Сервантес Мигель Де - Славный рыцарь Дон-Кихот Ламанчский. Часть первая

ожидать больше наградъ, чѣмъ отъ странствующихъ арх³епископовъ. "Не мѣшаетъ,- добавилъ онъ,- пойти мнѣ впередъ, отыскать своего господина и сообщить ему отвѣтъ его дамы. Можетъ быть, и этого будетъ довольно, чтобы вывести его оттуда, и вамъ не нужно будетъ такъ трудиться самимъ". Друзья одобрили мнѣн³е Санчо и рѣшили подождать, пока онъ не извѣститъ ихъ о томъ, что онъ нашелъ своего господина. Санчо скрылся въ глубинѣ горныхъ проходовъ, а священникъ и цирюльникъ остались въ узкомъ ущельѣ, которое, журча, пересѣкалъ маленьк³й ручей и одѣвали освѣжительною тѣнью высок³я скалы и деревья, росш³я по сторонамъ ихъ. Былъ августъ мѣсяцъ, когда жара въ этой мѣстности очень сильна, около трехъ часовъ пополудни. Все это дѣлало мѣстечко особенно пр³ятнымъ и соблазняло нашихъ путешественниковъ остаться здѣсь поджидать Санчо. Такъ они и рѣшили сдѣлать. Но въ то время, какъ они, сидя въ тѣни, мирно отдыхали, внезапно до слуха ихъ донеслись звуки необыкновенно нѣжнаго, чистаго и пр³ятнаго голоса, пѣвшаго безъ всякаго акомпанемента какую-то пѣсню. Это немало удивило ихъ, не думавшихъ, чтобы въ этомъ мѣстѣ можно встрѣтить такого хорошаго пѣвца. Дѣйствительно, хотя и говорятъ обыкновенно, что среди полей и лѣсовъ встрѣчаются пастухи съ восхитительными голосами, только это чаще бываетъ плодомъ воображен³я поэтовъ, чѣмъ истиною. Ихъ удивлен³е возрасло еще болѣе, когда они разобрали, что они слышатъ не грубоватую пѣсню пастуховъ, а изящные стихи горожанъ. Вотъ, впрочемъ, слышанные ими стихи:

  

   "Что превращаетъ жизнь мою въ мученье?

         Презрѣнье.

   А что мнѣ умножаетъ огорченье?

         Сомнѣнье.

   А что въ терпѣн³и моемъ наука?

         Разлука.

   Такъ стало-быть моей болѣзни мука

   Продлится вѣкъ. Искать лѣкарствъ напрасно,

   Когда надежду губитъ ежечасно

   Презрѣн³е, сомнѣнье и разлука.

  

   "Что скорби ядъ въ мою вливаетъ кровь?

         Любовь.

   Что отдалило моего блаженства срокъ?

         Рокъ.

   А что мнѣ посылаетъ огорченье?

         Провидѣнье.

   Такъ стало-быть надежду на спасенье

   Оставить разумъ мнѣ повелѣваетъ.

   И я умру, когда того желаетъ

   Все - и любовь, и рокъ, и Провидѣнье.

  

   "Что кончитъ горькое мое раздумье?

         Безумье.

   Что будетъ лучшей участи причина?

         Кончина.

   А покорило что Амура царство?

         Коварство.

   Такъ стало-быть и всякое лѣкарство

   Помочь въ моей болѣзни не но власти -

   Три средства лишь дѣйствительны отъ страсти

   Безум³е, кончина и коварство."

  

   Время, погода, уединен³е, прекрасный голосъ и искусство пѣвца - все способствовало тому, чтобы возбудить удивлен³е и восторгъ въ слушателяхъ, и они сидѣли неподвижно, надѣясь услышать еще что-нибудь. Пѣвецъ однако молчалъ довольно долго, и они уже было рѣшились отправиться на поиски его, но только что они поднялись, какъ тотъ же самый голосъ вновь донесся до ихъ слуха и удержалъ ихъ на мѣстѣ. Онъ пѣлъ слѣдующ³й сонетъ:

  

   "Святая дружба, жизнь земную покидая,

   Чтобъ легк³й свой полетъ направить къ небесамъ,

   Свое подоб³е оставила ты намъ,

   Сама-жъ, блаженная, живешь въ чертогахъ рая.

  

   "Оттуда ясный ликъ свой намъ явить желая,

   Ты поднимаешь свой покровъ по временамъ,

   И свѣтъ твой насъ ведетъ къ благимъ дѣламъ,

   Но слѣдомъ зло идетъ, плоды ихъ истребляя.

  

   "Сойди для насъ, о дружба, съ высоты небесной

   И повели лжи скинуть твой уборъ чудесный,

   Чтобъ дать взойти стремлен³й чистыхъ сѣменамъ.

  

   "Когда-же ей свое подобье ты оставишь,

   Ты родъ людской предашь раздору и слезамъ

   И въ хаосѣ страстей погибнуть м³ръ заставишь."

  

