Дмитриев Дмитрий Савватиевич - Два императора

нравится? - спросила княгиня плаксивым голосом.

   - Напротив, такая красавица понравится всякому.

   - Почему же ты не женишься за ней?

   - Мама, я уже говорил вам, что я дал слово Анне - она ждёт меня, я приехал за вашим согласием!

   - И никогда его не получишь! - крикнул князь.

   - Я настаивать не буду - подожду.

   - Моей смерти подождёшь?

   - Я не то хотел сказать!

   - Своенравный, непокорный, - сердился князь.

   - Оставь, князь, упрёки и брань! Это ни к чему не поведёт, - вставая, сказала княгиня. - Ты знаешь, Сергей, как я люблю тебя и забочусь о твоём счастии, - но знай, что я сумею также вырвать эту любовь из своего сердца! И если ты женишься на немке против нашего желания, я... не буду признавать тебя своим сыном, хоть и нелегко это мне сделать. Помни! Я всё сказала! - Лидия Михайловна величавой походкой вышла из кабинета мужа.

   - Отрасль славного рода Гариных - и жениться на простой немке! Никогда не бывать этому! - крикнул князь.

   - Прости, отец, ты в возбуждённом состоянии, с тобою нельзя говорить. Я лучше уйду.

   Сергей вышел. На другой же день он велел Михееву укладывать свои вещи и стал собираться обратно в Петербург. В продолжение всего дня он не выходил из своей комнаты; однако к вечернему чаю вышел в столовую и между прочим сказал, что завтра утром уезжает.

   Ни отец, ни мать ни слова на это ему не сказали, а находившаяся в столовой Ирина побледнела.

   - Разве твой отпуск окончился? - спросила Софья. Ей жаль было расставаться с братом.

   - Да, мне надо быть. Держится упорный слух, что война скоро опять возобновится, - отвечал Сергей.

   - Опять с Наполеоном?

   - Да, с ним. После Аустерлицкого сражения он ещё более возгордился и опять покушался своим хищничеством нарушить строй европейских государств.

   После чая старый князь и княгиня, а также и Софья умышленно поспешили уйти из столовой и оставили Сергея наедине с Ириною.

   - Вы уезжаете, князь? - печально спросила молодая девушка.

   - Да, Ирина Дмитриевна, еду завтра утром. Прощайте! Будьте веселы и счастливы, - крепко пожимая руки красавице, сказал князь Сергей.

   - Моё веселье и счастье для меня потеряны, - с глазами, полными слёз, ответила Ирина.

   - Да что с вами? Вы встревожены?

   - А вы как будто не знаете причины моих слёз?

   - Ирина Дмитриевна! - заговорил было Сергей.

   - Довольно, князь! К чему объяснения? Прощайте, будьте счастливы!

   В голосе молодой девушки слышно было рыдание; она, чтобы не расплакаться, поспешила оставить столовую. Сергею было жаль её. Но что он мог сказать ей в утешение?

   На другой день, ранним утром, он собрался в дорогу. За несколько минут до отъезда к нему в комнату вошёл старый князь. Волнение и тревога видны были на добром лице Владимира Ивановича.

   - Едешь? - отрывисто спросил он.

   - Еду...

   - А с матерью простился?

   - Мама спит, я не хочу её тревожить.

   - Эх, Сергей...

   Князь хотел что - то ещё сказать и не сказал.

   - Прощай, отец!

   - Прощай, будь здоров! Ты за вчерашнее на меня не сердись.

   Старый князь крепко обнял сына; на его глазах видны были слёзы.

   Слёзы отца тронули Сергея; он поспешил выйти на крыльцо - там его дожидались Софья и Ирина: они вышли его проводить. Сергей обнял сестру, сердечно простился с Ириной и поспешил в сани. Михеев сел с кучером.

   Лошади рванулись и скоро скрылись из глаз молодых девушек.

  

  

  

  

   Молодой князь Гарин спешил в Петербург: он знал, с каким нетерпением дожидалась его возвращения Анна.

   Посмотрим, что в отсутствие своего жениха делала молодая девушка и что с ней произошло.

   Николай Цыганов, отказавшись от поездки в княжеские Каменки, остался в Петербурге не без умысла; потеряв надежду на взаимность любви княжны Софьи, нравственно испорченный молодой человек не задумался теперь поухаживать за невестой своего благодетеля. Перед отъездом в Каменки князь Сергей, ничего не подозревая, познакомил его с Анной и её отцом. Цыганов чуть не всякий день стал бывать в квартире Гофмана. Там его ласково принимали; старик Гофман и его дочь смотрели на него как на близкого к князю Сергею человека. Николай старался приходить к Гофманам, когда самого Гофмана не было дома. Молодой ловелас пытался всеми способами увлечь Анну. Он по целым часам рассказывал ей про своё геройство и самоотверженность на войне. Молодая девушка слушала его рассказы как-то рассеянно; она не переставала думать о своём женихе, которого так страстно любила.

