Кок Поль Де - Вишенка

; Вынув из кармана одну из своих карточек, Фромон написал карандашом на оборотной стороне имя и адрес госпожи Дальбон, который ему прислала госпожа де Фиервиль, и подал карточку Мино, говоря:

   - Не теряйте времени! Жду вас завтра утром.

   Условившись насчет своей дуэли, Гастон пошел проведать Леона. Выходя от него, он встретил Сабреташа, пришедшего узнать у Вишенки, весело ли ей было на балу у госпожи де Фиервиль.

   Молодой человек остановил ветерана, положив ему руку на плечо. Сабреташ, всмотревшись в его лицо, воскликнул:

   - Что такое! Вы взволнованы, господин Гастон? Что-нибудь случилось? Гм!.. Этот проклятый бал! Там огорчили мою маленькую Агату! Не правда ли? Говорите, скажите мне все!

   И Гастон рассказал Сабреташу, что произошло на балу, про дуэль Леона и, наконец, что из этого вышло. Старый солдат слушал его, сжимая кулаки и дрожа от злобы.

   - Бедный Леон!.. Славный молодой человек! Но он выздоровеет, говорите вы?

   - Доктор за это ручается.

   - Ах, я вздохнул свободнее, потому что, видите ли, если бы было иначе, у меня бы не хватило мужества пойти утешать мою милую девочку. Но прежде, нежели я войду к ней, позвольте мне вам сказать еще одно слово: где могу я найти негодяя, который оскорбил ее и ранил ее мужа? Я хочу поговорить с этим господином.

   - Мне очень жаль, милейший господин Сабреташ, что не могу доставить вам этого удовольствия, но я обещал Леону отомстить за него, если он будет побежден, и честный человек должен держать свое слово.

   - Что вы такое говорите?

   - Я видел сегодня утром этого Фромона, противника Леона, и завтра, в девять часов буду драться с ним, раньше он не хочет.

   - Как? Вы думаете, что я допущу вас драться с этим негодяем? Нет, уж позвольте старому солдату окончить это дело. Я очень удачно проворачивал подобные дела в Африке, обещаю вам, что он будет побежден.

   - Невозможно! В подобном деле я никогда не уступаю своего места другому. Но, если вам угодно, станьте моим секундантом, если я буду убит, вы меня замените, таким образом, этот господин получит наконец-то по заслугам.

   - Согласен. Если же нельзя сделать иначе, я буду вашим секундантом.

   - Вот моя карточка, я буду завтра ждать вас к восьми часам. Теперь идите к нашему раненому и его жене... но ни слова обо всем этом.

   - Разве я рекрут? Конечно, это останется между нами.

   Увидав Сабреташа, Вишенка бросилась к нему на шею, рыдая:

   - Вы были правы, друг мой, говоря, что я не должна ехать на этот бал. Ах, если бы я вас послушалась... вас и господина Гастона!..

   - Не плачьте, моя милочка, что сделано... то сделано... К счастью, ваш муж выздоровеет.

   - Ах, если бы он не выздоровел, я бы умерла вместе с ним.

   - Но вы будете жить оба, и это гораздо лучше!.. Ободритесь... Что же касается этого негодяя...

   - Это тот самый человек, который однажды вечером... без вас...

   - Да, да... я так и думал... но он больше не возобновит своих преследований... то есть я хочу сказать, если только осмелится... но, черт возьми! Я не знаю, что я говорю... Можно видеть больного?

   - Доктор говорил, что лучше ему два-три дня никого не принимать, ему запрещено разговаривать.

   - Будем повиноваться приказаниям доктора... я сяду в этой комнате и останусь в ней до вечера. Могу даже провести здесь ночь, если хотите. Теперь пойдите и займитесь своими делами, малютка, как будто меня здесь и не было.

   Пожав руку Сабреташу, Вишенка ушла к мужу. Время от времени она приходила к старому солдату передать ему, как чувствует себя Леон, и Сабреташ всегда ей отвечал:

   - Все идет... идет своей дорогой, но все кончится благополучно.

   В середине дня слуга доложил госпоже Дальбон, что какой-то господин, спрашивавший его барина, желает переговорить с нею.

   - Я никого не принимаю, - отвечала Вишенка.

   - Очень кстати явился он со своим визитом, - пробормотал Сабреташ.

   Вечером пришел доктор и, осмотрев рану Леона, остался очень доволен. Он подтвердил свое уверение, что больной будет спасен. При этом известии, в порыве радости, Вишенка была готова броситься ему на шею. Узнать, что обожаемый человек вне опасности, - это все равно что вторично получить жизнь.

   Сабреташ, видя, что его присутствие не нужно Вишенке, уступил ее просьбам и отправился спать, но прежде зашел в то место, где знал, что всегда найдет Петарда, который никогда не пропускал случая спросить его:

   - Как поживает госпожа Виш... Агата?

   - Плохо.

   - Нехорошо?

   - То есть, собственно, не она... Муж ее дрался на дуэли и был ранен.

