Салиас Евгений Андреевич - Петербургское действо

слабъ. Лучше ужь скажешь ему, что сама купила. Ну, да это видно будетъ. Къ маскараду у Гольца и готовъ будетъ, надѣнешь. То-то ахнутъ наши барыни, какъ прицѣпишь букетецъ-то въ нѣсколько тысячъ червонныхъ. Ну, прости, я, стало быть, прямо отсюда къ Гольцу сказать, что ты благодарствуешь. A встрѣтите его гдѣ, то скажите сами: спасибо, молъ. Будетъ вамъ нужда - я, молъ, всей душой готова служить!...

   Гудовичъ ужь собрался уходить, когда Воронцова остановила его вопросомъ:

   - Гудочекъ, а какъ по твоему, съ чего это онъ меня дарить вздумалъ?

   Гудовичъ почесалъ за затылкомъ, помолчалъ и выговорилъ:

   - A по его глупости, матушка, дуракъ онъ - вотъ что. Да и денегъ Фридриховскихъ у него куры не клюютъ. Надо полагать, что это все ради нашего новаго трактата. Вѣдь на дняхъ трактатецъ государь подмахнетъ. Ну, вотъ Гольцъ въ горячее-то время и одариваетъ всѣхъ; все боится, а ну-ка я, либо принцъ, либо вотъ ты, остановимъ государя, отсовѣтуемъ. Знаетъ онъ, что государь - человѣкъ добрый, слабодушный, если кто здорово привяжется да начнетъ пугать да стращать, такъ живо и отговоритъ. Вотъ, на мой толкъ, барону и пришло на умъ: ну, какъ Романовну другой кто задаритъ, да она отговаривать учнетъ, дай лучше я забѣгу да поднесу ей что-нибудь. Да и кто его знаетъ еще.... Самъ, вѣроятно, наживетъ на букетѣ.

   - Какъ тоись наживетъ? не поняла Воронцова.- Что ты?

   - Эхъ ты простота! Какъ? Поставитъ его Фридриху въ счетъ вдвое супротивъ его цѣны. Наши послы это дѣлали. A, кромѣ того, еще скажу, у насъ въ столицѣ умные свои люди есть, родная, кои думаютъ, что ты простой прикидываешься, а то и дѣло объ европейскихъ событ³яхъ съ государемъ толкуешь и по наговору канцлера велик³я дѣла вершишь. Гольцу извѣстно, что родитель твой зѣло противъ трактата, да и дядя тоже... Ну, думаетъ, подарю Воронцовой букетецъ,- можетъ, и тятинька съ дядинькой ласковѣе будутъ. Онъ мнѣ вчерася вечеромъ, придравшись къ моему слову, взаймы тысячу червонныхъ далъ. Я и не просилъ, а только охнулъ при немъ, что дорого очень все въ Петербургѣ, да что новый мундиръ мой много денегъ стоитъ. Ну онъ мнѣ сейчасъ и предложилъ взаймы.

   - Такъ вѣдь это же взаймы, замѣтила Воронцова.- Букетъ-то нешто тоже придется мнѣ ему послѣ подписан³я трактата отдавать?!.

   Гудовичъ разсмѣялся.

   - A я нешто отдамъ назадъ? Э-эхъ, Романовна, куда ты проста. За то я тебя и люблю. Ну, мнѣ пора...

   Вернувшись домой, Гудовичъ нашелъ у себя адьютанта государя, Перфильева, и пр³ятеля, князя Тюфякина. Перфильевъ былъ совершенною противоположностью Гудовича.

   Онъ дѣйствительно исправлялъ адьютантскую должность при государѣ и довольно мудреную и утомительную. Что бы ни понадобилось, все дѣлалъ Перфильевъ. Часто случалось ему по нѣскольку часовъ кряду не сходить съ лошади. На немъ же государь подавалъ примѣръ, такъ сказать, всѣмъ офицерамъ гвард³и. Такъ, когда былъ отданъ приказъ учиться фехтован³ю, то Перфильевъ сталъ первый вмѣстѣ съ принцемъ Жоржемъ брать уроки у Котцау. Когда былъ принятъ прусск³й артикулъ съ ружьемъ, Перфильевъ опять-таки первый выучился ему.

   Изъ всѣхъ окружающихъ государя Степанъ Васильевичъ Перфильевъ былъ самый умный, добрый и дальновидный. Онъ видѣлъ и понималъ все совершавшееся на его глазахъ и если бы онъ имѣлъ больше вл³ян³я на дѣла, то, конечно, многое бы не было совершено.

   Главная бѣда состояла въ томъ, что Перфильевъ, какъ кто часто встрѣчается, считалъ себя глупѣй, нежели онъ былъ въ дѣйствительности. Часто видя что-нибудь, что казалось ему опаснымъ и вреднымъ для правительства государя, онъ убѣждалъ самъ себя, что стало бить такъ надо, что онъ въ этомъ ничего не смыслитъ. Перфильевъ очень бы удивился, если бы ему сказали, что онъ умнѣе всей свиты и приближенныхъ государя; очень бы удивился, если бы ему сказали, что принцъ Жоржъ глупъ, а баронъ Гольцъ продувной плутъ, т. е. истинный дипломатъ. Самъ Перфильевъ безсознательно понималъ это, но вмѣстѣ съ тѣмъ не довѣрялъ своютъ сужден³ямъ.

   За то у честнаго, умнаго и прямодушнаго Степана Васильевича было три слабости, въ которыхъ даже его и винить было нельзя. Это были три слабости его времени, его среды и нравовъ столицы. Онъ любилъ рѣдко, но мѣтко выпить. Любилъ тоже, запоемъ, нѣсколько дней проиграть, не раздѣваясь и не умываясь, въ карты, до тѣхъ поръ, покуда не спуститъ все, что есть въ карманахъ. Въ-третьихъ, онъ былъ падокъ на прекрасный полъ, но не изъ среды большого свѣта. Женщины свѣтск³я для него не существовали. За то, не было въ Петербургѣ ни одной пр³ѣзжей шведки, итальянки, француженки, съ которыми бы Перфильевъ не былъ первый другъ и пр³ятель.

