Дмитриев Дмитрий Савватиевич - Два императора

;  - Желаешь? Отлично! Пойдём французов бить.

   - Пойдёмте, ваше благородие!

   - Рад походу?

   - Оченно рад, ваше благородие!

   - Не боишься Бонапарта?

   - Чего бояться! Плевать хотел я на него!

   - Молодец, Щетина!

   - Рад стараться, ваше благородие!

   - Ну, пошёл на своё место!

   - Слушаю, ваше благородие! - Старик денщик скорым шагом вышел из комнаты.

   - Всё величие Бонапарта заключается в пушечном мясе. Да, да! Сколько пролито им крови, сколько несчастных жён и матерей плачут от этого гения? А сколько разорено им стран и народов?! - опять с жаром заговорил Пётр Петрович.

   - Это жертвы всякой войны, - попробовал возразить князь.

   - Жертвы войны? Прекрасно! Но эти жертвы приносит ваш хвалёный Бонапарте, как мясник, засучив свои рукава. Со временем он сам утонет в крови. О, какая противоположность нашего императора с Наполеоном! В Александре - царственное величие, кротость, любовь; в Наполеоне - жестокость, самолюбие и коварство. Я преклоняюсь пред Александром и ненавижу Бонапарта.

   - Всякий истинно русский так же любит и обожает императора и точно так же, как ты, презирает Наполеона. Но, как хочешь, Пётр Петрович, Наполеон - гениальный полководец, и этого от него никто не отнимет.

   - Матушка-Русь разжалует его из гениев, и Александр смирит его гордыню! Поверь! - возразил ротмистр.

   - Дай Бог! Теперь вся Европа возлагает на нашего императора свои надежды.

   Приятели-гвардейцы до позднего вечера вели оживлённый разговор о предстоящей войне.

  

  

   Прошло дня три.

   В ясное сентябрьское утро 1805 года гвардия под начальством цесаревича Константина Павловича церемониальным маршем выступила из Петербурга, с распущенными знамёнами и с музыкой; шли молодцы-гвардейцы в поход на Дунай.

   Множество народа со всех сторон Петербурга провожало гвардию счастливыми пожеланиями. В одном из эскадронов ехали рядом молодой князь Гарин и рядовой Николай. Командовал этим эскадроном Пётр Петрович Зарницкий. Он молодцевато сидел на статном коне, самодовольно поглядывая из стороны в сторону. Бравые солдаты были веселы, и, как только выехали за заставу, музыка сменилась ухарскою солдатскою песнью.

   Русское войско спешило к Дунаю. "Бонапарт изумлял всех - и друзей, и врагов - своими победами; он твёрдою рукою взял кормила правления мятежной Франции, разрушил революцию, пресёк буйные замыслы анархистов, задушил безбожие, восстановил святые алтари, успокоил, возвеличил Францию и примирил её с европейскими монархами. В лучах чистой, ничем не запятнанной славы, как великий полководец и мудрый правитель, стоял он перед судом самых строгих современников. Но, устраняя от Европы грозу революции, он готовил ей цепь рабства". {Устрялов Н. Г. Начертание русской истории для средних учебных заведений. СПб., 1845.}

   Никому не ведомый, ничем особым не отличавшийся корсиканский офицер становится главнокомандующим. Но этим он не довольствуется: Бонапарт - могучий властитель Франции. Проходит пять лет - и он в короне, с императорскою порфирою на плечах, задумал завоевать всю Европу и предписывает ей законы. Тяжёлое ярмо наложил он на европейские народы, одним росчерком пера уничтожил независимость многих государств; покорённые государства он присоединяет к Франции, распространяя её пределы. Для достижения этих целей Наполеон ни перед чем не останавливается, для него не существует никаких прав. Его ненасытное честолюбие угрожает не только Европе, но и всему миру. Государства покорно склоняют свои головы пред завоевателем; только один император Александр Благословенный твёрдо стоит на страже не только своего народа, но и всей Европы.

   Бонапарт завладел всей северной Италией, присоединил её к Франции. Не довольствуясь этим, он занял своими войсками Рим, Неаполь, Ганновер, утвердил своё владычество в Швейцарии и, вопреки всем правам народным, приказал схватить принца крови, герцога Ангиенского, и по одному неосновательному подозрению приказал его расстрелять.

   Добрейший из государей, Александр, узнав о несчастной участи герцога Ангиенского, {Луи-Антуан Анри де Бурбон, герцог Ангиенский (Энгиенский) (1772-1804) во время французской революции командовал авангардом корпуса эмигрантов. После расформирования корпуса жил в герцогстве Баден. В 1804 г. после провала заговора Пишегрю Наполеон в назидание Бурбонам приказал арестовать герцога и привезти во Францию, где вскоре тот был казнён.} наложил по нём траур при дворе и потребовал от Наполеона объяснения, за что расстрелян герцог. Император французов ответил в грубом и оскорбительном тоне. Государь почёл необходимым прервать все сношения с Францией. Император Александр предложил Австрии, Англии и Пруссии вооружиться и общими силами спасти Европу от порабощения ненасытного Наполеона. Во главе дипломатии в Англии в то время был знаменитый Питт, ненавидевший Францию и её государя. Питт составил план общего союза. Договором, заключённым между Россией и Англией, было положено: при содействии Австрии, Пруссии и Швеции вооружить против Наполеона 500 тысяч солдат и сделать нападение на Францию со всех сторон - с моря и с суши, отнять все завоёванные Наполеоном земли и обеспечить спокойствие Европы.

