Купер Джеймс Фенимор - Мерседес из Кастилии

   Фенимор Купер

  

   Фенимор Купер. Полное собрание романов. Под редакцией Н. Могучего, Том XI, М.-Л., "Земля и фабрика", 1927

   OCR Бычков М. Н.

  

  

   Было время (и не так давно), когда огромные пространства Америки не были известны Европе. Правда, еще около 1000 года норвежцы достигли теперешней Америки, даже основали там колонию, но это не имело практического значения: винландские поселенцы погибли, связь Европы с Америкой тем самым была утеряна, и прошло еще несколько столетий, прежде чем она возобновилась. Имя генуэзского мореплавателя Христофора Колумба связано с этим. Но не личности делают историю. Поэтому за блестящей фигурой смелого Колумба нужно видеть и те экономические отношения, которые обусловили собою его открытие Америки (12 октября 1492 г.). В чем же эти отношения заключались? Прежде всего в том, что европейские государства XV века поддерживали оживленную торговлю с Индией. Но завоевание Константинополя турками (1453 г.) закрыло обычные пути торговли Европы с Востоком, в частности - с Индией. Нужно было искать другой путь. Экономика властно требовала этого, и Колумб отправился на поиски такого пути к Индии и Китаю, который шел бы все время к западу от берегов Европы.

   Так, почти "мимоходом", Колумб открыл Америку, до самой смерти (1506 г.) полагая, что нашел лишь простые острова, а не новую часть света.

   Нужен большой героизм, непоколебимое мужество, железная уверенность в успехе, несгибающаяся решительность, стойкость и выносливость, чтобы проделать столь долгое путешествие со столь ничтожными (на современный взгляд) средствами. Этими качествами обладал Христофор Колумб. Поэтому его образ столь привлекателен для романиста.

   Поэтому-то и обратился к истории открытия Америки Джемс Фенимор Купер, когда он уже достаточно исчерпал в своих романах ("Зверобой", "Следопыт" и др.) "героический" период заселения Америки, когда первые поселенцы - англичане,- так называемые "пионеры" и "фронтьеры",- боролись с суровой природой, спаивая, обманывая и убивая законных владельцев страны - индейцев...

   "Мерседес из Кастилии" - роман о Христофоре Колумбе. Купер достаточно красочно обрисовывает этого неумолимого в своей целеустремленности моряка, показывая, какие трудности пришлось ему преодолеть, чтобы осуществить знаменитое путешествие. Принеся в среду испанской аристократии свою решительную мысль и твердую волю, Колумб чуть было не потерпел поражения из-за направленных против него интриг. "Быть бедным - грех,- с горечью говорит он,- быть генуэзцем - преступление, утверждать истину - значит, богохульствовать". Набрасывая беглый портрет Колумба, Купер, однако, центром внимания делает факты, историю, а не живых людей того времени. И подчеркивает: "Перечитав большинство испанских писателей, я не нашел ни одного слова, которое противоречило бы содержанию моего романа"...

   Но если "строгая приверженность к истине (как пишет Купер в "Пионерах"), обязательная в историях и путешествиях, разрушает чары выдумки", то история от этого только выигрывает. "Мерседес из Кастилии", несмотря на излишнее увлечение Купера героями из среды аристократии (дон Луи, Мерседес, Изабелла Кастильская), дает, в общем, правильное изображение серьезнейшего в истории человечества события. В этом интерес и значение романа.

  

   В начале октября 1469 г. Жуан де-Трастамаре {Жуан де-Трастамаре, известный в исгории под именем Иоанна II, занимал престол Арагонии с 1458 по 1479 год. Истощил Арагонию беспрестанными войнами.}, король Арагонский, перенес свою резиденцию в расположенный на берегу Эбро старый город Сарагоссу, название, появившееся, как полагают, в результате искажения слов "Цезарь Август".

   Жуан де-Трастамаре (или Иоанн II Арагонский) с трудом удерживался на престоле. Финансы его были расстроены беспрерывными войнами против свободолюбивых каталонцев. Государство его представляло собою смесь самых разнородных национальностей: кроме Арагонии {Арагония - в северо-восточной Испании, в долине реки Эбро.} и подвластных ему испанских Валенсии и Каталонии, в состав его государства входили еще и Сицилия, и Балеарские острова, и отчасти Наварра {Hаварра - южная часть королевства того же имени, расположенного по обоим склонам Пиренеев.}.

   Девятого октября того же 1469 года государственный казначей короля Арагонского очутился в весьма затруднительном положении вследствие неожиданно предъявленного ему непредвиденного требования со стороны короля довольно крупной суммы. Жалованье войскам было не уплачено, и те грозили разбежаться, а в государственном казначействе имелась налицо только скромная сумма в триста червонцев, равных по своей стоимости тремстам дукатам {Дукат - старинная золотая монета в государствах Западной Европы, равная, приблизительно, трем рублям.}. Но дело было настолько важное, что в сравнении с ним даже военные нужды отошли на второй план: созывались совещания, собирались советы и всеми силами изыскивались необходимые средства. Наконец, всеобщее любопытство получило удовлетворение, и жители Сарагоссы узнали, что король отправляет чрезвычайное посольство к своему соседу, родственнику и союзнику, королю Кастильскому.

