Салиас Евгений Андреевич - Петербургское действо

- Вы опекунша, вы хозяйка по закону надъ моими деньгами, все также глухо и медленно заговорила Настя, только глаза ея засверкали ярче.- Надо мной вы ничего не можете... Оставайтесь съ моими деньгами. Я ухожу безъ нихъ.

   - Да, какъ смѣешь ты... зашептала Пелагея Михайловна, теряясь и робѣя отъ лица и голоса.Насти... Да ты... Васидекъ! Василекъ! вдругъ закричала Гарина, невольно призывая на помощь любимицу.- За киргизомъ! Ухожу! Что ты? Что?!..

   - Глѣбъ для меня дороже всего на свѣтѣ... Онъ... онъ...

   Но Настя не могла договорить. Она ухватилась руками за кровать, поблѣднѣла, закрыла глаза и, наконецъ, шепнула:

   - Онъ больше брата... Онъ мнѣ теперь... Тамъ въ Сибири законовъ людскихъ нѣтъ. Тамъ все можно...

   И Настя прибавила еще нѣсколько словъ, едва шевеля губами, невнятно... ослабѣвшимъ голосомъ...

   Но Пелагея Михайловна слышала, поняла, повѣрила... Она страшно перемѣнилась въ лицѣ и мгновенно ухватилась за голову... помотала головой, тихо ахнула, затѣмъ застонала еще тише и повалилась на подушки.

   Настя, шатаясь, вышла и, держась за стѣну корридора, дошла съ трудомъ въ свою горницу.

   Пелагея Михайловна лежала и, при полномъ сознан³и своего положен³я, чего-то ужаснаго съ ней, не могла двинуться и не могла позвать...

   Только черезъ часъ Василекъ была разбужена горничной, которая тормошила ее за руку. Пр³йдя въ себя, она услыхала: - Барышня! Барышня! Барынѣ не хорошо... И давно... Полумертвая...

   Василекъ вскочила на ноги и не могла даже ничего понять. Она испугалась, но не понимала то страшное, что говорятъ ей про тетку. Побѣжалъ въ спальню Гариной, она нашла ее въ постели въ страшномъ видѣ, котораго Василекъ тоже испугалась и тоже не понимала.

   Все лицо Пелагеи Михайловны покосило на сторону, она глядѣла только однимъ глазомъ, слегка закатившимся, ротъ былъ скривленъ. Увидя Василька, Пелагея Михайловна зашевелила ртомъ, но вмѣсто словъ Василекъ услыхала как³е-то страшные ужасные гортанные звуки, которые можно было принять за шутку, если бы они были произнесены ребенкомъ.

   По счаст³ю, пришедш³й Акимъ Акимовичъ, давно уже дожидавш³йся Василька въ гостиной, чтобы по обыкновен³ю сѣсть за чай,- понялъ въ чемъ дѣло. Тотчасъ же на лошадяхъ Тюфякиныхъ онъ поскакалъ за докторомъ. Затѣмъ до полуночи прохлопотали всѣ около Пелагеи Михайловны. У нея сдѣлался ударъ...

   Василекъ была настолько потрясена, что прежн³й арестъ ужь казался ей чуть не шуткой сравнительно съ теперешней бѣдой. Она даже не замѣтила присутств³я въ домѣ, далеко за полночь, человѣка, который все-таки былъ для нея - дороже всего въ м³рѣ, т. е. Шепелева.

   Около часу ночи, когда Квасовъ сидѣлъ у больной, а докторъ уѣхалъ, Шепелевъ, оставшись въ гостиной наединѣ съ Василькомъ, обратился къ ней съ вопросомъ, почему случился ударъ у Пелагеи Михайловны.

   Василекъ отозвалась невѣдѣн³емъ и внезапно догадалась пойти къ сестрѣ. Спросить! Но тутъ только она вдругъ всплеснула руками и выговорила:

   - A Настя-то? Гдѣ-жъ Настя? Ея не было...

   Она вспомнила, что Настя за все это время хлопотъ около тетки не появилась ни разу.

   - Да и я хотѣлъ все спросить, воскликнулъ Шепелевъ. - какъ же въ этакое время, да не пр³йдти помочь.

   Василекъ тотчасъ же рѣшила мысленно, что, стало быть, сестра лежитъ тоже безпомощно въ своей горницѣ. Она бросилась туда. Горница Насти была пуста. Только ящики комодовъ были выдвинуты, многое выброшено на полъ. Нѣкоторыхъ вещей, одного образа изъ к³ота и маленькаго ларчика, гдѣ были ея вещи, не было.

   Черезъ четверть часа новой сумятицы въ домѣ, Василекъ и всѣ домочадцы убѣдились, что княжны Настасьи не было въ домѣ.

  

  

   И странно распорядилась судьба! Самое тяжелое время въ домѣ Тюфякиныхъ оказалось для Василька самымъ счастливымъ временемъ ея жизни.

   Тетка была въ постели почти безъ движен³я, докторъ не ручался за ея жизнь. Сестра бѣжала изъ дому, сама оговорила себя въ канцеляр³и Гудовича и добилась того, что послѣдовала га ссыльнымъ братомъ.

   Но за то здѣсь бывалъ теперь всяк³й день Шепелевъ. Вмѣстѣ съ Василькомъ ухаживалъ онъ за больной, просиживалъ цѣлые часы около ея постели, проводилъ иногда цѣлые дни наединѣ съ Василькомъ. Видать ее сдѣлалось для него потребностью. Ей одной изливалъ онъ свою душу, ей одной передавалъ всяк³й день то, что приходилось перечувствовать и выстрадать отъ безсердечной кокетки.

