Иогель Михаил Константинович - Между вечностью и минутой

gn="justify">  

  

   Вася на слѣдующ³й день не пошелъ въ гимназ³ю. Проснувшись часовъ въ десять, онъ лѣниво одѣлся, нехотя выпилъ стаканъ чаю и, окинувъ комнату разсѣяннымъ, тоскливымъ взглядомъ, подошелъ въ окну.

   Вьюномъ вертѣлась по улицѣ снѣжная пыль. - Никого не видно на тротуарѣ и улицѣ. Скучно. Заниматься не хочется, да и не стоитъ, не изъ-за чего. - Читать - лѣнь, и такъ отъ чего-то ноетъ, ноетъ сердце.... А тутъ, опять Наташа. "Гадк³й", шепчетъ ему.... И чего это онъ вчера такъ обрадовался, точно не знаетъ, что она только смѣется, только играетъ, забавляется имъ, и то лишь, когда нѣтъ этого противнаго Тольки. И такъ досадно стало на него, такъ опять хотѣлось бы доказать ей, что онъ и пустъ, и глупъ.- "Точно и въ самомъ дѣлѣ женихъ!.. Мальчишка ты и больше ничего!... Вотъ, я скажу ей, чтобъ она отдѣлала тебя, какъ слѣдуетъ", вспоминалъ онъ слова матери, и еще тоскливѣе становилось на душѣ, еще досаднѣе и на Тольку, и на Наташу, и на мать. Вошелъ Новосвѣтовъ.

   - А, Алексѣй Михайловичъ! быстро его встрѣчая, оживился Вася.

   - Э, да что, братъ, "Алексѣй Михайловичъ!"... Напрасно изволишь!.. Я пр³ѣхалъ съ тобою ссориться.

   - За что?

   - А вотъ подумай, авось и надумаешься.

   - Не знаю, право не знаю, Алексѣй Михайловичъ, видимо теряясь, смущенно говорилъ Вася.

   - За то, что ты начинаешь забывать, что родился человѣкомъ.

   - Какъ такъ?!.. и Вася недоумѣло осмотрѣлся. Новосвѣтовъ усмѣхнулся.

   - Да вотъ такъ, просто, что такое человѣкъ? закуривая папиросу и усаживаясь на стулъ у окна, уже серьезно спросилъ онъ.

   - Человѣкъ, растерянно повторилъ Вася.

   - Человѣкъ, другъ мой, это мысль въ формѣ. Всякая мысль имѣетъ свою цѣль, стало и ты, какъ развивающ³йся уже человѣкъ, долженъ имѣть свою. Ну и какая-же она у тебя, скажи, откройся?

   Вася смущенно молчалъ.

   - Вотъ, видишь! Вотъ и не знаешь, вотъ и не надумаешь. И понятно, иначе даже и быть не можетъ!... Гдѣ же тебѣ найдти время заниматься, читать, мыслить, когда ты весь, всѣми твоими помыслами и хотѣн³ями въ твоей вертлявой кузинкѣ Наташѣ. Стыдно, братъ! - не для того мы провели съ тобою столько хорошихъ часовъ, такъ много вмѣстѣ читали, разговаривали, чтобы ты все забылъ ради юбки!... Это недостойно человѣка. Это уже не человѣкъ, значитъ, изъ тебя выйдетъ, а двуногое животное человѣческаго вида!... Ихъ, братъ, много развелось и безъ тебя! И если ты будешь продолжать хныкать по твоей кузинкѣ и ради нея забывать твои обязанности и къ семьѣ, и къ обществу, то забудь, что я былъ когда-нибудь друженъ съ тобою, и, быстро поднявшись, онъ тревожными шагами пошелъ отъ Васи въ противоположный конецъ комнаты.

   Вася стоялъ красный по самыя уши. Онъ не смѣлъ взглянуть ему въ глаза. Онъ теперь даже не могъ понять, какъ самому не пришло всего этого въ голову.

   - Что, братъ, стыдно?... Да я и зналъ, что ты слишкомъ не глупъ для того, чтобы въ тебѣ молчали и сознан³е, и совѣсть!... Припомни!... Сколько разъ ты смѣялся надъ Неволинымъ, что онъ только и знаетъ, что спитъ, ѣстъ, да въ карты играетъ!... Ну, а самъ-то ты, самъ, - чѣмъ лучше его?!.. Онъ въ карты играетъ, а ты изо-дня въ день вздыхаешь по Наташѣ!... Ну, и развѣ это не все равно, не одно и то же?... Развѣ вы не стоите другъ друга, развѣ не оба одинаково паразиты?! Мнѣ такъ и кажется, что ты сидишь подлѣ Наташиной юбки и хнычешь, точно нищенка на паперти! и, презрительно усмѣхнувшись, Новосвѣтовъ отошелъ.

   Точно пронизанный электрическою искрою выпрямился Вася.

   - Я могу любить, но никогда не унижался и не унижусь передъ нею, Алексѣй Михайловичъ, сильно дрогнувшимъ голосомъ, откликнулся онъ.

   - А!... Ну, докажи это, докажи на дѣлѣ, а не на словахъ, и мы опять будемъ друзьями.- Перестань хныкать, помни, что разумный человѣкъ не можетъ, не унижая себя, весь отдаться юбкѣ;- да, и будемъ опять, по прежнему, вмѣстѣ думать, вмѣстѣ работать, общими усил³ями создавать твое хорошее, честное будущее. Дѣла дома нѣтъ, скучно, - пр³ѣзжай ко мнѣ, будемъ читать, разсуждать, жена сыграетъ намъ что-нибудь, и еще какъ заживешь-то, братъ! Помяни мое слово, будешь смѣяться надъ тѣмъ, надъ чѣмъ теперь плачешь, и, улыбнувшись, крѣпко пожавъ его холодную руку, онъ взялся за шанку.

   "А въ самомъ дѣлѣ, чего-жъ это я?" мелькнуло Васѣ, и онъ точно выросъ, глаза расширились, оживились.

   - Куда же вы, Алексѣй Михайловичъ, посидите, голубчикъ!... Мнѣ такъ всегда пр³ятно, весело съ вами....