   Пѣн³е закончилось глубокимъ вздохомъ. Слушатели долго и внимательно прислушивались въ надеждѣ услыхать новыя пѣсни. Но когда музыка смѣнилась воплями и рыдан³ями, то они поспѣшили узнать, кто - этотъ печальный пѣвецъ, стоны котораго были на столько-же трогательны, насколько восхитителенъ былъ его голосъ. Имъ пришлось недолго искать: обогнувъ выступъ скалы, они увидали человѣка, по наружности очень похожаго на того, котораго описалъ имъ Санчо, разсказывая истор³ю Карден³о. При видѣ ихъ этотъ человѣкъ не обнаружилъ ни испуга, ни удивлен³я; какъ онъ былъ, такъ и остался на томъ-же мѣстѣ, съ опущенной на грудь головою, погруженнымъ въ глубокую задумчивость и не поднимая даже глазъ, чтобы посмотрѣть на подошедшихъ къ нему, какъ будто-бы они уже не въ первый разъ неожиданно появляются передъ нимъ. Священникъ, отъ природы одаренный краснорѣч³емъ и вскорѣ по сообщеннымъ ему Санчо примѣтамъ узнавш³й незнакомца, приблизился къ нему и въ краткихъ, но умныхъ и прочувствованныхъ словахъ сталъ убѣждать его бросить такую презрѣнную жизнь въ этой пустынѣ, говоря, что иначе ему угрожаетъ опасность окончательно погибнуть здѣсь, что было-бы величайшимъ изъ всѣхъ несчаст³й. Карден³о былъ въ то время въ здравомъ умѣ и свободнымъ отъ припадковъ ярости, такъ часто выводившихъ его изъ себя. Поэтому, увидавъ двухъ человѣкъ, одѣтыхъ въ одежду необычную для посѣщающихъ часто эти уединенныя мѣста, онъ испыталъ нѣкоторое удивлен³е, увеличившееся еще болѣе послѣ того, какъ онъ понялъ изъ обращенныхъ къ нему словъ священника, что его истор³я была извѣстна этимъ людямъ. Онъ отвѣтилъ имъ слѣдующими словами: "Кто бы вы ни были, господа, я увѣренъ, что небо, помогающее добрымъ, а часто и злымъ, посылаетъ и мнѣ, недостойному этой милости, въ этихъ удаленныхъ отъ человѣческаго общен³я мѣстахъ людей, которые, живо изобразивъ передъ моими глазами, какъ безумно вести такую жизнь, какую я веду, пытаются вывести меня изъ этого печальнаго одиночества для болѣе пристойнаго существован³я. Но они не знаютъ того, что знаю я, не знаютъ, что, избѣгнувъ зла, въ которомъ я нахожусь теперь, я подвергся-бы еще худшему злу, а потому они, вѣроятно, считаютъ меня за человѣка слабоумнаго, а можетъ быть, и совсѣмъ лишеннаго всякаго разсудка. Да и нѣтъ ничего удивительнаго, если это случится въ дѣйствительности; я и самъ замѣчаю, что воспоминан³я о моихъ несчаст³яхъ такъ постоянны, такъ живы во мнѣ и такъ неудержимо влекутъ меня къ погибели, что я часто, не имѣя силъ бороться въ ними, остаюсь, подобно камню, лишеннымъ всякаго чувства и всякаго сознан³я. Я по необходимости долженъ признать эту истину, когда представляя доказательства, мнѣ разсказываютъ о томъ, что я дѣлаю во время ужасныхъ припадковъ, овладѣвающихъ мною. Тогда я могу только предаваться безполезнымъ жалобамъ, напрасно проклинать свою злую судьбу и, въ оправдан³е своего безум³я, разсказываю его причину всѣмъ, кто только захочетъ послушать. Узнавъ причину, умные люди не удивляются слѣдств³ямъ. Если они и не находятъ для меня лѣкарства, то, по крайней мѣрѣ, перестаютъ обвинять меня, и страхъ передъ моими безумствами смѣняется въ нихъ жалостью къ моимъ несчаст³ямъ. Поэтому, господа, если вы пришли сюда съ такимъ-же намѣрен³емъ, какъ и друг³е, то умоляю васъ, прежде чѣмъ продолжать ваши мудрыя увѣщан³я, выслушайте мою злополучную повѣсть. Узнавъ ее, вы, можетъ быть, убѣдитесь, что утѣшать меня въ такомъ несчаст³и, которое недоступно никакому утѣшен³ю,- совершенно безполезный трудъ".

   Священникъ и цирюльникъ, сгоравш³е отъ желан³я услыхать отъ самаго Кардеа³о истор³ю его несчаст³й, настоятельно просили его разсказать ее имъ, обещаясь сдѣлать только то, что онъ самъ пожелаетъ для исцѣлен³я или облегчен³я своихъ страдан³и. Тогда печальный рыцарь началъ свою грустную повѣсть почти въ тѣхъ-же выражен³яхъ и съ тѣми-же подробностями, какъ онъ разсказывалъ ее Донъ-Кихоту и пастуху, когда, по винѣ лѣкаря Элизабада и щепетильной точности Донъ-Кихота въ исполнен³и рыцарскаго долга, она такъ и осталась неоконченной. Но теперь припадокъ, къ счаст³ю, не овладѣвалъ Карден³о и даль ему время довести повѣствован³и до конца.

   Когда Карден³о разсказалъ о томъ, какъ донъ-Фернандо нашелъ записку въ одномъ томѣ Амадиса Гальскаго, онъ продолжалъ: "Она у меня сохранилась въ памяти, вотъ, что было написано въ ней:

   "Съ каждымъ днемъ я открываю въ васъ новыя достоинства, заставляющ³я меня уважать васъ все болѣе и болѣе. Если вы желаете, чтобы я безъ ущерба для своей чести исполнила свой долгъ къ вамъ, то вы легко можете этого достигнуть. Мой отецъ, знающ³й васъ и любящ³й васъ, не принуждая моего желан³я, удовлетворитъ ваше справедливое желан³е, если только дѣйствительно вы меня такъ сильно любите, какъ вы меня въ этомъ увѣряете и какъ я думаю".

   "Я уже вамъ разсказывалъ, что эта самая записка побудила меня просить руки Люсинды. Благодаря этой-же запискѣ донъ-Фернандъ составилъ мнѣн³е о Люсинде, какъ о самой разумной женищиѣ нашего времени, и эта-же самая записка, зародила въ немъ желан³я погубить меня раньше, чѣмъ исполнились мои желан³я. Я уже сообщилъ донъ-Фернанду о томъ, что, согласно желан³ю отца Люсинды, мой отецъ самъ долженъ просить ее руки для меня, и что я не осмѣливаюсь сказать объ этомъ своему отцу изъ боязни, что онъ, пожалуй, не согласится на это, не согласится не потому, что бы онъ не зналъ зван³я, добродѣтелей и красоты Люсинды, достоинства которой могли-бы принести честь всякому дону въ Испан³и, а потому, что, какъ я предполагалъ, онъ не позволитъ мнѣ жениться до тѣхъ поръ, пока не узнаетъ, что хочетъ сдѣлать изъ меня герцогъ Рикардо. Однимъ словомъ, я сказалъ ему, что не рѣшаюсь открыться моему отцу, какъ вслѣдств³е этой причины, такъ и потому, что со страхомъ предчувствую много другихъ препятств³й, которыя, какъ кажется мнѣ, хотя я въ этомъ и не могу отдать себѣ яснаго отчета, никогда не позволятъ моимъ желан³ямъ осуществиться. Донъ-Фернандъ отвѣтилъ мнѣ на это, что онъ самъ берется уговорить моего отца просить для меня руки Люсинды... О лживый Мар³й! жестокосердый Катилина! вѣроломный Ганелонъ {Ганелонъ, по прозван³ю Измѣнникъ,- одинъ изъ двѣнадцати пэровъ Карла Великаго, предавш³й христ³анскую арм³ю Сарацинамъ.}! измѣнникъ Вельидо {Вельидо Дольфосъ - имя уб³йцы короля Санчо Сильнаго, при осадѣ Саморы въ 1673 г.}! Что тебѣ сдѣлалъ этотъ несчастный, съ такою искренностью повѣрявш³й тебѣ всѣ тайны, всѣ радости своего сердца? Чѣмъ я тебя оскорбилъ? Как³я слова сказалъ я, как³е совѣты я далъ тебѣ, которые не имѣли-бы единственною цѣлью принести тебѣ пользу и честь? Но къ чему послужатъ жалобы? увы! развѣ это не всѣмъ извѣстно, что когда по волѣ злой судьбы на насъ стремительно обрушивается несчаст³е, то никакая сила на землѣ не можетъ его остановить, никакое человѣческое благоразум³е не можетъ его предупредить? Кто-бы могъ себѣ представить, что донъ-Фернандъ, дворянинъ знатнаго рода, одаренный свѣтлымъ умомъ, обязанный мнѣ признательностью за мои услуги и бывш³й настолько могущественнымъ, что могъ доставлять удовлетворен³е всякому своему любовному желан³ю,- рѣшится отнять у меня моего единственнаго ягненка, которымъ я еще и не обладалъ? Но оставимъ эти безполезныя размышлен³я и послѣдуемъ за прерванною нитью моей печальной истор³и.

