Салиас Евгений Андреевич - Петербургское действо

акъ просто!.. Она говоритъ: безопасно, потому что если кто и увидитъ, то глазамъ не повѣритъ! Вотъ ужь дьявольск³й разсчетъ! Но никто не видалъ... Да! счастливѣе меня теперь въ столицѣ никого нѣтъ! Господи! Авось я съ ума не сошелъ. Авось, все это было! Было! Не сонъ же это? - нѣтъ, сонъ! Ей-Богу сонъ! восторженно воскликнулъ онъ. .

   Шепелевъ двинулся было отъ зеркала, но сильный громъ колесъ на улицѣ заставилъ его выглянуть въ окно и онъ увидѣлъ среди плошекъ быстро, вскачь, удаляющуюся карету.

   "Разъѣздъ! Должно быть, ужь поздно", подумалъ онъ.

   И онъ двинулся въ пр³емную. Она была полна гостей, толпившихся въ ней и на лѣстницѣ. Онъ озирался смущенно и потуплялъ глаза каждый разъ, когда кто-нибудь случайно взглядывалъ на него. Во всякомъ взглядѣ ему казался допросъ. Онъ чувствовалъ, что на лицѣ его написано нѣчто, что можетъ сейчасъ всяк³й прочесть, узнать и ахнуть!

   Онъ сталъ близъ дверей лѣстницы, но, оглядѣвшись, вдругъ пошатнулся, какъ пораженный громомъ, и схватясь за сердце, едва не вскрикнулъ. У окна, на стульяхъ, сидѣлъ старикъ графъ Скабронск³й, а около него.... Кармелитка. Она что-то тихо разсказывала ему и смѣялась. Онъ тоже громко смѣялся, покачиваясь на стулѣ.

   - Не можетъ быть.... Другая! Другая! шепталъ Шепелевъ почти громко, застывъ отъ ужаса и отчаян³я.

   Онъ двинулся ближе къ нимъ и его почти безумный сверкающ³й взоръ приковался къ кармелиткѣ. Она вдругъ увидѣла Шепелева, будто вздрогнула и перестала смѣяться и говорить.

   "Подойду!" рѣшилъ онъ и сдѣлалъ чрезъ силу еще два шага.

   Кармелитка, глядѣвшая пристально на него, быстро встала, взяла руку Скабронскаго и видимо сильно потянула его за собой, увлекая въ толпу.

   - Ахъ ты вьюнъ! Смотри, пожалуй! подъ ручку!! захохоталъ старикъ.

   Но Шепелевъ этого не слыхалъ. Онъ двинулся въ окну и ухватился за что-то рукой, чтобы не упасть отъ той бури, которая забушевала у него на душѣ.

   - Мальчишка! Дуракъ! Дуракъ! шепталъ онъ.- Вообразилъ, повѣрилъ!... Но голосъ.... Голосъ ея!... Да! Ея голосъ. Я съ ума схожу!...

   Долго ли пробылъ юноша въ состоян³и оцѣпенѣн³я, застывъ отъ отчаян³я,- онъ самъ не зналъ. Онъ безсознательно видѣлъ только, что всюду поднялась какая-то сумятица. Всѣ будто встревожены. Гольцъ стоитъ окруженный разными сановниками. Откуда онъ пришелъ? Съ лѣстницы, кажется. Около него Панинъ, фельдмаршалъ Трубецкой, Бретейль и цѣлая кучка важныхъ, ему незнакомыхъ, сановниковъ. Вотъ и въ залѣ тоже стихло.... Музыка играетъ, но никто не танцуетъ. Вся молодежь - двигаются, сходятся вмѣстѣ, шепчутся.... и всѣ будто оробѣли.

   - Арестованъ! слышитъ Шепелевъ нѣсколько разъ.

   Съ лѣстницы появился гетманъ блѣдный, встревоженный и прямо подошелъ къ Гольцу... Шепелевъ сталъ было прислушиваться въ взволнованному голосу гетмана, который клялся, божился и умолялъ посланника. Горе, отчаян³е слышалось въ его голосѣ.... Но едва сталъ юноша понимать, что дѣло идетъ объ комъ-то арестованномъ, какъ вниман³е его было снова отвлечено.... Графъ Скабронск³й прошелъ въ гостиную съ кармелиткой и повелъ ее туда.... Туда, гдѣ онъ былъ!... Гдѣ думалъ, что нашелъ свое счаст³е, а былъ глупо и грубо обманутъ какой-то развратной женщиной, кидающейся въ объят³я перваго встрѣчнаго. И онъ ощутилъ вдругъ на сердцѣ странное чувство. Сердце будто упрекало его, что онъ осквернилъ то, что жило въ немъ и еще недавно было чисто и свято для него, а теперь попрано и осквернено.

   - Да, нѣтъ, нѣтъ! Я же съ ума сошелъ! шепталъ онъ.- Два голоса не могутъ такъ быть схожи!...

   Скабронск³й вернулся одинъ и присоединился къ кучкѣ, слушавшей горячую рѣчь гетмана. Шепелевъ тоже глядѣлъ на всѣхъ и тоже будто внимательно слушалъ, а самъ прислушивался къ тому, что шептало ему страдающее отъ боли и упрекающее сердце.

   И вдругъ онъ двинулся и, теперь еще болѣе блѣдный, съ дикой, полубезумной рѣшимостью въ глазахъ, почти побѣжалъ черезъ гостиную....

   - Нескромность! Дерзость! Богъ вѣсть, что выйдетъ! Можетъ быть, сестра ея.... шепталъ онъ на ходу.... Ахъ, все равно! Все равно! Мнѣ хоть умирать! Мнѣ надо знать!!

   Онъ былъ уже у двери уборной и, задыхаясь, взялся за ручку.... Дверь была заперта....

   - Кто тамъ? раздался тревожный голосъ, но онъ узналъ его сразу.... Это голосъ обѣихъ.... Голосъ "Ночи" и голосъ "Кармелитки".

   - Мнѣ надо.... началъ Шепелевъ, но губы его дрожали, языкъ не повиновался, голосъ рвался на части.