   "Этот человек (Наполеон) ненасытен; его честолюбие не знает границ; это бич вселенной! В Вене должны остановиться на этом событии. Я его предвидел, но никак не ожидал, чтобы Генуя была обращена во французскую провинцию в то самое время, когда хотели начать мирные переговоры с этим господином; он над нами смеётся, он хочет войны: ну, хорошо, он будет её иметь, и чем скорее, тем лучше".

   Так говорил император Александр, когда узнал о присоединении Генуи к Франции.

   Австрия охотно согласилась примкнуть к союзу России и Англии; этим она хотела вернуть потерянную Ломбардию. Шведский король Густав-Адольф IV, лично оскорблённый Наполеоном, ненавидел его и презирал и охотно вступил в союз. Но Пруссия осталась нейтральной: малодушный министр граф Гаугвиц, вопреки общему желанию двора и народа, убедил прусского короля Фридриха-Вильгельма III не вмешиваться в воину с Францией. Нейтральная Пруссия много повредила союзникам, лишив их возможности напасть на Наполеона с севера. И неудачный план кампании дал Наполеону средство нанести союзникам удар при самом начале войны.

   Австрийские генералы - князь Шварценберг и барон Макк - думали, что местом войны будет по-прежнему Италия. На военном совете с русским генералом бароном Винценгероде положили австрийские войска разделить на три части; одна, под начальством эрцгерцога Карла, должна была напасть на Италию, другая из Тироля вторгнется в Швейцарию, третья часть, в количестве 80 тысяч человек под начальством эрцгерцога Фердинанда, должна находиться в Баварии в оборонительном положении и ждать там прибытия русских войск.

   Наполеон разом разбил все предположения Австрии: он с неимоверною быстротою двинул свои войска из Франции прямо "в сердце Австрии" - в тыл главной её армии, без всякого сопротивления переправился через Рейн, склонил в свою пользу Баварию, Баден и Вюртемберг и, не обращая никакого внимания на нейтральную Пруссию, перешёл через её владения и сосредоточил всю свою многочисленную и храбрую армию на берегах реки Дунай, в окрестностях Ульма, предупредив соединение первой русской армии, шедшей под командою Кутузова, с австрийскою.

   Силы были на стороне Наполеона, и австрийскому генералу Макку осталось одно - отступить заблаговременно к берегам реки Инн. Там уже появились русские колонны, и Макк с помощью Кутузова остановил бы стремление французов, но он не принимал никаких мер ни к отступлению, ни к обороне. Наполеон повёл свою армию ему в тыл, окружил австрийское войско со всех сторон и истребил его. Генерал Макк бросился в Ульм и после слабого сопротивления сдался с остатком своих солдат. Наполеон, разбив австрийскую армию, ринулся со всеми своими силами на русское войско, находившееся на берегах Инна. Французское войско втрое своею численностью превосходило русское. Кутузову не оставалось ничего более, как отступить в Моравию, для соединения там с другою русскою армией, которая шла от берегов Вислы под начальством Буксгевдена. Кутузову предстоял трудный, тяжкий подвиг: в ненастное, холодное осеннее время надо было пройти триста шестьдесят вёрст в борьбе с врагами, сильными, искусными, которые преследовали его.

   Старый русский вождь храбро отражал нападение и при Кремсе переправился на левый берег Дуная; здесь его встретило французское войско под начальством Мортье, который хотел перекрыть путь Кутузову в Моравию. Несмотря на то, что у Мортье было больше войска, чем у русских, храбрый Кутузов разбил Мортье наголову, так что сам маршал едва не попался в плен.

   За победу при Кремсе главнокомандующий Кутузов получил от императора Франца орден Марии Терезии 1-й степени, а также многие генералы и офицеры получили награды. Император Александр удостоил Кутузова следующим рескриптом: "Сражение при Кремсе есть новый венец славы для российского воинства и для того, кто оным предводительствовал. Моих слов недостаёт выразить вам и всему корпусу, под вашим начальством состоящему, то удовольствие и ту признательность, которую я ощущал с получением сего приятного известия. С нетерпением ожидаю ваших рапортов об отличившихся, как в сём деле, так и в предыдущих. На вас возлагаю объявить также всему корпусу чувства, изъяснённые в сём рескрипте мною".

  

  

   Накануне битвы при Кремсе на левом берегу Дуная расположилась бивуаками русская армия. Был конец октября, и по причине сильного холода зажгли несколько костров. Солдаты грелись около пылающего огня и вели между собою такой разговор:

   - Этот самый, теперича, Полеон Бонапартий, французский ампиратор - колдун! - внушительно говорил старый унтер с седыми усами и с такими же баками, греясь у одного из костров с другими солдатами.