   Кончилось тѣмъ, что Шепелевъ разсказалъ Васильку всю свою истор³ю съ Маргаритой, начиная со встрѣчи въ оврагѣ и поцѣлуя въ домѣ гадалки. Только объ одномъ умолчалъ онъ: о дерзкомъ свидан³и въ маскарадѣ. Но Василекъ знала, что именно съ этого маскарада началась ихъ связь. И наивный юноша не подозрѣвалъ, какъ терзалъ онъ сердце бѣдной княжны. Онъ и не воображалъ, какъ тяжело было ей выслушивать всю эту исповѣдь, всѣ эти признан³я. Но за эти дни взаимныя отношен³я Шепелева и Василька измѣнились. Юноша посмотрѣлъ на некрасивую княжну совершенно иными глазами. Безконечная доброта ея закупила его, и княжна стала его первымъ другомъ. Василекъ по прежнему, но уже сознательно, не боясь своего чувства, любила его и на свой ладъ ревновала къ Маргаритѣ. Ей казалось, что ея любовь и любовь этой женщины - совершенно два различныя чувства. Ей казалось, что та страсть, въ которой сознался Шепелевъ къ этой кокеткѣ, ея бы не удовлетворила. Въ грезахъ своихъ о немъ когда-то, представляя себѣ, какъ онъ могъ бы полюбить ее, она никогда не думала и не могла даже предполагать возможности такого чувства, какое было у этого юноши къ красавицѣ иноземкѣ. Она ревновала и ненавидѣла графиню только за тѣ мучен³я, которыя претерпѣвалъ отъ нея юноша.

   Василекъ теперь перестала смущаться Шепелева, была проще, искреннѣе. Юноша, съ своей стороны, послѣ своей полной исповѣди обращался съ ней совершенно какъ бы съ сестрой. День за день Маргарита все болѣе и болѣе мучила его, а чистота души и безконечная доброта Василька все болѣе привлекали его. Кончилось тѣмъ, что, послѣ каждой бурной сцены съ Маргаритой, Шепелевъ безъ оглядки бѣжалъ въ домъ Тюфякиныхъ, къ единственному человѣку на землѣ, съ которымъ онъ могъ говорить откровенно обо всемъ.

   Однажды, случайно убѣдившись, что есть что-то ужасное и отвратительное въ поведен³и Маргариты относительно стараго дѣда, Шепелевъ снова бросился къ другу. На этотъ разъ онъ былъ особенно блѣденъ и печаленъ, но сказать этому милому, чистому существу, что подозрѣваетъ онъ и на что способна та женщина, было совершенно невозможно.

   - Что съ вами? приставала на этотъ разъ Василекъ.

   Но Шепелевъ долго молчалъ и, наконецъ, отозвался.

   - Даже и разсказать вамъ нельзя. Много было всего, но подобнаго, конечно, и ожидать было нельзя. Да, конечно, вамъ сказать нельзя. Но если это правда, если я не ошибаюсь, то кажется... Кажется, у меня все пройдетъ...

   Шепелевъ сидѣлъ, опустивъ голову, глядѣлъ на полъ и не могъ видѣть, какъ измѣнилось лицо Василька. Она пристально смотрѣла на него, собиралась произнести два слова, и у нея не хватало духу.

   - Да, тогда все пройдетъ, прошепталъ снова Шепелевъ.

   - Что пройдетъ? еще тише, черезъ силу, выговорила, наконецъ Василекъ.

   - Что? эта безумная страсть! Развѣ можно любить... Да нѣтъ, я и говорить вамъ не стану. Господи, если бы она была то, что вы! Если бы въ ней была хоть малая толика той ангельской души, какая въ васъ!

   Шепелевъ смолкъ на минуту, потомъ вдругъ поднялъ голову, взглянулъ на Василька и выговорилъ внезапно:

   - Скажите, любили-ли вы когда-нибудь?

   - Что? едва слышно прошептала Василекъ и вся вспыхнула. И въ ту же минуту она подумала какъ всегда, что покраснѣвшее лицо ея особенно некрасиво. И отъ этой мысли она покраснѣла еще болѣе.

   - Скажите правду! Вотъ я вамъ всю душу свою выкладывалъ, все разсказалъ, чего и не слѣдовало. Про такую женщину, какъ графиня, и съ такой, какъ вы, и говорить бы не надо. Но я сознаюсь... я съ вами душу отводилъ, мнѣ легче бывало, какъ я ворочался отъ васъ къ себѣ. A вы, какъ мнѣ кажется, со мною не откровенны. Я правду говорю. Я васъ люблю. Мнѣ бы теперь безъ васъ трудно было остаться въ Петербургѣ. A вы постоянно со мною какъ-то странно и непонятно мнѣ поступаете. Да, есть что-то! Вотъ видите, вы все краснѣете, стало-быть, я правду говорю.

   Дѣйствительно, Василекъ сидѣла пунцовая. Вдобавокъ, она, ни передъ кѣмъ никогда не опускавшая своихъ глазъ, теперь не знала куда смотрѣть, не знала что дѣлать, не знала что сказать.

   - Ну, да не объ этомъ рѣчь, заговорилъ Шепелевъ,- это ваше дѣло. Коли я вамъ немножко не по сердцу, и вы изъ жалости только позволяли мнѣ всяк³й день исповѣдываться и плакаться, такъ и за то спасибо! A вотъ, что я хочу спросить, совсѣмъ другое: любили-ли вы когда-нибудь?

   Василекъ тихо подняла руки къ лицу, медленно откачнулась на спинку своего кресла и едва слышно выговорила:

   - Ахъ, полноте, Дмитр³й Дмитр³евичъ!...

   - Отчего же? Я у васъ не спрашиваю кого. Да это мнѣ и не нужно знать. Я спрашиваю только, знали-ли вы это дьявольское чувство, которое меня теперь совсѣмъ измучило. Я знаю, что моя любовь къ графинѣ можетъ пройти. Она можетъ завтра сдѣлать что-нибудь, за что я ее возненавижу. Прежде я думалъ, что я способенъ убить ее, но теперь вижу, что если она такая... Такихъ убивать не стоитъ, такихъ можно только презирать. Такъ вотъ, скажите! Понимаете-ли вы то чувство, которое во мнѣ? Бывало-ли съ вами что-нибудь такое? Любили-ли вы? скажите, княжна! Я не отстану! грустно улыбнулся Шепелевъ.

