпѣть не могу! оживленно перебила Наташа.

   - Это почему? широко открывая на ней глаза, изумилась Вѣра Павловна.

   - Не столько грозу, сколько то, что испытываешь, ее ожидая.

   - Да что же ты испытываешь? спросилъ Вася.

   - Что?! Что и ты, что и каждый! Вотъ глупый вопросъ!... Грусть! едва слышно добавила Наташа и, слегка вспыхнувъ, отвернулась.

   Разговоръ порвался. Снова, что-то тяжелое, еще болѣе тяжелое, чѣмъ-то, что бременило до разговора, нависло теперь надъ ними. Вѣра Павловна задумалась. Вася, оскорбленный новою рѣзкостью кузины, еще съ большимъ вниман³емъ углубился въ даль востока.

   Оттуда, отъ той именно точки, въ которой небо сливается съ землею, синѣющая полоса какъ будта забытаго, брошеннаго людьми лѣса, вдругъ дрогнула, встрепенулась, и сперва дѣды-дубы, а за ними и внуки ихъ подростки, тряхнувъ головами, загалдѣли на языкѣ своемъ непонятномъ.

   И понесся говоръ, точно стонъ груди надорванной, могучей.... Вспыхнула, засверкала туча, съ оглушительнымъ трескомъ, съ глухимъ рокотомъ пробѣжалъ по дубравѣ громоваго удара раскатъ.... Вотъ зигзагъ за зигзагомъ, все ослѣпительнѣй, все рѣзче.... Ударъ за ударомъ, все короче, все строже. Что-то сверкнуло и, огненною стрѣлкою мелькнувъ въ глазахъ у Васи, исчезло надъ поляной. Дрогнули стекла въ ветхихъ рамахъ дома. Какъ прострѣленный, вскочилъ, завылъ, залаялъ испуганный Волчокъ.

   - Ого! чуть дрогнувъ, отчетливо прошепталъ Вася.

   - Дормидошка! Агашка! Палашка!.. Да затворяйте же окна-то! Что вы, рты-то разиня, мечетесь, точно угорѣлые! долетѣла тревожная команда Марьи Кондратьевны.

   На черномъ дворѣ, за двойнымъ рядомь подстриженныхъ полукругомъ беревъ, ударили молоткомъ въ доску, и поляна, что какъ-разъ за частоколомъ, мигомъ запестрѣла бѣлыми, красными, розовыми рубахами, сарафанами всѣхъ цвѣтовъсбѣжавшихся сбирать сѣно, парней и дѣвушекъ.

   Вася быстро поднялся и, надвинувъ свою легкую, бѣлую фуражку по самыя уши, вихремъ понесся къ полянѣ.

   - Куда вы? Зачѣмъ?! крикнула ему вслѣдъ и Вѣра Павловна, но онъ не слышалъ, - видно вихрь разсѣялъ слова, скралъ самый голосъ. Ему было весело въ эту минуту. То поднимаясь изъ подъ самыхъ ногъ, то кружась надъ головою, заигрывали съ нимъ взвиваемые вѣтромъ клочки сухаго сѣна.... Ужъ близко.... Съ поляны доносился веселый смѣхъ.... Смѣялись дѣвушки, смѣялись парни.... Парашка наткнулась на Марѳутку, наткнулась и, со страху, разсыпала всю свою охапку.... Вонъ сорвалъ вихрь-насмѣшникъ косынку, сорвалъ и понесъ, все выше и выше, все дальше и дальше....

   - Настюха, Настюха!... Проязку-то держи!... крикнулъ кто-то....

   И опять смѣхъ... А тамъ вонъ, въ двухъ шагахъ, Петруха набѣжалъ на пень, набѣжалъ и растянулся долговязый вмѣстѣ со своею охапкою... И снова смѣхъ.

   - И... и... ухъ!.. взвизгнули вдругъ дѣвушки и, разомъ, стихла поляна. Каждый, какъ прикованный, стоялъ теперь на своемъ мѣстѣ, стоялъ и Вася, ошеломленный ударомъ.

   Наташа нервно осмотрѣлась.

   - Должно быть близко ударило! спокойно отнеслась къ ней Вѣра Павловна.

   - Да.... Въ саду... Я такъ ясно слышала! Пойдемте въ домъ....

