Зарин-Несвицкий Федор Ефимович - За чужую свободу

ва не было уже три дня. Он с небольшой партией отправился на разведку и в штаб Винцингероде, с поручением Ланского.

   Левон взял письмо и медленно протянул его к свече. Но едва пламя коснулось края бумаги, как он отдернул руку, словно почувствовал боль. Ему стало вдруг жаль уничтожить это воспоминание о тех минутах, когда так властно охватили его мечты. Он бережно сложил бумагу и спрятал в боковой карман, потом встал и вышел. Перед ним через все селение тянулась большая дорога, теперь озаренная луной, поднимаясь по отлогому скату на противоположную высоту. Вдоль крутого берега ручья Риппаха безмолвно двигались и выстраивались войска, а над ними на возвышенности виднелись орудия. Кое-где горели костры, слышался глухой шум... Знакомая картина в ночь перед боем. Кому судьба изрекла уже смертный приговор? Быть может, ему?

   Князь снова вернулся в комнату и начал ходить из угла в угол. Спать ему не хотелось, да притом и не стоило. С минуты на минуту надо было ждать приказа выводить эскадрон. В комнату тихо вошел его вестовой.

   - Не будет ли приказаний, ваше сиятельство? - спросил он.

   Этот вестовой по имени Егор, взятый князем к себе несколько дней назад, оказался забранным в прошлом году рекрутом из смоленского имения князя. Крестьяне Бахтеевых издавна любили своих господ, и Егор был несказанно рад такой удаче, что ему пришлось служить своему барину.

   - Нет, ничего, - ответил Левон. - А, впрочем, - добавил он, - приготовь на всякий случай поскорее чай и чего-нибудь. Может, подъедет Данила Иваныч.

   - Слушаю-с, - и Егор ушел.

   Князь, действительно, с минуты на минуту ждал приезда Новикова и уже начинал тревожиться за него.

   На этот раз ожидания не обманули его. Не прошло и десяти минут, как в комнату торопливо вошел Новиков.

   - Вот и я, - крикнул он, переступая порог.

   - Как я рад! - с истинным облегчением воскликнул князь. - Ну, рассказывай.

   Вошедший вестовой помог Новикову снять шинель.

   - Ты откуда? - спросил князь.

   - Устал, хочу есть, как собака, - ответил Новиков. - Сейчас от нашего генерала - все доложил как следует. Фу, черт, ноги совсем затекли, - закончил он, с наслаждением вытягиваясь на лавке.

   - Я уже распорядился, - отозвался князь.

   - Да, - вдруг произнес Новиков, вскакивая с лавки. - Перекрестись, Левон, - фельдмаршал скончался, но это еще для всех тайна. Государь ожидает сражения и не хочет пока, чтобы армия знала об этом. Старика очень любили.

   Лицо Новикова стало серьезно и печально.

   - Мир его праху! - торжественно сказал Левон. Это не было для него неожиданностью после последнего свидания с фельдмаршалом, но все же его сердце болезненно сжалось. Как будто вместе с этим стариком ушла навсегда в вечность целая эпоха славы, блеска, побед. Он был последним носителем великой славы минувшего. Настали новые времена, выдвинулись новые люди... Над его славной могилой уже сплетаются, как змеи, низкие интриги, зависть - уже делят наследие его власти. - Этого надо было ожидать, - грустно сказал Левон, - но все же это скорбная весть. Мы потеряли великого русского человека.

   - Да, - ответил Новиков, махнув рукой, - но там думают иначе. Старик все же стеснял их. Теперь у них вполне развязаны руки. То-то покажут себя! А положение наше скверно.

   - Скверно? - переспросил Левон. - Конечно, оно не так блестяще, как думает, например, Софья Григорьевна, но все же, если мы не будем безумно лезть вперед, - наше дело не проиграно.

   - Уже поздно, - мрачно сказал Новиков.

   - Как поздно! - удивленно воскликнул князь.

   - Сейчас, - отозвался Данила Иваныч, указывая глазами на вошедшего Егора.

   Егор быстро поставил на стол закуски и вино, потом сбегал и вернулся с чайником и посудой.

   - Больше ничего, - нетерпеливо сказал князь.

   Егор вышел.

   - Ну, так вот, - наливая себе вина, начал Новиков. - А младенец еще спит? - перебил он себя, указывая глазами на Белоусова.

   - Спит и будет спать, пока не разбудят, - ответил князь. - Говори, не стесняясь.

   - Ну, так вот, - повторил Новиков, - я скажу тебе самые достоверные сведения. Пока думали, что Наполеон где-то там во Франции собирает жалкие остатки войск, - он уже здесь. Он сам ведет на нас двухсоттысячную армию, он сейчас, наверное, в десяти верстах от нас. Его войска заняли или займут на днях Лейпциг, а у нас не наберется и ста тысяч!.. Нам придется отступить за Эльбу, или мы будем уничтожены.

   Князь был поражен.

   - Как, - медленно спросил он, - Наполеон уже здесь, у него уже есть новая армия? Но это неслыханно! Он волшебник.

   Князь в волнении заходил по комнате.

