Сервантес Мигель Де - Славный рыцарь Дон-Кихот Ламанчский. Часть первая

въ концѣ концовъ, законы божеск³е и человѣческ³е позволяютъ каждому защищаться, кто-бы ни нападалъ на него.- Я ничего не имѣю противъ того,- проговорилъ Донъ-Кихотъ,- но что касается помощи мнѣ противъ рыцарей, то въ этомъ ты долженъ постараться сдерживать свою природную пылкость.

   - Хорошо, отвѣтилъ Санчо, я буду соблюдать этотъ приказъ такъ-же точно, какъ праздновать воскресенье."

   Въ то время, какъ они такъ бесѣдовали, на дорогѣ показались два монаха изъ ордена св. Бенедикта, сидѣвш³е верхомъ, и видимому, на двухъ дромадерахъ, такъ какъ мулы, на которыхъ они ѣхали казались неменьшаго роста. На глазахъ у нихъ были дорожныя очки, а въ рукахъ - зонтики. Сзади нихъ ѣхала карета, которую сопровождали четыре или пять человѣкъ верховыхъ и два пѣшихъ конюха. Въ этой каретѣ находилась, какъ стало извѣстно потомъ, дама изъ Бискайи, ѣхавшая въ Севилью, гдѣ находился ея мужъ, собиравш³йся отправиться въ Инд³ю на значительную должность. Монахи ѣхали не вмѣстѣ съ нею, но по одной дорогѣ. Едва только Донъ-Кихотъ замѣтилъ ихъ, онъ сказалъ своему оруженосцу: "Или я сильно обманываюсь или мнѣ предстоитъ славнѣйшее приключен³е, какое только когда-либо видѣли, потому что эти черныя привидѣн³я, появивш³яся тамъ, должны быть - и, безъ сомнѣн³я, это такъ и есть на самомъ дѣлѣ - волшебники, которые везутъ въ этой каратѣ какую-нибудь похищенную принцессу, и на мнѣ лежитъ долгъ употребить всю мою силу для исправлен³я этого зла.- Это приключен³е,- отвѣтилъ Санчо,- кажется мнѣ, будетъ еще хуже, чѣмъ приключен³е съ вѣтряными мельницами. Будьте осторожны, мой господинъ, эти привидѣн³я - монахи бенедиктинцы, а карета принадлежитъ какимъ-нибудь путешественникамъ. Остерегайтесь, повторяю я, остерегайтесь дѣлать то, что вы задумали, и пусть чертъ не соблазняетъ васъ. - Я уже тебѣ сказалъ, Санчо,- возразилъ Донъ-Кихотъ,- что ты мало понимаешь въ дѣлѣ приключен³й. То, что я сказалъ, совершенно вѣрно, и мы это увидимъ с³ю же минуту."

   Сказавъ это, онъ подвинулся впередъ и сталъ посреди дороги, которою ѣхали монахи, и, когда онъ увидалъ ихъ настолько близко къ себѣ, что ему можно было услыхать ихъ, громко сказалъ имъ: "Призраки и слуги дьявола! немедленно освободите высокихъ принцессъ, которыхъ вы силою увозите въ этой каретѣ; иначе готовьтесь принять скорую смерть, какъ справедливое возмезд³е за ваши злодѣян³я." Монахи остановились и, не менѣе удивленные наружностью Донъ-Кихота, чѣмъ его рѣчью, отвѣтили ему: "Господинъ рыцарь, мы не призраки и не слуги дьявола, а просто два монаха ордена св. Бенедикта, ѣдемъ своею дорогой и не знаемъ, сидятъ ли въ этой каретѣ высок³я принцессы или нѣтъ. - Отъ меня не отдѣлаться прекрасными словами,- снова проговорилъ Донъ-Кихотъ,- и я хорошо васъ знаю, безчестная сволочь!" И, не дожидаясь отвѣта, онъ пришпорилъ Россинанта и, съ опущеннымъ копьемъ, бросился на перваго монаха съ такою силою и стремительностью, что, не свались тотъ заранѣе съ своего мула, онъ былъ бы сброшенъ на землю съ порядочною раною, если бы не былъ даже совсѣмъ убитъ ударомъ. Другой монахъ, видя, какъ поступили съ его товарищемъ, обхватилъ ногами шею своего добраго мула и съ быстротою вѣтра помчался по полю. При видѣ монаха лежащимъ на землѣ, Санчо Панса, легко соскочивъ со своего осла, бросился съ упавшему и началъ снимать съ него платье. Между тѣмъ подбѣжали слуги двухъ монаховъ и спросили его, зачѣмъ онъ обираетъ ихъ господина. Санчо отвѣтилъ, что эта добыча принадлежитъ ему по закону, вслѣдств³е одержанной его господиномъ побѣды. Слуги, не любивш³е шутить и не понимавш³е прекрасныхъ выражен³й о добычѣ и побѣдахъ, замѣтили, что Донъ-Кихотъ удалялся для переговоровъ съ людьми, сидѣвшими въ каретѣ; поэтому они накинулись на Санчо, повалили его на землю и, вырвавъ сначала у него бороду почти до послѣдняго волоса, начали потомъ осыпать его ударами до тѣхъ поръ, пока онъ не растянулся на землѣ бездыханнымъ и безпамятнымъ. Монахъ, не теряя ни минуты, снова влѣзъ на своего мула дрожащ³й, испуганный и безъ кровинки въ лицѣ; затѣмъ, устроившись верхомъ на немъ, онъ направился къ своему товарищу, который ожидалъ его на нѣкоторомъ разстоян³и, посматривая, что произойдетъ изъ этой внезапной суматохи; и оба они, не желая ожидать конца приключен³я, поѣхали дальше своею дорогою, творя крестныя знамен³я чаще, чѣмъ если бы за ними по пятамъ гнался дьяволъ.

   Что-же касается Донъ-Кихота, то онъ вступилъ въ разговоръ, какъ уже сказано, съ дамой въ каретѣ; онъ сказалъ ей; "Ваша красота, сеньора, можетъ отнынѣ располагать собою по своему желан³ю, ибо тамъ валяется теперь во прахѣ гордость вашихъ похитителей, ниспровергнутая этой грозной рукой. И чтобы вамъ избѣжать затруднен³я въ угадыван³и имени вашего избавителя, знайте, что я Донъ-Кихотъ Ламанчск³й, странствующ³й рыцарь, плѣненный несравненно-прекрасной доньей Дульцинеей Тобозской. И въ вознагражден³е за услугу, оказанную мною вамъ, я прошу у васъ только одного, это - отправиться въ Тобозо, представиться отъ меня этой дамѣ и разсказать ей все, что я совершилъ для вашего освобожден³я." Всю эту рѣчь Донъ-Кихота слышалъ одинъ изъ всадниковъ, сопровождавшихъ карету. Это былъ бискаецъ. Видя, какъ, вмѣсто того, чтобы отпустить карету въ путь, нашъ герой приказываетъ дамамъ немедленно отправиться въ Тобозо,- бискаецъ подошелъ къ Донъ-Кихоту, схватилъ его копье и грубымъ, не то кастильскимъ, не то бискайскимъ языкомъ, сказалъ ему: "Уходи, рыцарь, что ты пристаешь? клянусь Богомъ, создавшимъ меня, если ты не отпустишь кареты, то такъ не вѣрно, какъ то, что я бискаецъ, быть тебѣ мертвымъ." Донъ-Кихотъ понялъ его очень хорошо и съ изумительнымъ хладнокров³емъ отвѣтилъ. "Если бы ты былъ рыцаремъ, на котораго ты ни мало по похожъ, низкая тварь, то я бы наказалъ твою дерзость и грубость." На это бискаецъ возразилъ: "Я - не рыцарь? Клянусь Богомъ, никогда христ³анинъ не лгалъ больше этого. Если ты бросишь копье и вытащищь свой мечъ, то скоро узнаешь это, когда полетишь ко всѣмъ чертямъ. Бискаецъ на сушѣ, гидальго на морѣ, гидальго - чертъ знаетъ, а ты лжешь, если говоришь иначе.