   - Ах, боже мой!

   - Он выздоровеет, но вот что я тебе скажу, завтра я буду секундантом у одного отличнейшего молодого человека, который хочет отомстить за Леона. Если он будет убит, то я стану на его место, чтобы драться с тем... если же и мне не посчастливится, потому что говорят тот негодяй славно дерется, то я поручаю тебе, Петард, заменить меня.

   - Это такая честь для меня, товарищ.

   - Это не все. Если тебе придется драться, то ты должен прежде найти человека, который бы стал на твое место.

   - Решено... я знаю одного мясника, который одним щелчком убивает быка, на этого молодца можно надеяться. Я его попрошу.

   - А теперь прощай. Приходи ко мне завтра часов в одиннадцать, ты узнаешь, чем кончится дело.

   И, пожав руку Петарду, Сабреташ ушел к себе.

   На другое утро Вишенка, очень мало спавшая ночью, потому что она следила за каждым движением своего мужа, в семь часов уже была на ногах. Удостоверившись, что Леон спит, она приказала своей горничной не оставлять его ни на минуту, поспешно оделась как можно проще и отправилась в церковь Святой Магдалины, бывшей недалеко от их дома.

   Молодая женщина хотела пойти молиться о выздоровлении своего супруга. Такая естественная и благочестивая мысль должна была возникнуть в душе той, для которой провидение уже так много сделало и которая не ждала дня испытания, чтобы иметь твердую веру в него.

   Выходя из своего дома, углубленная в свои религиозные размышления, Вишенка не заметила человека, стоявшего напротив ее дома.

   Господин Мино приходил два раза накануне, госпожа Дальбон его не приняла, а во второй раз слуга сказал ему довольно сухо, что ему незачем более приходить. Не успев сделать в этот день то, что ему было поручено, господин Мино сказал себе: "У меня есть еще завтра времени до десяти с половиною часов... я найду другой способ". И назавтра, с шести часов утра, он занял место перед домом Вишенки; собака его была с ним.

   В семь с половиною часов, увидев, что из дома напротив вышла прекрасно одетая дама, он сказал собаке:

   - Смотри, Гриньдон!

   И пошел следом за молодой женщиной, но скоро собака убежала вперед, и, наконец, Гриньдон, бросившись в ноги молодой женщине, начал на нее прыгать, желая тем самым выразить свою радость. Вишенка прогоняла пристававшую к ней собаку, не обращая, однако же, на нее никакого внимания, и ускорила шаги. Господин Мино видел довольно: он уверился, что Гриньдон узнал старую знакомую, и отозвал его назад, чтобы не возбудить подозрений особы, за которой он следил. Видя, что Вишенка вошла в церковь, господин Мино, из предосторожности, отвел пока свою собаку в лавку к продавцу вина, а сам пошел в церковь и сел так, что мог видеть Вишенку, не будучи ею замечен.

   Минут через десять молодая женщина, окончив свою молитву, вышла из храма, раздав щедрую милостыню, а господин Мино, потирая руки, отправился за своей собакой, говоря себе: "Дело сделано, это она, я это провел довольно ловко... и без труда... Я был уверен, что добьюсь своего!

   В десять с половиною часов я отправлюсь к этому господину Фромону и получу еще денег... и...

   Плыви, плыви моя ладья,

   Неся в себе мою голубку.

   А пока я пойду и хорошенько позавтракаю, что со мной давно не случалось".

   В десять часов с четвертью господин Мино заплатил по счету трактирщику, посмотрел на себя, улыбаясь, в зеркало, провел рукою по волосам и, воткнув зубочистку в рот, отправился в путь с Гриньдоном, думая: "В половине десятого я буду на улице Сены у господина Фромона. Право, нельзя быть более исполнительным... мне следовало бы занимать важную государственную должность... но никогда не ищут достоинства там, где они есть".

  

   Мино пришел к господину Фромону в назначенный час и спросил у привратника, дома ли он. Как-то странно посмотрев на Мино, привратник отвечал ему, качая головою:

   - Господин Фромон у себя, но если хотите его видеть, то поспешите, потому что не думаю, чтобы он долго здесь остался.

   - Как, что вы имеете в виду?

   - Я говорю, что господин Фромон дрался сегодня утром на дуэли, его принесли сюда минут двадцать тому назад, и хирург, который только сейчас ушел от него, сказал мне, что он не проживет этой ночи, что с ним все кончено.

   - Что вы говорите? Боже мой! Только бы он успел заплатить мне мои сорок франков...

   И господин Мино взлетел по лестнице, ведущей в квартиру Фромона.

   - Я знаю, вашему господину очень плохо, - сказал он окрывшему ему слуге, - но надо, чтобы он меня видел; он сам этого желает. Доложите ему, что пришел господин Мино.

   Слуга удалился и скоро возвратился с Ламбурло, который мрачно произнес:

   - Вас ожидали, идите. Фромон не долго проживет, а у него есть к вам поручения.