   - Да, это почти чудо, - ответил Новиков, - в главной квартире ошеломлены. Прусский король, говорят, рвет и мечет и чуть ли не готов сам лететь просить пощады... И все же бой хотят дать! - закончил он.

   - Но кто же главнокомандующий? - спросил князь.

   - Назначен Витгенштейн, - ответил Новиков. - Барклай, Тормасов и Милорадович беснуются. Прусский король обозлен, что государь не согласился назначить главнокомандующим этого старого вахмистра Блюхера.

   - Хоть это-то слава Богу, - заметил князь.

   - Да что, - почти с отчаянием произнес Новиков, - а сколько у Наполеона еще войск в крепостях на Эльбе, Одере, Висле. В Кракове! Говорят, идут войска из Италии и Испании, собираются войска Рейнского союза! А Витгенштейн! Да что он! Он будет куклой, так как все его распоряжения идут на утверждение в императорскую квартиру! И это-то против Наполеона! Против величайшего полководца. Ну, а теперь, - закончил он, - надо готовиться к бою. Завтра мы будем атакованы самим Наполеоном, и да поможет нам Бог! Да, скажи, пожалуйста, - снова начал он, - что, имеешь ли известия от Герцфельда, или этот герой сбежал?

   - Нет, он не сбежал, - улыбнулся князь, - он ухитрился переслать мне записку, что, принужденный экстренно выехать, он откладывает дело до первой встречи. Вообще вся эта история довольно глупа, - и князь пожал плечами.

   - Ты не можешь себе представить, - сказал Новиков, - до какой степени нагло ведут себя прусские офицеры. Они теперь везде в штабах, всем распоряжаются. Да и среди населения - оно здесь богаче - уже совсем не то отношение. За каждый пук соломы дерут втридорога. Я не раз слышал, как эти скоты говорили, что без нас они прекрасно бы жили, а мы приносим им только разорение, что с Наполеоном нам все равно не справиться, и прочее. Я часто вспоминал слова Гардера, что есть две Пруссии, ну, так той, к какой принадлежит он с дочерью, осталось очень немного и скоро, кажется, вовсе не останется, а останутся одни скоты, которые готовы были бы даже сейчас сожрать нас... Ведь они ненавидят и презирают нас. Мы испытаем еще это на своей шкуре...

   Новиков взволнованно замолчал.

   В эту минуту вошел вестовой и передал приказ строить эскадроны.

   - Эй, юноша, - крикнул Новиков, стаскивая с Белоусова шинель, - торопитесь в первый бой.

   Белоусов вскочил и сел на лавке, протирая глаза. Казалось, он еще не понимал, где он и кто разбудил его.

   - Скорей, скорей, - торопил его Новиков.

   Белоусов очухался и вскочил на ноги.

   - А, здравствуйте, - весело проговорил он, протягивая руку, - наконец-то бой!

   Его юное лицо с большими карими глазами светилось оживлением.

   Князь с заметной симпатией глядел на юношу

   - А все-таки, Гриша, - сказал он, - вам рано идти в поход. Я бы не пустил вас. Посмотрите, ведь вы совсем ребенок.

   Гриша вспыхнул.

   - Это вы увидите в деле, - звенящим голосом ответил он.

   - Да вы, Гриша, не обижайтесь, - примирительно сказал Новиков, - ведь вы уже не раз доказали свою смелость на разведках.

   - А все же вы не захотели взять меня с собой, - с упреком сказал юноша.

   - Ну, возьму в следующий раз, - улыбнулся Новиков.

   - Правда?

   - Правда. Вот моя рука.

   Гриша горячо пожал протянутую руку.

   Гриша был единственным сыном богатого и родовитого пензенского помещика. Благодаря связям он был принят прямо в последний класс пажеского корпуса и через полгода уже выпущен офицером.

   И князь, и Новиков сразу почувствовали симпатию к восторженному юноше, и через несколько дней он уже стал для них близким. Что касается Белоусова, то он чуть ли не обожал их и видел в них героев.

  

  

   Небо было безоблачно, воздух тих и прозрачен. На отлогом скате возвышенности, на левом фланге расположения наших войск стройными линиями вытянулся драгунский полк, в котором служил Бахтеев.

   Со своего возвышенного места Левону ясно были видны противоположные возвышенности, лощина, пересеченная большой дорогой, дома селения и крутые берега риппахского ручья и развернутые на этом берегу в боевом порядке колонны русских войск - пехоты и многочисленной кавалерии.

   Царило напряженное ожидание. Левон взял подзорную трубу. Скаты холмов были пусты. Но вот на вершине холма показалась фигура всадника. Конь остановился. Через мгновение появились еще несколько всадников и стали в стороне от первого. Левон почувствовал, что у него перехватило дыхание и потом учащенно забилось сердце. Стройная серая лошадь и сидящий на ней невысокий человек в длинном сюртуке и треугольной шляпе ясно вырисовывались на чистом небе. Лошадь стояла как вкопанная и казалась со своим всадником чудесным памятником.

   - Это он, - вслух произнес Левон.

   Но на эту группу уже устремились все глаза. Словно всколыхнулись ряды, по ним пробежал шепот. Наполеон!

