Кок Поль Де - Вишенка

bsp;    - Вот мы и у себя! Спасибо, товарищ, нам больше твоя помощь не нужна, до свидания, мой друг.

   - Ах! А кто же этот наглец, который хотел увести твою племянницу? Какие новости? Какая пьяная рожа у него!

   - О, это кутила, он уже несколько раз преследовал Вишенку.

   - Я предполагаю, что он влюблен в барышню.

   - Да, да, угадал.

   - Кто же в таких случаях так наступательно действует? Явился точно неприятель, разрушающий все на пути. Прекрасное ухаживание.

   - О, я тебе ручаюсь, что это не повторится, я его так проучил, что он будет меня помнить.

   - Тем лучше, мой друг. А то барышня-то испугалась, Боже мой! Дрожит вся как лист. Я ей говорю: "Не бойтесь, барышня, дядя молодец, положиться на него можно, хоть он и не бывал на львиной охоте, как я, но сладит с двумя такими наглецами, не только с одним". Но слова мои не действовали, да, верно, еще и теперь дрожит?

   - Нет, нет, успокоилась, - отвечает Вишенка дрожащим голосом.

   - И так я вам больше не нужен? - продолжает Петард.

   - Нет, приятель, благодарю; Можешь вернуться домой, и нам пора на отдых, особенно Вишенке.

   - Прощайте же, барышня, спокойной ночи, Сабреташ.

   Тотчас после его ухода Вишенка залилась слезами.

   - Видите ли, друг мой, чему вы подвергаетесь из-за меня. Чуть было не пришлось вам драться.

   - Успокойся, дитя мое, такие люди не опасны. Эти подлецы умеют хвастаться перед женщинами, быть заносчивыми, когда идут четверо на одного... но притом они всегда трусы. Я ему прочел нравоучение, верно, у него не появится желанье говорить с вами, если, к несчастью, придется еще его встретить.

   - Нет уж, довольно! Вы сами видите, мне нельзя выходить... такие встречи... вы представить себе не можете, как я страдаю... Если они будут повторяться... - бедняжка! - говорит Сабреташ, смотря на Вишенку, которая совсем расстроена сильным нервным потрясением. - Неужели такие презренные могут вас лишать воздуха, солнца, прогулок, одним словом всего, что нужно для поддержания здоровья? Нет, этого не будет... Париж велик, нам стоит только выбрать себе место, чтобы хорошо скрываться в нем, я им, конечно, адреса не дам, так никакими силами они вас не отыщут.

   - Друг мой, неужели вы для меня оставите свои привычки, перемените квартиру, которая вам нравится, удалитесь от людей, дающих вам работу?

   - Привычки скоро меняются... квартирой я недоволен... у меня комнаты нет, да и привратница слишком болтлива... работу везде найду. У кого здоровые руки, кто не ленив, тот в каждом квартале найдет себе работу. Главное чтобы вы были спокойны, причем не тревожились, могли выходить на улицу, не опасаясь дурной встречи, а это можем достичь только тогда, когда переменим квартиру. Завтра же займусь этим, а пока спите спокойно, дитя мое, забудьте о сегодняшнем происшествии, постараемся, чтобы оно не возобновлялось.

   Сабреташ оставил Вишенку, но она напрасно пыталась уснуть, успокоиться, нервная дрожь продолжалась всю ночь.

   На другой день Сабреташ не терял времени и в двенадцать часов привел подводу и извозчика и сказал Вишенке:

   - Вот и нашел, что нужно! С Пижондель я расплатился, укладывайтесь поскорей, дружок, как только все вещи снесут, сядем на извозчика, да и поедем за ними. Извозчиков нарочно я нанял в другом квартале, чтобы и след наш простыл.

   Вишенка, скоро была готова, и, когда мебель снесли, Сабреташ вышел с ней под руку.

   - Где же будет жить господин Сабреташ со своей племянницей? - спросила привратница с особенным ударением на последнем слове.

   - Если у вас будут спрашивать, то вы вправе сказать, что не знаете, - ответил Сабреташ.

  

   Нанятая карета, в которой ехали Вишенка и Сабреташ, остановилась в квартале Елисейских полей у ворот красивого дома на улице Понтье.

   Сабреташ высадил Вишенку из экипажа, она с удивлением смотрела на жителей того квартала: такая была разница в наружности, манерах и одежде этих жителей и обитателей предместья Сент-Антуан, что молодой девушке казалось, будто она попала в другой город.

   Она не видит здесь грязных домов: все красивые здания, в новом вкусе...

   Пройдя большой и чистый двор, она входит на широкую лестницу с вызолоченными перилами.

   - Как все здесь прелестно! - говорит Вишенка вполголоса, осторожно ставя ноги на натертые воском ступени. - И мы будем жить в этом прекрасном доме?

   - Да, дитя мое, у всякого из нас будет своя комната. Не правда ли, как удобно? И квартира эта не дороже той, которую мы занимали, но немного выше... Подымайтесь еще выше... выше, такая хорошая лестница, что не устанешь по ней идти.