   - Это мы посмотримъ, отвѣчалъ Донъ-Кихотъ. И, бросивъ копье на землю, онъ обнажаетъ свой мечъ, беретъ щитъ и устремляется на бискайца съ твердымъ намѣрен³емъ умертвить его.

   Бискаецъ, видя его приближен³е, хотѣлъ-было соскочить со своего плохого наемнаго мула, на котораго онъ не могъ положиться; но успѣлъ только обнажить свой мечь. Къ своему счастью, находясь вблизи кареты, онъ имѣлъ возможность схватить одну подушку, которая и послужила ему щитомъ. Вслѣдъ за тѣмъ они бросились другъ на друга, какъ будто они были смертельными врагами. Присутствовавш³е хотѣли было разнять ихъ; но это оказалось невозможнымъ, такъ какъ бискаецъ клялся на своемъ странномъ языкѣ, что если будутъ мѣшать поединку, то онъ убьетъ и госпожу свою и всякаго, кто осмѣлился бы вступиться. Дама въ каретѣ, одновременно и удивленная и испуганная всѣмъ ею видѣннымъ, приказала кучеру свернуть немного въ сторону и на нѣкоторомъ разстоян³и стала смотрѣть на страшную встрѣчу.

   Въ этой битвѣ бискаецъ обрушился такимъ свирѣпымъ ударомъ меча на плечо Донъ-Кихота, что, не прикройся послѣдн³я щитомъ, онъ былъ бы разсѣченъ до самаго пояса. Донъ-Кихотъ, почувствовавъ тяжесть этого удара, издалъ громк³й крикъ и сказалъ: "О, владычица моей души, Дульцинея, цвѣтъ красоты, помогите вашему рыцарю, который, желая угодить вамъ, какъ вы того заслуживаете, находится въ такой крайности." Произнести эти слова, сжать мечъ, прикрыться щитомъ и напасть на бискайца - было дѣломъ одного момента; онъ былъ убѣжденъ, что все зависѣло отъ единственнаго удара. Бискаецъ уже по одному виду, съ какимъ приближался его противникъ, угадалъ его ярость и рѣшился употребить тотъ же пр³емъ, какой употребилъ Донъ-Кихотъ; поэтому онъ ожидалъ его, хорошо прикрывшись своей подушкой, но повернуть мула ему не удалось ни на ту, ни на другую сторону, такъ какъ бѣдное животное; измученное усталостью и мало привычное къ подобнаго рода потѣхамъ, было не въ силахъ сдѣлать ни одного шага. И вотъ, какъ уже было сказано, Донъ-Кихотъ бросился съ поднятымъ мечемъ на благоразумнаго бискайца, рѣшившись разрубить его пополамъ, бискаецъ же ожидалъ его съ обнаженнымъ мечемъ и подъ прикрыт³емъ подушки. Всѣ присутствовавш³е въ страхѣ и съ любопытствомъ ожидали исхода этихъ ужасныхъ ударовъ. Дама, сидѣвшая въ каретѣ, и ея служанки возсылали тысячи молитвъ и давали тысячи обѣтовъ наиболѣе уважаемымъ иконамъ и наиболѣе извѣстнымъ церквамъ Испан³и, моля Бога защитить ихъ оруженосца и освободить ихъ самихъ отъ опасности... Но, къ несчаст³ю, на этомъ самомъ мѣстѣ авторъ этой истор³и оставляетъ битву нерѣшенной и въ свое извинен³е говоритъ, что относительно этихъ подвиговъ Донъ-Кихота онъ не нашелъ никакихъ другахъ письменныхъ свидѣтельствъ, кромѣ того, что было имъ уже разсказано. Однако другой авторъ этого сочинен³я не хотѣлъ вѣрить тому, чтобы такая любопытная истор³я могла быть поглощена рѣкою забвен³я и чтобы у лучшихъ умовъ Ламанчи не хватило заботливости сохранить въ своихъ архивахъ и книгохранилищахъ рукописи, разсказывающ³я объ этомъ славномъ рыцарѣ. Вотъ эта, именно, мысль и не позволяла ему терять надежду отыскать конецъ этой занимательной истор³и и, дѣйствительно, онъ нашелъ этотъ конецъ - какимъ способомъ, это будетъ сообщено во второй части.

  

   Мы оставили въ первой части этой истор³и мужественнаго бискайца и славнаго Донъ-Кихота съ обнаженными и поднятыми мечами, готовыхъ обрушиться другъ на друга двумя такими яростными ударами острой стали, что, нанеси они ихъ полностью, они разрубили бы другъ друга сверху до низу и открылись бы пополамъ подобно двумъ разрѣзаннымъ яблокамъ, но именно на этомъ то опасномъ мѣстѣ мы о видимъ эту интересную истор³ю оставшейся безъ продолжен³я; точно обрѣзанную, при чемъ авторъ даже не указалъ намъ, гдѣ бы можно было найти ея продолжен³е. Это причинило мнѣ большое огорчен³е: удовольств³е, полученное отъ немногаго прочитаннаго, смѣнилось неудовольств³емъ, когда я представилъ себѣ, какъ будетъ мнѣ, трудно разыскать недостающее такому интересному повѣствован³ю. Тѣмъ неменѣе, мнѣ казалось невозможнымъ и несогласнымъ, со всѣми добрыми обычаями, чтобы для такого храбраго рыцаря не осталось какого-нибудь мудреца, который бы возложилъ на себя обязанность описать его изумительные подвиги: въ этомъ не ощущалъ недостатка ни одинъ изъ странствующихъ рыцарей, про которыхъ народъ говоритъ, что они отправляются на свои приключен³я, и каждому изъ такихъ рыцарей всегда такъ кстати случалось имѣть одного для двухъ мудрецовъ, описывавшихъ не только всѣ его дѣла и тѣлодвижен³я, но выслѣживавшихъ даже его самыя незначительныя и пустыя мысли, какъ-бы глубоко онѣ не были спрятаны. Не могъ-же такой доблестный рыцарь быть настолько несчастливымъ, чтобы на имѣть того, что въ такой широкой степени было дано Платиру и ему подобнымъ. Поэтому не могъ-ли я допустить, что истор³я была нарѣзана на куски и искалѣчена, и вину въ этомъ приписать злобѣ всепожирающаго и всеистребляющаго времени, уничтожившаго или скрывшаго и эту истор³ю. Кромѣ того я говорилъ себѣ, такъ какъ между книгами нашего героя нашлись и, так³я современныя, какъ Средства, противъ ревности и Генаресск³е нимфы, и пастухи, то истор³я его должна быть тоже современной и, даже, если предположить, что она не была написана, ее все-таки можно возстановить, пользуясь воспоминан³ями жителей его деревни и окрестной страны.