   Левон в первый раз видел великого императора Запада, того, чье имя уже при жизни было окружено легендой. Этот маленький человек на тонконогом арабском коне, неподвижно, как статуя, стоящий на вершине холма, казался ему воплощением грозной силы, почти двадцать лет потрясавшей мир громами своих побед.

   Не отрываясь глядел на него Левон. Вот император повернул голову и слегка поднял руку. В ту же минуту стоявший недалеко от него всадник в шитом золотом мундире приподнял шляпу, украшенную перьями, и повернул коня. Император не глядя протянул руку назад, и в то же мгновение в этой руке очутилась подзорная труба. Несколько минут император внимательно рассматривал русские позиции, потом отдал трубу тем же порядком, как и получил, и вдруг, к великому удивлению Левона, тронул коня и медленно начал спускаться по отлогому скату. Свита следовала за ним... Он медленно спускался, а тем временем из-за гребня холма и прямо, и слева, и справа вдруг показались густые цепи стрелков, потом грозные каре пехоты и волнующаяся масса кавалерии. Каре двигались на расстоянии нескольких сот шагов друг от друга. Прямо против драгун Левона шел отдельный отряд кавалерии. Впереди несся тот самый всадник в золотом мундире, стоявший раньше рядом с императором. Левон узнал его по лошади и белому плюмажу. Император остановился. Головные части уже поравнялись с ним, и, как отдаленный гром, послышались восторженные крики. Войска приветствовали своего императора. Стрелковые цепи бегом спускались по скату; было видно, как солдаты потрясали ружьями, высоко поднимая их над головой. Крики становились громче. Уже ясно были слышны возгласы:

   - Vive l'empereur!

   Всадник в золотом мундире подскакал к императору и, сняв шляпу, указывал ею куда-то вниз. Император тронул коня и рысью поехал вниз. Окруженный блестящей свитой, он быстро приближался к русским позициям, по-видимому, нисколько не думая об опасности, а опасность была близка.

   Русские батареи насторожились. Еще мгновение, и крайняя батарея полковника Горского грянула. Густое облако дыму и песку заслонило от глаз Левона императора и его свиту. От батареи понеслось радостное "Ура". У Левона похолодели руки. Дым рассеялся, и первое, что увидел Левон, - это неподвижно стоящую фигуру Наполеона... По лощине неслась белая обезумевшая лошадь без всадника. На ее белой шерсти были видны темные пятна... Кучка людей толпилась около одного места. Бежали с носилками. Император снял шляпу, потом тихо повернул коня и медленно начал подниматься на возвышенность. Через несколько минут Наполеон скрылся за гребнем холма, сопровождаемый все теми же исступленными криками:

   - Vive l'empereur!

   Загрохотали орудия, внося смерть и опустошение в густые массы каре. Но каре смыкались вновь и тем же шагом, с ружьями наперевес шли вперед. Стрелки уже открыли огонь, а со ската загремели французские пушки. Лощина заволоклась дымом, прорезаемым вспышками выстрелов. На отдельных участках боя послышались крики "Ура". Это русская пехота двинулась в контратаку на атакующие цепи французских стрелков. Под убийственным огнем французы с ответными криками: "Vive l'empereur!" - лезли на крутой берег Риппаха. Поражаемые огнем, сталкиваемые в ручей, они лезли тучей и издали казались муравьями. Их поддерживала артиллерия и по всему фронту залпы наступающих каре. Густые колонны французов уже появились в центре русского расположения на другом берегу ручья. С правого фланга в обхват наступали другие колонны, а на левый фланг, прикрываемый драгунским полком, неслась в карьер кавалерийская бригада.

   - Отчего мы не бросимся на них? - весь дрожа от нетерпения, спросил подъехавший к Бахтееву Белоусов. - Смотрите, князь, - продолжал он, - как растянулся их фронт, мы могли бы отрезать вон ту часть.

   Левон пожал плечами.

   - Наш центр прорван, левый фланг обойден, сражение проиграно, - глухо сказал он.

   В эту минуту по фронту полка с обнаженной саблей в руках промчался командир полка полковник Громов. За ним несся трубач и адъютант.

   - Ребята, вперед, - кричал он, - туда, на врагов, ура!

   Трубач заиграл поход.

   - Ура! Ура! - повторила тысяча голосов.

   Ряды всколыхнулись. Эскадронные командиры приняли команду. Бахтеев выехал перед фронтом своего эскадрона, поднял саблю и крикнул:

   - Первый эскадрон! Сабли вон! Развернутым строем, в карьер марш!

   Как один человек, эскадрон снялся и понесся по лощине навстречу неприятельской кавалерии. Наступал тот момент боя, когда личная инициатива начальника уступала место стихийному общему порыву. Могучее "Ура" прорезало воздух; ряды расстраивались. Одна, другая лошадь споткнулась, всадники упали, но на них никто не обратил внимания. Киверы с длинными султанами, красные мундиры французов мелькали перед глазами. Еще мгновение, и все смешалось. Замолкли крики. Слышались только лязг оружия, тяжелое сопение лошадей, изредка пронзительное ржание. Небольшой отряд французов при стремительном натиске русских оказался отрезанным от своих. Молодой французский лейтенант заметил опасность и, повернув коней, помчался широким полукругом к своим. Это заметил Белоусов. Повинуясь мгновенному порыву, он собрал свой взвод и быстро двинулся наперерез. Французы понимали, что каждая минута им может стоить жизни, так как с тыла на них тоже наседал значительный отряд. Если русские их задержат с фронта, то гибель отряда неминуема.