   Василекъ сидѣла по прежнему, закрывъ лицо руками. Ей казалось, что она стоитъ на краю обрыва, на краю пропасти, въ которую ей хочется броситься. Она чувствовала, что сейчасъ бросится и погибнетъ. Она сейчасъ непремѣнно скажетъ ему одно слово, которое все превратитъ въ прахъ. Онъ испугается, онъ перестанетъ бывать. То чувство, которое явится въ немъ къ ней, будетъ, вдобавокъ, оскорбительно, горько для нея! Ихъ братск³я отношен³я будутъ уничтожены сразу. А, между тѣмъ, Василекъ чувствовала, что вотъ сейчасъ онъ повторитъ свой вопросъ, а она отвѣтитъ, бросится въ эту пропасть!

   Шепелевъ протянулъ руки, взялъ ее за руки и отнялъ ихъ отъ лица. Онъ почувствовалъ,что эти руки дрожатъ, но не понялъ. Онъ увидалъ ея совершенно измѣнившееся лицо съ страдающимъ выражен³емъ, онъ увидалъ что-то новое, странное, тревожное въ ея великолѣпныхъ, вѣчно спокойныхъ глазахъ, но тоже не понялъ.

   - Понимаю, выговорилъ онъ,- это для васъ тяжелое воспоминан³е. Простите меня! Такъ, стало быть, вы знаете, или хоть знали, какъ я мучаюсь теперь. Вы все-таки любили, или можетъ быть до сихъ поръ любите?

   Послѣ первой мгновенной тревоги, Василекъ остановила на его лицѣ тотъ ясный и глубоко западающ³й въ душу взоръ, который такъ ненавидѣлъ князь Глѣбъ, который такъ часто тяготилъ многихъ. Но только въ этомъ взорѣ теперь, была глубокая, безконечная скорбь. Она долго глядѣла на юношу и вымолвила наконецъ:

   - Да, любила и люблю теперь. И кого? - вы знаете!

   Шепелевъ широко раскрылъ глаза. Онъ не понималъ.

   - Нѣтъ, не знаю. Ей-Богу! Вѣдь не дядюшку-же моего... усмѣхнулся онъ.

   Но, въ эту минуту, сидѣвшая передъ нимъ княжна вдругъ зарыдала и, закрывъ лицо, быстро вышла изъ горницы.

   Шепелевъ, наконецъ, понялъ... и доброе чувство шевельнулось въ немъ!

  

  

   Между тѣмъ, въ палатахъ фельдмаршала Разумовскаго все приняло праздничный видъ и все было готово къ пиру, на который государь самъ назвался.

   Безчисленное количество дворни, козачковъ, гайдуковъ, скомороховъ въ разноцвѣтныхъ фантастическихъ костюмахъ, ожидали съѣзда гостей и самого императора.

   Въ большой залѣ, выходившей окнами въ садъ, былъ накрытъ обѣденный столъ, сверкавш³й при лучахъ заходящаго солнца бѣлизной скатертей и серебромъ. Столъ былъ убранъ цвѣтами и большими канделябрами изъ литаго серебра, изображавшими различные роды охоты. Каждый канделябръ имѣлъ болѣе пуда вѣса и каждый изображалъ какое-нибудь развѣтвленное дерево, подъ которымъ группировались кругомъ ствола фигуры охотниковъ въ иноземныхъ платьяхъ и как³е-нибудь звѣри; на одномъ кабанъ, на другомъ медвѣдь, на третьемъ лиса или волкъ и т. д. Канделябры эти были подарены покойной государыней и выписаны изъ Парижа. Домъ Алексѣя Григорьевича Разумовскаго былъ, что называется, полная чаша. Состоян³я фельдмаршала никто не зналъ и самъ онъ почти счетъ потерялъ своимъ доходамъ. Это было самое огромное состоян³е въ Росс³и, и въ ту минуту, когда въ государственномъ казначействѣ было только милл³онъ двѣсти тысячъ рублей наличными деньгами, графъ Алексѣй Григорьевичъ имѣлъ нѣсколько милл³оновъ.

   Послѣ кончины императрицы весь домъ его былъ отдѣланъ чернымъ сукномъ съ плерезами, и онъ думалъ оставить этотъ трауръ на два, на три года, а теперь, по капризу государя, приходилось придать дому праздничный видъ ровно черезъ пятъ мѣсяцевъ послѣ кончины государыни.

   Но, если палаты приняли праздничный видъ, освободившись отъ чернаго сукна, крепа и газа, то самъ хозяинъ далеко не имѣлъ веселаго и праздничнаго вида.

   Въ ту минуту, когда государь, Жоржъ, Гольцъ и друг³е гости собирались на пиръ, графъ Алексѣй Григорьевичъ сидѣлъ у себя въ кабинетѣ въ полномъ мундирѣ и во всѣхъ орденахъ, но лицо его было особенно мрачно и тревожно. Причина этому была не маловажная.

   За два дня передъ тѣмъ, другъ и наперсникъ брата гетмана, Тепловъ, былъ у него, уговаривая открыто стать на сторону императрицы, въ случаѣ, если произойдетъ въ Петербургѣ какое-нибудь дѣйство въ ея пользу. Разумовск³й отказался на отрѣзъ, онъ обѣщалъ только остаться безпристрастнымъ зрителемъ, а въ случаѣ всеобщаго поворота въ пользу Екатерины, присягнуть однимъ изъ первыхъ.

   Тепловъ остался недоволенъ своимъ неуспѣшнымъ предпр³ят³емъ, но, уѣзжая, объявилъ графу нѣчто на столько важное, что смутилъ Разумовскаго на цѣлыхъ два дня. Какъ другъ дома давнишн³й и вѣрный, Тепловъ передалъ Разумовскому великую тайну, что государь, въ виду печальнаго состоян³я финансовъ и нужды въ деньгахъ для содержан³я корпуса Чернышева, перешедшаго на сторону Фридриха, имѣетъ виды на громадное состоян³е Разумовскаго. Однимъ словомъ, Тепловъ объяснилъ графу, что государь собирается, придравшись къ чему-либо, сослать Разумовскаго въ Малоросс³ю и конфисковать почти все его состоян³е.

   Графъ сначала, хотя и встревожился, но не повѣрилъ хитрому Теплову. Онъ подумалъ, что это выдумка для того, чтобы склонить его въ пользу заговора и пожертвовать крупную сумму денегъ для заговорщиковъ. Тогда Тепловъ досталъ изъ кармана бумагу.