   Но, обладая этими тремя слабостями своего времени, Перфильевъ отличался отъ другимъ тѣмъ, что зналъ, гдѣ граница, которую порядочный человѣкъ не переступаетъ.

   Проигравъ, хотя бы и больш³я деньги, онъ не ставилъ ни одной карты и ни одного гроша въ долгъ, и, такимъ образомъ, карточныхъ долговъ у него никогда не бывало ни гривны, а, наоборотъ, за другими пропадали выигранныя суммы. Часто видали Перфильева веселымъ, но никогда пьянство не доходило у него до безобраз³я и до драки. Напротивъ того, чѣмъ пьянѣй бывалъ онъ, тѣмъ умнѣе, остроумнѣе и забавнѣе.

   Гудовичъ, вернувшись, нашелъ въ своей квартирѣ и друзей, и запечатанный пакетъ. Въ этомъ пакетѣ оказалась бумага, по которой онъ могъ получить отъ голландца-банкира сумму въ тысячу червонцевъ и кромѣ того была вложена завернутая въ бумажку игральная карта съ нарисованнымъ на ней букетомъ.

   Перфильеръ и Тюфякинъ, близк³е люди Гудовича, удивленные разрисованной игральной картой, тотчасъ приступили въ нему съ допросомъ.

   - Это, голубчики, денежный документъ мнѣ самому. A карта эта - такая штука, что если бы мнѣ дали выбирать, такъ я бы и тысячу, и три тысячи червонцевъ отдалъ бы, а карточку эту взялъ.

   - Ну вотъ! воскликнулъ Тюфякинъ, и глаза его даже блеснули.

   - Вѣрно сказываю, денежки мнѣ, а карточка эта не мнѣ. И отъ кого - сказать ужь никакъ не могу. Я съ ней долженъ послать довѣреннаго человѣка къ брилл³антщику Позье, а онъ, получивъ ее, выдастъ вещичку алмазную, цѣною въ пять тысячь червонцевъ, которые онъ уже впередъ за работу получилъ. Только вы объ этомъ никому ни слова. Дѣло тайное! По дружбѣ сказываю. Самъ Позье не знаетъ, кто заказалъ, кто деньги послалъ, кто за работой пр³ѣдетъ и кто его вещицу носить будетъ. Вотъ какъ! весело болталъ Гудовичъ и, сунувъ денежный документъ въ боковой карманъ, онъ тщательно запряталъ игральную карту въ маленьк³й потайной кармашекъ камзола, застегивавш³йся на пуговицу.

   - Ну, сегодня я угощаю, сказалъ онъ.- Пр³ѣзжай черезъ часъ въ Нишлотъ, обернулся онъ въ Перфильеву.

   - Нѣтъ, не пр³ѣду. На Гольцевы деньги пить не стану!

   - Догадался, разбойникъ! воскликнулъ Гудовичъ.

   - Мудрено очень... Бумага на банкира. Разумовск³е что ли этакъ деньги даютъ.

   - Пр³ѣзжай, голубчикъ, не упрямься, проговорилъ Гудовичъ,- вѣдь это я взаймы взялъ.

   - Какъ не взаймы! Хорошъ заемъ! разсмѣялся Перфильевъ. - Съ платежемъ безсрочнымъ въ аду угольками.

   - Онъ и тебѣ не нынѣ - завтра предложитъ то же самое, добродушно сказалъ Гудовичъ.

   - Нѣтъ, братецъ, мнѣ не предложитъ. Ужь пробовано и въ другой разъ не сунется.

   Перфильевъ уѣхалъ, а князь Тюфякинъ объявилъ Гудовичу, что онъ въ нему на весь день, да и ночевать просится, такъ какъ - совралъ онъ - у него въ квартирѣ бѣлятъ стѣны и потолки.

   - Ну, что жъ, отлично, Тюфякинъ. И денежки у насъ есть, спасибо Гольцу. Мы сейчасъ пошлемъ всѣхъ своихъ оповѣстить, чтобы собирались скорѣе въ Нишлотъ. Ну, что у тебя спина-то, послѣ Орловскаго битья прошла, аль еще ноетъ?

   - Малость легче, задумчиво отвѣтилъ князь.

   Чрезъ часа полтора, человѣкъ двадцать разныхъ прислужниковъ и прихлебателей любимца государя собрались въ Нишлотѣ. Главный запѣвало этого кружка Гудовича былъ офицеръ голштинскаго войска, Будбергъ, очень милый и веселый малый, давнишн³й пр³ятель Фленсбурга, котораго онъ и ввелъ въ кружокъ. Въ сумерки вся компан³я была мертво пьяна, а пьянѣй всѣхъ, озорнѣй и сердитѣй былъ князь Тюфякинъ.

   - И что съ нимъ? говорили мног³е.- Вина выпилъ мало, а гляди, какъ его разобрало.

   Тюфякинъ, покуда еще друг³е продолжали пить и орать, покачиваясь, доплелся до одного дивана, гдѣ лежали ворохомъ давно снятые мундиры и камзолы кутящей компан³и, и повалился на нихъ, собираясь спать.

   Если бы компан³я была не мертво пьяна, то замѣтила бы, какъ рука князя долго шарила въ кучѣ снятаго платья, отыскивая одинъ изъ кармановъ одного изъ камзоловъ. Скоро Тюфябинъ снова поднялся и сталъ жаловаться на нестерпимую боль въ желудкѣ.

   - Охъ болитъ, даже хмѣль вышибаетъ...

   И незамѣтно, осторожно, онъ скрылся изъ горницы и изъ трактира. Когда онъ очутился на улицѣ, лицо его восторженно с³яло. Если онъ былъ совсѣмъ трезвъ, когда притворялся пьянымъ, то теперь, пожалуй, опьянѣлъ, но не отъ вина, а отъ радости.

   Игральная карточка Позье была въ его рукахъ.

  

  

   Въ этотъ самый вечеръ государыня умышленно пригласила къ себѣ нѣсколько вл³ятельныхъ въ Петербургѣ лицъ.

