Салиас Евгений Андреевич - Петербургское действо

sp; Наконецъ, однажды судьба будто нарочно захотѣла такъ устроить, что онъ получилъ два роковыхъ удара въ самое сердце въ одинъ день.

   Утромъ на парадѣ государь остался доволенъ преображенскимъ полкомъ, подозвалъ къ себѣ всѣхъ офицеровъ и сталъ весело и ласково бесѣдовать съ ними объ экзерциц³и и объ ихъ успѣхахъ.

   Государь хвасталъ теперь тѣмъ, что старый полководецъ Минихъ въ себя не можетъ придти отъ удивлен³я, какъ быстро измѣнилась гвард³я.

   - Я во всю мою службу, говорилъ Минихъ,- ничего не могъ изъ нихъ сдѣлать, какъ ни просила меня о томъ царица Анна ²оанновна, а вы, ваше величество, въ пять мѣсяцевъ поставили гвард³ю на одну лин³ю съ фридриховскими солдатами.

   Отчасти Минихъ льстилъ, отчасти былъ правъ.

   Ежедневные смотры, разводы, парады и разнаго рода экзерциц³и подтянули и стараго, и молодого. Полки смотрѣли бодрѣе, и если не веселѣй, то стройнѣй. Полкъ пересталъ казаться случайнымъ сбродомъ или шайкой одинаково одѣтыхъ парней.

   На этотъ разъ государь, замѣтя больш³е успѣхи офицеровъ, долго и милостиво разговаривалъ со всякимъ изъ нихъ. Наконецъ, глянувъ черезъ Баскакова и Квасова, онъ увидѣлъ Шепелева, узнавъ въ немъ сержанта, поздравленнаго офицеромъ на балѣ Гольца, и позвалъ его.

   Шепелевъ сдѣлалъ два шага впередъ и очутился впереди.

   - Вѣдь это ты былъ дежурнымъ у Гольца? спросилъ государь.

   - Точно такъ, ваше величество!

   - Помню, помню. Какъ твоя фамил³я?

   - Шепелевъ, ваше величество.

   - Шепелевъ. Родня гофмаршала и толсторожей Мавры Егоровны, тетушкиной пр³ятельницы?

   - Точно такъ, ваше величество.

   - Шепелевъ, повторилъ государь.- Скажи на милость. A я вѣдь думалъ, ты нѣмецъ. Я, по правдѣ сказать, оттого на балѣ тогда... но государь запнулся и не договорилъ. Ну, русск³й, такъ русск³й, твое счастье.

   Государь повернулся зачѣмъ-то къ принцу Жоржу.

   Шепелевъ хотѣлъ снова стать на свое мѣсто, но вдругъ Петръ Ѳедоровичъ снова обернулся къ нему и выговорилъ быстро, какъ если бы слова невольно сорвались у него съ языка:

   - За что она тебя вдругъ не взлюбила? воскликнулъ онъ.

   Шепелевъ, не понимая, молчалъ.

   - Тогда вѣдь графиня за тебя просила на балѣ, а теперь все проситъ - тебя выслать изъ Петербурга.

   Юноша, стоя на шагъ отъ государя, такъ поблѣднѣлъ при этихъ словахъ, что Петръ Ѳедоровичъ даже изумился.

   - Да ты не бойся, разсмѣялся онъ.- Она уже дней десять проходу мнѣ съ этимъ не даетъ. Но я разъ сказалъ, что не хочу - и баста, этого не будетъ. Нельзя всѣ бабьи капризы исполнять. Нынѣ станетъ просить произвести въ фельдмаршалы кого-нибудь, а завтра станетъ просить въ каторгу сослать или повѣсить. Это невозможно! Есть русская пословица, что у бабы... Ну, не помню!! Мудреная пословица!

   - У бабы, ваше величество, выговорилъ Квасовъ,- сто двѣ увертки въ день...

   - Нѣтъ, не та, другая! разсмѣялся государь.

   - Бабье вранье на свиньѣ не объѣдешь, снова сказалъ Квасовъ.

   - Вѣрно! A ты много знаешь пословицъ!

   И государь повернулся снова къ принцу.

   Принцъ ухмылялся и, показавъ пальцемъ на все еще блѣднаго Шепелева, вымолвилъ:

   - Es ist unser herr nicht-micht!...

   Шепелевъ, пораженный слышаннымъ отъ государя, стоялъ, какъ истуканъ, и не слыхалъ словъ принца. За то Квасовъ слышалъ и подумалъ:

   "Охъ, заладила Маланья, про свои оладьи!"

   По отъѣздѣ государя, Квасовъ бросился къ племяннику.

   - Что-же это, порося, за притча? Вѣдь не зря-же болтаетъ онъ? Вотъ онѣ, бабы-то, родимый! Ей теперь, стало бытъ, нужда отвязаться отъ тебя, такъ ты упаси самъ себя, брось ее, не перечь, не мѣшай. Коли проситъ о высылкѣ, стало-быть, ты у нея бѣльмомъ на глазу, ну и брось, пущай ее. A то и впрямь добьется высылки. Государь мягкосердъ, да и вдобавокъ: баба - пила, хоть кого перепилитъ. Ты знаешь-ли, самой малюсинькой пилочкой можно столѣтн³й дубъ свалить на земь.

   Долго говорилъ Акимъ Акимовичъ, но Шепелевъ, грустно задумавшись, не слушалъ дядю.

  

  

   Въ тотъ же день Шепелевъ рѣшился на объяснен³е съ самой Маргаритой. Не заставъ ее дома, онъ вернулся въ сумерки, видѣлъ самъ, какъ она подъѣхала, вышла изъ экипажа, но швейцаръ снова ему отказалъ. Наконецъ, вечеромъ, въ ту минуту, когда онъ подъѣзжалъ къ дому графини, она случайно опять садилась въ маленькую карету и видимо спѣшила.