   Начиная с четвертого этажа, лестница становится уже, ступени ее уже не натерты воском, но все-таки эта чистая и светлая лестница оканчивается площадкою на шестом этаже, куда вошли Вишенка и Сабреташ. На этой площадке несколько дверей, одну из них отпирает Сабреташ, и они входят в новую свою квартиру, состоящую из двух комнат и передней, расположенных очень удобно: в каждую комнату отдельный вход. Комнату направо с камином Вишенка берет себе, налево - будет комната Сабреташа. Вишенка в восхищении. Спешит привести все в порядок, поставить все вещи на место... Напрасно Сабреташ просит ее не утомляться слишком, ей хочется поскорей и как можно лучше здесь устроиться. Ей здесь спокойнее, свободнее, зная, что тот дом, который она старается позабыть, - далеко.

   Вечером все было готово, и новые жильцы, пообедав, могли отдохнуть. За обедом Сабреташ сказал:

   - Здесь, милое дитя, надеюсь, что вы будете спокойны и здоровы, а то я замечаю, что от той встречи вас совсем перевернуло. Вы потеряли даже аппетит?

   - Мне есть не хочется...

   - Вы устали, но я надеюсь, что сон, спокойствие будут иметь благотворное действие, надеюсь, что вы поправитесь! Повторяю вам, что мы далеко, в другом квартале Парижа... в расстоянии целого лье от прежнего места жительства.

   - О! Тем лучше! А жители того квартала не ходят сюда?

   - Если они и ходят, то все-таки реже их можно здесь встретить, нежели там.

   - Но я лучше не буду выходить...

   - Чтобы еще захворать! Повторяю вам, что здесь другой свет... другие люди... Ах, кстати, я заметил, что этот негодяй, которого мы встретили третьего дня, говоря с вами, называл вас Вишенкой?

   - Да... когда я пришла ночевать в тот дом, то сказала свое имя.

   - Не находите ли в таком случае, что благоразумнее вам переменить имя?

   - Да, в самом деле! Не надо больше звать меня Вишенкой.

   - Какое же имя хотите?

   - Мне все равно, выберите его сами для меня, дайте мне такое, с которым бы я могла позабыть свое прежнее имя.

   - Признаться сказать, не много я знаю женских имен. Постойте, помню, была у меня сестра, она умерла ребенком, звали ее Агатой. Нравится вам это имя?

   - Это имя мне очень нравится, особенно потому, что это имя вашей сестры.

   - Хорошо! Стало быть, решено, вас теперь зовут Агатой, те, которые бы вздумали вас звать иначе, будут ошибаться... вам нечего их узнавать, этих глупцов.

   - А Петард... он знает, что меня зовут Вишенкой.

   - Ах! Черт возьми, правда!.. Но Петарду сочиню какую-нибудь историю, он поверит. Кроме того, не знаю еще, когда мы с ним увидимся. Не зная нашего адреса, не скоро нас бедняга разыщет. На днях как-нибудь зайду в его кофейню, но дело не к спеху.

   - Почему же, друг мой? Ведь он ваш старый товарищ... он вам предан... да и вы с ним весело время проводили.

   - Так, дитя мое, но мне казалось, что иногда он вам надоедал.

   - Мне!.. Почему вы так думаете?

   - Почему?.. Я вам сейчас скажу, так как мы должны всегда говорить прямо, откровенно друг с другом, хитростей не может быть между нами. Видите ли, я заметил, что в сердце моего товарища загорелась любовь к вам, и видно было, что это вам не нравилось. А что, правда или нет?

   - Да, друг мой, правда. Но, однако, бедный Петард ничего такого не говорил, что бы могло мне не нравится. Никогда ни слова.

   - Вот как! Еще бы он попробовал говорить вам глупости... разве он не смотрит на вас как на мою племянницу? Довольно того, что вы находитесь на моем попечении. Но я не того боюсь, допустим, что Петард ухаживал бы за вами, влюбился не шутя и, наконец, сделал бы вам предложение, к тому ведь шло. Согласились ли бы вы выйти замуж за него?

   - Нет, друг мой, нет, не хочу. Вы же знаете, что я никогда не выйду замуж. Разве я могу с моим прошлым носить фамилию, быть женой честного человека?

   - Не об этом речь идет... и сколько честных людей женятся на мнимо порядочных барышнях!.. Но вернемся к Петарду. Любовь его ни к чему не приведет, вам же она надоедает. Прежде чем звать к себе, поговорю с ним. Дружески, все объясню ему, он добрый малый, поймает меня, не надо, чтобы он питал надежду, помирится с этим, хорошо, будет бывать у нас по-прежнему, а если нет, то больше не вернется к нам. Пока же пора нам спать. Покойной ночи, Вишенка... Ах! Позабыл совсем... Теперь надо мне звать вас Агатой. Что значит привычка, буду еще ошибаться, но вы не сердитесь за то на меня?

   - Мне на вас сердиться! Возможно ли?

