Сервантес Мигель Де - Славный рыцарь Дон-Кихот Ламанчский. Часть первая

  

  

  

   Досуж³й читатель, ты мнѣ и безъ клятвы повѣришь, конечно, если я тебѣ скажу, что я желалъ-бы, чтобы эта книга, дитя моего ума, была прекраснѣйшей и остроумнѣйшей изъ книгъ, как³я только можно себѣ представить. Но увы! для меня оказалось невозможнымъ избѣжать закона природы, требующаго, чтобы всякое существо рождало только себѣ подобное существо. Что же иное могъ произвести такой безплодный и плохо образованный умъ, каковъ мой, кромѣ истор³и героя сухого, тощаго, сумасброднаго, полнаго причудливыхъ мыслей, никогда не встрѣчающихся ни у кого другого,- такого, однимъ словомъ, какимъ онъ и долженъ быть, будучи произведенъ въ тюрьмѣ, гдѣ присутствуютъ всяк³я непр³ятности и гнѣздятся всѣ зловѣщ³е слухи. Сладк³й досугъ, пр³ятный образъ жизни, красота полей, ясность небесъ, журчан³е ручьевъ, спокойств³е духа - вотъ что обыкновенно дѣлаетъ плодотворными самыя безплодныя музы и позволяетъ имъ дарить м³ру произведен³я, которыя его чаруютъ и восхищаютъ.

   Когда какому-нибудь отцу случается имѣть некрасиваго и неловкаго сына, то любовь, которую онъ питаетъ къ ребенку, кладетъ ему повязку на глаза и не дозволяетъ ему видѣть недостатковъ послѣдняго; онъ принимаетъ его дурачества за милыя забавы и разсказываетъ о нихъ своимъ друзьямъ, какъ будто это - самое умное и самое оригинальное изъ всего, что только есть на свѣтѣ... Что касается меня, то я, вопреки видимости, не отецъ, а только отчимъ Донъ-Кихота; поэтому я не послѣдую принятому обыкновен³ю и не стану со слезами на глазахъ умолять тебя, дорогой читатель, простить или не обращать вниман³я на недостатки, которые ты можешь замѣтить въ этомъ моемъ дѣтищѣ. Ты ни его родственникъ, ни его другъ; ты полный и высш³й господинъ своей воли и своихъ чувствъ; сидя въ своемъ домѣ, ты располагаешь ими совершенно самодержавно, какъ король доходами казны, и, конечно, знаешь обычную пословицу: Подъ своимъ плащемъ я убиваю короля; поэтому, необязанный мнѣ ничѣмъ, ты освобожденъ и отъ всякаго рода уважен³я ко мнѣ. Такимъ образомъ, ты можешь говорить объ этой истор³и, какъ ты сочтешь для себя удобнымъ, не боясь наказан³я за дурной отзывъ и не ожидая никакой награды за то хорошее, что тебѣ заблагоразсудится сказать о ней.

   Я хотѣлъ бы только дать тебѣ эту истор³ю совсѣмъ голою, не украшая ее предислов³емъ и не сопровождая ее по обычаю обязательнымъ каталогомъ кучи сонетовъ, эпиграммъ и эклогъ, который имѣютъ привычку помѣщать въ заголовкѣ книгъ; потому что, я тебѣ откровенно признаюсь, хотя составлен³е этой истор³и и представляло для меня нѣкоторый трудъ, еще болѣе труда стоило мнѣ написать это предислов³е, которое ты читаешь въ эту минуту. Не одинъ разъ бралъ я перо, чтобы написать его, и затѣмъ опять клалъ, не зная, что писать. Но вотъ въ одинъ изъ такихъ дней, когда я сидѣлъ въ нерѣшимости, съ бумагой, лежащей предо мною, съ перомъ за ухомъ, положивъ локоть на столъ и опершись щекою на руку, и размышлялъ о томъ, что мнѣ написать - въ это время неожиданно входитъ одинъ изъ моихъ друзей, человѣкъ умный и веселаго характера, и, видя меня такъ сильно озабоченнымъ и задумавшимся, спрашиваетъ о причинѣ этого. Я, ничего не скрывая отъ него, сказалъ ему, что я думалъ о предислов³и къ моей истор³и Донъ-Кихота,- предислов³и, которое меня такъ страшитъ, что я отказался уже его написать, а, слѣдовательно, и сдѣлать для всѣхъ извѣстными подвиги такого благороднаго рыцаря. "Потому что, скажите пожалуйста, какъ мнѣ не безпокоиться о томъ, что скажетъ этотъ древн³й законодатель, называющ³йся публикою, когда онъ увидитъ, что, проспавъ столько лѣтъ въ глубокомъ забвен³и, я снова теперь появляюсь старый и искалѣченный, съ истор³ей сухою, какъ тростникъ, лишенной вымысла и слога, бѣдной остроум³емъ и, кромѣ того, не обнаруживающей никакой учености, не имѣющей ни примѣчан³й на поляхъ, ни комментар³емъ въ концѣ книги тогда какъ я вижу друг³я произведен³я, хотя бы и вымышленныя и невѣжественныя, такъ наполненныя изречен³ями изъ Аристотеля, Платона и всѣхъ другихъ философовъ, что читатели приходятъ въ удавлен³е и считаютъ авторовъ этихъ книгъ за людей рѣдкой учености и несравненнаго краснорѣч³я? Не также-ли бываетъ и тогда, когда эти авторы цитируютъ священное писан³е? Не называютъ-ли ихъ тогда святыми отцами и учителями церкви? Кромѣ того они съ такою щепетильностью соблюдаютъ благопристойность, что, изобразивъ влюбленнаго волокиту, непосредственно же за этимъ пишутъ очень милую проповѣдь въ христ³анскомъ духѣ, читать или слушать которую доставляетъ большое удовольств³е. Ничего этого не будетъ въ моей книгѣ; потому что для меня было-бы очень трудно дѣлать примѣчан³я на поляхъ и комментар³и въ концѣ книги; кромѣ того, я не знаю авторовъ, которымъ я могъ бы при этомъ слѣдовать, чтобы дать въ заголовкѣ сочинен³я списокъ ихъ въ алфавитномъ порядкѣ, начиная съ Аристотеля и оканчивая Ксенофонтомъ или, еще лучше, Зоиломъ и Зевксисомъ, какъ это дѣлаютъ всѣ, хотя бы первый былъ завистливымъ критикомъ, а второй - живописцемъ. Не найдутъ въ моей книгѣ и сонетовъ, составляющихъ обыкновенно начало книги, по крайней мѣрѣ сонетовъ, авторы которыхъ были бы герцоги, маркизы, графы, епископы, знатныя дамы или прославленные поэты; хотя, по правдѣ сказать, если бы я попросилъ двухъ или трехъ изъ моихъ услужливыхъ друзей, то, навѣрное, они дали бы мнѣ свои сонеты и притомъ так³е, что сонеты нашихъ наиболѣе извѣстныхъ писателей не могли бы выдержать сравнен³я съ ними.