   Гости стали собираться какъ-то странно, по очереди: государыня каждому изъ нихъ сказала наканунѣ:

   - Намъ надо побесѣдовать, пр³ѣзжайте прежде другихъ. И каждому назначала она часъ. Такимъ образомъ дѣлала она всегда и успѣвала переговорить или наединѣ или собравъ двухъ-трехъ лицъ прежде всѣхъ другихъ. Въ шесть часовъ явился преосвященный Сѣченовъ.

   Архипастырь передалъ государынѣ слухъ о трехъ новыхъ правительственныхъ мѣрахъ, повергнувшихъ все бѣлое духовенство въ ужасъ: о военной службѣ для дѣтей духовныхъ, о выносѣ иконъ изъ церквей и объ опечатан³и всѣхъ домовыхъ церквей, которыхъ было у столичныхъ вельможъ очень много. Послѣ часовой бесѣды государыня сама предложила Сѣченову не оставаться у нея.

   - Вамъ съ этимъ народомъ скучно будетъ, сказала она.- Да и пересудовъ не будетъ, коли никто не узнаетъ, что вы у меня были.

   - Истинно, сказалъ Сѣченовъ и сталъ собираться.

   Когда онъ уже былъ на порогѣ гостинной, провожаемый государыней, онъ обернулся, вздохнулъ и выговорилъ:

   - Да, ваше величество, мы не молодцы и не воины, мы Божьи слуги. Мы не можемъ ничего начать, но будьте увѣрены, что если бы что начали молодцы гвардейцы, то я, какъ старш³й членъ, ручаюсь за весь святѣйш³й синодъ, ручаюсь даже за все духовенство столицы. Для насъ всѣхъ мы мать спасительница, заступница за вѣру, на которую воздвигъ Господъ новое гонен³е.

   - Благодарю васъ, но что объ этомъ мечтать, вымолвила государыня.- Все это однѣ грезы, и опасныя даже грезы!

   Едва только Сѣченовъ отъѣхалъ отъ дворца, къ государынѣ явился воспитатель наслѣдника, Панинъ. Онъ вошелъ со словами:

   - Ну что, продана Росс³я, будемъ на хвостѣ у Фридриха воевать за него со всей Европой и ему же деньги платитъ?

   - Я еще ничего навѣрное не знаю. Екатерина Романовна привезетъ вѣсти.

   Панинъ, сильно взволнованный, сѣлъ предъ государыней. Онъ долго молчалъ, нѣсколько разъ взглядывалъ на нее какъ-то странно и, наконецъ, выговорилъ:

   - Послушайте, ваше величество, я все хочу побесѣдовать съ вами о важномъ дѣлѣ, даже о двухъ. Одно пустое...

   - Ну что-жъ, улыбнулась ласково государыня,- давайте бесѣдовать. Время еще есть, гости еще не скоро съѣдутся.

   - Первое дѣло... Правда ли, что у Гольца черезъ недѣлю маскарадъ?

   - Сказывали мнѣ это, Никита Ивановичъ. Да не вѣрится. Вѣдь трауру только четыре мѣсяца минуло.

   - Славно! Ну, чортъ съ нимъ, съ нѣмцемъ! Второе дѣло, скажите мнѣ, въ какой должности состоитъ при васъ моя пустельга племянница?

   - Ни въ какой. Въ должности друга. Я очень люблю Екатерину Романовну, изумилась государыня отъ неожиданности вопроса.

   Панинъ пристально глядѣлъ ей въ лицо и отчасти строго.

   - Вы понимаете, что я хочу сказать. Я ее тоже очень люблю, но вѣдь она верченая, съ толчкомъ въ головѣ! Начиталась зря всякихъ книжекъ, голова у нея кругомъ и пошла, а оттого она - ни мужчина, ни женщина,- ни пава, ни ворона! Семейныхъ и хозяйскихъ занят³й не любитъ, на службу государственную вступить не можетъ, а, между тѣмъ, вы съ ней постоянно бесѣдуете о самыхъ щекотливыхъ дѣлахъ. У нея собираются каждый вечеръ всяк³е офицеры гвард³и, не нынче-завтра дойдетъ это до государя и съ ней будетъ худо. И сестрица ей не поможетъ. Да она-то все равно. Но васъ она можетъ замѣшать въ какое-нибудь глупое дѣло. Вотъ хоть бы недавно, будучи у нея, нашелъ я развернутый томъ французской истор³и и нѣсколько страницъ всѣ исписаны карандашемъ всякими замѣчан³ями. A что бы, вы думали, она читала и на чемъ свои помѣтки дѣлала?

   Екатерина вопросительно улыбнулась.

   - Ну, отгадайте. Да еще прибавила мнѣ, что она изучаетъ это историческое событ³е, какъ дѣйство народное, могущее повториться во всякой странѣ.

   - La conspiration des poudres! разсмѣялась государыня.

   - Нѣтъ, лучше того. Варѳоломееву ночь!

   Государыня начала смѣяться.

   - Нѣтъ, оно не смѣшно, угрюмо выговорилъ Панинъ.- Представьте себѣ, что ее захватятъ со всѣми ея бумагами, письмами и записочками къ разнымъ гвардейцамъ, да найдутъ эту книжку съ ея замѣтками. Да она сама еще цѣлый ворохъ со страху привретъ. Всѣхъ и переберутъ, вырѣжутъ языки, накажутъ плетьми и ушлютъ въ Сибирь. За примѣромъ такимъ ходить не далеко. Я не старъ, а на моей памяти бывали так³я переборки въ Петербургѣ. Васъ еще не было въ Росс³и, когда здѣсь водили по улицамъ и на эшафотахъ примѣръ примѣряли надъ Минихомъ, а тамъ надъ Остерманомъ, Левеннольдомъ и другими.

   - Я знаю, мнѣ разсказывали это подробно. Это было за годъ, кажется, до моего пр³ѣзда въ Росс³ю?

   - Ну, вотъ. A я-то и хорошо помню, хоть и не великъ былъ.

   - Но что вы, Никита Ивановичъ, хотите сказать? вымолвила государыня.