   - Э... нѣтъ!.. Да развѣ вы боитесь?.. не все ли равно, тутъ или въ домѣ!..

   - Странно бы было! Просто не люблю! и быстро вставъ, Наташа ушла.

   Вотъ опять, зигзагомъ, сверкнула надъ поляною огненная стрѣлка и снова ударъ....

   На полянѣ опять закопошились.... Но не было и тѣни прежняго оживлен³я.... Ни шутокъ, ни смѣшковъ. Механически, скорѣе по необходимости, чѣмъ по доброй волѣ, дѣлалъ теперь свое дѣло. Наклонится, посмотритъ, подниметъ охапку, опять посмотритъ, сдѣлаетъ два, три шага и снова смотритъ.... какъ будто все ждетъ, что вотъ - вотъ изъ этой самой тучи, что какъ разъ надъ нимъ, свѣркнеть, пронижетъ и скрутитъ его эта огненная, смертоносная змѣйка.

   - И за что бы, кажется, за что ей меня убить?... разсуждалъ Вася. А все страшно все, какъ будто что-то хватаетъ за сердце, да, помимо воли, поворачиваеть голову какъ разъ въ ту сторону, гдѣ такъ часто сверкаеть грозная молн³я.

   Опять освѣтилась, опять дрогнула поляна, опять смѣшались, сталкиваясь другъ съ другомъ, за нѣсколько еще мгновен³й до того разсыпанные по ней люди....

   Вѣра Павловна по самые локти обѣихъ рукъ подняла теперь шитые, сквозные рукава своего легкаго, какъ воздухъ, пенюара, и такъ пр³ятна ей была врывающагося вѣтра прохлада.... Трепетно вздрагивали широко раскрытыя ноздри. Она, казалось, томилась въ наслажден³и. Ея взглядъ, не то вдумчивый, не то разсѣянный, то обѣгалъ, какъ бы безъ всякой мысли и цѣли, окружавш³е дворъ предметы, то останавливался надъ поляной, то уходилъ въ ту даль, съ которой поднялась такъ медленно, тамъ величественно и грозно, подступавшая къ усадьбѣ туча, синяя, синяя вся, синяя безъ отмѣтинъ, отъ самыхъ крайнихъ, доступныхъ глазу точекъ, до самаго рубежа выступавшихъ передъ нею, то дымчато-прозрачныхъ, то буро-черныхъ, разрозненныхъ облаковъ-авангардовъ.... Стихла, затуманилась, засѣрѣла дубрава.... Что-то клубилось, волновалось тамъ.... Вотъ ближе и ближе.... Нѣтъ ужъ болѣе прибреж³й Москвы-рѣки, за нѣсколько еще мгновен³й передъ тѣмъ такъ отчетливо игравшей чернью зыби своей.... Лишь гулъ глухой.... Видно еще озабоченнѣе, еще порывистѣе работали мельницы колеса.... Опять сверкнула молн³я, опять что-то надтреснуло, надтреснуло и разсыпалось надь самой деревней.... Хата за хатой.... Нѣтъ уже и послѣдней хаты, будто все заклубилось, все слилось, смѣшалось, все - и небо, и зеиля. Teперь трудно была видѣть, гдѣ кончается послѣдняя, гдѣ начивается первое... И все росла, все расширялась, все поглощала ненасытная волна. Вотъ содрогнулась, что-то будто вырвалосъ изъ нея, завыло, застонало и съ глухимъ свистомъ пронеслось надъ домомъ....

   Засуетились, заболтали подстриженныя подъ гребенку барск³я березки....

   Отъ бани, что такъ робко таилась въ семьѣ своихъ старыхъ, вѣрныхъ друзей, раскидистыхъ липъ, поднялся столбъ пыли, поднялся, будто вырвался изъ-подъ земли, заклубился, завертѣлся.... Второй, трет³й, десятый.... Скрылась баня.... и, какъ бы отторгнутыя отъ семьи своей, потянулись, и къ ней, и другъ къ другу, разбросанныя по аллеѣ липы, одна за другой, отдаваясь во власть потоковъ лоддя.... И тамъ, и сямъ, и направо, и налѣво, у крыльца и отъ всѣхъ сторонъ дома запрыгалъ песокъ..... Вотъ привскакиваетъ и, тутъ же смоченный, воронкой шлепается о землю.