   Мино последовал за Ламбурло, который ввел его в комнату умирающего. Фромон лежал на постели бледный, с почти угасшим взглядом; раненый знал, что он умрет, но, желая, насколько возможно, поддержать свои силы, он требовал, чтобы Ламбурло беспрестанно подавал ему стакан с водкой, в которой он мочил свои губы, рискуя этим ускорить минуту смерти.

   При виде Мино свирепая радость оживила его черты.

   - Кажется, милейший мой господин Фромон, вам не посчастливилось на дуэли?

   - Нет, дурной удар, удар опасный, когда он не удается. Но поспешим. - Умирающий сделал знак Ламбурло, который подал ему стакан с водкой. На этот раз он выпил целый глоток и заговорил голосом более твердым: - К счастью, я заранее написал этой госпоже де Фиервиль, я как будто предчувствовал несчастье. Что же вы мне скажете об этой госпоже Дальбон?

   - Это Вишенка. О, я ее отлично узнал, и Гриньдон тоже.

   - Я был уверен! Вы подтвердите это особе, которой вы вручите вот это письмо; надо его отнести сегодня же, адрес стоит на конверте.

   - Хорошо, я отнесу, как пойду отсюда.

   - Постойте... Ламбурло... дай ему...

   Ламбурло отсчитал Мино сорок франков, которые он взял, так же как и письмо. Фромон, силы которого все ослабевали, сказал упавшим голосом:

   - Дама, которой вы отдадите письмо, наградит вас.

   - Я приму все, что захотят мне дать.

   - Да, пойдите к ней и подтвердите ей все, что вы знаете о Вишенке. Я хочу, умирая, отмстить ей... за ее презрение...

   - Конечно, вы имеете право получить себе удовлетворение. Я исполню ваши поручения и приду рассказать вам о последствиях.

   Но Фромон ничего ему уж не отвечал. Он упал навзничь, ничего более не видя и не слыша.

   - Не утруждайтесь приходить, - сказал Мино Ламбурло, провожая его, - я думаю, что через четверть часа все будет кончено, если уж не кончилось теперь.

   - Вы полагаете? Удар был, стало быть, очень нехорош!

   - Да. В этот раз пришлось ему иметь дело с таким же молодцом, как и он сам, и потому, не знаю, что такое с ним было сегодня утром... но мне казалось, что он дрожал.

   - Это бывает. Я раз тоже струсил, я, который имел пятьдесят девять дуэлей. Это иногда зависит от пищеварения. Честь имею вам кланяться, милостивый государь.

   На другой день бала у госпожи де Фиервиль господин Дюмарсель пришел к госпоже Дальбон, узнать, не имело ли последствий ее вчерашнее нездоровье; ему сказали, что новое несчастье обрушилось на молодых супругов, что Леон Дальбон дрался в это утро на дуэли и опасно ранен. Расспросив у слуги о состоянии здоровья больного и получив удостоверение от самого доктора, что Леон оправится от своей раны, господин Дюмарсель поспешил пойти к госпоже де Фиервиль.

   Эта госпожа ждала к себе не господина Дюмарселя, а Фромона, к которому, как мы видели, она написала записку, прося его приехать к ней и объяснить причину его дуэли с ее племянником.

   Увидев входившего к ней господина Дюмарселя, с бледным взволнованным лицом, тетка Леона содрогнулась, но, пересилив свое смущение, стараясь даже улыбнуться, сказала ему:

   - Как! Это вы, милостивый государь? Я не надеялась так скоро вас видеть у себя!

   - Действительно, сударыня, - отвечал господин Дюмарсель, остановившись перед ней и испепеляя ее взглядом, - действительно, я думал, что ноги моей не будет больше у вас, с тех пор как я был свидетелем позорной западни, устроенной вами молодой женщине, которую вы осыпали притворными ласками, чтобы лучше скрыть свои намерения.

   - Милостивый государь, кто вам сказал?..

   - Дайте мне говорить, сударыня, не перебивайте меня. Мне никто ничего не говорил, самому можно было догадаться. Человек, которого вы никогда бы не впустили к себе, если бы он не мог служить орудием вашей ненависти и злобы, был принят у вас, приглашен вами. Вы знали, что человек этот мог быть знакомым с женою вашего племянника, и вы постарались свести их вместе! Вероятно, он говорил что-нибудь оскорбительное госпоже Дальбон, потому что, слушая его, она дрожала, бледнела и, если бы не я, упала бы в обморок на глазах у этого негодяя, продолжавшего ее терзать. Затем он, должно быть, повторил свои слова вашему племяннику, который вызвал его на дуэль, чтобы отомстить за жену и наказать наглеца. Вот последствия вечера, устроенного вами. Племянник ваш лежит теперь опасно раненный, умирающий, а жена его в отчаянии. Ах, поступки ваши бесчестны, ужасны! Неужели правда, что та, у которой нет сердца матери, способна сделать самые подлые, самые отвратительная вещи! Я прежде только подозревал это, а теперь получил тому доказательства.