   - Ах! Как бы вы меня ни звали, я буду всегда той бедной девушкой, которую вы так честно спасли и которой вы вернули бодрость и надежду сделаться со временем достойной вашей дружбы. Я буду вечно вам благодарна, буду любить и уважать вас, как отца.

   Сабреташ обнял Вишенку, утер слезу, катившуюся по щеке, и прошептал:

   - Довольно, довольно, дитя мое! Вы видите, что я вполне за все вознагражден... Усните теперь хорошенько, чтобы отдохнуть, и не утомляйтесь завтра.

   - Да, кстати, друг мой, надо же найти мне работу? Вы знаете, белье ваше уже все перечинила.

   - Знаю, все в отличном состоянии, в порядке.

   - Теперь я без дела, мне будет скучно. Я могу шить рубашки, да и другое что.

   - Хорошо, займемся этим... Но прежде всего, я не хочу, чтобы вы дрожали как листок. Что с вами? Будут руки дрожать, так и шить нельзя... Я боюсь, не лихорадка ли у вас?

   - Высплюсь, все пройдет...

   На другой день, несмотря на все усилия, чтобы казаться здоровой, у Вишенки развилась такая сильная нервная лихорадка, что под вечер она вынуждена была лечь в постель. Сабреташ ушел рано из дому, так как теперь ему приходится ходить далеко на работу, да к тому же он хотел в своем квартале поискать занятья. Старый солдат обманул Вишенку, сказав ей, что новая квартира не дороже прежней, и потому ему надо удвоить свои труды, чтобы достать необходимые средства на все нужды. Он не побоялся увеличить свои расходы, поселившись в этой части города, думая только о том, как доставить Вишенки удобное помещение, а особенно удалить ее от мест, напоминавших о ее несчастии.

   - Зато буду только раньше вставать, работать позднее, дольше.

   К несчастью, не все в мире зависит от одного желания нашего. Часто негодяи, лентяи отказываются от заработка, с которым могли бы вести порядочную жизнь, тогда как честные, трудолюбивые люди даже не находят работы, чтобы иметь возможность содержать свою семью.

   Но если бы все в мире шло хорошо, то мы были бы уж слишком счастливы, а не на то нас Бог создал.

   Сабреташ очень огорчился, застав Вишенку больной в постели. Он предвидел, что потрясение от встречи с Мино не обойдется без дурных последствий, расстроит здоровье Вишенки. Но Сабреташ не унывает, напротив, он старается успокоить, развеселить больную.

   - Ничего, пройдет, позовем доктора, пропишет вам, что нужно, и вылечит вас.

   - Но надо будет доктору заплатить, а я уж и так вам в тягость!

   - В тягость! Не повторяйте никогда это слово, а то я подумаю, что вы меня считаете за эгоиста, за человека бессердечного. Слава богу, у меня есть здоровые руки, я в силах еще работать... К тому же труд - моя жизнь, мое счастье. Я бы захворал от праздности, если бы пришлось бродить без дела целый день либо сидеть на одном месте. Движение, действие - вот моя натура. Будь жив мой старик-отец, я бы для него трудился; его потерял, а вас нашел. И теперь опять не одинок на свете, есть кого любить. И, черт возьми, когда сам сделаюсь калекой, дряхлым стариком, тогда ваша будет очередь кормить меня. Я же причина ваших бедствий. Хорошо помню гостеприимство ваше в гостинице Шатулье. Но довольно об этом говорить. Не мучьте больше себя размышлениями, малютка. Я вам приведу доктора, который вас вылечит.

   Доктор не нашел болезни опасной, но все таки советовал Вишенке лежать в постели.

   Живительно как Сабреташ везде поспевал. Ходил за больной, бегал за лекарством, приискивал себе работу. Он хотел нанять сиделку, но Вишенка не согласилась, и, к сожалению, у него так мало было занятья, что сам имел время сидеть дома и прислуживать больной. Но иногда Сабреташ без нужды уходил, чтобы Вишенка не заметила у него недостатка работы, и всегда придумывал какую-нибудь причину своему скорому возвращению. Забота о спокойствии молодой девушки заставляла его бросаться на выдумки. То он забыл адрес, записку, то деньги не взял на покупку щеток или красок. Он не хотел, чтобы Вишенка догадалась, что, переехав, лишился знакомых, доставлявших ему работу в прежнем квартале, а в новом тоже еще ничего не нашел.