   Шепелевъ еще ни разу не видалъ у нея ни этой кареты, ни этой красивой вороной лошади, ни этого кучера, одѣтаго нѣмецкимъ почтальономъ, въ курткѣ, красномъ жилетѣ и ботфортахъ. И будто что-то подсказало Шепелеву не появляться, а тайно ѣхать за ней. Эта чужая карета возбудила его подозрѣн³я.

   Онъ остановилъ извощика, далъ Маргаритѣ сѣсть и уѣхать и въ недалекомъ разстоян³и двинулся за ней. Темная ночь легко могла укрыть его.

   По направлен³ю, взятому каретой, Шепелевъ не могъ понять, куда ѣдетъ Маргарита. Онъ зналъ теперь всѣхъ ея знакомыхъ, ихъ дома, и зналъ, что въ этой части города у графини знакомыхъ нѣтъ. Проѣхавъ большую дворцовую площадь, затѣмъ, миновавъ небольшой дворецъ, гдѣ жилъ принцъ Жоржъ, карета выѣхала на набережную къ тому мѣсту, гдѣ когда-то они вмѣстѣ любовались фейерверкомъ. Проѣхавъ берегомъ мимо нѣсколькихъ домовъ, карета остановилась. Шепелевъ нагналъ ее. Маргарита не выходила.

   Наконецъ, въ окнахъ мелькнулъ свѣтъ, дверь крыльца отворилась, и къ каретѣ вышелъ офицеръ.

   Въ ту же минуту Шепелевъ соскочилъ съ дрожекъ и былъ тоже около Маргариты. И она, и офицеръ невольно вскрикнулъ отъ неожиданности.

   - А, такъ вотъ что! Вотъ гдѣ ты теперь бываешь! воскликнулъ Шепелевъ.

   - Безумный мальчишка! выговорилъ Фленсбургъ.- Тише? Знаешь-ли ты, что дѣлаешь? Знаешь-ли ты, кто...

   Но Маргарита схватила Фленсбурга за руку, и онъ запнулся.

   - Мнѣ дѣла нѣтъ! Я не позволю! почти теряя разсудокъ, воскликнулъ Шепелевъ.

   Неизвѣстно, что произошло бы здѣсь, но Маргарита схватила юношу за обѣ руки и стала изъ всѣхъ силъ толкать его въ свою карету.

   - Садись! Я съ тобой. Садись скорѣй! Я тоже, понимаешь? Я съ тобой, заговорила она тихо, будто совершенно потерявшись.

   И въ голосѣ ея звучала и боязнь, и полная покорность, готовность на все, что бы въ эту минуту ни приказалъ онъ.

   Не помня себя, почти не зная, что онъ дѣлаетъ, Шепелевъ вскочилъ въ эту маленькую карету. Маргарита прыгнула за нимъ и велѣла кучеру скорѣй отъѣзжать отъ дома.

   Карета быстро повернула и помчалась вдоль набережной.

   Фленсбургъ остался среди тьмы передъ крыльцомъ, въ положен³и истукана или статуи, изображавшей полное изумлен³е.

   Дорогой Шепелевъ осыпалъ Маргариту упреками, то угрожалъ ей, то молилъ, то клялся, что убьетъ ее, то, покрывая ея руки поцѣлуями и слезами, просилъ не губить его, просилъ даже уѣхать, бѣжать изъ Петербурга къ нему въ вотчину къ его матери, чтобы обвѣнчаться съ нимъ.

   Маргарита сидѣла недвижимо, тоже какъ статуя. Руки ея были холодны, какъ ледъ, и только изрѣдка она нервно, судорожно сжимала ихъ, такъ что ея маленьк³е пальчики хрустѣли отъ судорожныхъ движен³й. Еслибъ было не совершенно темно, то Шепелевъ могъ бы увидѣть ея блѣдное лицо, сверкающ³й взглядъ и даже отчасти побѣлѣвш³я губы, по временамъ вздрагивающ³я и бормотавш³я что-то на ея родномъ языкѣ. И въ эту минуту она походила вполнѣ на олицетворен³е злобы и зла.

   Когда Шепелевъ сталъ усиленно требовать отъ нея хотя одного слова объяснен³я, она порывисто отвѣтила:

   - Молчи! Дома все скажу.

   И въ этотъ вечеръ въ той же красивой гостиной съ куполомъ, гдѣ когда-то бывали они такъ счастливы и гдѣ еще недавно лежалъ на столѣ покойникъ, а съ юношей произошелъ невѣроятный и глупый случай, въ этой же самой комнатѣ теперь произошла еще болѣе невѣроятная сцена.

   Сначала Маргарита, запершись съ офицеромъ на ключъ, призналась ему искренно во всемъ. Шепелевъ ревновалъ ее къ Фленсбургу, она объяснила ему всю ничтожную роль самого Фленсбурга въ томъ, чему внезапно помѣшалъ Шепелевъ. Она думала полнымъ признан³емъ обезоружить юношу и къ. ужасу своему увидѣла что ошиблась, что дала ему еще болѣе сильное оруж³е въ руки! Своею откровенною исповѣдью она сама себя погубила! Чувство юноши было настолько велико, что онъ не могъ идти ни на как³я уступки и уговоры и сдѣлки съ своею совѣстью. Все было мало, мизерно и ничтожно для него, сравнительно съ тѣмъ чувствомъ, которое поглощало все его юное существо.

   - За тебя, воскликнулъ онъ безумно,- я на самого сатану не побоюсь...

   Маргарита знала его давно, а вполнѣ узнала только теперь. Она думала найти въ немъ такую испорченную натуру, какъ и всѣ ее окружающ³е. Она думала задѣть его за честолюб³е, оказалось, что у юноши есть только одно - его любовь къ ней! И вотъ это одно онъ ни за что, никому, никогда не отдастъ!

   "Сама, сама себя погубила"! думала Маргарита, сидя теперь передъ Шепелевымъ съ опущенной на руки головой и стараясь придумать какой-нибудь исходъ изъ того положен³я, въ которое она себя безсмысленною исповѣдью поставила.