   Как-то раз Николай, рассказывая с увлечением о битве под Аустерлицем и о своём "геройстве", был прерван следующими словами молодой девушки:

   - Князь Сергей под Аустерлицем тоже оказал чудеса храбрости: под ним была убита лошадь, и сам он ранен в плечо.

   - Может быть, - с неудовольствием ответил Николай.

   Он в душе ненавидел молодого князя Гарина, хотя и скрывал это. Последняя поездка в Каменки разбила все его самолюбивые мечты. Теперь Николай презирал Гариных; его страстная, кипучая любовь к Софье обратилась в злобу и ненависть.

   - Послушайте, Николай, вы как будто недовольны князем, - пристально посматривая на Цыганова, спросила Анна.

   - Я недоволен? Что вы! Я должен быть доволен князем Сергеем Владимировичем: он мой благодетель.

   - Вы неоткровенны, Николай. В вашем голосе слышно какое-то недовольство, недружелюбие.

   - Что вы, Анна Карловна!..

   - Да, да... я вижу, вы не любите князя.

   - А вы, Анна Карловна, его любите?

   - Да, я люблю, люблю больше жизни!

   - Вот как - с!.. Напрасно это вы делаете.

   - Что это?.. Что вы говорите?..

   - А то - с, что из вашей любви хорошего ничего не будет.

   - Как вы смеете так говорить! - хмуря брови, чуть не крикнула молодая девушка.

   - Правду говорю... Вас жалея...

   - Я не нуждаюсь в вашей жалости, слышите ли вы?..

   - Напрасно-с; теперь не нуждаетесь, впоследствии понуждаетесь.

   - Никогда!..

   - Не зарекайтесь, Анна Карловна, судьба переходчива-с. Вы уверены, что князь Сергей на вас женится?..

   - Разумеется. Он мой жених.

   - Женихом вашим он может быть, а мужем не будет.

   - А вы это знаете, знаете? Как вы смеете так говорить! Оставьте меня, уйдите! Вы злой человек...

   - Молодому князю не велят на вас жениться - его отец и мать слишком горды: они свой род считают старейшим из всех княжеских родов. Вы на меня не сердитесь, Анна Карловна.

   - Как же на вас не сердиться! Вы своими словами меня убиваете, на части режете моё сердце - и говорите, чтобы я на вас не сердилась. За что вы мучаете меня? Что я вам сделала?

   Анна горько заплакала; Цыганов стал её утешать, но молодой девушке противен, гадок был Николай; она, не говоря ни слова, ушла в свою комнату и заперлась. И когда на следующий день Цыганов, по обыкновению, пришёл к Гофману, его не приняли; он пришёл на другой день - его опять не приняли. Николай понял, что между ним и Анною произошёл разрыв. Им пренебрегают, ему отказывают. Самолюбие его было задето; он поклялся отомстить молодой девушке, добиться её любви. Для достижения своей цели он был готов на всё, ни перед чем не останавливаться. Николай стал обдумывать план.

   Спустя несколько дней после описанного Цыганов остановился около подъезда квартиры, занимаемой Гофманом, и позвонил.

   Молодая красивая горничная отперла дверь и, не впуская Николая, насмешливо проговорила:

   - Господ нет дома.

   - Ты врёшь, моя милая, господа твои дома.

   - Ну, дома, да не приказали вас принимать, - откровенно созналась горничная.

   - Скажи барышне, что мне очень нужно её видеть, и она меня примет.

   - Я не смею.

   - Надеюсь, теперь будешь сметь. - Николай дал горничной рубль, та побежала доложить; спустя немного вернулась и с сияющим лицом проговорила:

   - Пожалуйте.

   Горничной удалось уговорить Анну принять Цыганова. В это время старика Гофмана не было дома.

   - Что вам надо? Зачем пришли? - встретила Анна молодого человека.

   - Не гоните меня, Анна Карловна!

   - Говорите, что вам угодно?

   - У меня есть доказательство...

   - Какое доказательство?

   - Словам моим - что они правдивы-с.

   - Я вас не понимаю, говорите ясней.

   - Я говорил вам, что князь и княгиня Гарины не позволят князю Сергею на вас жениться. Так и вышло-с! - с торжествующей улыбкой проговорил Николай и подал молодой девушке какое-то распечатанное письмо.

   - Это что? - спросила Анна, не дотрагиваясь до письма.

   - Письмо-с. Извольте прочитать.

   - Письмо адресовано не ко мне, а чужих писем я не читаю.

   - Ничего-с. Извольте прочитать. Письмецо довольно интересное для вас.

   - Кто писал?

   - Молодой князь. Извольте взглянуть, его подпись.