   В ту пору королем Кастилии был Генрих де-Трастамаре, известный под именем Генриха IV {Генрих IV, получивший прозвание: "Бессильный". Слабохарактерный и развратный деспот. С его смертью, в 1479 году, прекратилось мужское поколение Трастамарского дома. (Прим. ред.)}.

   Генрих Кастильский владел значительно большей территорией и был богаче своего родственника короля Арагонского. Он был женат дважды; разведясь с Бланкой Арагонской, он женился на Иоанне Португальской, единственная дочь которой была лишена права наследования престола. Отец Генриха IV Кастильского также был женат дважды и имел от второго брака сына Альфонса и дочь Изабеллу.

   Бесхарактерный Генрих своей слабостью и безмерной расточительностью возбуждал недовольство даже Кастильского дворянства и за три года до начала нашего рассказа был свергнут с престола, а брат его Альфонс провозглашен королем. Началась война, окончившаяся только благодаря смерти Альфонса. Генрих принужден был подписать акт, которым дочь его от второго брака окончательно устранялась от престола, и корона переходила после его смерти к его сводной сестре Изабелле. Сын короля Арагонского являлся одним из претендентов на руку Изабеллы, и жители Сарагоссы, узнав о чрезвычайном посольстве, отправляемом к королю Кастильскому, полагали, что это имело известное отношение к сватовству принца.

   Изабелла, наследница Кастильской короны, пользовалась репутацией особы образованной, умной, рассудительной и красивой. Претендентов на ее руку было много, и одни из приближенных Генриха покровительствовали одному, другие - другому, в зависимости от своих личных видов и расчетов. Король в это время находился в окрестностях Гренады, где предавался своим обычным удовольствиям, а Изабелла, спасаясь от придворных интриг, удалилась в Валльядолид, столицу Леона.

   Посольство короля Арагонского покинуло Сарагоссу ранним утром в сопровождении обычного эскорта из вооруженных длинными пиками солдат, длиннобородых дворян в латах и кольчугах и вереницы вьючных мулов, за которыми шел отряд людей, судя по наряду, бывших наполовину слугами, наполовину - солдатами.

   Толпа любопытных следовала за этим шествием и до самого вечера не переставала обсуждать то, что она видела или успела подметить, высказывая самые разнообразные догадки. Когда настала ночь, большинство забыло о посольстве, но двое солдат, находившихся в карауле у заставы на дороге, ведущей в Бургос {Бургос - столица Кастилии. (Прим. ред.)}, продолжали еще разговаривать на эту тему.

   - Да,- сказал тот из них, который был старше,- если дон Алонзо де-Карбахаль рассчитывает далеко проследовать с этим конвоем, то пусть он посматривает в оба! Никогда еще я не видал более жалкого отряда, несмотря на их расшитые чепраки и звонкие трубы. Ручаюсь тебе, Диего, что мы в Валенсии снарядили бы не такой отряд и нашли бы для посольства более достойных рыцарей, чем эти арагонцы.

   - Оно, конечно, так, а все-таки многие думают, Родриго, что было бы лучше платить нам следуемое жалованье, чем тратить деньги на посылку королевского письма.

   - Уж это всегда так бывает между кредиторами и должниками! Дон Жуан вам должен несколько грошей, и потому вы упрекаете его за каждый червонец, потраченный им на его нужды. Ну, а я, старый солдат, научился и сам добывать себе свое жалованье, когда королевская казна пуста...

   - Это хорошо, когда воюешь с маврами {Мавры - вторгшиеся в Испанию в VIII веке из Африки арабы. Слово "мавры", собственно, означает: жители древней Мавритании.}. А ведь эти каталонцы, с которыми мы воюем, такие же добрые люди, как мы, и грабить горожанина не так просто, как неприятеля!

   - Поверь мне, еще того проще! Эй, кто тут шатается в такую позднюю пору?

   - Какая-нибудь шантрапа, которая хочет прослыть за богачей! Но я готов поручиться, Родриго, что у них, у всех вместе, нет достаточно денег, чтобы уплатить в гостинице за яичницу!

   - Клянусь Иаковом, моим патроном,- проговорил вполголоса человек, ехавший возле своего спутника несколько впереди остальных всадников,- этот бродяга не далек от истины. Хотя у нас и хватит денег заплатить за яичницу, но я сильно сомневаюсь, чтобы у нас остался хоть один дублон после окончания нашего путешествия!

   Спутник неодобрительно покачал головой и молча предъявил страже пропуск. Люди эти, судя по их внешности, были купцы; в числе их были два или три еврея. Купцы эти были из числа, повидимому, зажиточных людей: их сопровождали на почтительном расстоянии несколько слуг.

   - Скажи-ка, любезный, сколько сот дублонов ты получаешь жалованья в год и сколько раз тебе возобновляют эту ливрею? - спросил солдат одного из слуг.

   Это был еще молодой, но сильный и здоровый человек. Почувствовав фамильярный щипок солдата в икру и бесцеремонный удар по ляжке, он выпрямился и взглянул на добродушно улыбающееся лицо Диего.

   - Ты, вижу, веселый парень, товарищ, но пальцы твои щиплются больно,- сказал он.- Прими мой совет: не позволяй им так бесцеремонно касаться людей, не то ты рискуешь когда-нибудь раздробить себе череп!