   Эта мысль не переставала занимать меня, и я горѣлъ самымъ сильнымъ желан³емъ узнать цѣликомъ жизнь и чудесные подвиги нашего славнаго испанца Донъ-Кихота Ламанчскаго, свѣточа и зеркала ламанчскаго рыцарства, перваго въ нашъ вѣкъ и въ эти бѣдственныя времена избравшаго для себя призван³е странствующаго рыцаря, перваго давшаго обѣтъ исправлять несправедливости, помогать вдовамъ, защищать дѣвицъ,- даже такихъ дѣвицъ, которыя верхомъ на лошади, съ хлыстомъ въ рукѣ и со всею тяжестью и неудобствомъ своей дѣвственности, разгуливали по горамъ и долинамъ, такъ что, если, даже, какой-нибудь вѣроломный рыцарь, или вооруженный негодяй, или громадный великанъ и не употребляли надъ ними насил³я, то все-таки такая дѣвица подъ конецъ восьмидесяти лѣтъ жизни, не проведя ни одной ночи подъ крышею, сходила въ могилу такою же цѣломудренною, какъ и родившая ее махъ. Я говорю, что въ этомъ отношен³и и во многихъ другихъ нашъ великодушный Донъ-Кихотъ достоинъ великихъ и вѣчныхъ похвалъ; нельзя отказать въ нихъ и мнѣ самому за весь тотъ трудъ, который я предпринялъ для разыскан³я конца этой занимательной истор³и, принимая, впрочемъ, въ соображен³е, что, если бы небо, судьба и обстоятельства не пришли мнѣ на помощь, то м³ръ лишился бы пр³ятнаго времяпровожден³я, которое теперь въ течен³е почти двухъ часовъ доступно всякому, кто только пожелаетъ прочесть эту истор³ю со вниман³емъ. Вотъ какимъ образомъ сдѣлалъ я это открыт³е:

   Находясь однажды въ Толедо, на улицѣ Алькалы, я увидѣлъ мальчика, продававшаго старыя бумаги торговцу шелковыми товарами. Я всегда питалъ истинную страсть къ чтен³ю, такъ что съ удовольств³емъ сталъ-бы собирать клочки бумагъ, выброшенныхъ на улицу. Я читалъ ихъ, побуждаемый моей природной склонностью, я взялъ одну изъ тетрадей, которыя продавалъ мальчикъ, и увидалъ, что буквы были на ней арабск³я. Узнать-то я ихъ узналъ, но прочитать ихъ я былъ, все-таки, не въ состоян³и, а потому сталъ посматривать по сторонамъ - нѣтъ ли по близости какого-нибудь объиспанившагося мориска, который съумѣлъ-бы прочитать ихъ мнѣ; найти такого толмача стоило мнѣ небольшого труда, такъ какъ, еслибы мнѣ понадобился таковой даже для болѣе уважаемаго и болѣе древняго языка, то и тогда я, навѣрное, нашолъ бы желаемое. {Сервантесъ намекаетъ на множество евреевъ въ Толедо.} И вотъ, когда случай привелъ мнѣ одного, я сообщилъ ему о своемъ желан³и, вручивъ книгу. Онъ открылъ ее посрединѣ, почиталъ одну минуту и разсмѣялся. Я спросилъ его, чему онъ смѣется. "Надъ однимъ примѣчан³емъ,- сказалъ онъ - которое сдѣлано на поляхъ этой книги". Я попросилъ его прочитать вслухъ это примѣчан³е. Онъ, все еще смѣясь, продолжалъ: "Вотъ что написано на поляхъ:. "Эта Дульцинея Тобозская, о которой такъ часто упоминается въ этой истор³и, была, говорятъ, первой мастерицей солить свиней между всѣми женщинами Ламанчи". Когда я услыхалъ имя Дульцинеи Тобозской, я былъ пораженъ; такъ какъ немедленно-же вообразилъ, что эти бумаги содержатъ истор³ю Донъ-Кихота. Подъ вл³ян³емъ этой мысли, я сталъ настоятельно проситъ мориска прочесть мнѣ заглав³е, и онъ, въ угоду мнѣ, переводя прямо съ арабскаго на кастильск³й, сказалъ, что эта тетрадь начинается такъ: истор³я Донъ-Кихота Ламанчскаго, написанная арабскимъ историкомъ Сидъ Гамедомъ Бенъ-Энгели. Мнѣ потребовалось не малое благоразум³е, чтобы скрыть радость, которую я испыталъ, услыхавъ заглав³е произведен³я. Я вырвалъ его изъ рукъ торговца шелкомъ и купилъ всѣ эти старыя бумаги у ребенка за полреала; но, еслибы у него хватило ума догадаться, какъ сильно я желаю ихъ пр³обрѣсти, онъ могъ бы воспользоваться этимъ и нажить отъ продажи ихъ болѣе шести реаловъ.

   Поспѣшно уйдя оттуда вмѣстѣ съ морискомъ, я ввелъ его за ограду собора и тамъ просилъ его перевести мнѣ по-кастильски всѣ эти тетради или, по крайней мѣрѣ, имѣющ³я отношен³е къ Донъ-Кихоту, обѣщая уплатить ему за эту работу, сколько онъ пожелаетъ. Онъ удовольствовался тѣмъ, что попросилъ полтора пуда изюма и четыре четверика пшеницы и далъ слово мнѣ перевести тетради, насколько возможно, вѣрно и быстро. Я-же, чтобы еще болѣе облегчить дѣло и не упустить изъ рукъ такой драгоцѣнной находки, увелъ мориска къ себѣ, гдѣ онъ менѣе, чѣмъ въ шесть недѣль, перевелъ всю истор³ю такъ, какъ она разсказана здѣсь.