   Пригнувшись к шеям коней, красные мундиры летели бешеным галопом.

   - За мной, братцы, за мной! Ура! - кричал Белоусов, до крови шпоря своего коня.

   Несколько минут длилась эта бурная скачка. Белоусову удалось перерезать дорогу.

   Французский офицер, такой же юноша, как и он, прямо бросился на него с поднятой саблей. Белоусов успел выстрелить из пистолета, но промахнулся и в тот же миг почувствовал короткий, но безболезненный удар по левой руке. Русские и французы смешались в одну кучу. Подоспели еще русские, преследовавшие этот отряд. Белоусов чувствовал себя как во сне... Он ли, или кто другой кричал исступленным голосом: "Бей! Руби!"

   Словно чуждая сила вселилась в него.

   Когда он опомнился, он увидел беспорядочно скачущих по разным направлениям французских кавалеристов и лежащего на земле юного французского лейтенанта.

   Он оглянулся назад. В дымном тумане он увидел, как отчаянно пробивался его полк под напором неприятельской кавалерии, поддержанной пехотными частями. Они были охвачены с трех сторон. Полк уже спешился и, сомкнувшись в каре, отражал атаки ружейным огнем. Гибель его была близка. Одно спасение его было в бегстве, но Белоусов знал, что Громов скорее умрет, чем побежит. И он был прав. Никому в голову не приходило бежать. Сзади загрохотали пушки. Это Ланской, узнав о трагическом положении 5-го драгунского, выслал для прикрытия его два орудия.

   Французы отхлынули.

   Громов опять посадил людей на коней. В это время ординарец привез приказ - немедленно отступать. Отступление было объявлено по всему фронту. Русские усилили огонь до последней степени и под прикрытием этого огня отходили со своих позиций. Неприятель не преследовал.

   Белоусов скоро присоединился к своему полку. Он был ранен в левую руку, но был весел и чувствовал себя счастливым. Он был уверен, что одержана победа. Но его счастливое настроение быстро прошло, когда он увидел мрачные, хмурые лица офицеров и солдат. Бахтеев едва взглянул на него и, видимо, не заметил его раненой руки. Громов ехал, опустив голову, кусая усы. Полк понес страшную убыль, до одной четверти своего состава. Кроме того, все были удручены отступлением. Новиков, командир 3-го эскадрона, подъехал к Белоусову.

   - Вы ранены, Гриша? - спросил он, указывая глазами на левую руку.

   - Кажется, - ответил Белоусов, - только несерьезно. Даже кровь не идет сейчас.

   - Слава Богу, - отозвался Новиков. - Поражение, - тихо закончил он. - Началось.

  

  

   До глубокого вечера продолжалось артиллерийское сражение, под гром которого отступил отряд Ланского и поддерживавшая его многочисленная кавалерия Винцингероде. Войска отступали в порядке, даже успев захватить большинство своих раненых и несколько десятков пленных. Обозы и телеги с ранеными тянулись по темной дороге. В глубоком молчании двигались ряды войск. Настроение у всех было сумрачное. Все инстинктивно понимали, что война только что началась и началась неудачей, хотя дело само по себе было незначительно, только авангардное.

   Громов поехал вперед к Ланскому. Распространился слух, что отступление ведется на Пегау на соединение с главными силами. Вернувшийся Громов сообщил, что в сражении участвовали дивизии Сугама, Жирара и Маршана и что убитый французский генерал был маршал Бессьер, старый друг Наполеона, командовавший в роковой день гвардейской кавалерией.

   - Известно, - добавил Громов, - что государь не хочет отступать дальше и отдано распоряжение готовиться к бою. Сражение будет дано, по всей вероятности, у Пегау, куда стягиваются многочисленные войска.

  

   Жители деревеньки, где остановился 5-й драгунский полк, уже знали о маленькой неудаче, постигшей русский передовой отряд. Все ворота были закрыты, на улице ни души. Помня строжайший приказ по армии - не стеснять мирных жителей, Громов приказал солдатам расположиться в поле.

   Бахтеев, Новиков и Белоусов в сопровождении вестовых отправились на поиски места для ночлега. Белоусов непременно хотел ночевать среди поля, но именно из-за него друзья не хотели этого. Бахтеев хотел осмотреть рану юноши, так как хорошо знал, что иногда самые незначительные ранения холодным оружием сопровождаются лихорадкой.

   - Что за пустяки, - возражал Белоусов, - я не ребенок.

   - Молчите, Гриша, - ответил Новиков, - дело было самое пустое. Неужели вы не хотите участвовать в настоящем бою?

   Перед этим аргументом Гриша замолчал.

   Подъехали к одним воротам. Долго не отвечали на стук. Наконец послышался недовольный голос, спрашивавший, кто там и что нужно?