   "Въ виду всего этого, милостивый государь и другъ мой",- продолжаю я - "я рѣшилъ, чтобы сеньоръ Донъ-Кихотъ оставался погребеннымъ въ архивахъ Ламанчи, пока не будетъ угодно небу послать кого-нибудь, который могъ бы снабдить его всѣми недостающими ему украшен³ями; потому что при моей неспособности и недостаткѣ учености, я чувствую себя не въ силахъ сдѣлать это и, будучи отъ природы лѣнивымъ, имѣю мало охоты дѣлать изыскан³я въ авторахъ, которые говорятъ то же самое, что и самъ я могу очень хорошо сказать безъ нихъ. Вотъ отчего и происходятъ моя озабоченность и моя задумчивость, въ которыхъ вы меня застали и которыя, безъ сомнѣн³я, теперь оправдали въ вашихъ глазахъ моими объяснен³ями".

   Выслушавъ это, мой другъ ударилъ себя рукой по лбу и, разразившись громкимъ смѣхомъ, сказалъ: "Право, мой милый, вы сейчасъ вывели меня изъ одного заблужден³я, въ которомъ я постоянно находился съ того давняго времени, какъ я васъ знаю: я васъ всегда считалъ человѣкомъ умнымъ и здравомыслящимъ, но теперь я вяжу, что вы такъ же далеки отъ этого, какъ земля далека отъ неба... Какъ можетъ случиться, чтобы так³е пустяки и такая маловажная помѣха имѣли силу остановить и держать въ нерѣшимости такой зрѣлый, какъ вашъ, умъ, привыкш³й побѣждать и превосходить друг³я болѣе серьезныя трудности? Поистинѣ, это происходитъ не отъ отсутств³я таланта, а отъ излишка лѣности и недостаточности размышлен³я. Хотите видѣть, что все сказанное мной вѣрно? Хорошо, послушайте меня и вы увидите, какъ я во мгновен³е ока восторжествую надъ всѣми трудностями и найду вамъ все, чего какъ недостаетъ; я уничтожу всѣ глупости, которыя васъ останавливаютъ и настолько пугаютъ, что даже мѣшаютъ, по вашимъ словамъ, опубликовать и подарить м³ру истор³ю вашего знаменитаго Донъ-Кихота, совершеннѣйшее зеркало всего странствующаго рыцарства".- "Говорите же, возразилъ я, выслушавъ его, какъ думаете вы наполнить эту пугающую меня пустоту и расчистить этотъ хаосъ, въ которомъ я не вижу ничего, кромѣ путаницы?"

   Онъ мнѣ отвѣтилъ на это: "Что касается перваго затрудняющаго васъ обстоятельства, этихъ сонетовъ, эпиграммъ и эклогъ, которыхъ вамъ недостаетъ, чтобы поставить въ заголовкѣ книги, и которыя, какъ желали бы вы, должны быть составлены важными и титулованными лицами, то я вамъ укажу средство: вамъ стоитъ только взять на самого себя трудъ написать ихъ, а потомъ вы можете окрестить ихъ тѣмъ именемъ, какое вамъ понравится, приписавъ ихъ или пресвитеру Инд³и Хуану или императору Трапезондскому, которые, какъ я положительно знаю, были превосходные поэты: а если бы это было и не такъ и если бы придирчивые педанты вздумали неожиданно уязвить васъ, оспаривая это увѣрен³е, то ни на мараведисъ не заботьтесь объ этомъ; допуская даже, что ложь замѣтятъ, вѣдь вамъ не отрѣжутъ за то руки, написавшей ее.

   "Для того же, чтобы на поляхъ привести книги и авторовъ, откуда вы почерпнули достопамятныя изречен³я и слова, которые вы помѣстите въ своей книгѣ, вамъ нужно только устроить такъ, чтобы при случаѣ употребить как³я-нибудь изъ латинскихъ изречен³й, которыя вы знали бы на память или могли бы безъ большого труда отыскать ихъ. Напримѣръ, говоря о свободѣ и рабствѣ, вы приводите:

  

   Non bette pro toto libertas vendrtur auro,

  

   и сейчасъ-же на поляхъ помѣчаете Горац³я или того, кто это сказалъ. Если вы говорите о силѣ смерти, тотчасъ же представляются стихи:

  

   Pallida mors aequo pulsst pede pauperum tabernas

   Regumque turres.

  

   "Если говорится о расположен³и и любви, которыя Богъ повелѣваемъ вамъ имѣть къ нашимъ врагамъ, то немедленно Вы обращаетесь къ священному писан³ю, это стоитъ труда, и приводите не болѣе, не менѣе, какъ слова самого Бота: Ego autem dico vobis: Diligite inimicos vestros. Если вопросъ касается дурныхъ мыслей, то вы прибѣгаете къ евангел³ю: De corde exeunt cogitationes malae. Если - непостоянства друзей, то Катонъ даетъ вамъ свое двустиш³е:

  

   Donec eris felix, multos numerabis amicos;

   Tempera si fuerint nubila, solus eris.

  

   "И благодаря этимъ латинскимъ и другимъ подобнымъ фразамъ, васъ сочтутъ, по крайней мѣрѣ, за гуманиста, что въ наше время считается не малою честью и значительнымъ преимуществомъ.

