Иогель Михаил Константинович - Между вечностью и минутой

ѣтная гримаска.

   - Утромъ или вечеромъ?

   - И утромъ, и вечеромъ, робко отвѣтилъ подпрапорщикъ и опять вспыхнулъ, какъ будто онъ виноватъ былъ въ томъ, что Бернсдорфъ намѣренъ былъ провести у нихъ цѣлый день.

   Вѣра Павловна усмѣхнулась и, быстро повернувшись, вышла изъ гостинной. Подпрапорщикъ, оставшись одинъ, опять вздохнулъ и, пробормотавъ сквозь зубы: "Какимъ же однако дуракомъ я вышелъ" досадливо звякнулъ шпорою о шпору.

   Это былъ двоюродный братъ Наташи, - Николай Загорск³й. Въ школѣ гвардейскихъ подпрапорщиковъ его обыкновенно звали красною дѣвицею. Крайне робк³й и застѣнчивый, онъ останавливалъ на себѣ общее вниман³е глубиною и мягкост³ю выражен³я своихъ въ высшей степени кроткихъ голубыхъ глазъ.

  

  

   - Лиза опусти шторы! говорила, между тѣмъ, Наташа, переходя изъ спальни въ свой хорошеньк³й будуаръ, и закрывая глаза отъ яркаго солнечнаго свѣта, длинными пальцами нѣжной, тонкой руки.

   - И полноте, барышня, темно будетъ!

   - Говорю тебѣ, Лиза, повторила Наташа слегка дрогнувшимъ голосомъ.

   - Да не сами чесаться-то будете!... Вѣдь мнѣ не видно то, барышня.

   - Спустить шторы! и она вспыхнула отъ подбородка до ушей. Лиза быстро опустила.

   - Вѣчно разсуждаешь, добавила уже спокойнѣе Наташа и ея лицо оживилось веселой улыбкой, намъ будто они говорила ею себѣ черезъ зеркало: "И полно, Наташа, какъ не стыдно тебѣ такъ злиться"?

   Наташа еще ближе подошла къ зеркалу, провела по стеклу платкомъ, дунула, еще разъ провела, за тѣмъ, отступивъ шага на два, скрестила руки и, слегка откинувъ голову, широко раскрытыми, подернутыми поволокой темными глазами взглянула на себя.

   - Вотъ такъ Екатерина Великая всегда смотрѣла, когда всходила на тронъ, мелькнуло ей..... но тутъ-то именно, на этой самой мысли, она вдругъ недовольно сдвинула брови. Фай! Какая ты сегодня фяка!... Наташа!... Глаза красные, носъ припухъ....

   - Лиза, отчего это у меня глаза красные?

   - Не знаю, барышня!...

   - А носъ отчего распухъ?

   - Оттого, что уткнумшись въ подушку всегда почивать изволите!

   - Уткнумшись! передразнила Наташа, и ея ало-нѣжныя, пересмѣивающ³яся губы сложились въ недовольную гримаску.

   Еще разъ дунула на зеркало, опять провела по немъ платкомъ, опять посмотрѣла въ него, какъ будто ей все не вѣрилось, что носъ дѣйствительно распухъ.

   - Барышня, да садитесь-же чесаться-то.... Вѣдь бабушка, тетушка, всѣ васъ уже ждутъ давно.

   - И пусть ждутъ! и она пресерьезно провела пальцами отъ основан³я носа до ноздрей.

   - Ахъ ты, Господи, Боже мой, ворчала Лиза.

   - Ну что опалъ, Лиза?

   - Опалъ, барышня, опалъ.... Уже садитесь!

   - Да, ты врешь! Побожись!

   - Ей Богу опалъ, барышня.... Садитесь-же!

   Наташа, наконецъ, усѣлась, запрокинула голову, и едва только гребенка коснулась ея волосъ, какъ раздумье овладѣло ею и видно было, что ея чувства, ея мысли, унеслись куда-то въ даль, даль чуждую и Лизѣ, и ея дѣлу, и даже припухшему носу. Лицо то оживлялось улыбкою, то дѣлалось спокойнымъ и строгимъ даже, то, въ внезапной гримаскѣ отражало досаду. Какими-же думами, какимъ желан³емъ волновалась она именно теперь, въ ея 17 лѣтъ. Ясно было, какъ свѣтелъ былъ день, что не мимолетною думою, она то радовалась, то раздражалась, что это былъ цѣлый рядъ мыслей, возникшихъ отъ какихъ либо надеждъ или желан³й, быть можетъ, и туманныхъ, и крайне неустойчивыхъ, но, во всякомъ случаѣ, навѣянныхъ прошлымъ, и лишь только вызванныхъ какимъ-нибудь внѣшнимъ, случайнымъ явлен³емъ.

   - Хасю, стобы тетя Натася на фолтопьянахъ иглаля, капризно, настойчиво требовала она, и тетя играла.

   - Не, хочу учиться! рѣшаетъ нѣсколько позже, и книги безаппелляц³онно приговариваются потворщицею бабушкою валяться въ пыли на горкахъ и подъ горками.

   Такъ росла Наташа, изо дня въ день, мѣняя вкусы и цвѣта, и не разъ тетушка Наталья Игнатьевна, грустно покачивая головою, какъ-бы говорила самой себѣ: "А жаль.... дѣвочка такъ и пропадетъ не за понюхъ табаку". "Да что жъ вы-то", подстрекали ее окружающ³е. "Я-то! еще грустнѣе задавалась она. Я послѣдняя спица въ колесницѣ"... И вотъ бабушка потворствуетъ, тетушка на столько-же не глупая, на сколько сдавленная деспотизмомъ матери, вздыхаетъ, да при томъ еще такъ, чтобы этого, оборони Господи, кто не замѣтилъ; кузины забавляютъ, весь домъ раболѣпствуетъ; она, Наташа, творитъ себѣ свою волю по прежнему, и внѣ сомнѣн³я ее ожидала бы грустная доля матери, - быть игрушкою модъ и куклою свѣтскихъ предразсудковъ, если бы совершенно случайно Марьѣ Кондратьевнѣ не взбрѣло на умъ взять въ ней въ наставницы Вѣру Павловну Нелидову.