   - Нельзя, друтъ мой, по дѣлу. Невѣрь тому, кто говоритъ, что дѣло не волкъ, въ лѣсъ не убѣжитъ. А вотъ вечеромъ пр³ѣзжай, и, дружески кивнувъ ему головой, Новосвѣтовъ вышелъ. Чѣмъ глубже вникалъ Вася въ сказанное Новосвѣтовымъ, тѣмъ смѣшнѣе казалось ему его положен³е по отношен³ю къ Наташѣ, тѣмъ сознательнѣе досадовалъ онъ на себя, тѣмъ настойчивѣе развивалось въ немъ желан³е стать выше, какъ можно выше всѣхъ этихъ Неволиныхъ, Бернсдорфовъ, Мясоѣдовыхъ и онъ все чаще и чаще бывалъ у Новосвѣтова, все охотнѣе и охотнѣе ѣздилъ къ нему.

  

  

   Загорская съ самаго перваго бала до такой степени полюбила выѣзжать, что и музыку, и чтен³е, и тих³я бесѣды съ Вѣрой Павловной, словомъ, все, что такъ интересовало, такъ нравилось ей прежде, забыла она ради выѣздовъ.... И весела была она, и просыпалась съ улыбкой лишь въ тѣ дни, когда собиралась на балъ, на семейный вечеръ въ дворянск³й клубъ, въ театръ или оперу.... Она окружила себя толпой молодежи, изъ этой толпѣ, какъ прежде среди кузинъ и Васи, была то капризно-настойчива, то требовательна до раздражен³я, какъ-будто каждый изъ этихъ всѣхъ обязанъ былъ вознаграждать ее и вниман³емъ, и заботливостью, и рядомъ непрерывныхъ услугъ за одну улыбку, за одно слово.... Кумиръ дома, она теперь порывисто, нервно стремилась быть кумиромъ общества.- И въ этомъ лихорадочномъ стремлен³и быть первой вездѣ и во что бы то ни стало, ничто не могло сдержать ее... Замѣчан³я Натальи Игнатьевны только смѣшили ее.... Отыгрываясь шутками отъ горячихъ доводовъ Вѣры Павловны, она въ душѣ лишь снисходила къ ней, какъ къ голосу натуры, обездоленной, сжатой, ограниченной въ средствахъ и возможностяхъ.- Зависть окружающихъ, ихъ тайная злоба или ѣдкость на ея счетъ только радовали ее, только еще болѣе поощряли на борьбу.... Удовольств³е само въ себѣ не было для нея цѣлью, оно было только средствомъ, только непремѣннымъ услов³емъ сближен³я съ средою, въ которой, ей не только казалось, но она была увѣрена, что всѣ, или почти всѣ заняты ею, на нее смотрятъ, объ ней говорятъ.... И ей, дѣйствительно, оказывали вниман³е.... За ней слѣдили, ее окружали.... Но, несмотря на все это, она все жъ таки не была довольна, - все еще не была удовлетворена, и съ каждымъ новымъ успѣхомъ жажда его разгоралась все сильнѣй и сильнѣй.- Весьма часто, отправляясь на балъ въ самомъ оживленномъ настроен³и духа, она возвращалась въ крайнемъ раздражен³и, и какъ не пыталась тогда Вѣра Павловна проникнуть въ причину этого недовольства, ничего не получала отъ нея, кромѣ отрывочныхъ, уклончивыхъ отвѣтовъ, скорѣе затемнявшихъ истину, чѣмъ дававшихъ какую либо возможность уяснить ее. Чѣмъ глубже страдала, тѣмъ глубже таилась она.

  

  

   Наступилъ второй день Рождественскихъ праздниковъ, день бала въ Благородномъ собран³и.... Ярко блистало морознаго полудня солнце.... Свѣтло и радостно было въ будуарѣ Наташи....

   - Посмотрите, Вѣра Павловна, и, поднявъ бѣлый чехолъ, она открыла приготовленное въ балу платье....

   - Посмотрите!... Какъ жива, естественна гирлянда чудныхъ цвѣтовъ.... И какъ хорошъ этотъ серебристый газъ, какъ легокъ, прозраченъ.... Точно изъ воздуха сотканъ онъ.... Ахъ!... Вотъ, вѣдь совсѣмъ забыла, быстро опуская чехолъ, спохватилась она. У меня опять до васъ просьба, Вѣра Павловна.... Вы не разсердитесь?... Я такъ часто теперь надоѣдаю вамъ съ этими глупостями, и, опустивъ рѣсницы, будто оплакивая самое себя въ своихъ же глупостяхъ, она остановилась передъ нею....

   - Что?

   - Я васъ прошу съѣздить къ Ѳомину, выбрать розу, только что распустившуюся, и притомъ непремѣнно блѣдную.

   - Въ волоса?

   - Да.... Чтобъ онъ сохранилъ ее часовъ до 10, никому бы не отдавалъ, а въ 10 я пришлю.

   - Да вѣдь тогда опять опоздаете, какъ въ прошлый разъ.

   - Нѣтъ, сегодня bal parè, я поѣду безъ четверти двѣнадцать. Только, не забудьте, Вѣра Павловна, непремѣнно блѣдную.... И вы мнѣ ее такъ заколите, чтобъ она имѣла видъ, будто таится, прячется въ волосахъ моихъ.

   - Робѣя ихъ прелести и пышности, улыбаясь, перебила Вѣра Павловна.

   - Вотъ именно, и Загорская зарумянидась.

   - Почему вы всегда выбираете блѣдную розу, Наташа?

   - А! значительно проговорила Нэташа. Это особый, совершенно особый смыслъ.... По моему, въ жизни все должно имѣть свою цѣль.... Каждый нашъ шагь, каждое слово, какъ и всякая бездѣлица, что мы надѣваемъ на себя. Роза, вообще, выражаетъ юную, только что создавшуюся красоту, ея неприкосновенность и самую силу въ ней, въ этой неприкосновеннооти..... Роза свѣжа, хороша, пока ничто стороннее не коснулось ея... Отсюда роза - вся я! Она теряется въ волосахъ моихъ, какъ я теряюсь въ толпѣ, она блѣдна; а не всегда ли блѣднѣетъ человѣкъ холодный, - слѣдовательно, тутъ она эмблема моей холодности, того ровнаго, совершенно безразличнаго вниман³я, съ которымъ я отношусь ко всѣмъ и каждому.