   - Кто тутъ? повторила она, приблизясь къ самой двери.

   - Я.... Шепелевъ.... чрезъ силу громче выговорилъ онъ.

   Замокъ щелкнулъ, дверь отворилась и на порогѣ въ полусумракѣ явилась кармелитка Маргарита, безъ маски на лицѣ. Шепелевъ схватилъ себя за голову и отступилъ....

   - Что вамъ угодно? холодно, строго, почти гнѣвно вымолвила Маргарита:

   - Ахъ, графиня.... Я не знаю!... съ страдан³емъ въ голосѣ прошепталъ онъ.

   - Вы не знаете?! воскликнула она, выдвигаясь еще немного изъ дверей.- Такъ я знаю!... Вы хотите преслѣдовать и срамить женщину за одинъ неосторожный поступокъ! прошептала она.- За одинъ шуточный поцѣлуй!... Что ты говоришь? обернулась она вдругъ назадъ въ комнату за растворенную дверь. - кто это? а это тотъ дежурный, который по твоей милости офицеръ и который неизвѣстно по какому праву считаетъ возможнымъ лѣзть въ нашу уборную.

   Въ отвѣтъ на это сдержанный смѣхъ послышался въ углу горницы.

   - Ну-съ, я прощаю васъ. Я сама виновата! Но это ужь въ послѣдн³й разъ! нѣсколько мягче вымолвила Маргарита.

   Дверь снова затворилась, снова щелкнулъ звонко замокъ.

   Шепелевъ, едва двигаясь, тихо двинулся отъ дверей. Онъ уже ни о чемъ и думать не могъ. Мысли рвались, путались. То отчаян³е овладѣвало имъ, то вдругъ сердце, встрепенувшись радостно, говорило ему, будто вскрикивалъ въ немъ самомъ другой человѣкъ: неправда! это она!.. она! Сердце знаетъ, видитъ и чуетъ лучше разума, лучше глазъ и ушей.

   Вернувшись въ залу, Шепелевъ замѣтилъ опустѣвш³я комнаты. Гостей оставалось не болѣе полсотни человѣкъ, и то все больше иностранцы. Русск³е вельможи и сановники всѣ сразу разъѣхались, будто ихъ разогнала гроза.

   На устахъ у всѣхъ теперь было имя Теплова.

   Гольцъ тихо говорилъ по-нѣмецки въ углу съ датскимъ посланникомъ Гакстгаузеномъ, и Шепелевъ, стоявш³й недалеко отъ нихъ, разслушалъ фразу:

   - A главное, онъ наперсникъ и другъ обоихъ графовъ. Да, русской парт³и конецъ. Ихъ всѣхъ теперь развезутъ по захолустьямъ ихъ пространнаго отечества!

   Графъ Скабронск³й разговаривалъ съ Фленсбургомъ и адьютантъ изрѣдка взглядывалъ на Шепелева. Казалось, онъ одинъ прочелъ что-то на лицѣ юноши и, разъ взглянувъ на него, теперь постоянно снова переводилъ глаза на его блѣдное лицо... и снова читалъ!..

   Шепелевъ невольно отвернулся и подумалъ:

   "Проклятый нѣмецъ! Ненавидитъ меня... И за что? За то, что я когда-то ночью неохотно за слесаремъ сбѣгалъ!"

   Черезъ нѣсколько минутъ Шепелевъ, стоявш³й у окна, опустя голову, вдругъ встрепенулся, будто нѣчто случилось около него.

   Сердце подсказало вѣрно...

   Она шла по гостинной и появилась къ комнатѣ. Маргарита, въ томъ же своемъ длинномъ, простомъ бѣломъ костюмѣ, но безъ маски на лицѣ, была еще красивѣе обыкновеннаго.

   Шепелевъ пристально и пытливо глядѣлъ въ ея лицо.

   Она увидѣла Скабронскаго и подошла къ нему.

   - А, дѣдушка! Къ шапочному разбору! Что такъ поздно? сказала Маргарита.- Пропустили, не видали, какая тутъ была красавица, всѣхъ обворожила.

   - "Ночь"-то? Слышалъ, слышалъ... A ты вотъ слышала ли, что тутъ сейчасъ было?

   - Тепловъ арестованъ! выговорилъ Фленсбургъ.

   - Ну, такъ что жъ? равнодушно отозвалась Маргарита. И всѣ трое зашептались...

   И Фленсбургь сталъ что-то шопотомъ разсказывать ей, но, послушавъ безъ вниман³я минуту, Маргарита отошла отъ нихъ къ Гольцу и, мимоходомъ взглянувъ на Шепелева, сдѣлала движен³е, будто изумилась.

   Она простилась съ хозяиномъ и тотчасъ подошла къ юношѣ.

   - Будьте столь любезны, посадите меня въ карету.

   Шепелевъ радостно двинулся.

   - Позвольте, графиня. Эту честь я никому не уступлю, выговорилъ Фленсбургь.

   - Да я тебя довезу въ своей, внучка, сказалъ, усмѣхаясь, Скабронск³й.

   - Ни васъ, ни васъ тревожить не хочу! шутливо, но рѣшительно произнесла Маргарита обоимъ по очереди.

   - Это пустяки... вымолвилъ угрюмо Фленсбургъ, подавая ей руку.- Теперь мой чередъ! прибавилъ онъ, улыбаясь дерзко и какъ-то двусмысленно.

   - Нѣтъ. Это очень, очень серьезно! A очереди я не признаю, отвѣчала Маргарита холодно и, обернувшись къ Шепелеву, она прибавила:

   - Господинъ офицеръ, вашу руку.

   - По крайней мѣрѣ, не повышайте его въ чинѣ... Еще! Довольно съ него и нелѣпо полученнаго сержанта! вспыхнувъ, сказалъ Фленсбургъ.

   - Извините, г. Фленсбургъ. Вы ошибаетесь, выговорилъ Шепелевъ злобно.- Государь сегодня на балѣ поздравилъ меня офицеромъ.

   Фленсбургъ отчаянно вытаращилъ глаза...