   "Донъ-Фернандъ, которому мое присутств³е было помѣхой для исполнен³я его безчестнаго плана, рѣшился послать меня къ своему старшему брату подъ предлогомъ взять у того нѣкоторую сумму денегъ для уплаты за шестерыхъ лошадей, купленныхъ имъ въ тотъ-же день, когда онъ вызвался говорить съ моимъ отцомъ, единственно съ тою цѣл³ю, чтобы удалить меня и быть свободнымъ въ своихъ поступкахъ. Могъ-ли и я предвидѣть подобную измѣну, могла-ли она придти мнѣ на мысль? О, нѣтъ; напротивъ, а съ радостью изъявилъ готовность ѣхать немедленно, довольный такою покупкою. Ночью я видѣлся съ Люсиндой; и разсказалъ ей о нашемъ уговорѣ съ донъ-Фернандомъ, убѣждая и ее имѣть крѣпкую надежду на исполнен³е нашихъ справедливыхъ и честныхъ желан³й. Такъ-же, какъ и я, не подозрѣвая возможности измѣны со стороны донъ-Фернанда, она просила меня возвращаться поскорѣе, потому что наши желан³я, какъ думала она, немедленно же исполнятся, какъ только переговорятъ между собою наши отцы. Не знаю, какъ это произошло, но только, когда она произносила эта слова, глаза ея наполнились слезами и голосъ задрожалъ,- казалось, что-то узломъ сжимало ея горло и не позволяло ей произнести еще друг³я слова, которыя она силилась мнѣ сказать. Меня поразило это новое, никогда до сихъ поръ мною невиданное явлен³е. Въ самомъ дѣлѣ всяк³й разъ, какъ счастливый случаи или мое старан³е давали намъ возможность видѣться, никогда къ нашему радостному разговору не примѣшивалось ни слезъ, ни вздоховъ, ни упрековъ, ни подозрѣн³й. Я только наслаждался своимъ счастьемъ имѣть ее своею дамою; я гордился ея красотою, я восхищался ея достоинствами и умомъ. Она простодушно отвѣчала мнѣ тѣмъ-же, хваля во мнѣ то, что, въ своей любви ко мнѣ, она считала достойнымъ похвалъ. Мы болтали во время нашихъ свидан³й о тысячѣ пустяковъ, разсказывали другъ другу разные случаи, происшедш³е у нашихъ сосѣдей или знакомыхъ, и смѣлость моя ни разу не шла дальше того, что я иногда, почти насильно, бралъ ея прелестныя, бѣлыя ручки и прижималъ ихъ къ своимъ губамъ - насколько мнѣ эта дозволяли желѣзныя полосы раздѣлявшаго насъ низкаго окна. Но въ ночь, предшествовавшую печальному дню моего отъѣзда, она плакала, стонала, вздыхала и, наконецъ, скрылась, оставивъ меня въ смущен³и, тоскѣ и испугѣ отъ этихъ новыхъ и печальныхъ признаковъ горя и сожалѣн³я, однако, чтобы не разрушать самому своихъ надеждъ, я приписалъ все это сильной любви... питаемой ею ко мнѣ, и огорчен³ю, всегда испытываемому при разлукѣ съ любимымъ человѣкомъ. Я уѣхалъ печальный и разстроенный, съ душою полною страха и подозрѣн³й, хотя и не зналъ, чего страшиться и что подозрѣвать,- слишкомъ ясныя знамен³я ожидавшаго меня удара.

   "Прибывъ къ мѣсту моего назначен³я, я передалъ письмо брату донъ-Фернанда, былъ хорошо принятъ имъ, но отравленъ обратно нескоро; къ моему великому неудовольств³ю, онъ велѣлъ мнѣ ждать восемь дней въ такомъ мѣстѣ, гдѣ-бы меня не мотъ видѣть герцогъ отецъ, такъ какъ донъ-Фернандъ писалъ ему прислать денегъ безъ вѣдома отца. Все это было лишь хитростью и вѣроломствомъ,- денегъ у него было достаточно, и онъ могъ-бы отправить меня немедленно-же. Я имѣлъ право ослушаться такого непредвидѣннаго приказан³я, потому что мнѣ казалось невозможнымъ жить столько времени вдали отъ Люсинды, въ особенности послѣ того, какъ и оставилъ ее въ такой глубокой печали: но, какъ вѣрный слуга, я повиновался, хотя и зналъ, что это повиновен³е послужитъ въ ущербъ моему спокойств³ю, моему здоровью. На четвертый день моего пр³ѣзда ко мнѣ является человѣкъ, искавш³й меня, чтобы передать письмо отъ Люсинды, какъ я объ этомъ сразу узнать на почерку, которымъ была написана надпись. Весь дрожа отъ страха, я вскрываю его, догадываясь, что, вѣроятно, важная причина заставила ее написать ко мнѣ, что она дѣлала очень рѣдко, когда я бывалъ вблизи ея. Прежде чѣмъ прочиталъ письмо, я спрашиваю человѣка, кто ему далъ это письмо и сколько времени онъ былъ въ дорогѣ, Онъ отвѣчаетъ мнѣ, что, когда онъ проходилъ случайно въ полдень по одной городской улицѣ, то его позвала къ окну какая-то прекрасная дама и сказала ему поспѣшно и со слезами на главахъ: "Братъ мой, если вы христ³анинъ, какъ кто по всему видно, то именемъ Бога умоляю васъ, поскорѣе, поскорѣе отвезите это письмо; вы этимъ сдѣлаете дѣло, угодное Богу; мѣсто и человѣкъ, которому это письмо посылается, указаны въ адресѣ и извѣстны всѣмъ; а чтобы для васъ не было никакихъ затруднен³й въ этомъ дѣлѣ, возьмите, что есть въ этомъ платкѣ." - Сказавъ это,- добавилъ посланный,- она бросила изъ окна платокъ, въ платкѣ оказалось сто реаловъ, этотъ золотой перстень, который я теперь ношу, и письмо, которое теперь у васъ. Затѣмъ, не дожидаясь моего отвѣта, она отошла отъ окна, посмотрѣвъ сначала, какъ я поднялъ письмо и платокъ и далъ ей понять знаками, что я исполню ея поручен³е. Получивъ впередъ такую хорошую плату за трудъ и узнавъ изъ адреса, что письмо для васъ, мой господинъ, я рѣшилъ, тронутый слезами этой прекрасной дамы, не довѣряться никому и самому отнести это письмо по назначен³ю: и вотъ съ тѣхъ поръ, какъ она мнѣ дала его, прошло шестнадцать часовъ, и за это время я сдѣлалъ восемнадцать миль! - Въ то время, какъ признательный посланный передавалъ мнѣ всѣ эти подробности, я жадно прислушивался въ его словамъ и отъ сильной дрожи едва могъ стоять на ногахъ. Наконецъ, я вскрылъ письмо, бывшее приблизительно слѣдующаго содержан³я:

   "Слово, которое далъ вамъ донъ-Фернандъ,- уговорить вашего отца переговорить съ моимъ - онъ сдержалъ скорѣе для своего удовлетворен³я, чѣмъ для вашей пользы. Знайте, милостивый государь, что онъ просилъ моей руки, и отецъ мой, соблазненный тѣми преимуществами, которыми, по его мнѣн³ю, донъ-Фернандъ обладаетъ въ сравнен³и съ вами, согласился на его предложен³е. Дѣло очень серьезно, такъ какъ черезъ два дня должно произойти мое обручен³е, но оно хранится въ тайнѣ и свидѣтелями его будутъ только небо и домашн³е. Въ какомъ положен³и я нахожусь и слѣдуетъ-ли вамъ пр³ѣхать - судите сами; люблю-ли я васъ или нѣтъ - покажетъ вамъ будущее. Да будетъ угодно Богу, чтобы мое письма дошло до вашихъ рукъ прежде, чѣмъ я буду вынуждена соединить свою руку съ рукою человѣка, умѣющаго такъ дурно исполнять разъ данное обѣщан³е."

   "Такова была сущность содержан³я письма. Какъ только я его прочиталъ, я немедленно-же уѣхалъ, не дожидаясь ни отвѣта, ни письма - теперь я уже ясно видѣлъ, что донъ-Фернандъ послалъ меня къ брату не для покупки лошадей, а съ единственною цѣлью развязать себѣ руки. Ярость, воспламенившаяся во мнѣ на донъ-Фернанда, и страхъ потерять сердце, пр³обрѣтенное мною долгими годами любви и обожан³я, придавали мнѣ крылья, и на слѣдующ³й-же день я былъ въ своемъ родномъ городѣ, именно въ тотъ часъ, когда мнѣ было возможно видѣться съ Люсиндой. Я вошелъ тайно, оставивъ мула, на которомъ я ѣхалъ, у добраго человѣка, привезшаго мнѣ письмо. По счаст³ю, я засталъ Люсинду у низкаго окна, давно уже бывшаго свидѣтелемъ нашихъ любовныхъ бесѣдъ. Она тотчасъ-же узнала меня и я ее узналъ; но не такъ должна бы была она увидаться со мною и не такою надѣялся я ее найти... Увы! кто на свѣтѣ можетъ льстить себѣ надеждою, что онъ проникъ, измѣрилъ всю бездну смутныхъ мыслей и измѣняющагося настроен³я женщинъ? Никто, навѣрное... Увидавъ меня, Люсинда сказала: "Карден³о, я одѣта въ свадебное платье; въ залѣ меня уже ожидаютъ вѣроломный донъ-Фернандъ и мой честолюбивый отецъ съ другими свидѣтелями, которые скорѣе станутъ свидѣтелями моей смерти, чѣмъ моего обручен³я. Не падай духомъ, другъ мой, и постарайся присутствовать при этомъ жертвопривошен³и; на случай, если мои слова скажутся безсильными, я спрятала у себя кинжалъ, который сумѣетъ избавить меня отъ всякаго принужден³я, не дастъ пасть моимъ силамъ и прервавъ нить моей жизни, запечатлѣетъ тѣмъ мои увѣрен³я въ любви къ тебѣ". Съ тоской и поспѣшностью отвѣтилъ я ей, боясь, что у меня не хватить для это-то времени: "Пусть твои поступки оправдаютъ твои слова, о Люсинда! если у тебя есть кинжалъ, чтобы исполнить свое обѣщан³е, то при мнѣ - мой мечъ, чтобы защитить тебя или убить себя, когда судьба окажется противъ насъ." Не думаю, чтобы она слышала всѣ мои слова - ее въ то время поспѣшно позвали и повели туда, гдѣ ждалъ ее женихъ. Тогда то, могу сказать, закатилось солнце моей радости и окончательно настала ночь моего горя. Изъ глазъ моихъ исчезъ свѣтъ, голова лишилась разума, я былъ не въ состоян³и ни найти входъ въ домъ, ни двинуться съ мѣста. Вспомнивъ, однако, какъ важно мое присутств³е въ такомъ трудномъ и важномъ дѣлѣ, я, какъ могъ, ободрился и вошелъ въ домъ. Давно зная всѣ ходы въ немъ, я проникъ туда никѣмъ не замѣченный, воспользовавшись царившей въ немъ суматохой; мнѣ удалось пробраться къ укромное мѣстечко, образовавшееся у окна залы и закрытое складками двухъ занавѣсовъ, черезъ которыя я, невидимый никому, могъ видѣть все, что происходило въ комнатѣ. Кто можетъ выразить теперь, какъ тревожно билось мое сердце все время, проведенное мною въ этомъ уголкѣ! как³я мысли во мнѣ бушевали! как³я рѣшен³я мною принимались! Это были так³я рѣшен³я, что повторять ихъ теперь невозможно, да и не слѣдуетъ. Достаточно вамъ сказать, что женихъ вошелъ въ залу, одѣтый по обыкновенному, безъ всякаго особеннаго наряда. Свидѣтелемъ бракосочетан³я у него былъ двоюродный братъ Люсинды, и во всей залѣ не было никого, кромѣ служителей дома. Немного позднѣе вышла изъ уборной въ сопровожден³и своей матери и двухъ камеристокъ и Люсинда, одѣтая и наряженная такъ, какъ того требовали ея происхожден³е и ея красота и насколько могло достигнуть совершенство ея изящнаго вкуса, Волнен³е, въ которомъ я находился, не дало мнѣ разсмотрѣть подробностей ея костюма; я замѣтилъ въ немъ только красный и бѣлый цвѣта и блескъ богатыхъ драгоцѣнностей, украшавшихъ ея прическу и все платье. Но ничто не могло сравниться съ необыкновенной красотой ея бѣлокурыхъ волосъ, своимъ с³ян³емъ поражавшихъ глаза сильнѣе, чѣмъ всѣ драгоцѣнные камни, сильнѣе, чѣмъ четыре факела, освѣщавшихъ залу. О воспоминан³е, смертельный врагъ моего покоя! зачѣмъ рисуетъ оно мнѣ теперь несравненныя прелести этой боготворимой мною измѣнницы? Не лучше-ли будетъ, жестокое воспоминан³е, напомнить и представить мнѣ совершенное ею потомъ, чтобы такое явное оскорблен³е побудило меня искать, если не мщен³я, то, по крайней мѣрѣ, конца моей жизни? Не утомляйтесь, господа, моими отступлен³ями; моя печальная повѣсть не изъ такихъ, которыя разсказываются скоро и въ краткихъ словахъ; каждое ея событ³е стоитъ, по моему мнѣн³ю, долгой рѣчи."