   Въ первой тетради съ замѣчательною вѣрностью изображена битва Донъ-Кихота съ бискайцемъ; оба они находятся въ томъ положен³и, въ какомъ ихъ оставила истор³я,- съ подмятыми мечами и закрывшихся одинъ - щитомъ, другой - подушкой. Мулъ бискайца былъ нарисованъ съ такою вѣрностью, что на разстоян³и мушкетнаго выстрѣла въ немъ можно-было бы узнать наемнаго мула. Подъ ногами бискайца были написаны слова: Донъ-Санчо-де-Аспейт³а, такъ, вѣроятно, было его имя; у ногъ Россинанта можно было прочитать: Донъ-Кихотъ. Россинантъ былъ чудесно представленъ,- такой длинный, неуклюж³й, тонк³й и худой, съ сильно выдавшимся крестцомъ и чахлой шеей, что своимъ видомъ онъ ясно свидѣтельствовалъ, какъ справедляво и удачно далъ ему его господинъ назван³е Россинанта. Около него находился Санчо Панса, придерживавш³й за недоуздокъ своего осла; у ногъ его была видна надпись, гласившая: Санчо Санкасъ, каковое имя происходило, вѣроятно, оттого, что онъ, какъ представлялъ его рисунокъ, имѣлъ толстый животъ, короткое тѣло, слабыя и кривыя ноги; это объясняетъ прозвища Панса и Санкасъ, которыя истор³я даетъ ему поперемѣнно.

   Можно было-бы отмѣтить еще нѣсколько мелкихъ подробностей; но онѣ имѣютъ мало значен³я и не прибавляютъ ничего къ истинности этой истор³и, то есть ея главному достоинству, ибо разсказъ не можетъ быть плохъ, если онъ только вѣренъ. Если и можетъ возникнуть какое-либо сомнѣн³е въ его искренности, такъ развѣ только то, что авторъ его - арабъ, а люди этой породы пользуются плохимъ довѣр³емъ, но въ этомъ отношен³и, вслѣдств³е ненависти, которую они къ намъ питаютъ, писателя можно заподозрить скорѣе въ замалчиван³и происшедшаго, чѣмъ въ томъ, что онъ перешелъ границы дѣйствительности. Таково, признаюсь, мое мнѣн³е; потому что, когда онъ могъ бы и долженъ-бы былъ распространяться въ похвалахъ такому славному рыцарю, онъ, очевидно, обходитъ ихъ молчан³емъ; это - нехорошо, вообще, и еще хуже, если это дѣлается намѣренно, такъ какъ историки должны быть правдивы, точны и свободны отъ всякаго пристраст³я; ни личный интересъ, ни страхъ; ни ненависть, мы дружба не должны уклонять ихъ съ пути истины, ибо истина есть мать истор³и - соперницы времени, хранилища человѣческихъ дѣян³й, свидѣтельницы прошедшаго, примѣра настоящему, поучен³я будущему. Я знаю, что здѣсь найдутъ все, что только можно пожелать отъ самой пр³ятной истор³и; если же чего-либо хорошаго и недостаетъ въ ней, то въ этомъ слѣдуетъ, по моему мнѣн³ю, обвинять скорѣе собаку - автора, {Такими назван³ями награждали другъ друга испанцы и мавры.} чѣмъ безплодность сюжета. Затѣмъ, согласно переводу, вторая часть начинается такимъ образомъ.

   При видѣ острыхъ мечей, поднятыхъ въ воздухѣ двумя храбрыми и разъяренными противниками, всяк³й сказалъ бы, что сражающ³еся грозятъ небу, землѣ и преисподней,- столько было могущества и рѣшимости въ ихъ позахъ! Первымъ нанесъ ударъ пылк³й бискаецъ и ударилъ съ такой силой и яростью, что, не уклонись его мечь съ своего пути, этого одного удара было-бы достаточно, чтобы положить конецъ страшной битвѣ и всѣмъ приключен³ямъ нашего рыцаря. Но счастливая звѣзда послѣдняго, сохранявшая его для болѣе важныхъ дѣлъ, отвратила мечъ его противника, успѣвш³й только задѣть лѣвое плечо, и единственный вредъ, который онъ причинилъ, состоялъ въ томъ, что онъ лишилъ вооружен³я всю эту сторону, захвативъ по дорогѣ добрый кусокъ шлема и половину уха; все это съ страшнымъ громомъ упало на землю. Велик³й Боже! кто можетъ разсказать, какою яростью исполнилось сердце сына Ламанчи, когда онъ это увидалъ! Съ меня довольно только сказать, что онъ снова поднялся на стременахъ и, сжавъ покрѣпче обѣими руками свой мечъ, съ такой яростью обрушился на бискайца, ударивъ его сразу и по подушкѣ и по головѣ, что, не смотря на свою крѣпкую защиту, бѣдняку показалось, будто цѣлая гора обвалилась на него. Кровь хлынула у него изъ носа, рта и ушей; онъ былъ уже готовъ, повидимому, упасть съ мула и, неминуемо, упалъ-бы, еслибы не обвилъ руками шеи животнаго. Но, все-таки, ноги его выскочили изъ стремянъ, затѣмъ и руки разжались, а мулъ, испуганный этимъ страшнымъ ударомъ, побѣжалъ по полю и, послѣ трехъ или четырехъ скачковъ, повалился вмѣстѣ съ своимъ всадникомъ.

   Донъ-Кихотъ наблюдалъ все это съ величайшимъ хладнокров³емъ, когда же онъ увидѣлъ, что его противникъ упалъ, онъ соскочилъ съ коня, быстро подошелъ къ упавшему и, приставивъ остр³е копья между его глазъ, предлагалъ ему сдаться, въ противномъ случаѣ угрожая отрубить ему голову. Бискаецъ, совсѣмъ разбитый, не могъ отвѣтить ни одного слова и ему пришлось бы очень плохо - настолько Донъ-Кихотъ былъ ослѣпленъ гнѣвомъ - но дамы, которыя сидѣли въ каретѣ и смотрѣли на бой, ежеминутно готовыя упасть въ обморокъ, подбѣжали къ рыцарю и, осыпая его великими похвалами, стали умолять его сжалиться и, изъ любви къ нимъ, пощадить жизнь ихъ оруженосцу. На это Донъ-Кихотъ, со значительною важностью и велич³емъ, отвѣтилъ: "Конечно, благородныя и прекрасныя дамы, я буду счастливъ сдѣлать то, чего вы требуете, но только подъ однимъ услов³емъ: пусть этотъ рыцарь даетъ мнѣ обѣщан³е отправиться въ деревню Тобозо и отъ моего имени представиться несравненной доньѣ Дульцинеѣ, которая можетъ располагать имъ, какъ ей будетъ угодно". Дрожащ³я и огорченныя дамы, не пытаясь даже объяснить себѣ, чего желалъ Донъ-Кихотъ, и не спрашивая, кто эта Дульцинея, обѣщали нашему герою, что ихъ оруженосецъ въ точности исполнитъ все то, что будетъ приказано ему рыцаремъ. "Въ такомъ случаѣ,- произнесъ Донъ-Кихотъ,- полагаясь на ваше слово, я согласенъ даровать ему жизнь, хотя онъ вполнѣ заслужилъ смерть".