   Но какие были деньги, скоро издержались и в одно прекрасное утро после ухода доктора, когда пришлось идти за лекарством, Сабреташ, пошарив во всех ящиках и карманах, не отыскав более четырнадцати су, остановился посреди комнаты и крепко задумался. Судя по озабоченному выражению лица и нахмуренным бровям, нелегко было ему придумать, как выйти из затруднительного положения. Наконец Сабреташ гневно топнул ногой и принялся шагать по комнате, восклицая:

   - Черт возьми! Сколько тут ни стой, а денег таким образом не найдешь... а они мне необходимы... нужны... во-первых, на то, чтобы купить микстуру, которая, конечно, дороже гораздо четырнадцати су. А во что бы ни стало микстуру надо купить моей милой больной... и она ее получит, хоть бы пришлось за то усы мои продать. О, я давно бы уж их продал, но ценности не имеют. А работы все нет. Ничего не находится в этом проклятом квартале, да и в прежнем нет заказа... Что за проклятье!.. - Сабреташ опять остановился, озирается кругом, смотрит на кровать, и лицо его просияло, в глазах засветила радость, и он воскликнул:

   - Нашел средство! И как это мне в голову не приходило? Вот что мне доставит деньги... Скорей за дело! Малютка ничего не увидит, пока лежит и не придет в мою комнату. Она хотела, чтобы у меня был матрас, боялась, что мне жестко будет спать на соломе; вот и устроилось все, лучшему - сейчас пустим в дело матрас.

   Сказав это, Сабреташ снял одеяло, простыню, сдернул матрас, взвалил на плечи и осторожно с ним пробрался возле комнаты Вишенки, чтобы та ничего не слышала. Выйдя на площадку, тихонько закрыл дверь, таким образом спустился по лестнице и без больших помех дошел до двора. Сабреташ никого не встретил из жильцов, потому что было рано и все еще спали, но, проходя через двор, он наткнулся на привратника, еще бодрого старика Бретона, который мел двор. Увидав нашего солдата с ношей, Бретон загородил ему дорогу, сказал:

   - Позвольте узнать, куда вы собрались?

   - Идем куда нам нужно, товарищ; кажется, я не обязан давать отчета, и возраст уже такой, что в опеке не нуждаюсь.

   - Конечно, - возразил привратник, не сходя с дороги. - Вы сами можете идти куда угодно и распоряжаться собою. Мне до вас дела нет... но вещей своих уносить не можете без моего позволения. - Говоря это, старик Бретон положил руку на матрас.

   - Как! Я не могу вынести со двора свой матрас без твоего позволения? Что ты мне рассказываешь? Ведь он не чужой. Моя собственность. Я хочу проветрить его. Давно не выносил на воздух. Совсем это тебя не касается; не чему и смеяться. Ну, прочь с дороги! Мне некогда...

   - Проходи один, а матрас оставь. Я хорошо знаю, что он тебе принадлежит, но тоже и мне служит ручательством в том, что квартира твоя будет оплачена... Знай я, что у тебя нет мебели, не отдал бы внаймы квартиры, а ты еще хочешь унести из дому одну из лучших своих вещей.

   - Чего ты от меня хочешь? Разве я что должен?

   - Нет, но вот уже два месяца, как ты сюда переехал... срок платежа подходит...

   - К сроку все будет уплачено, что, ты меня за мошенника, считаешь?

   - Сохрани Бог!.. Нет.

   - Я хочу отдать перечесать шерсть в матрасе.

   - Ты вправе, братец, только вели это сделать тут на дворе.

   - Ах! Черт возьми! Да ты меня из терпения наконец выводишь, а если я рассержусь.

   - Послушай, товарищ, не сердись, сам был военным, так верно рассудишь. Мне отдан приказ, чтобы с шестого этажа не допускать никому выносить вещей.

   - Таков тебе дан приказ? Это дело другое, ему должен повиноваться.

   Сабреташ повернул назад и отнес матрас в свою комнату. Не в духе бросил он его на кровать и проворчал:

   - Лежи тут, бездельник, ни к чему не годный! Но ведь хоть лопни, а деньги нужны! Надо же купить микстуру бедняжке. А! Вот счастливая мысль!.. Постой, братец, ты так свято исполняешь приказанье - и хорошо делаешь, это твой долг, но пустить в ход против тебя военную хитрость позволительно. Обмануть твою наблюдательность можно. Что в матрасе ценится? Шерсть, которой он набит, а не старая наволочка. Вот шерсть и достану... выручу за нее деньги. Сейчас распорю его и набью себе одежу с головы до ног. Вот превосходно! Караульщик посмотрит, да ничего не отгадает! Скорей за дело.

   Сабреташ берет ножницы, распарывает матрас, вынимает шерсть горстями и пихает ее в панталоны, за жилет, за сюртук, сзади и спереди, и застегивает его сверху донизу, но не может набить больше половины всей шерсти.

   Старый служака опять выходит, но столько напихал шерсти под колени, что едва может согнуть и передвигать ноги. С неимоверным усилием сошел он по лестнице, держась за перила, скользя и прыгая через ступени, не сгибая ног. Он задыхается, пот катится градом по лицу, но, несмотря ни на что, продолжает путь свой по двору. На беду, неподкупный привратник опять тут; метет у ворот; он поражен необыкновенной походкой своего жильца, который, чтобы иметь возможность двигаться вперед, вынужден широко расставлять ноги, как тот, у кого панталоны полны вследствие крайне неприятного приключения.

   Увидав привратника, Сабреташ старается проворно и легко шагать, но плохо ему удается; старик Бретон, опершись на метлу и насмешливо поглядывая, спрашивает его:

   - Не водянка ли у тебя, товарищ?