   - Как, дядюшка, колдун? - с удивлением тараща глаза на старого служивого, спросил молодой солдат.

   - Как - во всей форме колдун!

   - Неужто, дядюшка, колдун?

   - Говорят тебе, стало быть - правда.

   - Ну! - удивляются и другие солдаты.

   - Вы, теперича, то поймите: можно ли из прапорщиков да в ампираторы? - задаёт вопрос товарищам унтер.

   - Где, разве можно!..

   - А Бонапартий попал, и всё это, братцы, колдовство на войне. Теперича, ни пуля, ни сабля его не берёт. Заколдован, значит, - ему всё нипочём.

   - Расставаясь со мной, братцы мои, обняла меня Груняха да как зальётся горючими слезами, и почала причитать: на кого, говорит, милый друг, покидаешь наших малых детушек, несмышлёных младенчиков? Уж она причитала, причитала. Жена перестала - мать-старуха принялась, так самого слёзы проняли, - рассказывал у другого костра молодой солдат. - И посейчас больно вспоминать про то время. Нелегка разлука, куда нелегка! - с глубоким вздохом добавил солдат и незаметно стряхнул слезу, выкатившуюся из глаз.

   - Как по нас и не плакать нашим жёнам и матерям - ведь на войну идём, а не на званый пир. Вернёмся живы с войны или нет - один Бог ведает! - сказал другой солдат.

   - Все под Богом ходим, - глубокомысленно заметил третий.

   У костра на разостланной медвежьей шкуре лежали Пётр Петрович и князь Гарин. Николай и Щетина хлопотали около медного чайника, в котором кипела вода. Михеев хлопотал тут же.

   - А чертовски холодно. Я думал, только у нас на севере холода, да и здесь не тепло, - промолвил Зарницкий, повёртываясь к огню ещё ближе. - Ну, Щетина, скоро ли ты нам приготовишь чай? - спросил он у денщика.

   - Зараз, ваше благородие! Кипит.

   - Подавай, да рому в чайник влей - вкуснее будет Ты что, юнец, там ворочаешься? - спросил у Николая Зарницкий.

   - Помогаю чай готовить, - ответил тот, повёртывая своё раскрасневшееся от жара лицо к ротмистру.

   - Посмотри, Сергей, сколько жизни и молодости в этом юноше. От него так и пышет силою и здоровьем, а завтра, может, шальная пуля или сабля острая уложат его навеки спать в сырую могилу, - грустно промолвил Пётр Петрович.

   - У тебя, Зарницкий, сегодня какое-то грустное настроение.

   - Может, перед смертью...

   - Полно, Пётр Петрович, зачем на войне думать о смерти. Надо думать о победе.

   - Верно, товарищ, вот люблю! Я и сам не знаю, с чего я кислятничаю. Двум смертям не бывать, а одной не миновать. Вот и чай с ромом несут: сия оживляющая влага и мои мысли оживит. - Зарницкий с жадностью стал пить чай с ромом. - А ты что же не пьёшь? - спросил Пётр Петрович у Николая.

   - Я после успею.

   - Зачем после, бери стакан и присаживайся к нам. Ты мне нравишься, юноша, за твою отвагу и смелость. Тебя ждёт награда: я говорил с генералом - он обещал довести до сведения главнокомандующего про твою храбрость.

   - Как мне вас благодарить, Пётр Петрович!

   - Не за что - ты заслужил награду.

   Вдруг по берегу Дуная пошёл какой-то гул и крики, крики - всё ближе и ближе.

   - Что это значит? - вскочив, проговорил Гарин, смотря вдаль.

   - Не знаю. Верно, главнокомандующий, - ответил Пётр Петрович, тоже поспешно вставая.

   Он не ошибся: князь Кутузов, окружённый свитою, объезжал бивуаки на маленькой сытой лошади. Шагом ехал тучный старик, несмотря на холод, в одном мундире. На простом ремне через плечо висела нагайка. Плешивая голова, с редкими седыми волосами, прикрыта была солдатской фуражкой.

   Зорко посматривал главнокомандующий своим одним глазом на солдат и офицеров, беспрестанно останавливал свою лошадь и с ласковым словом обращался к ним; старческое лицо князя было весело:

   - Здорово, ребятки - солдатики, здорово!

   - Здравия желаем, ваше сиятельство! - гремели ряды солдат.

   - Озябли? Ничего! Завтра погреемся около французов.

   - Рады стараться, ваше сиятельство!

   - Постарайтесь, ребята, постарайтесь для батюшки царя, для родной земли. С нами Бог и правда!

   - Умрём за царя и за родину, ура!

   - Добрый вечер, господа офицеры! Завтра битва. Поддержите имя русское, славное. Помните: на нас смотрит теперь вся Европа и надежды свои возлагает! - подъезжая к кучке офицеров, говорит громко старый вождь.

   - Ура! Рады стараться! Ура!