   "Для того, чтобы помѣстить въ концѣ книги примѣчан³я и комментар³й, вотъ какимъ образомъ можете вы поступать совершенно спокойно: если вамъ приходится назвать въ вашемъ сочинен³и какого-нибудь великана, то сдѣлайте такъ, чтобы это былъ великанъ Гол³аѳъ, и, благодаря этому, вы съ небольшимъ трудомъ получите великолѣпный комментар³й; вы можете сказать: Великанъ Гол³атъ или Гол³аѳъ былъ филистимлянинъ, котораго пастухъ Давидъ убилъ однимъ ударомъ пращи въ долинѣ Теребинтской, какъ это разсказано въ книгѣ Царей, глава... и здѣсь указан³е главы, въ которой находятся эта истор³я, послѣ этого, чтобы показанъ себя человѣкомъ ученымъ и хорошимъ космографомъ, устроите такимъ образомъ, чтобы въ вашей книгѣ была упомянута рѣка Таго, и вотъ въ вашемъ распоряжен³и превосходный комментар³й; вамъ стоитъ только сказать: Рѣка Таго, названная такъ въ честь одного древняго испанскаго короля, беретъ истокъ въ такомъ то мѣстѣ и впадаетъ въ океанъ, омывъ стѣны славнаго города Лиссабона. Увѣряютъ, что она несетъ золотые пески и т. д. Если вы говорите о разбойникахъ, то я разскажу вамъ истор³ю Како, которую знаю наизусть, если - о женщинахъ легкихъ нравовъ, то епископъ Мондовьедо представитъ вамъ Лам³ю, Лаиду и Флору, и это примѣчан³е доставитъ вамъ большое уважен³е; если о жестокихъ женщинахъ, то Овид³й дастъ вамъ Медею; если о чародѣйкахъ или волшебницахъ,- Гомеръ заставитъ явиться предъ вами Калипсо, а Виргил³й - Цирцею; если - о доблестныхъ полководцахъ, то Юл³й Цезарь предложитъ вамъ самого себя въ своихъ комментар³яхъ и Плутархъ дастъ вамъ тысячу Александровъ. Когда вы говорите о любви, то совѣтуйтесь съ Леономъ Гебрео, если вы только знаете хотя нѣсколько словъ по итальянски, и вы найдете все нужное въ полной мѣрѣ, если же вамъ непр³ятно обращаться къ иностранному, то у васъ подъ руками трактатъ Фонсеки О любви Бога, который заключаетъ всѣ, что вы только можете пожелать и что могъ бы пожелать самый разумный человѣкъ относительно этого предмета. Однимъ словомъ приводите только эти имена и упоминайте въ вашей истор³и тѣ истор³й, которыя я только что вамъ сказалъ, и поручите мнѣ примѣчан³я и комментар³и; я берусь наполнить ими всѣ поля вашей книги и даже нѣсколько листовъ въ концѣ ея.

   "Перейдемъ теперь къ этимъ ссылкамъ на авторовъ, имѣющимся въ другихъ сочинен³яхъ и отсутствующимъ въ вашемъ. Средство исправить это - одно изъ самыхъ легкихъ: вамъ достаточно отыскать книгу, которая приводила бы ихъ всѣхъ отъ А до Z, какъ вы говорите, и эту же самую азбуку помѣстите вы въ вашемъ произведен³и. Предположимъ, что это воровство откроютъ, и эти авторы принесутъ вамъ только посредственную пользу,- какое вамъ до этого дѣло? А можетъ быть, попадется такой простодушный читатель, который подумаетъ, что вы со всѣхъ ихъ собрали дань, въ своей простой и безхитростной истор³и. Хорошо и то, что этотъ длинный перечень авторовъ придастъ на первый взглядъ книгѣ нѣкоторую авторитетность. И, кромѣ того, кому придетъ въ голову, если онъ не имѣетъ къ тому интереса, провѣрять, пользовались мы ими или нѣтъ? Сверхъ того, если я не обманываюсь, ваша книга не имѣетъ надобности ни въ чемъ изъ всего того, что, какъ вы говорите, ей недостаетъ; потому что, вѣдь она отъ доски до доски ничто иное, какъ сатира на рыцарск³я книги,- о которыхъ Аристотель ничего не зналъ, Цицеронъ не имѣлъ ни малѣйшаго понят³я и святой Васил³й не сказалъ ни слова.

   "Нѣтъ надобности смѣшивать эти фантастическ³е вымыслы съ точною истиною или съ астрономическими вычислен³ями. Мало значен³я имѣютъ для нихъ геометрическ³я измѣрен³я и сужден³я педантичной реторики. Развѣ они имѣютъ цѣлью кого-нибудь поучать, представляя смѣсь божественнаго съ грѣховнымъ,- смѣсь непристойную, которой долженъ избѣгать всяк³й истинно христ³анск³й умъ? Надо подражать только въ слогѣ, и, чѣмъ полнѣе будетъ ваше подражан³е, тѣмъ ближе будетъ вашъ слогъ къ совершенству. И, такъ какъ ваше сочинен³е имѣетъ только цѣлью разрушить то странное довѣр³е, которымъ пользуются въ м³рѣ рыцарск³я книги, то какая нужда вамъ выпрашивать изречен³я у философовъ, наставлен³я у священнаго писан³я, басни у поэтовъ, рѣчи у риторовъ и чудеса у святыхъ? Старайтесь только легко и естественно, употребляя соотвѣтствующ³я, ясныя и хорошо расположенныя слова, сдѣлать вашу фразу гармоничной и разсказъ занимательнымъ; пусть языкъ вашъ описываетъ насколько возможно живо все, что вы задумали, и пусть онъ выражаетъ ваши мысли, не затемняя и не запутывая ихъ. Старайтесь только, чтобы, читая вашу истор³ю, меланхолики не могли удержаться отъ смѣха, люди, склонные въ смѣху, чувствовали свою веселость удвоившейся, чтобы простые люди не соскучились отъ вашихъ вымысловъ, чтобы умные имъ удивлялись, серьезныя особы не пренебрегали ими, и мудрецы были вынуждены похвалить ихъ. Наконецъ, попытайтесь ловко разрушить эти шатк³я подмостки рыцарскихъ книгъ, столькими людьми проклинаемыхъ, но еще большимъ числомъ ихъ восхваляемыхъ. Если вамъ это удастся, то вы пр³обрѣтете не малую заслугу".

   Я безмолвно выслушалъ то, что говорилъ мнѣ мои другъ, и его доводы произвели на меня такое сильное впечатлѣн³е, что я, безъ всякаго спора, призналъ ихъ превосходство и рѣшилъ составить это предислов³е, въ которомъ ты узнаешь, мой милый читатель, умъ и здравый разсудокъ моего друга, мое счастье находить въ такой крайней нуждѣ подобнаго совѣтника, и преимущество, которое ты извлечешь, найдя во всей ед простотѣ истор³ю славнаго Донъ-Кихота Ламанчскаго, бывшаго, до мнѣн³ю жителей округа Монт³эльской долины, самымъ цѣломудреннымъ любовникомъ и самымъ храбрымъ рыцаремъ изъ всѣхъ, какихъ только видѣли въ течен³е многихъ лѣтъ въ этой мѣстности. Я не хочу слишкомъ хвалиться услугой, которую я тебѣ оказываю, знакомя съ такимъ замѣчательнымъ и благороднымъ рыцаремъ; но ты, надѣюсь, будешь мною доволенъ за то, что я познакомилъ тебя съ его оруженосцемъ Санчо Панса, въ которомъ, какъ мнѣ кажется, я представляю тебѣ собран³е всѣхъ блестящихъ качествъ оруженосца, остававшихся до сихъ поръ разсѣянными въ неисчислимой кучѣ пустыхъ рыцарскихъ книгъ. А затѣмъ, да сохранитъ тебѣ Богъ здоровье и мнѣ также. Vale!