   Но отъ всего перечувствованнаго за этотъ вечеръ, отъ усил³й нравственныхъ, которыя она дѣлала надъ собой, голова ея будто устала, разумъ будто отуманился. Она ничего и придумать не могла.

   - Что дѣлать? Что дѣлать? безъ конца повторяла она мысленно и, наконецъ, невольно выговорила слова эти вслухъ, съ полнымъ отчаян³емъ въ голосѣ.

   - Одно дѣлать! воскликнулъ Шепелевъ, опускаясь передъ ней на колѣни.- Брось это все и люби меня! Меня! Слышишь-ли, одного меня! Уѣхать отсюда! Стоитъ-ли губить меня, да и себя изъ-за двухъ недѣль или мѣсяца прихоти? Вѣдь это прихоть его! Ты сотая или тысячная женщина у него. Черезъ мѣсяцъ онъ забудетъ даже твое имя, а наша любовь погибнетъ, будетъ опозорена.

   Маргарита долго молчала, не отнимая головы отъ рукъ. Наконецъ, она вдругъ подняла голову, лицо ея было блѣдно, какъ полотно, глаза страшно какимъ-то дикимъ огнемъ засверкали на юношу. И вдругъ Маргарита расхохоталась какимъ-то металлически-звенящимъ, отвратительнымъ смѣхомъ.

   У Шепелева даже сердце замерло отъ этого смѣха. Онъ никогда въ жизни не слыхалъ подобнаго.

   Маргарита потрясла головой, оглянулась на комнату и на него, передъ ней на колѣняхъ, и снова такъ-же сверкнули глаза ея и снова тѣмъ же ужаснымъ смѣхомъ разсмѣялась она.

   - Что съ тобой? невольно, почти робѣя, выговорилъ Шепелевъ.

   - Ничего, я рѣшилась! странно улыбаясь, выговорила Маргарита.

   Голосъ ея звучалъ странно, казалось, что это говоритъ существо не разумное, не понимающее собственныхъ своихъ словъ.

   - Да, я рѣшилась. Рѣшилась! Рѣшилась!

   - На что? вымолвилъ юноша.

   - Наконецъ. Понимаешь, надо кончить это.

   - Ты согласна уѣхать?

   - Да, да, согласна на все. Дай мнѣ сроку три дня. Черезъ три дня все будетъ сдѣлано такъ какъ, ты пожелаешь.

   - Правда-ли это? воскликнулъ Шепелевъ.

   - Клянусь всѣмъ, чѣмъ хочешь. Три дня, слышишь-ли ты? Три дня. И ты даже не придешь сюда, даже не напишешь, ничего не спросишь. Въ три дня я все сдѣлаю и на трет³й день сама пошлю за тобой или пр³ѣду. Ну, теперь поздно, ступай къ себѣ!

   Шепелевъ поднялся, недоумѣвая, и пристально смотрѣлъ ей въ лицо.

   - Мнѣ нездоровится, вымолвила Маргарита.- Все это слишкомъ сильно потрясло меня; сейчасъ я лягу. Я чувствую себя дурно, прощай! Уходи!

   И Шепелевъ черезъ нѣсколько минутъ былъ уже на улицѣ, задумчивый и грустный. Что-то говорило ему, а, быть можетъ, само лицо Маргариты, ея злые глаза, ея смѣхъ ужасный, дѣйствительно, отвратительный, что она рѣшилась на зло, а не на добро.

   "Но, что-же? Что она сдѣлаетъ"? вопрошалъ самъ себя Шепелевъ, тихо двигаясь среди пустынной улицы.

  

  

   Маргарита, оставшись одна, просидѣла нѣсколько мгновен³й неподвижно на креслѣ, потомъ снова странно мотнула головой и начала быстро ходить по горницѣ изъ угла въ уголъ, такъ, какъ будто-бы ей было душно и тѣсно въ этой горницѣ.

   Она была внѣ себя отъ гнѣва. Ей все чудилось, что совершившееся въ этотъ вечеръ было сномъ и самымъ ужаснымъ ироническимъ сномъ. Дѣйствительно, судьба будто издѣвалась надъ ней. До сихъ поръ въ жизни все удавалось ей, никогда не случалось ей запутаться; а теперь мальчуганъ, которымъ она непонятно, безсмысленно увлеклась на минуту, запуталъ ее въ как³я-то простыя, но крѣпк³я сѣти, изъ которыхъ она не знала какъ выбраться.

   Въ этотъ вечеръ почти рѣшалась судьба ея. Въ этотъ вечеръ должно было состояться первое свидан³е, о которомъ еще недавно она не смѣла бы и мечтать. A куда должно было привести это свидан³е, къ какимъ послѣдств³ямъ, къ какому громадному перевороту въ ея жизни, трудно было и опредѣлить. И все это здан³е, долго, съ трудомъ, съ искусствомъ возводимое, рухнуло отъ простого толчка взбалмошнаго юноши. Можно-ли еще вернуть потерянное? Поправима-ли нынѣшняя бѣда? Въ этомъ домѣ она должна была встрѣтиться съ государемъ, который за послѣднее время явно и сильно ухаживалъ за ней. Всѣ говорили, что онъ серьезно увлекся красивой иноземкой, серьезно неравнодушенъ къ ней. Всѣ знали, что государь былъ влюбчивъ, что за послѣдн³я десять лѣтъ не было ни одной женщины при дворѣ и въ обществѣ, за которой онъ не ухаживалъ бы хотя мѣсяцъ. Всѣ знали, что не было ничего болѣе шаткаго, какъ всѣ эти мимолетныя связи и вспышки влюбчиваго сердца. Единственная женщина въ Петербургѣ, чувство къ которой было крѣпче другихъ и продолжалось около трехъ лѣтъ, была графиня Воронцова, самая некрасивая и самая глупая женщина всей столицы. Но здѣсь была уже простая дружба, и эти дружеск³я отношен³я не мѣшали государю продолжать поочередно быть занятымъ и иногда поглощеннымъ на время разными красавицами.