   И мощный, радостный голос русских воинов далеко несётся по Дунаю и раскатистым эхом замирает над славной большой рекой.

  

  

   Австрийская столица в то время оставалась без всякой защиты, и Наполеону не составило большого труда взять Вену: комендант не сумел вовремя разобрать мост на Дунае. Три французских корпуса, под начальством Мюрата, {Мюрат, Иоахим Наполеон (1771-1815) - маршал Франции, король Неаполитанский. В описываемое время - командир кавалерийского корпуса.} Сульта {Сульт де Дье, Никола-Жан (1769-1851) - маршал Франции, командир пехотного корпуса. После реставрации Бурбонов был военным министром.} и Ланна, {Ланн, Жан (1769-1809) - герцог де Монтебелло. Маршал Франции, командир 5-го пехотного корпуса.} перешли на левый берег Дуная и при Шенграбене, лежавшем на пути в Моравию, отбросили русских. Кутузов послал князя Багратиона с шеститысячным корпусом занять Шенграбен и держаться там до последней крайности. Храбрый русский генерал должен был отражать с шестью тысячами воинов нападение шестидесяти тысяч, под начальством искусных маршалов Наполеона. Багратион с мужеством сражался, принудил их остановиться и дал время Кутузову отступить на дальнее расстояние. Герой Багратион сражался как лев и, окружённый со всех сторон неприятельскими колоннами, штыками очистил себе дорогу. Своим геройством Багратион удивил даже французов, которые считали гибель его неизбежною.

   В Моравии Кутузов расположился в Ольмюце; {Ольмюц (ныне Оломоуц) - город в Моравии в 70 км от Брно.} всей армии под его начальством было восемьдесят тысяч, в том числе пятнадцать тысяч австрийцев; здесь находилась и главная квартира императоров русского и австрийского; тут же стоял и великий князь Константин Павлович с гвардейским корпусом.

   Отъезд в действующую армию молодого и всеми горячо любимого государя произвёл в Петербурге большое беспокойство. Народ русский молился о здравии и благоденствии монарха, все церкви были переполнены молящимися.

   Народ с нетерпением ждал известий из армии. Это дошло до императора; тронутый народною любовью, он обратился к петербургскому главнокомандующему Вязьмитинову с таким рескриптом:

  

   "Со всех сторон доходят до меня известия о неоднократных изъявлениях привязанности ко мне публики петербургской и вообще всех жителей сего любезного мне города. Не могу довольно изобразить, сколь лестно для меня сие чувство! Изъявите от имени моего искреннюю и чувствительную мою признательность. Никогда более не наслаждался я честию быть начальником столь почтенной и отличной нации. Изъявите равномерно всем, что единое моё желание есть заслужить то звание, которое я на себе ношу, и что все мои старания к сему одному предмету обращены".

  

   Наполеон, видя собирающиеся отовсюду войска, числом своим превосходившие французское войско, не решался атаковать русскую армию в крепкой позиции под Ольмюцем. Наполеон хотел вступить в переговоры и послал следующее письмо императору Александру:

  

   "Посылаю моего адъютанта, генерала Савари, {Савари, Анн-Жан-Мари-Рене, герцог де Ровиго (1774-1833) - французский политический деятель. Начинал карьеру как адъютант Наполеона, затем был его агентом по особым поручениям. Начальник тайной полиции в 1802-1804 гг., посол в России в 1807-1808 гг., участник войн против Австрии, Пруссии и Испании, сменил Фуше на посту министра полиции в 1810 г. После Июльской революции 1830 г. - завоеватель Алжира, где прославился крайней жестокостью.} поздравить Ваше Величество с прибытием к армии, выразить всё моё уважение к особе Вашей и желание найти случай доказать Вам, сколь много дорожу я приобретением Вашей дружбы. Удостойте принять посланного с свойственною Вам благосклонностью и верьте, что более, нежели кто другой, желал бы я сделать Вам угодное. Молю Бога, да сохранит Вас под святым покровом Своим".

  

   Наш император ответил Наполеону следующим:

  

   "С признательностью получил я вручённое мне генералом Савари письмо и поспешаю выразить Вам всю мою благодарность. Все мои желания состоят в восстановлении общего мира на основаниях справедливых. Также хочу иметь случай сделать лично для вас приятное. Примите уверение в том, а равно и в моём совершеннейшем уважении".

  

   Государь в письме не называл Наполеона императором. Это лишило Наполеона надежды на примирение, но всё-таки он пытался опять склонить нашего государя к миру: он решился послать в другой раз генерала Савари и просил, чтобы государь назначил личное свидание между авангардами и прекратил на сутки военные действия. Император не согласился на свидание с Наполеоном и послал к нему генерал-адъютанта князя Долгорукова {Долгоруков (Долгорукий) Пётр Петрович, князь (1777-1806). Генерал-адъютант, приближённый Александра I, вёл от его имени ряд важных переговоров с европейскими державами. Считается, что он склонял императора дать сражение при Аустерлице.}. Князь Долгоруков приехал в передовую цепь французской армии; туда же скоро прибыл и Наполеон; увидя князя, он сошёл с лошади и ласково спросил:

   - Вы от императора Александра?