   - Хочу сказать, чтобы вы съ моей племянницей не связывались и тѣмъ себя не погубили. Тяжело жить, да что-жъ дѣлать, можетъ все обойдется.

   - Никакихъ общихъ дѣлъ у меня съ княгиней, повѣрьте, нѣтъ. Мы только вмѣстѣ отъ скуки забавляемся, читаемъ и переводимъ. Изъ всѣхъ офицеровъ, которые бываютъ у нея, я ни одного не знаю. Зачѣмъ они собираются, я тоже не знаю. У меня желан³е одно: уѣхать изъ Росс³и прежде, чѣмъ меня постригутъ.

   Панинъ поглядѣлъ въ печальное лице государыни и вымолвилъ:

   - Ну, до этого еще, Богъ милостивъ, далеко.

   - Нѣтъ, не далеко, тихо выговорила Екатерина и хотѣла что-то прибавить, но появлен³е гетмана Кирилла Григорьевича Разумовскаго заставило ее замолчать. Панинъ не долюбливалъ гетмана и потому разговоръ не клеился. Но вскорѣ стали собираться друг³е гости и въ числѣ прочихъ явился артиллер³йск³й офицеръ Орловъ.

   Панинъ съ изумлен³емъ встрѣтилъ появлен³е могучей фигуры буянагвардейца и, обратившись къ одному изъ гостей, Бибикову, вымолвилъ, пожавъ плечами:

   - Этотъ зачѣмъ здѣсь? И по какому праву? Что за новый придворный?.. Трактирный битка!

   И Панинъ, сильно не въ духѣ, незамѣтно скрылся изъ гостинной и ушелъ на половину наслѣдника.

   Довольно поздно явилась княгиня Дашкова. Она долго просидѣла дома, будто ради того, чтобы написать письмо съ мужу. Княгиня была необыкновенно довольна собой. Поручен³е государыни, которое было обидно утромъ, какъ малозначущее, теперь казалось ей громаднымъ подвигомъ. Во всякомъ случаѣ, она знала, что на вечерѣ государыни ее ждутъ нетерпѣливо и она прособиралась, желая, по французской пословицѣ, se fairae desirer!

   Дѣйствительно, когда княгиня вошла въ гостинную государыни, то бесѣда смолкла, всѣ вопросительно, нетерпѣливо взглянули на нее. Говорить, однако, было невозможно, такъ какъ былъ непрошенный гость - гетманъ, при которомъ подобный разговоръ былъ бы величайшей неосторожностью. Какъ нарочно, гетманъ на этотъ разъ сидѣлъ и не уѣзжалъ. Нѣкоторые изъ болѣе близкихъ людей стали уѣзжать. Въ числѣ другихъ собрался и цалмейстеръ Орловъ. Онъ промолчалъ весь вечеръ и сумрачный просидѣлъ въ углу гостинной. Только изрѣдка, когда можно было быть незамѣченнымъ, онъ взглядывалъ, мелькомъ, на государыню и взоръ его былъ печаленъ.

   Когда онъ сталъ прощаться, государыня отвела его въ сторону, въ окну, и вымолвила:

   - Куда же вы?

   - Пора, тихо отвѣчалъ Орловъ.

   - Что съ вами? Вы печальны. Нѣтъ ли новаго? Можетъ быть, опять набуянили,- усмѣхнулась она,- и опять будете ѣздить и просить разныхъ заморскихъ красавицъ за васъ заступиться? шутила государыня.

   Но Орловъ не усмѣхнулся, грустно смотрѣлъ ей въ лицо и, наконецъ, выговорилъ съ особенной интонац³ей:

   - Заморск³я красавицы прямодушны, искренни, дѣйствуютъ прямо, или говорятъ да, или говорятъ нѣтъ, а не играютъ съ человѣкомъ, какъ вошка съ мышью.

   Эти слова имѣли, очевидно, какой-то особенный смыслъ.

   - Завтра будетъ подписанъ мирный договоръ! сказала государыня.

   - Пускай... Богъ съ нимъ! Мнѣ не до того... Я про свое...

   Государыня помолчала нѣсколько мгновен³й и, наконецъ, окинувъ быстро всѣхъ гостей и видя, что всяк³й занятъ общимъ говоромъ, она вымолвила тихо:

   - Всему свой часъ. Когда часъ пробьетъ, тогда совершается всякое на свѣтѣ. И концу м³ра свой часъ пробьетъ! улыбнулась она.

   - Но когда, когда?! громче выговорилъ Орловъ, такъ-что двое изъ гостей обернулись на его страстный голосъ.

   - Когда вы будете болѣе осторожны и будете не такъ громко говорить, разсмѣялась государыня. - Во всякомъ случаѣ,- прибавила она страннымъ голосомъ, будто упавшимъ отъ волнен³я,- тотъ часъ близится, скоро пробьетъ.

   - Я давно это слышу, ваше императорское величество, нѣсколько раздражительно выговорилъ Орловъ.- Но когда пробьетъ этотъ часъ?

   - Сколько теперь на вашихъ? выговорила Екатерина.

   Орловъ не понялъ.

   - Я спрашиваю, сколько теперь времени на вашихъ часахъ?

   - Десять, выговорилъ Орловъ, недоумѣвая.

   - Ну, стало-быть, черезъ три часа, этотъ часъ пробьетъ.

   Лицо Орлова вспыхнуло, глаза сверкнули, онъ какъ-то задохнулся и отступилъ на шагъ.

   - Это шутка! едва слышно выговорилъ онъ.

   Государыня, ничего не отвѣчая, подошла къ гостямъ, сказала два слова любезности и исчезла изъ гостинной.

   Орловъ хотѣлъ откланяться, но не могъ, пришлось дожидаться ея возвращен³я.

   Когда, спустя четверть часа, государыня снова явилась въ гостинную, онъ, недоумѣвая и глядя ей въ лицо, разсѣянно простился со всѣми и вышелъ изъ гостиной, какъ-бы въ какомъ-то туманѣ.