   Гольцъ и Маргарита знали это, но они знали еще и другое. Гольцъ зналъ, что ни у одной изъ этихъ женщинъ, мимолетнолюбимыхъ государемъ, не было вѣрнаго союзника, такого, какъ онъ. Маргарита знала, что изъ прежнихъ красавицъ петербургскихъ, нравившихся государю, не было ни одной такъ красивой, какъ она. Когда-то она не была увѣрена, что государь обратитъ на нее вниман³е, хотя большое общество уже поклонялось передъ ея красотой и умомъ. Но она была увѣрена вполнѣ, что государь, разъ обративъ на нее вниман³е, на долго, если не на всегда, останется подъ ея вл³ян³емъ, полнымъ и исключительнымъ.

   "Заставить его первый шагъ сдѣлать, вотъ что мудрено!.. думала она. A второй, десятый, сотый... будетъ для меня шуткой и забавой".

   За послѣднее время ей нуженъ былъ второстепенный помощникъ, нуженъ былъ не вполнѣ опрятный душой человѣкъ, хитрый, честолюбивый и скрытный. Тотъ же Гольцъ указалъ графинѣ на Фленсбурга, и Маргарита сразу согласилась, что именно таковъ шлезвигск³й уроженецъ. Мировая съ Фленсбургомъ совершилась быстро. Фленсбургъ и Маргарита примирились искренно, поняли другъ друга на полсловѣ и поклялись дѣйствовать искренно и дружно.

   Фленсбургъ, собиравш³йся было дѣйствовать противъ Гольца и графини и выдвинуться доносомъ и захватомъ орловскаго кружка, съ радостью вступилъ въ союзъ со своими врагами, когда этотъ союзъ подвигалъ его еще болѣе на пути честолюб³я. Благодаря ходатайству Гольца, Фленсбургъ тотчасъ же бросилъ свое, ничего незначущее теперь, мѣсто адьютанта у принца и поступилъ въ канцеляр³ю Гудовича. Тамъ нашлись у него средства еще дѣятельнѣе слѣдить за орловскимъ кружкомъ, но все, что онъ предпринималъ съ этой цѣлью, не зналъ даже самъ начальникъ канцеляр³и Гудовичъ. Этотъ трудъ Фленсбургъ бралъ на себя, наслаждаясь мыслью, что вскорѣ и весь успѣхъ возьметъ на себя одного.

   Фленсбургъ нанялъ квартиру на набережной, не вдалекѣ отъ дворца принца, гдѣ когда-то жилъ.

   Государь уже чаще заговаривалъ съ Фленсбургомъ при встрѣчахъ. Роль помощника Маргариты, которая выпала теперь на его долю, не только не казалась ему унизительной, до даже льстила его самолюб³ю. Эта роль была прежде всего выгодна. Любовь и ревность къ красавицѣ Маргаритѣ не могли побороть его честолюб³я и отодвинуть его на второй планъ.

   Но въ то же время влюбленный юноша, ничего, конечно, не знавш³й, но все-таки ревнующ³й, безпокойный, связывалъ Маргариту по рукамъ, и она, дѣйствительно, рѣшилась просить государя о высылкѣ его изъ Петербурга. Но государь, отчасти добродушный, отчасти прихотливый, съ перваго же раза воскликнулъ съ удивлен³емъ:

   - За что? Славный парень! Богъ съ нимъ! Да и зачѣмъ, что за капризъ? То награждай и повышай, то ссылай, чуть не казни!

   И государь былъ совершенно правъ. И чѣмъ чаще настаивала Маргарита, тѣмъ болѣе шутилъ государь и упрямо отказывалъ. Въ этихъ случаяхъ, какъ всегда у людей слабодушныхъ, у него являлось какое-то подоб³е характера, то, что называютъ упрямствомъ. Послѣ трехъ или четырехъ просьбъ Маргариты государь уже окончательно рѣшилъ ни за что не соглашаться на высылку ничѣмъ неповиннаго юноши. Онъ требовалъ повода и причинъ у Маргариты, а она, конечно, не могла сказать правды, а придумать было нечего.

   Наконецъ, однажды, наступилъ давно ожидаемый вечеръ, который долженствовалъ измѣнить судьбу графини Скабронской. Фортуна подавала ей руку, чтобы вести за собой. A куда? Какъ далеко и какъ высоко? Никто, кромѣ самой фортуны, знать не могъ. Маргарита чувствовала только, что ей нужна рука этой фортуны, чтобы подняться только на первыя ступени безконечно-высовой лѣстницы, а затѣмъ она уже не сомнѣвалась достигнуть собственнымъ разумомъ и искусствомъ до послѣдней ступени, чего бы это ей ни стоило.

   И вотъ, именно въ этотъ самый день, благодаря неосторожнымъ словамъ государя на плацу, судьба толкнула Шепелева въ домъ Маргариты, а затѣмъ привела его и на подъѣздъ дома Фленсбурга.

   И теперь Маргарита, оставшись одна, не могла въ себя придти. Гнѣвъ душилъ ее, и именно этотъ гнѣвъ заставилъ ее смѣяться тѣмъ смѣхомъ, звенящимъ, металлическимъ, безчувственнымъ, который показался юношѣ такъ отвратителенъ. Въ то мгновен³е, когда Маргарита хохотала такъ, она рѣшила въ сердцѣ отдѣлаться отъ этого юноши, уничтожить его какъ преграду, уничтожить какимъ-бы то ни было образомъ, хотя бы самымъ безчеловѣчнымъ. Честолюб³е и въ ней тоже заглушило все, что было въ ней добраго и хорошаго. Казалось, что честолюб³е это есть главный фибръ ея существа. И едва только обстоятельства коснулись этой слабой струны, всѣ лучш³я и добрыя стороны души замолкли. Когда-то она говорила Лотхенъ, что никогда никого не любила и не полюбитъ, что она сама - ея первая и послѣдняя любовь. Теперь она чувствовала это болѣе, чѣмъ когда-либо.