  

   Въ одномъ мѣстечкѣ Ламанчи - объ имени его мнѣ не хочется вспоминать - жилъ недавно одинъ изъ тѣхъ гидальго, у которыхъ имѣются копье въ козлахъ, старинный круглый щитъ, тощ³й конь и борзая собака. Мясное блюдо, состоявшее чаще изъ говядины, чѣмъ изъ баранины {Баранина въ Испан³и дороже говядины.} и соусъ съ приправами почти каждый вечеръ, блюдо скорби печали {Такъ называлось кушанье изъ потроховъ животныхъ, которое кастильск³е дворяне обыкновенно ѣли по субботамъ въ исполнен³е обѣта, даннаго послѣ битвы при Ласъ-Навасъ-де-Толоза.} по субботамъ, чечевица по пятницамъ, и, сверхъ всего, нѣсколько молодыхъ голубей по воскресеньямъ, все это поглощало три четверти его дохода. Остальную часть онъ тратилъ на кафтанъ изъ тонкаго сукна, на штаны изъ плиса и туфли изъ той же матер³и для праздниковъ; въ будни же носилъ платье изъ прочнаго, однако не особенно толстаго сукна. У него жили экономка, которой было уже за сорокъ лѣтъ, племянница, не имѣвшая еще и двадцати лѣтъ, и молодой парень для полевыхъ работъ и другихъ поручен³й, умѣвш³й и осѣдлать лошадь и работать садовымъ ножемъ. Нашему гидальго, было лѣтъ подъ пятьдесятъ; онъ былъ крѣпкаго тѣлосложен³я, сухощавъ тѣломъ, тощъ лицомъ, очень рано вставалъ и былъ большимъ охотникомъ. Говорили, что онъ назывался Кихада или Кесада (между авторами, писавшими о немъ, существуетъ разноглас³е по этому вопросу); но по наиболѣе вѣроятнымъ догадкамъ, имя его было, кажется, Кихана. Впрочемъ для нашей истор³и это имѣетъ мало значен³я: достаточно того, чтобы въ разсказѣ ли на ³оту не удаляться отъ истины.

   Но надо знать, что вышеупомянутый гидальго въ минуты своего досуга, то-есть почти круглый годъ, предавался чтен³ю рыцарскихъ книгъ и притомъ съ такимъ увлечен³емъ и такою страстью, что почти совершенно забывалъ охотничьи забавы и даже управлен³е своимъ имѣн³емъ. Наконецъ, его ман³я, его сумасбродство въ этомъ дошли до того, что онъ продалъ нѣсколько десятинъ своей лучшей земли, чтобы накупить рыцарскихъ книгъ для чтен³я, и собралъ ихъ въ своемъ домѣ столько, сколько могъ достать. Но изъ всѣхъ книгъ ни одна не казалась ему такъ интересна, какъ сочинен³я знаменитаго Фелиц³ана-де-Сильва; такъ какъ ясность его прозы его восхищала, а запутанные пер³оды были для него настоящими драгоцѣнностями, въ особенности, когда ему приходилось читать объяснен³я въ любви или вызовы въ письмахъ, гдѣ онъ довольно часто находилъ выражен³я въ родѣ слѣдующихъ: безразсудное сужден³е о моемъ разсужден³и въ такой степени колеблетъ мое сужден³е, что я не безъ разсужден³я сожалѣю о вашей грац³и и красотѣ; или онъ читалъ: высок³я небеса, которыя помощ³ю звѣздъ вашу божественность божественно укрѣпляютъ и дѣлаютъ васъ заслуживающими тѣхъ заслугъ, которыхъ заслуживаетъ ваше велич³е.

   Читая так³я прекрасныя вещи, бѣдный гидальго терялъ разсудокъ. Онъ лишился сна, стараясь понять ихъ, пытаясь извлечь какой-либо смыслъ со дна этихъ хитросплетен³й - этого не удалось бы сдѣлать и самому Аристотелю, если бы онъ нарочно воскресъ для этого. Онъ былъ только наполовину доволенъ ранами, нанесенными и полученными Донъ-Бел³анисомъ, и представлялъ себѣ, что, несмотря на все искусство врачей, которые лѣчили его, Донъ-Бел³анисъ необходимо долженъ былъ имѣть все тѣло и лицо покрытыя рубцами и ранами. Но тѣмъ не менѣе онъ одобрялъ остроумный способъ автора окончивать свою книгу обѣщан³емъ продолжен³я этихъ нескончаемыхъ приключен³й. Ему даже часто приходила охота взяться за перо и окончить книгу, какъ обѣщалъ это авторъ; и, безъ сомнѣн³я, онъ бы это сдѣлалъ и благополучно исполнилъ, если бы друг³я, болѣе велик³я мысли не мѣшали ему постоянно. Нѣсколько разъ спорилъ онъ съ мѣстнымъ священникомъ, мужемъ начитаннымъ и получившимъ ученую степень въ Силуэнцѣ, {Въ то время въ Испан³и было только два большихъ университета - въ Саламанкѣ и Алькалѣ. Слѣдовательно, объ ученой степени священника Сервантесъ говоритъ съ ирон³ей.} по вопросу о томъ, кто былъ лучшимъ рыцаремъ - Пальмеринъ Англ³йск³й или Амадисъ Гальск³й. Но сеньоръ Николай, цирюльникъ изъ той же деревни, говорилъ, что имъ обоимъ далеко до рыцаря Феба и если съ этимъ и можетъ кто-нибудь сравниться, такъ это донъ-Галаоръ, братъ Амадиса Гальскаго; потому что онъ, поистинѣ, обладалъ всѣми желательными качествами, не будучи ни кривлякой, ни плаксой, какъ его братъ, и, по крайней мѣрѣ, равняясь ему въ храбрости.

   Короче сказать, нашъ гидальго такъ углубился въ чтен³е, что проводилъ за этимъ занят³емъ и день съ утра до вечера, и ночь съ вечера до утра, и, благодаря чтен³ю и безсонницѣ, онъ такъ изсушилъ свой мозгъ, что лишился разума. Его воображен³ю рисовалось все, что онъ читалъ въ своихъ книгахъ: волшебныя чары, ссоры, вызовы, битвы, раны, объяснен³я, любовь, жестокости и проч³я безумства; онъ крѣпко забралъ себѣ въ голову, что вся эта куча бредней была сущей истиной, и потому для него во всемъ м³рѣ не существовало никакой другой болѣе достовѣрной истор³и. Онъ говорилъ, что Сидъ-Рюи-Д³ацъ былъ прекрасный рыцарь, но что ему было все-таки далеко до рыцаря Пламеннаго Меча, который однимъ ударомъ перерубилъ пополамъ двухъ огромныхъ и свирѣпыхъ великановъ. Онъ питалъ больше симпат³и къ Вернардо дель-Карп³о за то, что въ Ронсевальской долинѣ онъ умертвилъ Роланда Очарованнаго, употребивъ при этомъ пр³емъ Геркулеса, которыя задушилъ Антея, сына Земли, въ своихъ объят³яхъ. Онъ также очень хорошо отзывался о великанѣ Моргантѣ, который, хотя и происходилъ изъ породы великановъ, всегда отличавшейся заносчивостью и гордостью, однако представлялъ исключен³е и былъ любезенъ и хорошо воспитанъ. Но всѣмъ имъ онъ предпочиталъ Рейнальда Монтальванскаго, въ особенности, когда онъ представлялъ его себѣ выходящимъ изъ замка грабить всѣхъ, кто попадется по дорогѣ, или похищающимъ по ту сторону пролива идолъ Магомета, отлитый изъ золота, какъ утверждаетъ истор³я. Что же касается этого измѣнника Гамелона, то за возможность порядкомъ поколотить его, онъ охотно отдалъ бы свою экономку и даже племянницу въ придачу.