   - Посмотрел бы я...- начал было Диего, но его собеседник пришпорил мула, и тот с такой силой рванулся вперед, что почти опрокинул словоохотливого солдата.

   - Право же, ты неосторожен, Диего,- заметил Родриго,- ты рисковал познакомиться с кулаком этого молодого человека!

   - Разве посмел бы он поднять руку на солдата?

   - Возможно, что он и сам был королевским солдатом: в наше время молодых людей рано впрягают в солдатскую лямку. Мне даже кажется, что я уже раньше видел его... и я готов поручиться, что ему уже приходилось стоять лицом к лицу и с маврами и с каталонцами! Да! Я уверен, что видел его в бою и слышал этот самый голос, призывающий солдат под свое знамя. Клянусь Иаковом Компостелльскам, я вспомнил!.. Слушай, Диего!- и солдат сказал шопотом на ухо товарищу несколько слов.

   - Как?- воскликнул Диего, отступая на шаг назад.- Ты, вероятно, ошибся, Родриго?

   - Я не раз видел его с поднятым забралом {Забрало - передняя часть шлема, прикрывающая лицо. (Прим. ред.)} и не раз шел за ним во время атаки.

   - И ты думаешь, что он мог решиться появиться под видом слуги какого-то купца! Что же делать? Он никогда не простит, что я посмел его ущипнуть да еще вести с ним такие речи!..

   - Полно! Тебе едва ли случится встретиться с ним за королевским столом, а в бою он всегда впереди всех и, конечно, не станет оглядываться назад, чтобы рассмотреть тебя. А если даже и увидит, то, поверь, у таких людей, как он, голова всегда полна более серьезными вещами, и он, наверное, не узнает тебя и не припомнит этого случая.

   - Хорошо было бы, а то я никогда не посмею показаться в рядах войск! Если бы мне привелось оказать ему какую-нибудь услугу... то я мог бы еще надеяться, что он забудет обо мне, но чувство обиды всегда очень живуче.

   - Да, да!- согласился старый ветеран.- Я много раз говорил тебе, что сдержанность - лучшая добродетель, но ты меня не слушаешь! Ну, вот и нарвался!..

   Путешественники продолжали свой путь в продолжение всей ночи и только с рассветом замедлили шаг, не желая возбуждать внимания любопытных, среди которых могли быть и шпионы короля Генриха Кастильского; шпионами кишели все дороги, ведущие к Валльядолиду.

   Во все время пути молодой человек, о котором говорили солдаты, неизменно следовал в некотором отдалении за своим господином, а во время привалов занимался обычными для слуг делами, входившими в круг обязанностей каждого слуги. С наступлением ночи всадники пришпорили своих коней и около полуночи прибыли к главным воротам обнесенного каменной стеной города Осма, расположенного недалеко от границы провинции Бургос. Подъехав к самым воротам города, молодой человек, отличавшийся веселым нравом и ехавший впереди всех, рядом с более пожилым спутником, громко постучался в ворота. В это время молодой слуга выехал вперед и стал впереди всех, как вдруг со стены сорвался, сброшенный чьей-то невидимой рукой, тяжелый камень и пролетел над самой головой мнимого слуги. Спутники страшно заволновались при виде той опасности, которая ему грозила, и разразились громкими проклятиями; только один мнимый слуга остался невозмутимо спокоен, и когда он заговорил, то голос его звучал властно и строго, но без малейшего признака волнения или гнева.

   - Что это значит? Разве так встречают мирных путешественников, явившихся искать отдых и ночлег в вашем городе?

   - Отвечайте сейчас же, кто вы такие?- отвечали со стены.- Не то вам и не то еще будет!

   - Кто губернатор этого города? Граф Тревиньо? Не так ли?- спросил молодой человек вместо ответа.

   - Да, сеньор, он самый,- подтвердил сторож уже менее грубым тоном.- Но каким образом можете вы знать графа, и кто ты такой, что разговариваешь таким тоном, словно какой-нибудь испанский гранд {Гранд - представитель высшей знати.}?

   - Я - Фердинанд {Фердинанд - сын Иоанна II, короля Арагонского. Впоследствии Фердинанд IV, король Арагонии, Кастилии, Сицилии и Неаполя (Прим. ред.)} де-Трастамаре, принц Арагонский, король Сицилии! Поди и скажи твоему господину, чтобы он поспешил сюда!

   После этих слов молодого человека порядок в маленьком отряде разом изменился: всадники, ехавшие впереди остальных, почтительно отступили назад, а остальные сбросили с себя плащи скромных торговых людей. На стенах города и на валу люди разом зашевелились, забегали, слышно было, как отправляли спешно гонцов, и немного спустя на стене появились люди с фонарями. Судя по движению, к месту прибыл сам губернатор.

   - Правду ли мне передали, что благородный дон Фердинанд Арагонский, король Сицилии, желает осчастливить меня и наш город своим посещением в столь необычное время?- спросил голос со стены.

   - Прикажите этому дуралею повернуть фонарь в мою сторону,- воскликнул молодой принц,- чтобы вы сами могли убедиться. Я готов забыть оказанный мне неподобающий прием при условии, что меня немедленно впустят в город!- добавил он.