   Анна хорошо знала почерк Сергея Гарина, взглянула на подпись и узнала его руку. Молодую девушку стало подстрекать любопытство прочитать письмо.

   - Письмецо это написал князь, ваш жених, своему приятелю, и совершенно случайно оно попало ко мне в руки-с.

   Анна взяла письмо и стала читать; смертная бледность покрыла её красивое лицо.

  

   "Добрый мой друг Пётр Петрович! - начиналось письмо. - Пишу тебе из Москвы. Болезнь удерживает меня, а то бы я давно был в Петербурге. Доктора не пускают. И болезнь моя, скажу тебе, приключилась от семейной неприятности. Тебе известно, поехал я в Каменки с целью испросить разрешение и благословение на мою женитьбу с Анной; мои старики - люди предрассудка - отказали мне: они считают, что брак мой с Анной принесёт бесчестие "имени, дому, роду князей Гариных". Они нашли мне невесту по своему вкусу, с громким именем и с миллионным приданым, впрочем, очень хорошенькую и очень миленькую, и настаивают, чтобы я на ней женился. Но тебе известно моё отношение к Анне: никто, кроме неё, не будет моею женою. Я дал ей слово и сдержу его во что бы то ни стало! Бедная Анна! Что я скажу ей? Она ждёт меня, думает - я привезу согласие. Грубый отказ моих отца с матерью убьёт её, голубку. По получении моего письма сходи, пожалуйста, к Анне, навести её - я давно не пишу ей. Да и что мне писать, чем её порадовать!"

  

   Далее следовала подпись Сергея Гарина.

   А как это письмо очутилось у Цыганова - мы сейчас объясним. Как-то Николай зашёл к ротмистру Зарницкому и не застал его дома. Он хотел дождаться возвращения Петра Петровича, пошёл в его кабинет, уселся в кресло и стал от нечего делать в сотый раз осматривать находившиеся в кабинете предметы; его взгляд совершенно случайно упал на распечатанное письмо, лежавшее на письменном столе. Цыганов как-то машинально взял его и стал читать. И представьте его радость, когда он познакомился с содержанием этого письма: оно было от князя Сергея Гарина к ротмистру! Молодой человек не так бы обрадовался находке в несколько тысяч рублей, как этому письму; он дрожащими от радости руками спрятал письмо в карман и поспешил уйти, не дождавшись ротмистра. Доказательство в его руках; скорее к гордой и неприступной красавице.

   "Посмотрим, как теперь ты не поверишь мне. Что, помертвела и позеленела! Видно, от злости на своего князька! Любит тебя он, да вот горе - любить-то ему не велят!" - злорадствовал Цыганов, посматривая на отчаяние молодой девушки.

   - Я не спрашиваю, как это несчастное письмо попало к вам в руки, - мне всё равно. Но всякая услуга, какая бы она ни была, оплачивается; вот, возьмите и, прошу, оставьте меня, - немного успокоившись, промолвила Анна, подавая кошелёк с серебряной монетой молодому человеку.

   - Как, вы даёте мне деньги?! - растерянным голосом, покраснев, сказал Цыганов.

   - А что же вам? Вы заслужили это.

   - Вы оскорбляете меня.

   - И вы ещё можете оскорбляться! Я догадываюсь, как это письмо попало к вам в руки: вы его украли.

   - Вы ошибаетесь - я... я нашёл это письмо.

   - Нет, вы его украли!

   - Анна Карловна! - позеленев от злости, крикнул Николай.

   - Да, да, украли, и сделали это с целью. Подите вон, я вас презираю! Ненавижу!

   - Молчать, немка! Я научу тебя!

   Николай вне себя выхватил из ножен саблю.

   - В ножны саблю, мальчишка, не то застрелю тебя, как курицу! - раздался громкий голос позади Николая.

   Он быстро повернулся. В дверях стоял бледный, взволнованный старик Карл Гофман; правою рукою он прицеливался в Николая из пистолета.

   - Я... я готов дать вам удовлетворение, - как-то растерянно проговорил молодой человек.

   - Что такое? Мне драться с мальчишкой! Вон! - крикнул Гофман.

   Цыганову не оставалось ничего больше делать, как уйти.

   Старик пришёл вовремя; он видел происшедшую сцену между дочерью и Николаем, снял со стены пистолет и взвёл курок. Старик убил бы Цыганова, если бы тот не поспешил убраться...

   - Отец, отец, какая я несчастная! - кладя свою хорошенькую головку на плечо отца, со слезами проговорила Анна.

   - Что у вас здесь случилось? Расскажи, Анна.

   Молодая девушка показала отцу письмо.

   - На, отец, прочти.

   Гофман прочитал и задумчиво опустил свою седую голову.

   - Отец, оставаться в Петербурге больше нам нечего.

   - Ты права, Анна, нам надо ехать не мешкая, не дожидаясь возвращения князя.