   Она была писана рукой, хорошо извѣстной графу, тайнаго секретаря Волкова. На большомъ листѣ въ заглав³и было написано: "промемор³я". Въ этой докладной запискѣ Волковъ объяснялъ государю, как³я есть средства поднять русск³е финансы. Одно изъ главныхъ средствъ было предложен³е сдѣлать то, что цѣлое столѣт³е дѣлалось постоянно, примѣровъ было безъ числа, начиная съ знаменитаго князя Меншикова и кончая Минихомъ, Бестужевымъ и Лестокомъ. Временщикъ, отправляемый въ ссылку и теряющ³й громадное состоян³е, конфискуемое въ пользу правительства, а иногда въ пользу фаворита, было дѣломъ на столько зауряднымъ, что Волковъ ничего новаго, въ данномъ случаѣ, не придумалъ, а только повторялъ зады. Въ концѣ записки стояло одно слово. Графъ узналъ руку государя и разобралъ слова: апробую.

   Тепловъ уѣхалъ, Разумовск³й тотчасъ же съѣздилъ къ нѣкоторымъ старымъ пр³ятелямъ, съѣздилъ къ Панину и всѣхъ просилъ разузнать, правда-ли, что онъ наканунѣ ссылки и раззорен³я. Свѣдѣн³я, собранныя имъ, были совершенно различны. Одни, близко знавш³е Волкова, увѣряли, что онъ дѣйствительно объ этомъ проговорился, но не ради злобы противъ графа выдумалъ это, а ради того, что это было единственнымъ средствомъ поправить росс³йск³е финансы.

   Наконецъ, фельдмаршалъ черезъ Екатерину, государыня черезъ Дашкову, Дашкова черезъ болтушку сестру, цѣной двадцати фунтовъ калужскаго тѣста, узналъ, что государь поговаривалъ на счетъ конфискован³я имущества Разумовскаго, но, однако, рѣшиться боялся, такъ какъ въ Петербургѣ слишкомъ любили и уважали графа Алексѣя Григорьевича. Однимъ словомъ, Разумовск³й вернулся домой совершенно смущенный, не узнавъ навѣрное ничего. Одно только понялъ онъ, что если теперь не совершится ничего, то черезъ полгода, черезъ годъ, рано или поздно, эта бѣда все-таки постигнетъ его.

   Наканунѣ назначеннаго пира, утромъ, гетманъ заѣзжалъ къ брату и нашелъ его въ полной формѣ отправляющагося къ государю.

   - Что ты, батя? спросилъ гетманъ.

   - Да вотъ, поѣду къ нему, нехай сниметъ съ меня всѣ кавалер³и и отпуститъ до дому.

   Гетманъ уговорилъ брата ничего не дѣлать, доказывая, что если дѣйствительно государь позволитъ ему уѣхать въ Малоросс³ю, то вдали отъ двора онъ скорѣе лишится всего. И два брата хохла, носители нац³ональныхъ чертъ характера, побесѣдовали и рѣшили, какъ горю пособить.

   И вотъ теперь передъ графомъ Алексѣемъ Григорьевичемъ, ожидавшимъ пр³ѣзда государя и гостей, стоялъ на столѣ большой золотой подносъ съ его вензелемъ, на немъ лежалъ каравай хлѣба, а на караваѣ солонка, отдѣланная драгоцѣнными каменьями. Подъ хлѣбомъ виднѣлась пачка разныхъ бумагъ.

   Разумовск³й сидѣлъ, задумавшись, изрѣдка прислушивался къ шуму на улицѣ, изрѣдка косился на подносъ и на пачку бумагъ подъ караваемъ и раза два или три пожалъ плечами. Этотъ жестъ ясно говорилъ:

   - Что-же дѣлать! По неволѣ!

   И разъ, послѣ долгой думы, переведя глаза снова на подносъ съ караваемъ, онъ усмѣхнулся досадливо и выговорилъ:

   - Нехай съѣстъ!

   Когда раздался громъ копытъ на дворѣ, графъ Алексѣй Григорьевичъ быстро всталъ. Два лакея, которымъ заранѣе было отдано приказан³е быть наготовѣ, вошли въ кабинетъ и подняли подносъ. Разумовск³й быстро двинулся на встрѣчу государю, а за нимъ понесли и подносъ.

   Государь всегда, слѣзши съ любимой лошади, долго гладилъ ее, ласкалъ, разговаривалъ съ ней, показывалъ ее въ десятый, сотый, тысячный разъ своимъ приближеннымъ, увѣряя, что такого коня на свѣтѣ нѣтъ, что этотъ конь много призовъ выигралъ въ Англ³и, хотя конь тамъ никогда не бывалъ.

   Прежде, чѣмъ государь покинулъ лошадь, Разумовск³й успѣлъ спуститься на самый подъѣздъ.

   - А! здорово! Ну, вотъ мы и пр³ѣхали покутить! Раскошеливайся, хозяинъ! Жаль мнѣ, что самаго бѣднаго человѣка въ Питерѣ раззоряю, да что дѣлать! шутилъ государь.

   И эти слова по неволѣ какъ бы подтвердили мысль Разумовскаго, что слухи о Волковѣ не есть выдумка.

   Фельдмаршалъ, когда государь вошелъ на подъѣздъ, опустился на одно колѣно и вымолвилъ:

   - Ваше величество, примите приношен³е на пользу государственную отъ вашего вѣрнаго раба.

   - Что это такое? воскликнулъ Петръ Ѳедоровичъ.

   - Хлѣбъ-соль. Солонка эта по праву ваша. Она принадлежала еще Великому Петру Алексѣевичу и была дана мнѣ покойной государыней. A подъ хлѣбомъ мое вѣрноподданническое приношен³е!

   Государь сдвинулъ хлѣбъ съ мѣста и взялъ пачку бумагъ.

   - Да, что это?

   - Деньги, ваше величество.

   - Деньги! Ну, спасибо. A много-ли?

   - Милл³онъ.

   - Чего?! разинулъ ротъ Петръ Ѳедоровичъ.

   - Тутъ милл³онъ, ваше величество, то-есть бумаги, по которымъ его можно получить отъ петербургскихъ и иностранныхъ банкировъ.