   - Водянка, вот новости! Никогда я еще не был так здоров... Но нестерпимо жарко сегодня... иду немного прогуляться.

   - Но, честное слово, ты не в своем виде, брат, ты в один час ишь как распух!

   - Какой смешной! Говорит, распух... может, от еды, но это пройдет... до свиданья.

   - Постой, постой, что-то теряешь.

   И проклятый привратник, нагнувшись, потянул за кончик шерсти, высунувшейся из панталон, чего Сабреташ по оплошности своей и не заметил. Напрасно кричал солдат:

   - Не трогать! Это моя подвязка!.. Дурно завязал ее... сам поправлю!

   Но привратник тянул до тех пор, пока не вынул всей шерсти из панталон. Тогда, показывая эту явную улику, тронул рукой спину и грудь жильца и сказал:

   - Вот столько же и тут и там заткнуто... Порядком жарко тебе должно быть! Правду сказать, товарищ, фокус недурно придуман. Но я ведь старая лисица, меня трудно провести. Послушай брат, поди-ка лучше да развьючься, удобнее ведь будет.

   - Ну, довольно в эту игру играть. Придумать надо что-нибудь другое.

   Вернувшись в свою комнату, Сабреташ снял с себя свою шерсть; лицо его озабочено и уныло, теперь и сам не знает, как добыть денег. Но, чистя сюртук, ощупал какой-то твердый предмет в кармане. Оказывается, что это портсигар, подаренный ему одним офицером в Африке, за спасение жизни. Портсигар соломенный, очень изящной выделки, видевшие его в руках солдата восхищались им. Прежде Сабреташ держал в нем табак, теперь же давно лежал у него пустой в кармане.

   - Это подарок храброго поручика Бернара... Когда-то славой он мне был! Не раз слышал, что драгоценная вещь. И вправду, какая тонкая и гибкая солома. Кажется, какой-то офицер говорил, что не меньше шестидесяти франков стоит. Ах! Если бы хоть немного денег за него добыть! Продать я не хочу, это мне память, но заложить могу, наживу денег, выкуплю. Авось мне этот раз удастся, караульный тут помешать не может.

   Так размышлял Сабреташ, рассматривая свой портсигар. Затем взял опять свою фуражку и сбежал по лестнице вниз. С гордым и уверенным видом остановился во дворе перед привратником и спросил, глядя ему прямо в лицо:

   - А что, может, и теперь не дозволите мне выйти со двора?

   - Ступай, ступай, товарищ!

   - Очень рад, - отвечает, уходя, Сабреташ.

   Но, очутившись на улице, покровитель Вишенки не знает, в какую сторону направиться, до сих пор ему не приходилось закладывать вещи, и он не знает, где ему найти ростовщика.

   - Как-нибудь справлюсь, должны же быть такие места в Париже, где дают деньги под залог вещей. Посмотрим, не окажется ли какой вывески, - так размышлял Сабреташ, идя на удачу прямо.

   Спустя некоторое время он решается обратиться с вопросом к проходившему мимо господину Благородный вид этого господина привлек внимание Сабреташа. Он казался лет пятидесяти и превосходно был одет.

   - Извините меня, сударь, я вас на минуту остановлю. Будьте так добры, скажите мне, где я могу найти контору, в которой дают деньги под залог вещей.

   Прохожий удивился вопросу и внимательно посмотрел на Сабреташа, но скоро лицо его выразило участие, и он ответил:

   - Очень жалею, что не могу вам указать, где находится то заведение, которое вы ищете.

   - Ах, сударь, виноват, извините, - пробормотал Сабреташ, разглядев вблизи господина, - мне не следовало у вас и спрашивать... вам, верно, не приходилось иметь там дело...

   Не слушая даже, что ему возразил господин, наш солдат спешит дальше. На пути попадается ему старушка в грязной шляпе, полинявшей шали и истоптанных башмаках. "О! Эта старушонка, верно, не раз бывала в таких же обстоятельствах, надо осведомиться у нее".

   - Матушка, не можете ли вы мне сказать, где в этом квартале живет ростовщик. Вы, верно, знаете, где поближе?

   - Как не знать, сударь мой! Знаю всех. Переезжаю я часто и всегда к ближайшему обращалась.

   Тут старушонка начала длинный рассказ о том, как на другой день после свадьбы вынуждена была заложить мужнины панталоны, так как муж оказался голый пьяница и денег не давал.

   - Ради бога! Ответьте на мой вопрос, я спешу!

   - Какой скорый! Постойте, дайте же мне сообразить... Всего ближе вам идти на улицу Сент-Оноре.

   Сабреташ поблагодарил за сведения, пошел на указанную улицу и отыскал там ростовщика. Показывая ему портсигар поручика Бернара, он спросил:

   - Сколько мне можете дать денег под залог этого портсигара?

   Ростовщик, осмотрев портсигар, возвратил его Сабреташу и сказал:

   - Эта вещь не имеет ценности. Мы под такой залог денег не даем. Он ничего не стоит.