   - Мне хотелось бы с ним проститься...

   - Зачем, Анна? Этим ты и себя, и его расстроишь. Мы завтра выедем.

   - Так скоро?

   - Чем скорее, тем лучше. Пойми, Анна, князь Сергей не может быть твоим мужем: гордые аристократы никогда не примут тебя в свою семью. Имей самолюбие, дочь моя, - пусть князь женится на той аристократке, о которой он так увлекательно пишет.

   - Ты винишь Сергея, отец?!

   - Оставим, Анна, про это говорить. Одного я тебе желаю: скорее забыть князя.

   - Отец, отец! - со слезами упрекнула старика молодая девушка.

   - Да, да, Анна, постарайся его забыть.

   - Ах, разве это можно! Я до самой смерти буду помнить Сергея!

   - Это твоё дело - запретить тебе любить князя я не в состоянии, - но знай: ты должна прервать с ним всякие отношения. Почитай, Анна, себя счастливой, что ваша любовь не зашла так далеко.

   - Что ты говоришь, отец! - вспыхнув, сказала красавица.

   Отец и дочь стали поспешно собираться в путь; сборы их были невелики, и на следующее утро они выехали из Петербурга в дорожном тарантасе, запряжённом тройкой лошадей.

   Нелегко было молодой девушке уезжать, покинуть дорогой ей дом, где она так часто встречала своего возлюбленного. Ей дорог был и Петербург по своим воспоминаниям. По его широким улицам и по тенистым бульварам она часто гуляла с красавцем князем. Сколько было надежд, счастливых, радостных, светлых! И по воле злой судьбы теперь всё, всё рушилось.

   "Пусть он будет счастлив с другой, а меня забудет, но я всю жизнь буду его помнить", - думала молодая девушка. Она хотела было оставить письмо князю Сергею, но отец запретил ей это. Анна сильно страдала.

   Они выехали за заставу; лошади бежали быстро по утрамбованной шоссейной дороге; скоро Петербург совсем скрылся из глаз наших путников; только высокий шпиль Адмиралтейства виден был, да блестел на солнце своею позолотой крест на Исаакиевском соборе. Но вот и их стало не видно.

  

  

   Разрыв с отцом и матерью не прошёл бесследно для впечатлительного и нервного князя Сергея Гарина; к этому ещё присоединилась лёгкая простуда в дороге. Морозы стояли очень суровые, а князю пришлось подряд ехать несколько суток. В Москве он принуждён был пробыть больше обыкновенного; лечивший его доктор посоветовал не торопиться с выездом и хорошенько отдохнуть. Волей-неволей князь покорился необходимости и три недели пробыл в Москве. Он снял на время квартиру у знакомого на Арбате, а как только почувствовал себя здоровым, приказал неразлучному своему денщику Михееву готовиться в путь.

   По приезде в Петербург князь отправился в квартиру, которую занимали Гофманы. Но каково же было его удивление и испуг, когда их квартира оказалась пустой.

   - Где же Гофман, его дочь? - растерянным голосом спрашивал князь Сергей у дворника.

   - Выехали, давно выехали, - подучил он ответ.

   - Как выехали, куда?

   - А куда выехали, не знаю. Чего не знаю, врать не хочу. Только уж ден десять будет, как немцы выехали в тарантасе, тройкой, значит.

   - И не оставили никакого письма?

   - Письма не было, не оставляли. Сам-то немец ничего, а дочь его уж оченно больно печалилась, и глаза у неё были заплаканы. Я видел, как они усаживались в тарантас, - рассказывал словоохотливый дворник.

   "Что же это значит, куда уехали? Зачем? Даже письма не оставили. Это неспроста! Не понимаю, как всё случилось! Поеду скорей к Зарницкому - может, от него узнаю", - думал молодой князь, направляясь к своему приятелю.

   Пётр Петрович очень обрадовался возвращению своего товарища и не меньше Сергея удивился, когда тот рассказал ему о неожиданном отъезде из Петербурга Гофмана с дочерью.

   - Уехали, ничего не сказав, не дождавшись тебя? Нет, тут что-нибудь да есть. Да и куда они могли выехать! - говорил Пётр Петрович, размахивая руками.

   - Вероятно, в Австрию, - ответил печально Сергей.

   - Как это вдруг, неожиданно! Нет, воля твоя, князь, тут есть что-то неладное.

   - Не услыхала ли Анна, что мои старики не хотят назвать её своею дочерью? - догадался князь Гарин.

   - Но от кого они могли узнать?

   - Может, ты не проговорился ли, Пётр Петрович?

   - Вот, дурака нашёл! Да я, как получил твоё письмо, всё собирался к ним зайти.

   От Зарницкого Сергей отправился разыскивать Николая Цыганова. Князь надеялся хоть от него узнать что-либо о Гофмане и его дочери.