   - Ну, Алексѣй Григорьевичъ! развелъ руками государь, и голосъ его дрогнулъ чувствомъ.- Ну!.. Прости меня, голубчикъ! Какая я передъ тобой... какъ бы сказать, какой я передъ тобой... или, какая я... Да, нельзя при чужихъ людяхъ себя обругать. Вѣдь, я хотѣлъ у тебя все отнять, а ты вотъ самъ даришь. A все разные подлецы, завистники твои.

   И государь съ взволнованнымъ лицомъ крѣпко обнялъ Разумовскаго, взялъ его за руку и все повторялъ:

   - Прости меня, голубчикъ! Вотъ ты человѣкъ, а это все свиньи! показалъ онъ на свою свиту, забывъ, что тамъ и принцъ Жоржъ, и Гольцъ, и друг³е ни въ чемъ неповинные.

   Приношен³е Разумовскаго, конечно, произвело на свиту дѣйств³е оглушительнаго удара грома. И дѣйствительно, кромѣ Алексѣя Григорьевича, во всей Росс³и никто не могъ поднести такой подарокъ.

   Съ этой минуты, переступивъ порогъ палатъ Разумовскаго, государь особенно развеселился. Да и вся свита, всѣ гости, которые начали съѣзжаться, хотя имъ было ни тепло, ни холодно отъ милл³она, перешедшаго изъ рукъ Разумовскаго въ руки государя, все-таки повеселѣли отъ одной близости къ этому милл³ону.

  

  

   Черезъ часъ всѣ гости уже сидѣли въ огромной залѣ за большимъ столомъ и пировали. Государь былъ веселѣй всѣхъ. Принцъ Жоржъ былъ не менѣе веселъ, потому что, садясь за столъ, государь хлопнулъ его до плечу и сказалъ:

   - Ну, mein Onkel. Такъ и быть! Я вамъ пятьдесятъ тысячъ изъ этихъ денегъ подарю. Это будетъ, какъ разъ, ваше жалованье, за два года впередъ.

   Когда розлили первую бутылку шипучаго венгерскаго, государь провозгласилъ тостъ въ честь хозяина. Всѣ шумно поднялись, и громк³е крики "виватъ", вошедш³е въ моду при новомъ царствован³и, огласили палаты.

   Государь снова обнялъ Разумовскаго, поблагодарилъ его за подарокъ и, обращаясь къ сидѣвшимъ около него двумъ посланникамъ, австр³йскому Мерс³ю и датскому Гакстгаузену, вымолвилъ по нѣмецки:

   - A что, господа резиденты, случалось-ли подобное въ анналахъ вашихъ странъ, чтобы подданный дарилъ своему монарху такую сумму? У васъ, прибавилъ государь, обращаясь къ Гакстгаузену,- оно и бытъ не могло. У васъ самый богатый вельможа имѣетъ пять крейцеровъ въ день на все свое пропитан³е. A вотъ у васъ, господинъ Мерс³й? Хотя бы за все царствован³е Мар³и Терез³и могло-ли бы случиться когда-либо нѣчто подобное!

   - Не знаю, ваше величество. Но ея величество императрица никогда не нуждалась въ деньгахъ.

   - Этого не можетъ быть! воскликнулъ государь.

   Мерс³й вспомнилъ вдругъ, что во время прошлой войны съ Фридрихомъ понадобилось около полмилл³она, чтобы закупить главныхъ сановниковъ одного союзнаго государства, и деньги эти были собраны по подпискѣ въ средѣ венгерскихъ магнатовъ. Подъ шумъ и ликован³е гостей, намекъ резидента прошелъ незамѣтно, да и государь не разслышалъ хорошенько словъ посланника, а, обратившись ко всѣмъ гостямъ, вымолвилъ:

   - Сдѣлайте удовольств³е хозяину и мнѣ! Напейтесь сегодня всѣ, какъ можно пьянѣй.

   Это приказан³е государя было принято всѣми съ удовольств³емъ, и его начали быстро приводить въ исполнен³е.

   Не прошло часа, какъ гулъ, крики и хохотъ раздавались на весь домъ слышны были даже на улицѣ. Принцъ Жоржъ подпивалъ рѣдко, полицеймейстеръ Корфъ еще рѣже, но когда эти два человѣка бывали во хмѣлю, то приходили въ неописанный азартъ.

   Принцъ теперь кричалъ такъ громко, что покрывалъ гулъ всѣхъ голосовъ. Онъ доказывалъ что-то черезъ столъ Гольцу, единственному, вполнѣ трезвому за столомъ, но не только Гольцъ не могъ понять, о чемъ говоритъ Жоржъ, но принцъ и самъ ужь не зналъ.

   Но вдругъ гулъ голосовъ притихъ сразу, ибо раздался голосъ государя, уже не веселый, а гнѣвный. Онъ сидѣлъ за столомъ, полуоборотомъ обращаясь къ Гакстгаузену, лицо его было красно, глаза блестѣли. Онъ вдругъ швырнулъ салфетку на столъ и говорилъ громко, при наступившей полной тишинѣ:

   - A я вамъ говорю, господинъ резидентъ, что я далѣе этого терпѣть не хочу. Я двадцать лѣтъ дожидался, за все царствован³е тетушки, и теперь на моей улицѣ праздникъ. Шлезвигъ долженъ быть моимъ! И будетъ моимъ! Я одинъ въ недѣлю справился бы съ Дан³ей, а что же будетъ, судите сами, когда король Фридрихъ обѣщалъ уже мнѣ свою помощь. Въ два дня мы разнесемъ все ваше капельное государство, и отъ него слѣда не останется на географической картѣ.

   Гакстгаузенъ сидѣлъ блѣдный, выпуча глаза, и не зналъ, какъ понять слова государя, какъ вспышку гнѣва, угрозу, о которой онъ завтра же забудетъ, или какъ правду, о которой тотъ случайно, противъ воли, проговорился.

   - Да вы, кажется, не вѣрите! воскликнулъ государь.- Баронъ,- обратился онъ къ Гольцу,- скажите ему, что это тайный пунктъ въ нашемъ трактатѣ съ королемъ. Онъ мнѣ не вѣритъ, скажите ему, что я не лгу.