   Въ корридорѣ къ нему близко подошелъ довѣренный лакей государыни, Шкуринъ и передалъ ему маленьк³й клочекъ бумаги, сложенный четвероугольникомъ.

   - Приказали вамъ передать, Григор³й Григоричъ, сказалъ Шкуринъ.

   Выйдя на улицу, Орловъ поскакалъ домой, нетерпѣливо взбѣжалъ въ свою квартиру и при свѣтѣ фонаря, съ которымъ встрѣтилъ его старикъ Агаѳонъ, онъ прочелъ слѣдующее:

   "Часъ пробилъ! Мирный трактатъ завтра подписывается. Мы должны заключить другой, свой трактатъ. Пора словъ прошла, наступила пора дѣйств³й. Черезъ три часа я жду васъ у себя для военнаго совѣта передъ генеральнымъ сражен³емъ".

   - Фошка, Фофошка! воскликнулъ Орловъ, какъ сумасшедш³й, и такъ бросился обнимать дядьку, что отъ неожиданности восклицан³я и объят³й Агаѳонъ выронилъ фонарь изъ рукъ. Стихла зазвенѣли, разбившись въ дребезги, и свѣчка, вывалившись, покатилась по полу.

   - Фофошка, цѣлуй меня! кричалъ внѣ себя Григор³й въ полутьмѣ обнимая старика.

   - Охъ, напугали... Даже поджилки затряслись... отозвался Агаѳонъ.

   - Какое сегодня число, Фошка?

   - Какое! Теперь уже ночь, теперь надо считать ужь двадцать четвертое! ворчалъ Агаѳонъ, поднимая свѣчу и битыя стекла....

   - Ну, Фофошка, когда-нибудь мы съ тобой закажемъ мраморную доску да напишемъ на ней золотыми буквами: "двадцать четвертое апрѣля"! И будемъ всякое утро приходить къ этой доскѣ и земные ей поклоны власть.

   - Полно вамъ! крикнулъ Агаѳонъ.- Только и знаете, что грѣшите. A Богъ-то все слышитъ и помнитъ!

   - Стало, память-то у Господа не твоя, Фошка!

   - А, ну васъ!... отмахнулся отчаянно Агаѳонъ.- Съ вами и самъ къ чертямъ на сковороду угодишь!

  

  

   Въ этотъ же самый вечеръ на квартирѣ князя Тюфякина тоже зачиналось великое дѣло, своего рода подвигъ.

   Тюфякинъ часовъ въ семь уѣхалъ изъ Нишлота, заѣхалъ къ еврею Лейбѣ и объяснился съ нимъ, предложилъ сдѣлку. Не сразу согласился еврей на страшное дѣло. Однако жадность взяла верхъ и онъ обѣщалъ быть у князя чрезъ часъ времени. Это время нужно ему было, чтобы перевести жену съ ребенкомъ въ другое мѣсто. Теперь, князь озабоченный сидѣлъ въ креслѣ передъ кружкой пива и при малѣйшемъ звукѣ въ домѣ съ безпокойствомъ глядѣлъ на дверь. Близь него на диванѣ лежала полная форма преображенскаго офицера, уже поношенная.

   Это былъ мундиръ, который носилъ князь до перехода своего въ голштинцы. Съ тѣхъ поръ мундиръ валялся гдѣ-то въ коммодѣ. Князь его досталъ и собственными руками вычистилъ щеткой, запершись въ комнатѣ на ключъ. Единственнаго своего лакея, Егора, онъ спровадилъ съ квартиры и не приказалъ являться ранѣе поздней ночи.

   Наконецъ, за дверью раздался знакомый князю голосъ. Князь вскочилъ, отворилъ дверь и впустилъ еврея Лейбу.

   - Что жъ ты, ²уда! Ошалѣлъ что ли? Я тебя сто лѣтъ дожидаюсь! воскликнулъ онъ.- Что ты думаешь, онъ всю ночь не хватится пропажи. Вѣдь девятый часъ.

   - Нельзя было, угрюмо проговорилъ Лейба.

   - Нельзя было! Проценты ростовщичьи вытягивалъ съ кого-нибудь клещами, а тутъ тысячное дѣло пропадаетъ, чортъ эдак³й!

   - Нѣтъ, ваше с³ятельство, ехидно выговорилъ еврей,- не до процентовъ теперь и, по правдѣ сказать, сбывъ жену къ пр³ятелю, чуть было опять не повезъ домой - страхъ беретъ: ну, какъ онъ ужь хватился! И теперь тамъ....

   - Да дуракъ ты эдак³й! Развѣ онъ можетъ самъ туда ѣхать! Вѣдь все дѣло - тайное. Покуда одинъ другому будетъ разъяснять пропажу - цѣлый день пройдетъ! Да нечего бабой плакаться. Рѣшайся. A то другого найду. Даже есть у меня другой!

   Еврей взглянулъ на князя, глаза его сверкнули, онъ будто испугался.

   - Ужь коли пришелъ, стало быть, рѣшился, выговорилъ онъ злобно.- Только помните, коли вырѣжутъ мнѣ ноздри, заклеймятъ лобъ, да накажутъ плетьми,- я васъ выдамъ! Все на васъ свалю, скажу и грабилъ не для себя. Что жъ, вѣдь правда. Я вѣдь покупаю, а не краду.

   - Ладно, покупатель. Этого я не боюсь. Будешь себя уберегать отъ клейма и плетей, а тѣмъ и меня сбережешь. A прытче тебя для такого дѣла нѣту. Ну, вотъ мундиръ - надѣвай.

   Лейба всталъ, взялъ съ дивана всю форму преображенскаго офицера и какъ-то странно вздохнулъ, будто дыхан³е на мгновен³е сперлось въ груди его.

   - Ишь, и этого даже боится, одежи офицерской, разсмѣялся презрительно Тюфякинъ.- Нацѣпляй скорѣе. Время уходитъ.

   Князь всталъ, заперъ снова дверь, Лейба, молча и сопя, сталъ раздѣваться, и, наконецъ, надѣлъ мундиръ. Новая одежда на столько измѣнила фигуру еврея, что Тюфякинъ даже удивился.