   Цыганов жил в казармах, поэтому найти его не представляло затруднения.

   Сергей засыпал вопросами Николая; он искусно притворился удивлённым, когда. Сергей, ничего не подозревая, рассказал ему об отъезде Гофмана и Анны из Петербурга.

   - Может ли быть, ваше сиятельство? Я был у господина Гофмана не далее недели назад и ничего не слыхал: ни он, ни его дочь даже не собирались ехать, - говорил Николай.

   - А вот уехали.

   - Довольно странно это, ваше сиятельство!

   - Я сам не меньше твоего удивляюсь. В моё отсутствие ведь ты бывал у них?

   - Как же, даже очень часто-с.

   - Ну, что же Анна? - спросил у Цыганова князь.

   - Да ничего-с. Первое время поскучала по вас, ваше сиятельство.

   - А далее?

   - А там - утешилась барышня и скучать перестала, - как-то загадочно говорил Николай.

   - Ты говори ясней - я плохо тебя понимаю, - хмуря брови, резко сказал молодой князь. - Если есть что сказать, то говори прямо!

   - Извольте, ваше сиятельство, вы знаете мою к вам преданность и послушание.

   - Да говори же! - крикнул на него Сергей.

   - В последнее время стал я встречать в квартире господина Гофмана молодого офицера армейского. Виноват-с, не припомню его фамилию, мудрёная фамилия - он из немцев.

   - Кто же это такой? - меняясь в лице, спросил Сергей.

   - Не знаю, ваше сиятельство-с! Только сам старик Гофман и барышня с этим офицером обходились очень ласково-с и предупредительно.

   Мстительный Цыганов нарочно придумал эту сказку, чтобы возбудить в князе ревность и подозрение; этого он достиг.

   - Что ты этим хочешь сказать? - громко крикнул на него князь Сергей, рассерженный таинственными намёками Цыганова.

   - Не извольте, ваше сиятельство, на меня гневаться, - что я видел, то и говорю.

   Князь Гарин не стал ни о чём больше расспрашивать Николая; ревность запала ему в сердце и не давала покоя.

   "Неужели Анна забыла меня и мою любовь променяла на любовь какого-то немца - офицера? Да нет, быть не может! Я верю Анне, верю в её любовь! Но зачем же так скрытно она уехала, не написав мне ни слова? Что же мне делать? Где искать её? Что это за таинственность, намёки Цыганова? Я во что бы то ни стало увижу Анну. Где бы она ни была, я найду её и объяснюсь!" Молодой князь, возвращаясь из казарм к себе на квартиру, был сильно встревожен, и ревность и досада не давали ему покоя.

   Он решил окончательно ехать в Австрию к своей возлюбленной; только лёгкое нездоровье его удерживало в Петербурге; он уже приказал укладываться в дорогу своему денщику Михееву, как неожиданное обстоятельство разбило его план.

   - А ведь в Австрию, к невесте, тебе, дружище, ехать не придётся, - громко проговорил Пётр Петрович, входя в комнату князя Сергея.

   - Как? Почему? - удивился тот.

   - Начинается опять война с Наполеоном.

   - Неужели?

   - Я от верного человека слышал, на этих днях объявлен будет поход... Наш государь, тронутый несчастием Пруссии, хочет за неё вступиться...

   - Опять война с Наполеоном?

   - Да, князь... Алчность Наполеона возмутила нашего доброго императора.

   - Когда же окончатся эти войны? - со вздохом проговорил молодой князь Гарин.

   - Тогда, когда не будет Наполеона, когда смирят его гордыню, заставят его вложить обагрённый кровью меч в ножны...

   - Когда же это будет?

   - Когда-нибудь да будет. Припомни, князь, евангельские слова: "ибо все взявшие меч мечом погибнут".

   Ротмистр Зарницкий говорил правду: поход был объявлен.

   Наше храброе войско не с ропотом, а с радостью шло к границам Пруссии, которую безжалостно терзал Наполеон...

   Князь Сергей Гарин примкнул к своему полку, ему пришлось волей-неволей на время забыть свою возлюбленную, не искать с ней свидания... Долг офицера обязывал его находиться в рядах армии.

  

  

   Война императора Александра Первого с Наполеоном в 1805 году ознаменовалась неудачами нашего и союзного войска и громкими победами Наполеона под Ульмом и Аустерлицем. Император Александр должен был на время отложить своё благое намерение - силою остановить завоевания Наполеона и положить предел его могуществу. Австрийское государство уступило Франции свои обширные области; Пруссия заключила с ней дружеский договор, и в полную зависимость Наполеона были преданы: Италия, Голландия, Швейцария, все области немецкой земли от Рейна до Инны и Везера. Только Россия, Англия, Швеция и Неаполитанское королевство не изменили своих неприязненных отношений к Наполеону.