   Гольцъ, смущенный столько же, сколько и Гакстгаузенъ, не зналъ, что сказать, языкъ не повиновался ему. Важнѣйш³й тайный пунктъ договора сдѣлался вдругъ достоян³емъ всѣхъ! Гольцъ, по привычкѣ, обратился черезъ столъ къ принцу, какъ бы призывая его себѣ на помощь. Но принцъ, пунцовый, съ разинутымъ ртомъ, не отъ удивлен³я, а отъ хмѣля, безсмысленно кивалъ головой, какъ китайская кукла. Если бы даже часъ цѣлый прошелъ, то и тогда ГолЬцъ не нашелся бы что отвѣтить. По счастью, государь, не дождавшись его отвѣта, снова заговорилъ.

   - Да, наконецъ, всѣ распоряжен³я сдѣланы. Гонецъ мой посланъ уже къ Румянцеву недѣлю назадъ, приказать, чтобы онъ считалъ войну уже объявленной. Объ этомъ можете узнать у Волкова и у Гудовича. A я съ войскомъ, команду надъ которымъ поручаю гетману, выступаю черезъ мѣсяцъ.

   - Ваше величество, вымолвилъ, наконецъ Гакстгаузенъ: - какъ прикажете считать мнѣ ваши слова, формальнымъ объявлен³емъ войны? Прикажете мнѣ дать знать это моему королю?

   - Какъ? Что?! визгливо вскрикнулъ Петръ Ѳедоровичъ.- Да я вамъ цѣлый часъ толкую. Это, наконецъ, удивительно! И государь началъ стучать пальцемъ по столу.- Я вамъ цѣлый часъ толкую, что двадцать лѣтъ дожидался я взять у васъ Шлезвигъ и вотъ теперь его возьму. Да что объ этомъ толковать! Кончили мы, что-ли? обернулся онъ къ Разумовскому и подъ вл³ян³емъ гнѣва, поднялся, не дожидаясь отвѣта.

   Разумовск³й поспѣшилъ послѣдовать примѣру государя, и всѣ гости встали изъ-за стола безъ пирожнаго.

   Шумной толпой двинулись всѣ во внутренн³я комнаты. Нѣкоторые изъ гостей, болѣе трезвые, горячо спорили или шептались, большинство, сильно охмѣлѣвшее, или не слыхало ничего, или забыло. И снова смѣхъ и веселые голоса огласили палаты.

   Гакстгаузенъ немедленно исчезъ изъ дома Разумовскаго. Дипломатъ былъ страшно встревоженъ! Что скажетъ ему его правительство, что онъ, какъ ребенокъ, прозѣвалъ все. Еще вчера доставлялъ онъ успокоительныя депеши, а русск³й дворъ уже былъ готовъ къ войнѣ.

   Гольцъ, выйдя изъ-за стола, прямо подошелъ къ государю, встревоженный не менѣе Гакстгаузена.

   - Ваше величество, зачѣмъ вы огласили эту тайну? Наконецъ, самъ я, пользующ³йся довѣр³емъ вашего величества, признаюсь, ничего не зналъ. Я думалъ, что война съ Дан³ей можетъ быть, но... но въ отдаленномъ будущемъ. Король будетъ на меня разгнѣванъ, а между тѣмъ, я не виноватъ.

   - Не сердитесь, милый баронъ, я и самъ не хотѣлъ сегодня объявлять, да разсердилъ меня этотъ старый грибъ, я и сказалъ. Да что за важность, не нынѣ, такъ черезъ мѣсяцъ не черезъ мѣсяцъ, такъ черезъ годъ, а все равно я эту войну начну. Признаюсь вамъ, однако, что теперь, поговоривъ объ этомъ, мнѣ бы хотѣлось хоть сейчасъ выступить. Вѣдь я въ три дня всю Дан³ю завоюю, не только что Шлезвигъ.

   И государь постепенно, покуда Гольцъ становился мрачнѣе, развеселился снова.

   - Не нравится вамъ? воскликнулъ вдругъ государь, смѣясь и трепля по плечу посла.- Мало ли что! Вѣдь вотъ вы как³е, я вамъ отдалъ даромъ обратно цѣлое, завоеванное тетушкой, королевство, а вы не хотите, чтобъ я себѣ взялъ маленькое герцогство.

   Гольцъ пробормоталъ что-то въ объяснен³е, но самъ почувствовалъ, что говорить нечего.

   Государь двинулся отъ него къ кучкѣ весело хохотавшихъ гостей, вокругъ окончательно захмѣлѣвшаго Жоржа. Но Гольцъ снова догналъ государя и спросилъ:

   - Ваше величество, окончательно-ли рѣшенъ этотъ вопросъ и прикажете-ли мнѣ, по долгу посла, дать знать немедленно королю?

   Лицо государя омрачилось.

   - Я не понимаю васъ, баронъ, вымолвилъ онъ, слегка закинувъ голову назадъ.- Что жъ я, наконецъ, императоръ или нѣтъ? Мнѣ кажется иногда, что около меня люди самые близк³е забываютъ, что я императоръ росс³йск³й. Я вамъ говорю при всѣхъ, что я... заговорилъ государь громко, но залпъ хохота охмѣлѣвшихъ вельможъ покрылъ голосъ его на столько, что Гольцъ не разслышалъ ничего.

   - Ваше величество недавно писали королю, что собираетесь въ Москву короноваться, а потомъ...

   - Короноваться! Все глупости,- успѣю сто разъ... Это бабьи... Все вздоръ! воскликнулъ государь.- Черезъ мѣсяцъ я выступаю съ войскомъ и со всей гвард³ей. A королю напишите отъ меня, что онъ обязанъ мнѣ помогать деньгами или войскомъ, какъ это стоитъ въ нашемъ трактатѣ.

   - Король, выговорилъ глухо Гольцъ,- не ожидалъ, что война эта будетъ объявлена вашимъ величествомъ такъ скоро. Это поразитъ короля, моего монарха. Огорчитъ его даже! Огорчитъ!

   - A мнѣ какое дѣло! вдругъ визгливо вскрикнулъ Петръ Ѳедоровичъ.- Да вы, наконецъ, право, кажется... съ вашимъ королемъ вмѣстѣ...