   - О, я узнаю этот властный тон, столько раз призывавший арагонские войска к победе над маврами... Откройте скорее ворота, и пусть трубят в трубы для встречи именитого гостя!- приказал губернатор.

   Молодой король въехал в Осма и провел здесь ночь, а на заре со своей свитой двинулся дальше. Но из Осмы он выехал совершенно иначе, чем приехал: гордым, блестящим рыцарем, на кровном андалузском скакуне, в сопровождении не одной только свиты, а и целого отряда вооруженных пиками солдат под личным предводительством самого графа Тревиньо.

   Десятого октября король прибыл в Дуэньяс, местечко, расположенное близ Валльядолида. Кастильцы, более изнеженные и преданные роскоши, удивлялись боевой закаленности, сдержанности и рассудительности молодого короля, которому было всего только восемнадцать лет. Уже в этом возрасте ни один из арагонских рыцарей не мог превзойти его ни на турнирах, ни в бою.

  

   Хотя в это время Валльядолид и не достиг еще того великолепия, каким отличался впоследствии, когда сделался столицей императора Карла V {Карл V (1500-58 г.) - король испанский, император Римской империи, в состав которой входили: Германия, Испания, Австрия, Нидерланды, Неаполь, Сицилия.}, все же этот старинный город и тогда уже отличался роскошью и красотой своих улиц и дворцов. Одним из роскошнейших был, несомненно, дворец Жуана де-Виверо, боватого сеньора, где собралась избранная компания, ожидавшая с нетерпением вестей из Дуэньяса. В главной зале дворца находились две женщины. Одна из них, которой только что исполнилось девятнадцать лет, была во всех отношениях прекрасна; в чертах ее лица, в фигуре и осанке чувствовалось гармоничное сочетание дочери юга со строгой красотой готских {Готы - древне-германское племя(Прим. ред.)} женщин, придававшее ее наружности особенную, своеобразную привлекательность. Лицо ее, руки, шея и плечи отличались белизной; белокурые волосы переходили в золотистый оттенок, но не были рыжими; глаза, полные ума и энергии, смотрели мягко.

   Это была Изабелла Кастильская. Собеседница ее, Беатриса де-Бобадилья, ее подруга детства и впоследствии верная спутница всей ее жизни, отличалась совершенно иного рода красотой: это была типичная красавица испанка, с ярким цветом лица, сверкающими черными глазами и роскошными волосами цвета воронова крыла. Менее высокая, чем ее подруга, донья Беатриса была тем не менее грациозна; живая, подвижная и экспансивная, она обладала той женственностью и привлекательностью, которые вообще свойственны испанкам.

   Изабелла, сидя на высоком резном кресле, беседовала с Беатрисой.

   - В этом важном деле,- говорила принцесса,- я совершенно теряюсь. В таком вопросе, как выбор мужа, я не могу руководиться только своею склонностью!

   - Никто в этом не усомнился бы даже в том случае, если бы вы избрали себе в мужья самого турецкого султана! Еще ребенком вас просватали за дона Карлоса, который мог бы быть вашим отцом. Затем вас пожелали выдать за короля Португальского, который мог быть вашим дедом, но вы упорно отвергли эти предложения, заявив, что рукой инфанты {Инфанта - титул принцесс в Испании.} Кастильской нельзя располагать без согласия и одобрения кастильского дворянства.

   - Да, но теперь я готова отдать руку инфанты Кастильской без согласия и одобрения дворянства!- улыбнулась принцесса.

   - Не говорите так! Вы прекрасно знаете, что во всем королевстве, от Пиренеев и до самого моря, нет ни одного рыцаря, который бы не одобрил вашего выбора.

   - Довольно об этом, милая Беатриса, хотя если ты непременно хочешь говорить о претендентах на мою руку, то среди них есть такие, о которых стоило бы говорить.

   В глазах Беатрисы сверкнул веселый огонек, и в углах губ задрожала сдержанная улыбка; она поняла, что принцессе приятно было бы слышать разговоры об избраннике ее сердца.

   - Да, после великого магистра был еще герцог гиенский {Гиень - французская провинция.}, брат французского короля Людовика {Людовик XI.}, но последний кастилец был против этого брака. Его гордость не могла допустить, чтобы Кастилия сделалась леном {Лен - земля, при средневековой феодальной системе составлявшая собственность феодала и лишь передававшаяся им в пользование другого лица.} Франции!

   - Этого бы никогда не случилось,- заметила Изабелла с спокойной уверенностью,- даже если бы я стала женой самого французского короля: я заставила бы его уважать во мне королеву и государыню нашей древней страны и никогда не позволила бы ему видеть во мне свою подданную!

   - А после брата французского короля за вас сватали еще вашего родственника Ричарда Глочестера {Ричард Глочестер (Глостер) - впоследствии английский король Ричард III. (Прим. ред.)}, который, как говорят, родился, как волчонок, со ртом, полным зубов, и который принужден таскать на спине достаточно тяжелую ношу, чтобы не обременять ее еще и делами Кастилии.

   - У тебя злой язычок, Беатриса,- заметила Изабелла;- оставим герцога Глочестера в покое. Неужели ты все еще не кончила твоего перечня претендентов?