   - Русские офицеры просят ночлега, - крикнул Бахтеев.

   - Хозяйка больна и места нет, - грубо произнес тот же голос.

   Новиков вспыхнул и тронул лошадь к воротам.

   - Оставь, - сказал Бахтеев, - не будем "чинить утеснений" нашим дорогим союзникам, поедем дальше.

   - Это черт знает что такое, - волновался Новиков, - тон-то, тон каков!

   У следующих ворот повторилось то же, только с той разницей, что был болен уже хозяин, а не хозяйка.

   - Ну, теперь последний опыт, - с глухим раз драже нием сказал князь. - Хотя бы весь дом был болен, а я "учиню им утеснение".

   На этот раз был выбран домик побольше, и по приказанию офицеров вестовые подняли адский стук в ворота. Было слышно, как по двору пробежало несколько человек к воротам.

   - Какой черт не дает спать по ночам? - послышался злобный голос.

   - Осторожнее, приятель, - крикнул взбешенный Левон, - здесь русские офицеры.

   - У меня места нет, - ответил голос, - ступайте к соседу.

   - Открой сейчас, или я велю ломать ворота, - закричал Новиков.

   За воротами воцарилось молчание.

   Прождав несколько мгновений, Новиков приказал вестовым ломать ворота.

   - Позвольте, ваше сиятельство, - попросил Егор, - я живо отомкну ворота. - И, не дожидаясь разрешения, Егор соскочил с коня, в одно мгновение, как кошка, вскарабкался на ворота и прыгнул во двор. За воротами послышались крики и громкий, спокойный голос Егора: "Не трожь, хозяин, ей-ей не трожь - видишь это!"

   Жест был, должно быть, энергичный, так как сейчас же послышался крик:

   - Проклятый разбойник!

   Бахтеев вздрогнул, но промолчал.

   Ворота распахнулись, и всадники въехали в просторный двор, освещенный двумя большими фонарями.

   Кроме Егора, во дворе находилось несколько человек, среди которых выделялся видом и костюмом высокий и широкоплечий человек с рыжей бородой, очевидно, хозяин. Он стоял посреди двора, враждебно смотря на офицеров.

   - Кто здесь обругал проклятым разбойником русского солдата? - громко спросил Левон по-немецки, и по его голосу, с металлическими нотами, Новиков, хорошо знавший его, понял, что князь взбешен до последней степени.

   Немцы молчали.

   - А вот этот, ваше сиятельство, - отозвался Егор, указывая на хозяина. - Я малость хотел ткнуть их благородие эфесом в зубы, уж больно наседал.

   Но князь уже не слушал его последних слов. Нервы, взвинченные боем, не выдержали. Он грудью наехал на хозяина, который, однако, не посторонился.

   - Так это ты! - тихо произнес Левон.

   - Да, это я, - нагло ответил немец. - Вы врываетесь в мирный дом, как...

   Он не кончил.

   Левон поднял тяжелую плетку и с размаху ударил хозяина, едва успевшего закрыть лицо.

   Удар был так силен, что немец пошатнулся, потом выпрямился, и первым его движением было броситься к князю. Но, увидя его решительное лицо и руку, положенную на эфес полуобнаженной сабли, он остановился, потом круто повернулся и направился к дому

   - Стой, - закричал князь, - сперва укажи, где поставить лошадей, и проводи нас в комнату. Еще шаг, и я велю тебя повесить.

   Бахтеев был в таком состоянии бешенства, что действительно мог привести в исполнение свою угрозу. Хозяин инстинктивно понял это. Он подошел к группе своих оробевших рабочих и коротко и отрывисто отдал им приказание, не подымая глаз. Было заметно, что ему мучительно стыдно перед своими рабочими. Потом он отошел в сторону и угрюмо стал ждать, пока офицеры слезут с коней. Дождавшись, он молча махнул рукой, приглашая офицеров следовать за ним. В окнах дома засветились огни. Шум разбудил его обитателей.

   Через несколько минут офицеры были в просторной чистой комнате, очевидно, столовой. Большой стол был покрыт скатертью, в углу стоял низенький шкаф, на нем гарелки и стаканы. Хозяин скрылся. Вестовые принесли сена, Егор притащил еду и по приказанию Новикова воды. Данила Иваныч хотел заняться раной Белоусова. С видом опытных хирургов он и Бахтеев осмотрели рану.

   - Вздор, - решил Новиков, - не стоит и обращаться к медику. У него и так много работы, справимся без него.

   Рана действительно оказалась незначительной.

   От локтя до кисти был разрезан рукав, и тянулась неглубокая царапина. Однако и рукав, и рука были залиты кровью. Белоусов чувствовал себя превосходно. Пока Новиков промывал и перевязывал руку раненого, Бахтеев нервно ходил из угла в угол.

   - Какая грязная история, - сказал он наконец, брезгливо ежась, - драться, как конюху!

   - Не на дуэль же было вызывать этого грубого скота, - спокойно ответил Новиков, - иначе нельзя было поступить.

   - Я не знаю, как надо было поступить, - угрюмо продолжал князь, - но это было... слишком по-немецки.

   Новиков пожал плечами.