   Госпожа де Фиервиль задыхалась от бешенства, водила вокруг себя блуждающим взглядом. Наконец она проговорила:

   - Вы меня оскорбляете у меня в доме... вы, принимающий на себя роль защитника женщин.

   - Но вы не женщина, сударыня, в вас нет ничего, что могло бы вас причислить к вашему полу.

   - И все это из-за кого же... Кого вы защищаете?.. Если бы у господина Фромона не было интимной связи с этою... Агатой, осмелился ли бы он говорить с ней, как он говорил? Моя ли вина, что племянник мой женился на бог знает ком!

   - Довольно, сударыня, не прибавляйте ложь ко всем вашим клеветам и козням. Вы хотели погубить женщину, которая была достойна вашей дружбы, но Господь не допустит, чтобы ваши дурные намерения осуществились; я хотел доказать вам, что я вас теперь хорошо знаю и, будьте уверены, никогда более не приду к вам, между нами все кончено.

   И господин Дюмарсель вышел, оставив госпожу де Фиервиль вне себя от гнева.

   "И все нет известий... все нет ответа от этого Фромона! - думала она. - Долго ли еще придется мне переносить обвинения в клевете и не иметь доказательств, никаких положительных сведений о прошлой жизни этой женщины?"

   День прошел, а Фромон не явился. Прошел и еще день, а он все не показывался, госпожа де Фиервиль уже начинала отчаиваться, что больше его не увидит, как на следующий день, около часа пополудни, слуга доложил ей, что один весьма сомнительного вида господин просит позволения войти, что он пришел к ней от господина Фромона, по весьма важному делу.

   - Наконец-то! - вскричала госпожа де Фиервиль и приказала просить посетителя.

   Вошел господин Мино и поклонился так, как кланяются, танцуя менуэт, потом начал шарить в кармане, ища письмо, которое он должен был отдать.

   - Сударыня, - сказал он, - я принес к вам послание от господина Фромона; вероятно, это нечто весьма важное, потому что он очень просил меня передать вам это письмо в собственные руки.

   - Разве господин Фромон не мог прийти сам ко мне? Вот уже два дня, как я ожидаю его с нетерпением.

   - Не знаю, мог ли он быть у вас третьего дня или вчера, но сегодня это для него положительно невозможно.

   - Почему?

   - По весьма уважительной причине... потому что он умер.

   - Умер! Господин Фромон умер?

   - Да, сударыня, раненный сегодня утром на дуэли, он умер полчаса тому назад. Приняв от него его последние приказания, я отправился в кофейню, находящуюся напротив его дома, чтобы иметь под рукою свежие о нем известия, потому что я его оставил в весьма дурном положении. Действительно, не успел я выкурить двух сигар, как пришел ко мне один из его друзей... господин Ламбурло... прекраснейший человек... и сказал мне, что все кончено.

   - Он опять дрался на дуэли, но с кем же?

   - Не знаю... вы, вероятно, узнаете это из его письма.

   Госпожа де Фиервиль, распечатала письмо, написанное к ней Фромоном до его поединка с Гастоном, и прочитала следующее:

   "Сударыня!

   Прежде, нежели отправлюсь драться с искренним приятелем вашего племянника, господином, принявшим на себя роль защитника добродетели его жены, я могу объяснить вам, что это за добродетель. Настоящее имя этой женщины Вишенка; я встретился с нею пять лет тому назад, в Немуре, она принадлежала к труппе странствующих актеров и была в связи с jeune premier [Первый любовник - театральное амплуа (прим. верстальщика).]. Потом на несколько месяцев я потерял ее из виду и нашел, наконец, в Париже, в доме терпимости. Господин Шалюпо, которого я видел у вас, встречался там с Вишенкой. Все это истинная правда, которую вам может подтвердить податель этого письма; он был знаком с хозяйкой вышеупомянутого дома и, если вы желаете, расскажет вам весьма занимательные подробности об этой Вишенке... в особенности если вы ему щедро заплатите. Прощайте, сударыня, передаю, что вы хотели знать, племянница ваша не делает вам чести.

   Госпожа де Фиервиль три раза перечитала это письмо. Она боялась ошибиться, боялась, что радуется напрасно. Наконец, уверившись, что глаза ее не обманывают, она обратилась к Мино со следующими словами:

   - Правда ли, что вы знаете одну Вишенку, на которой мой племянник имел глупость жениться, и которая теперь называется госпожою Дальбон?

   - Знаю ли я Вишенку? Без сомнения. Да вот и собачка моя, Гриньдон, тоже ее знает. Это животное было очень привязано к молодой девушке, и тотчас ее признало, когда она сегодня утром выходила из своего дома, чтобы пойти в церковь Святой Магдалины.

   - А Вишенка знает вас? Не будет ли она в состоянии опровергнуть то, что вы скажете?

   - Она не посмеет. К тому же у меня есть нечто, принадлежавшее ей... она и не подозревает, что эта вещь в моих руках.