   Вѣра Павловна поникла, задумалась. Она, какъ будто, не слышала послѣднихъ словъ Наташи.

   Въ передней раздался громк³й звонокъ.

   - Ахъ, Боже мой, да который же насъ?... Опять я кончу тѣмъ, что никого не успѣю принять.

   - Охота же вамъ такъ по долгу любьваться собою!... Ужъ скоро два.

   - Лиза, Лиза!.. Ужъ не Долинъ-ли? А я еще обѣщала ему, что непремѣнно сама приму его сегодня.... Ахъ, Боже мой! Лиза!...

   - Да, давайте.... я помогу вамъ. Вѣдь вотъ ваше платье.

   - Пожалуйста, Вѣра Павловна!

   Не прошло и минуты, а ужъ сиреневое, серебристаго отлива платье съ длиннымъ, предлиннымъ шлейфомъ, охватывало стройную фигуру Наташи. Пуговицу за пуговицей безъ словъ, спѣшно, нервно застегивала она. Пуговицы не подавались, выскакивали.

   Въ передней раздался второй звонокъ.

   - Ну вотъ!... Это уже непремѣнно онъ, топнувъ ножкой на непокорную, третью съ конца пуговицу, окончательно разсердилась она.

   - Дайте! Чѣмъ больше гнѣва, тѣмъ меньше толка.

   - Князь Одоленск³й, доложила Лиза.

   - А теперь кто звонилъ?

   - Не знаю-съ.

   - Какъ ты глупа!

   - Ну, вотъ и готово, перебила Вѣра Павловна.

   - Какъ сидитъ! - прелесть!...

   - Хорошо?

   Наташа улыбнулась и, поправивъ волосы, быстро подошла къ трюмо. Посмотрѣлась прямо.... Повернулась правымъ плечомъ и, чуть-чуть откинувъ голову, осмотрѣла себя съ шлейфа.

   Снова звонокъ.

   - Да идите-же, Наташа.

   - Иду, иду, подбирая шлейфъ, торопливо отвѣтила она.

   - Голубчикъ, Вѣра Павловна, поѣзжайте-же сейчасъ.... А то разберутъ всѣ розы.

  

  

   Войдя въ залъ, Наташа пр³остановилась, прислушалась.

   - Положимъ, такъ!.... Но, вѣроятно, вы не будете оспаривать, Елена Александровна, что гордиться собою, настолько же пр³ятно, на сколько и естественно, донесся мягк³й голосъ Долина.

   - Пусть такъ!... Однако, видѣть въ этомъ цѣль жизни, какъ нѣкоторыя, по меньшей мѣрѣ, смѣшно!... Да, и притомъ развѣ правда все, что говорятъ?... А какъ смѣшно, принимать лесть за правду и кичиться неискренними, часто въ набмѣшку дѣлаемыми похвалами.

   Наташа свела брови и, рѣзкимъ движен³емъ отбросивъ шлейфъ, пошла къ дверямъ гостинной.

   - О, вы увлекаетесь, Елена Александровна, перебилъ Одоленск³й. Зачѣмъ даже въ такихъ случаяхъ говорить не то, что чувствуешь?

   - Наталья Алексѣевна, наконецъ-то!... Вы истомили насъ, и, выступивъ ей на встрѣчу, Мясоѣдова дружески пожала ея руку.

   - Ну, что вы! и бросивши на нее насмѣшливый взглядъ, Наташа быстро передала руку Одоленскому. - Долинъ, вспыхнувъ, торопливо схватился за костыли.

   - Князь! и, предупредивъ его движен³е, она сама подошла къ дивану.

   - Вотъ, видите, я сдержала слово.

   Князь, слегка вдохнувъ, крѣпко сжалъ ей руку.

   - О чемъ это вы такъ горячо спорили? подходя къ Марьѣ Кондратьевнѣ и, взглянувъ на Одоленскаго, оживленно спросила она.

   - А, нутко, покажись, Наташокъ, перебросивъ табакерку изъ правой руки въ лѣвую, съ добродушно-счастливою улыбкой, перебила Марья Коидратьевна.

   Наташа, быстро взглянувъ на Мясоѣдову, словила скользнувшую по ея тонкимъ губамъ ироническую усмѣшку.

   - Куда-жъ ты, Наташокъ? препроводивъ табакерку изъ лѣвой руки опять въ правую, изумилась Марья Кондратьевна.

   - Я нѣсколько слышала, садясь на кресло подлѣ Долина, перебила ее Наташа, съ гримаской легкой досады.- Елена Александровна, кажется, бичевала тщеслав³е.

   - И даже со всею горячност³ю, дополнилъ Одоленск³й.

   - О, и я ее вполнѣ понимаю, горячо перебила Наташа. Вѣдь, ей такъ давно, давно прискучили эти любезности и признан³я, не имѣющ³я никакого значен³я.

   Мясоѣдова вспыхнула и, точно ища чего-то въ рукавахъ, перебрала кружева подъ ними.

   Разговоръ порвался. Всѣмъ стало нѣсколько неловко.

   - Вы будете сегодня на балѣ, Наталья Алексѣевна? обратился Одоленск³й.

   - Да, непремѣнно.

   - Ахъ, я совсѣмъ забыла вамъ сказать, Наталья Алексѣевна, что сегодня васъ ожидаетъ въ Собран³и весьма интересная встрѣча, перебила Мясоѣдова.

   - Съ кѣмъ это? медленно поднимая рѣсницы, какъ-бы нехотя, спросила Загорская.

   - Съ барономъ Бернсдорфомъ, съ особымъ ударен³емъ, отчетливо отвѣтила Мясоѣдова.

   Загорская вспыхнула, смѣшалась, поникла. Мясоѣдова внимательно посмотрѣла на Долина. Онъ весь, казалось, былъ въ брелокахъ своей цѣпочки.

   - Я встрѣтила его сегодня на Кузнецкомъ.

   - Какого барона?... Нашего?

   - Вашего, Марья Кондратьевна, усмѣхнувшись, утвердила Мясоѣдова.