   - Диво просто! воскликнулъ онъ.- Вотъ даже, какъ скажу повидай тебя офицеромъ, такъ потомъ въ твоемъ кафтанишкѣ и не признаешь, что тотъ же самый.

   - Толкуйте!

   - Шпагу-то не этакъ прицѣпилъ, вотъ дурень! Да застегни камзолъ-то, нынѣ за это съ вашего брата офицера строго взыскиваютъ. Вишь и не служилъ, а ужь въ какомъ чинѣ, шутилъ князь, оглядывая Лейбу.- Ну, а вотъ карточка родимая. Не потеряй!... выговорилъ онъ даже испуганно, при мысли о потерѣ игральной карты.

   Черезъ нѣсколько минутъ Тюфякинъ остался одинъ въ квартирѣ. Онъ то садился, то вставалъ, ходилъ по горницѣ, опять садился и, наконецъ, волнен³е его дошло до такой степени, что онъ замѣтилъ самъ, какъ руки и ноги трясутся у него.

   Пройдя еще нѣсколько разъ по горницѣ, онъ вспомнилъ, что окно уже выставлено и отворилъ его; подышавъ чистымъ воздухомъ, онъ снова тяжело опустился въ кресло.

   - Фу, Господи! воскликнулъ онъ и закрылъ лицо руками.- Вотъ до чего доводитъ треклятая деньга! Ахъ батюшка, родитель! Кабы ты мнѣ изъ всѣхъ вотчинъ второй твоей женки оставилъ хоть бы одну, не было бы этого. Не осрамилъ бы я твое честное имя! Да и самъ-то я, управительствуя у мачихи, зѣвалъ, думалъ видно, что она безсмертная. Теперь что будетъ? Чѣмъ пахнетъ? Ловко подведено, а все-жъ таки можно лапу въ западнѣ оставить. Лапу? И весь останешься, коли Гудовичъ хватился, бросился самъ къ Позье, да Лейбу тамъ накроетъ! О, Господи! Пудовую свѣчу поставлю завтра, если все обойдется! И Тюфякинъ, не отнимая рукъ отъ лица и головы, просидѣлъ въ креслѣ неподвижно болѣе часа.

   Въ то же время Лейба, въ одеждѣ преображенскаго офицера, шелъ по направлен³ю къ Полицейскому мосту. Сначала онъ шелъ медленно, нѣсколько разъ останавливался и тяжело вздыхалъ, какъ если бы пробѣжалъ бѣгомъ нѣсколько верстъ. Одинъ разъ онъ остановился и, простоявъ нѣсколько мгновен³й молча, ужь будто поворачивалъ назадъ, но махнулъ рукой, будто взбѣсился самъ на себя, и быстрыми шагами направился далѣе.

   "Я въ сторонѣ, думалъ онъ. Меня князь посылаетъ за своей вещью. Я ничего не знаю... A мундиръ? Да. Зачѣмъ мундиръ надѣлъ, коли простое поручен³е справляешь?

   Черезъ четверть часа Лейба позвонилъ у маленькаго подъѣзда съ маленькой вывѣской надъ дверями.

   Когда мальчишка подмастерье отворилъ дверь, то переодѣтый преображенск³й офицеръ спокойно, увѣренно и даже бойко вошелъ въ переднюю и велѣлъ доложить господину Позье, что одинъ офицеръ явился къ нему по одному ему извѣстному дѣлу.

   - Вотъ это объяснитъ вамъ все! сказалъ Лейба, подавая карту, когда Позье вышелъ къ нему.

   - А? Конечно, конечно...

   Старикъ-женевецъ тотчасъ же попросилъ незнакомца войти. Онъ взялъ карту съ рисункомъ букета и оглядѣлъ офицера съ ногъ до головы.

   - Готово-съ. Второй день ожидаю.

   - Я немного запоздалъ, заговорилъ Лейба,- но не виновенъ въ этомъ. Вельможа, меня присылающ³й, хотѣлъ было отложить до завтрашняго утра, а потомъ раздумалъ и послалъ чуть не ночью.

   - Все равно, букетъ давно готовъ!

   Позье вышелъ въ другую комнату, свою мастерскую, унося карту съ рисункомъ. Черезъ нѣсколько времени онъ явился, неся большой футляръ, отдѣланный малиновымъ бархатомъ. При свѣтѣ канделябра о шести свѣчахъ, который вынесъ за нимъ мальчишка-ученикъ, Позье поставилъ футляръ на столъ... и раскрылъ его.

   Казалось, что помимо внесеннаго канделябра зажгли еще два или три. Ярк³й свѣтъ разлился лучами по всей комнатѣ изъ того, что оказалось въ футлярѣ. Это былъ великолѣпный брилл³антовый букетъ, замѣчательно тонкой работы и съ очень крупными каменьями.

   Лейба почти задохнулся. Глаза его, устремленные на этотъ с³яющ³й и сверкающ³й букетъ, налились кровью. Если бы старикъ-женевецъ самъ не наслаждался въ эту минуту впечатлѣн³емъ, которое производитъ его дѣтище и надъ которымъ онъ трудился такъ прилежно и усердно, то онъ, конечно, замѣтилъ бы, какой хищническ³й, грабительск³й взглядъ устремилъ на брилл³анты неизвѣстный посолъ неизвѣстнаго вельможи.

   Прошло нѣсколько мгновен³й молчан³я.

   - Ну что? Какова работа! каковы вамни! Вѣдь тутъ камней, право, на всѣ пять тысячъ червонцевъ. Я почти ничего не нажилъ себѣ барыша этой работой. Когда-то въ коронац³и покойной императрицы я сдѣлалъ такой же, а онъ былъ заплаченъ мнѣ восемь тысячъ. Такого теперь во всемъ Петербургѣ ни у кого нѣтъ. И, признаюсь вамъ, я не буду спать ночей, покуда не увижу и не узнаю, кого украситъ мое произведен³е. Мнѣ даже обидно, что господинъ вельможа не довѣрился мнѣ.