   - Вы понимаете, милостивый государь, что я не могу терпеть, чтобы подобная женщина была в моем семействе, что я хочу ее уличить? Прошу вас поехать со мною к племяннику моему, господину Дальбону.

   - Сударыня... это очень щекотливо, ехать к этой даме... оскорбить ее... я могу подвергнуться оскорблениям.

   Понимая, что означают эти слова, госпожа де Фиервиль вынула из письменного стола десять золотых и, подавая их господину Мино, сказала:

   - Возьмите, это только в счет... я дам вам втрое больше, если вы мне поможете изобличить эту женщину.

   - Сударыня, - отвечал Мино, кладя деньги в карман, - вы поступаете так благородно, что нельзя вам не повиноваться. Я все готов для вас сделать.

   Сев к своему письменному столику, госпожа де Фиервиль поспешно написала следующую записку:

   "Госпожа де Фиервиль, желая отдать в присутствии господина Дюмарселя должную справедливость своей племяннице, просит его пожаловать через час в дом госпожи Дальбон, где она и сама будет находиться".

   Запечатав послание, госпожа де Фиервиль отправила его со слугою к господину Дюмарселю. Потом, обратившись к Мино, сказала:

   - Теперь четверть второго, через час мы пойдем.

   - Очень хорошо, сударыня, я пока выпью стаканчик в ближайшей кофейне.

   - Нет, оставайтесь здесь, если вы уйдете, я боюсь, что вы опоздаете; вам сейчас подадут, чего вы желаете.

   - Вижу, сударыня, что приходится исполнять все ваши приказания.

   Слуга принес Мино мадеры и кюрасо, и он выпил обе бутылки.

   В два часа с четвертью госпожа де Фиервиль подошла к нему, говоря:

   - Милостивый государь, карета нас ожидает, Идемте.

   - Идем, сударыня, я ваш покорнейший слуга.

   Госпожа де Фиервиль села с Мино в фиакр, сказав кучеру, куда он должен ехать. Письмо Фромона было спрятано у нее на груди. Она чувствовала себя сильно взволнованной и говорила себе, что наконец погубит навсегда ненавистную ей женщину. Казалось, эта мысль должна была бы радовать ее, а между тем сердце ее сжималось от странного предчувствия.

   За все время пути она не сказала ни слова, Мино, очень невеселый от выпитых им бутылок, старался придать себе спокойный вид и насвистывал арии из опер.

   Подъехали к дому, где жил Леон. Госпожа де Фиервиль вошла первая в квартиру, занимаемую ее племянником, и спросила у слуги, не может ли она поговорить с Вишенкою, но так, чтобы больной не знал о ее посещении. Слуга отвечал, что господину его теперь лучше и что он спит, а госпожа только сейчас прошла в свою комнату. Велев Мино оставаться в лакейской до тех пор, пока она его не позовет, госпожа де Фиервиль приказала слуге непременно проводить ее сию же минуту к Вишенке.

   - Я тетка вашего господина и не желаю ждать.

   Вишенку поразило донельзя появление госпожи де Фиервиль в ее комнате, она подумала, что, вероятно, эта дама, узнав о случившемся, приехала навестить племянника, и собралась было рассказать ей, в каком положении находится теперь здоровье Леона, но госпожа де Фиервиль, подойдя к молодой женщине, остановила на ней такой ужасный взгляд, как будто хотела уничтожить ее, и заговорила язвительным тоном, подчеркивая каждое слово:

   - Так это из-за вас дерутся на дуэли? За вас, за ту, которая, принеся бесчестье в мое семейство, будет еще причиною смерти моего племянника?

   Вишенка, испуганная, изумленная, безмолвствовала.

   - О! Ваш притворно-добродетельный вид никого не обманет, я вас знаю, госпожа Вишенка. Ага, вы бледнеете, слыша это имя! Оно напоминает вам вещи, которые вы надеялись скрыть, но господин Фромон, который вас отлично знал, рассказал мне все подробности вашей прежней жизни.

   - Сударыня... человечек этот негодяй... не верьте ему.

   - Вот... прочитайте, что он мне написал о вас.

   Вишенка взяла дрожащей рукою письмо, которое ей подала госпожа де Фиервиль, и, пока она его читала, тетка Леона отворила дверь и сделала знак Мино, чтобы он вошел в комнату к молодой женщине, и, когда он переступил через порог, она вскричала:

   - А если вы станете еще запираться, прочитав эта письмо, то осмелитесь ли что сказать против свидетельства этого человека, который знал вас, когда вы были продажной девкой!

   Прочитав письмо, Вишенка упала к ногам госпожи де Фиервиль, но, увидев Мино, силы оставили ее совершенно, и она повалилась без чувств на ковер.

   - Ого! Я произвел впечатление, - сказал Мино, - но надо привести ее в себя.

   - Все это только одно притворство!