   Маргарита взяла Шепелева подъ руку и нѣсколько театрально и насмѣшливо, глядя на дѣда и адьютанта, присѣла низко обоимъ какъ бы въ менуэтѣ и двинулась весело на лѣстницу.

   - Отчего вы такъ страшно блѣдны? тихо заговорила она, спускаясь быстро по ступенямъ и невольно прижимаясь въ нему.- Я даже испугалась. Мнѣ стало жаль васъ. Оттого я васъ и позвала.

   - Ахъ, графиня... Что жъ тутъ спрашивать! Вѣдь вы сами все знаете!.. съ отчаян³емъ воскликнулъ онъ.- Вѣдь это были вы?.. Вы!

   Маргарита не отвѣчала и, спустившись въ швейцарскую, бросила его руку и стала надѣвать салопъ.

   Лакеи выбѣжали на улицу... и кричали ея карету. Маргарита тоже вышла на подъѣздъ.

   - Скажите мнѣ, умоляю васъ. Умоляю!.. преслѣдовалъ ее Шепелевъ.- Иначе меня завтра къ вечеру уже не будетъ на свѣтѣ!..

   Но Маргарита молчала, только глядѣла ему въ глаза и улыбалась. И лицо ея, обращенное къ нему и освѣщенное теперь ясной зарей, вдругъ будто само отвѣтило ему... Теперь только замѣтилъ онъ странное, новое, доселѣ имъ не виданное у нея выражен³е, которое, казалось, легло рѣзкою печатью на всѣ черты ея чудно красиваго лица,- выражен³е восторженнаго утомлен³я...

   - Только то и дорого, и хорошо, что "почти невозможно", съ разстановкой и вразумительно выговорила она и быстро прыгнула въ поданную карету... Покуда лакеи становились на запятки, она высунулась въ окно къ юношѣ и вскрикнула, смѣясь звонкимъ и счастливымъ смѣхомъ:

   - A по небеснымъ свѣтиламъ ходить - грѣхъ!!.

  

  

   Въ домѣ гетмана Разумовскаго никто не ложился въ эту ночь. Все было на ногахъ и всѣ лица были смущены и встревожены.

   Въ десять часовъ утра не спавш³й гетманъ поѣхалъ къ принцу, а отъ него черезъ часъ былъ уже въ канцеляр³и, гдѣ Гудовичъ и Нарышкинъ разбирали дѣла, перешедш³я къ нимъ изъ уничтоженной тайной канцеляр³и. "Слово и дѣло" не существовало и не повторялось уже три мѣсяца. Теперь донощикъ говорилъ: "имѣю за собой важность" и его вели къ лѣнивому Гудовичу и остряку Нарышкину.

   Французъ, каменьщикъ Валуа, былъ уже допрошенъ и поставленъ, по просьбѣ пр³ѣхавшаго гетмана, на очную ставку съ Тепловымъ.

   И ничто не подтвердилось. Все оказалось выдумкой и клеветой. Подтвердилось только многими свидѣтелями, что Тепловъ за три дни передъ тѣмъ зѣло шибко побилъ Валуа за ухаживан³е и приставан³е къ его, Теплова, возлюбленной, живущей на Васильевскомъ островѣ.

   - Ну, извините, Григор³й Николаевичъ! сказалъ, смѣясь, Гудовичъ.- Натерпѣлись страху, небось. Что дѣлать! Ну, а ты, прохвостъ, теперь улетишь далеко. Я изъ-за тебя ночь не спалъ!

   - Если бъ вы мнѣ вчера сказали имя донощика, глухо и озлобленно выговорилъ Тепловъ,- то я бы самъ догадался, въ чемъ дѣло..

   Около полудня Тепловъ былъ освобожденъ по приказу государя и поѣхалъ домой. Лицо его было чернѣе ночи.

   Черезъ часъ явился къ нему Перфильевъ и передалъ отъ государя записку, собственноручно написанную. Въ ней было;

   "Григор³й Николаевичъ. Не серчай! Зачту!.."

   И много народа перебывало у Теплова за весь день, Онъ не принималъ никого и сидѣлъ, задумавшись, въ кабинетѣ.

   Не болѣе, какъ черезъ часа четыре послѣ Перфильева, къ нему явился Григор³й Орловъ.

   Тепловъ былъ изумленъ этимъ визитомъ буяна-гвардейца, съ которымъ онъ не имѣлъ ничего общаго и который за всю зиму раза три всего былъ у него въ гостяхъ. Онъ тоже не захотѣлъ, конечно, его принимать, но Орловъ уперся и насильно, яко бы по дѣлу, влѣзъ къ нему.

   Черезъ нѣсколько минутъ Тепловъ былъ озадаченъ откровенной рѣчью гвардейца. Онъ считалъ его трактирнымъ буяномъ и шалуномъ, думающимъ только о попойкахъ, женщинахъ и картахъ, а тутъ, передъ нимъ, оказался вдругъ совсѣмъ иной человѣкъ.

   Но и Орловъ, въ свою очереди былъ не мало удивленъ. Онъ думалъ, что ему придется разжигать Теплова насмѣшками и шутками, которыя будто бы ходили объ немъ въ городѣ, что ему придется убѣдить Теплова считать себя оскорбленнымъ. А, между тѣмъ, это оказался напрасный трудъ. Когда Орловъ вошелъ въ горницу, то нашелъ Теплова ходящимъ быстрыми шагами изъ угла въ уголъ. Лицо его было сильно взволновано. Послѣ первыхъ же словъ Орлова, Тепловъ еще болѣе измѣнился въ лицѣ и губы его затряслись. Онъ замахалъ руками, хотѣлъ говорить и не могъ; затѣмъ, передохнувъ, онъ заговорилъ и Орловъ узналъ, что этого человѣка нечего уговаривать и разжигать.

   Тепловъ былъ, дѣйствительно, внѣ себя отъ случившагося съ нимъ позора. Человѣкъ - въ высшей степени самолюбивый и даже мелочнаго самолюб³я, сановникъ изъ самыхъ свѣжеиспеченныхъ дворянъ, да вдобавокъ еще не изъ тѣхъ гренадеръ, которые взводили цесаревну на престолъ, а изъ тѣхъ, которые справляли еще очень недавно всяк³я лакейск³я домашн³я услуги.