   - Дон Фердинанд,- сказала Беатриса,- достойный претендент на вашу руку. О нем можно сказать только одно хорошее.

   - Остановив свой выбор на доне Фердинанде,- тихо заговорила Изабелла,- я думала, что никто не может лучше обеспечить мир нашей стране и успех ее оружию, как только союз Кастилии с Арагонией.

   - Путем соединения брачными узами,- пояснила Беатриса.- И, конечно, не ваша вина, что случаю было угодно, чтобы дон Фердинанд был самый молодой, самый красивый, самый отважный и самый прекрасный из всех принцев; вы лишь из политических соображений соглашаетесь назвать его своим супругом.

   - Тебе, однако, известно, что я никогда не видала моего кузена, короля Сицилии, и не знаю, каков он собою.

   - Без сомнения! А все же приятно, что ваше чувство долга указало вам именно на молодого, красивого и доблестного принца, короля Сицилии. По словам нашего досточтимого отца Алонзо де-Кока, из ветренного, беспечного и беззаботного дона. Андреса де-Кабрера, друга и наперсника молодого короля, выйдет также прекрасный муж для Беатрисы де-Бобадилья!

   Изабелла при этих словах не могла воздержаться от улыбки.

   - Как это ни странно,- сказала она,- но меня смущает мысль о свидании с королем Сицилии, и будь он так же стар, как дон Альфонс {Альфонс V - брат короля Иоанна II. (Прим. ред.)} Португальский, я была бы более невозмутима, чем теперь.

   - Признаюсь, что касается меня, то я отнюдь не желала бы изменить ни одного из качеств или недостатков дона Андреса!

   - Да, конечно, но ведь ты его уже знаешь. Ты привыкла к его похвалам, любезностям и восхищению!

   - Научиться любить похвалы, любезности и восхищения так легко!- воскликнула Беатриса.

   - Это так! Но, видишь ли, я вовсе не уверена, что действительно заслуживаю эти похвалы и восхищения, а всякая лесть мне была бы неприятна.

   - Каким бы совершенством ни был молодой король Сицилии, все же ему никогда не сравниться с вами!- горячо возразила маленькая и пылкая испанка.

   Обе девушки поднялись и пошли к обедне, а после службы, когда они выходили из церкви, прискакал гонец с изрестием, что король Сицилии прибыл в Дуэньяс.

   При этом известии, хотя и предвиденном, принцессой снова овладело сильное волнение.

   - Видела ты дона Андреса де-Кабрера?- спросила она свою подругу.

   - Видела. Это он привез весть о прибытии принца Арагонского и вместе с тем привез сюда и свою приятную особу,- ответила Беатриса.- Из его рассказов я узнала, что в дороге они потеряли единственный кошелек, содержавший монеты, и остались, что называется, на бобах.

   - Надеюсь, что этой беде помогли,- встревожилась принцесса Изабелла.- Я знаю, что в настоящее трудное время ни у кого нет лишних денег, но все же они не привыкли не иметь ни гроша в своем распоряжении!

   - Не беспокойтесь, дон Андрес не беден и не скуп, а в Кастилии его знают все ростовщики; король Сицилии ни в чем не будет нуждаться.

   - Ну, хорошо, а теперь, Беатриса, подай мне перо и бумагу, я должна написать дону Генриху, нашему королю и моему брату, о прибытии короля и моем решении выйти за него замуж.

   - Но, синьора, обыкновенно, когда девушка выходит замуж не по выбору своих родственников, то прежде венчается, а потом, когда дело уже сделано, извещает их об этом.

   - Подай мне письменные принадлежности, я буду писать,- почти строго остановила ее Изабелла.

   Та молча исполнила требование, и принцесса написала королю Генриху письмо, в котором, изложив все преимущества и выгоды этого брака, просила согласия на него короля.

  

   Строгий этикет, царивший при кастильском дворе, продлил на несколько дней предварительные переговоры, а потому дону Фердинанду волей-неволей пришлось запастись терпением в ожидании желанного дня первого свидания со своей невестой, принцессой Изабеллой Кастильской. Наконец, пятнадцатого октября 1469 года все препятствия, стоявшие на пути к этому свиданию, были устранены, и дон Фердинанд сел на коня и в сопровождении всего только четырех человек свиты, в числе которых находился и дон Андрес де-Кабрера, пустился в путь ко дворцу дона Жуана де-Виверо. Архиепископ Толедский встретил короля Сицилии, чтобы проводить его к принцессе.

   Изабелла, при которой находилась одна только донья Беатриса, ожидала дона Фердинанда в главной зале дворца. Фердинанд был поражен и взволнован. Когда он, быстро овладев собой, приблизился к ней и, взяв ее руку, прижал ее к своим губам, то сделал это с горячностью, далеко не обычной в случаях, когда браки заключаются исключительно на основании "государственных" соображений.

   - Наконец-то наступил, кузина, этот счастливый для меня момент!- сказал молодой король Сицилии.- Мне казалось, что я никогда не дождусь его. Но теперь я вознагражден за свое терпение!

   - Мне остается только благодарить принца Арагонского за эти слова и сказать ему, что он желанный гость в Валльядолиде.