   Но Петръ Ѳедоровичъ запнулся, такъ какъ крайне рѣзк³я слова на счетъ Фридриха просились ему на языкъ, и затѣмъ выговорилъ:

   - Что, я, адьютантъ, что-ли, вашего короля! Я повелитель громаднаго государства, монархъ, который, если захочетъ, то можетъ снова возвратить себѣ всѣ тѣ земли, которыя недавно вамъ, сказать ужь по правдѣ, опрометчиво подарилъ.

   Гольцъ даже поблѣднѣлъ.

   - Да-съ, опрометчиво! менѣе горячо сказалъ государь. - спросите любого вельможу столицы. Спросите перваго попавшагося мужика на улицѣ! Всяк³й вамъ скажетъ, что вы и вашъ монархъ искусно провели меня. Ну-съ, разсмѣялся вдругъ государь весело,- вотъ теперь и извольте-ка мнѣ помогать бить датчанъ и брать Шлезвигъ. A какъ только мы это кончимъ, хлопнулъ государь въ ладоши,- такъ извольте мнѣ помогать противъ Польши и Саксон³и, дядю курляндскимъ герцогомъ посадить. A какъ мы и это кончимъ, извольте опять... Ну, тамъ видно будетъ... Это ужъ мой секретъ. A я секрета не разболтаю.

   И государь весело двинулся къ кучкѣ гостей, замѣтивъ что всѣ они выходятъ изъ гостиной на балконъ, а нѣкоторые оттуда уже спустились въ садъ.

   Гольцъ тотчасъ же уѣхалъ изъ дома Разумовскаго и поскакалъ прямо въ Гакстгаузену.

   Государь двинулся со всѣми въ садъ и, сѣвъ на послѣднюю ступеньку каменной лѣстницы, позвалъ въ себѣ хозяина.

   - Алексѣй Григорьевичъ, или, голубчикъ! садись со мной! Каково я отъэспадронилъ ихъ всѣхъ! Знатно! Не ожидали они отъ меня!

   Между тѣмъ, вельможи, спустившись въ садъ, по предложен³ю кого-то, начали запросто играть въ чехарду. Зрѣлище это было на столько удивительно и смѣшно, что государь сталъ невольно хохотать.

   Сановники въ мундирахъ, покрытые орденами, бѣгали мимо него, становились по очереди, прыгали, вертѣлись, хохотали, падали.

   Наконецъ, пришелъ чередъ принца. Жоржъ, первый разъ въ жизни игравш³й въ русскую игру, сталъ на дорожкѣ, растопыривъ ноги. Кто-то, Корфъ или Трубецкой, кричалъ принцу выставить одну ногу впередъ, но Жоржъ не слушалъ и стоялъ. Трубецкой побѣжалъ первый, не смотря на свои восемьдесятъ лѣтъ, оперся руками въ спину принца, подскочилъ черезъ силу... но отъ старости, а можетъ, и отъ хмѣля, застрялъ верхомъ на Жоржѣ, неуклюже растопырившемъ ноги. И оба кубаремъ покатились въ траву. Залпъ хохота раздался кругомъ нихъ. Государь хохоталъ болѣе всѣхъ. Два молодца, одинъ отъ удара въ грудь и голову при паден³и, а другой отъ старости, недвижно лежали на травѣ, не имѣя возможности подняться. Ихъ окружили, съ трудомъ подняли на ноги. Черезъ нѣсколько минутъ всѣ, кромѣ нихъ, снова играли въ горѣлки. Государь присоединился къ прочимъ, но будучи моложе всѣхъ бѣгалъ проворнѣй и ловчѣе и, не будучи ни разу пойманъ ни однимъ изъ нихъ, вдругъ разсердился.

   - Что-жъ, вы, поддаваться вздумали! Потому что я государь! Развѣ такъ играютъ! Это лакейство! Играйте, какъ слѣдуетъ. Догоняйте! Ты, Корфъ... Ну-ка...

   - Да... Гдѣ-же мнѣ... ва-ше... ва-а-ше... забормоталъ ошалѣвш³й отъ вина и отъ усталости Корфъ.

   - Вздоръ! Догонять... Гетманъ! Ну... За коровами бѣгать умѣлъ, а теперь, вишь...

   И въ ту же минуту государь запнулся; онъ замѣтилъ что-то с³явшее на дорожкѣ и, быстро сдѣлавъ нѣсколько шаговъ, нагнулся и поднялъ звѣзду своего любимаго голштинскаго ордена святой Анны.

   - Это кто потерялъ? громко воскликнулъ онъ, слегка мѣняясь въ лицѣ.- Топтать ногами орденъ, учрежденный въ память моей покойной матери! А?! Кто потерялъ?! Кто потерялъ?!!.

   И сразу всѣ хохотавш³е и возивш³еся шалуны, изъ которыхъ самому молодому было лѣтъ пятьдесятъ, присмирѣли, и со страхомъ каждый шарилъ руками по своей груди. Владѣлецъ звѣзды не нашелся. Оказалось тотчасъ кавалеровъ семь этого ордена, но у всѣхъ звѣзда была на груди. Оглядѣвъ себя, оглядѣвъ другъ дружку, пересчитавшись, компан³я замѣтила, что не всѣ были на лицо, не было и самого хозяина дома. При наступившей внезапно тишинѣ всѣ разслышали странные вопли за кустами. Казалось, что это овца блеяла.

   Государь, держа звѣзду въ рукахъ, двинулся на это блеян³е и увидѣлъ Разумовскаго, который поддерживалъ Жоржа. A Жоржъ этими овечьими печальными звуками разставался съ тѣми блюдами, которыя покушалъ за обѣдомъ и растревожилъ въ чехардѣ...

   Звѣзда оказалась его! Но дядя былъ въ такомъ жалкомъ положен³и, что государю нельзя было и разсердиться.

   - Ну, хорошо, mein Onkel... воскликнулъ государь, снова весело:- все-таки накажу. Она брилл³антовая! У кого изъ васъ нѣтъ еще Анны?

   - У меня нѣтъ! У меня! У меня! раздалось сразу пять голосовъ.