   Орловъ увидалъ ясно, что незачѣмъ скрываться отъ Теплова, что пожилой и умный сановникъ на столько глубоко оскорбленъ арестомъ, что никогда его не проститъ.

   - Нельзя, нельзя, нельзя... шепталъ Тепловъ, ходя изъ угла въ уголъ.- Такъ не поступаютъ! Ошиблись? Такъ не ошибайся, прежде осмотрись!

   Давъ высказаться Теплову, осыпать все и всѣхъ бранью, произнести нѣсколько такихъ угрозъ, которыя было бы даже опасно такъ громко произносить при малознакомомъ ему человѣкѣ,- Орловъ заговорилъ въ свою очередь искренно и закончилъ бесѣду словами:

   - И такъ, Григор³й Николаевичъ, теперь понимаете, почему я съ вамъ пр³ѣхалъ? Насъ народу не мало, но сидимъ мы, у моря погоды ждемъ! Какъ быть, что дѣлать - не знаемъ. И покуда, только набираемъ и набираемъ народъ. Я и братъ, какъ только заслышимъ, что кого одолжили, погладили, подарили, вотъ какъ васъ теперь этимъ арестомъ, мы ѣдемъ, знакомимся и зовемъ къ себѣ. A тамъ, дальше, что Богъ дастъ! Пр³ѣзжайте къ намъ и найдете препорядочную кучку молодцовъ, которымъ нынѣшн³е порядки не въ моготу. Заправилы у насъ нѣтъ. Коли угодно, можете взять команду! Приказывайте и распоряжайтесь, слушаться и повиноваться будемъ слѣпо, если только увидимъ, что попали въ руки настоящаго опытнаго заправилы. Угодно вамъ или нѣтъ?

   Тепловъ, видимо смущенный, пристально глядѣлъ въ глаза Орлова, какъ бы колеблясь.

   - Григор³й Николаевичъ, горячо и простодушно воскликнулъ Орловъ:- да вы боитесь, опасаетесь меня! Поймите, вы, умнѣйш³й въ Питерѣ человѣкъ, и не можете отличить правды отъ кривды. Посудите, могу ли я лгать и притворяться. Развѣ я хитрю, развѣ я не наговорилъ вамъ сейчасъ такихъ словъ, за которыя вы можете меня черезъ часъ выдать съ головой и меня прикажутъ схватить и сослать въ Пелымь. А когда человѣкъ отдается такъ головой въ руки, нешто можно ему не вѣрить? Я вамъ предлагаю быть у насъ, перезнакомиться со всѣми нашими пр³ятелями. Я иду и на то, что вы на другой же день можете быть хоть фельдмаршаломъ. Стоитъ вамъ только всѣхъ насъ назвать и выдать. Только одно, прибавлю, тотъ кто это сдѣлаетъ, конечно, двухъ дней головы не сноситъ. Какой-нибудь изъ насъ да останется, чтобы ему горло перерѣзать.

   Послѣдн³я слова Орловъ произнесъ такимъ голосомъ, по которому видно было, что этотъ вопросъ о предателѣ давно рѣшенъ въ кружкѣ.

   Тепловъ задумчиво молчалъ нѣсколько минутъ, не зная, что отвѣтить. Но вдругъ, снова вспомнилъ онъ ужъ въ сотый разъ, какъ его въ мундирѣ, во всѣхъ орденахъ, выходящаго изъ маскарада посланника садиться въ карету, схватили два кирасира... изорвали платье... поволокли на извощичьи сани. Снова вся кровь хлынула въ сердце и ударила въ голову, зарумянила лицо самолюбца, и подъ этимъ наплывомъ гнѣва и горечи онъ выговорилъ вслухъ:

   - Нѣтъ, нельзя, нельзя! Никогда не прощу! Нѣтъ, такого дѣла не прощаютъ!

   - Вѣстимо не прощаютъ, проговорилъ Орловъ.

   Тепловъ протянулъ ему руку и выговорилъ твердо и рѣзко:

   - Да, я съ вами. Лишь бы только васъ было больше, да не дураки, да не болтуны. A остальное все само приложится! Не даромъ я правилъ при гетманѣ цѣлой страной, цѣлой Хохланд³ей, чтобы не управить вами. Да, у тебя губа не дура, Григор³й Григорьевичъ, что ты влѣзъ ко мнѣ нынѣ силкомъ. Скажи своимъ, что вы такого человѣка теперь залучили къ себѣ, который заставитъ васъ дѣйствовать какъ по писанному и разыгрывать все, какъ по нотамъ. Когда у васъ сходка?

   - Да мы всякое утро собираемся, а иногда и вечеромъ. Иногда ночь сидимъ. Запремся и будто въ карты дуемся, а сами толкуемъ.

   - Только толкуете?

   - Да.

   - Ну завтра же утромъ я буду у васъ. Словъ мало, надо и дѣло! Ну, голубчики! произнесъ вдругъ Тепловъ, какъ бы обращаясь къ какимъ-то невидимкамъ, стоящимъ передъ нимъ въ горницѣ.- Обзавелись вы теперь благопр³ятелемъ въ особѣ Григор³я Теплова!..

   И на другое же утро въ квартирѣ Орловыхъ собрались пр³ятели ихъ; но, на этотъ разъ, комнаты едва вмѣстили новыхъ друзей и товарищей.

   Давно ли Пушкинъ и Бибиковъ стали бывать здѣсь? A они были уже свои люди, послѣ нихъ явились уже друг³е, болѣе новички. За послѣднюю недѣлю человѣкъ десять новыхъ друзей изъ разныхъ полковъ появились у Орловыхъ. Не прошло двухъ часовъ бесѣды, въ которой всѣ больше слушали Теплова, чѣмъ говорили, какъ вся компан³я повеселѣла и какъ бы ожила. Тепловъ задавалъ имъ так³е вопросы, дѣлалъ так³я возражен³я, предлагалъ так³я вещи, что молодежь сразу признала въ немъ не болѣе не менѣе, какъ своего главнокомандующаго. Будто разумъ вдохнули въ тѣло. Какъ тройка борзыхъ коней, почуявъ сильныя искуссныя руки, подобравш³я возжи, мчится съ мѣста бодрѣе и веселѣй, такъ всѣ эти молодые люди воодушевились сразу, почуявъ, что у нихъ завелся настоящ³й искуссный и замѣчательный руководитель.