   - А вам, верно, нужно, чтобы на нем изображалась Аустерлицкая битва для большого значения?

   - Не то, но для нас эта вещь ничего не стоит.

   - Как! Подарок поручика не имеет ценности? Ведь я его хотел заложить, а продать ни за что не продам! Не раз мне говорили, что это прелестная вещь.

   - Может быть! Работа очень хороша, это предмет роскоши, но мы берем только одежду или ценные вещи. Из этого никакого употребления сделать нельзя.

   - Конечно, из этого не выкроишь шаровар, но все-таки прехорошенькая вещица. Итак, вы мне ничего не дадите?

   - Нет, в залог этого не возьмем.

   Сабреташ крепко выругался и вышел от ростовщика, со стиснутыми кулаками и замирающим сердцем.

   У самых ворот он опять встретился с тем господином, у которого просил указать адрес ростовщика, но теперь он и не думает с ним заговаривать. Господин сам подошел и добродушно спросил:

   - А что, нашли то, что искали?

   - Да... Но все равно что не нашел! А вы, видно, знали, где живет ростовщик?

   Не обращая внимания на сердитый ответ Сабреташа, господин продолжал:

   - Вы не достали денег?

   - Нет, отказал, говоря, что вещь ничего не стоит. Глупец! Ведь это портсигар моего поручика, все мне завидовали, я ни за что с ним не расстанусь! Скоро бы выкупил его.

   - А вы отставной военный... Я это угадал.

   - Может, и вы, сударь, на военной службе служили?

   Да, я был офицером десятого гусарского полка, но в молодости еще, вследствие тяжелой раны, вышел в отставку.

   Сабреташ по военному отдал честь незнакомцу.

   - Ну, старый служивый, вернемся к делу. Покажите мне ваш портсигар.

   - Вот он, ваше благородие.

   - Сколько вам дать взаймы за него?

   - Не знаю... сколько можно... У меня дома больная... Работы нет... Какое-то проклятие тяготеет надо мною.

   Незнакомец вынул сорок франков из кармана и, подавая их Сабреташу, сказал:

   - Со мной нет больше денег... довольно ли будет...

   - Это слишком много, сударь, сорок франков! Втрое больше того, что я рассчитывал получить. Извините, сударь, вы, может, заведуете этой конторой, или главный хозяин там?

   - Нет, я здесь никого не знаю, - ответил, улыбаясь, господин. - Но ваш вопрос, когда мы в первый раз встретились, заставил меня догадаться о вашем положении, по наружности я узнал в вас солдата, вы возбудили во мне сочувствие к себе, я шел следом за вами. Сначала далеко отстал, вы шли так скоро, но в то время, как разговаривали со старушкой, я вас догнал. Потом видел, как вы зашли в этот дом, дождался вас здесь, чтобы оказать вам услугу, в случае неуспеха. Вот и вся тайна. Теперь неужели вы откажете офицеру в удовольствии быть полезным старому солдату? Это была бы неуместная гордость. Но вы этого не сделаете, товарищ?

   Господин протянул руку Сабреташу, которую тот горячо пожал, говоря растроганным голосом:

   - Нет, ваше благородие, вы достойный человек, я не откажусь от вашей услуги! Тут дело идет о спасении бедной больной молодой девушки. Но с тем условием: как только наживу деньги и в состоянии буду отдать вам эту сумму, вы мне вернете портсигар поручика Бернара.

   - Решено! Можете и теперь оставить его у себя, он мне не нужен.

   - Нет, ваше благородие, это ваш залог. Пусть все делается по порядку.

   - Как хотите. Вот вам моя карточка, на ней адрес. Навестите меня в свободное время. Я вам постараюсь найти работу. Чем вы занимаетесь с тех пор, как в отставке?

   - Крашу дома, стены клею обоями, все могу делать, только нужно силу, руки и охоту приложить.

   - Хорошо, теперь возвращайтесь к своей больной.

   - Благодарю вас! Тысячу раз благодарю!

  

   Сабреташ сначала побежал в аптеку заказать микстуру, потом вернулся к Вишенке. Больная, протянув руку навстречу своему другу, сказала:

   - У вас веселый вид, дядя, глаза ваши не такие скучные, озабоченные, как сегодня утром. Поделитесь со мной вашей радостью.

   - Хорошо, дитя мое, но прежде надо принять эту микстуру.

   - Хорошее известие, лучше всех микстур. Я уверена, друг мой, что у вас не было работы, о теперь отыскали.

   - Да, малютка, это - правда, то есть не то, чтобы не было работы, я не знал.

   - О! Не выдумывайте, работы совсем не было, но вы скрывали, чтобы я не беспокоилась, а я угадала.

   - Ну, все равно! Верно то, что теперь я спокоен. Я встретил честного человека, служившего на военной службе, он мне дал свой адрес, выказал ко мне большое участье. Это меня наводит на мысль, что до сих пор я еще и не взглянул на адрес, так спешил к вам.