   Рассказав о своем путешествии и обменявшись еще несколькими общепринятыми фразами, дон Фердинанд подвел принцессу к ее креслу, а сам собрался поместиться на низенькой скамеечке у ее ног, обыкновенно занимаемой Беатрисой, но Изабелла воспротивилась этому.

   - Нет, принц,- сказала она,- я не сяду на это кресло, если король Сицилии займет такое неподобающее его сану место!

   - В вашем присутствии не может быть речи о сане! Прошу вас видеть во мне только рыцаря, готового служить вам и подвизаться за вас везде и повсюду, где только пожелает случай.

   Архиепископ ловко увел за собой всех присутствующих, кроме Беатрисы и Андреса де-Кабреры, в соседнюю залу, двери которой оставались широко раскрытыми, предоставив возможность жениху и невесте беседовать без посторонних свидетелей.

   Хотя Беатриса де-Бобадилья и дон Андрес де-Кабрера и оставались в зале, как того требовал этикет, но они до того были заняты своими личными делами, что их присутствие совершенно не ощущалось.

   - Теперь я полагаю,- сказал король,- что ничто более не заставляет откладывать нашего брака; все необходимые формальности соблюдены, все требования этикета исполнены, и мне кажется, что теперь я в праве подумать и о своем счастье.

   Принцесса ласково улыбнулась.

   - Так как я решилась стать вашей женой не сгоряча, а после долгого и тщательного размышления, то с моей стороны не будет никакой задержки, ни малейшего промедления, и я думаю, что на четвертый день после сегодняшнего возможно будет совершить обряд венчания.

   - Как вам будет угодно!- отозвался король, почтительно склонившись перед своей невестой.- Я готов в любую минуту; вам, конечно, известно, что казна моего отца пуста, и потому мы пустились в путь из Сарагоссы с тощим кошельком. Но я так горел нетерпением овладеть тем драгоценным сокровищем, которое мне сулила счастливая судьба в вашем лице, что не мог выжидать более удобного в финансовом отношении времени.

   - Не смущайтесь этим, кузен,- возразила Изабелла,- я также могу отдать вам в настоящий момент только мое сердце, на верность которого вы можете рассчитывать. Но так как наше положение обязывает нас к известной пышности и торжественности, то я прошу позволить мне продать мои драгоценности, чтобы вырученные деньги могли покрыть необходимые расходы.

   - Из всех драгоценностей в мире я не согласился бы расстаться только с одной; все же остальные для меня не имеют цены. Но расставаться с вашими драгоценностями, кузина, нет надобности: у меня есть друзья, которые могут и готовы снабдить меня деньгами. Все расходы ложатся только на меня, кузина, так как отныне все ваши нужды и потребности буду удовлетворять я.

   - Пусть так, но не следует забывать, что мы не только жених и невеста и будущие муж и жена, а еще: вы - король Сицилии, а я - наследница кастильского престола! Обыкновенно муж во всем желает подчинить себе жену, и потому значительное большинство грандов Кастилии было против нашего союза; они боялись, чтобы наша страна не подпала под власть Арагонии. Я хочу сохранить для Кастилии все ее права и независимость в полной неприкосновенности; оба мы должны хранить нерушимо обособленность наших государств.

   - Даю вам торжественное обещание уважать права правительницы Кастилии и считаю эту страну неприкосновенной для меня!

   Король Сицилии возвратился в Дуэньяс под таким же строжайшим инкогнито, как и приехал, а девятнадцатого октября 1469 года, то-есть ровно три дня спустя, состоялось венчание его с принцессой Изабеллой в присутствии двух тысяч человек кастильской знати.

   Пять лет спустя после брака Изабеллы и Фердинанда король Генрих Кастильский умер, и Изабелла наследовала после него престол. Около этого же времени умер и король Арагонский, от которого престол перешел к Фердинанду. Весь Пиринейский полуостров, разделенный до того времени на множество мелких государств, оказался разделенным всего только на четыре отдельные государства: владения Фердинанда и Изабеллы, обнимавшие Кастилию, Арагон, Леон, Валенсию и еще несколько других богатейших провинций Испании; крошечное королевство Наварру, в Пиринеях; Португалию и, наконец, Гренаду, в которой еще господствовали мавры.

   Ни Фердинанд, ни Изабелла не забыли своего заветного желания уничтожить владычество мавров в Испании, но различные обстоятельства долго мешали осуществлению этой задачи. Когда же, наконец, наступил момент действовать, то успехи были так изумительны и быстры, что мавры оказались вытесненными отовсюду, и в их руках осталась только столица, которая также вскоре сдалась.

   Но прежде того произошло совершенно непредвиденное событие. Случилось это летом, в то время, когда в лагере осаждавших находилась сама Изабелла со своими детьми. От неизвестных причин загорелась королевская ставка и сгорела до тла; огонь перекинулся также на ставки и палатки многих грандов, и в огне погибло много серебра и драгоценностей. Чтобы избежать повторения подобного несчастья, Фердинанд и Изабелла решили вместо осадного лагеря построить настоящий город с каменными зданиями, казармами, площадями. В течение трех месяцев город был построен и назван Санта-Фе. Сооружение этого города смутило мавров. Боабдил {Боабдил - мавританский халиф. (Прим. ред.)} решил покориться и вскоре после того, как испанцы водворились во вновь построенном городе, сдал им Альгамбру.