   Вѣра Павловна привязалась въ Наташѣ, полюбила въ ней ея пылкое сердце, ея игривую, оживленную головку, и то подъ непосредственнымъ руководствомъ, то по ея совѣту и подъ руководствомъ другихъ лицъ ей удалось освѣтить пытливый умъ Наташи довольно богатыми свѣдѣн³ями.

   Наташа развивалась шутя, играючи и тутъ, какъ во всемъ, сохраняя за собою право своего капризнаго "хочу".

   - Фу! Вѣра Павловна, какая глупая наука эта географ³я!... Учишь, учишь, а ничего не остается.... Я попрошу бабушку разсчитать учителя и заброшу несносную книжонку!... негодовала она, краснѣя съ каждымъ словомъ все больше и больше, какъ будто и учитель географ³и, и сама географ³я, были ея личными врагами....

   - Вы совершенно правы, ma chère amie!... Не все ли равно знать, что въ Росс³и двѣ столицы, Москва и Петербургъ, или же думать, что въ Москвѣ столица - Петербургъ, а въ Парижѣ столица - Франц³я?... Или, спокойно продолжала она, не отрывая глазъ отъ работы, напримѣръ, что такое Испан³я? и Вѣра Павловна задумчиво приложила къ губамъ конецъ иголки. Маленьк³й-ли клочекъ земли, или большое море, а, можетъ быть, какая-нибудь особенная рыба?

   - Вы смѣетесь, Вѣра Павловна, горячо перебивала Наташа.

   - Нимало... Чему-жъ тутъ смѣяться?... Развѣ вы первая это сказали?... Помните, мы читали комед³ю Фонъ-Визина "Недоросль", слюнявый такой!... Все ѣстъ и спитъ... то онъ тоже не хотѣлъ учить географ³ю, потому, говоритъ, что извощики есть, такъ довезутъ и безъ эфтой науки!... Ну, а вы женщина, вамъ и тѣмъ болѣе простительно.

   Наташа покраснѣла и, не поднимая глазъ, вышла изъ комнаты.

   - Вы напрасно, Вѣра Павловна, сравнили меня съ ид³отомъ, сказала она на другой день и съ слѣдующаго же урока занят³я по предмету географ³и пошли отлично. Вскорѣ послѣ происшеств³я съ географ³ю вышелъ казусъ съ ариѳметикою. Но эта бѣдная наука не была такъ счастлива, какъ географ³я, и, не смотря на всѣ доводы и убѣжден³я Вѣры Павловны, такъ таки и пала предъ безусловнымъ - "не хочу".

   Но не всѣ науки были въ немилости у Наташи, и между ними первыя мѣста принадлежали истор³и и литературѣ. Не одинъ разъ забывала она для нихъ обѣденное время, не одну безсонную ночь провела надъ ихъ раскрытыми страницами.

   То игривость, столъ свойственная ея возрасту, то сосредоточенная вдумчивость, какъ бы чуждая ей, навѣенная какимъ-нибудь стороннимъ, внѣ ея стоявшимъ вл³ян³емъ, составляли отличительную черту характера Наташи. Этимъ вл³ян³емъ, прежде всего, была Вѣра Павловна, и какъ первая подруга, и катъ ближайшая воспитательница. Достаточно было самаго поверхностнаго взгляда на Вѣру Павловну, чтобы подмѣтить, что ни веселый ея нравъ, ни оживленный умъ не давали ей на столько силы, чтобы освободиться отъ гнета пережитаго ею, глубоко прочувствованнаго, несчаст³я. Теперь, казалось, вся ея жизнь была въ Наташѣ но, не смотря на частыя бесѣды съ нею, она ни разу не коснулась своего прошлаго, ни разу даже намекомъ не выдала ей отъ чего страдало, чѣмъ угнеталось ея молодое сердце.

   Человѣкъ не понимаетъ горя другихъ людей. Онъ дорогъ только самъ себѣ и дорожить только тѣмъ, что непосредственно затрогиваетъ его индивидуальную природу.... И потому не разъ говаривала она Наташѣ: "смѣшными мнѣ кажутся люди въ ихъ склонности дѣлиться горемъ съ окружающими.... Можетъ быть, и въ моей жизни было что либо.... Но я никому не довѣрила и едва ли когда либо сдѣлаю кто!"

   Наташа требовала, просила, умоляла.... Ее интересовало это прошлое Вѣры Павловны, какъ нѣчто живое и въ высшей степени загадочное; но твердое "нѣтъ" заставило ее, наконецъ, отказаться отъ самой мысли, - когда-либо проникнуть ея тайну. "Ахъ, какая вы странная дѣвочка, Наташа!... Прилипли, какъ пчела къ меду.... "Какое было у васъ горе, Вѣра Павловна? Какое горе.... Разскажите!..." Ну, да развѣ вы понимаете, что такое горе?! Вы, избалованный, безпечный ребенокъ!"

   Наташа обижалась, а Вѣра Павловна все жъ таки была права, совершенно права. Горе понимаетъ лишь, тотъ, кто его испытывалъ, а гдѣ же было Наташѣ, взлелѣянной общею любовью, понять чужое горе? Какъ могла прочувствовать она горе, то самое горе, что сдавливаетъ грудь, что туманитъ голову, что, болью жгучею угнетаетъ сердцѣ, становится между нами и всѣмъ, что радовало и волновало насъ, однимъ ударомъ разрушаетъ прошлое и какъ бы разъ навсегда отнимаетъ у насъ права на лучшее будущее.

   Какъ ни часто повторяла Вѣра Павловна слово - горе, но оно оставалось для Наташи лишеннымъ всякаго содержан³я, и изъ всего того, что она слышала отъ своей наставницы, она лишь сознала, что какъ бы ни было тяжело и досадно, никогда не слѣдуетъ настроен³е свое дѣлать достоян³емъ другихъ людей, потому что эти друг³е не поймутъ ея, Наташи горя, какъ она не пойметъ ихъ и лишь только посмѣются надъ нею.

   "А въ самомъ дѣлѣ, что такое горе? допытывалась она уже у самой себя. Бабушка выронила спицу изъ чулка и досадуетъ, горюетъ, готова побить несчастную Агашку за то, что она ищетъ, ищетъ и все не находить.... Вотъ это - бабушкино горе!... Тетушкина Жужу натерла себѣ лапку, натерла и взвизгиваетъ, а тетушка ходитъ, да вздыхаетъ!... Вотъ и Жужу, и тетушка въ горѣ!.. Кузины плачутъ изъ-за того, что имъ меньше дали пирожнаго, чѣмъ мнѣ.... Ихъ горе! - додумалась Наташа, додумалась и разсмѣялась. Какъ это глупо, чужое горе! и ея тонк³я губы сложились въ презрительную усмѣшку.