   Планъ, какъ дѣйствовать, мгновенно зародился и созрѣлъ въ головѣ ея въ тѣ самыя минуты, когда Шепелевъ стоялъ передъ ней на колѣняхъ, покрывая руки ея поцѣлуями и слезами такой любви, которой эта женщина и не стоила.

   И теперь она окончательно рѣшилась на исполнен³е этого плана. Нѣсколько разъ собиралась Маргарита позвать Лотхенъ и лечь въ постель, но каждый разъ ей снова и снова вспоминалось, какъ юноша заставилъ ее изъ боязни пагубной развязки броситься въ карету, уѣхать, увозя и его. И каждый разъ бурное чувство злобы будто приливомъ душило ее, и ей было не до сна.

   - Наконецъ, она вымолвила вслухъ:

   - И отлично! Отлично! Дѣло поправить можно, и по крайней-мѣрѣ теперь, благодаря этой комед³и, я возненавидѣла его окончательно. Святая Мар³я! Какъ я ненавижу тебя! воскликнула она, стоя среди комнаты и будто обращаясь мысленно къ Шепелеву.- Да! Отлично! Все къ лучшему, отлично! Еще утромъ мнѣ было жаль тебя, теперь же я готова собственными руками...

   Маргарита подняла руки надъ головой и въ ея жестѣ сказалась злоба тигрицы. Въ эту минуту казалось, что ея маленьк³я красивыя и бѣленьк³я ручки способны въ самомъ дѣлѣ растерзать человѣка.

   Наконецъ, она позвала Лотхенъ, но не смотря на всѣ разспросы нѣмки, ничего ей не объяснила, сказала, что у ней болитъ голова, и только велѣла на другой день пораньше разбудить себя.

  

  

   На утро, Фленсбургъ, проведш³й самый непр³ятный вечеръ, какой когда-либо удавалось ему провести въ жизни, получилъ отъ графини записку быть у нея немедленно. Она вышла въ нему въ черномъ атласномъ платьѣ и черномъ вуалѣ, которые надѣвала крайне рѣдко. Ей захотѣлось надѣть трауръ!..

   Вѣсти, привезенныя Фленсбургомъ, не оказались дурными, и въ тотъ же вечеръ Маргарита могла, если того пожелаетъ, быть снова у него.

   - Но что жъ намъ дѣлать съ этимъ сумасшедшимъ теперь? воскликнулъ Фленсбургъ.

   Маргарита разсмѣялась короткимъ смѣхомъ, уже легкимъ отголоскомъ вчерашняго. Та же нота отвратительной злобы и бездушной жестокости звучала въ этомъ смѣхѣ, но только слабѣй.

   - Вы смѣетесь, а я у васъ серьезно спрашиваю. Надо кончить. Что жъ намъ съ нимъ дѣлать?

   - Все! отозвалась вдругъ Маргарита тихо и спокойно.

   - Что?

   - Все, говорю я вамъ.

   - Я васъ не понимаю.

   - Странно. Вы спрашиваете, что съ нимъ дѣлать. Я отвѣчаю: все. Поняли?

   Фленсбургъ подумалъ мгновен³е и выговорилъ нѣсколько нерѣшительнымъ голосомъ:

   - Да, т. е. не совсѣмъ. Я понялъ такъ, что бы ни случилось съ этимъ мальчуганомъ, вы все одобрите?

   - Все! кратко и сухо повторила Маргарита.- Но я сама не могу. A кто пойдетъ на это все?

   Фленсбургъ усмѣхнулся. Улыбка его говорила: "Разумѣется, ты разсчитываешь на меня. Опять я! И на этотъ разъ я долженъ даже рисковать собой, я долженъ изображать кошачью лапу, достающую каштаны изъ огня. Я рискую, а ты только воспользуешься успѣхомъ."

   - Вотъ видите-ли, вымолвила Маргарита:- я рѣшилась на все, а помочь мнѣ некому.

   Фленсбургъ пожалъ плечомъ.

   - Полноте! Зачѣмъ мы будемъ играть. Я понимаю, что вы выбрали меня, иначе вы бы не стали говорить. Ну, что жъ, я пойду на это все.

   - Но какъ? Вотъ вопросъ. Что? Какимъ образомъ?

   - Ну, да нечего играть съ вами! вдругъ вымолвилъ Фленсбургъ.- Вѣдь его убить надо?

   И онъ пристально взглянулъ въ лицо Маргариты. Она нетерпѣливо дернула плечомъ и отвернулась.

   - Что жъ? вымолвилъ Фленсбургъ.

   - Ахъ, Боже мой! Вамъ хочется заставить меня сказать то, что вы понимаете. Извольте. Да, его надо убить, потому что другого исхода нѣтъ. Выслать нельзя. Купить тоже ничѣмъ нельзя. Даже оклеветать нельзя...

   - И вамъ будетъ его не жаль? уже съ любопытствомъ выговорилъ Фленсбургъ.

   - Какъ это глупо! отозвалась Маргарита.

   Наступило мгновенное молчан³е.

   - Странныя вы существа - женщины! задумчиво проговорилъ Фленсбургъ. - Странныя! Вчера рѣшаются на безумный поступокъ, рискуютъ своимъ положен³емъ, добрымъ именемъ, безумствуютъ, какъ бы отъ самой сумасшедшей страсти, которая какъ будто поглотила все существо, способна вести хоть на смерть, а сегодня...

   - Да, ужь вы бы лучше поступили въ проповѣдники! прервала его Маргарита, усмѣхаясь.- Поступайте, вотъ сюда, напротивъ, въ церковь нашу, да по воскресеньямъ съ амвона и проповѣдуйте объ испорченности нравовъ и о слабостяхъ дочерей праматери Евы.

   - Простите! Это явилось поневолѣ. Но не въ томъ дѣло, надо подумать! Рѣшиться мало, надо съумѣть довести дѣло до успѣшнаго конца. Обѣщаюсь вамъ подумать.

   - Не забудьте однако, что я вамъ даю только три дня срока.