  

   Спустя нѣкоторое время Санчо Панса, съ которымъ не совсѣмъ вѣжливо обошлись слуги монаховъ, поднялся и, наблюдая съ большимъ вниман³емъ битву своего господина Донъ-Кихота, отъ всего сердца молилъ Бога даровать ему побѣду, чтобы его господинъ этой побѣдой могъ пр³обрѣсти какой-нибудь островъ и губернаторомъ этого острова, согласно своему обѣщан³ю, сдѣлать его, Санчо. Увидя потомъ, что поединокъ окончился и господинъ его собирается снова сѣсть на Россинанта, онъ подбѣжалъ поддержать ему стремя; но, прежде чѣмъ пустить его сѣсть, онъ сталъ передъ нимъ на колѣни, попросилъ у него руку и поцѣловалъ ее со словами: "Соблаговолите, ваша милость, мой добрый господинъ Донъ-Кихотъ, дать мнѣ управлен³е островомъ, завоеваннымъ вами въ этой жестокой битвѣ; какъ бы великъ онъ ни былъ, я чувствую въ себѣ достаточно силы, чтобы управлять имъ такъ хорошо, какъ никто не управлялъ никакимъ островомъ во всемъ м³рѣ". Донъ Кихотъ отвѣтилъ на это: "Подожди, другъ Санчо, это приключен³е не изъ тѣхъ, въ которыхъ завоевываются острова, это только - одна изъ встрѣчъ, обыкновенныхъ на большихъ дорогахъ,- встрѣчъ, изъ которыхъ можно извлечь только ту выгоду, что разобьешь себѣ голову и потеряешь ухо. Но вооружись терпѣн³емъ, намъ представятся еще друг³я приключен³я, благодаря которымъ я буду имѣть возможность сдѣлать тебя не только губернаторомъ, но чѣмъ-нибудь получше". Санчо съ живостью поблагодарилъ Донъ-Кихота и снова поцѣловалъ его руку и низъ кирассы; онъ помогъ ему влѣзть на Россинанта, самъ взобрался на своего осла и послѣдовалъ за господиномъ, который, позабывъ думать о дамахъ въ каретѣ, быстро поскакалъ и вскорѣ въѣхалъ въ лѣсъ, находивш³йся неподалеку.

   Санчо старался поспѣвать за нимъ во всю прыть его осла; но Россинантъ бѣжалъ такъ быстро, что нашъ оруженосецъ скоро отсталъ и потому былъ принужденъ крикнуть своему господину, чтобы онъ его подождалъ. Донъ-Кихоть попридержалъ тогда Россинанта и дождался, пока къ нему не присоединился его отставш³й оруженосецъ. Этотъ-же, подъѣхавши, сказалъ ему: "Мнѣ кажется, господинъ, съ нашей стороны было бы очень благоразумно укрыться гдѣ-нибудь въ церкви, потому что вы такъ нехорошо поступили съ человѣкомъ, съ которымъ у васъ произошелъ бой, что онъ, пожалуй, вздумаетъ сообщить объ этомъ святой германдадѣ и посадить насъ въ тюрьму. А право, если это случится, то намъ придется порядкомъ похлопотать, прежде чѣмъ удается выйти изъ тюрьмы.

   - Молчи - ты, - сказалъ Донъ-Кихотъ,- гдѣ ты это видѣлъ, или читалъ, чтобы странствующ³й рыцарь былъ привлекаемъ къ суду, какое-бы количество смертоуб³йствъ онъ ни совершилъ? - Я не знаю за собой никакихъ смертоуб³йствъ, - отвѣчалъ Санчо,- и во всю мою жизнь никто не могъ упрекнуть меня въ этомъ. Только я знаю хорошо, что тѣмъ, которые дерутся въ странѣ, приходится имѣть дѣло со святой германдадой, что я и хочу сказать.- Ну, такъ не безпокойся, мой другъ,- отвѣтилъ Донъ-Кихотъ,- я вырву тебя, если будетъ нужно не только изъ рукъ святой германдады, а даже изъ рукъ самихъ филистимлянъ. Но скажи мнѣ; видалъ ли ты во всю свою жизнь, въ цѣлой вселенной, болѣе храбраго рыцаря, чѣмъ я? Читалъ ли ты въ какихъ-нибудь истор³яхъ про кого-нибудь другого, у котораго было-бы больше стремительности въ нападен³и, больше твердости въ битвѣ, больше быстроты наносить удары и больше ловкости сбрасывать противника съ лошади? - По правдѣ сказать вамъ,- отвѣтилъ Санчо,- я никогда не читалъ никакой истор³и по той причинѣ, что не умѣю ни читать, ни писать; но осмѣлюсь сказать вамъ, что во всю мою жизнь я не служилъ болѣе отважному господину, и молю Бога, чтобы Онъ не допустилъ васъ поплатиться за свою отвагу такъ, какъ я только что говорилъ. Но теперь я посовѣтовалъ бы вашей милости перевязать ваше ухо, потому что изъ него сильно течетъ кровь. У меня есть въ сумкѣ корп³я и бѣлая мазь. - Все это было бы излишнимъ, если бы я позаботился заранѣе приготовить банку бальзама Фьерабраса,- сказалъ Донъ-Кихотъ, - достаточно было-бы одной капли его, чтобы сберечь и время и лѣкарства. - Что это за банка и что за бальзамъ? - спросилъ Санчо. - Это такой бальзамъ, - отвѣтилъ Донъ-Кихотъ,- рецептъ его остался у меня въ памяти,- имѣя который нѣтъ надобности бояться ни смерти, ни смертельной раны. Поэтому, когда я его приготовлю и отдамъ тебѣ на хранен³е, ты долженъ дѣлать только одно: если ты увидишь, что въ какой нибудь битвѣ меня перерубили пополамъ, какъ это много разъ бывало, то поспѣши подобрать упавшую на землю часть моего тѣла и, пока еще не запеклась кровь, приставь эту частъ, насколько возможно, ровнѣе къ другой половинѣ, которая осталась въ сѣдлѣ, заботясь при этомъ, чтобы обѣ части тѣла пришлись другъ къ другу какъ можно плотнѣе; затѣмъ ты мнѣ дашь выпить только два глотка этого бальзама, и послѣ этого опыта я предстану предъ тобою свѣжѣе, чѣмъ роза. - Если это такъ, - проговорилъ Санчо,- то я съ этой минуты отказываюсь отъ губернаторства на обѣщанномъ островѣ и въ награду за мои добрыя и многочисленныя заслуги желаю только, чтобы ваша милость дали мнѣ рецептъ этой чудесной жидкости; я думаю, что она вездѣ будетъ стоить, по крайней мѣрѣ, два реала за унц³ю, а въ такомъ случаѣ мнѣ больше ничего не надобно, чтобы порядочно и безъ заботъ прожить всю жизнь. Но вопросъ въ томъ - дорого-ли будетъ стоить приготовить побольше этой жидкости? - Менѣе чѣмъ на три реала,- сказалъ Донъ-Кихотъ,- этого бальзама можно приготовитъ болѣе трехъ пинтъ. - Велик³й Боже! - воскликнулъ Санчо,- что-же вашей милости мѣшаетъ сдѣлать его и научить меня этому? - Погоди, другъ, отвѣтилъ Донъ-Кихотъ,- я надѣюсь научить тебя многимъ другимъ секретамъ и осчастливить многими другими милостями, теперь-же помоги мнѣ полѣчиться, потому что это ухо причиняетъ мнѣ больше страдан³й, чѣмъ я бы желалъ".