   - Мой государь уполномочил меня вести с вами переговоры, - ответил Долгоруков.

   - Долго ли мы будем драться? - воскликнул Наполеон, идя по дороге с нашим послом.

   - На это слишком трудно ответить.

   - Скажите, генерал, чего от меня хотят? За что воюет со мною император Александр? Что он требует? - спрашивал Наполеон.

   - Мой государь желает мира для Европы.

   - Пусть ваш император распространяет границы России за счёт своих соседей, особенно турок, - тогда все ссоры русских с французами окончатся.

   - Мой император не ищет приобретений для России и не питает вражды против Франции. Государь уважает французов и желает им счастия. Государь вооружился против зависимости Европы, - ответил князь Долгоруков. В разговоре он не называл Наполеона "вашим величеством".

   Наполеон злился и морщился.

   - России надо следовать совсем другой политике, помышляя о своих собственных видах, - резко сказал Наполеон.

   - Император Александр, повторяю вам, желает прочного мира для всех держав, - возразил Долгоруков.

   - Стало быть, мне нет надежды на сближение с императором Александром?

   - До тех пор, пока вы не оставите в покое Европу и не вознаградите покорённые вами государства, до тех пор не может быть и речи о сближении, - твёрдо проговорил князь.

   - Итак, будем драться! - громко сказал Наполеон и пошёл к лошади.

   Долгоруков, не говоря больше ни слова, тоже сел на лошадь и, не поклонившись Наполеону, быстро поехал с ответом к государю.

   Наполеон смотрел вслед удаляющемуся послу и громко выразился:

   - Странные люди! Хотят, чтобы я отдал им без выстрела все наши завоевания и отступил за Рейн, а они не в силах отнять у меня Вены.

   Наполеон собрал все свои силы в окрестностях Брюна. Он с нетерпением ждал решительной битвы, хотя положение его было не совсем хорошее: в тыл французскому войску грозил король прусский Фридрих-Вильгельм. Король оскорбился нарушением нейтралитета и спешил собрать войско. Император Александр лично был в Берлине и склонил Вильгельма вступить в союз. В Потсдаме русский император и король прусский, при свете факелов, окружённые свитою, спустились под надгробные своды дворца и на могиле Фридриха Великого поклялись друг другу в вечной дружбе. С другой стороны экс-герцог Карл, {Карл-Людвиг-Иоанн (1771-1847) - австрийский эрцгерцог. Фельдмаршал, с 1805 г - военный министр, возглавлял австрийскую армию в Италии.} поразив французского генерала Массену {Массена, Андрэ (1758-1817) - маршал Франции, противостоял войскам Суворова и австрийцам в Италии. В 1805 г. командовал правым крылом главной армии Наполеона.} в северной Италии, спешил с многочисленною армиею к пределам Венгрии, где готовилось поголовное ополчение. От берегов Вислы шла третья русская армия. Наполеон хотел решительной битвы, а союзники медлили - они выжидали прусской и третьей русской армий. Но австрийский генерал Вейротер {Вейротер (Бейнротер), Франц (1755-1806) - генерал-майор австрийской армии. Генерал-квартирмейстер союзных войск в 1805 г.} торопился дать сражение; он уверял главнокомандующего и обоих императоров, что при Брюне у Наполеона мало войска, что разбить его легко и что победа союзного войска почти обеспечена. Генерал Вейротер жестоко ошибся: у Наполеона армии было не меньше союзной. На военном совете положили напасть на французскую армию в занятой ими позиции. Главнокомандующий Кутузов двинулся вперёд и расположил свою армию в боевой порядок в виду неприятеля при Аустерлице.

   Накануне сражения Наполеон целый день осматривал позиции, а вечером расположил свою главную квартиру в тылу центра своей армии. В этой местности не было ни одного строения, кроме полуразвалившейся риги; туда поставили большой стол, заваленный планами и картами; здесь на время остановился Наполеон. Было девятнадцатое ноября; мороз сковал землю, хотя снегу совсем не было; рядом с ригою расположили большой костёр. Наполеон задумчиво стоял и грелся у костра, потирая красные от холода руки; какая-то особая сосредоточенность виднелась на его суровом лице. Тут же стояли маршалы и свита, молча окружив своего императора.

   - Завтра всё должно решиться, - задумчиво проговорил как бы сам с собою Наполеон.

   - Завтра вас ждёт, ваше величество, славная победа! - нерешительно ответил кто-то из маршалов императору.

   - Вы думаете? - круто повернувшись к нему, спросил Наполеон.

   - Так думает вся ваша славная победоносная армия.

   - Посмотрим. А теперь, господа, я хочу объехать наши бивуаки.

   Луны не было совсем; ночь тёмная, холодная. Наполеон, окружённый свитою и маршалами, шагом объезжал свою многочисленную армию. Конные егеря, состоявшие при Наполеоне, ехали впереди и факелами освещали путь. Французы восторженными криками приветствовали своего императора и с горящими головнями бежали за ним.