   Въ сумерки, когда молодежь начала уже расходиться отъ Орловыхъ, каждый уходилъ веселый, довольный, какъ будто бы на другой день предстояло начатъ общее дѣло, которое, по убѣжден³ю теперь каждаго изъ нихъ, должно кончиться неминуемо полнымъ успѣхомъ. Алексѣй Орловъ бодрѣе и радостнѣе всѣхъ другихъ весело отправился съ тайнымъ поручен³емъ отъ Теплова къ главѣ синода, Сѣченову.

   Когда у Орловыхъ остались самые близк³е, самые давнишн³е друзья, братья Рославлевы, Всеволожск³е, Ласунск³й и Пассекъ, то послѣдн³й, самый дѣльный изъ всѣхъ, обратился къ Теплову съ вопросомъ:

   - Григор³й Николаевичъ, неужели вы, которому молва приписываетъ такое вл³ян³е на Разумовскихъ,- не можете поручиться сейчасъ же, что графъ Алексѣй Григорьевичъ и графъ гетманъ тоже присоединятся къ нашему дѣлу?

   - Нѣтъ, Петръ Богдановичъ, объ этомъ и думать нечего. Да ихъ государственное положен³е и не дозволяетъ того. Случись что, они противъ насъ не пойдутъ, но чтобы теперь имъ пристать къ компан³и молодцовъ-офицеровъ,- это невозможно. Подумайте, мнѣ сорокъ пять лѣтъ, а вѣдь я самый старш³й у васъ. Между вами, поди, ни одного сорокалѣтняго не найдется, а по чину самый чиновный, поди, только ма³оръ. Нѣтъ, вы графамъ Разумовскимъ не компан³я, да я и не сунусь къ нимъ съ такимъ предложен³емъ. Гетманъ Кирилла Григорьевичъ выгонитъ меня вонъ, а Алексѣй Григорьевичъ и того хуже, поѣдетъ да государю и доложитъ. И ужь тогда, коли меня стащутъ, такъ опять не выпустятъ. Да они намъ и не нужны....

   И Тепловъ, собираясь уѣзжать, взялся за шапку.

   - Помните одно... Осторожнѣе! заговорилъ онъ снова.- Намъ нужна гвард³я - это ваше дѣло! Намъ нужны сенаторы, хотя бы только десятка два, но самыхъ дѣльныхъ - и это мое дѣло.... Намъ нужно духовенство, синодъ.... Ну, объ этомъ уже вѣрно постарался Сѣченовъ и еще постарается самъ Петръ Ѳедоровичъ!... Простите покуда.... Заходи, тезка, завтра въ вечеру на пару словъ, обратился Тепловъ съ Григор³ю Орлову.- На парочку, братецъ, самыхъ важныхъ словъ которыхъ всѣмъ вамъ незачѣмъ и знать!!.,

   - Ладно. Буду! отвѣчалъ Григор³й, весело улыбаясь.

   - Только эту парочку словъ не я скажу тебѣ! Я съ тебя потребую признан³я, сказалъ Тепловъ.- Не ради бабьяго любопытства, а ради дѣла. Коли ты подтвердишь мою о тебѣ догадку, то дѣло пойдетъ у насъ совсѣмъ какъ по маслу.

   Въ эту минуту въ передней раздался ударъ хлопнутой двери, быстрые шаги и затѣмъ обѣ половинки дверей въ гостиную тоже распахнулись съ громомъ, такъ что ключъ, выскочивъ изъ замка, зазвенѣлъ по полу.

   На порогѣ появился Алексѣй Орловъ, съ оживленнымъ лицомъ, и, слегка задохнувшись, крикнулъ:

   - Скорѣе.... Идите! Всѣ!

   Офицеры повскакали съ мѣстъ и бросились къ нему.

   - Что такое? Что? былъ общ³й вопросъ.

   - Скорѣе, говорятъ, идите. Такое.... Такое увидите, чего отъ роду не видали.

   - Да что?

   - Слышите барабанъ.... Рота измайловцевъ! Съ караула идетъ. A кто впереди? А?! За простого капрала шагаетъ. Это?!

   - Ну! Ну!

   - Графъ гетманъ! Самъ вашъ Кирилла Григорьевичъ! обратился Алексѣй въ изумленному Теплову.

   Всѣ офицеры бросились въ разсыпную по горницѣ хватать свои шляпы, кивера и шпаги.

   - Да вретъ онъ все... Чего вы его слушаете! крикнулъ Пассекъ.- Балуется!

   - Ей Богу же! Ей Богу.

   - Полно блажить, Алеша! Тутъ тебѣ поручили важное дѣло, а ты...

   - Стану я тебѣ, чучело, даромъ божиться да грѣшить! крикнулъ Алексѣй рѣшительно.

   - Да не можетъ статься. Гетманъ при мнѣ въ маскарадѣ былъ обласканъ государемъ, сказалъ Тепловъ,- а это же вѣдь хуже плюхи...

   - Идите, говорятъ вамъ! Жалѣть послѣ будете! крикнулъ Алексѣй и побѣжалъ внизъ.

   Офицеры бросились за нимъ. Тепловъ послѣдовалъ тоже.

   Между тѣмъ, барабанный бой приближался и на глаза высыпавшей на улицу молодежи изъ-за угла Адмиралтейскаго проспекта показалась рота Измайловскаго полка. Впереди двигалась, шагая въ тактъ барабаннаго боя, въ блестящемъ на солнцѣ мундирѣ, во всѣхъ орденахъ и Андреевской лентѣ, высокая всѣмъ знакомая фигура графа-гетмана.

   Густыя брови его слегка сдвинулись; глаза были опущены въ землю и лицо немного блѣдно.