   Наконецъ, когда онъ окончательно потерялъ разсудокъ, ему пришла въ голову самая странная изъ всѣхъ мыслей, которымъ когда либо предавались сумасшедш³е; она заключалась въ слѣдующемъ: ему казалось полезнымъ и даже необходимымъ, какъ для своего личнаго прославлен³я, такъ и для блага родины, сдѣлаться самому странствующимъ рыцаремъ и, на конѣ и съ оруж³емъ въ рукахъ, отправиться по свѣту искать приключен³й, продѣлывая все то, что, какъ онъ читалъ, продѣлывали странствующ³е рыцари, исправлять всякаго рода несправедливости и постоянно подвергаться все новымъ и новымъ опасностямъ, преодолѣвая которыя онъ могъ-бы пр³обрѣсти себѣ безсмертное имя. Нашъ бѣдный мечтатель уже видѣлъ чело свое увѣнчаннымъ короною и притомъ короною, по крайней-мѣрѣ, Трапезондской импер³и. Поэтому, полный этихъ пр³ятныхъ мыслей и ощущаемаго отъ нихъ удовольств³я, онъ поспѣшилъ приняться за исполнен³е своего проекта. И первымъ его дѣломъ было вычистить доспѣхи, которые принадлежали его предкамъ и которые, изъѣденные ржавчиной и покрытые плѣсенью, въ течен³е вѣковъ покоились забытыми въ углу. Онъ вычистилъ и поправилъ ихъ, на сколько могъ, хорошо. Но, замѣтивъ, что этому вооружен³ю недостаетъ очень важной вещи и что, вмѣсто полнаго шлема у него имѣлся только одинъ шишакъ, онъ, помощ³ю своего искусства, устранилъ и этотъ недостатокъ: онъ сдѣлалъ изъ картона нѣчто вродѣ полу-шлема, придѣлалъ къ нему шишакъ, и въ его глазахъ онъ явился цѣлымъ шлемомъ. Надо сказать правду, что когда онъ, для испытан³я его прочности извлекъ свой мечъ и нанесъ шлему два удара, то первый же ударъ уничтожилъ работу цѣлой недѣли. Легкость, съ какою онъ обратилъ свои шлемъ въ куски, не совсѣмъ ему понравилась; и для того, чтобы надежно предохранить себя отъ подобной же погибели, онъ, принявшись снова за его возстановлен³е, снабдилъ его внутри желѣзными полосами съ цѣл³ю придать ему достаточную прочность. Новаго испытан³я онъ дѣлать не пожелалъ и принялъ его пока за настоящ³й шлемъ съ забраломъ самаго лучшаго закала.

   Послѣ этого, онъ осмотрѣлъ своего коня; и хотя у бѣднаго животнаго пороковъ было больше, чѣмъ членовъ тѣла, и болѣе жалк³й видъ, чѣмъ у лошади Гонела {Шутъ герцога Борзо-де-Фирраре, живш. въ XV ст.} которая tantum pellis et ossa fuit, тѣмъ не менѣе нашему гидальго казалось, что ни Буцефалъ Александра Великаго, ни Баб³эка Сида не могли сравняться съ его конемъ. Онъ въ течен³е четырехъ дней старался рѣшитъ, какое имя дать ему; потому что, какъ говорилъ онъ себѣ, было бы несправедливостью, если бы лошадь такого славнаго рыцаря, и сама по себѣ такая замѣчательная, осталась безъ имени, подъ которымъ она впослѣдств³и сдѣлалась-бы извѣстной; и онъ ломалъ себѣ голову, пытаясь изобрѣсти такое имя, которое указывало-бы, чѣмъ она была до того времени, пока не стала принадлежать рыцарю, и чѣмъ она стала потомъ. Сверхъ того, нѣтъ ничего болѣе справедливаго, какъ то, чтобы конь мѣнялъ свое назван³е, и принялъ-бы новое, блестящее и звучное, какъ это приличествуетъ новому порядку вещей и новому ремеслу, которое ему предстояло. Такимъ образомъ, послѣ изряднаго количества именъ, который нашъ гидальго въ своемъ умѣ и воображен³и поочередно составлялъ, отбрасывалъ, укорачивалъ, удлинялъ, разъединялъ и вновь соединялъ, ему наконецъ удалось назвать своего коня Россинантомъ - именемъ, по его мнѣн³ю, замѣчательнымъ, гармоничнымъ и многозначительнымъ, безподобно выражающимъ и то, чѣмъ лошадь была прежде, и то, чѣмъ она будетъ постоянно въ будущемъ,- то есть первымъ изъ всѣхъ коней въ м³рѣ.