   Священникъ отвѣтилъ ему, что они не только не испытываютъ утомлен³я отъ его разсказа, но, напротивъ, слушаютъ съ большимъ интересомъ всѣ эти подробности, заслуживающ³я такого-же вниман³я, какъ и самая сущность разсказа.

   Затѣмъ Карден³о продолжалъ: "Когда всѣ собрались въ залѣ,- сказалъ онъ, - немедленно-же ввели приходскаго священника, который взялъ жениха и невѣсту за руки, чтобы совершить требующуюся церемон³ю. Когда онъ произносилъ эти торжественныя слова: "Желаете-ли вы, госпожа, взялъ находящагося здѣсь господина донъ-Фернанда въ свои законные супруги, какъ то повелѣваетъ святая матерь церковь?" - я выставилъ голову и шею изъ-за занавѣсовъ и съ напряженнымъ вниман³емъ и съ душевнымъ трепетомъ сталъ прислушиваться, ожидая для себя отъ ея отвѣта или смертнаго приговора, или пощады моей жизни. О, зачѣмъ я не покинулъ тогда своего уединен³я? зачѣмъ я не крикнулъ: "Люсинда, Люсинда! посмотри, что ты дѣлаешь, вспомни о своемъ долгѣ ко мнѣ; подумай, что ты принадлежишь мнѣ и не можешь принадлежать другому, что произнести "да" и отнять у меня жизнь будетъ дѣломъ одного и того-же мгновен³я. А ты, вѣроломный донъ-Фернандъ, похититель моего счастья, уб³йца моей жизни, чего ты хочешь? чего ты требуешь? развѣ ты не видишь, что, какъ христ³анинъ, ты не можешь удовлетворять своихъ желан³й, ибо Люсинда - моя жена, а я - ея супругъ?". Несчастный безумецъ! теперь, когда опасность давно миновала, я говорю о томъ, что я долженъ-бы былъ сдѣлать и чего, я не сдѣлалъ; теперь послѣ того, какъ я допустилъ похитить мое драгоцѣннѣйшее сокровище, я тщетно проклиналъ похитителя, которому я могъ-бы отомстить, еслибы у меня тогда хватило духу драться, какъ теперь хватаетъ его жаловаться! А если я былъ тогда глупъ и трусливъ, то такъ и слѣдуетъ мнѣ теперь умирать въ стилѣ, раскаян³и и безумствѣ. Священникъ все еще ожидалъ отвѣта. Люсинды, долгое время собиравшейся съ силами его произнести; и, когда я уже подумалъ, что она вынимаетъ кинжалъ и хочетъ сдержать свое обѣщан³е или собирается съ духомъ, чтобы объявить истину и сказать въ мою пользу,- я вдругъ слышу, какъ она слабымъ и трепещущимъ голосомъ произноситъ: "Да, я его беру". Донъ-Фернандъ сказалъ тѣ-же слова, надѣли ему на палецъ обручальное кольцо, и они соединились неразрѣшимыми узами. Супругъ приблизился, чтобы обнять свою супругу, но она, положивъ руку на сердце, безъ чувствъ упала въ объят³я своей матери.