   - О! Этого для меня совершенно достаточно. Такъ до свидан³я! Будете-ли вы сегодня вечеромъ?

   Маргарита разсмѣялась и выговорила:

   - A какъ вы думаете?

   - Но если онъ опять явится?

   - Нѣтъ, ужь за это я вамъ отвѣчаю. Три дня онъ будетъ ждать у себя того, что я ему обѣщала.

   - Т. е. смерть! разсмѣялся Фленсбургъ.- Глупо, а все-таки скажу: бѣдный юноша! Зачѣмъ онъ замѣшался на вашемъ пути? знаете-ли, что мнѣ его жаль!

   - Святая Мар³я! раздражительно воскликнула Маргарита. - вы нынче невозможны. И я боюсь даже, что вы колеблетесь, что вы ничего не сдѣлаете. Даете-ли вы мнѣ слово?

   - Даю, даю, успокойтесь! Это "все", это прелестное женское "все" будетъ исполнено прежде трехъ дней.

   Маргарита пристально глядѣла въ лицо Фленсбурга, чтобы убѣдиться окончательно въ искренности его словъ. Лицо шлезвигца было спокойно, рѣшительно и холодно. Онъ не рѣшался въ минуту вспышки, а рѣшался просто, безтрепетно, почти равнодушно.

   Маргарита повѣрила ему и почувствовала, что судьба юноши рѣшена ими двумя, безповоротно и безжалостно. Она тихо опустила глаза съ лица Фленсбурга на полъ, а затѣмъ незамѣтно, будто подъ какой-то тяжестью тихо опустила и голову.

   Фленсбургъ простился, пожалъ ея слегка похолодѣвшую руку и вышелъ.

   Маргарита все стояла на томъ же мѣстѣ. Наконецъ, она очнулась, какъ бы отъ сна, подняла голову, увидала себя въ зеркалѣ и вздрогнула. Она испугалась своей собственной черной фигуры съ матово-блѣднымъ лицомъ. Тихо сдѣлавъ нѣсколько шаговъ, она сѣла на диванъ, и вдругъ слезы показались на ея лицѣ.

   - Что жъ дѣлать? Иначе нельзя, выговорила она шопотомъ.- Нельзя! Нельзя иначе!

   Въ сосѣдней горницѣ раздались шаги, и Маргарита быстро отерла слезы съ лица.

   Гость оказался не простой, а визитъ много значущимъ... генералъ-полицеймейстеръ Корфъ явился засвидѣтельствовать графинѣ свое почтен³е. И больше ничего! A прежде онъ никогда не бывалъ у красавицы-иноземки.

   Фленсбургъ, между тѣмъ, спокойно вернулся домой и не успѣлъ еще доѣхать съ себѣ, какъ уже рѣшилъ, что дѣлать. Еще когда-то въ маскарадѣ, подъ наплывомъ ревности, онъ рѣшился было вызвать на поединокъ простого сержанта. Но отъ этой глупости отговорилъ его пр³ятель Будбергъ. Теперь Шепелевъ былъ офицеромъ, они были равны, и онъ могъ не унижаясь драться съ нимъ.

   Для Фленсбурга, шлезвигскаго уроженца, покинувшаго родину еще юношей, памятны были постоянные и безконечные поединки студентовъ разныхъ университетовъ, о которыхъ такъ много и такъ часто слыхалъ онъ. Если бы онъ самъ остался въ Герман³и, то, конечно, теперь уже разъ двадцать подрался бы. Для него поединокъ казался вещью самой простой и естественной. Разница была только въ томъ, что тамъ поединокъ случался изъ разныхъ пустяковъ и кончался почти всегда легкими ранами, здѣсь же приходилось драться на смерть, или вѣрнѣй сказать: здѣсь приходилось рѣшаться на уб³йство, идти навѣрняка убивать юношу, едва умѣвшаго держать шпагу.

   И теперь роли какъ-то перемѣнились и перепутались, теперь этому же Фленсбургу жаль было прежняго соперника. Но и онъ, какъ и Маргарита, кончилъ разсужден³емъ: что жъ дѣлать! Иначе нельзя!

  

  

   Ровно черезъ сутки на преображенскомъ ротномъ дворѣ офицеры и даже солдаты толковали о безобразномъ случаѣ, который всѣ видѣли на плацу.

   Бывш³й адьютантъ ненавидимаго Жоржа привязался ни съ того, ни съ сего къ недавно произведенному офицеру Шепелеву, котораго именно за это въ полку не долюбливали, какъ выскочку и голштинца. Но поступокъ Фленсбурга былъ настолько несправедливъ и рѣзокъ, что всѣ офицеры невольно были на сторонѣ Шепелева.

   Фленсбургъ послѣ развода заспорилъ съ юношей по поводу его неправильно будто бы сшитаго новаго мундира и назвалъ его словомъ: щенокъ!

   Юноша вспыхнулъ, бросился къ Фленсбургу, но тутъ же получилъ ударъ въ лицо, на столько сильный, что опрокинулся навзничь. Вскочивъ снова на ноги, онъ снова бросился на оскорбителя и, не смотря на новый ударъ въ грудь, успѣлъ изорвать на Фленсбургѣ мундиръ и ударить его въ лицо. Тогда подоспѣли офицеры и розняли обоихъ.

   - Ну, черезъ часъ ты обо мнѣ услышишь! воскликнулъ Фленсбургь.- Дорого тебѣ это обойдется!

   И эти слова были поняты на ротномъ дворѣ совершенно иначе. Всѣ офицеры поняли, что Фленсбургъ нажалуется Жоржу и государю, а Шепелевъ будетъ тотчасъ разжалованъ, и во всякомъ случаѣ высланъ изъ Петербурга.