   Однажды, читая путевыя записки Карамзина, Наташа громко разсмѣялась.

   - Чему вы смѣетесь, Наташа? - спросила Вѣра Павловна, отрывая глаза отъ работы.

   - Да какъ-же, этотъ Карамзинъ, велик³й писатель, онъ, по моему, просто чудакъ!... У него тоже все горе.... Бѣдный!... Точь въ точь тетушка съ ея охриплой Жужу!... То горюетъ что не можетъ путешествовать, то горюетъ, что уѣхалъ и чуть-ли не на первой же станц³и передъ трактирными карикатурами выплакиваетъ сердцѣ свое..... то выбѣгаетъ изъ кареты и готовъ лобызать землю изъ-за того лишь, что увидѣлъ зеленую лужайку!... Вотъ глупое горе и глупое сердце! порѣшила она, отбрасывая книгу.

   - Однако, Вѣра Павловна, вѣдь есть-же причины, болѣе серьезныя, вызывающ³я горе? Вотъ напримѣръ.... Вы молчите, скрываете даже отъ меня, а вѣдь у васъ есть горе, и притомъ такое, что мучитъ васъ, тревожить.

   - У меня нѣтъ и не было горя, рѣзко перебила Вѣра Павловна, еще ниже склоняя голову надъ пяльцами.

   - Ну, положимъ.... Но вѣдь есть же у другихъ людей, и не всѣ же они горюютъ отъ того, что Жужу расцарапала лапку, и что въ двухъ верстахъ отъ Базеля есть зеленая лужайка!... настаивала неугомонная Наташа.

   - Да, конечно.... Обманъ, нужда, оскорблен³я, насил³я и мног³я друг³я явлен³я жизни рождаютъ горе.... Ихъ всѣхъ не охватить одною мыслею.... Вотъ ужъ коль такъ хотите знать женскую долю, женское горе, прочтите нѣсколько произведен³й изъ историческихъ судебъ русской женщины и вы узнаете тамъ, что такое горе!

   Черезъ нѣсколько дней, не смотря на всѣ возражен³я возмутившейся Натальи Игнатьевны, лишь только недавно, не смотря на ея 40 слишкомъ лѣтъ, позволившей себѣ прочитать очеркъ историческихъ судебъ русской женщины, Наташа прочла ихъ, прочла жадно, лихорадочно.....И, съ каждою новою страницею, все рельефнѣе и живѣе обрисовывался передъ нею блѣдный обликъ невѣжественной, робкой, забитой, ни кѣмъ незнаемой русской женщины въ ея высокихъ теремахъ, за тридесятью замками, ли за тридесятью ключами.... Русск³й человѣкъ не спрашиваетъ сердца дѣвичьяго, онъ покупаетъ его или беретъ насил³емъ; запираетъ жену, какъ преступницу, въ высок³й теремъ, вѣшаетъ надъ изголовьемъ плётку шелковую и, обращаясь къ лѣсамъ, говоритъ: Благослови, Боже, оные лѣса въ онь-же родятъ розги на долг³я времена! "Боже, Боже, какой позоръ!" воскликнула Наташа, вспыхивая, и ей уже казалось, что это она, Наташа, выходитъ замужъ, что это надъ ея изголовьемъ вѣшаетъ молодой мужъ учительницу-плётку. И нервный холодъ мелкою зыбью пронизалъ ее.

   - Какая мерзость!... Неужели это было когда-нибудь, Вѣра Павдовла?

   - Да вѣдь это не сказки, а именно быль.

   - Быль! тихо повторила Наташа, закрывая лицо книгой, какъ будто ей было совѣстно смотрѣть въ глаза окружающему:

  

   "Вянетъ до времени,

   Все выносящаго русскаго племени,

   Многострадальная мать! читала она дальше.

  

   - Какъ понять это выражен³е, Вѣра Павловна?

  

   "Вянетъ до времени,

   Все выносящаго русскаго племени,

   Многострадальная мать!"

  

   - Да такъ, въ прямомъ смыслѣ.... Что и теперь почти то же, что прежде!

   - Что вы говорите, Вѣра Павловна! Да гдѣ-же теперь эти терема, эти плётки, эти умычки, гдѣ, наконецъ, найдите теперь такихъ дуръ, которыя бы позволили мужчинѣ, какъ прежде, обращаться съ собою тамъ, какъ въ наши дни никто не позволитъ себѣ относиться даже къ животному? горячилась она. Вотъ посмотрите, какъ тетя Наташа относится къ Жужу!... Да она готова выцарапать глаза тому, кто осмѣлился бы, коснуться пальцемъ ея курчаваго друга!... Такъ, неужели-же найдутся на свѣтѣ мужчины, которымъ женщина меньше значитъ, меньше заслуживаетъ ихъ ласки, вниман³я и уважен³я, чѣмъ какая-нибудь курносая Жужу!

   Вѣра Павловна тихо разсмѣялась.

   - Чему же вы смѣетесь, Вѣра Павловна?

   - Вашему сравнен³ю, ma chère amie и.... пожалуй.... вашему ребячеству.

   - Это почему?

   - Такъ неужели, въ самомъ дѣлѣ, серьезно, вы можете думать, что женщина когда-нибудь можетъ быть настолько счастлива, какъ Жужу?... Да никогда, никогда! и она оживилась, вспыхнула.

   - Какъ?! вставая, изумилась Наташа.