   "Теперь мнѣ остается только сказать, что со мною было, когда, услышавъ это роковое да, я понялъ гибель моихъ надеждъ, лживость обѣщан³й и словъ Люсинды и невозможность когда-либо вновь найти счастье, утраченное мною въ эту минуту. Я стоялъ лишенный разсудка, и покинутый небомъ и ставш³й для земли предметомъ злобы; вздохи мои не находили воздуха, для моихъ слезъ не было влаги; только огонь росъ непрестанно, и все мое сердце пылало ревностью и бѣшенствомъ. Обморокъ Люсинды привелъ въ волнен³е все собран³е. Когда ея мать разшнуровала ее, чтобы освободить дыхан³е, то на груди у ней нашли спрятанной бумагу, которую донъ-Фернандъ сейчасъ-же схватилъ и сталъ читать при свѣтѣ одного изъ факеловъ. Прочитавъ ее, онъ бросился въ кресло и такъ и остался въ немъ, подперевъ голову рукою, какъ глубоко задуѵавш³йся человѣкъ, и не принимая никакого участ³я въ заботахъ, употребляемыхъ всѣми съ цѣлью привести его жену въ чувство. Я же, при видѣ смятен³я и суматохи во всемъ домѣ, рискнулъ выйти, не безпокоясь о томъ, какъ бы меня не увидѣли, и твердо рѣшившись, въ этомъ случаѣ, устроитъ такую кровавую потѣху, чтобы всѣмъ стало извѣстно справедливое негодован³е, которое побудило мое сердце подвергнуть карѣ измѣнника и эту непостоянную, все еще лежавшую безъ чувствъ. Но моей звѣздѣ, сохранявшей меня, навѣрное, для еще большихъ золъ, если только больш³я могутъ существовать, угодно было, чтобы у меня оставалось тогда слишкомъ много разсудка, который она у меня потомъ совсѣмъ отняла. Поэтому я вмѣсто того, чтобы мстить своимъ злѣйшимъ врагамъ, что я могъ-бы легко сдѣлать, такъ какъ никто не думалъ въ это время обо мнѣ,- разсудилъ произвести мщен³е надъ самимъ собой и самого себя наказать той мукой, которую они заслужили; мое наказан³е, безъ сомнѣн³я, тяжелѣе, чѣмъ то, которому я могъ-бы ихъ тогда подвергнуть, еслибы я предалъ ихъ смерти,- смерть, поражающая неожиданно, быстро прекращаетъ казнь, тогда какъ долг³я нескончаемыя мученья убиваютъ постоянно, не отнимая жизни. Итакъ я выбѣжалъ изъ дома и направился въ человѣку, у котораго оставилъ своего мула. Я велѣлъ сейчасъ же осѣдлать его и покинулъ городъ, не простившись ни съ кѣмъ и не смѣя, подобно Лоту, повернуть головы, чтобы посмотрѣть на него. Когда я увидалъ, что я одинъ, среди поля, покрытаго мракомъ ночи и какъ-бы манившаго меня своимъ безмолв³емъ дать волю рыдан³ямъ, отбросивъ всякое опасен³е быть услышаннымъ или узнаннымъ,- я пересталъ сдерживаться и разразился проклят³ями на Фернанда и Люсинду, какъ будто мстя имъ за нанесенное мнѣ оскорблен³е. Въ особенности я обвинялъ ее, давая ей назван³я жестокой, неблагодарной, лживой, клятвопреступницы и, кромѣ того, корыстолюбивой и скупой, потому что только богатство моего врага ослѣпило ей глаза и соблазнило ее предпочесть мнѣ того, кого судьба щедрѣе надѣлила своими дарами. Потомъ, среди этого потока горячихъ изл³ян³й, я сталъ извинять ее: "Можно-ли тому удивляться,- говорилъ я,- что молодая дѣвушка, воспитанная въ одиночествѣ, постоянно жившая у своихъ родителей и привыкшая имъ всегда повиноваться, согласилась уступить ихъ желан³ю и теперь, когда они давали ей въ супруги такого благороднаго, богатаго и красиваго дворянина, что, отказываясь отъ него, она дала-бы поводъ считать себя или сумасшедшей, или уже отдавшей свое сердце другому, а это послѣднее сильно повредило-бы ея доброй славѣ?" Но первоначальное чувство вновь овладѣвало мною, и я говорилъ: "Зачѣмъ-же она не сказала, что я ея супругъ? тогда всѣ увидали-бы, что она сдѣлала не такой плохой выборъ, чтобы не нашлось оправдан³я для нея; вѣдь, прежде чѣмъ донъ-Фернандъ сдѣлалъ предложен³е, сами родители ея не могли желать лучшаго, чѣмъ я, супруга для своей дочери, если только они умѣли соразмѣрять своя желан³я съ разсудкомъ. Развѣ она не хотѣла, прежде чѣмъ рѣшаться на этомъ послѣдн³й и ужасный шагъ, прежде чѣмъ отдавать свою руку,- развѣ она не могла сказать, что она уже отдала ее мнѣ, потому что я бы съ радостью подтвердилъ все, въ чемъ бы она ни вздумала притвориться?" Подъ конецъ я убѣдился, что недостатокъ любви, недостатокъ разсудительности и излишество честолюб³я и властолюбивыхъ желан³й заставили ее позабыть обѣщан³й, которыми она убаюкивала, обманывала и поддерживала мои честныя и постоянныя надежды. Въ такомъ волнен³и и въ такихъ разговорахъ съ самимъ собою я проѣхалъ всю остальную часть ночи и къ разсвѣту очутился у одного изъ входовъ въ эти горы. Я вступилъ въ нихъ изъ течен³е цѣлыхъ трехъ дней, безъ всякой дороги, продолжалъ ѣхать впередъ; наконецъ, я пр³ѣхалъ ихъ какому-то лугу, мѣстоположен³е котораго я плохо помню, и спросилъ у бывшихъ тамъ пастуховъ, гдѣ самое глухое и самое дикое мѣсто въ этихъ горахъ. Они указали мнѣ его, и я немедленно отправился туда, рѣшившись тамъ окончить свою жизнь. Войдя въ это ужасное уединен³е, мой мулъ палъ мертвымъ отъ голода и утомлен³я, а, можетъ быть, какъ я скорѣе склоненъ думать, и для того, чтобы освободиться отъ такой безполезной тяжести, какъ моя особа. Я остался изнуренный усталостью, мучными голодомъ, не имѣя и не желая имѣть никого, кто-бы помогъ мнѣ. Пролежавъ въ такомъ состоян³и на землѣ, не знаю сколько времени, я поднялся, не ощущая болѣе голода, я увидалъ около себя нѣсколькихъ пастуховъ, навѣрно, тѣхъ, которые позаботились о моихъ потребностяхъ. Дѣйствительно, они разсказали мнѣ, какъ они меня нашли и какъ я имъ наговорилъ столько безсмыслицъ и нелѣпостей, что мое безум³е сдѣлалось для нихъ вполнѣ очевиднымъ. Увы! съ этой минуты я и самъ чувствую, что кой разумъ не всегда свободенъ и здоровъ, но, напротивъ, такъ ослабленъ и такъ удрученъ, что я совершаю тысячи безумствъ - раздираю мою одежду, громко разговариваю среди этой пустыми, проклинаю мою злосчастную судьбу и безпрестанно повторяю милое имя моей измѣнницы, ничего другого не жилая, какъ только вмѣстѣ съ этими криками испустить и мой духъ. Приходя въ себя, я чувствую такое утомлен³е и такой упадокъ силъ, что съ трудомъ могу держаться на ногахъ. Обычнымъ жилищемъ служитъ мнѣ дупло одного пробковаго дерева, достаточно большое для того, чтобы укрыть это несчастное тѣло. Пастухи, пасущ³е свои стада на этихъ горахъ, изъ сострадан³я приносятъ мнѣ виду, которую они кладутъ на дорогахъ и скалахъ, гдѣ только, по ихъ мнѣн³ю, я могу найти ее; потому что, даже во время припадковъ моего безум³я, голосъ необходимости говоритъ во мнѣ и природный инстинктъ внушаетъ мнѣ желан³е отыскивать пищу и утолять свой голодъ. Иногда же, какъ разсказываютъ они мнѣ, когда встрѣчаютъ меня въ здравомъ разумѣ, я устраиваю засаду на дорогахъ и отнимаю силой съѣстные припасы, которые носятъ пастухи изъ деревни въ свои хижины, хотя они мнѣ и отдаютъ ихъ добровольно. Такъ влачу я остатокъ своей несчастной жизни до того времени, пока небу будетъ угодно положить ей послѣдн³й предѣлъ или же лишить меня памяти и совершенно изгладить во мнѣ воспоминан³е о красотѣ и невѣрности Люсинды и оскорблен³яхъ донъ-Фернанда. Если небо пошлетъ мнѣ эту милость, не лишая жизни, то мои мысли придутъ снова въ порядокъ; въ противномъ же случаѣ, мнѣ останется только молить его быть милосердымъ къ моей душѣ, такъ какъ я уже не нахожу въ себѣ ни мужества, ни силы, чтобы избавить свое тѣло отъ тѣхъ лишен³й, къ которымъ я приговоренъ своимъ собственнымъ выборомъ. Вотъ, господа, горькая повѣсть моихъ несчаст³й. Скажите же, можно-ли разсказывать ее съ меньшими сожалѣн³ями и меньшей скорбью? Не трудитесь же напрасно, стараясь разубѣдить меня своими совѣтами, как³е вамъ подскажетъ вашъ разумъ для исцѣлен³я моихъ несчаст³й.- Эти совѣты были-бы такъ-же безполезны для меня, какъ безполезно прописанное врачемъ лѣкарство для больного, не желающаго его принимать. Я не желаю исцѣлен³я безъ Люсинды; если же ей хотѣлось принадлежать другому, когда она принадлежала или должна была принадлежатъ мнѣ, то и я хочу отдаться несчастью, тогда какъ могъ-бы наслаждаться счаст³емъ. Своимъ легкомысл³емъ она захотѣла сдѣлать мою погибель неизбѣжной; такъ пусть же, погубивъ себя, я удовлетворю тѣмъ ея желан³я. Отнынѣ будутъ говорить, что только мнѣ одному недоставало послѣдней поддержки для всѣхъ несчастныхъ, которымъ утѣшен³емъ служитъ самая невозможность быть утѣшенными; для меня же, наоборотъ, это - причина живѣйшихъ сожалѣн³й и сильной печали, такъ какъ мнѣ думается, что мои муки не прекратятся и послѣ моей смертна.