   Санчо вынулъ изъ сумки корп³ю и мазь. Но едва Донъ-Кихотъ замѣтилъ свой разбитый шлемъ, онъ едва не потерялъ разсудка; положивъ руку на мечъ и поднявъ глаза къ небесамъ, онъ воскликнулъ: "На четырехъ Евангел³яхъ я на какомъ угодно мѣстѣ въ нихъ приношу клятву Творцу всей вселенной вести жизнь такую, какую велъ велик³й маркизъ Мантуанск³й, когда онъ поклялся отмстить за смерть своего племянника Бальдовиноса, то есть не ѣсть хлѣба со скатерти, не любезничать съ женщиной и отказаться отъ многаго другого (чего я сейчасъ не могу припомнить, но я подразумѣваю все это въ моей клятвѣ) до тѣхъ поръ, пока не произведу страшнаго мщен³я надъ тѣмъ, кто причинилъ мнѣ такое поврежден³е". Услыхавъ это, Санчо сказалъ ему: "Обратите вниман³е, ваша милость, господинъ Донъ-Кихотъ, на то, что, если рыцарь исполнитъ данное вами ему поручен³е, отправившись представиться госпожѣ Дульцинеѣ Тобозской, то онъ тѣмъ заплатятъ вамъ свой долгъ и не будетъ заслуживать болѣе никакого наказан³я, если только, конечно, онъ не совершитъ новаго проступка. - Ты замѣтилъ это очень разумно и, какъ нельзя лучше, указалъ на затруднен³и,- отвѣтить Донъ-Кихотъ; и потому я уничтожаю мою клятву въ томъ, что касается мщен³я виновному; но повторяю и подтверждаю ее снова относительно упомянутаго мною образа жизни, который я буду вести до тѣхъ поръ, пока не отниму у какого-нибудь рыцаря другого шлема, такого-же прочнаго и прекраснаго. И не думай, Санчо, что я говорю это на вѣтеръ, нѣтъ! въ этомъ я даже не лишенъ образца, потому что точь въ точь также произошло со шлемомъ Мамбрина, стоившимъ такъ дорого Сакрипану. - Э, господинъ мой,- возразилъ Санчо,- пошлите вы къ черту всѣ эти клятвы, такъ же вредныя для здоровья, какъ и стѣснительныя для совѣсти. Скажите мнѣ, пожалуйста, что будемъ дѣлать мы въ томъ случаѣ, если мы, какъ нарочно, не встрѣтимъ человѣка, наряженнаго въ шлемъ? Будете-ли вы тогда исполнять вашу клятву, несмотря на мног³я непр³ятности и неудобства, какъ, напримѣръ,- спать совсѣмъ одѣтымъ, не спать въ жиломъ мѣстѣ, и тысячу другихъ наказан³й, содержащихся въ клятвѣ этого стараго безумца маркиза Мантуанскаго, которую ваша милость хотите теперь подтвердить? Подумайте только, прошу васъ, что этими дорогами не ѣздятъ вооруженные люди, а только погонщики муловъ да ямщики, которые не только не носятъ шлемовъ, но даже никогда и не видали этого рода головного убора,

   - Ты въ этомъ ошибаешься,- возразилъ Донъ-Кихотъ,- потому что не проѣдемъ мы и двухъ часовъ по этимъ перекрещивающимся дорогамъ, какъ увидимъ вооруженныхъ людей болѣе, чѣмъ передъ замкомъ Альбраки, въ войнѣ за прекрасную Алгелику. - Тогда впередъ и пусть будетъ такъ! - сказалъ Санчо,- пусть будетъ угодно Богу, чтобы все шло такъ хорошо, и чтобы поскорѣе наступила та минута, когда будетъ завоеванъ этотъ островъ, стоивш³й мнѣ такъ дорого,- хотя-бы я умеръ отъ радости при этомъ!

   - Я уже сказалъ тебѣ, Санчо, чтобы ты не безпокоился объ этомъ; допустимъ даже, что мы не найдемъ острова, то вотъ тебѣ, напримѣръ, королевство Динамаркское или Собрадисское, которыя точно созданы для тебя, какъ кольцо для пальца; они тебѣ тѣмъ болѣе подходящи, что расположены на твердой землѣ. Но оставимъ это до поры до времени. Посмотри въ сумкѣ, нѣтъ-ли у тебя чего-нибудь поѣсть, а потомъ мы отправимся на поиски какого-нибудь замка, гдѣ бы мы могли провести ночь и приготовить этотъ бальзамъ, о которомъ я тебѣ говорилъ; потому что, право, это ухо причиняетъ мнѣ жесток³я страдан³я. - У меня есть одна луковица, немного сыру и, не знаю, сколько-то черствыхъ корокъ хлѣба,- сказалъ Санчо,- но эти блюда, пожалуй, не годятся для такого храбраго рыцаря, какъ вы.

   - Какая глупость! - воскликнулъ Донъ-Кихотъ. - Знай, Санчо, что не ѣсть по цѣлому мѣсяцу составляетъ славу странствующихъ рыцарей; когда же они ѣдятъ, то довольствуются тѣмъ, что найдутъ подъ рукой. Если бы ты прочиталъ столько истор³й, сколько я, то ты-бы не сомнѣвался въ этомъ. Я прочиталъ ихъ тысячи, и ни въ одной изъ нихъ я не встрѣчалъ упоминан³я, чтобы странствующ³е рыцари ѣли, кромѣ рѣдкихъ случаевъ и нѣсколькихъ великолѣпныхъ праздниковъ, даваемыхъ въ честь ихъ, чаще-же они питались однимъ воздухомъ. И хотя не слѣдуетъ думать, чтобы она могли жить, не ѣвши и не удовлетворяя другихъ естественныхъ надобностей, потому что вѣдь все-таки они были так³е-же люди, какъ и мы, но отсюда слѣдуетъ заключитъ, что, находясь по обыкновен³ю среди пустыней и лѣсовъ и не имѣя при томъ повара, они для своихъ обыденныхъ обѣдовъ удовольствовались такими-же грубыми кушаньями, как³я ты мнѣ предлагаешь сейчасъ. Поэтому, другъ мой Санчо, не огорчайся тѣмъ, что доставляетъ мнѣ удовольств³е, и не пытайся передѣлать м³ръ и измѣнить древн³е обычаи странствующаго рыцарства. - Прошу извинен³я,- отвѣтилъ Санчо,- не умѣя ни читать, ни писать, какъ я уже вамъ сказалъ, я не могъ пр³обрѣсти познан³й въ правилахъ рыцарскихъ занят³й; но съ этихъ поръ я буду снабжать сумку всякаго рода сухими плодами для вашей милости, какъ рыцаря; для себя-же, такъ какъ я не рыцарь, я буду припасать друг³е, болѣе существенные предметы. - Я не говорю того, Санчо,- возразилъ Донъ-Кихотъ,- будто-бы странствующ³е рыцаря были обязаны не ѣсть ничего, кромѣ плодовъ, о которыхъ я тебѣ говорилъ; я сказалъ только, что ихъ обычная пища должна состоять изъ плодовъ и нѣкоторыхъ растущихъ на полѣ травъ, которыя они умѣли распознавать и которыя я тоже знаю. - Это очень полезно,- сказалъ Санчо,- знать так³я травы и, если я не ошибаюсь, такое знан³е пригодится намъ не одинъ разъ". Послѣ этого, онъ вытащилъ изъ сумки все, что, по его словамъ, у него было, и оба вмѣстѣ мирно занялись ѣдой. Но, такъ какъ на ночь имъ желалось отыскать ночлегъ, то они торопились поскорѣе покончить съ своимъ сухимъ и бѣднымъ ужиномъ. Затѣмъ они сѣли опятъ на своихъ животныхъ и поспѣшили отыскать какое-нибудь жилище засвѣтло; но, когда они подъѣхали къ шалашамъ пастуховъ козъ, солнце уже, скрылось, а съ нимъ вмѣстѣ скрылась и ихъ надежда найти то, чего они искали. Поэтому они и рѣшили здѣсь провести ночь. Насколько велика была досада Санчо, когда имъ не удалось найти жилого мѣста, настолько же сильную радость испытывалъ его господинъ при мысли о возможности спать подъ открытымъ небомъ, потому что, въ глазахъ Донъ-Кихота, каждый случай такого рода являлся какъ-бы новымъ актомъ воздержан³я, облегчавшимъ для него испытан³я въ орденѣ странствующаго рыцарства.