   - Я бы мог даже застрелить его, - горячо воскликнул Гриша.

   - Это было бы, пожалуй, лучше, - задумчиво произнес князь.

   - Да ну его к Богу, - сказал Новиков. - Одно тут плохо. Это показывает, каковы наши милые союзники. Как трудно нам будет дальше при малейшей неудаче. А что, если мы проиграем большое сражение и отступим за Эльбу? Что тогда?

   - Но ведь не все же таковы, - возразил князь. - Мы сами видели в Бунцлау ландштурм, мы видели женщин, готовых встать в ряды защитников родины!

   Лицо Новикова омрачилось. Он вспомнил Герту.

   - Да, это другая порода, - ответил он, - жестокие, жадные, вероломные и рядом с ними - чистые, смелые борцы за свободу.

   - Я говорил это тебе еще вчера. Для меня это не неожиданность. И опять повторяю, что их мало, их очень мало, и, я думаю, через два поколения их уже не будет вовсе, а останутся в Германии только первые, останутся Герцфельды и, как этот хозяин, потомки рыцарей-разбойников больших дорог и негодяев их разбойничьих шаек.

   - Что за непонятное ослепление! - воскликнул князь.

   - Наше дело маленькое, - с горечью отозвался Новиков, - иди и умирай там, куда пошлют.

   Гриша с напряженным вниманием слушал этот разговор.

   - Я никогда не любил немцев, - робко произнес он, - я очень рад, - продолжал он, весь вспыхнув, - что и вы не любите их. И я гораздо охотнее воевал бы против них, а не за них, - закончил он.

   - Молодец Гриша, - весело сказал Новиков, - видать, что русский, только ты этого никому, кроме нас, не говори, а то скажут, что ты не патриот, а наше высшее начальство таких не любит. А теперь закусим да и на боковую. Где-то теперь наш друг Сеничка? - вздохнул он. - Он бы живо всех развеселил.

   - А где его полк сейчас? - спросил князь.

   - Понятия не имею; как тогда мы выехали из Дрездена вместе, ведь он направился в штаб Винцингероде, - с тех пор о нем сведений не имею, и в штабе справлялся, там тоже не могли указать, где первый кирасирский полк, - ответил Новиков. - Бог даст, встретимся. А теперь доброй ночи, - закончил он.

  

  

   В предрассветном сумраке на склоне пологого холма, возвышавшегося над дорогой в Пегау, виднелась группа всадников. Двое из них стояли впереди, молча и напряженно всматриваясь в даль пустынной дороги.

   Это были русский император и прусский король. Фридрих-Вильгельм явно не мог скрыть своего беспокойства и нетерпения. Его деревянное лицо было сумрачно и злобно. Он то и дело поглядывал на часы, нервно ударяя хлыстом своего коня. Александр был, как всегда, спокоен, с обычной легкой усмешкой на губах.

   - Правый Боже! - проговорил наконец Фридрих-Вильгельм, - где же они?

   - Они будут, дорогой Фридрих, - спокойно ответил Александр.

   - Где ж они? - тупо повторил Фридрих-Вильгельм. - Им пора бы показаться. Это Ауэрштедт, ваше величество, - с раздражением закончил он.

   Император молчал, устремив глаза на показавшуюся на горизонте золотую полоску зари. Он словно молился. Быть может, так и было. Потом он обратил задумчивый взор на волнообразную равнину, тянувшуюся от Люцена, и тихо проговорил:

   - Какие великие воспоминания! На этой самой равнине два века тому назад пал жертвой во имя свободы благородный Густав-Адольф...

   Фридрих, которого вообще никогда не волновали никакие идеи, недовольно взглянул на Александра и хмуро ответил:

   - Ваше величество вспоминает Густава-Адольфа, а я Ауэрштедт и Иену.

   - Да, - с одушевлением воскликнул Александр, - но здесь, на этих прославленных полях, мы тоже боремся за свободу Европы, за свободу Германии, за мир и правду!

   Фридриха всегда удивляла и была чужда возвышенная мечтательность его царственного друга. Он попросту не верил ей и мучительно думал, не прогадал ли он, выступив против Наполеона? Он не верил и в бескорыстие Александра и никак не мог понять, как можно воевать за другого, когда есть возможность заключить для себя блестящий мир. Он вечно жил под страхом, что его союзник протянет руку Наполеону, отдав его на жертву разгневанному врагу, и ненавидел в душе всех, кто заставил его заключить этот союз.

   Взошло солнце, но дорога все еще была пустынна. Но вот вдали заклубилась пыль. Александр облегченно вздохнул. Фридрих не мог сдержать своего нетерпения.

   Он повернулся к свите и своим резким грубым голосом крикнул, указывая рукой на дорогу:

   - Узнать.

   От свиты тотчас отделился молодой адъютант и карьером помчался на разведку...

   - Ну вот, это они, - проговорил Александр, всматриваясь в подзорную трубу.

   Фридрих совсем одеревенел, выпрямившись на лошади.

   Медленно тянулось время. Наконец прискакавший адъютант доложил, что это идет бригада Дольфса, а за нею корпус Иорка.