   Онъ, очевидно, замѣчалъ останавливающ³йся по бокамъ народъ, столпившуюся кучку офицеровъ, изумленно и молчаливо взиравшихъ на него, но медленно и гордо шагая передъ ротой среди улицы - поровнялся и прошелъ, не поднявъ глазъ, опущенныхъ въ землю. На лицахъ солдатъ, равномѣрно шагавшихъ за гетманомъ, было замѣтно что-то особенное, необыденное. Они будто не знали какъ имъ смотрѣть на прохожихъ, переглядываться и смѣяться чудной оказ³и или смотрѣть тоже изъ подлобья, какъ гетманъ.

   Рота завернула и скрылась за угломъ Большой Морской, за ней въ нѣсколькихъ шагахъ слѣдовала большая красивая берлина, голубая съ позолотой, съ золотимъ гербомъ графовъ Разумовскихъ на темно-синемъ бархатномъ чехлѣ козелъ. Длинный цугъ красивыхъ и выхоленныхъ коней, по два въ рядъ, выступалъ лихо, горячась и играя нетерпѣливо.

   Глаза и лицо старика-кучера, когда-то подареннаго гетману покойной императрицей, говорили толпѣ съ козелъ то, чего не могли сказать опущенные глаза его барина. Пустая берлина, качаась тихо на ремняхъ, шагомъ, будто на похоронахъ, тихо завернула за уголъ.

   Между тѣмъ, прохож³е по всему пути останавливались и, обернувшись, глазѣли, разиня рты. Питерцы любили гетмана и теперь имя Кириллы Григорьевича было на всѣхъ устахъ, и всяк³й обращался къ сосѣду или вслухъ самъ къ себѣ съ вопросомъ:

   - Что за притча?.. Гетманъ роту ведетъ?

   - Что жъ это такое! вымолвилъ, наконецъ, и Григор³й Орловъ въ кучкѣ офицеровъ.

   Въ эту минуту показался на площади верхомъ Перфильевъ и крупной рысью ѣхалъ въ Морскую.

   - Стой! Стой! Степанъ Васильевичъ! закричала вся кучка офицеровъ, бросаясь къ нему на встрѣчу.

   Онъ круто остановилъ лошадь. Офицеры, а за ними и народъ, окружили его.

   - Что такое? Объясни, братецъ видѣнное сейчасъ позорище, сказалъ Григор³й Орловъ.- Гетманъ провелъ роту измайловцовъ, и самъ пѣшкомъ!

   - Государь приказалъ... Завтра будетъ указъ всѣмъ высшимъ чинамъ гвард³и, даже фельдмаршаламъ, быть въ строю и бывать на всѣхъ экзерциц³яхъ и во всѣхъ караулахъ. Всѣмъ отъ послѣдняго сержанта до генерала.

   - Что-о?! воскликнули всѣ въ разъ.

   - Да. Ѣду вотъ къ Никитѣ Юрьевичу съ указомъ, лично привести сейчасъ на плацъ преображенцевъ.

   - Стараго филина, подѣломъ. A гетмана жаль, сказалъ Ласунск³й.

   - Трубецкаго? Разумѣется, не жаль!

   - Да онъ съ тѣхъ поръ, что генералъ-прокуроромъ, шпаги въ руки не бралъ! воскликнулъ кто-то.

   - Вспомнитъ небось, какъ подъ ружье поставятъ! воскликнулъ, смѣясь, Перфильевъ.

   - Вотъ тебѣ бабушка и Юрьевъ день! захохоталъ Алексѣй Орловъ. Фельдмаршаловъ да генералъ-прокуроровъ будутъ скоро навѣсти ставить!

   - Разумѣется, коли укажутъ! сказалъ сухо Перфильевъ, отъѣзжая отъ молодежи.

   Въ кучкѣ офицеровъ наступило гробовое молчан³е... Нѣкоторые переглядывались.

   - A видѣли лицо гетмана? Бѣлѣе скатерти! тихо сказалъ Пассекъ.

   - Да, у него теперь на душѣ кипитъ.

   Алексѣй Орловъ наклонился къ брату и шепнулъ ему на ухо:

   - A гетманъ-то нашъ теперь! А?!

   - Пожалуй, что и такъ! отвѣчалъ Григор³й вслухъ и, увидя на крыльцѣ своего дома Теплова, подошелъ съ вопросомъ:

   - Ну что, Григор³й Николаевичъ, графы теперь поподатливѣе будутъ?

   - Вѣстимо! отвѣчалъ весело Тепловъ.- Это еще лучше моего ареста.

  

  

   Въ тотъ же вечеръ всѣ три брата Орловы, взявъ съ собой и молоденькаго кадета Владим³ра, а съ ними Ласунск³й, Пассекъ и Талызинъ весело пообѣдали въ трактирѣ и уже вечеромъ вышли на улицу.

   Майская ночь была великолѣпна: тихая, теплая и ясная. Полная луна на небѣ свѣтила такъ ярко, что на дворѣ было свѣтло, какъ днемъ. Всѣмъ поневолѣ захотѣлось пройтись пѣшкомъ и они отправились бъ берегу Невы, по направлен³ю ко дворцу принца Жоржа.

   Талызинъ, флотск³й офицеръ, обожавш³й море, предложилъ воспользоваться чудной ночью и затишьемъ и прокатиться въ лодкѣ.

   Всѣ единодушно согласились, только одинъ Григор³й Орловъ сталъ отказываться, чувствуя страшную усталость. Онъ отсутствовалъ всю ночь изъ дому, вернулся со свидан³я только въ шесть часовъ утра. Этого никто не зналъ и не видалъ, кромѣ стараго Агаѳона, который его каждый разъ упрямо дожидался одѣтый и съ фонаремъ на столѣ. Теперь онъ чувствовалъ себя усталымъ на столько, что уже мечталъ только объ одномъ - очутиться въ постели.

   - Нѣтъ! воскликнулъ Алексѣй.- Ужь ѣхать, такъ всѣмъ ѣхать! И ты ступай! A коли разберетъ сонъ, ложись въ лодкѣ и спи.