   - Да какъ же это онъ къ намъ то?!... вслухъ задалась Марья Кондратьевна.

   - Онъ давно здѣсь? перебила Загорская такимъ тономъ, какъ будто это ее не интересовало, но чтобы только что-нибудь спросить.

   - Ужъ нѣсколько дней.

   - Вѣдь вотъ вертопрахъ! опять вслухъ сообразила Марья Кондратьевна, запуская пальцы въ табакерку.

   - Гдѣ жъ ему, мягко отозвалась Мясоѣдова. Вѣдь онъ такъ занятъ своею княжною.

   Загорская мгновенно выпрямилась, и, мелькомъ взглянувъ на все, опять скрыла взглядъ отъ тревожно наблюдавшаго надъ нею Долина.

   - Княжна Шелихова!.. Говорятъ, что онъ уже сдѣлалъ предложен³е, вмѣшался Одоленск³й.

   - А, Шелихова! Это та, что, какъ говоритъ, какъ будто что-то пережевываетъ, презрительно сощурившись, перебила Загорская.

   Мясоѣдова звонко засмѣялась.

   - Это одинъ изъ тѣхъ недостатковъ, Наталья Алексѣевна, что легко изглаживаются такимъ состоян³емъ, какъ у нея.... говорятъ 200 тысячъ.

   - О, вздоръ какой! почти вскрикнула Мясоѣдова. У нея никакъ не больше сорока. Это я знаю отъ моей подруги, одной изъ ея ближайшихъ родственницъ.

   - Я не думаю, чтобъ баронъ далъ столь сильный промахъ!... Вѣроятно, онъ уже со всѣхъ сторонъ попробовалъ почву прежде, чѣмъ позволилъ себѣ вступить на нее, съ оттѣнкомъ раздражен³я въ голосѣ, перебила Загорская.

   Разговоръ порвался.- Одоленск³й взялся за шляпу. За нимъ поднялся и Долинъ.

   - Вы будете сегодня въ Собран³и, князь?

   - Скорѣе, что нѣтъ, Наталья Алексѣевна, что-то нездоровится.

   - Нѣтъ!.. Вы будете! и ея брови сошлись, ея губы приняли, столь любимое имъ, настойчиво-негодующее выражен³е.- Да?

   - Да, вспыхнувъ, едва слышно отозвался Долинъ, и, торопливо пожавъ ей руку, отошелъ къ Марьѣ Кондратьевнѣ.

   - Слава Богу!... Едва выроводила эту прищуру.... Съ каждымъ новымъ разомъ она становится мнѣ противнѣе. То шпилька, то дружеское пожат³е. Юлитъ, юлитъ, а сама, если бъ смогла, потопила бъ меня въ стаканѣ воды. Терпѣть не могу такихъ!... Совершенная п³явка, войдя въ будуаръ, раздражительно высказалась Загорская.

   - Стоить волноваться, замѣтила Вѣра Павловна, внимательно взглянувъ на Наташу.

   Наташа слегка вздохнула и, развернувъ книгу, задумчиво склонилась надъ нею. Трудно было уловить не только причину, но даже и самый характеръ настроен³я ея лица. Оно то было холодно и даже строго, то какъ будто дышало тоскою, то вдругъ освѣщалось презрительной усмѣшкой.

   - Есть новость, петерпѣливо оттолкнувъ книгу, сказала она, съ выражен³емъ презрѣн³я, - княжна Шелихова за 200 тысячъ покупаетъ барона Бернсдорфа!

   - И что жъ тутъ удивительнаго? Кто жъ болѣе способенъ на подобный поступокъ, какъ не баронъ, для котораго блескъ - первое услов³е жизни.

   - Блескъ - блескомъ, а чувство - чувствомъ, вспыхнувъ, горячо перебила Загорская и, быстро вставъ, вышла изъ будуара. Вѣра Павловна проводила ее тревожнымъ взглядомъ.

   За обѣдомъ Наташа была необыкновенно оживлена. Она шутила, надъ всѣми подтрунивала и смѣялась, но въ ея смѣхѣ было что-то вапряженное, лихорадочное, и Вѣра Павловна все болѣе и болѣе тревожилась за нее.

  

  

   У барона Анатол³я Львовича Бернсдорфа было три горя въ жизни. Первое горе - безденежье. Оно въ особенности часто посѣщало его. Второе - неудавшееся любовное предпр³ят³е; - это горе тревожило рѣдко барона. Оно являлось лишь только, какъ исключен³е изъ общаго правила его безчисленныхъ успѣховъ. И третье горе, самое ужасное, когда злымъ рокомъ безденежья онъ вынужденъ былъ провести хотя нѣсколько часовъ наединѣ съ самимъ собою. Тутъ баронъ чувствовалъ рѣшительно то самое, что чувствуетъ человѣкъ, на всю жизнь приговоренный къ одиночному заключен³ю.

   И чего, чего только не предприиималъ онъ въ этомъ отчаянномъ положен³и, чтобы развлечься, хотя на нѣсколько минутъ. Онъ, то сжигая папиросу за папиросою, расхаживалъ крупными шагами по мягкимъ бархатнымъ коврамъ своего комфортабельно обстановленнаго кабинета, то вынималъ изъ боковаго кармана жилета маленькую перламутровую щеточку, намазывалъ на нее что-то розовое, и старательно, съ напряженнымъ вниман³емъ, водилъ по ней ногтями; то садился противъ зеркала, подбиралъ на головѣ волосъ къ волосу, пока волоса не ложились ровно на право и на лѣво отъ пробора или, слегка приподнявъ сначала усъ правый, а потомъ лѣвый, тихо, нѣжно дулъ въ нихъ. Когда же часамъ къ 10, 11 вечера, а иногда и ранѣе весь запасъ саморазвлечен³й барона истощался, онъ взбирался на кушетку или кровать и, подложивъ правую руку подъ шею, старательно разыскивалъ въ ней ту самую жилу, о которой ему не одинъ разъ разсказывали, что если хорошенько поналечь на нее, то заснешь, - непремѣнно заснешь..... Но жила не находилась, а баронъ опять мучился, мучился такъ, что долго уже не забывалъ этихъ адскихъ мукъ, соединенныхъ съ безденежьемъ и старался, какъ можно осторожнѣе расходовать деньги, чтобы впередъ не попадать въ такое анафемское положен³е.