   Выбравъ такъ счастливо имя для своего коня, онъ пожелалъ дать имя и самому себѣ, и изобрѣтен³ю его онъ посвятилъ еще восемь дней, по истечен³и которыхъ онъ рѣшилъ назваться Донъ-Кихотомъ; вотъ благодаря этому-то, авторы этой правдивой истор³и, а также и друг³е, имѣли впослѣдств³и поводъ утверждать, что онъ назывался Кихада, а не Кесада. Но, вспоминая, что доблестный Амадисъ не довольствовался однимъ только именемъ Амадиса, но къ своему имени прибавилъ также и назван³е своей родной страны, чтобы прославить и ее, и называлъ себя Амадисомъ Гальскимъ, нашъ гидальго, какъ истинный рыцарь, рѣшилъ тоже прибавить къ своему имени имя своей родины и назваться Донъ-Кихотомъ Ламанчскимъ. Такимъ образомъ, онъ, какъ нельзя лучше, по его мнѣн³ю, обозначалъ и свое происхожден³е и свою родину и воздавалъ почтен³е этой послѣдней, дѣлая изъ ея имени свое прозвище. Послѣ того, какъ онъ вычистилъ вооружен³е, сдѣлалъ изъ шишака цѣлый шлемъ, далъ имя лошади и исправилъ свое собственное, онъ убѣдился, что ему остается только найти даму и влюбиться въ нее; потому что странствующ³й рыцарь безъ любви былъ бы подобенъ дереву безъ листьевъ и плодовъ, тѣлу безъ души. Онъ говорилъ себѣ: "Если въ наказан³е за мои грѣхи, или, вѣрнѣе, вслѣдств³е благосклонности судьбы я встрѣчусь когда-нибудь съ великаномъ, какъ это обыкновенно случается съ странствующими рыцарями, и если я, при первой же стычкѣ, собью его съ лошади или перерублю пополамъ или, наконецъ, покорю его и пощажу ему жизнь, то хорошо было-бы для такого случая имѣть даму, въ распоряжен³е которой было-бы можно послать его; тогда онъ, войдя къ моей милой дамѣ и преклонивъ предъ ней колѣни, сказалъ-бы ей голосомъ робкимъ и покорнымъ: "Сеньора, я великанъ Каракул³амбро, господинъ острова Малиндран³а, побѣжденный на поединкѣ превосходящимъ всѣ похвалы рыцаремъ Донъ-Кихотомъ Ламанчскимъ, который приказалъ мнѣ представиться вашей милости, чтобы ваше велич³е могло располагать мною, какъ вамъ будетъ угодно". О, какъ восхищался нашъ рыцарь этой мыслью, въ особенности, когда онъ нашелъ ту, которую онъ могъ назвать своей дамой! Это была, какъ разсказываютъ, молоденькая и очень хорошенькая крестьянка изъ сосѣдней деревни; онъ въ короткое время плѣнился ею, чего она такъ-таки никогда и не узнала и на что менѣе всего обращала вниман³е. Имя ея было Альдонса Лоренсо. Ей онъ и разсудилъ пожаловать титулъ госпожи его думъ; и поискавъ для нея имени, которое, не разнясь значительно съ его именемъ, представляло бы ее, какъ знатную даму и принцессу,- онъ, наконецъ, назвалъ ее Дульцинеей Тобозской, такъ какъ ея родная деревня называлась Тобозо. Это имя, по его мнѣн³ю, было необыкновенно удачно выбрано, гармонично и многозначуще, какъ и друг³я имена, данныя имъ своему коню и самому себѣ.

  

   Окончивъ эти приготовлен³я, онъ не хотѣлъ далѣе откладывать исполнен³я своего плана; потому что его и такъ уже угнетала мысль, что это дальнѣйшее откладыван³е явилось бы большимъ зломъ для м³ра, въ которомъ, по его мнѣн³ю, накопилось слишкомъ много оскорблен³й, жаждущихъ удовлетворен³я, зла и несправедливостей, требующихъ возмезд³я, злоупотреблен³й, ждущихъ исправлен³я, и долговъ, подлежащихъ уплатѣ. Вотъ почему, не повѣривъ ни одной живой душѣ своего намѣрен³я и никѣмъ незамѣченный, онъ утромъ одного изъ самыхъ жаркихъ дней поля вооружился всѣми доспѣхами, сѣлъ на Россинанта, украсивъ предварительно свою голову сдѣланнымъ имъ какъ-никакъ шлемомъ, надѣлъ на руку свой щитъ, взялъ копье и черезъ ворота задняго двора выѣхалъ въ поле, полный радости при мысли о томъ, съ какой легкостью онъ началъ осуществлять такой прекрасный проектъ. Но едва только очутился онъ въ полѣ, какъ его охватило страшное раздумье - раздумье, едва не оказавшееся настолько сильнымъ, чтобы заставить его покинуть начатое предпр³ят³е: ему пришло на умъ, что онъ не былъ посвященъ въ рыцари и поэтому онъ не могъ и не долженъ былъ вступать въ поединокъ ни съ какимъ рыцаремъ; и что, если бы онъ даже и былъ посвященъ, то, какъ новопосвященный, онъ обязанъ былъ носить бѣлое вооружен³е, безъ девиза на щитѣ, до тѣхъ поръ, пока онъ не заслужитъ этого девиза своею храбростью. Эти мысли поколебали его рѣшимость; но его безум³е одержало верхъ надъ всѣми размышлен³ями и онъ рѣшилъ заставить перваго встрѣчнаго посвятить его въ рыцари, въ подражан³е многимъ другимъ находившимся въ подобномъ же положен³и и, какъ онъ прочиталъ въ книгахъ, поступавшимъ именно такимъ образомъ; что же касается бѣлаго вооружен³я, то онъ далъ себѣ обѣщан³е при первомъ же случаѣ такъ натереть свое собственное, чтобы оно стало бѣлѣе горностаеваго мѣха. Послѣ этого онъ успокоился и продолжалъ свой путь, лежавш³й именно туда, куда желалъ конь, такъ какъ въ этомъ, по мнѣн³ю Донъ-Кихота, состояла вся доблесть приключен³й.

   И вотъ, направляясь своимъ путемъ, нашъ новоиспеченный искатель приключен³й разговаривалъ самъ съ собою: "Могу-ли я сомнѣваться, что въ недалекомъ будущемъ, когда напечатается истинная истор³я моихъ славныхъ подвиговъ, мудрецъ, описавш³й ихъ, разсказывая о моемъ первомъ раннемъ выѣздѣ, выразится такимъ образомъ: "Лишь только свѣтлый Фебъ успѣлъ разбросать по лицу необозримой земли золотыя кудри своихъ прекрасныхъ волосъ, лишь только маленьк³я птички съ блестящими перышками запѣли на своихъ легкихъ языкахъ тихую, прелестную пѣсенку, привѣтствуя появлен³е розоперстой Авроры, которая, покинувъ мягкое ложе своего ревниваго супруга, показалась для смертныхъ съ высоты кастильскаго горизонта,- какъ славный Донъ-Кихотъ Ламанчск³й, оставивъ ложе бездѣйств³я, сѣлъ на своего славнаго коня Россинанта и отправился въ путь по древней и знаменитой Монт³эльской долинѣ". Дѣйствительно, въ этотъ моментъ онъ находился въ этой долинѣ; потомъ онъ прибавилъ: "Счастливъ, трижды счастливъ вѣкъ, который увидитъ появлен³е разсказа о моихъ славныхъ подвигахъ, достойныхъ быть выгравированными на бронзѣ, высѣченными на мраморѣ и изображенными красками на деревѣ, чтобы на всегда остаться живыми въ памяти будущихъ вѣковъ!... О ты, кто-бы ты ни былъ, мудрецъ волшебникъ, которому небомъ суждено написать эту чудную истор³ю, не забывай, прошу тебя, моего добраго Россинанта, вѣчнаго моего сотоварища во всѣхъ моихъ подвигахъ и скитан³яхъ". Потомъ онъ снова началъ, какъ будто бы онъ былъ дѣйствительно влюбленъ: "О, принцесса Дульцинея, владычица этого плѣненнаго сердца! какой ударъ нанесли вы мнѣ, удаливъ меня отъ себя со строгимъ запрещен³емъ никогда не появляться въ присутств³и вашей красоты! Удостойте, о сеньора, вспомнить объ этомъ вѣрноподданномъ сердцѣ, изъ любви къ вамъ испытывающемъ столько мучен³й!" Къ этимъ глупостямъ онъ еще прибавилъ друг³я въ томъ же родѣ, составленныя по образцу прочитанныхъ имъ въ своихъ книгахъ, языку которыхъ онъ, насколько могъ, старался подражать. А между тѣмъ онъ ѣхалъ такъ медленно, солнце же поднималось такъ быстро и грѣло съ такою силою, что могло бы растопить ему мозгъ, если такового хоть немного осталось у него.