   В 1806 году император Александр держался такой политики: "Находиться в сильном оборонительном положении, имея армии, готовые идти на помощь соседей, если они будут атакованы Наполеоном, сохранять самые тесные связи с Англиею, удержать Австрию и Пруссию от излишней покорности Наполеону".

   Так, между прочим, писал государь своим послам в Лондон и в Вену. Миролюбивый и добрейший государь не прочь был вступить в переговоры с Наполеоном о мире, если этот договор не будет противен чести и сохранит достоинство России. Император французов предложил свои условия. Наш государь не согласился на этот договор и нашёл его "противным чести и обязанностям России в рассуждениях союзников её, безопасности государства и общему спокойствию Европы".

  

   "Мы удостоверены, что верные наши подданные, всегда движимые любовью к отечеству, всегда водимые честью и мужеством, окружённые великими примерами отечественной ревности, соединят усилия свои с нами, как скоро безопасность России, глас славы и веления наши призовут их действовать на пользу общую.

   В сей твёрдой уверенности на помощь Божию и на усердие верных наших подданных мы признали нужным предварительно сим известить их о намерениях наших, дабы тем дать им новое свидетельство, что во всех предприятиях наших не расширения наших пределов и не тщетной славы преходящих побед мы ищем, но желаем и действуем во утверждение общей безопасности, в хранение наших союзов и в ограждение достоинства Империи нашей".

  

   Этот манифест произвёл большое впечатление между всем русским народом. Читали его со слезами умиления и со страхом о безопасности государственной.

   Правительствующий сенат, как бы в ответ на манифест государя, поднёс ему прочувствованный доклад, такими сердечными словами законченный:

  

   "Всеавгустейший монарх! Все сословия, Тобою только облагодетельственные, все народы, населяющие пространную Империю Твою, готовы, по единому мановению десницы Твоей, принести на жертву любезному отечеству и достояние своё, и самую жизнь. И кто из царей земных может от подданных своих ожидать толикой ревности и усилий, если не Ты, который с вожделенного для России дня вошествия на престол не престаётизливать благодеяния на все народы, скипетру Твоему подвластные, и мудрыми установлениями раскрывал все отрасли народного благосостояния, предоставляешь и позднейшему потомству наслаждаться плодами великих дел Твоих и благословлять возлюбленное имя Александра".

  

   Между тем дерзость счастливого завоевателя не знала предела. Он не стеснялся с мелкими государствами и присоединял их к Франции или отдавал королевства своим братьям и родственникам. Так, одного своего брата Наполеон провозгласил голландским королём, другого - неаполитанским, шурина своего - герцогом бергским, а сёстрам дал владения в Италии; он составил под своим покровительством из мелких княжеств южной Германии "Рейнский союз", {Рейнский союз - существовавшее в 1806-1813 гг. объединение германских государств (Бавария, Вюртемберг, Саксония и т. д.), созданное под протекторатом Наполеона и участвовавшее в войнах на его стороне.} не предварив об этом ни Австрию, ни Пруссию. Могущество Наполеона на правом берегу Рейна заставило Пруссию призадуматься, и король прусский, дотоле безмолвный свидетель действий Наполеона, принуждён был для безопасности своего государства вооружиться против сильного завоевателя. Король прусский Фридрих-Вильгельм обратился за помощью к императору Александру. Император отвечал готовностью помогать Пруссии и отдал приказ русскому генералу Беннигсену, {Беннигсен Леонтий Леонтьевич (1745-1826) - барон, позже граф. Уроженец Ганновера, с 1773 по 1818 г - на русской службе. Известен своей оппозицией Кутузову.} находившемуся с шестидесятитысячным корпусом у Гродно, "быть в повелениях прусского короля и идти, куда от него приказано будет".

   Пруссия, надеясь на твёрдую опору России, заявила Наполеону требование, чтобы он вывел французское войско из немецкой земли. Наполеон был в Париже, когда получил это требование. Он горделиво отверг его и послал в главную квартиру французского войска следующий приказ:

  

   "Пруссаки требуют возвращения нашего за Рейн. Безумные! Да познают они, что в тысячу раз легче разрушить великую столицу нашу, Париж, нежели помрачить честь великого народа, коего гнев ужаснее бурь океана. Разве мы переносили непостоянство и зной Египта и побеждали соединённую против нас Европу для того, чтобы оставить наших союзников и возвратиться во Францию беглецами, обременными укором, будто орёл французский улетел, устрашённый, завидя пруссаков?"

  

   Прусский народ радовался войне с Наполеоном; но эта радость была мимолётна. Наполеон со своею образцового армией заставил Пруссию смириться, и прежде чем русское вспомогательное войско достигло берегов Вислы, армии Фридриха-Вильгельма уже не существовало.