   - Да такъ!... Что надо для счастья Жужу?.... Ложка бульона, кусокъ мяса, кусокъ сахара.... А для женщины, мало-мальски развитой, развѣ этого достаточна?... Кромѣ стола и удобства, развѣ мы, женщины, не нуждаемся въ тепломъ, сочувственномъ отношен³и избраннаго нами мужчины, не только, къ намъ, нашей ласкѣ, но и къ нашимъ любимѣйшимъ занят³ямъ?... Наконецъ, смѣшно сказать, а это такъ.... Жизнь во всемъ обрѣзала Наталью Игнатьевну, и Жужу не только забава ей, но даже и цѣль всего существован³я... а женщина?.. О, Боже мой! сколько я видала примѣровъ... Ни больше, ни меньше, какъ забава мужчины, какъ его развлечен³е въ свободные отъ занят³й часы и притомъ забава до той поры ласкающая его воображен³е, пока не становится между нимъ и новою его забавою.... и Вѣра Павловна, сверкнувъ на Наташу своими темно-сѣрыми глазами, глухо разсмѣялась. - Развѣ невниман³е любимаго нами человѣка, грубое слово, оскорбительное въ намъ отношен³е, и притомъ весьма часто умышленно оскорбительное, не та же плётка?... О, право! иногда эта плётка въ наши дни бьетъ насъ сильнѣе, нежели плётка о три и семь концевъ.... добавила она какъ бы про себя.

   Если бъ Наташа слушала Вѣру Павловну только ухомъ, то, быть можетъ, ей показалось бы и страннымъ, и смѣшнымъ все то, что говорила ей Вѣра Павловна, но отъ ея возбужденнаго, чуткаго вниман³я не ускользнули ни подавленный голосъ, ни нервный смѣхъ, ни лихорадочный блескъ глазъ ея наставницы, и съ каждою минутою, съ каждымъ словомъ, все глубже и глубже проникаясь настроен³емъ Вѣры Павловны, она уже вамъ бы видѣла передъ собою этотъ невѣдомый обликъ мужчины-забавника... Онъ то ласкался къ ней, то издѣвался надъ нею.- И ей становилось то холодно, то жарко. "Такъ вотъ въ чемъ горе Вѣры Павловны, мелькнуло ей теперь... Когда... гдѣ... онъ... этотъ злодѣй забавникъ?..." Вотъ вопросы, дрожавш³е на губахъ Наташи, но ей было жаль Вѣры Павловны, жаль даже намекомъ передать ей, что она проникла истинную причину ея горя и, медленно склонивъ голову на раскрытыя ладони, она внимательно, зорко взглянула на Вѣру Павловну, какъ бы желая въ ней, - въ выражен³и ея глазъ, въ улыбкѣ грустной и сосредоточенной, прочитать все то, что тамъ сильно желалось узнать....

   - Вѣра Павловна!

   - Что?

   - Что такое мужчина?

   - Воръ!

   - Какъ воръ?

   - Да такъ таки, совсѣмъ просто!... Воръ отъ той самой минуты, какъ сознательно входитъ въ соприкосновен³е съ женщиною, а мы, женщины... наше сердце, наше доброе имя, наше положен³е, и даже наше матер³альное достоян³е, если его имѣемъ, предметы кражи.

   - Не понимаю, Вѣра Павловна!

   - А вотъ поживете, татъ и поймете!

   - Нѣтъ, вы разъясните, Вѣра Павловна!

   И въ ея голосѣ уже слышалось нетерпѣливое "хочу".

   - Ласковымъ словомъ, нѣжнымъ взглядомъ онъ по первому же пр³ему похищаетъ у насъ то, что намъ дороже всего въ жизни, что составляетъ нашу отраду и нашу прелесть, - наше честное чувство... А затѣмъ онъ уже силенъ надъ нами, какъ левъ надъ овцою, онъ холоденъ, какъ ледъ, и равнодушенъ, какъ мраморъ, и съ нашему чувству, и къ нашему положен³ю... Мы-же... мы довѣрчивы до глупости, до ид³отизма... Мы, согрѣтыя и оживленныя всѣми лучшими стремлен³ями нашей природы, отдаемся ему всецѣло, слѣпо!... Въ концѣ концовъ онъ дѣлаетъ съ нами то же, что дворецк³й съ апельсиномъ, изъ котораго всѣ соки выжаты въ крюшонъ... От-бра-сы-ва-етъ! поникая надъ пяльцами, чуть слышно добавила Вѣра Павловна. Наташа вздрогнула.

   "От-бра-сы-ва-етъ"! еще раздавалось въ ней, и каждый слогъ этого страшнаго для нея, въ тѣ минуты, расчлененнаго слова, прерывистою нервною зыбью холодилъ ей кровь.

   - Fi! Как³е-же гадк³е, эти мужчины! проговорила она, закрывая глаза рукою.

   "Да это онъ мучилъ Вѣру Павловну, онъ отбросилъ ее" опять мелькнуло ей.

   Она встала, приблизилась къ Вѣрѣ Павловнѣ, положила свою руку на похолодѣлые концы пальцевъ ея руки и, поцѣловавъ въ голову, быстро отошла отъ пялецъ.... Вѣра Павловна вышла изъ комнаты.

   "Бѣдная, подумала Наташа ей вслѣдъ. Какъ она страдаетъ и плачетъ, навѣрное плачетъ... но ночамъ въ тихомолку, чтобы никто не подмѣтилъ ея горя, чтобы никто не посмѣялся надъ нею... Сколько разъ, бывало, читаешь до двухъ часовъ, до трехъ часовъ ночи, а она все не спитъ, все съ открытыми глазами, все смотритъ и смотритъ куда-то въ даль и отъ времени до времени вздыхаетъ, такъ тихо и такъ глубоко!.. Бѣдная Вѣра Павловна... Тамъ вотъ горе... Мужчина рождаетъ горе... А онъ, ея мужчина, и въ усъ себѣ не дуетъ... Живетъ себѣ гдѣ-нибудь припѣваючи... Здѣсь, въ Росс³и, или тамъ, во Франц³и... Fi... Гадк³й какой, какъ бы я желала его побить... Да такъ крѣпко... крѣпко, и Наташа даже вспыхнула, тамъ дѣйствительно хотѣлось ей побить этого неизвѣстнаго мужчину Вѣры Павловны, въ Росс³и или во Франц³и...

   За дверью раздались легк³е шаги. Наташа быстро провела рукою по лицу, какъ-бы этимъ надѣясь изгладить, стерѣть съ него выражен³е и гнѣва и участ³я...

   - Мнѣ бы хотѣлось, Наташа, обратилась Вѣра Павловна, мелькомъ глянувъ ей въ лицо своими влажными глубокими глазами. Мнѣ бы хотѣлось, повторила она, и насмѣшливая улыбка заиграла на ея полныхъ, алыхъ губахъ, - болѣе точно опредѣлить характеръ отношен³й мужчины къ женщинѣ. Вы помните басню Крылова, "Ворона и Лисица?"