  

   Пышными торжествами начался в городе Санта-Фе день второго января 1492 года. После длившихся несколько недель секретных переговоров об окончательной сдаче Гренады,- накануне это счастливое событие было объявлено, наконец, войску и народу,- второго января было назначено вступление победителей в город.

   Первым вошел в город великий кардинал во главе большого отряда войск. После встречи покинувшего город Боабдила с Фердинандом, последний король Гренады направился к горному проходу, откуда он в последний раз окинул взглядом дворцы своих предков, которому было дано поэтому название "последнего вздоха мавра".

   Хотя Изабелла включила взятие Гренады в условия своего брачного договора с Фердинандом, и самая эта победа являлась, так сказать, делом ее воли, тем не менее она пожелала во время вступления в город остаться позади своего мужа, несмотря даже на то, что Гренада была присоединена к Кастилии, а не к Арагонии, с которой она почти не имела смежных земель.

   В толпе окружавших королеву людей, кроме свиты и придворных, было много монахов, в числе которых особенно выдавался один, которого все называли патер Педро. Возле патера находился неотлучно молодой человек, скромно одетый, но удостоившийся особенной милости королевы. Хотя на нем не было ни лат, ни шлема, многие упорно утверждали, что это кто-нибудь из знатнейших людей Кастилии.

   - Какой славный день!- воскликнул патер Педро.- Твои предки, сын мой, дон Луи, с радостью воскресли бы, чтобы взглянуть на поражение мавров.

   - Неужели они радовались бы неудаче мавров, принужденных покинуть волшебную Альгамбру {Альгамбра - замок мавританских халифов, состоящий из рядов зал, украшенных геометрической лепкой с цветными узорами. Дворики окружены аркадами на легких колоннах. Львиный фонтан. (Прим. ред.)}?

   Патер поморщился, и лицо его стало мрачно; но вскоре он снова заговорил со своим спутником:

   - Видишь ты там этого человека с серьезным и гордым лицом, с манерой властелина, в скромной одежде?

   - Вижу, он похож на моряка, на человека, много видевшего и много испытавшего в своей жизни.

   - Ты не ошибся! Это Христофор Колумб, прибывший недавно из Генуи.

   - Я помню адмирала, носившего это имя.

   - Он не адмирал, но желал бы быть адмиралом и мечтает о короне! Ты прибыл недавно из чужих стран и потому не слышал о нем; легкомысленные придворные смеются над ним, но для серьезных людей он - странная загадка.

   - Все, что вы говорите о нем, патер Педро, возбуждает мое любопытство... Давно он здесь?

   - Уже семь лет! Он упрямо просит, чтобы ему дали возможность сделать открытие. Он уверяет, что, идя на запад по океану, он придет в Индию к большому острову Сипанго и королевству Катай, о которых сохранились легенды некоего Марко-Поло.

   - Как! Индия на восток от нас, а он хочет притти к ней, идя на запад! Ведь это было бы возможно только при условии, что земля кругла, как шар! А между тем она - плоскость.

   - С этим он не согласен! Он утверждает, что на море, когда видишь вдали корабль, то раньше всего видны бывают только верхние паруса, потом нижние, наконец самое судно. Ты этого не замечал во время твоих плаваний, дон Луи?

   - Да, это так! Но Англия, Франция, Германия и все северные страны так же плоски, как и наша Кастилия!

   - Пусть так, но почему же ты на английских судах видел в море раньше всего верхние паруса? Разве англичане ставят вверху самые большие паруса?

   - Конечно, нет! Это было бы безумием: верхние паруса всегда самые малые!

   - Так почему же ты издали раньше видишь самые малые и потом лишь большие?

   - Это вопрос, но не доказательство!- возразил юноша.

   - Но в нем заключается почти доказательство.

   - Неужели, патер Педро, и вы утверждаете, что земля кругла?

   - Я не смею еще утверждать, дон Луи, но признаюсь, это обстоятельство с парусами сильно смущает меня!

   - Это смелая мысль! И что же, этот Колумб намерен в самом деле переплыть весь Атлантический океан в поисках какой-то неизвестной страны?

   - Да, таково его намерение, и все эти семь лет он настоятельно упрашивает наш двор предоставить ему необходимые средства! Я слышал, что до этого он почти столько же времени безрезультатно молил об этом в других странах!

   - Хм!- задумчиво промолвил дон Луи.- Но если земля кругла, то почему же моря и реки не стекают вниз, и если Индия, по его мнению, лежит под нами, то каким образом ходят там люди? Неужели же головою вниз, как иногда мухи, или у них на ногах когти, как у кошек?

   - Допустим, что представление Колумба о земле смешно, нелепо, но какою же представляете вы себе ее?

   - Плоскою, как щит того мавра, которого я уложил во время последней вылазки!

   - Значит, она должна иметь предел, значит, можно дойти до самого края, где она кончается и обрывается со всех четырех краев?

   - Признаюсь, я никогда об этом не думал раньше, но, вероятно, где-нибудь должно быть такое место, где, стоя на самом краю земли, можно поставить одну ногу на облака!- засмеялся дон Луи.- Хотел бы я знать, согласны ли ученые с мнением этого мореплавателя?