   В эту минуту господин Дюмарсель, Гастон и Сабреташ вошли в комнату Вишенки. Сабреташ бросился на помощь молодой женщине, а господин Дюмарсель сказал, повернувшись к госпоже де Фиервиль:

   - Вы затем меня позвали, сударыня, чтобы я опять был свидетелем одного из ваших дурных поступков.

   - Нет, милостивый государь, я позвала вас, чтобы вы наконец узнали, что это за женщина, эта девка, жившая в самом низшем слое общества, это отребье человеческого рода...

   - Вы лжете, сударыня.

   - На этот раз у меня в руках доказательства, милостивый государь... Сначала прошу вас прочитать это письмо от господина Фромона.

   И госпожа де Фиервиль искала глазами письмо, которое Вишенка уронила у ее ног, но письмо это уже было в руках Сабреташа, который, прочитав его, бросил в пылавший камин, воскликнув:

   - Вот как мы поступаем с письмами этого господина... и могу вас уверить, что он более ничего подобного не напишет, господин Гастон уже позаботился об этом.

   Госпожа де Фиервиль задрожала от ярости, видя, как сгорело письмо, но, обернувшись к Мино, чувствовавшему себя смущенным в присутствии стольких лиц, она вскричала:

   - Милостивый государь, я требую от вас, чтоб вы сказали истину об этой девке. Не правда ли, что она была в одном из тех домов, которые стыдишься назвать, что вы там с ней познакомились?

   - Сударыня, - отвечал Мино, стараясь принять величественную позу, - правда, что эта молодая дама, которая, кажется, тогда была еще девицей, пришла в заведение госпожи Танкрет, думая, что это гостиница, она искала ночлега.

   - А! Я знаю тебя, дрянь ты эдакая! - пробормотал сквозь зубы Сабреташ, смотря на Мино. - Подожди, мы с тобой перекинемся словечком.

   - Но эта женщина оставалась потом в этом доме позора, зная, однако же, где она находится?

   - Сударыня... да, то есть... ее удерживали немного силою, но ведь это было для ее же пользы.

   - Негодяй! - воскликнул господин Дюмарсель. - Как смеете вы оскорблять эту молодую женщину, клевеща на нее таким ужасным образом. Но, к счастью, дядя ее здесь, чтобы опровергнуть вашу ложь.

   - Ее дядя? - отвечал Мино. - Позвольте, милостивый государь, но у маленькой Вишенки... потому что это она, у нее не было ни дяди, никаких родственников, она брошенное или найденное дитя, как она сама много раз нам говорила.

   - Неужели это все правда? - прошептал господин Дюмарсель, смотря на Вишенку, которая лежала без чувств, в то время как Сабреташ смачивал ей лоб холодной водой.

   - В доказательство того, что я не обманщик, - продолжал Мино, шаря в своем старом портфеле, - я вам сейчас подам карту, которую эта барышня всегда чрезвычайно берегла. По ней она могла когда-нибудь отыскать своих родителей, она оборонила эту карту на лестнице, а я, так как имею привычку всегда все поднимать, поднял и эту карту, это бубновая дама, но на оборотной стороне что-то написано...

   - Дайте, дайте! - вскричал господин Дюмарсель, почти вырывая из рук Мино карту, которую тот вынул из своего портфеля.

   Но едва он бросил взгляд на карту и на почерк, как охнул и проговорил, весь дрожа:

   - Боже мой! Боже мой! Но это мой почерк, это я написал...

   - Ваш почерк! - удивился Сабреташ. - Но эту карту нашли у кормилицы, которая везла эту малютку в Париж и умерла внезапно, в одной гостинице близ Немура; девочку приняли и воспитали в этой гостинице... это случилось лет двадцать тому назад.

   - Возможно ли! Какое счастье! Неужели я нашел наконец мою Клотильду, мою дочь, которую я оплакиваю и так давно отыскиваю. Но если это она, то у нее должен быть на шее медальон, подобный вот этому.

   - О! У нее есть точно такой, - отвечал Сабреташ, - вот... смотрите.

   И, расстегнув верх платья у Вишенки, старый солдат указал на тонкий шелковый шнурок, тихонько потянул его и вытащил медальон.

   Осмотрев эту вещицу и сравнив ее со своим медальоном, господин Дюмарсель упал на колени перед Вишенкой, в которой он узнал дочь; взял в ладони ее голову, покрыл поцелуями, громко, называя ее своею милою Клотильдой.

   Гастон и Сабреташ разделяли его радость. Господин Мино нашел нужным поскорее удалиться со своей собакой. Что касается госпожи де Фиервиль, то она упала на стул, бледная, угрюмая, и не поднимала глаз.

   Наконец Вишенка пришла в себя. Увидя стоящего возле нее на коленях господина Дюмарселя, слыша, что он называет ее своей дочерью, осыпает нежными ласками, молодая женщина подумала, что она все это видит во сне... но Сабреташ, который держал ее руки, сказал ей, плача и смеясь в одно и то же время:

   - Да, малютка... это не сон, господин Дюмарсель ваш отец. Он удостоверился в этом, увидев медальон, который вы всегда носили на груди.