   - Помню, Вѣра Павловна.

   - Ну, вотъ, вотъ.... Такъ мужчина, эта лисица, и притомъ всегда, а женщина-ворона, но не всегда... Быть или не быть вороной зависитъ отъ нея самой. А сыръ, это - наша внѣшность, наша физическая красота, а, иногда, и наша невинность, наша простосердечность... Ее тоже любятъ мужчины, какъ лисица любитъ сыръ. Вся цѣль ихъ жизни, по отношен³ю къ намъ, отнять у насъ нашъ сыръ. Припомните, лисица проситъ спѣть ворону, хотя отлично знаетъ, что у вороны нѣтъ голоса, но собственно для того, чтобы ворона, запѣвъ, выронила свой сыръ, а она, лисица, подберетъ и скушаетъ... И дальше... "Ворона каркнула во все воронье горло... Сыръ выпалъ... съ нимъ-то и была плутовка такова". Лисья тактика - мужчинъ тактика. Чѣмъ болѣе мы имъ не вѣримъ, тѣмъ горячѣе они увѣряютъ насъ, льстятъ намъ, прикидываются искренними и приписываютъ намъ так³я качества и чары, какими мы вовсе не обладаемъ, но едва мы каркнемъ пѣснь любви во все воронье ваше горло, какъ они жадно схватываютъ нашъ сыръ, пожираютъ его и съ легкимъ пожат³емъ руки съ едва слышнымъ adieu, отскакиваютъ отъ насъ съ быстротою резиноваго мяча, брошеннаго о твердое тѣло... Вы не можете сомнѣваться, Наташа, что я отъ искренняго сердца желаю вамъ добра.... Вамъ ужъ почти 17 лѣтъ. Еще мѣсяцъ съ чѣмъ нибудь, съ нѣсколькими днями, и вы явитесь передъ мужчиной во всѣмъ освѣщен³и вашей очаровательной, какъ первая роза, красоты. И сколько рукъ, сколько рукъ потянутся за вами... Тогда, если не буду видѣть васъ, вспомните меня, вѣрьте мнѣ, вѣрьте, какъ въ Евангел³е во все, что говорю вамъ теперь, что буду повторять, на чемъ буду настаивать.... никогда не вѣрьте мужчинамъ... и Вѣра Павловна, какъ-бы призывая къ порядку взволнованныя мысли, положила холодную руку на свой пылающ³й лобъ.

   - Такъ мужчина и воръ, и лжецъ? сдвигая брови, тихо спросила Наташа.

   - И воръ и лжецъ... И прежде всего лжецъ передъ своею собственною совѣстью, которую онъ пытается увѣрить, что воровство вовсе не безчестный поступокъ, и что женщина и создана-то собственно для того, чтобы онъ, мужчина, пользуясь ея довѣрчивостью, искренностью и чистосердеч³емъ, водилъ ее за носъ.

   - Такъ значитъ въ любви нѣтъ счастья, Вѣра Павловна?

   - По моему, нѣтъ.

   - А какъ-же въ романахъ?..

   - Въ романахъ... Да вѣдь романы собственно и пишутъ для того, чтобы въ нихъ ни слову не вѣрили.

   - Ну, а къ истор³и, Вѣра Павловна?.. Возьмите, напримѣръ, хотя рыцарск³й пер³одъ... Каждый рыцарь, охраняя честь и доброе имя дамы своего сердца, считалъ ея улыбку для себя отрадой и по одному слову, по мановен³ю руки, такъ сказать, готовъ былъ жертвовать даже жизнью... Ахъ, какъ свѣтло, какъ хорошо было тогда, Вѣра Павловна! оживленно вскрикнула Наташа, остановивъ на Вѣрѣ Павловнѣ блестящ³й взглядъ своихъ оживленныхъ глазъ.

   - Да... Пусть это было... Но попробуйте-ка теперь съ любымъ мужчиной поговорить объ этомъ времени... Онъ вамъ презрительно улыбнется, пожметъ плечами и, процѣдивъ сквозь зубы: "болѣзнь вѣка", посмотритъ на васъ или какъ на ид³отку, или какъ на ребенка... Нѣтъ, Наташа, прошло рыцарское время, прошло и никогда не вернется. Впрочемъ, конечно, счастье безусловное не существуетъ, оно не мыслимо, никогда не существовало; но счастье относительное зависитъ болѣе или менѣе отъ самой женщины, но оно выигрывается не иначе, какъ борьбою изо дня въ день и изд часа въ часъ, какъ воздухъ необходимъ для существован³я, какъ крылья нужны птицѣ, чтобъ подниматься въ поднебесную высь, такъ и женщинѣ борьба, чтобы быть независимою... Это - наша стих³я, наша доля, какъ доля слабыхъ вообще... Хотите спастись отъ оскорблен³й, хотите быть свободною и довольною, смотрите, повторяю вамъ, на мужчину не какъ на друга, а какъ на врага. Намъ даны для борьбы средства, и средства надежныя... Это ловкость и хитрость, или то, что, обыкновенно, называютъ кокетствомъ. За вами ухаживаетъ Петръ, и онъ, допустимъ, вамъ нравится, а вы все жъ таки знайте, что вы для него, быть можетъ, ни больше, ни меньше, какъ игрушка его самолюб³я, какъ забава мимолетнаго увлечен³я, и смотрите на Ѳедора. Онъ вздыхаетъ, блѣднѣетъ, худѣетъ, и все проситъ руки, а вы ему палецъ, одинъ только палецъ... вотъ этотъ самый маленьк³й, и Вѣра Павловна слегка коснулась мизинца правой руки Наташи.

   Наташа весело разсмѣялась.

   - Право, Наташа, не смѣйтесь! серьезно продолжала Вѣра Павловна.... Онъ все смотритъ на васъ и, кажется, ничего не видитъ, кромѣ васъ, а вы.... пожалуй, бросьте ему взглядъ, но такъ, мелькомъ, чтобы онъ былъ въ полной увѣренности, что вы взглянули на него лишь только потому, что вамъ больше не на что было взглянуть. И тогда, о, тогда онъ вашъ рабъ, ваша ворона, которую вы можете заставить летѣть и на сѣверъ, и на югъ, и на западъ, и на востокъ, даже, пожалуй, спуститься въ самую преисподнюю.