   Вступая в борьбу с сильной французской армией, Пруссия сделала большую ошибку: начала военные действия, не подождав прихода русского войска. Прусская армия в числе ста тысяч человек под начальством Фердинанда, {Фердинанд (Карл-Вильгельм-Фердинанд) - герцог Брауншвейгский, умер от ран, полученных при Ауэрштедте.} герцога Брауншвейгского, была вся уничтожена при Йене и Ауэрштедте. {Йена и Ауэрштедт - два города на реке Заале, где 14 октября 1806 г. были разбиты войска герцога Фердинанда и князя Гогенлоэ.} Одна половина этой армии легла на полях битвы или попала в плен, другая, не имея возможности продолжать неравную битву, обратилась в бегство и, настигнутая неприятелем, сложила оружие. Король прусский в один день потерял всё своё войско и даже королевство. Поражение при Йене было для Пруссии громовым ударом; весь народ прусский оцепенел от ужаса. Самые знаменитые крепости, неприступные своими твердынями, как-то: Эрфурт, Штеттин, Магдебург и другие - сдались победителю на капитуляцию. Только Данциг, где заперся храбрый генерал Лесток с двадцатитысячным корпусом, да Кенигсберг, куда удалился Фридрих-Вильгельм, не сдались победителю столицы Пруссии. Берлин с покорностью встретил Наполеона. Сто тысяч пленных, четыре тысячи орудий и множество знамён были трофеями йенской победы.

   Король прусский, умоляя о помощи императора Александра, между прочим, писал ему следующее:

  

   "Из всей моей многочисленной и храброй армии остаются теперь только слабые обломки, столь рассеянные, что до сих пор я не знаю великости своей потери. Во всяком случае, она несметна. Вероятно, французы уже заняли Берлин. К довершению ужасного моего положения, лишён я средств противиться неприятелю. Ожидаю известий от моих генералов, сколько войска успеют они перевести за Одер. В глубокой горести, с коею пишу письмо сие, утешаюсь одним убеждением, что, во всяком случае, могу положиться на помощь Вашего Величества. Никогда более, как в настоящую минуту, не знал я цены чувствований Ваших ко мне".

  

   Император Александр, чуткий ко всякому человеческому горю, спешил своею храброю армией помочь злополучной Пруссии.

   Таким образом, война русских с Наполеоном опять возгорелась. Наше войско спешило к границам Пруссии.

   Император Александр, предвидя возможность вторжения Наполеона в пределы России, обратился к чрезвычайным мерам и манифестам и повелел собрать ополчение, состоящее из шестисот двенадцати тысяч ратников, взятых из всех губерний. Это ополчение назвали "внутреннею временною милицией"; по миновании надобности обещано было распустить милицию. Все сословия в государстве вызваны были к пожертвованию деньгами, хлебом, амуничными вещами и оружием. Весь народ спешил со своею посильною помощью, особенно московское дворянство. Пожертвования были огромны.

   В милицию поступали мещане, крестьяне, однодворцы и другие сословия; брали обыкновенно не моложе семнадцати лет и не старее пятидесяти; учить ратников военным приёмам назначались регулярные войска; особенного мундира, кроме офицеров и генералов, у ратников не было - каждый носил свою одежду; бороды ратники не брили и волос не стригли; вооружены были ружьями, а большая часть ратников, за неимением ружей, - пиками и копьями.

   Святейший синод послал своё благословение ополчению и предписал духовенству "внушать прихожанам, что православная наша церковь, угрожаемая нашествием неприятеля, призывает верных чад своих к временному ополчению, что не искание тщетной славы, но безопасность пределов государства, собственное, личное благосостояние каждого влагает им в руки оружие". Таким образом Александр оградил государство вооружёнными силами и гласом веры. Главнокомандующим русским войском против Наполеона назначен был старый вождь - граф Михаил Каменский, {Каменский Михаил Федотович (1738-1809) - граф, генерал-фельдмаршал. Участник войн с Турцией, некоторое время петербургский военный губернатор.} а в помощники ему - генералы Беннигсен, Эссен 1-й {Эссен 1-й Иван Николаевич (1759-1813) - генерал-лейтенант, каменец-подольский военный губернатор, командир русского экспедиционного корпуса в Голландии в 1799 г. В 1806 г. - командир корпуса, затем дежурный генерал армии.} и граф Буксгевден. Государь удостоил главнокомандующего милостивым рескриптом, где, между прочим, говорилось: "вверяю вам славу российского оружия, безопасность Империи и спокойствие моих подданных. Доверенность моя неограниченная, а потому считаю за лишнее снабжать вас здесь каким - либо предписанием".

   Войска стали быстро приготовляться к походу, и полк, в котором служил Сергей Гарин, первым должен был выступить из Петербурга. Недавно вернувшиеся с войны солдаты опять охотно шли на бой с французами.