   - Лови! воскликнулъ государь и бросилъ звѣзду вверхъ. Кучка сановниковъ шарахнулась съ воплями... и ринулась.

   Одинъ упалъ, другой насѣлъ верхомъ на третьяго, четвертый подмялъ пятаго... И все сразу очутилось и елозило на землѣ, отбивая другъ у дружки засорившуюся въ пескѣ звѣзду.

  

  

   Наступилъ уже ³юнь мѣсяцъ и принесъ много новаго.

   Так³е два искусные союзника, какъ баронъ Гольцъ и графиня Скабронская, не могли не достигнуть цѣли, къ которой стремились всѣми силами разума, хитрости и искусства.

   Маргарита была, наконецъ, на той высотѣ, о которой когда-то тайно мечтала. Грезы стали дѣйствительностью и, главнымъ образомъ, конечно, благодаря содѣйств³ю тонкаго дипломата. Уже съ недѣлю какъ высш³е сановники государства перешептывались при встрѣчахъ, ахали и разводили руками поминая графиню Скабронскую и графиню Воронову. Кто радовался, а кто ужасался, опасаясь того, что можетъ произойти изъ новой Гольцевой стряпни.

   Дѣйствительно, эта новая стряпня пруссака была не хуже мирнаго трактата. Если прежде Гольцъ имѣлъ вл³ян³е на самые важные вопросы росс³йскаго государственнаго строя, то теперь вл³ян³е его могло сдѣлаться безграничнымъ при помощи такой союзницы, какъ Маргарита.

   A она была предана ему всей душой, потому что чувствовала, что ей теперь мало одного кокетства, ей нужно многое, чего ей не дало ни воспитан³е, ни образован³е, и чѣмъ богатъ Гольцъ. Только при его помощи она можетъ сдѣлаться изъ простой авантюристки, хотя и русской графини, всесильной личностью въ этой странѣ, куда забросила ее судьба. Маргарита была совершенно счастлива. Голова кружилась у нея отъ неожиданнаго поворота въ ея судьбѣ, и только раскаян³е въ недавнемъ роковомъ шагѣ, который казался ей теперь безсмысленнымъ, мѣшало полному счастью.

   Если у нея былъ вѣрный союзникъ, который помогалъ ей всячески, даже въ мелочахъ, то одновременно съ этимъ было около нея другое существо, способное и готовое погубить ее ежедневно. Это былъ, конечно, юноша Шепелевъ. Остатки чувства къ нему, которые были въ ней еще недавно, хотя слабые, теперь исчезли окончательно. Она относилась къ нему такъ же, какъ когда-то къ больному мужу. Она почти не вѣрила себѣ, что еще недавно могла увлечься красивымъ мальчуганомъ. Прежде она ждала смерти мужа и все мечтала о томъ, какъ отъ него избавиться, теперь она ужь хладнокровно обдумывала и обсуждала, вмѣстѣ съ Гольцемъ, какъ избавиться отъ Шепелева. Передъ собой она оправдывалась просто.

   "Я, стало быть, никого любить не могу", думала она.

   Въ Шепелевѣ первый пылъ страсти, конечно, прошелъ, но у него осталось искреннее, глубокое чувство къ этой женщинѣ, которая первая познакомила его со всѣми восторгами и страдан³ями первой любви. Маргарита рѣже принимала его, избѣгала встрѣчъ и, очевидно, перемѣнившись къ нему, становилась день ото дня все равнодушнѣе и къ его чувству и къ его мучен³ямъ. Сначала Шепелевъ безумно, злобно ревновалъ ее, но затѣмъ и это бурное чувство должно было пройти, душа изболѣлась на столько, что уже не могла по-прежнему чувствовать такъ же сильно. Буря улеглась въ душѣ его; ее замѣнила грусть, даже глубокая скорбь. Снова ходилъ юноша блѣдный и печальный, какъ потерянный, не зная куда дѣваться съ своимъ горемъ.

   Единственный человѣкъ, съ которымъ отводилъ онъ душу, была княжна Василекъ. Только бесѣды съ Василькомъ, ея кротк³й голосъ, ея дивные глаза, которые теперь Шепелевъ оцѣнилъ и полюбилъ, низводили миръ и тишину въ его наболѣвшее сердце. Скоро жизнь его распалась будто на два отдѣльныхъ м³ра, на м³ръ горя и злобы, гдѣ властвовала Маргарита, и на м³ръ тишины и добра, гдѣ царила Василекъ. И Шепелеву случалось теперь, послѣ бурной сцены ревности съ Маргаритой, съ наслажден³емъ бѣжать къ новому другу, княжнѣ, и въ тишинѣ полудеревенскаго дома Тюфякиныхъ находить покой и отраду.

   Когда-то въ дѣтствѣ, потомъ уже юношей, передъ отъѣздомъ на службу, онъ всегда мечталъ о сестрѣ, всегда жалѣлъ, что у него нѣтъ сестеръ. Теперь здѣсь онъ вдругъ какъ-то нечаянно, неожиданно нашелъ эту сестру. Ему казалось теперь, что онъ любитъ Василька столько же, сколько и Маргариту. Столько же, но не такъ же. Однажды нечаянно ему пришелъ на умъ простой вопросъ: что если бы эти обѣ женщины тонули, которую бы изъ двухъ вытащилъ онъ на берегъ первою? Онъ не могъ дать отвѣта на этотъ вопросъ, и невозможность дать отвѣтъ поразила его. Стало быть, онъ любилъ обѣихъ равно.

   - Да, равно, рѣшилъ онъ наконецъ,- но не на одинъ ладъ и, пожалуй, даже княжну люблю больше! И чувство это хорошее, ничѣмъ не испорченное!

   Не смотря на видимую холодность Маргариты, Шепелевъ, какъ и всѣ влюбленные, всячески, на разные лады старался объяснить ея холодность какими нибудь пустяками, то капризомъ, то нездоровьемъ, то ревностью. Во всякомъ случаѣ Шепелевъ, хотя и ревновалъ ее, но еще твердо вѣрилъ, что до полной измѣны далеко. Графиня кокетничаетъ направо и налѣво даже съ самыми высшими лицами въ городѣ, но и только! Покуда она принадлежитъ ему одному.

   &nb