   Лейба не слушалъ, онъ ждалъ, что Позье передастъ ему футляръ. Самъ же онъ просто боялся дотронуться до него. Ему казалось, что въ ту минуту, когда онъ самъ возьметъ футляръ со стола, раздастся надъ нимъ громовой ударъ, Позье бросится на него, а изъ-за дверей выйдутъ спрятанные солдаты и потащутъ его въ острогъ.

   Наконецъ, еврей, стоявш³й въ какомъ-то туманѣ, замѣтилъ, что туманъ этотъ еще болѣе усилился. Въ горницѣ стало темнѣй и онъ не сразу догадался, что стало дѣйствительно темнѣй, потому что Позье ужь завертываетъ футляръ въ бумагу, а канделябръ потушенъ и въ горницѣ снова горитъ только одна свѣча.

   - Ну, вотъ-съ! проговорилъ Позье.- Поблагодарите отъ меня его свѣтлость или, можетъ быть, и высочество за заказъ. A работой они будутъ довольны. Позье - честный труженникъ, артистъ въ душѣ и постарался.... это все!

   И въ помертвѣлыя руки Лейбы сунули что-то небольшое, четвероугольное. Онъ шелохнулся, судорожно стиснулъ пальцами этотъ предметъ и, едва не пошатываясь, вышелъ въ переднюю, вышелъ на улицу, сдѣлалъ нѣсколько шаговъ и какъ-то странно ахнулъ, точно проснулся. Онъ провелъ рукой по глазамъ, вдругъ оглянулся на домъ и, наконецъ, будто придя въ себя окончательно, бросился съ мѣста бѣжать во весь духъ. Черезъ нѣсколько шаговъ какой-то прохож³й остановился и такъ удивленно поглядѣлъ на Лейбу, что заставилъ его опомниться. Онъ вспомнилъ, что онъ въ мундирѣ преображенца, стало бытъ, офицеръ, дворянинъ, и что ему бѣгать по улицѣ не приходится.

   Черезъ четверть часа Лейба былъ въ квартирѣ князя, а раскрытый футляръ искрился и с³ялъ на столѣ Тюфякина. Лейба, снявъ мундиръ, остался въ камзолѣ и стоялъ молча и неподвижно. Лицо его было серьезно, почти угрюмо. Князь Глѣбъ тоже какъ-то смущенно сидѣлъ у стола.

   - Ну, что жъ, выговорилъ онъ, наконецъ.- Все слава Богу. А, снявши голову, по волосамъ не плачутъ. Ступай за деньгами.

   Уже около полуночи, Лейба появился снова въ квартирѣ князя, отсчиталъ ему двѣ тысячи червонцевъ, принесенныхъ въ мѣшечкѣ, взялъ брилл³антовый букетъ и, обернувъ въ бумагу, положилъ въ боковой карманъ.

   - A футляръ-то бросьте въ Неву или сожгите въ печи, вымолвилъ онъ глухо,- да прикажите хорошенько размѣшать.

   - Нѣтъ ужь самъ, душка ²удушка, возьму кочергу да размѣшаю. Съ той минуты, что букетъ былъ въ карманѣ Лейбы, а у князя на столѣ лежала куча однихъ червонцевъ, князь повеселѣлъ сразу.

   "Они немѣченные, ихъ не Позье дѣлалъ", думалъ онъ, и князь радостно смѣялся сердцемъ.

   - Ну, прощай, князь, выговорилъ Лейба,- не поминай лихомъ. Если доберусь я счастливо до Кенигсберга, то, пожалуй, тебѣ и спасибо скажу. Ты все-таки честно разсчитался со мной и даже далъ возможность мнѣ нажить тысячу червонцевъ. Эта старая собака такъ работаетъ, что я его букетъ вдвое дороже продамъ вездѣ, и въ Берлинѣ, и въ Вѣнѣ, и въ Парижѣ.

   - Вишь, какъ распутешествовался! засмѣялся князь.

   - Да. Намъ, честнымъ евреямъ, вездѣ дорога. Только въ Росс³ю ужь не вернусь никогда. Ну, прощай, князь!

   - Прощай, прощай, ²уда. Жаль мнѣ тебя. Выйдутъ эти червонцы, не буду знать, гдѣ друг³е достать, весело заговорилъ князь.

   Лейба вышелъ въ прихожую, надѣлъ шапку, досталъ свою шику въ углу, постоялъ мгновен³е и, наконецъ, полушутя, полуугрюмо сталъ взмахивать и водить палкой, будто гладить ею по полу, причемъ нѣсколько нагибался къ полу.

   Князь тотчасъ узналъ жестъ палача, сѣкущаго преступника плетьми.

   - Ну, ну, авось, обойдется, разсмѣялся князь.- Развѣ гдѣ послѣ за другое что....

   - Ну, а словятъ меня на границѣ, то выдамъ. Вотъ мое послѣднее слово, проговорилъ Лейба и вышелъ да улицу.

   Тюфякинъ вернулся въ свою горницу и спряталъ деньги въ коммодъ, отдѣливъ одну кучку въ особый уголъ.

   - Жаль мнѣ васъ, говорилъ онъ, глядя на отдѣленную кучку,- только-что получилъ и вези къ этимъ головорѣзамъ Орловымъ. Нужно было тогда въ карты играть! Ну, да чортъ съ ними, даровому коню въ зубы не смотрятъ. A дѣло будетъ шито да крыто. Не таковъ мой ²уда, чтобы попасться на дорогѣ или гдѣ на границѣ государства. Онъ въ игольныя уши пролѣзетъ, не только черезъ саженную заставу росс³йскую.

   Князь тотчасъ же пошелъ въ кухню, притащилъ самъ нѣсколько полѣнъ и, бросивъ въ печку малиновый, изящно отдѣланный футляръ, покрылъ его дровами.

   "Красивая штука, даже жечь жалко!" невольно подумалось ему.

   Кое-какъ нашвырявъ дрова, онъ досталъ лучину и зажегъ печку.

   Дрова начали было горѣть, но черезъ минуту снова потухли, такъ какъ князь зря, кучкой, навалилъ ихъ въ печь.