   Но нельзя-жъ однако допустить, чтобы баронъ въ это время ровно ни о чемъ не думалъ.- Нѣтъ, онъ думалъ, но только думы его въ часы этого страшнаго самозаключен³я были невэрачны, какъ небо въ осеннюю пору, - и онъ отгонялъ ихъ отъ себя, какъ гонитъ каждый изъ насъ муху или другое насѣкомое, дерзко, навязчиво раздражающее наши нервы то укусомъ, то судорожнымъ скачкомъ. Да.... Баронъ гналъ.... До того гналъ, что даже отмахивался обѣими руками, точно, въ самомъ дѣлѣ, отъ мухи, отъ назойливо преслѣдующей въ ту пору все одной и той же мысли: "Что, молъ, сѣлъ?... А вотъ, если такъ дальше будешь тратить, то все чаще и чаще придется сидѣть".

   Тутъ баронъ уже отплевывался, - до того нестерпима была ему эта муха - мысль.... Впрочемъ баронъ не только страдалъ, - онъ и наслаждался, даже болѣе, несравненно болѣе, чѣмъ страдалъ. У него было много радостей.... Первая радость, - онъ самъ въ мундирѣ; вторая - лошади и третья - женщины. Которая же изъ этихъ двухъ послѣднихъ радостей была ближе сердцу барона?... Онъ и самъ не зналъ.... Да вѣдь въ этомъ, строго говоря, нельзя было его и винить. Этотъ вопросъ и щекотливъ, и черезъ-чуръ условенъ.... И женщина могла увлечь его сильнѣе лошади, и лошадь, въ иной разъ, могла заставить забыть красавицу изъ красавицъ; вѣдь это все не отъ него и не отъ нихъ, а вполнѣ отъ внѣшнихъ, окружающихъ и эту женщину, и эту лошадь услов³й.... Но, не смотря на всю условность, на всю безцеремонность отношен³й своихъ къ женщинамъ, увлечен³я женщинами нерѣдко заставляли его жестоко страдать сознан³емъ промаха или неловкости, могущихъ скомпрометировать его въ общественномъ мнѣн³и, его, который по собственному признан³ю, былъ высшимъ образцомъ порядочности. Анатол³й Львовичъ, имѣя самое высокое понят³е о порядочности и, никогда, ни при какихъ услов³яхъ, не забывая, что во первыхъ онъ - баронъ, во вторыхъ - представитель древняго, дворянскаго рода Бернсдорфовъ и въ третьихъ - конногвардеецъ, - считалъ первымъ своимъ долгомъ быть всегда въ высшей степени порядочнымъ, то есть сдержаннымъ, тактичнымъ, примѣняющимся къ заслугамъ и положен³ю, рыцарски-вѣжливымъ къ женщинамъ, устойчивымъ въ словѣ, вѣрнымъ чести полка, снисходительнымъ къ низшимъ, щедрымъ къ прислугѣ. Странный человѣкъ былъ баронъ. Онъ ничего не уважалъ и не любилъ въ себѣ, какъ въ человѣкѣ, никогда ни въ чему и ни въ кому не располагался, не привязывался разумно, точно также какъ ничего не искалъ въ окружающихъ его, какъ людяхъ.... Мало того, не понимая ни мольбы, ни тихихъ, покорныхъ, робкихъ слезъ покинутой имъ и, въ свое время, всѣмъ пожертвовавшей ему женщины, онъ даже тщеславился, наслаждался ея страдан³ями, ея отчаян³емъ, какъ прямою и самою естественною данью его красотѣ, мужеству и остроум³ю, и въ то же время, ни минуты не задумываясь, готовъ былъ подставить грудь подъ пулю перваго встрѣчнаго, дерзнувшаго грубо отнестись къ которому либо изъ его товарищей.....

   И пусть, пусть онъ далекъ этому товарищу, онъ все-таки выступитъ, выступитъ, во всемъ освѣщен³и страстнаго порыва, за честь мундира своего полка, за честь мундира, носимаго имъ самимъ, - барономъ Бернсдорфомъ.

   И всѣ въ полку, начиная отъ младшаго корнета и кончая полковымъ вомаидиромъ, при имени барона Бернсдорфа съ уважен³емъ склоняли головы. Баронъ не игралъ въ карты, не пилъ, и все свое свободное время, а вѣдь онъ почти всегда былъ свободенъ, отдавалъ обществу со всею развязностью, веселостью и предупредительностью его оживленной натуры. Общество любило барона. Отцы семействъ видѣли въ немъ достойнаго молодаго человѣка; матушки многихъ дочерей даже умилялись при одной мысли о возможности пристроить за него одну изъ своихъ многихъ, тщетно вздыхающихъ дочекъ. Баронъ наслаждался такимъ отношен³емъ къ себѣ и дорожилъ имъ, какъ своею честью, а честь вѣдь для него всегда составляла синонимъ жизни, и при томъ честь, въ узкомъ смыслѣ этого слова, не личная, не всѣмъ людимъ свойственная, эта презрѣнная, мѣщанская честь, а рыцарская, баронская, конногвардейская честь.

   И понят³я эти такъ глубоко засѣли въ душу барона, что онъ соткалъ изъ нихъ весь свой внутренн³й м³рокъ, и въ немъ, независимо даже отъ мнѣн³я окружавщихъ, могъ и страдать, и наслаждаться.

   Душою м³рка являлось въ высшей степени развитое, чуткое и требовательное самолюб³е барона.

   Въ немъ, въ этомъ м³ркѣ, баронъ не терпѣлъ ничего, что противорѣчило самымъ строгимъ правиламъ порядочности. Въ одномъ изъ первыхъ параграфовъ кодекса порядочности было выражено, "что порядочный человѣкъ, только до той поры можетъ считаться таковымъ, - пока держитъ слово и платитъ долги".

   И вотъ, баронъ содрагался при каждомъ новомъ срокѣ векселя, платилъ, платилъ всегда, бралъ у втораго и платилъ первому, или даже рѣшался на рядъ анафемскихъ пытокъ новаго самозаточен³я. Къ сожалѣн³ю, въ этомъ водексѣ очень туманно и весьма условно опредѣлядись отношен³я такого утонченнаго въ своей порядочности человѣка къ женщинѣ.