   Сабреташ вынул из кармана карточку и прочел адрес: Господин Дюмарсель, улица Ферм-де-Матюрин, дом N 12.

   - Я никогда не слышала от вас этой фамилии, - заметила Вишенка.

   - Правда. Я было совсем его потерял из виду.

   - Вы знали этого господина в Африке?

   - Да, то есть нет, я знал его во Франции, но все равно, важно то, что он желает мне добра, хочет быть полезным. В скором времени пойду к нему.

   Сабреташ, стараясь избегнуть объяснения насчет этого знакомства, берет фуражку и уходит, будто на работу. Молодая девушка угадывает, что он хочет что-то утаить от нее, но прекращает свои расспросы, понимая его скрытность.

   По случаю наступившей зимы и увеличения расходов полученные деньги были необходимы Сабреташу. В то же время он всюду искал работы, не решаясь идти к своему благодетелю до тех пор, пока не выручит, чем заплатить ему долг. Может быть, Сабреташ в этом случае был слишком деликатен, но гордость и своего рода щепетильность всегда простительна у бедных и несчастных людей.

   Отставной солдат ни от какого труда не отказывался, лишь бы добыть денег; и так он с удовольствием однажды взялся помогать поденщику пилить и колоть дрова.

   - Я очень рад! - сказал Сабреташ, пожимая руку поденщика. - Я так люблю пилить дрова, мог бы с утра до ночи этим заниматься, пусть только знать, что больная моя ни в чем не нуждается. Только нет у меня снарядов для этой работы.

   - У меня все есть для двух работников. В этом затруднений не будет.

   - В таком случае работа у нас закипит! Увидишь, брат, что я не ленив.

   Спустя четверть часа Сабреташ на дворе одного дома стоял уже за делом и так усердно работал, что поденщик, пиливший с ним вместе, несколько раз ему говорил:

   - Отдохни маленько... весь в поту... нельзя ж так надрываться.

   - Ничего!., ничего!.. Немножко жарко, но ничуть не устал.

   С таким же рвением весь день проработал Сабреташ, не взглянув ни разу на улицу, хотя подле него были растворенные ворота. Вдруг вечером громкий знакомый голос раздался на улице:

   - Клянусь всеми львами! Сабреташ сделался дровоколом! Возможно ли, брат?

   - Ну что тут удивительного, - ответил Сабреташ Петарду, остолбеневшему от изумления. - К чему эти возгласы? Очень просто, пилю дрова, потому что теперь другой работы не имею, а надо же честным трудом добыть себе кусок хлеба. Неужели хуже, по-твоему, колоть дрова, чем клеить стены обоями или играть на шарманке?

   - Я этого не говорю, но нахожу, что это тяжелый труд! Доказательство - твоя наружность. Ты так вспотел, несмотря на холод! А как я увидел тебя, старого товарища, за таким непривычным делом, так и себя не помню! Никак не ожидал, поневоле сердце тронуло!

   Сказав это, Петард отвернулся и рукавом утер слезы. Сабреташ подошел к нему, потрепал по плечу, протянул руку, которую молодой товарищ горячо пожал.

   - Хорошо и то, что я тебя нашел. Знаешь ли, ведь ты очень дурно поступил, скрылся из виду и адреса приятелю не оставил! Что я дурного сделал, что ты и племянница хотели отделаться от моего общества? Разве наговорил глупостей, то надо было меня разбранить, а не уходить так втихомолку. Два месяца не давали никакого о себе известия, а мне до того скучно было без вас, словно десять лет прошло с тех пор, как виделись! Нехорошо, брат! Мне очень за тебя досадно было! Но теперь увидел твой тяжелый труд, и досада прошла, Извини, брат, за все, что говорил тебе. Докажи, что не сердишься, позволь угостить тебя бутылочкой вина, в погребке напротив.

   - Сейчас не могу, надо работу закончить.

   - Нельзя ли помочь тебе?

   - Спасибо, немного осталось. Пойди лучше в погребок и жди меня, я скоро приду.

   - С удовольствием, но непременно приходи, не забудь, что я буду ждать тебя.

   - Приду, приду. Мни нужно о многом с тобой поговорить.

   - А здорова ли барышня?

   - Нет, она больна.

   - Ах!.. Давно?

   - С тех пор, как переехали.

   - Что за болезнь?

   - Обо всем узнаешь. Пойди, брат, в погребок.

   Через полчаса вошел туда и Сабреташ, сел к столу, за которым дожидался его Петард; обтер платком пот с лица и, чокнувшись с товарищем, с наслаждением стал потягивать вино. Петард смотрел на него в умилении:

   - Друг ты мой, Сабреташ, как я огорчился, увидев, что ты пилишь дрова! Не то чтобы стыдно было этой работы, считаю это таким же достойным занятием, как и охоту на львов. Но, не находя своего дела, верно, в стесненном ты был положении. И ничего не хотел приятелю сказать, пустился на такую крайность! У меня всегда работы пропасть. Отказываюсь часто. Но я расчетливее, нежели кажется, сто шестьдесят франков уж отложил на черный день. Могу их одолжить другу. Сегодня же, если захочешь, дам тебе эти деньги. Вернешь их когда-нибудь, все равно. Если откажешься, то буду знать, что никогда ты другом моим не был.