   - Что жъ съ вами дѣлать! Поѣдемъ....

   Вся компан³я направилась вдоль набережной по направлен³ю пристани, помѣщавшейся противъ мыса Васильевскаго острова. Здѣсь всегда бывали рыбаки и всяк³я лодки.

   Талызинъ, какъ знатокъ, выбралъ самую большую лодку. Всѣ вошли, разсѣлись и взялись за весла.

   Алексѣй Орловъ сѣлъ переднимъ гребцомъ и взялъ два огромныхъ весла. Талызинъ сѣлъ къ рулю. Только Григор³й отказался грести на отрѣзъ, умостился за братомъ на самомъ носу лодки и, подложивъ себѣ подъ голову снятый Алексѣемъ мундиръ, тотчасъ улегся...

   И лодка стрѣлой понеслась внизъ по течен³ю, благодаря бойкимъ взмахамъ гребцовъ и силѣ быстраго течен³я. Въ десять минутъ лодка была уже на взморьѣ. И сразу развернулось предъ ними, будто обхватило ихъ въ огромныя объятья, просторное, спокойное и необозримое лоно водъ, перерѣзанное пополамъ лунной сверкающей полосой. Будто серебряная, но зыбкая и обманчивая дорога - по ровному, по темному и невѣдомому царству! Будто символъ жизни нашей!

   Талызинъ, сидѣвш³й лицомъ къ великому простору, глянувшему вдругъ на нихъ среди ночи и затишья, не выдержалъ:

   - Стой! вскрикнулъ онъ.- Убирай весла! Всѣ повиновались.

   - Поворачивай голову! смѣясь, скомандовалъ онъ.- Гляди, а чувствуй. Гдѣ лучше? У васъ или у насъ? Въ казармѣ или на кораблѣ?

   Всѣ обернулись и никто не сказалъ ни слова. Всѣ залюбовались тихимъ таинственнымъ просторомъ водъ. И на всѣхъ повѣяло чѣмъ-то чуднымъ, новымъ, чего нѣтъ въ городѣ, нѣтъ въ полѣ....

   - Гриша, сказалъ наконецъ Алексѣй,- гляди, что за диво? Знаете, ребята... Чудно! Просто хоть молиться. Гриша!

   - Отстань! А молиться хочешь, такъ и меня помяни, а я спать хочу, промычалъ тотъ въ отвѣтъ.

   - Ну, матросы, за весла! скомандовалъ Талызинъ.- Мы еще съ полверсты двинемъ въ море, а тамъ назадъ.

   И лодка снова понеслась по гладкой, незыблемой поверхности. Только весла, всплескивая соду, нарушали общ³й сонъ и затишье, и будто серебромъ посыпало по бокамъ лодки, да серебристый слѣдъ вился за ней, какъ хвостъ и, расходясь въ обѣ стороны, страшно разростался, но все-таки пропадалъ и умиралъ въ безбрежномъ и живомъ просторѣ.

   Гребцы, налегая усердно на весла, молчали; всяк³й думалъ свою думу, сознавая, что ставитъ судьбу свою на карту....

   Григор³й Орловъ тоже, скорчившись и согнувшись на двѣ лодки, думалъ свою думу. Онъ думалъ о томъ, какъ много перемѣнъ совершилось за послѣднее время. Онъ вспоминалъ двадцать четвертое апрѣля, которое теперь на всю жизнь останется у него запечатлѣннымъ на сердцѣ. Онъ почти не шутилъ, когда говорилъ старому Ѳошкѣ, что закажетъ мраморную доску, вырѣжетъ на ней это число и будетъ поклоны класть.

   "И для Фридриха - это число важное! Трактатъ мирный его сочинен³я одобренъ..."

   Затѣмъ, думая о послѣднихъ дняхъ, мысль его поневолѣ сосредоточилась на Тепловѣ. Человѣкъ этотъ, присоединившись къ ихъ кружку, повидимому, долженъ былъ совершенно все круто видоизмѣнить и къ лучшему.

   "Это дѣйствительно заправила нашъ, думалъ Григор³й Орловъ, и дѣйствительно я кладъ нашелъ. Только одно мучитъ душу. Ну, вдругъ, не побоясь угрозы нашей, одумается онъ, оробѣетъ, пойдетъ за прощен³емъ къ государю и въ доказательство раскаян³я назоветъ всѣхъ по именамъ. И все дѣло пойдетъ прахомъ! И всѣ мы будемъ... Богъ вѣсть гдѣ!"

   Долго думалъ объ этомъ Орловъ, припоминая малѣйшее слово, малѣйшее движен³е, даже оттѣнокъ голоса новаго члена кружка, самаго старшаго, самаго вл³ятельнаго...

   Но вдругъ среди тьмы зажглись огоньки и фонари улицъ петербургскихъ. Среди темной ночи, какимъ-то зловѣщимъ, краснымъ свѣтомъ сверкаютъ эти огоньки. Въ аду, вѣрно этакой вотъ, огонь неугасаемый. Лодка, сильно покачиваясь на волнахъ, быстро двигается по узкой темной рѣкѣ.

   "Какъ Нева узка! думаетъ онъ. А, говорятъ, самая широкая на свѣтѣ. Куда! Висла и та шире гораздо".

   Лодка все двигалась и, наконецъ, съ маху уперлась къ берегъ.

   Григор³й выходитъ съ братьями на берегъ и въ ту же минуту среди темноты нѣсколько военныхъ подходятъ съ нимъ.

   - Вы - Орловы?

   - Мы, говоритъ Алексѣй.

   - Вы арестованы.

   - За что? воскликнулъ тотъ.

   - Тамъ узнаете... Идите.

   Не прошло нѣсколькихъ мгновен³й, какъ всѣ три брата и товарищи уже на гауптвахтѣ. Они стоятъ передъ зеленымъ столомъ, за которымъ сидятъ Нарышкинъ и Гудовичъ, замѣнивш³е тайную канцеляр³ю.

   Дѣло простое. Тепловъ всѣхъ выдалъ. Передъ Гудовичемъ лежитъ длинный списокъ, во главѣ котораго стоятъ имена трехъ братьевъ Орловыхъ.