   "Порядочный человѣкъ, comme nous le prenons, долженъ по-рыцарски относиться къ женщинѣ, vous comprenez bien, - женщинѣ "поставленной." Онъ долженъ идти на встрѣчу ея малѣйшимъ желан³ямъ, угадывать даже ихъ, эти желан³я, удовлетворять имъ и свято хранить въ себѣ тайну женщины."

   Но баронъ мыслилъ порядочнаго человѣка только въ толпѣ женщинъ, да это иначе не могло и быть, потому что, въ противномъ случаѣ, онъ низвелъ бы себя по отношен³ю въ женщинѣ до этого "презрѣннаго", "мѣщанскаго" "мое и твое." Какъ сознавалъ, такъ и поступалъ. Онъ, со всею свойственною ему чуткостью, угадывалъ сокровенныя желан³я женщины, шелъ имъ на встрѣчу, розжигалъ ихъ, творилъ тайное, и, сохраняя тайну въ тайнѣ, истинно наслаждадся сознан³емъ и своего успѣха, и своей скромности.

   Но и эта умѣренная сдержанность, и это совершенно внѣшнее уважен³е къ женщинѣ могли имѣть и дѣйствительно имѣли мѣсто, по понят³ямъ барона, лишь только по отношен³ю въ женщинамъ "поставленнымъ", то есть, свѣтскимъ женщинамъ, принадлежащимъ къ обществу "хорошаго тона", что же касается до этихъ остальныхъ, до массы женщинъ всѣхъ нац³ональностей и всѣхъ положен³й, не имѣющихъ ни постановки, ни отношен³й, ни прошлаго, ни будущаго въ этомъ обществѣ, его обществѣ, словомъ женщинъ, такъ сказать, лишенныхъ всякаге значен³я самымъ фактомъ рожден³я отъ неизвѣстныхъ свѣту людей, доступныхъ всѣмъ и каждому, и ему, барону, какъ и всякому простому смертному, то онъ оскорбилъ бы и себя, и всѣхъ людей своего круга, если бъ позволилъ себѣ признать за ними хотя как³я-нибудь права и на эту сдержанность, и на это уважен³е.

   Вотъ этихъ то женщинъ, весьма и весьма нерѣдко попадавшихъ въ широк³я, раскидистыя сѣти барона, онъ и называлъ бабочками своего огня.

   "Бабочка" - какъ бы не была она хороша физически, какъ бы не была развита нравственно, - могла только подарить себя барону, могла бросить въ его жизнь, какъ въ море, еще нѣсколько безслѣдныхъ капель минутно-сладостной нѣги, но никогда не могла, ни оскорбить его, ни возбудить въ немъ состраданье къ себѣ. Вѣдь ей, этой бабочкѣ, чуждо общество хорошаго тона, она не имѣетъ въ немъ ни отца, ни матери, ни даже людей, чувствующихъ и мыслящихъ такъ, какъ чувствуетъ и мыслитъ она.

   Ни ея мольбы, ни тих³й, сдержанный укоръ, ни страстное требован³е, ни громк³й ропотъ, ничто не могло достигнуть, чуткаго только въ себѣ и своимъ, уха свѣтскаго человѣка хорошаго тона...

   И сколько жъ ихъ, этихъ бабочекъ погибло, погибло безвозвратно въ нѣсколько лѣтъ рыцарскаго подвижничества, по кодексу прилич³й, этого до утонченности порядочнаго человѣка. Какъ вокругъ вечерняго огня, ночною порою, и только ночною порою, когда не могли ни оскорбить, ни скомпрометировать барона близостью своею, изъ мѣсяца въ мѣсяцъ, а иногда и изъ недѣли въ недѣлю все новыя и новыя порхали онѣ, эти, покорныя мановен³ю, бабочки, порхали, улыбались ему, радовались на него, ласкали, заигрывали, чуть-чуть прикасаясь къ нему своими бархатно-нѣжными крылышками; но едва только занималась заря, онѣ исчезали изъ глазъ барона, и онъ, тутъ же, въ тотъ же мигъ забывалъ ихъ, какъ каждый изъ насъ, вмѣстѣ съ чувствомъ жажды, забываеть и освѣжившую его влагу.

   И ничего, ровно ничего не значили, никакихъ, рѣшительно никакихъ правъ не имѣли онѣ во внутреннемъ м³ркѣ барона. Онѣ не могли заставить его страдать, точно такъ же, какъ вниман³емъ удивить, какъ ласкою порадовать. Баронъ былъ равнодушенъ къ нимъ, какъ каждый изъ насъ къ явлен³ю, только случайно мелькающему въ нашей жизни и не имѣющему никакого значен³я ни въ нашемъ настоящемъ, ни въ будущемъ.

   Но такъ или иначе, благодаря ли успѣху среди женщинъ "поставленныхъ" и улыбку, и привѣтъ которыхъ такъ высоко цѣилъ баронъ, или же вл³ян³ю, несознанному имъ самимъ, вл³ян³ю цѣлаго роя слѣпо подвластнымъ ему бабочекъ, онъ до того проникся сознан³емъ своихъ достоинствъ, что малѣйшая неудача, даже самый намекъ на нее уже возмущалъ его, заставлялъ страдать, страдать порывисто, нервно, страдать уже въ самомъ себѣ и за самого себя, независимо и отъ отношен³я къ нему, и отъ мнѣн³я объ немъ окружающихъ.