   Молодой князь в спешных приготовлениях к походу забыл на время гнетущее его горе, и накануне выступления в поход князь Гарин зашёл в Казанский собор помолиться. Выходя из храма, он заметил большую толпу народа, собравшегося около соборного портика. Седой как лунь старик, по одежде напоминавший купца, с добрым, приятным лицом, громко и с чувством читал какую-то бумагу. Народ безмолвствовал и со вниманием слушал старика: он читал манифест императора Александра к народу от 16 ноября 1806 года.

  

   "Манифестом нашим, в 30-й день августа изданным, возвестили Мы о положении дел наших с французским правительством, - внятно читает старик. - В сём неприязненном положении Пруссия была ещё преградою между нами и французами, в разных частях Германии преобладавшими. Но вскоре огонь войны возгорелся и в пределах Пруссии. После разных неудач и важных с её стороны уронов ныне собственные наши пограничные владения им угрожаются".

  

   - Ах, басурман проклятый! Слышите, православные, слова нашего царя - батюшки? Наполеон угрожает и нам; Пруссию, значит, в пух и прах разбил, теперь и до нас добирается, - переставая читать, проговорил старик, обратясь к народу.

   - Где ему! Только пугает. До нас высоко. Придёт - так сумеем встретить француза, и от этой встречи солоно ему придётся, - ответил кто - то из толпы.

   - У нашего царя сила, рать великая! А случись что, мы все поголовно пойдём! - раздался другой громкий голос из толпы.

   - Вот как: шапками басурмана закидаем! Да я один на десятерых поджарых "хранцузов" пойду! - храбрился какой-то мастеровой-здоровяк в дублёном полушубке.

  

   "Россиянам, обыкшим любить славу своего отечества и всем ему жертвовать, нет нужды изъяснять, сколь происшествии сии делают настоящую войну необходимою. Меч, извлечённый честию на защиту наших союзников, колико с большею справедливостию должен обратиться в оборону собственной нашей безопасности. Прежде нежели сии происшествия могли приблизиться к нашим пределам, мы заранее приняли все меры встретить их в готовности. Повелев заблаговременно армии нашей двинуться за границу, мы поручили нашему генералу-фельдмаршалу графу Каменскому, предводительствуя ею, действовать против неприятеля всеми вверенными ему силами. Мы удостоверены, что все наши верные подданные соединят с нами усердные их молитвы к Всевышнему, судьбою царств и успехами браней управляющему, да примет Он праведное дело наше в свою всемогущую защиту, да предаст Его победоносная сила и благословение оружию российскому, подъемлемому на отражение общего врага Европы".

  

   Дрогнул голос у старика, и слёзы выкатились из его глаз.

   - Поняли ли, православные? Наш дорогой император просит молитв к Богу, к Царю царей, да дарует Он победу нашему храброму воинству - на супостата. Что за слова царские! Так за сердце и берут! Слеза меня пробила. Дочитал бы, да не смогу, - вот барин дочитает. Ваше благородие! Будь друг, дочитай-ка нам словеса-то государевы, - обратился старик к князю Гарину, который протискался поближе к читавшему.

   Сергей охотно согласился и стал читать:

  

   "Мы удостоверены, что верные наши подданные пограничных губерний в настоящих обстоятельствах особенно усилят опыты их преданности и усердия к благу общему и, не колеблясь ни страхом, ни тщетным обольщением, пойдут с твёрдостиютою же стезёю, на коей, под сенью законов и кроткого правления, сретали они доселе спокойствие, незыблемую собственность и разделяли благоденствие всей Империи и общее. Наконец, Мы удостоверены, что все сыны отечества, полагаясь на помощь Божию, на храбрость наших войск, на известную опытность их предводителя, не пощадят ни жертв, ни усилий, каких любовь к отечеству и безопасность его потребовать могут".

  

   - Ничего, ничего мы не пожалеем для тебя, наш государь, и для родной земли! Есть у меня три взрослых сына - всех троих записал я в милицию, пусть их послужат царю и родине, - проговорил старик, когда князь Сергей окончил чтение.

   - Что говорить, не только добра, а жизни своей не пожалел, только бы живы были государь - отец и матушка Русь! - крикнул за всех мастеровой.

   "Велик русский человек, силён своею любовью к царю и родине, и никакая сила не сломит наш народ", - так думал Сергей Гарин, возвращаясь к себе на квартиру.

  

  

   Совершилось необычайное, неслыханное: сын простого корсиканского адвоката, по воле судьбы став императором могучего народа, разбил некогда сильную и дисциплинированную прусскую армию, заставил её бежать и теперь с триумфом гордого победителя въезжал в резиденцию королей прусских. 24 октября 1806 года Наполеон прибыл в Потсдам; ему покорно были отворены королевские ворота замка. Он - властитель не только Пруссии, но и всей Германии.