   - В семь часов войска уже должны были стоять по диспозиции, а они только что идут, - резко проговорил Фридрих, взглянув на часы.

   Проходящие войска приветствовали государей. Лицо Александра сияло. Казалось, ни на одно мгновение не оставляла его уверенность в победе. План сражения казался ему безошибочным, диспозиция великолепной. Наполеон наступал на Лейпциг и проходил мимо русской армии, не подозревая о ее сосредоточении близ Пегау и совершенно обнажая этим свой фланг. Этим-то и решил воспользоваться новый главнокомандующий союзными армиями граф Витгенштейн. В то время, когда голова французской армии покажется у Лейпцига, он ударит в хвост ее колонн с фланга. План был хорош, особенно при царившей уверенности, что армия Наполеона малочисленнее союзной...

   Со стороны Лейпцига уже слышалась канонада. Это Лористон атаковал войска Клейста, прикрывавшие Лейпциг. Предположения Витгенштейна осуществлялись.

   Войска были готовы к бою. Государи переменили место, и теперь стояли на высоком холме перед Гросс-Гершенем, откуда открывался широкий вид на линии разбросанных селений Кайи, Раны, Гросс-Гершена и Клейн-Гершена, составлявших ключ позиции. Ясно были видны биваки французских войск. По донесению разведчиков это был корпус маршала Нея. Обозревая многочисленные стройные полки пехоты и кавалерии, грозные батареи, готовые поддержать их удар, Александр уверенно и спокойно ждал.

   Рядом с государем стоял и главнокомандующий. Было тихо. Наступал тот момент, когда все сознают, что "пора".

   К Витгенштейну подскакал прямой и сухой, с большими седыми усами и блестящим взглядом из-под нависших бровей Блюхер. Он, действительно, всем своим грубым обликом походил на старого вахмистра.

   Отсалютовав саблей, он громким сиповатым голосом спросил по-немецки:

   - Разрешите начинать, ваше сиятельство?

   Витгенштейн бросил быстрый взгляд на государя. Государь ответил чуть заметным наклоном головы.

   - С Божьей помощью, - произнес граф на том же языке.

   Блюхер поднял саблю, повернул коня и погнал его с юношеской стремительностью.

   Послышались звуки труб и барабанов. Около орудий засуетились люди, ряды войск дрогнули и быстро и стройно, как на параде, двинулись вперед.

   - О, как идут мои пруссаки! Какое равнение! - в восхищении вскричал Фридрих. - Как они поднимают ногу!

   Александр бросил на него странный, не то презрительный, не то негодующий взгляд, и молча отвернулся.

   В эту минуту воздух дрогнул от тяжкого залпа орудий. Загорался первый бой за свободу Германии!

  

   Маленький человек с бесстрастным, бледным лицом, в треуголке, на чистокровном арабском скакуне, медленно ехал по дороге от Люцена к Лейпцигу. Почти рядом с ним, на полкорпуса сзади, ехал человек высокого роста и атлетического телосложения, в шляпе с пышным плюмажем, в блестящем маршальском мундире. Густые рыжеватые волосы виднелись из-под шляпы. На массивном лице лежал отпечаток львиного мужества и решительности. Немногочисленная свита почтительно следовала за ними на расстоянии пятнадцати шагов. И впереди и сзади тянулись войска. Воздух дрожал от неистовых восторженных криков: "Vive l'empereur!"

   Но эти крики так часто раздавались в ушах этого человека с мраморным лицом, от Эбро до Эльбы, от пирамид до Москвы, что он почти не слышал их.

   - Да, - говорил он, не глядя на маршала, - союзники не ожидали меня. Я совершу эту кампанию не как император, а как главнокомандующий итальянской и египетской армией! Посмотрите, Ней, - живо добавил он, указывая рукой на ряды войск, - разве это не молодцы!

   - У них один недостаток, ваше величество, - ответил Ней, - их молодость.

   - Ну, от него они избавляются с каждым днем, - заметил император. - Однако что это такое?

   Сзади раздался оглушительный гром орудий.

   - Ведь это ваш корпус.

   С этими словами император быстро обернулся, но Ней, повернув лошадь, уже несся во весь опор по свободному узкому краю дороги. Отбившиеся от рядов солдаты торопливо отскакивали в сторону, завидя его бешеную скачку.

   Наполеон медленно повернул лошадь и поднял руку. Войска остановились. Несколько мгновений император прислушивался, следя за направлением дыма от выстрелов в подзорную трубу, и наконец нетерпеливо махнул рукой своим ординарцам и адъютантам, мгновенно очутившимся близ него. Резким отрывистым голосом он отдал им приказания:

   - Вернуть вице-короля и Макдональда на выстрелы! Маршану спешить к Страдзиделю! Бертрану двинуться во фланг союзникам.

   Было что-то необыкновенное, почти сверхчеловеческое в гениальной быстроте его соображений.

   Через несколько минут ординарцы уже скакали по разным направлениям, а он, по-прежнему бесстрастный, повернул свою кавалерию и во главе ее поскакал на выстрелы.

  

   По всей линии кипел бой. Союзники стремительно атаковали Гросс-Гершен под прикрытием тридцати шести орудий, громивших селение и французский бивак с расстояния восьмисот шагов.