  

  

   Баронъ былъ весьма радъ, узнавъ отъ Мясоѣдовой, что Загорская будетъ въ Собран³и. Ему такъ живо вспомнилесь былое: ихъ игры, шутки, рукопожатья, поцѣлуи... и въ особенности послѣдн³й поцѣлуй въ будуарѣ, онъ какъ бы чувствовалъ еще этотъ поцѣлуй на своихъ губахъ, этотъ какъ бы жегъ еще его губы огнемъ впервые загорѣвшейся страсти... И какъ все нравилось ему въ ней, - и ростъ, и гибк³й станъ, и прихотливая улыбка ало-нѣжныхъ губъ, и взглядъ ея глубокихъ, темныхъ глазъ, съ какъ бы спадающей на нихъ тѣнью долгихъ рѣсницъ... Баронъ, не смотря на свою молодость, зналъ толкъ въ женщинахъ, и нерѣдко безсонною ночною порою, поднималась она во весь ростъ передъ нимъ, во всей силѣ свовй красоты и страсти. Тогда онъ горѣлъ, какъ въ огнѣ, онъ рвался къ ней, онъ готовъ былъ даже рѣшиться сдѣлать предложен³и; но разсудокъ бралъ верхъ, и снова возвращалъ его къ обыденнымъ услов³ямъ и требован³ямъ жизни....

   "И отъ чего она не княжна Шелихова, отчего у нея нѣтъ 200 тысячъ?" досадливо думалъ онъ, подъѣзжая къ дому князя Шелихова. Но, нахъ ни гналъ онъ отъ себя эту раздражающую мысль, она все упорнѣе и упорнѣе преслѣдовала его, и за обѣдомъ у Шелиховыхъ, и въ номерѣ, за стаканомъ чаю. Онъ невольно сопоставлялъ Шелихову съ нею и все съ большимъ и большимъ удовольств³емъ думалъ о встрѣчѣ. Ему даже стоновилось досадно, что онъ ни разу не видѣлъ ее за эти четыре дня, что не поѣхалъ къ нимъ. Да развѣ могъ? Развѣ бы это не было величайшей безтактностью? Она, а, въ особенности; Марья Кондратьевна, и эта п³явка, Вѣра Павловна, могли бы вообразить себѣ невѣсть что, считать его за жениха даже!... И понятно!... гдѣ-жъ имъ додуматься, что она, ни по положен³ю, ни по средствамъ, не можетъ составить ему парт³и.- Миленькая дѣвочка и больше ничего!... Такъ таки ровно ничего, пытался онъ ceбя убѣдить - но время тянулось необычайно долго, и онъ все съ болышимъ и бодышимъ нетерпѣн³емъ дожидался одиннадцати.- Ровно въ одиннадцать баронъ сошелъ съ лѣстницы гостинницы Дрезденъ. Онъ даже чувствовалъ нѣкоторую дрожь, такъ волвовало его теперь: "будетъ-ли Загорская въ Собран³и, какъ встрѣтится съ нимъ, вспомнитъ и сцену въ будуарѣ?! Ну и что-жъ, что-жъ тутъ особо важнаго въ томъ, что я женюсь на Шелиховой и что она выйдетъ замужъ за какого-нибудь штафирку или несчастнаго армейскаго офицера," думалъ онъ, садясь въ карету.- Qu' est ее que c'est le mariage de nos jours?! Rien du tout, une bêtise...! сдѣлка!.. О, mon Dieu, кто на это смотритъ, кто обращаетъ вниман³е?! Мужъ... Это щитъ, это прикрыт³е, et rien d'autre, и онъ уже видѣлъ Загорскую наединѣ съ собой, въ ея роскошномъ будуарѣ; онъ уже чувствовалъ ея тал³ю въ своей рукѣ, его лица уже касалось ея дыхан³е и все горячѣй и горячѣй цаловалъ онъ ее.

   - Гей! рѣзко крикнулъ кучеръ.

   Баронъ вздрогнулъ, взглянулъ. Карета остановилась у подъѣзда.

   Завидѣвъ его, жандармы и городовые вытянулись въ струнку. Слегка сдвинувъ брови, онъ небрежно отдалъ имъ честь. Толпа мужчинъ и женщинъ въ швейцарской.... Ярко освѣщена краснымъ ковромъ устланная лѣстница.... Сверху доносились звуки кадрили. Ровно въ четверть двѣнадцатаго баронъ вошелъ въ залъ... Балъ былѵъвъ полномъ разгарѣ, но, не смотря на всеобщую оживленность, нѣсколько паръ глазокъ "барышень-крестьянокъ" скользнуло по немъ. Пронссся легж³й, чуть слышный шорохъ. Баронъ понялъ, почувствовалъ этотъ шорохъ, даже вспыхнулъ, такъ пр³ятно было это, очевидно имъ вызванное, движен³е. Кадриль кончилась. Начались общ³я фигуры. Въ морѣ свѣта мелькали пара за парой. Шумно, весело проносились онѣ, эти оживленныя пары. Пара къ парѣ, къ парамъ пары, пока не сомкнудись въ одинъ общ³й огромный rond.- Chaîne à droite, раздался голосъ дирижера, и все смѣшалось, задвигалось, запестрѣло.... Баронъ оживился.... Цѣлыми нескончаемыми вереницами проносились теперь въ его воображен³и, какъ свѣтлыя тѣни, воспоминан³я прошлаго.... Фигуры кончились, музыка смолкла. Точно рой жужжащихъ мухъ, поднялся въ залѣ общ³й говоръ.

   - Баронъ! слегка касаясь его руки вѣеромъ, отчетливо проговорила Мясоѣдова.

   - А, Елена Александровна, и, коротко пожавъ ей руку, онъ мелькнулъ надъ нею вызывающею улыбкою своихъ бѣлыхъ зубъ.

   - Чего это вы такъ задумались?... Когда я только что взглянула на васъ, не могла не усмѣхнуться, до такой степени ясно написано было на вашемъ лицѣ, что вы не отъ м³ра сего.

   - Унесся; это со мной бываетъ всегда, когда я одинъ среди столь любимой мною кипучей жизни!

   - Конечно, нечего и спрашивать!... Унеслись въ вашъ раззолоченный Петербургъ, на балы, на рауты, въ толпу безсмертныхъ львицъ, и по ея тонкимъ губамъ въ тотъ же мигъ скользнула насмѣшливая улыбка.

   Баронъ чуть примѣтно передернулъ усами.

   - Безсмертныхъ нѣтъ. Есть только смертныя, фигурирующ³я и нефигурирующ³я, сухо отвѣтилъ онъ.

   - Да!... Значущ³я и незначущ³я, слегка вспыхнувъ, сказала Мясоѣдова. Разговоръ порвался.

   - Вы не знаете, Елена Александровна, Загорская будетъ?