   Онъ проѣхалъ цѣлый день, не встрѣтивъ ничего, что стоило бы разсказывать, и это приводило его въ отчаян³е, потому что ему хотѣлось возможно скорѣй встрѣтить кого-нибудь, на комъ бы онъ могъ испытать силу своей могучей руки. Нѣкоторые авторы говорятъ, что первое его приключен³е случилось въ Лаписскомъ проходѣ. По словамъ же другихъ первое приключен³е было съ вѣтряными мельницами. Но что я могу положительно сказать относительно этого предмета и что я нашелъ засвидѣтельствованнымъ въ лѣтописяхъ Ламанчи, это то, что онъ мирно проѣхалъ весь этотъ день и при наступлен³и ночи и онъ самъ и конь его были истомлены усталостью и умирали отъ жажды. Посматривая во всѣ стороны въ надеждѣ увидать какой-нибудь замокъ или хотя-бы хижину пастуха, гдѣ-бы онъ могъ найти ночлегъ и что-нибудь для утолен³я голода и страшной жажды, онъ замѣтилъ невдалекѣ отъ своей дороги постоялый дворъ, с³явш³й въ глазахъ его подобно звѣздѣ, ведущей къ спасительной гавани. Подогнавъ коня; онъ поспѣлъ туда къ ночи. У воротъ случайно были двѣ довольно молодыхъ женщины изъ тѣхъ, которыхъ называютъ продажными; онѣ шли въ Севилью вмѣстѣ съ погонщиками муловъ, рѣшившими на эту ночь остановиться на постояломъ дворѣ. И такъ какъ все, что видѣлъ или чѣмъ бредилъ нашъ искатель приключен³й, представлялось ему повторен³емъ того, что онъ вычиталъ въ рыцарскихъ книгахъ, то и при видѣ постоялаго двора, онъ вообразилъ себѣ, что это замокъ съ четырьмя башнями и съ капителями изъ блестящаго серебра, у котораго и подъемные мосты, и рвы, и всѣ друг³я принадлежности, всегда встрѣчающ³яся въ описан³яхъ подобныхъ замковъ. Онъ приблизился къ постоялому двору, принимаемому имъ за замокъ, и, когда былъ уже недалеко отъ него, попридержалъ за узду Россинанта въ ожидан³и, что вотъ появится карликъ между стѣнными зубцами и звукомъ рога подастъ сигналъ о приближен³и рыцаря къ замку. Но, видя, что карликъ медлитъ появиться, а Россинантъ спѣшить въ конюшню, онъ приблизился къ воротамъ и увидѣлъ стоявшихъ тамъ двухъ погибшихъ женщинъ, которыя показались ему прекрасными благородными дѣвицами или дамами, развлекавшимися передъ воротами дома.

   Въ этотъ моментъ, по милости случая, одинъ свинопасъ, собиравш³й въ поляхъ стадо свиней (не моя вина, онѣ такъ называются), задудѣлъ въ рожокъ, на звукъ котораго собираются эти животныя; и тотчасъ же Донъ-Кихотъ вообразилъ, какъ ему это хотѣлось, что карликъ возвѣщаетъ его прибыт³е. Поэтому, полный радостнаго чувства, онъ приблизился къ постоялому двору и дамамъ. Эти же, видя приближающагося человѣка, вооруженнаго съ головы до ногъ, съ копьемъ и щитомъ, поспѣшили въ испугѣ вбѣжать въ домъ; но Донъ-Кихотъ, понимая чувство, обратившее ихъ въ бѣгство, поднялъ картонное забрало и, открывая свое сухое и запыленное лицо, съ любезнымъ видомъ и почтительнымъ голосомъ, проговорилъ, обращаясь къ нимъ: "Пусть сеньоры не спѣшатъ убѣжать и не опасаются съ моей стороны никакой обиды; потому что въ уставахъ рыцарства, строго соблюдаемыхъ мною, считается неприличнымъ и недозволеннымъ обижать кого-либо, въ особенности, дѣвицъ такого высокаго происхожден³я, какъ я могу заключить но вашему виду" Женщины поглядѣли на него и старались черезъ плохое забрало разглядѣть лицо его. Но когда онѣ услыхали, что онъ ихъ называетъ "дѣвицами" - именемъ, не подходящимъ къ ихъ положен³ю, то онѣ не могли удержаться отъ смѣха; это, наконецъ, разсердило Донъ-Кихота и онъ имъ сказалъ: "Вѣжливость свойственна красотѣ, безосновательный-же смѣхъ неприличенъ... Но я говорю это не для того, чтобы обидѣть васъ или нарушить ваше веселое настроен³е, такъ какъ я готовъ, чѣмъ могу, служить вамъ." Такой языкъ, совершенно новый для этихъ дамъ, и странная фигура нашего рыцаря могли только еще болѣе возбудить ихъ смѣхъ; его гнѣвъ отъ этого только увеличился; и дѣло могло-бы принять дурной оборотъ, если бы въ эту самую минуту не появился хозяинъ постоялаго двора, человѣкъ чрезвычайно полный и, слѣдовательно, очень миролюбивый, который, видя эту странную фигуру въ смѣшномъ и такомъ разнокалиберномъ вооружен³и, какъ его копье, щитъ и нагрудникъ, готовъ былъ тоже принять участ³е въ смѣхѣ двухъ дѣвицъ. Однако, немного устрашенный этими военными снарядами, онъ рѣшился говорить вѣжливо съ незнакомцемъ: "Если ваша милость, господинъ рыцарь, сказалъ онъ ему, ищете ночлега, то, за исключен³емъ постели, потому что на этомъ постояломъ дворѣ нѣтъ ни одной постели, все остальное вы найдете въ изобил³и", Донъ-Кихотъ, видя кротость начальника крѣпости - именно такими казались ему постоялый дворъ и его хозяинъ - отвѣчалъ: "Для меня, господинъ кастелянъ, достаточно того, что есть, потому что: мой нарядъ - оруж³е, мой отдыхъ - битвы и пр. {Изъ стариннаго испанск. романса.} Хозяинъ подумалъ, что незнакомецъ потому назвалъ его кастеляномъ, что принялъ его за бѣглеца изъ Кастил³и, тогда какъ онъ былъ андалузцемъ, притомъ изъ Санъ-Лукана, мошенникомъ не менѣе самого Како и такимъ же проказникомъ, какъ какой-нибудь школьникъ или пажъ; поэтому онъ ему отвѣтилъ: "Поэтому ложемъ вашей милости должна быть твердая скала, и вашимъ сномъ постоянное бодрстованье. {Оттуда-же.} Если это такъ, то вы можете остановиться въ полной увѣренности, что вы найдете здѣсь тысячу причинъ противъ одной, чтобы не спать не только одну ночь, но цѣлый годъ."