  

   Пастухи оказали Донъ-Кихоту хорош³й пр³емъ; Санчо, пристроивъ поудобнѣе Россинанта и своего осла, направился тоже къ нимъ, соблазненный запахомъ, который издавали нѣсколько кусковъ козьяго мяса, варивш³еся въ котелкѣ на огнѣ. Онъ хотѣлъ-было немедленно-же освѣдомиться, сварилось-ли мясо настолько, чтобы можно было отправить его изъ котелка въ желудокъ; но этого онъ не успѣлъ сдѣлать, потому что пастухи сняли уже котелокъ съ огня. Они постлали на землю нѣсколько бараньихъ кожъ, старательно собрали свой простой ужинъ и очень гостепр³имно пригласили двухъ пришельцевъ раздѣлить его съ ними. Всѣ они - компан³я состояла изъ шестерыхъ - сѣли, поджавъ ноги, вокругъ кожъ, попросивъ сначала со своею деревенскою вѣжливостью Донъ-Кихота сѣсть на деревянное корыто, опрокинутое ими для того, чтобы оно могло служить сидѣньемъ. Донъ-Кихотъ сѣлъ и Санчо-же сталъ сзади него, чтобы подавать ему пить изъ простой роговой чаши. Его господинъ, увидавъ, что онъ стоитъ, сказалъ ему: "Чтобы ты видѣлъ, Санчо, как³я преимущества заключаетъ въ себѣ странствующее рыцарство, и насколько всяк³й, по какому-либо праву, принадлежащ³й къ нему, достоинъ почестей и уважен³я, - я хочу, чтобы ты сѣлъ рядомъ со мною и, въ обществѣ этихъ добрыхъ людей, представлялъ одно со мною, твоимъ хозяиномъ и природнымъ господиномъ, чтобы ты ѣлъ съ одного блюда со мною и пилъ изъ той-же чаши, изъ которой пью я; ибо о странствующемъ рыцарствѣ можно сказать точь въ точь тоже самое, что о любви, которая равняетъ всѣхъ и всѣ; - Много благодаренъ,- отвѣтилъ Санчо,- но осмѣлюсь доложить вашей милости, что я, стоя и въ сторонкѣ, угощаюсь такъ-же хорошо и даже еще лучше, чѣмъ сила бокъ о бокъ съ самимъ императоромъ; и даже, по правдѣ сказать, мнѣ доставляетъ больше удовольств³я ѣсть хотя-бы только лукъ да хлѣбъ, но за то въ своемъ уголкѣ и безъ всякихъ церемон³й, чѣмъ кушать индѣйку за такимъ столомъ, гдѣ надо жевать медленно, пить маленькими глотками, каждую минуту утираться, и гдѣ я не могу ни чихнуть, ни кашлянуть, когда мнѣ захочется, ни позволить себѣ друг³я вольности, которыя допускаютъ уединен³е и свобода. Поэтому, господинъ мой, тѣ почести, которыя ваша милость хотите оказать мнѣ, какъ члену странствующаго рыцарства и вашему оруженосцу, благоволите превратить во что-нибудь другое, что представляло-бы для меня больше пригодности и пользы, потому что отъ этихъ почестей, хотя я ихъ и высоко цѣню, я отнынѣ и до вѣка отказываюсь. - Все-таки ты сядь,- сказалъ Донъ-Кихотъ,- Богъ возноситъ смиряющагося"; и, взявъ его за руку, онъ заставилъ его сѣсть рядомъ съ собою.

   Пастухи, ничего не понимавш³е въ этомъ языкѣ оруженосцевъ и странствующихъ рыцарей, продолжали ѣсть, молча и поглядывая на своихъ гостей, которые тоже съ хорошимъ аппетитомъ и съ наслажден³емъ уписывали куски величиною въ кулакъ. Покончивъ съ мяснымъ блюдомъ, пастухи высыпали на кожи нѣкоторое количество сладкихъ желудей и поставили на ту же скатерть половину такого твердаго сыра, какъ будто онъ былъ сдѣланъ изъ известки. Между тѣмъ рогъ не бездѣйствовалъ: онъ съ такою быстротою ходилъ вокругъ, являясь то полнымъ, то пустымъ, подобно ковшамъ водоливнаго колеса, что вскорѣ осушилъ одинъ изъ двухъ имѣвшихся мѣховъ.