   Кавалерия бросилась в обход Гросс-Гершена на Клейн-Гершен, а пехота Клюкса ударила на селение Рану. Застигнутые врасплох, французы подались назад.

   На холме против Гросс-Гершена виднелась фигура Александра и рядом с ним прусского короля. Король был бледен и беспокойно озирался по сторонам. Пальба со стороны союзников усилилась. Французские батареи отвечали. У подножия холма рвались бомбы и шлепались случайные пули.

   Фридрих-Вильгельм не выдержал. Он наклонился к императору и голосом, утратившим всякое высокомерие, произнес:

   - Ты в большой опасности, не отъехать ли лучше? Смотри, уже долетают пули.

   Александр на миг оторвался от зрелища развертывавшегося сражения и кинул взгляд на бледное, теперь уже не деревянное лицо Фридриха-Вильгельма. Но этот взгляд был так безразличен, что казалось, будто император не видит своего собеседника.

   - Эти пули не для меня, - со спокойной уверенностью произнес он, отворачиваясь.

   Прусская кавалерия Дольфса неслась на Гросс-Гершен, вздымая целые тучи пыли. Впереди неслись приданные ей эскадроны русской кавалерии.

   - Браво, браво! - тихо произнес император.

   Кавалерия уже была в трехстах шагах от линий французской пехоты. Но вдруг ряды неприятеля раздались, ахнули орудия, и огненный град картечи встретил кавалеристов. Было видно, как скошены первые ряды. За первым залпом последовал новый. Пруссаки дрогнули, остановились, смешались в кучу, задние в неудержимом беге теснили передних, и через несколько мгновений прусская кавалерия беспорядочной толпой поскакала налево к Страдзиделю. Только два русских эскадрона продолжали свою бешеную скачку, смыкая поредевшие ряды. Как ураган, налетели они на французскую пехоту, смешались с нею и исчезли в пушечном дыму. Справа русско-прусские войска ворвались в Гросс-Гершен. Оправившиеся французы под командой Сугама, заменявшего Нея, рванулись вперед. Тогда Блюхер бросил на них кавалерию Цитена под прикрытием русских батарейных рот. Но особенно жаркое дело происходило у селений Клейн-Гершена и Раны и между ними. Тут был и пятый драгунский полк. В канавах и рвах, пересекавших эту местность, засели французские стрелки. Их выбивали штыками под губительным огнем неприятеля. По несколько раз каждый ров переходил из рук в руки. Русские эскадроны рвались на французские батареи, врубались в пехоту, отступали, сметаемые картечью, и бросались вновь с той же дерзостью. Сквозь дым сражения показались огненные языки. Клейн-Гершен запылал от раскаленных снарядов. На плечах отступавших французов союзные войска ворвались в пылающее селение. Первым ворвался пятый драгунский полк. За ним неслась прусская кавалерия и тяжело наступала пехота. Бахтеев все время бился с Белоусовым, который ни за что не хотел отставать от него.

   Бахтеев со своим сильно поредевшим эскадроном бросался, как вихрь, во все стороны. Бледный и решительный, он являлся всюду, где был гуще дым сражения, и, молча стиснув зубы, вел безумные атаки на сильнейшего неприятеля. Казалось, он искал смерти или искушал судьбу. Но едва войска миновали горящее селение, как были встречены свежими войсками неприятеля. Впереди на крупной лошади ехал маршал Ней. С обнаженной саблей в руке, с пылающим лицом он кричал громким голосом:

   - За мной, дети, вперед! Да здравствует император!

   - Да здравствует император! - гремели молодые голоса.

   Тесные каре железным клином врезались в наступавших союзников, разорвали их фронт и погнали перед собой. То тут, то там мелькала высокая фигура маршала. Тысячи пуль летели в него, но ему суждено было пасть не от неприятельских пуль, а от родных французских...

   Но уже спешила на выручку гвардейская бригада Редера, во главе несся сам Шарнгорст, создатель прусской армии, великий патриот и смелый воин. Бахтеев видел, как лошадь Шарнгорста широким прыжком перемахнула через ров, как Шарнгорст поднял саблю, обернулся, что-то крикнул и вдруг склонился на бок и упал с лошади.

   Клейн-Гершен снова был в руках союзников.

   Небо померкло от дыма, и справа, и слева, и впереди пылали деревни. Пылали Гросс-Гершен, Рана, Кайя, Клейн-Гершен, Эйсдорф и другие деревни. Враги сражались в огненном кольце. По несколько раз пылающие деревни переходили из рук в руки. Русские овладели Кайей - центром французского расположения. Наступал решительный момент боя. Но все предвидел, за всем следил серыми глазами "маленький капрал" в треугольной шляпе. Медленно под страшным огнем объезжал он ряды своей гвардии. Остановясь перед фронтом, он несколько мгновений пристально смотрел на юношеские восторженные лица своих молодых гвардейцев. Все ждали, затаив дыхание, что скажет император. Наполеон поднял руку и громко, отрывисто бросил:

   - La garde au feu!

   Грянули восемьдесят орудий гвардейской артиллерии Друо, и молодая гвардия бросилась на ш