   Въ сосѣдней комнатѣ слышенъ гулъ и шумъ; туда свозятъ всѣхъ арестованныхъ товарищей.

   Григор³й ясно слышитъ голосъ Шванвича, который божится и клянется всѣми святыми, что онъ никогда у господъ Орловыхъ не бывалъ, что онъ ихъ только бивалъ.

   - Бывалъ! Бивалъ! восклицаетъ кто-то и хохочетъ весело.

   И въ какомъ-то круговоротѣ Григор³й съ полусловъ и намековъ узнаетъ отъ Гудовича, что государыня арестована на время на Смольномъ дворѣ. Не далѣе какъ завтра, она будетъ отвезена въ Шлиссельбургъ и заключена на вѣки.

   Гудовичъ и Нарышкинъ начинаютъ подробный допросъ братьевъ, какъ главныхъ участниковъ. Григор³й отвѣчаетъ истину, но братъ Алексѣй вдругъ хватаетъ его за руку.

   - Гриша, нечего по пусту языкомъ болтать! восклицаетъ онъ.- Что тутъ сказывать, дѣло простое, они сами лучше насъ все знаютъ. Виноваты кругомъ, ну и руби головы! Дѣло такое, и святое и грѣшное, и правое и виноватое! Или панъ, или пропалъ. Та же чехарда! Не сѣлъ на-конь, стань конь! Я больше ни слова! Хоть пытай, хоть на дыбу тяни!

   И черезъ минуту Григор³й уже въ отдѣльной каморкѣ, гдѣ стоитъ только одна кровать, даже безъ матраца. Окошко рѣшетчатое. И въ это окно проливается слабый свѣтъ не то отъ фонаря, не то отъ луны. И въ этой каморкѣ такъ же тихо, какъ въ гробу. Только мышь въ углу грызетъ гнилую доску. Да вѣдь и это, поди, въ гробу бываетъ; вѣдь есть земляныя мыши, которыя прокладываютъ дорожку къ зарытому покойнику.

   "Я всѣхъ погубилъ! Я этого Искар³ота, хохлацкаго наперсника раздобылъ. И всѣхъ перебрали. Никто даже не останется цѣлъ, чтобы ему, по крайней мѣрѣ, горло перерѣзать. A она? Что она? Проклинаетъ его!"

   И подъ наплывомъ горя и отчаян³я Григор³й забылъ о каморкѣ. Кто-то взялъ его за руку.

   - Что? восклицаетъ онъ, вздрогнувъ.

   - Иди!

   Онъ послушно встаетъ и идетъ за какимъ-то преображенскимъ солдатомъ. Солдатъ оборачивается, это - Квасовъ.

   - Ты какъ въ рядовые угодилъ?! восклицаетъ Григор³й.- Ты вѣдь, лѣш³й, у насъ не захотѣлъ быть. Такъ за что же тебя-то разжаловали?

   Но Квасовъ не отвѣчаетъ, и только махнулъ рукой. Не зная самъ, какъ и когда прошелъ онъ длинный корридоръ, спустился по какой-то страшно крутой, будто винтовой лѣстницѣ. Григор³й уже на улицѣ. На дворѣ свѣжо, солнце еще не подымалось и онъ чувствуетъ, какъ озябла голова его безъ шапки. Безсознательно идетъ онъ за Квасовымъ, проходитъ крыльцо, как³я-то ворота и сразу вступаетъ въ кучку телѣгъ.

   И всѣ тутъ! Да, всѣ до единаго! Ни одного не позабылъ Тепловъ.

   Гробовое молчан³е царитъ между ними, никто ни слова. Да и что тутъ говорить! Но одно только видитъ Григор³й, чувствуетъ, и болью отдается оно у него на сердцѣ. Онъ видитъ на всѣхъ лицахъ, читаетъ во всѣхъ взорахъ одно - укоръ!

   - Ты Теплова привезъ! Ты насъ погубилъ! говорятъ всѣ эти мертво-блѣдныя лица и трепетные взоры. И онъ невольно опускаетъ глаза, закрываетъ лицо руками и не хочетъ даже знать, видѣть, что происходитъ кругомъ.

   Его посадили на какую-то телѣгу; онъ боится открыть глаза, но чуетъ, что и всѣ садятся. Онъ двинулся, его везутъ, но онъ чувствуетъ, что не одинъ онъ ѣдетъ, всѣхъ везутъ, и братьевъ, и друзей! Неужели и мальчугана Владим³ра не пожалѣли они? Чѣмъ онъ виноватъ? Тѣмъ, что родня! Какъ онъ держалъ его у себя на квартирѣ? Зачѣмъ не отправилъ его къ брату Ивану въ Москву? A братъ Иванъ, и до него доберутся? Онъ чѣмъ виновенъ? Уже три года, какъ не видались они. Да что онъ? Что братья? Букашки, прахъ... Она! Она имъ погублена. Но куда жъ везутъ ихъ? И Григор³й, открывъ глаза, вскрикнулъ и схватился за сердце.

   Вереница телѣжекъ выѣхала на Адмиралтейскую площадь и здѣсь, гдѣ такъ часто гулялъ онъ, ѣздилъ верхомъ, здѣсь. гдѣ еще вчера проходилъ, спѣша свидѣться... Здѣсь уже состряпали на скорую руку высок³й помостъ, столбы и плаху...

   Какъ часто слыхалъ онъ въ дѣтствѣ разсказы отца и матери, разсказы мамушекъ, разсказы Агаѳона о Бироновскихъ казняхъ, и вотъ вдругъ его чередъ! И какъ скоро, просто, незамѣтно привела его сюда судьба и толкаетъ на плаху...

   - Не срамись, Гриша! слышитъ онъ рядомъ съ другой телѣжки.- Баба ты, или офицеръ? Умирать, такъ умирать! Нешто мы не виноваты?! Повернись дѣло вправо - были бы герои, повернулось влѣво - и преступники!

   И отъ словъ брата у Григор³я свѣтлѣй на душѣ, онъ бодрѣе поднимаетъ голову.