   Когда Донъ-Кихотъ вполнѣ удовлетворилъ свой желудокъ, онъ взялъ горсть желудей, подержалъ въ своей рукѣ и, со вниман³емъ посмотрѣвъ на нихъ, выразился приблизительно такъ: "Счастливы тѣ времена, которымъ древн³е дали имя золотого вѣка, счастливы не потому, что этотъ металлъ, такъ высоко цѣнимый въ нашъ желѣзный вѣкъ, добывался безъ всякаго труда въ ту блаженную эпоху, но потому, что живш³е тогда не знали этихъ двухъ словъ: твое и мое. Въ то святое время всѣ вещи были общими. Чтобы добыть себѣ нужное для ежедневнаго поддержан³я жизни, каждому стоило только протянуть руку и достать себѣ пищу съ вѣтвей могучихъ дубовъ, которые свободно приглашали его насладиться ихъ вкусными плодами. Свѣтлые ручейки и быстрыя рѣчки въ изобил³и предлагали каждому свои прозрачныя, восхитительныя воды. Въ расщелинахъ скалъ и дуплахъ деревьевъ трудолюбивыя пчелы устраивали свои республики, безвозмездно предоставляя рукамъ перваго пришедшаго обильную жатву своего мирнаго труда. Какъ будто желая бытъ предупредительными, крѣпк³я пробковыя деревья обнажали сами себя отъ широкой и толстой коры, которою люди начали покрывать хижины, воздвигнутыя на простыхъ столбахъ съ единственною цѣлью имѣть убѣжище отъ небесныхъ невзгодъ. Всюду были миръ, дружба, соглас³е. Кривое желѣзо тяжелаго плуга не дерзало еще открывать и разрывать темную утробу нашей первой матери, ибо послѣдняя и безъ принужден³я, на всѣхъ мѣстахъ своего обширнаго и плодороднаго лона, предлагала все нужное для питан³я и наслажден³я произведенныхъ ею дѣтей. Въ это же самое время прекрасныя и невинныя пастушки бродили по холмамъ и лугамъ, съ непокрытою головой, съ волосами, ниспадающими длинными прядями, и безъ всякихъ лишнихъ одеждъ кромѣ тѣхъ, которыя скромно прикрывали то, что цѣломудр³е прикрывало и всегда будетъ прикрывать. Ихъ украшен³я нисколько не походили на тѣ, которыя носятъ теперь, и не были такими дорогими; онѣ не украшали себя ни шелковъ, ни тирскимъ пурпуромъ, а вплетали себѣ въ волосы только листья плюща и въ этомъ нарядѣ казались такими же прекрасными и величественными, какъ и наши придворныя дамы, прибѣгающ³я для своего украшен³я къ причудливымъ и дорогимъ выдумкамъ - плодамъ ихъ праздности и любопытства. Нѣжныя движен³я души обнаруживались тогда просто, непринужденно,- именно такъ, какъ они чувствовались, и не искали для своего выражен³я ложныхъ оборотовъ искусственнаго языка. Обманъ, ложь, злоба не являлись еще и не примѣшивались къ откровенности и довѣр³ю. Царствовали одна справедливость, пристраст³е же и себялюб³е, теперь преслѣдующ³я и угнетающ³я ее, не осмѣливались тогда возвышать своего голоса. Духъ произвола не овладѣвалъ еще умами судей, ибо въ то время некого и нечего было судить. Молодымъ дѣвушкамъ съ ихъ неразлучною спутницею - невинностью, гдѣ бы онѣ ни находились, какъ я уже сказалъ, не было причинъ опасаться безстыдныхъ рѣчей и преступныхъ покушен³й; если и случалось имъ падать, то это происходило по ихъ доброй волѣ. Въ нашъ же развращенный вѣкъ, ни одна дѣвушка не можетъ считать себя безопасной: хоть будь она заперта и спрятана въ новомъ критскомъ лабиринтѣ, услуги проклятаго волокитства вползутъ черезъ его малѣйш³я щели, вмѣстѣ съ воздухомъ проникнетъ любовная чума, и тогда прощай всѣ добрыя правила!.. Вотъ для исцѣлен³я этого-то зла, которое съ течен³емъ времени не переставало расти вмѣстѣ съ развращенностью, былъ учрежденъ орденъ странствующихъ рыцарей, чтобы оказывать защиту дѣвушкамъ, покровительство вдовамъ, помощь сиротамъ и нуждающимся. Братья пастухи! я принадлежу къ этому ордену и благодарю васъ за любезный пр³емъ, оказанный вами мнѣ и моему оруженосцу. Хотя, по естественному закону, всѣ живущ³е на землѣ обязаны помогать странствующимъ рыцарямъ, но вы, и не зная этой обязанности, тѣмъ не менѣе приняли меня и обошлись со мной хорошо; а потому, по справедливости, я долженъ отъ всего сердца поблагодарить васъ за ваше доброе расположен³е".

   Всю эту многословную рѣчь, ради которой, пожалуй, ему и не стоило бы трудиться, нашъ рыцарь произнесъ только благодаря тому, что предложенные ему желуди возбудили въ немъ воспоминан³я о золотомъ вѣкѣ и внушили мысль обратиться, кстати или некстати, съ этой рѣчью къ пастухамъ, слушавшимъ его молча и съ изумлен³емъ. Санчо тоже хранилъ молчан³е, глотая желуди и частенько посѣщая другой мѣхъ, который повѣсили на вѣтвяхъ пробковаго дерева, чтобы сохранить вино болѣе свѣжимъ. Донъ-Кихоть говорилъ долго, почти до конца ужина; когда же онъ кончилъ, одинъ изъ пастуховъ сказалъ: "Для того, чтобы ваша милость, господинъ рыцарь, могли по справедливости сказать, что мы угостили васъ, какъ могли, мы хотимъ доставить вамъ также удовольств³е и развлечен³е, заставивъ одного изъ нашихъ товарищей, который скоро вернется, спѣть пѣсню. Онъ - парень смышленый и влюбчивый, кромѣ того, онъ грамотный, да еще и музыкантъ, такъ какъ чудесно играетъ на рабелѣ". {Старинный испанск³й инструментъ, похож³й на скрипку съ тремя струнами.} Не успѣлъ пастухъ произнести послѣдн³я слова, какъ присутствующ³е услыхали звукъ рабеля и почти одновременно увидали игравшаго на немъ красиваго парня, лѣтъ двадцати двухъ. Товарищи спросили его, ужиналъ-ли онъ; онъ отвѣчалъ утвердительно. Тогда хваливш³й его таланты сказалъ ему: "Въ такомъ случаѣ, Антон³о, ты доставишь намъ большое удовольств³е, если споешь что-нибудь; пусть этотъ господинъ, нашъ гость, узнаетъ, что въ горахъ и лѣсахъ тоже попадаются порядочныя музыканты. Мы хвалили ему твои таланты, а теперь покажи ихъ самъ и докажи, что мы говорили правду. Поэтому, сядь, пожалуйста, и пропой намъ романсъ о твоей любви, тотъ, который составилъ твой дядя церковникъ и который такъ понравился всѣмъ въ нашей деревнѣ". - "Съ охотой",- отвѣтилъ молодой человѣкъ. И, не заставляя себя просить болѣе, онъ сѣлъ на дубовый пень, настроилъ рабель и послѣ этого очень мило пропѣлъ свой романсъ:

  

   "Олалья, знаю я навѣрно,

   Что я тобой любимъ,

   Хоть рѣчь твоя скрытна чрезмѣрно

   И взглядъ неуловимъ.

  

   "Тебѣ любовь моя не тайна -

   Въ томъ счастья мнѣ залогъ:

   Кто страсть въ другомъ открылъ случайно,

   Самъ полнъ ея тревогъ.

  

   "Ахъ, правда, часто безучастной,

   Жестокой ты была,

   И думалъ я, что у прекрасной

   Не сердце, а скала.