   Побросавъ грабли, бѣжади теперь, бѣжали въ разсыпную, бѣжали какъ попало и дѣвушки, и парни.... Но вотъ они всѣ повернули по частоколу.... Близки уже ворота.... Вотъ крыльцо.... А Васѣ становилось все страшнѣе и страшнѣе, что-то гналось за нимъ, шагъ за шагомъ преслѣдовало его, все суровѣе угрожало ему. Сердце громко стучало въ груди, ухомъ могъ бы сосчитать его удары.... ноги подкашивались, перѣплетались.... Онъ изнемогалъ, задыхался, а тутъ вотъ сейчасъ, с³ю минуту сверкнетъ молн³я.... и нѣтъ его, какъ будто никогда и не было.... Перевелъ духъ, напрягъ послѣдн³я силы и теперь, казалось, самый вихрь не могъ опередить его, такъ несся онъ къ воротамъ.... повернулъ, вбѣжалъ.... и вдругъ пошелъ тихо....

   - Скорѣе же, скорѣе Вася! нетерпѣливо крикнула ему Вѣра Павловна, но въ тотъ же мигъмежду нимъ и ею рѣзко, ослѣпительно сверкнула молн³я. Вася отступилъ, судорожно выпрямился. Вѣра Павловна поблѣднѣла, мгновенно встала. Что-то пронеслось, прошипѣло надъ самыми ихъ головами и въ тотъ же мигъ въ саду за цвѣтникомъ, обрушилось со стономъ, съ визгомъ, съ страшнымъ трескомъ. Ударъ... еще рѣзче, еще продолжительнѣе, а раскатъ за раскатомъ, одинъ другаго оглушительнѣе, съ неуловимою быстротою слѣдовали другъ за другомъ. Дрогнула, застонала подъ домомъ земля, задрожали, зазвенѣли стекла.

   - Вася, чуть слышно, окликнула Вѣра Павловна.

   Вася съ трудомъ перевелъ духъ.

   - Что съ вами, Вася, не оглушило ли васъ?

   - Нѣтъ, Вѣра Павловна, слава Богу, нѣтъ!... Только, правда, какъ будто все еще звенитъ что-то. И какъ это мы остались живы?.. и онъ былъ страшно блѣденъ; порывисто подымалась его грудь.

   - Полноте, Вася, что за вздоръ!

   - А вѣдь вотъ такъ и убиваетъ, Вѣра Павловна.

   - Да, такъ и убиваетъ.

   - Это ужасно!

   - И что же тутъ ужаснаго?... Такая смерть по моему - наслажден³е. Одинъ моментъ - и не стало, какъ будто никогда не было.... Мучительна только смерть продолжительная.... постепенное разставан³е, медленный разрывъ съ дорогими людьми, съ милою природою, съ предметами привычекъ даже..... Тогда все, даже самое страдан³е манитъ, возвращаеть насъ къ себѣ.

   - Ахъ, что вы говоритѣ, Вѣра Павловна! Смерть всячески ужасна!

   - Смерть страшна живущимъ, Вася. Страшна для того, кто любитъ, кто любимъ и еще страшнѣе, тысячу разъ страшнѣе для послѣднихъ. Мертвецъ ничего не чуеть. Онъ меньше камня значитъ. Почемъ знать? Можетъ быть, и камень чувствуетъ.... Вѣдь говорятъ - жемчугъ вымираетъ.... А мертвецъ не чувствуетъ ничего.... Онъ вполнѣ разложившеся тѣло.... Вотъ взять меня.... совсѣмъ тихо, какъ-бы сама къ себѣ, проговорила Вѣра Павловна.

   Вася приблизился, сталъ совсѣмъ подлѣ. Съ какой-то, необъяснимою боязнью вслушивался онъ въ каждое ея слово, слѣдилъ за малѣйшей перемѣною въ ея грустно-задумчивомъ лицѣ.

   - Вотъ взятъ меня.... еще глуше повторила, она. Меня бы убило.... Ну, и что-жъ тутъ? Какое кому дѣло? и замеръ, совсѣмъ замеръ голосъ въ послѣднихъ звукахъ едва доступныхъ слуху словъ.