   Теперь въ свою очередь разсмѣялась Вѣра Павловна.... отрывисто, нервно.

   - Это вѣчная игра, и притомъ игра, исходъ которой не на столько зависитъ отъ счастья, на сколько отъ умѣнья и сдержанности играющаго... Онъ ставитъ вамъ рубль, а вы ставьте ему грошъ.... Ставьте, завлекайте, но не увлекайтесь, и вы всегда выиграете! и Вѣра Павловна замолкла.... спокоенъ и серьезенъ былъ ея видъ.

   Разговоръ прервался. Наташа задумалась и вдругъ звонко, весело разсмѣялась.

   - Что съ вами? изумленно спросила Вѣра Павловна.

   - И тогда, о, тогда онъ моя ворона! отвѣтила Наташа, и опять разсмѣялась еще звонче, еще веселѣе.... Разсмѣялась, и вдругъ ея тонк³я губы почти сошлись другъ съ другомъ; отлетѣла игривая улыбка; по всему лицу скользнула, какъ бы незванная, легкая тучка, не то досада, не то смятѣн³е. Раздался-ль въ ней опять глухимъ, отдаленнымъ эхомъ отрывистый, нервный смѣхъ Вѣры Павловны, дрогнуло-ль сердце ея сожалѣн³емъ къ горю, съ сдержаннымъ страдан³ямъ, сказавшимся въ этомъ смѣхѣ, или стало досадно, что нѣтъ уже болѣе рыцарей, нѣтъ этихъ людей.... людей дивной красоты, заботливыхъ и нѣжныхъ, мужественныхъ и отважныхъ до самопожертвован³я.... Но какъ въ морскомъ течен³и волна покрывается волною съ быстротою, лишающей возможности уловить, гдѣ кончается первая, гдѣ настигаетъ ее вторая, такъ теперь мысль перебивалась мыслею въ кипучемъ потокѣ то игривыхъ, то печальныхъ думъ крайне впечатлительной Наташи..... Но вотъ опять, опять улыбка....

   - Вѣра Павловна, я нашла, право нашла, оживленно сказала она.

   - Что же вы нашли?

   - Земное счастье.

   - Земное счастье? глянувъ на Наташу улыбающимися глазами, переспросила Вѣра Павловна.

   - Ну, да, земное счастье, нетерпѣливо настойчиво повторила она.

   - Кто-жъ эти невѣдомые счастливцы?

   - Это.... Это тетушка Юля и дядюшка Хомякъ.

   - Какая вы шалунья, Наташа!

   - Въ чемъ же я-то, Вѣра Павловна, виновата? - ну развѣ, по правдѣ, это не счастье? Сидятъ всегда рядомъ, выѣзжаютъ вмѣстѣ, въ стуколку играютъ тоже вмѣстѣ, ссорятся, положимъ, часто, но лишь для того, чтобы помириться, и мирятся, чтобы опять поссориться.... Затѣмъ тетушка Юля улыбнется дядюшкѣ Хомяку, а дядюшка Хомякъ улыбнется тетушкѣ Юлѣ.... прелестно!

   - Прелестно!... Tout-a-fajt à la Пульхер³я Ивановна и Афанас³й Ивановичъ.

   - Вотъ, вотъ! Какъ двѣ капли воды.... Начинаютъ съ того, что кушаютъ, ссорятся, цѣлуются, кушаютъ и играютъ въ стуколку, опять кушаютъ, и, наконецъ, почиваютъ.... Почиваютъ, кушаютъ и словомъ снова тѣ же вещи съ другаго конца, и она грокко разсмѣялась.

   - Вѣра Павловна!

   - Ну, что еще, мой шаловливый другъ?

   - Еще? повторила Наташа вдумчиво, какъ-бы пытаясь сознать волновавшее ее желан³е

   - Какъ должно быть отрадно бороться, Вѣра Павловна! Бороться!... Да, прелесть!... Но не съ такими, конечно, какъ дядюшка Хомякъ.... Въ немъ нѣтъ ни воли, ни убѣжден³й.... Тряпка тряпкой!... А съ людьми сильными, смѣлыми, своенравными.... Да не съ однимъ, а съ десятью, двадцатью, тридцатью.... Чтобы они, какъ одинъ человѣкъ, были моими рабами, слѣпыми исполнителями моего "хочу".... Вотъ какъ бабушка, тетушка, Лиза, Семенъ.... Ахъ какъ это весело, весело! и раскраснѣвшееся лицо Наташи, оживленное и радостное, скрылось въ раскрытыхъ ладоняхъ.

   - Fi, какое ребячество, Наташа!

   - Ребячество!... Ничуть, Вѣра Павловна!... Это - жизнь!.. Я такъ хочу и такъ будетъ! тихо и вѣско добавила она.

   - Да развѣ вы, и въ самомъ дѣлѣ, готовитесь быть Екатериной Великой? смѣясь перебила Вѣра Павловна.

   Наташа вспыхнула.

   - Екатерина Великая управляла десятками милл³оновъ людей, Вѣра Павловна, а у меня, повторяю вамъ, будетъ лишь кружокъ въ нѣсколько десятковъ лицъ сильныхъ, вл³ятельныхъ, и я буду управлять чрезъ нихъ окружающею средою.... Гдѣ-бы-то ни было.... Ни въ Москвѣ, ни въ Петербургѣ, такъ хотя-бы въ какомъ-нибудь Владим³рѣ. Вспомните! Вы мнѣ сами говаривали не разъ: лучше быть первою въ деревнѣ, чѣмъ послѣднею въ большомъ городѣ.... Да и, наконецъ, гдѣ-бъ я не была, я не буду послѣднею.

   Вѣра Павловна хорошо знала, что возражать Наташѣ въ такую минуту значило подлить масло въ огонь и она молчала съ холоднымъ и строгимъ выражен³емъ на лицѣ, какъ будто ей было совершенно безразлично, что думаетъ и думала по этому поводу она, Наташа, и даже, что съ нею будетъ, если станетъ поступать такъ, какъ говорила теперь.

   - Что же вы молчите, Вѣра Павловна?

   - А что-жъ я буду говорить?

   - Ну, что вы объ этомъ думаете?