   Но Фленсбургъ, произнося эти слова, предполагалъ совершенно иное и даже рѣшился спѣшить. Онъ зналъ отлично, что если дѣло успѣетъ дойти до государя, то, конечно, Шепелевъ не окажется виноватъ, потому что въ дѣйствительности онъ и не былъ виноватъ. Но огласка, допросъ Шепелева, могли повести къ его нескромнымъ заявлен³ямъ, могли запутать все дѣло и погубить Маргариту

   Послѣ нежданнаго происшеств³я, Шепелевъ, едва пришедш³й въ себя отъ случившагося, сидѣлъ въ квартирѣ дяди, а Квасовъ громадными шагами метался по своей маленькой горницѣ внѣ себя, чуть не натыкаясь на стѣны. Лицо его было блѣдно, губы ежеминутно тряслись. Но съ самой минуты драки и до сихъ поръ онъ не вымолвилъ ни единаго слова. Раза два или три Шепелевъ спросилъ что-то у дяди, но Квасовъ вскинулъ только на него помутившимся взглядомъ и не отвѣчалъ ни слова, только закусывалъ дрожащ³я губы и продолжалъ шагать.

   Черезъ часа два въ квартирѣ Квасова появился Будбергъ, и хотя зналъ обоихъ офицеровъ въ лицо, однако спросилъ объ имени и отчествѣ каждаго. Квасовъ остановился, молча, сложивъ руки за спиной, и глядѣлъ на Будберга тѣми же мутными глазами. И Шепелеву, назвавшему себя, пришлось отвѣчать и за дядю.

   - Да, это Акимъ Акимовичъ Квасовъ.

   Будбергь въ короткихъ словахъ объяснилъ, что оскорбленный Шепелевымъ его пр³ятель Фленсбургъ присылаетъ его секундантомъ для вызова Шепелева.

   Въ первую минуту ни юноша, ни лейбъ-компанецъ, не поняли словъ голштинца и оба глядѣли на него, почти разинувъ рты.

   Будбергъ объяснялся какъ бы съ двумя дѣтьми, передавъ имъ подробно и обстоятельно въ чемъ дѣло. Шепелевъ вдругъ радостно вскочилъ съ своего мѣста, будто лучъ свѣта ярко блеснулъ для него среди полной тьмы. Дѣйствительно, за минуту назадъ, онъ сидѣлъ, не зная какъ выйдти изъ своего положен³я, а здѣсь ему сразу показали, что сдѣлать, и онъ радостно ухватился за это предложен³е. Онъ слыхалъ о поединкахъ когда-то и не понималъ ихъ, считалъ безумствомъ, грѣхомъ, заморской выдумкой, теперь же ухватился за предложен³е Будберга, какъ утопающ³й за соломинку.

   Квасовъ также понялъ, наконецъ, что надумалъ нѣмецъ.

   - Да, протянулъ Акимъ Акимовичъ.- Тэкъ, Тэкъ!

   И это были первые звуки его голоса послѣ двухъ-часоваго молчан³я.

   - Такъ, теперь понятно! заговорилъ онъ будто самъ себѣ:- совсѣмъ понятно! Это, стало бытъ, по законному, по заморскому. Не взлюбилъ человѣка, убилъ на дорогѣ, изъ-за угла или хоть при всей честной компан³и. Виноватъ! Въ Сибирь! A это по законному! Не взлюбилъ, отдулъ, самъ же обидѣлся и зову: дай, молъ, себя убить. Ай-да нѣмцы! У васъ всякая мерзость и та такъ отглажена, что просто золотомъ блеститъ. Слыхалъ я всегда, что вы нѣмцы...

   И Квасовъ прибавилъ такое слово, отъ котораго Будбергъ покраснѣлъ до ушей.

   - Ну, а теперь самъ буду знать, что вы... И Квасовъ снова повторилъ то же слово.

   - Послушайте, господинъ Квасовъ, заговорилъ спокойно Будбергь.- Я не затѣмъ пришелъ, чтобы слушать отъ васъ оскорбительныя выражен³я. Я знаю, что намъ будетъ очень мудрено втолковать вамъ всѣ правила поединковъ такъ, какъ они испоконъ вѣка совершались и совершаются въ Европѣ. Я зналъ заранѣе и говорилъ Фленсбургу, что прежде, чѣмъ вы поймете и согласитесь, надо будетъ, какъ говорится, выпить цѣлое море.

   - Пей, голубчикъ, что хочешь! Хоть море, хоть другое, что вотъ тутъ у меня, осуши до дна! A вотъ, что я тебѣ скажу. Поѣзжайте въ Фленсбургу и скажите ему, что дядя съ племянникомъ на все согласны. Скажите ему, что нѣтъ человѣка, котораго бы я такъ любилъ и уважалъ, какъ господина Фленсбурга, и кстати, припомните ему про колбасу, которую я ему въ кабуру вложилъ тому мѣсяца два или три будетъ.

   - Такъ вы согласны? прервалъ его Будбергъ.

   - Согласны, согласны! въ одинъ голосъ отвѣчали Квасовъ и Шепелсвъ.

   - Гдѣ же и когда мы должны встрѣтиться?

   - Гдѣ прикажете,- говорилъ Квасовъ, заслоняя племянника, какъ если бы дѣло шло о немъ самомъ.

   - По дорогѣ въ Метеловку, самое лучшее. Тамъ глухо всегда.

   - Самое настоящее разбойничье мѣсто, заговорилъ Квасовъ.- Тамъ и будемъ другъ дружку по заморскому и законному рѣзать.

   - Такъ завтра въ шесть часовъ утра мы будемъ тамъ съ Фленсбургомъ.

   - И мы будемъ.

   - И я надѣюсь, прибавилъ Будбергъ,- что до тѣхъ поръ никто кромѣ насъ объ этомъ знать не будетъ. Иначе, какъ вы, вѣроятно, понимаете, начальство прикажетъ не допустить поединка, вразумительно говорилъ Будбергъ Квасову.

   - Стало быть, вы предполагаете, отозвался Акимъ Акимовичъ,- что мы, такъ сказать, сбѣгаемъ сейчасъ къ тетенькѣ пожаловаться на васъ. Не бойтесь, въ шесть часовъ будемъ тамъ.