   Такъ закончилъ Карден³о длинную и печальную повѣсть своей любви. Священникъ собрался было уже обратить къ нему нѣсколько словъ утѣшен³я, но его удержалъ голосъ, внезапно донесш³йся до его слуха и жалобнымъ тономъ говоривш³й то, о чемъ разскажетъ четвертая часть этого повѣствован³я; третью же часть мудрый и рачительный историкъ Сидъ Гаметъ Бенъ-Энгели оканчиваетъ на этомъ мѣстѣ.

  

   Счастливы, трижды счастливы тѣ времена, когда явился свѣту отважный рыцарь Донъ-Кихотъ Ламанчск³й! Въ самомъ дѣлѣ, благодаря тому, что онъ принялъ благородное рѣшен³е воскресить почти исчезнувш³й и мертвый орденъ странствующаго рыцарства,- мы наслаждаемся теперь, въ ваше бѣдное развлечен³ями и весельемъ время, не только прелестями его подлинной истор³и, но также и заключающимися въ ней разсказами и повѣстями, въ большинствѣ случаевъ, не менѣе пр³ятными, не менѣе остроумными и истинными, чѣмъ сама истор³я. Возвращаясь снова къ нити своего замысловатаго и разнообразно украшеннаго повѣствован³я, истор³я разсказываетъ, что въ ту минуту, когда священникъ намѣревался, какъ могъ, утѣшить Карден³о, ему въ этомъ помѣшалъ какой-то голосъ, печальные звуки котораго донеслись до его слуха. "О, Боже мой,- говорилъ этотъ голосъ,- дѣйствительно ли мною найдено мѣсто, могущее послужить одинокой гробницей этому тѣлу, гнетущую тяжесть котораго я ношу противъ своей воли? Да, на это я надѣюсь, если только меня не лишатъ также и уединен³я, которое обѣщаютъ эти горы. Увы! насколько пр³ятнѣе мнѣ общество этихъ скалъ и кустарниковъ, позволяющихъ мнѣ въ жалобахъ повѣдать небу о моихъ несчаст³яхъ, чѣмъ общество какого-бы то ни было человѣка въ свѣтѣ, потому что на землѣ нѣтъ никого, отъ кого было бы можно ожидать совѣта въ затруднен³яхъ, облегчен³я въ печали, помощи въ бѣдств³яхъ!" Священникъ и его товарищи слышали эти печальныя слова; такъ какъ имъ показалось, что слова эти произнесены гдѣ-то совсѣмъ близко отъ нихъ, то они сейчасъ же поднялись, чтобы отыскать того, кто такъ изливалъ свою печаль. Не сдѣлали они и двадцати шаговъ, какъ за поворотомъ одной скалы увидали сидящимъ подъ ясенемъ мальчика, одѣтаго по-крестьянски, лица котораго они видѣть не могли, такъ какъ онъ наклонился и мылъ ноги въ протекавшемъ тамъ ручьѣ. Собесѣдники подошли такъ тихо, что мальчикъ совсѣмъ не слыхалъ ихъ, да онъ и не обращалъ ни на что вниман³я, занявшись мытьемъ своихъ ногъ, которыя у него были такими бѣлыми, что ихъ можно было-бы принять за два куска бѣлаго горнаго хрусталя, попавш³е среди другихъ камней ручья. Такая красота и бѣлизна ихъ привели въ большое удивлен³е смотрѣвшихъ, невольно подумавшихъ, что эти ноги созданы не для того, чтобы топтать глыбы земли сзади плуга и быковъ, какъ можно было-бы заключить, судя, по платью незнакомца. Видя, что онъ ихъ не слышитъ, священникъ, шедш³я впереди всѣхъ, далъ знакъ своимъ товарищамъ присѣсть за валявш³еся тамъ обломки скалъ. Всѣ трое спрятались, съ любопытствомъ разсматривая мальчика. На немъ былъ надѣтъ кафтанъ въ два полотнища, перехваченный на поясницѣ толстымъ, бѣлымъ поясомъ, широк³е штаны изъ темнаго сукна и на головѣ шапочка изъ той-же матер³и. Его штаны были засучены до половины ногъ, дѣйствительно, казавшихся сдѣланными изъ бѣлаго алебастра. Окончивъ мытье своихъ прелестныхъ ногъ, онъ, чтобы обтереть ихъ, взялъ изъ-подъ шапочки платокъ и, поправляя свои волосы, приподнялъ голову; тогда наблюдавшимъ за нимъ представилась такая несравненная красота, что Карден³о тихо сказалъ священнику; "Так, какъ это не Люсинда, то это - не земное существо!" Молодой человѣкъ снялъ свою шапочку и, наклонивъ голову на другую сторону, уронилъ и разсыпалъ свои волосы, красотѣ которыхъ могли бы позавидовать лучи солнца. Тогда трое любопытныхъ узнали, что тотъ, кого они принимали за крестьянина, былъ молодой и прелестной женщиной, прекраснѣйшей изъ всѣхъ женщинъ, какихъ только видѣли оба друга. Донъ-Кихота и даже самъ Карден³о, еслибы онъ не зналъ Люсинды, такъ какъ потомъ онъ утверждалъ, что только красота Люсинды могла спорить съ красотою незнакомки. Эти длинные, бѣлокурые волосы не только покрывали ей плечи, но прятали всю ее подъ своими густыми прядями, такъ что отъ всего ея тѣла были видны только одни ноги. Чтобы расправить волосы, она, вмѣсто гребня, употребляла пальцы обѣихъ рукъ, и если ея ноги казались въ водѣ кусками хрусталя, то ея руки, разбиравш³я волосы, были подобны хлопьямъ снѣга. Все видѣнное тремя наблюдателями могло только усилить ихъ удивлен³е и желан³е узнать, кто она такая, и они рѣшились показаться ей. Но какъ только они, поднимаясь, сдѣлали движен³е, прекрасная молодая дѣвушка повернула голову и, раздѣливъ обѣими руками волосы, покрывавш³е ея лицо, посмотрѣла туда, откуда послышался шумъ. Увидавъ трехъ мущинъ, она стремительно поднялась, затѣмъ не обувшись и не собравъ волосъ, схватила лежавш³й около нее небольшой узелъ съ пожитками и бросилась бѣжать, полная страха и смущен³я. Но ея нѣжныя ноги были не въ состоян³и ступать по такимъ жесткимъ и острымъ камнямъ, и она, не сдѣлавъ и четырехъ шаговъ, упала на землю. При видѣ этого, трое друзей подбѣжали въ ней, и священникъ первый обратился къ ней съ слѣдующими словами: "Остановитесь, сударыня! кто-бы вы вы были, знайте, что единственное наше намѣрен³е - это служить вамъ. Не пытайтесь же понапрасну обращаться въ бѣгство; этого не позволятъ вамъ ваши ноги, да и мы сами не можемъ допустить." Испуганная и смущенная, она ни слова не отвѣчала на эту рѣчь. Они приблизились къ ней, и священникъ, взявъ ее за руку, продолжалъ: "То, что скрываетъ отъ насъ ваша одежда, сударыня, выдали вамъ ваши волосы; очевидно, немаловажныя причины заставили вашу красоту перерядиться въ это недостойное ея одѣянье и привели васъ въ глубину этой пустыни, гдѣ намъ выпало счастье найти васъ, если не для того, чтобы дать лѣкарство противъ вашихъ бѣдств³й, то, по крайней мѣрѣ, предложить вамъ наши совѣты. Дѣйствительно, ни одно горе въ течен³е всей жизни не можетъ усилиться до такой крайней степени, чтобы тотъ, кто его испытываетъ, имѣлъ право отказаться даже выслушать совѣты, предлагаемые ему съ добрымъ намѣрен³емъ. Итакъ, моя дорогая госпожа, или мой дорогой господинъ, или тотъ, кѣмъ вамъ угодно быть, оправьтесь отъ испуга, причиненнаго вамъ нашимъ появлен³емъ, и разскажите о вашей счастливой или злой судьбѣ, въ полной увѣренности, что въ насъ вы найдете людей, готовыхъ помочь вамъ переносить несчаст³я, раздѣливъ ихъ съ вами."