   - Мнѣ, Вѣра Павловна!... Наташѣ! бѣднымъ вашимъ.... Ахъ, какъ не грѣхъ!? Мы такъ любимъ васъ, Вѣра Павловна! и онъ сжалъ, сжалъ нервно, крѣпко, пальцы, какъ ледъ, холодной руки, ея маленькую руку.

   - Какой хорош³й вы, Вася! и, слегка вздохнувъ, пожавъ ему руку въ отвѣтъ, она ушла отъ него.

   Утомительно долго тянулся въ этотъ день обѣдъ. Вася почти не говорилъ, Вѣра Павловна тоже была не въ духѣ. Она досадовала на себя, за тревогу, совершенно безотчетно вызванную въ немъ, Наташа, какъ будто сердилась на всѣхъ. Дарья Кондратьевна, отъ времени до времени досадливо покрикивая, все еще, видно, не могла придти въ себя отъ непр³ятныхъ ощущен³й, пережитыхъ ею подъ тяжелымъ пуховикомъ, завсегдашнимъ ея убѣжищемъ во время грозы.

  

  

   Пронеслась туча, разбросались облака. Ни одной точки на блѣдно-голубомъ, молочного отлива, горизонтѣ. Точно упоенная сладостной истомой красавицѣ-баловницѣ, нѣжилась теперь, охваченная ароматомъ всѣхъ цвѣтовъ, роскошнся, Щебринская природа. Не то забылась, не то въ полуснѣ, не то лишь шутки ради, опустила она долг³я рѣсницы, и на алыхъ губахъ, чуть чуть вздрагивая, замерла, играючи, лукавая усмѣшка. Ой, не ты ли красавица-чудесница, не ты ли тамъ, на полянѣ, развѣяла, раскидала пушинки сѣна душистаго; не ты ли, смѣючись, сорвала съ Настюхи любимую косынку; не ты ли, издѣваючись, загнала Петруху на пень высок³й; не твоею ли забавою кипучею, не твоею ли страст³ю бурною, обезсиленные, стоятъ теперь, какъ околдованныя, свѣсивъ руки по самыя колѣна, дубы могуч³е, не предъ тобою ли, въ нѣмомъ восторгѣ отъ красоты твоей, отъ чаръ, будто стыдясь смотрѣть въ полуоткрытыя очи твои лазоревыя, склонили головы и пушистая липа, и упрямая осина, и, всегда мановен³ю твоему покорная, береза? А вонъ дубъ, что какъ разъ въ полукругѣ открытаго передъ окнами газона, сосредоточенный, угрюмый. Давно ли еще, не шевелясь и не кивая ни предъ кѣмъ, ни предъ чѣмъ, точно истинный царь природы Щебринской, давно ли лѣниво-небрежно, во всемъ велич³и надменной красоты, смотрѣлъ онъ и въ окна, и въ садъ, и въ рощу, и надъ нею чрезъ сосѣдн³я вершины своими неподвижно распростертыми вѣтвями. Что же сталось съ нимъ? Не ты ли опять подшутила, красавица-привередница? Не твоею ли шуткою мимолетною, какъ капризъ, пораженный въ самое сердце, поникъ онъ теперь головой надмѣнною надъ грудью богатырскою, поникъ, надломленный, опаленный, поникъ о сыру землю, опираючись вѣтвями своими могучими?

   И что тебѣ, красавица вѣковѣчная, до дуба этого стараго, бездѣтнаго, совсѣмъ одинокаго? Что тебѣ до того, что съ незапамятныхъ временъ былъ онъ гордостью и славой скромныхъ владѣльцевъ Щебринскихъ, что любила его, хранителя тайнъ своихъ, нѣкогда лукавая, Марья Кондратьевна; что подъ тѣнью широколиственною скрывалъ онъ не разъ и прадѣдовъ, и дѣда, и внуковъ что подъ нимъ, подъ этимъ дубомъ такъ часто, вечернею порой, любила нѣжиться, мечтать юная Наташа? Мало ли ихъ, этихъ дубовъ разсѣяно по лицу земли, владѣн³й твоихъ необъятныхъ, мало ли пало, мало ли падетъ еще жертвой игры страстей твоихъ пылкихъ?!.. Да и не тебѣ ль, своенравная, не ради ли нѣги твоей сладострастной, струитъ теперь аромать свой чудный и душистая липа и тобою орошенная поляна, и обильныхъ куртинъ трепетные, какъ твоя ласка - цвѣтки разнонарядны!..