   Наполеон накануне Аустерлицкого сражения издал следующий приказ:

  

   "Солдаты! Русская армия выходит против вас, чтоб отомстить за австрийскую ульмскую армию. Это те же батальоны, которые вы разбили при Галлабруне {Галлабрунн - город в 70 км от Вены, рядом с которым, у деревни Шенграбен, 4/16 ноября 1805 г. арьергард Багратиона сдержал корпус Мюрата.} и которые вы с тех пор преследовали постоянно до этого места. Позиции, которые мы занимаем, выгодны, и пока русские будут идти, чтобы обойти меня справа, они выставят мне фланг. Солдаты! Я сам буду руководить вашими батальонами. Я буду держаться далеко от огня, если вы, с вашею обычною храбростью, внесёте в ряды неприятельские беспорядок и смятение; но если победа хоть одну минуту будет сомнительна, вы увидите вашего императора, подвергающегося первым ударам неприятеля, потому что не может быть колебания в победе, особенно в тот день, в который идёт речь о чести французской пехоты, которая так необходима для чести, своей нации. Под предлогом увода раненых не расстраивать ряды. Каждый да будет вполне проникнут мыслью, что надо победить этих наёмников Англии, воодушевлённых такой ненавистью против нашей нации. Эта победа окончит наш поход, и мы можем возвратиться на зимние квартиры, где подойдут к нам новые войска, которые формируются во Франции, и тогда мир, который я захочу, будет достоин моего народа, вас и меня".

  

   Сколько хвастовства и самоуверенности в приказах Наполеона! Он даже не переставал хвастать и тогда, когда его "образцовая" армия в 1812 году гибла от храбрости русских, от холода и голода.

  

  

   Утро двадцатого ноября было как-то особенно холодное и пасмурное, небо заволоклось серыми тучами; на бивуаках русской армии горели ещё костры; солдаты очень исправно жгли разные ненужные вещи. В бараке, сколоченном из тёсу, за столом сидели ротмистр Зарницкий, князь Гарин и Николай. Они поспешно пили чай.

   - Надо подкрепиться, дело будет жаркое, - проговорил Пётр Петрович, отрезая себе толстый кусок солонины. - А ты что, юноша, уткнувши нос сидишь? - обратился он к Николаю. - Что не закусываешь?

   - Рано - не хочется.

   - Уж не влюбился ли ты в какую-нибудь Гретхен?

   - Что вы, Пётр Петрович! - вспыхнул молодой человек.

   - Чего доброго!

   - До того ли теперь, Пётр Петрович! Смерть на носу.

   - Сколько раз говорил я тебе, что на войне не надо думать о смерти. Или трусишь?

   - Что вы, Пётр Петрович, помилуйте!

   - То-то, брат! Терпеть не могу трусов и неженок!

   - А знаешь, Зарницкий, - тактика австрийского генерала Вейротера мне не нравится. Боюсь я, не ошибся бы он в расчётах, - сказал князь Гарин.

   - Я, брат, сам ненавижу немецких тактиков, а вся наша армия поставлена будет по диспозиции Вейротера в боевом порядке - так решено на военном совете.

   - А наш старик, главнокомандующий? - спросил князь.

   - У него даже и не спрашивали мнения, - ответил ротмистр.

   - Хорошего ждать нечего.

   Зарницкий и Гарин вышли из барака. Рассветало; костры догорали и дымились; солдаты тоже подкреплялись перед сражением; они жевали сухие, как камень, сухари и запивали их водой. Австрийские офицеры сновали между русскими солдатами. Вот раздались громкие голоса командиров:

   - Стройся!

   Офицеры стали поспешно обходить свои ряды. Солдаты суетились, прятали свои трубочки за голенища, подправляли мундиры, как будто шли на смотр, брали ружья и становились во фронт. Полковые командиры и адъютанты садились на лошадей.

   - Выступайте.

   Солдаты стали усердно креститься и шли, не видя, куда идут: дым от костров и туман застилал свет. Туман в тот день был так силён, что в десяти шагах ничего не было видно. Стройно шли русские колонны; солдаты были веселы, они шли на смертный бой, как на весёлый пир. Вследствие тумана произошла путаница. Вожатые сбились с дороги и не знали, куда вести армию.

   Русские полки стали на флангах под командою князя Багратиона и Буксгевдена; {Буксгевден Фёдор Фёдорович (1750-1811) - граф, генерал от инфантерии, командующий Волынской армией. При Аустерлице командовал войсками левого крыла русско-австрийских войск.} в центре стала австрийская армия и часть русской под командою генерала Коловрата. {Коловрат, Иоганн Карл (1748-1816) - герцог Краковский, генерал-лейтенант, позже фельдмаршал австрийской армии.} При войске находился император Александр, австрийский император Франц {Франц (Франциск I), Иосиф Карл (1768-1835) - с 1792 г. австрийский император, до 1806 г. также последний император так называемой Священной Римской империи германской нации.} и главнокомандующий. По плану Вейротера, генерал Буксгевден должен был обойти неприятеля левым флангом и тем же решить сражение.