   - Да, ничего.... И что я могу думать, или какъ помочь... Вѣдь у васъ свои желан³я, свои убѣжден³я.... Вы все понимаете и знаете лучше меня, ну такъ и дѣлайте, и поступайте такъ, какъ взбредетъ на умъ вашему своенравному "хочу"!

   - Ну, вотъ, Вѣра Павловна, это - не отвѣтъ!... Я еще никогда не оскорбляла вашего мнѣн³я, и, кажется, вы можете высказать мнѣ вашъ взглядъ.

   - Я вамъ скажу одно!... Мнѣ жаль васъ! еще ниже опуская голову надъ пяльцами, какъ бы желая скрыть дѣйствительную мысль, которую могли выдать ея выразительные глаза, тихо отозвалась Вѣра Павловна.

   - Жаль?!

   - Да, жаль.... васъ и вмѣстѣ съ вами себя, своихъ лучшихъ надеждъ и своего прошлаго, посвященнаго вамъ со всѣмъ желан³емъ добра.

   - То-есть какъ же это, Вѣра Павловна?... Я право не понимаю!... Быть можетъ, я оскорбила васъ!... Такъ простите меня.

   - Оскорбили?... Ничуть!... Я слишкомъ люблю васъ, Наташа, чтобъ относиться къ вамъ раздражительно. Я люблю въ васъ и вашъ пытливый, оживленный умъ, и ваше пылкое сердце.... Но мнѣ страшно, страшно за ваше будущее.... Я смущаюсь и вашею восторженностью, и крайнею неуступчивост³ю вашихъ желан³й.... Въ пять минутъ перваго вы хотите горькаго, а въ десять минутъ того же часа со всею настойчивост³ю избалованнаго ребенка требуете себѣ сладкаго.... Капризъ замѣняетъ въ васъ волю, фантаз³я управляетъ разсудкомъ. А человѣкъ въ жизни, безъ устойчивыхъ стремлен³й и безъ власти даже надъ самимъ собой, все равно, что сухой листокъ въ осеннюю пору.... Куда понесетъ его вѣтеръ, тамъ и свернется онъ стиснутый, сдавленный.... Моя совѣсть, Наташа, свободна отъ упрека, но моему сердцу не легче отъ этого.... Вотъ уже три года, что я при васъ, и борьба съ вашимъ капризнымъ "хочу" составляла за все это время и теперь болѣе, чѣмъ когда-нибудь, составляетъ мою заботу, но увы!... Это утро вполнѣ убѣдило въ тщетности моихъ усил³й ... Я только что развивала передъ вами свой взглядъ на жизнь, только что доказывала, и, казалось, вы согласились со мною, что жизнь, это - игра, и, притомъ, игра хитрая, сложная, что все въ ней зависитъ отъ ловкости и сдержанности, что нужно ставить на рубль грошъ, и тогда лишь только можете надѣяться остаться въ выигрышѣ, а вы вдругъ тутъ же, сейчасъ же, еще не замерли звуки моего голоса, проектируете игру, въ которой ближайшее же будущее должно уже видѣть вашу погибель!

   "Страшно за васъ, страшно за ваше будущее.... Жизнь - игра, игра хитрая, сложная.... Вмѣсто воли - капризъ, вмѣсто разсудка - фантаз³я.... Погибель.... Да, ваше ближайшее будущее уже видитъ вашу погибель!" Кружилось и мѣшалось въ головѣ Наташи, и она опять скорѣе чувствовала, чѣмъ слышала Вѣру Павловну.... Она чувствовала на себѣ ея пытливый, сосредоточенный взглядъ, слышала ея какъ бы пророческ³й голосъ, и минута отъ минуты ей становилось все страшнѣй и страшнѣй.... Все громче и чаще, все отчетливѣе и яснѣе билось сердце въ груди, а тутъ еще строгое, серьезное выражен³е лица Вѣры Павловны, холодное и замкнутое, какъ сама невѣдомая жизнь....

   - Погибель! примѣтно поблѣднѣвъ, тихо проговорила она. Погибель! повторила опять, какъ бы пытаясь проникнуть въ смыслъ и значен³е этого страшнаго ей слова....

   - Да, подтвердила Вѣра Павловна. И вы неизбѣжно погибнете, мой чудный ребенокъ, продолжала она, оживляясь, если рѣшитесь осуществить вашъ дик³й проектъ, если поставите на карту ваше самолюб³е.... Безъ самолюб³я человѣкъ - тряпка, точно также, какъ въ своемъ крайнемъ развит³и это - одна изъ опаснѣйшихъ страстей нашихъ. А вы, Наташа, вы, какъ это ни грустно, живое воплощен³е этого чувства и, поставляя его на карту, вы поставите себя, всю, какъ вы есть, въ зависимость отъ цѣлой массы всевозможныхъ случайностей.... Ну развѣ это не значитъ рискнуть и головой, и сердцемъ?! Не думайте, что такъ легко побѣдить мужчину... У нихъ тоже есть свое самолюб³е и свой лис³й хвостикъ.... Вамъ будутъ льстить, за вами будутъ увиваться толпою; но едва только замѣтятъ, что вы играете, шутите или, что они ни больше ни меньше какъ забава вашего женскаго тщеслав³я, одинъ за другимъ отступятъ отъ васъ.... И тогда-то, раздосадованная и оскорбленная, во всей силѣ вашего упрямаго "хочу", вы, увеличивая ставку за ставкой, ничего не пощадите! Они же осмѣютъ васъ, осмѣютъ ваше доброе имя, подломятъ положен³е.... И, Боже мой, какъ жалки вы будете, Наташа, отброшенная, осмѣянная! проговорила Вѣра Павловна, закрывая глаза руками, какъ будто она уже видѣла ее, Наташу, отброшенною, осмѣянною....

   - Нѣтъ, нѣтъ, Вѣра Павловна!.. Отъ этей минуты никогда болѣе не будетъ меня манить эта дикая мысль, вспыхнувъ по самыя уши, горячо отозвалась Наташа.

   - И это искренно, обдуманно, Наташа?....

   - Искренно и обдуманно, Вѣра Павловна, и она тихо сжала ей руку своею похолодѣлою рукою.

   Но не увлекалась-ли сама Вѣра Павловна, когда засыпая въ наступившую ночь, была горда надеждой развить и укрѣпить въ Наташѣ власть надъ собою?...