   Крякнулъ дубъ.... Сбѣгали всѣ къ нему.... Сбѣгала и Агашка, и Дормидошка, и Палашка, и даже сама Жужу, со всей робостью и застѣнчивостью благовоспитанной дѣвицы, чуть-чуть прикоснулась своимъ чѣрнымъ, сырымъ носикомъ, къ его смоченнымъ, свалившимся листьямъ. Ну и что же изъ этого? Сбѣгали посмотрѣли, покачали головами и разошлись каждый къ своей заботѣ.... Впрочемъ, Дормидошка забѣжалъ сообщить объ этомъ чрезвычайномъ происшеств³и Палашкѣ, не той Палашкѣ, что живетъ во дворѣ, а вотъ той, рябой, что давеча сгребала сѣно на полянѣ и живетъ въ послѣдней хатѣ на деревнѣ.

   Только Вася, одинъ Вася, прежде другихъ пришелъ и послѣ всѣхъ остался у распростертаго дуба.... Онъ обошелъ его, вздохнулъ, заглянулъ въ пустую, расщепившуюся, опаленную по краямъ сердцевину, еще разъ вздохнулъ и, сойдя съ газона, сѣлъ на одну изъ ближайшихъ лавочекъ.... Сѣлъ и задумался.... Надъ чѣмъ?... Да надъ чѣмъ бы онъ не задумался, а все-же таки красавица-чаровница во всей прелести, ея сквозившихъ изъ подъ вечерняго небрежнаго наряда, формъ, минутой раньше, минутой позже, должна была овладѣть и его думами, и его сердцемъ.... И кто, кто устоялъ бы на его мѣстѣ?... Будь онъ старецъ, будь юноша или птенецъ! Чья-бы голова не закружилась отъ наполненнаго ароматомъ воздуха цвѣтниковъ; чье бы сердце не забилось радостно при взглядѣ на эту трепетную, во всемъ и отовсюду улыбавшуюся природу?...

   Прямо предъ глазами и за нимъ, и вокругъ него, по зеленому, нѣжному, какъ бархать, ковру газона, изрѣзанному вдоль и поперекъ краснымъ пескомъ усыпанныхъ дорожекъ, ласкали, манили взоръ обильныя цвѣтами клумбы, во всѣхъ переливахъ и оттѣнкахъ отъ снѣжно-бѣлаго, астра и до ярко-пурпурнаго п³она. На право, за газономъ, сплошною стѣною тянулся рядъ другъ съ другомъ связанныхъ ёлокъ, а надъ ними, образуя темный сводъ, наседали, и съ той, и съ другой стороны, въ полукругъ подстриженныя березки.

   И такъ звала, такъ манила его подъ эту, непроницаемую даже лучамъ полуденнаго солнца, темь бѣжавшая прямо изъ центра газона и въ аллею, яркимъ, краснымъ пескомъ усыпанная, красивая дорожка. А дальше, по прямой лин³и отъ Васи, по той дорожкѣ, что предстала между газономъ и сквозною березовою рощей, то ярко свѣтлыми кружками, то темными зайчиками, заигрывали другъ съ другомъ причудливыя тѣни листьевъ.... Вотъ взвилась ласточка, другая.... третья.... кругъ надъ кругомъ, все выше и выше. Радостныя, оживленныя, точно купаясь въ воздухѣ, ныряли онѣ, одна надъ другой. Онъ забылся..... Далек³й отъ всякой мысли, отъ какого бы то ни было опредѣленнаго желан³я, онъ только чувствовалъ себя въ природѣ, природу въ себѣ.... И что за чудный обмѣнъ, что за непонятные призывы..... Что-то нѣжило, манило, ласкало его..., а что, гдѣ она эта невѣдомая красавица, гдѣ ея образъ, гдѣ ея формы, гдѣ чарующей нѣги родникъ?... Голова кружилась, кровь горѣла въ лицѣ, что-то туманилось, клубилось въ глазахъ.....

   - Вася! донесся изъ-подъ акац³и, что непроницаемымъ сводомъ закрывала со двора въ садъ узкую, тѣнистую дорожку, голосъ Вѣры Павловны: вы не видѣли Наташи?

   - Нѣтъ, Вѣра Павловна, а что?