   Все время пока говорилъ священникъ, прекрасная незнакомка была какъ будто охвачена очарованьемъ; она смотрѣла, то на одного, то на другого, не шевеля губами и не произнося ни одного слова, похожая на молодаго крестьянина, которому неожиданно показали рѣдк³я и невиданныя имъ вещи. Наконецъ, когда священникъ опять обратился къ ней съ своею убѣдительною рѣчью, она глубоко вздохнула и прервала молчан³е. "Если уединен³е этихъ горъ не скрыло меня отъ постороннихъ взоровъ,- сказала она,- и распустивш³еся волосы отняли у моего языка возможность солгать, то съ моей стороны было-бы теперь напраснымъ трудомъ притворяться и говорить то, чему повѣрили-бы только изъ любезности. Принявъ это въ соображен³е, я говорю, господа, что я глубоко благодарна вамъ за предложен³я вашихъ услугъ и чувствую себя обязанной удовлетворить ваши просьбы. Боюсь только, по правдѣ сказать, какъ-бы разсказъ о моихъ несчаст³яхъ не вызвалъ въ васъ, вмѣстѣ съ сочувств³емъ, и досады, потому что вамъ не найти ни лѣкарства, способнаго ихъ исцѣлить, ни утѣшен³я, которое могло-бы усладить ихъ горечь. Тѣмъ не менѣе, чтобы моя честь не пострадала въ вашемъ мнѣн³и послѣ того, какъ вы узнали во мнѣ молодую женщину и нашли меня одинокою и такъ странно наряженною,- чтобы всѣ эти обстоятельства, взятыя вмѣстѣ и каждое отдѣльно, не уничтожили довѣр³я къ моей чести, я рѣшаюсь разсказать вамъ о томъ, о чемъ такъ сильно желала-бы молчать". Эта маленькая рѣчь была произнесена безъ остановки и такимъ мелодичнымъ голосомъ, съ такимъ изяществомъ языка, что трое друзей уму очаровательной дѣвушки удивились не менѣе, чѣмъ раньше удивлялись ея красотѣ. Они повторили предложен³я своихъ услугъ и снова настоятельно просили ее исполнить свое обѣщан³е. Тогда она, не заставляя себя больше просить, скромно надѣвъ свою обувъ и собравъ волосы, сѣла на большой камень, вокругъ котораго усѣлись и трое слушателей; затѣмъ, сдѣлавъ усил³е, чтобы удержать набѣжавш³я на ея глаза слезы, она звучнымъ и спокойнымъ голосомъ начала истор³ю своей жизни:

   "Въ сосѣдней намъ части Андалуз³и есть маленьк³й городъ, отъ котораго беретъ свой титулъ одинъ герцогъ, считающ³йся въ ряду тѣхъ, кого называютъ испанскими грандами. У этого герцога есть два сына: старш³й, наслѣдникъ его владѣн³й, наслѣдовалъ, повидимому, и всѣ его прекрасныя качества; младш³й-же наслѣдовалъ, кажется, только хитрость Ганелона и предательство Вельидо. Мои родители считаются отъ рожден³я покорными вассалами этого сеньора; но они такъ надѣлены богатствами, что еслибы дары природы ныли одинаковы съ благами состоян³я, то имъ не оставалось-бы ничего больше желать, а для меня не было-бы причинъ бояться тѣхъ бѣдств³й, которыя теперь испытываю, такъ какъ все мое несчаст³е происходитъ, можетъ быть оттого, что они не имѣли счастья родиться знатными. Правда, ихъ происхожден³е не настолько низко, чтобы имъ