  

  

   Жизнь, это - игра и притомъ азартная игра, въ которой выигрываетъ тотъ, кто меньше ставитъ, борьба, борьба изо дня въ день, борьба, въ которой сила всегда торжествуетъ надъ слабостью.... рѣшила Наташа, и чѣмъ ближе знакомилась она съ истор³ей и литературой, чѣмъ внимательнѣе слушала Вѣру Павловну, тѣмъ глубже и сознательнѣе поклонялась этой слѣпой, торжествующей силѣ.- "Сила?!" - задавалась она. "Это нѣчто чудесное, свѣтлое, какъ сводъ небесный, озаренный солнечными лучами, глубок³й, какъ дно морское." - "А слабость?... Слабость, - это бабушка надъ ея неокончаемымъ чулкомъ, тетушка, постоянно вздыхающая надъ Жужу, тетушка Юля въ ея горѣ надъ проиграннымъ рублемъ. Словомъ, женщина!- Ай, ай, какъ скверно быть женщиной! Впрочемъ, и женщина можетъ быть силой.... А Екатерина Великая и друг³я ей подобныя? успокаивала она себя.- Я.... Я тоже хочу и буду силой... Мужчина самъ бываетъ весьма часто слабъ.... Вотъ слабый Ремъ палъ отъ руки сильнаго Ромула, дядюшка Хомякъ, да и мало-ли?! Fi, дядюшка Хомякъ!.. Развѣ это мужчина?.." и ея лицо оживилось презрительной усмѣшкой.- Вася тоже.... Ну какой изъ него выйдетъ мужчина!... Нервный, слабый.... Или кузинка Надя.... Ахъ какая она глупая дѣвочка! Разрюмилась о томъ, вдругъ, что Ромулъ построилъ Римъ на землѣ, обагренной кровью, павшаго отъ руки его брата, Рема.... Да развѣ можно создать новое, не разрушивъ предварительно стараго, отжившаго, одряхлѣвшаго?... А Толя?- мелькнуло ей, и, какъ живой, поднялся стройный, красивый, мужественный обликъ Бернсдорфа. Гдѣ онъ?!.. Что съ нимъ?!.. и она слегка вспыхнула, вздохнула, задумалась. А глаза-то, глаза-то как³е.... голубые, голубые.... то нѣжные какъ бархатъ, то вдругъ холодные, какъ сталь.... Прелесть!... А что, если бы онъ былъ моимъ мужемъ? мелькнуло ей. Мужемъ такой мальчикъ-то, да еще троюродный братъ?! Fi, Наташа, какая ты глупая дѣвочка! и она увидѣла въ зеркалѣ свою, относящуюся къ ней же самой насмѣшливую улыбку.- По правдѣ, за кого лучше выйдти, - за штатскаго или за военнаго? - подумалось опять Наташѣ. Прежде загадаю на военнаго, и, зажмуривъ глаза, она стала тихо подводить указательный палецъ правой руки къ соотвѣтствующему пальцу лѣвой руки.... Лиза громко разсмѣялась.

   - Барышня, а барышня, что это вы въ жмурки играете?!..

   - Ахъ... отстань! Какая ты скучная, Лиза!

   Пальцы сошлись. "Выходитъ за военнаго, а лучше за штатскаго.... Что толку за военнаго? Офицеры и солдаты будутъ ему козырять.... А мнѣ-то что?! Вотъ отецъ былъ тоже военный." - И темное облачко чуть скользнуло по ея лицу. Было ли ей жалъ отца или просто досадно, что ни разу не видѣла его и не знаетъ былъ ли онъ сильный или слабый.- Нѣтъ, выйду за штатскаго и притомъ за губернатора, непремѣнно за губернатора!... Пр³ѣзжаемъ въ нашу губерн³ю, всѣ власти являются къ мужу, всѣ дамы на слѣдующ³й же день представляются мнѣ.... Такъ всегда.... Да иначе я не буду съ ними знакома. На всѣхъ балахъ и вечерахъ, въ театрѣ и собран³яхъ я.... звѣзда первой величины.... Всѣ во мнѣ заискиваютъ, всѣ за мною ухаживаютъ, потому что мужъ, это - я.... Значитъ, я - губерн³я.... Какъ сказалъ Людовикъ XIV, L'état cest moi!.. Такъ я скажу, губерн³я, это - я! Ахъ, какъ весело! вслухъ сообразила она.

   - Ну, и слава Богу, что весело! охотно согласиласъ Лиза.

   - Боже мой!... Да замолчишь ли ты, Лиза, какъ надоѣла!

   - А тутъ, вдругъ, тетушка Юля съ ея длиннымъ, предлиннымъ носомъ.... Я ее не узнаю..... Mes dames, говорю, что эта за бомба въ юбкѣ? и Наташа громко разсмѣялась. Вдали Толя стоитъ у колонны... мраморной, непремѣнно мраморной... Блѣдный, печальный... Я подхожу въ нему.... Протягиваю руку.... Его рука холодна, какъ ледъ.... сдвинуты брови, взглядъ его холеденъ, какъ сталь.... Милый, подумала Наташа, подумала и покраснѣла.

   - Mademoiselle Nathalie, etes vous prête? громко окликнула Вѣра Павловна, входя въ будуаръ.

   - Pas encore, Вѣра Павловна, mais tout de saiteje serai а vos ordres.

   - Прежде всего, продолжала Вѣра Павланна, цѣлуя Наташу, поздравляю васъ со днемъ вашего рожден³я и отъ воего сердца желаю, чтобы судьба ваша была свѣтла, какъ свѣтелъ сегодняшн³й день.... Посмотрите въ окно! Сама природа, какъ будто, улыбается вамъ въ яркыхъ лучахъ своего солнца....

   - Merci!... Гдѣ вы, Вѣра Павловна, тамъ и природа.... Это какъ будто ваша вторая жизнь! улыбаясь, отозвалась Наташа.

   - А бабушка шлетъ вамъ, вотъ эту бездѣлушку и просить васъ надѣть ее прежде, чѣмъ вы сойдете внизъ, и Вѣра Павловна подала Наташѣ жемчужное ожерелье.

   - Какъ это мило! оживленно воскликнула Наташа.

   - Какая славная бабушка, милая бабуся! шептала она.

   - Да, она васъ очень любить.