   Но в этом расположении войска сделана ошибка: армию растянули на большое пространство, фланги потеряли взаимную связь, центр ослабел. Армия была вытянута на три линии: спереди кавалерия, сзади артиллерия, далее пехота.

   Император Александр, в конногвардейском мундире, в треугольной шляпе, объезжал армию вместе с австрийским императором и с великим князем Константином Павловичем. На приятном лице государя видна была задумчивость и сосредоточенность; он обратился с милостивым словом к офицерам и солдатам; громкое, нескончаемое "ура" было ему ответом.

   Государь в сопровождении генерала Сухтелена, {Сухтелен фон, Пётр Корнилович (1751-1836) - граф, инженер-генерал, член Военного совета при Александре I.} Аракчеева и других генералов подъехал к Кутузову и спросил:

   - Михайло Илларионович, почему вы не идёте вперёд и не начинаете сражения?

   - Я поджидаю, государь, чтобы все колонны собрались, - ответил главнокомандующий.

   - Ведь мы не на Царицынском лугу - это там не начинают парада, пока не придут все полки, - с ноткой неудовольствия возразил император.

   - Государь, потому я и не начинаю, что мы не на Царицынском лугу, - ответил Кутузов. - Но если ваше величество приказываете, я начну! - добавил главнокомандующий и отдал приказание к битве. Было девять часов утра; туман отчасти рассеялся, огневое солнце выплыло из-за облаков и ослепляющим блеском осветило поля, по которым нескончаемою вереницею тянулись войска.

   Началось жестокое и кровопролитное Аустерлицкое сражение. Наполеон со всею силою ударил на центр нашего войска, находившегося под командою генерала Коловрата, смял его и овладел всеми выгодными пунктами позиции, разрезав союзную армию надвое, и стремительно напал на оба фланга. Корпуса Даву, Бернадота {Бернадот, Жан-Батист-Жюль (1763-1844) - маршал Франции, с 1810 г. наследный принц, а затем и король Швеции и Норвегии (под именем Карла XIV Иоанна). В описываемое время - командующий 1-м пехотным корпусом французов.} и Сульта жестоко теснили наше войско. Русские, несмотря на значительный урон, стояли твёрдо и храбро отражали неприятеля, не уступали ни шагу, но, лишённые центра и разделённые на две армии так, что одна часть русских солдат не могла помочь другой, не могли выдержать страшного нападения и смешались.

   Цесаревич Константин Павлович, командуя императорскою гвардиею, хотел остановить напор французских войск, но тщетно.

   Император Александр сам вводил полки в битву, подвергая опасности свою драгоценную жизнь; под дождём пуль и картечей он скакал от одного полка к другому, воодушевляя солдат своим присутствием. Но сражение было проиграно, союзная армия расстроилась и в большом беспорядке отступила к пределам Венгрии, оставив под Аустерлицем десять тысяч убитыми и столько же ранеными; много, кроме того, попало в плен. Многие из русских бросились в болота, которые прилегали к прудам, но французская пехота преследовала их. Солдаты стали переходить по льду замёрзших прудов, но лёд был тонок, обломился, и многие утонули. Наконец, много русских погибло на озере Сочанском; {Сочанское озеро (или пруд) находилось немного западнее Аустерлица, у местечка Сотчау.} лёд на этом озере был довольно толст, и тысяч пять солдат уже достигли середины озера, когда Наполеон отдал бесчеловечный приказ - стрелять ядрами в лёд... Разумеется, лёд раскололся, раздался страшный треск и стоны, солдаты, лошади, повозки и пушки - всё погрузилось в пучину. Этот поступок чёрным пятном падает на память о Наполеоне. Нелегка была и французам победа; множество убитых и раненых оставили они под Аустерлицем.

   Отдав приказание преследовать русских по всем направлениям, счастливый и довольный император французов отправился на свою главную квартиру, расположенную на Ольмюцкой дороге.

   На другой день после битвы Наполеон верхом объезжал позиции, где происходило сражение; за ним следовали маршалы и свита. Картина, представившаяся их глазам, была ужасна. Обширное поле, залитое кровью, множество истерзанных, изувеченных воинов валялись повсюду; некоторые из них ещё были живы и, истекая кровью, мучились в предсмертных судорогах; их душераздирающие стоны могли тронуть самую чёрствую натуру - но гордый, тщеславный Наполеон оставался хладнокровным зрителем этой потрясающей картины. Ни один мускул на его сухом, бледном лице не дрогнул.

   - А славное было дело! - заговорил Бонапарт, останавливая свою лошадь.

   - Эта славная победа под Аустерлицем вплетёт в ваш венок неувядаемые лавры, ваше величество! - почтительно заметил Даву.

   - Но я ею много обязан вам, любезный Даву! Кроме того, маршалы Сульт и Бернадот были тоже молодцами в этом сражении. Вас, господа, ждёт от меня щедрая награда.

   - Ваше величество, я обязан жертвовать своей жизнью на благо Франции, не думая при этом о награде.