   - Ишь, не хотятъ горѣть, поганыя! воскликнулъ онъ вслухъ и даже какъ-то особенно весело.

   Чувство радости, что у него въ коммодѣ лежитъ цѣлая куча червонцевъ, конечно, не покидало его ни на минуту. Князь былъ изъ тѣхъ людей, которые тогда и счастливы и довольны, когда у нихъ деньги.

   Онъ снова разжегъ лучину и дрова, наконецъ, занялись большимъ пламенемъ. Онъ захлопнулъ дверцу печки и, чувствуя себя усталымъ отъ цѣлаго дня, проведеннаго въ волнен³и, пошелъ къ себѣ въ спальню полежать.

   Князь предполагалъ, не смотря на позднее время, все-таки отправиться прямо въ Нишлотъ или "Нѣмцевъ Карачунъ", гдѣ онъ надѣялся найти еще Гудовича или офицеровъ своего полка и гдѣ, слѣдовательно, можно было весело провести всю ночь и, кромѣ того, отвлечь подозрѣн³я Гудовича. Но, вѣроятно, князь черезчуръ проволновался и усталъ, потому что едва прилегъ, какъ заснулъ крѣпкимъ сномъ.

   За-полночь явился въ его квартиру лѣнивый, вѣчно лохматый и замаслянный съ голову до пять, его Егоръ и прислушался къ храпу барина. Онъ двинулся въ кухню, но по дорогѣ, въ темнотѣ, споткнулся среди корридора на полѣно, выроненное княземъ, и удивился.

   - Вишь ты, вздумалъ печку топить въ этакую теплынь! Да еще самъ! Теплота такая на дворѣ, а онъ замерзъ!

   Освидѣтельствовавъ въ кухнѣ дрова, Егоръ не досчитался цѣлой охабки. Онъ, конечно, тотчасъ же зажегъ огарокъ и тихонько отправился поглядѣть, какую печку и какъ затопилъ баринъ. Перепробовавъ двѣ или три печи руками, онъ, наконецъ, убѣдился, что всѣ холодныя.

   "Что за притча! не сожралъ же онъ дрова!" подумалъ Егоръ и началъ лазить, открывая заслонки. Оглядѣвъ двѣ пустыя, въ третьей онъ нашелъ дрова, опаленныя пламенемъ.

   Егоръ сѣлъ около печки, держа огарокъ въ рукахъ, и замоталъ презрительно головой.

   - Вотъ не за свое дѣло-то браться! Нешто они будутъ горѣть этакъ? Нашвырялъ зря да подпалилъ и думаетъ - все тутъ. A сдѣлай я это.... Ругать! Э-эхъ, вы!...

   И праздному лакею пришелъ на умъ вопросъ:

   "Что дѣлать: растопить или повытаскать дрова обратно? Вѣдь теплынь на дворѣ.... Лучше повытаскать да сбытъ сосѣдкѣ за стаканъ водки...."

   Черезъ нѣсколько секундъ тихонько, чтобы баринъ не проснулся, Егоръ повытаскалъ всѣ дрова на полъ. Онъ далеко засовывалъ руку и вынималъ осторожно полѣно за полѣномъ. Но вдругъ онъ громко ахнулъ и отдернулъ руку, точно будто его укусило что въ печи.

   "Что за лѣш³й?" подумалъ онъ.

   Подъ руку, вмѣсто полѣна, попало что-то легонькое и вдобавокъ мохнатое. Онъ сунулъ огарокъ въ печку и опять немножко ахнулъ: что-то красное лежало среди старой золы и черныхъ углей.

   Черезъ мгновен³е, однако, страхъ прошелъ, а красивый малиновый футляръ былъ у него въ рукахъ и лакей, не зная еще что дѣлать, бѣжалъ съ нимъ въ кухню.

   - Что за притча! повторялъ онъ. - Что за баловство! Не по ошибкѣ же баринъ бросилъ туда такой ларецъ, а нарочно сжечь хотѣлъ? А зачѣмъ? Да мало ли у баръ как³я затѣи,

   Какъ ни былъ глупъ Егоръ, однако сообразилъ, что надо дѣлать. Онъ спряталъ футляръ у себя въ ларѣ, а самъ, вернувшись въ гостиную, какъ слѣдуетъ снова наложилъ дрова и зажегъ ихъ.

   Когда, на утро, кеяэь Тюфякинъ проснулся, удивляясь, что онъ проспалъ всю ночь одѣтый, первая его мысль была о футлярѣ.

   "Ни единой ниточки не осталось!" весело подумалъ онъ, оглядѣвъ горячую, истопленную печь.

  

  

   Въ послѣднихъ числахъ апрѣля, въ домѣ посланника, барона Гольца, была суетня, шли приготовлен³я къ оффиц³альному вечеру, который онъ давалъ столицѣ.

   Предполагался балъ-маскарадъ, на которомъ, конечно, долженъ былъ присутствовать государь, весь дворъ и все петербургское общество. Гольцъ праздновалъ мирный договоръ, подписанный государемъ двадцать четвертаго апрѣля.

   Этотъ мирный договоръ стоило отпраздновать прусскому послу и любимцу Фридриха. За весь XVIII вѣкъ не было еще заключено такого мирнаго договора между двумя странами, какой съумѣлъ заключить юный дипломатъ.

   Король получалъ въ подарокъ отъ императора почти половину своего королевства, уже завоеваннаго русскими, и, кромѣ того, пр³обрѣталъ надежнаго союзника во всѣхъ предполагавшихся политическихъ затруднен³яхъ; потомъ получалъ тотчасъ двадцатитысячный русск³й корпусъ генерала Чернышева, который еще недавно билъ и разбивалъ его генераловъ, а теперь долженъ былъ, подъ командой короля, бить своихъ прежнихъ союзниковъ; наконецъ, король имѣлъ въ виду получить большую денежную сумму, превосходившую милл³онъ.

   Съ своей стороны, Фридрихъ не жертвовалъ ничѣмъ. По выражен³ю государыни, онъ давалъ: "Le pavé de l'enfer, en échange", такъ какъ извѣстно,