   Будбергъ вышелъ совершенно довольный, не ожидавш³й такого быстраго успѣха. Онъ полагалъ, что ему придется часа три поучать русскихъ офицеровъ и чуть не упрашивать и умасливать идти на поединокъ, а вмѣсто этого юноша видимо обрадовался предложен³ю, а Квасовъ тоже, если не обрадовался, то хладнокровно поневолѣ согласился.

   Послѣ ухода Будберга дядя и племянникъ остались глазъ на глазъ.

   Шепелевъ сѣлъ на кровать дяди, понурился и задумался. Квасовъ стоялъ передъ нимъ среди горницы, не двигаясь, не шевелясь, какъ истуканъ, и наступило мертвое молчан³е во всей квартирѣ.

   Наконецъ, Квасовъ шагнулъ къ юношѣ, положилъ ему руки на плечи. Шепелевъ пришелъ въ себя, поднялъ голову.

   Лицо Квасова было въ слезахъ. Едва только глаза ихъ встрѣтилсь, лейбъ-компанецъ вдругъ зарыдалъ, какъ ребенокъ, шлепнулся на постель около него и, обхвативъ его сильной рукой, навалился на него, всхлипывая.

   - Дядюшка! дядюшка! повторялъ Шепелевъ. Голосъ его дрожалъ и рвался отъ наплыва различныхъ чувствъ, поднявшихся на сердцѣ. И горе, и стыдъ, и боязнь, все спуталось въ немъ и будто застлало ясное сознан³е того, что совершилось, того, что будетъ завтра.

  

  

   На другое утро, чуть свѣтъ извощичьи больш³я дрожки тащились шагомъ по скверной дорогѣ изъ Петербурга въ Метеловку.

   Это былъ десятокъ избъ на крайнемъ концѣ Фонтанки, и мѣсто это было разбойничьимъ гнѣздомъ. Никак³я полицейск³я мѣры не могли превратить разбоевъ, и шайка, здѣсь жившая, была, казалось, неуловима.

   Шепелевъ сидѣлъ слегка блѣдный. Красивые глаза его блестѣли ярче, отчасти лихорадочнымъ блескомъ, но выражен³е блѣднаго лица было не тревожно, а безконечно грустно. Онъ зналъ отлично, что ѣдетъ на смерть.

   Онъ понималъ, что оскорблен³е Фленсбурга было умышленное, чтобы вызвать его, а вызовъ понадобился ему затѣмъ, чтобы убить.

   Была-ли тутъ при чемъ Маргарита, онъ подозрѣвалъ, но какъ-то боялся думать объ этомъ.

   "Лучше умереть, не зная этой мерзости!" думалось ему.

   Ему будто не хотѣлось уносить на тотъ свѣтъ съ собой не свѣтлый и не чистый обливъ предмета первой любви своей. Разумѣется, Квасовъ увѣрялъ его, да и сердце подсказывало, что Маргарита не чужда всему происшеств³ю, но насколько замѣшана она въ немъ, онъ не хотѣлъ, даже просто боялся думать.

   Объ исходѣ поединка онъ тоже сомнѣваться не могъ. Фленсбургъ, какъ иностранецъ, какъ адьютантъ принца, ежедневно учивш³йся у Котцау, владѣлъ шпагой если не безукоризненно ловко, то, конечно, гораздо лучше Шепелева, онъ же успѣлъ только взять нѣсколько уроковъ, когда заставалъ своего дядю усиленно, ревностно, изъ всѣхъ силъ трудившагося и ломавшаго себя на всѣ лады, чтобы отмститъ публично Котцау.

   Квасовъ, наоборотъ, сидѣлъ бодрый, чуть не веселый, шутилъ съ извощикомъ, подшучивалъ даже надъ двумя хромоногими клячами, которыя ихъ тащили.

   Шепелевъ грустно поглядывалъ на дядю и недоумѣвалъ, какимъ образомъ можетъ этотъ самый Акимъ Акимовичъ, вчера рыдавш³й надъ нимъ, сегодня относиться такъ безучастно въ его судьбѣ.

   A Квасовъ былъ просто доволенъ собой. Еще наканунѣ вечеромъ, онъ обѣжалъ чуть не всѣхъ офицеровъ своей роты, съѣздилъ въ кому-то еще въ городъ и собралъ всевозможныя свѣдѣн³я о всевозможныхъ дуэляхъ и поединкахъ.

   Вернулся онъ домой ночью, вполнѣ обученный, узнавш³й и понявш³й до тонкостей всѣ многоразличныя правила многоразличныхъ заморскихъ поединковъ. Вдобавокъ, теперь у Квасова въ рукахъ была пара новенькихъ шпагъ одинаковаго размѣра. Этимъ онъ готовился удивить самихъ нѣмцевъ. Квасову объяснили, что если у Фленсбурга шпага будетъ хоть на вершокъ длиннѣй шпаги Шепелева, то дѣло плохо. И Акимъ Акимовичъ вечеромъ съѣздилъ въ оружейнику на Невскомъ и купилъ пару новыхъ шпагъ, лихо отточенныхъ и блестящихъ, какъ серебро.

   Наконецъ, послѣ часа ѣзды по рытвинамъ и лужамъ, они достигли до поворота, за которымъ открылись пустыри. Вдали виднѣлась деревня, а ближе, саженяхъ въ восьмидесяти, стояла щегольская берлина безъ кучера, и около нея два офицера.

   Противники и секунданты раскланялись.

   Шепелевъ при видѣ врага какъ бы встрепенулся. Лицо его оживилось, но стало еще блѣднѣе.

   - Противъ этого ничего не имѣете! вымолвилъ Квасовъ насмѣшливо, доставъ и покрывая шпаги.

   - Ничего... Все равно! отозвался Фленсбургъ, косо глядя на оруж³е.

   - Отпустите извощика, замѣтилъ Будбергъ, обращаясь къ Квасову.- Нельзя же при немъ. Онъ перепугается, начнетъ кричать, пожалуй, приб&