   - Ученые, обсуждавшие все эти вопросы на особом совещании в Саламанке, расходятся во мнениях. Те, которые согласны допустить, что земля кругла, сильно опасаются, что судно, достигшее острова Сипанго с запада, не будет в состоянии вернуться обратно вследствие необходимости подъема, и я сильно опасаюсь, что Колумбу не скоро суждено увидеть свой легендарный остров. Удивляюсь, что он еще здесь. Я слышал, что он отправился в Португалию.

   - Скажите, если он семь лет тщетно добивается необходимых средств, то, значит, у него есть чем жить все это время?

   - Все думают, что он беден, и я знаю, что он зарабатывает средства к существованию, изготовляя географические карты!

   - Право, ваши рассказы об этом человеке, патер Педро, возбуждают во мне желание побеседовать с ним; я подойду к нему и заговорю с ним!

   - И ты думаешь, дон Луи, что это так просто? Христофор Колумб так горд сознанием своих великих замыслов, что короли и государи не в состоянии заставить его признать свое превосходство над ним.

   - Право, это удивительный человек, и я горю нетерпением познакомиться с ним. Устройте это, патер Педро!

   - Охотно!- согласился монах, и они направились к тому месту, где стоял Колумб. Однако, патер Педро не сразу отважился заговорить с ним и долго выжидал удобного момента; дон Луи не понимал этой нерешительности, и явные признаки его нетерпения и досады привлекли внимание Колумба. Он взглянул в сторону патера Педро и, узнав его, поздоровался с ним.

   - Вот мы и дошли, наконец, до торжества!- начал монах.

   - Да, отец мой, вы видите в этом победу креста, а я - торжество настойчивости, и внутренний голос говорит мне, что то, перед чем не отступаешь, непременно осуществится.

   - Я рад, что вы упомянули о ваших планах,- заметил патер Педро.- Это позволяет мне обратить ваше внимание вот на этого молодого человека, моего родственника, который, узнав о ваших смелых замыслах, возгорелся желанием услышать о них из ваших уст, если вы соблаговолите...

   - Я всегда готов удовлетворить любознательность людей предприимчивых и охотно сообщу вашему родственнику все, что он пожелает узнать относительно моих намерений и стремлений.

   Все это было сказано таким тоном, что дон Луи сразу почувствовал, что не он окажет честь этому моряку своими расспросами, а, напротив, он должен себя считать польщенным тем, что он удостоит его беседой.

   - Однако, вы еще не назвали мне имени вашего молодого родственника, патер Педро!- добавил Колумб.

   - Его зовут дон Луи де-Бобадилья, и он приходится племянником вашей уважаемой приятельнице, маркизе де-Мойа!

   - Донья Беатриса - одна из моих лучших поддержек, а любознательный, предприимчивый дух в молодом человеке всего более дорог моему сердцу. Племянник доньи Беатрисы может рассчитывать на полную готовность с моей стороны удовлетворить все его желания.

   Такая речь в устах человека, зарабатывающего своим трудом насущное пропитание, такой снисходительный, почти покровительственный тон его слов поразили юношу; в первую минуту он готов был возмутиться, затем рассмеялся и в результате ответил почтительно на обращенные к нему слова.

   - Судя по тому, что вас радует победа над маврами, сеньор, я думаю, что и вы, вероятно, сражались на море, если не на суше!

   - Да, сын мой, и на море, и на суше; было время, когда я любил искать опасности и в бою, но с того времени, когда у меня зародились более великие замыслы, я перестал думать об этом. Много лет прошло с тех пор, как я сражался против врагов вместе с родственником моим, Колумбом младшим, и адмиралом Колумбом, моим дядей, против венецианцев. Мы дрались с зари и до заката, и я не был даже ранен; другой раз судно, на котором я находился и сражался, было сожжено неприятелем, а я вплавь достиг берега и был, таким образом, сохранен для более великих задач,- горячо добавил Колумб.

  

   В эту ночь кастильцы и арагонцы впервые провели ночь в стенах Альгамбры. Все, кто только имел на то право, разбрелись по дворам, садам и покоям Альгамбры, любуясь и восхищаясь роскошью и сказочною красотой этого дворца. В числе других можно было видеть и Беатрису де-Бобадилья, давно уже ставшую женой дона Андреса де-Кабрера, маркиза де-Мойа. Возле нее находилась девушка, донья Мерседес де-Вальверде, ее родственница и приемная дочь, и молодой дон Луи де-Бобадилья, племянник маркизы.

   - Удивительно, Луи,- сказала донна Беатриса,- что вы, столько колесивший по свету, до сих пор ничего не слыхали о Колумбе; даже при дворе у нас многие верят ему и сочувствуют его затеям.

   - В том числе и вы, тетушка!- заметил дон Луи.

   - Я и не отрицаю этого. Я убеждена, что этот человек призван совершить великие дела, и то, к чему он стремится, действительно грандиозно!

   - Что именно вам кажется грандиозным? Намерение заставить нас познакомиться с людьми, ходящими вниз головой?

   При этих словах дона Луи лицо Мерседес приняло серьезное, почти строгое выражение, и юноша, не спускавший глаз с этого прелестного лица, прочел в нем укоризну и неодобрение.

   - К