   Сабреташ дружески пожал руку Петарда:

   - Я знал, что ты добрый малый. Твое предложение опять в том меня убеждает.

   - Но отвечай, примешь ли его?

   - Может быть, не говорю нет.

   - Я хочу слышать решительное да.

   - Нужно тебе прежде выслушать, что я хотел тебе сообщить. Между честными людьми не должно быть тайны.

   - Слушаю. Навострил уши.

   - Во-первых, Вишенка не моя племянница.

   - Ты не ее дядя?

   - Нет! Не мешай говорить. Она именно та девушка из гостиницы близ Немура, про которую я тебе рассказывал. Я случайно встретил ее в Париже... Ох! Как она была несчастна...

   - Может быть, покинута любовником?..

   - Это ее тайна. Тебя не касается, довольно тебе знать, что Вишенка, не зная своих родителей, согласилась назваться моей племянницей, тем дала мне возможность быть ее опекуном, покровителем. Ты же должен меня считать всегда ее дядей.

   - Вечно буду тебя так считать.

   - Теперь следует тебе сказать, что Вишенка изменила свое имя, потому что прежнее слишком напоминало о случившемся с ней несчастии. Зовут ее с нынешнего дня Агатой, понимаешь?

   - То есть Вишенка-Агата?

   - Нет, просто Агата.

   - Ах, как я глуп... именно так... Агата.

   - Именно, иначе никогда ее ни называй.

   - Не беспокойся! Как бы ее не звали, она всегда будет такая же красавица... всегда будет любима...

   - Постой, постой, мне надо еще что-то тебе сказать.

   Петард остановился, озадаченный, и покраснел.

   Сабреташ продолжал:

   - Петард, милый мой, об одном ты мне не говорил... но я угадал. Ты любишь Агату.

   - Агату... какую Агату?

   - Ты уж забыл, что Вишенку теперь зовут Агатой?

   - Ах, виноват... я с ума схожу... Я должен тебе признаться, Сабреташ, ты отгадал. Я люблю твою племянницу, хоть она тебе и не племянница, но все равно для меня. Однако у меня в отношении ее честные намерения, я прошу у тебя ее руку...

   - Милый мой, мне очень жаль, что не могу тебя обрадовать моим ответом. Надо тебе изгнать эту любовь из сердца.

   - О, почему?

   - Потому что Агата не хочет выходить замуж, имеет на то уважительные причины. Конечно, если ей кто понравится, решение может измениться, но дело в том, что ты совсем ей не нравишься... понятно, чтоб влюбиться в тебя.

   - Она тебе это сказала?

   - Да, сама.

   - Так угадала, что я по ней вздыхаю.

   - Нетрудно было, угадать! Потому должен тебе объяснить следующее обстоятельство: если ты хочешь бывать у нас по-прежнему, то и не думай ухаживать за племянницей, довольствуйся нашей дружбой. Согласен? В таком случае я буду очень рад, потому что люблю тебя от души, и сожалеть буду, если внезапная любовь лишит меня знакомства с приятелем и старым товарищем. Теперь подумай, как решить... я тебе откровенно все объяснил... военные должны идти прямо к цели. Сказать ли тебе наш адрес или нет? Зависит от твоего ответа.

   Петард несколько минут молчит... Вздыхает, смотрит в потолок, барабанит пальцами по столу, наконец, с торжественным видом подает руку товарищу:

   - Конечно, Сабреташ... Я глубоко затаю любовь мою. Благодарю за твою откровенность со мной. Горжусь вашей дружбой, буду достоин ее. Пусть это вино будет моим ядом, если когда-нибудь позволю себе заикнуться про любовь к твоей племяннице.

   Сказав эту фразу, Петард одним глотком выпил весь стакан. Сабреташ допил свое вино и встал из-за стола.

   - Хорошо решил, приятель. Стало быть, пойдем вместе ко мне... недалеко отсюда - улица Понтье.

   - С величайшим удовольствием!

   Через несколько минут Сабреташ ввел Петарда в комнату Вишенки:

   - Дитя мое, я привел кого-то, желавшего очень вас видеть... но Петард хочет быть только искренним другом вашим, больше ничего не ждет.

   Молодая девушка, улыбаясь, протянула Петарду руку, которую тот с чувством пожал.

   - О да, я знаю, барышня, вас теперь не Вишенкой зовут! Сабреташ мне все рассказал. Я вечно буду вашим другом, если позволите, и ничего не прошу у вас, кроме дружбы... Она осчастливит меня... Когда не могу иметь другой надежды. Но, боже мой! Барышня, как вы переменялись! Как похудели! Жаль смотреть на вас. Верно, очень были больны?

   Сабреташ нахмурил брови, моргнул глазом Петарду, что бы тот замолчал, но Вишенка, улы