   - О, какъ же, еще бы, я была у нея послѣ встрѣчи съ вами. Отъ нея проѣхала къ Зерновой.

   - Кто это Зернова? обѣгая залъ зоркимъ взглядомъ, полуразсѣянно спросилъ баронъ.

   - Кузина княжны Шелиховой, Ольги Владим³ровны.

   - Вы ее знаете? быстро взглянувъ на нее, перебилъ баронъ.

   - Нѣтъ, не знаю! Только слыхала отъ Власовой. Вездѣ волненья, вездѣ хлопоты, бѣгло продолжала она.- Княжна тоже хлопочетъ. Власова говорила, что ужъ кто-то собирается помочь ей въ этомъ.

   - Кто же этотъ кто-то? улыбаясь, снова перебилъ баронъ.

   - Право не знаю. Но, во всякомъ случаѣ, кто бы онъ не былъ, мнѣ жаль.

   - Кто отчего?

   - Разочаруется, и она распустила вѣеръ.

   - Въ чемъ? не сводя съ нея испытующаго взгляда, перебилъ ее баронъ.

   - Носится легенда, играя вѣеромъ, медленно проговорила она, что за нею двѣсти тысячъ, а въ дѣйствительности окажется сорокъ.

   - Да почему же это вамъ извѣстно? и баронъ свелъ брови.

   - Стоитъ только спросить мужа ея сестры, Верховскаго.... А, Софи! самое себя перебила Мясоѣдова и, быстро отойдя отъ барона, она дружески протянула руку какой-то невзрачной блондинкѣ.

   Баронъ нахмурился. Ему и раньше намекали. Но, развѣ онъ могъ вѣрить?!.. Теперь ему стала ясна и уклончивая растяжимость князя въ разговорахъ о средствахъ въ жизни, и смущен³е самой княжны при его намекахъ вскользь, что конногвардейск³й мундиръ въ высшей степени дорогъ и что семейная жизнь въ Петербургѣ требуетъ широкихъ средствъ. Баронъ теперь даже забылъ, что онъ на балѣ, такъ взволновало и растревожило его это, какъ бы нечаянное, сообщен³е.

   - И еще занялъ 10,000!... Изъ какихъ рудниковъ платить теперь? и досадливо звякнувъ шпорою о шпору, онъ разсѣянно осмотрѣлся. Танцовали вальсъ.

   - Ну, и можно ли было думать, что даже столь солидно поставленные люди, способны на такую мерзость?! и, глубоко вздохнувъ, баронъ безотчетно взглянулъ въ даль зала.

   Въ противоположномъ концѣ толпою двинулись фраки. Высокая, стройная брюнетка.... "Ба!... Да это Загорская!" и такъ радостно екнуло сердце у барона.... Взволнованный, пошелъ онъ къ ней навстрѣчу....

   Выступила, положила руку на плечо, пошла.... "Кавалеръ ниже ея ростомъ.... Очевидно ниже!... Смѣшно даже!" и ему не настолько было смѣшно, насколько досадно, что эта "короткохвостая штафирка" предупредила его....

   Вотъ мелькнуло ея бѣлое платье, все ближе и ближе. Такъ близко прошла, что даже задѣла его шлейфомъ.

   Точно сотканная изъ воздуха тѣнь, едва касаясь паркета, кружилась она съ своимъ кавалеромъ. Перешла къ другому.... Вонъ, вонъ.... Вонъ теперь мелькнула живая, блѣдная роза, что такъ робко украшала ея гордую головку.... Опять пошла.... Уже съ третьимъ.... Что за взглядъ.... сосредоточенный, холодный. "Вертись, молъ, вертись.... А мнѣ какое дѣло", какъ бы говорила она этимъ равнодушнымъ взглядомъ своему, счастливому близостью къ ней, кавалеру.

   - Прелесть, созналъ баронъ и, чуть вздохнувъ, невольно сдѣлалъ нѣсколько шаговъ въ сторону вихремъ уносившейся пары.... Опять, опять, все ближе и ближе.... Теперь уже съ высокимъ, красивымъ брюнетонъ.... Снова поровнялась.... "Pas si vite, pas si vite, mon prince...." прожурчалъ въ ушахъ барона ея мягк³й, грудной голосъ.... "Mon prince!" особенно вѣско отозвалось въ баронѣ. Онъ тревожно всмотрѣ³ся. Брюветъ статенъ и ловокъ. На лѣвомъ бортѣ фрака малиновая бутоньерка распорядителя. Барономъ все глубже овладѣвало безотчетно-досадливое чувство и ему такъ улыбалась мысль однимъ разомъ низложить, уничтожить и этого красиваго, стройнаго князя и эту толпу увивающихся вкрутъ нея штафирокъ. Онъ быстро пересѣкъ залъ въ той точкѣ, на которой будто замеръ князь въ парѣ съ ней.... Опять пошла. Теперь съ какимъ-то несчастнымъ армейскимъ офицеромъ. Баронъ поморщился. Его безотчетно оскорбляла въ ней эта готовность танцовать со всѣми и каждымъ, со всякою дрянью, лишь бы только танцовать.... Въ нѣснолькихъ шагахъ снова очертилась ея стройная фигура. У барона такъ сильно забилось сердце, что онъ, подходя, съ трудомъ преодолѣвалъ свое волнен³е, и ему все свѣтлѣе улыбались ея радость, ея смущен³е при столь внезапной встрѣчѣ съ нимъ.- "А если эта пустая трещетка сказала ей, что я въ Москвѣ?" Эта мысль даже ужаснула его.

   - Un tour de valse, mademoiselle, вспыхнувъ и, быстро склоняясь, пригласилъ онъ ее.

   Загорская смѣрила его холоднымъ, пристальнымъ взглядомъ и, слегка нагнувъ голову, молча отдалась въ его руку.

   Быстрѣе и быстрѣе, кругъ за кругомъ, все легче и шире.... Ея горячее дыхан³е касалось его лица, онъ чувствовалъ въ своей крѣпкой рукѣ ея гибкую, стройную тал³ю; совсѣмъ, совсѣмъ близко, подъ самыми губами мелькало ея точно выточенное изъ мрамора плечо, и, не смотря на всю эту внѣшнюю близость, онъ также д