   - Да, милое дитя мое... да, вы та самая Клотильда, о которой в продолжение двадцати лет я ничего не знал, но которую я продолжал везде разыскивать, потому что какой-то тайный голос говорил мне, что я наконец найду свою дочь, этот же голос и побуждал меня любить вас.

   - О, милостивый государь, неужели это правда? Такое счастье.

   - Зовите меня отцом.

   - Отец мой!..

   Но вдруг, увидев в глубине комнаты госпожу де Фиервиль, Вишенка изменилась в лице, побледнела и прошептала:

   - О! Боже мой! Но я забыла... тетка Леона... знает все мои грехи... она вам их расскажет... Ах, я тогда не осмелюсь более называть вас отцом, вы, может быть, станете краснеть за меня.

   - Никогда, милое дитя мое, никогда! Вишенка более не существует, вы теперь Клотильда Дюмарсель, супруга Леона Дальбона, забудьте прошлое. Если несчастье толкнуло вас в пропасть, то раскаянием своим вы доказали, что никогда не поздно возвратиться на путь добродетели.

   - Ваш бесчестный подлый гонитель, этот недостойный Фромон, его уж более нет в живых, я отомстил за вашего мужа, - сказал Гастон.

   - А этот дрянной человек, который сейчас был здесь, тоже недолго проживет, - пробормотал Сабреташ.

   - Что до госпожи де Фиервиль, - продолжала господин Дюмарсель, - то я полагаю, что с этой минуты она не захочет вам более вредить... мать должна быть снисходительна к ошибкам дочери.

   - Мать! - вскричала Вишенка.

   - Мать! - хором повторили Гастон и Сабреташ.

   - Да, дочь моя... вот та, которая дала вам жизнь... Знаю, что, разоблачая эту тайну, я наношу ужасный удар госпоже де Фиервиль, но мне нечего щадить ту, которая при вашем рождении оттолкнула вас от себя и всячески старалась теперь разлучить вас с мужем.

   При этих словах госпожа де Фиервиль вздрогнула и, закрыв лицо руками, окаменела.

   Вишенка тихо подошла к ней и упала перед ней на колени, не сдерживая слез, простирая к ней руки, она произнесла:

   - Умоляю вас... скажите, что и вы тоже меня прощаете... Ошибки мои были невольные... раскаяние искреннее... Ах, если бы возле меня была тогда моя мать, как бы я была счастлива любить ее... ухаживать за ней... Вы не будете меня больше ненавидеть, не правда ли? Пусть это будет мне вашим прощеньем!

   Госпожа де Фиервиль, казалось, колебалась; в душе ее происходила борьба; наконец, не глядя на дочь, она протянула ей руку, которую Вишенка осыпала поцелуями и слезами. Потом, встав поспешно и не отнимая от лица платка, которым она его закрывала, стремительно вышла из комнаты.

   - Теперь, - сказал господин Дюмарсель, целуя Вишенку, - пойдемте к вашему супругу, дочь моя, и расскажем ему о случившемся. Но только в таком случае, если он в силах перенести наше счастье.

   - Идите, - говорит Сабреташ, - я приду к вам после, мне нужно прежде окончить одно дело.

   И старый солдат вышел из дома Леона с намерением отыскать Мино. У крыльца он столкнулся с Петардом, державшим под своим пальто две сабли.

   - Ты не пришел передать мне о последствиях дуэли, - сказал своему товарищу Петард, - я очень тревожился и пошел тебя отыскать. Из предосторожности я взял с собою оружие, чтобы стать на твое место, если бы ты был ранен.

   - Спасибо, товарищ. Дело обошлось без моей помощи. Господин Гастон славно отделал негодяя, ранившего господина Леона. Но это не все, моя милая Вишенка... Агата... которая теперь называется Клотильдой, нашла своего отца. Это тот добрый господин Дюмарсель, к которому мы ходили в Нейли... само Небо все это устроило.

   - Возможно ли? Как я рад... и эта милая барышня... я уж теперь и не знаю, как ее называть.

   - Разве дело в имени? Она счастлива, это все, что ты хотел знать, не правда ли?

   - Теперь, стало быть, сабли не понадобятся! Я пойду, отнесу их тому, кто мне их дал.

   - Постой, видишь ты вон того человека, пробирающегося вдоль домов, со своей маленькой, черной собачонкой?

   - Да, и мне кажется, он пьян... он не твердо держится на ногах.

   - Догоним его... это тот самый человек, который однажды вечером осмелился остановить Вишенку на бульваре.

   - И которого ты за это поколотил, помню.

   - Как видно, тумаки его не исправили, потому что сегодня он снова принялся за свои мерзости. Если у него есть хоть немного крови, на этот раз с ним покончим.