   Говоря это, онъ придержалъ стремя Донъ-Кихоту, который слѣзъ съ лошади съ большимъ трудомъ и усил³ями, какъ человѣкъ не ѣвш³й со вчерашняго дня. Онъ немедленно-же попросилъ хозяина очень заботливо обходиться съ его конемъ, потому что это было лучшее животное, которое когда-либо ѣло ячмень на этомъ свѣтѣ. Хозяинъ осмотрѣлъ лошадь, но не нашелъ ее даже на половину хорошей, сравнительно съ тѣмъ, какъ описывалъ ее Донъ-Кихотъ. Это, впрочемъ, не помѣшало ему отвести ее въ конюшню и позаботиться объ удовлетворен³и ея потребностей; послѣ этого онъ возвратился, чтобы узнать, чего желаетъ гость. Между тѣмъ дѣвицы, примиривш³яся уже съ Донъ-Кихотомъ, занимались освобожден³емъ его изъ подъ вооружен³я; но, стащивъ съ него броню и нашейникъ, онѣ никакъ не могли разстегнуть и снять несчастный шлемъ, который нашъ рыцарь привязалъ зелеными лентами. За невозможностью развязать эти ленты, необходимо было ихъ перерѣзать; но Донъ-Кихотъ ни за что не хотѣлъ на это согласиться и предпочелъ лучше всю эту ночь пробыть со шлемомъ на головѣ, представляя изъ себя самую страшную и самую забавную фигуру, какую только можно вообразить. Въ продолжен³е этой церемон³и, вполнѣ убѣжденный, что веселыя дѣвицы, разоблачавш³я его, были знатными дамами замка, онъ, съ неподражаемой любезностью, говорилъ имъ:

  

   "Никто изъ рыцарей не видѣлъ,

   Чтобы ему такъ служили дамы,

   Какъ это пришлось видѣть Донъ-Кихоту,

   Когда онъ уѣхалъ изъ своей деревни:

   Благородныя дѣвицы заботились о немъ,

   И принцессы о его конѣ. *)

   *) Сервантесъ приводитъ старый романсъ, замѣнивъ имя Ланселотъ - Донъ-Кихотомъ.

  

   - Россинантъ - такъ называется мой конь, меня же самого зовутъ Донъ-Кихотомъ Ламанческимъ. Я далъ себѣ обѣщан³е не открывать своего имени раньше, чѣмъ меня откроютъ подвиги, совершенные въ честь вашу, и только желан³е примѣнить къ настоящимъ обстоятельствамъ этотъ старый романсъ о Ланселотѣ было причиною того, что вы узнали мое имя ранѣе назначеннаго времени. Но настанетъ время, благородныя госпожи, когда вы дадите мнѣ повелѣн³я и когда я буду имѣть счастье имъ повиноваться, и мужество моей руки покажетъ вамъ, какъ сильно мое желан³е быть вашимъ слугою." Обѣ дѣвицы, не привыкш³я къ подобнаго рода реторткѣ, не отвѣчали ему ни слова. Онѣ удовольствовались тѣмъ, что спросили, не хочетъ-ли онѣ поѣсть чего-нибудь. "Я буду охотно ѣсть все, что только подадутъ, отвѣчалъ Донъ-Кихотъ, и мнѣ кажется, что все поданное будетъ кстати."

   Къ несчаст³ю, это происходило въ пятницу, и на постояломъ дворѣ нашлось только нѣсколько кусковъ сушеной рыбы, называемой, смотря по мѣстности, трескою, форелькою. Его спросили, согласится-ли его милость ѣсть форельку, потому что только эту рыбу могутъ предложить ему. "Нѣкоторое число форелекъ, отвѣчалъ Донъ-Кихотѣ, равняется одной форели, потому что разницы не будетъ, дадутъ-ли мнѣ восемь монетъ по одному реалу каждая, или одну монету въ восемь реаловъ. Форелька можетъ быть еще лучше форели, какъ мясо теленка нѣжнѣе мяса быка, а мясо козленка нѣжнѣе мяса козы. Но чтобы тамъ ни было, пусть только поскорѣе приносятъ; потому что, чтобы выдерживать усталость и тяжесть оруж³я, надо, какъ слѣдуетъ удовлетворить желудокъ". Для него накрыли столъ на открытомъ воздухѣ, у воротъ постоялаго двора, и хозяинъ принесъ ему порц³ю трески, плохо приправленной и еще хуже вываренной; и хлѣба такого-же чернаго и такого же заплѣсневѣлаго, какъ оруж³е Донъ-Кихота. Смѣшно было смотрѣть, какъ онъ ѣлъ; потому что, имѣя на головѣ шлемъ съ поднятымъ забраломъ, онъ ничего не могъ подносить ко рту своими руками, и нужно было, чтобы кто-нибудь другой кормилъ его. Но дать ему напиться оказалось ни для кого невозможнымъ; и это такъ никогда и не удалось-бы, если бы хозяинъ не догадался сдѣлать изъ тростника трубку и, вставивъ одинъ ея конецъ ему въ ротъ, черезъ другой наливать вина. Все это нашъ рыцарь переносилъ съ терпѣн³емъ, лишь только бы не рѣзать лентъ шлема. Въ это время къ постоялому двору пришелъ какой-то свинопасъ, который при этомъ пять или шесть разъ свистнулъ въ свою тростниковую дудку. Это окончательно убѣдило Донъ-Кихота, что онъ находится въ какомъ-нибудь знаменитомъ замкѣ, что во время послѣобѣденнаго отдыха его слухъ услаждаютъ музыкой, что такъ называемая форелька была настоящая форель, хлѣбъ былъ испеченъ изъ лу