   И оба друга ускорили шаги. Когда они были уже на очень близком расстоянии от Мино, Сабреташ сделал знак Петарду, чтобы тот молчал и шел тише, потому что по привычке, свойственной многим пьяницам, Мино громко разговаривал сам с собою, а старый солдат не прочь был его послушать.

   - Черт возьми!.. Я не допущу, чтобы это так осталось. Я сделал все так, как желала эта дама... она должна выполнить условия... она дала мне десять золотых, чтобы я поехал с ней к той... где меня довольно дурно приняли, но она обещала дать втрое больше, если я признаю Вишенку... а сейчас, у входной двери, где я ожидал ее... когда попросил обещанные деньги... она грубо оттолкнула меня говоря: "Пойдите прочь, несчастный!" Села в карету и... была такова... Это прекрасно! Очень мило... Ее кюрасо хорош... это правда... но мадера поддельная. Я схожу к этой госпоже. Я знаю ее адрес... а пока выкупаю мою собаку. Поди сюда, Гриньдон, ты весь запачкан... я тоже, но у меня теперь есть деньги... я переменю платье, а ты, Гриньдон, не можешь измениться.

   - Он идет купать собаку, - сказал Сабреташу Петард.

   - Слышу. Будем следить за ним. Если он откажется драться, то я его самого выкупаю.

   Через час времени Мино добрался наконец до моста Согласия, а так как дни были коротки, то была уж почти ночь, когда он подошел к реке. Около ее не было видно ни души, потому что погода была пасмурная, туманная. Взяв в руки собаку, которая не имела никакого желания купаться, Мино бросил ее в реку, в эту минуту Сабреташ встал перед ним.

   - Скажите... один человек... два человека, а сейчас я никого не видел. Это рыбаки.

   - Нет, господин Мино, мы не рыбаки. Вы меня не узнаете?

   - Нет... Впрочем, позвольте... это вы были у той дамочки... которая упала в обморок.

   - Благодаря вам, негодяй! Вы еще раз пришли ее обесчестить.

   - Это было для того, чтобы сделать угодное той даме, которая меня привезла.

   - Но пять лет тому назад, встретив Вишенку вечером на бульваре, вы хотели увести ее опять в тот проклятый дом.

   - Так это были вы? Это вы сшибли меня с ног на бульваре?

   - Именно, а сегодня намерен сделать еще лучше, хочу убить вас. Живее! Нечего терять время; товарищ мой принес с собой сабли, а под мостом здесь очень удобно драться... Становитесь, берите саблю.

   Петард подошел к Мино и подал ему саблю, но Мино отступил, крича в испуге:

   - Что это такое? Это западня? Я дерусь только на шпагах, господа.

   - Ты будешь драться на саблях, или я тебе разрублю рожу...

   - Лучше пойдем на мировую... хотите, я вас угощу обедом?

   - Негодяй! Ты, верно, думаешь, что имеешь дело с себе подобными. Становись в позицию, или я сейчас тебя проколю.

   - Дайте мне прежде вытащить из воды собаку, а то она утонет.

   - Собака стоит господина. Остановись, или я тебе разрублю голову.

   - Хорошо же! Но вы будете раскаиваться.

   И Мино решился, наконец, взяться за саблю.

   Поединок начался, но господин Мино беспрестанно отступал. Чтобы заставить его биться на одном месте, Сабреташ вынудил своего противника подвигаться в сторону реки, говоря:

   - Предупреждаю, если вы будете все отступать, то отправитесь туда же, где теперь ваша собака.

   Но Мино, не обративший внимания на предостережение и желавший только увернуться от ударов сабли старого воина, продолжал пятиться задом... и вдруг упал в воду.

   Сабреташ остановился, ища глазами противника. Было почти совсем темно, только слышался плеск воды.

   - Черт! Куда он давался? - вскричал старый солдат.

   - Я думаю, он тоже захотел искупаться, - отвечал Петард.

   - Ты думаешь? Но я хотел убить его на дуэли и не желал его топить.

   И оба друга начали звать Мино, но собака и ее хозяин исчезли, унесенные быстрым течением реки.

   После десяти минут бесплодных поисков Сабреташ отошел от берега, говоря Петарду:

   - Этот Мино не стоит того, чтобы умереть от меча.

   Здоровье Леона Дальбона становилось лучше день ото дня; ему сообщили тайну рождения Вишенки, он узнал, что женат на своей двоюродной сестре. Вскоре передали ему также и то, что Гастон отомстил за него господину Фромону, а Сабреташ известил Вишенку о смерти господина Мино.

   Оставалась только одна личность, о которой каждый из них думал втайне и которую Леон непременно хотел отыскать, как только будет в состоянии выйти из дома. Эта личность была господин Шалюпо.

   В одно утро господин Дюмарсель пришел к своим детям, потому что Леон был теперь его сын, и сказал супругу Вишенки:

   - Я сейчас встретил госпожу Шалюпо, которую вы, вероятно, видели у госпожи де Фиервиль...

   При имени Шалюпо Вишенка опустила глаза, Леон нахмурился, а Сабреташ, сидевший в углу