   - Да, господа, могу похвастаться победой! Аустерлицкое солнце я буду долго помнить. И наши враги, надеюсь, не позабудут, как сражаются французы, - это им хороший урок.

   Наполеон поскакал к берегам озера Сочанского, которое погребло в своих холодных объятиях не одну тысячу несчастных русских солдат. Наполеон остановил своё внимание на следующем: в нескольких шагах от плотины он заметил большую и крепкую льдину, на которой лежал русский молодой унтер-офицер в гвардейском мундире с Георгиевским крестом на груди; из правого его плеча струилась кровь. Очевидно, он был ранен и не мог ничего предпринять для своего спасения; гибель солдатика была неизбежна, он мог каждую минуту упасть со льдины или сама льдина могла наскочить на какое-либо препятствие и разбиться вдребезги ... Бедняга, увидев Наполеона и его блестящую свиту, приподнялся на льдине и крикнул, насколько позволяли ему ослабевшие силы:

   - Спасите!

   - Что он кричит? - спросил Наполеон. Между свитскими генералами был один, хорошо знавший русский язык.

   - Он просит помощи, ваше величество, - перевёл генерал.

   - Так надо его спасти! - громко сказал Наполеон.

   Несколько человек французских солдат и два штабных офицера бросились исполнять приказание императора. Найдя на берегу два толстых бревна, они столкнули их в воду и, усевшись на них верхом, думали добраться до льдины, подталкивая брёвна движением ног; но едва они отплыли на сажень от берега, как все они потеряли равновесие и полетели в воду. Спасители чуть сами не утонули, и только благодаря близости берега они вышли из воды. Наполеон нахмурился. Неудача, как всегда, действовала на него самым удручающим образом. Чтобы разогнать это скверное впечатление, два штабных офицера, несмотря на страшный холод, решились раздеться донага и бросились в воду спасать утопающего русского. Достичь его было, однако, нелегко. Лёд покрывавший озеро, был во многих местах пробит ядрами и картечью; кое-где озеро покрылось новым тонким слоем льда, и смелым пловцам приходилось его разбивать собственными усилиями; лёд до крови царапал им грудь и руки. Офицеры совершенно выбились из сил, наконец они достигли льдины, на которой стонал русский. Осторожно стали они подталкивать её к берегу. Кто-то догадался бросить им с берега верёвки, они обвязали солдатика и таким образом дотащились до берега. Русский солдат был спасён. Офицеры дрожали от холода; их подвели к горящему костру, обтёрли и одели в сухое платье. Наполеон лёгким кивком головы поблагодарил самоотверженных смельчаков и обратил своё внимание на спасённого русского, которому успели уже перевязать раненное плечо, дали несколько глотков рому и одели.

   - Вы русский? - спросил у него Наполеон через переводчика.

   - Русский, - тихо ответил Николай Цыганов (это был он).

   Во время несчастия на озере Николай каким-то чудом не погиб и спасся на льдине, на которой он провёл длинную, мучительную ночь.

   - За что вы получили крест? - опять спросил у него император.

   - За дело при Кремсе, {Креме - город на Дунае несколько выше Вены, около которого 30 октября 1805 г. Кутузов разбил корпус маршала Мортье.} - чуть слышно ответил Николай, которого сильно била лихорадка.

   - О, да, в этом сражении Кутузов отличился, но я отомстил ему при Аустерлице. Он слаб, отправьте его на перевязочный пункт и постарайтесь, чтобы этот храбрец выздоровел, - обратился Наполеон к своим приближённым. - Когда вы оправитесь и выздоровеете, надеюсь вас увидеть в рядах моей армии, - сказал Николаю на прощанье Наполеон.

   - Я русский, ваше величество, и не изменю присяге, хотя я и обязан вам спасением моей жизни. Лучше отнимите у меня жизнь и прикажите снова бросить в озеро, но не требуйте от меня невозможного, - смело ответил Николай.

   - Мне нравится его смелый ответ. Русские славная и храбрая нация, господа! - весело сказал Наполеон и поскакал от озера.

   Николая повели на перевязочный пункт. Там, исполняя приказание Наполеона, употребили все усилия, чтобы русский храбрец поскорее оправился от своей раны.

  

  

   Сражение под Аустерлицем давно окончилось. На обширном поле, где несколько часов назад царила смерть, было почти тихо и безмолвно. Наступила ночь, и все ужасы битвы исчезли в темноте. Только осенний ветер завывал на разные лады над ранеными и убитыми, распростёртыми на земле; изредка кое-где раздавались стоны. Раненых предоставили их горькой судьбе; некому было подобрать их и оказать хоть малейшую помощь. Прошла ужасная ночь, стих бушующий ветер, рассеялся туман, и бледное солнце тускло осветило обширное поле. О, какое ужасное зрелище! Целые груды убитых, сколько раненых, с душераздирающими стонами силящихся приподняться. Бедные, несчастные, они завидуют убитым: те спят вечным, покойным сном, а они - брошенные, забытые, истекают кровью в предсмертных муках.

   Вот из среды раненых с трудом поднимается молодой офицер в гвардейском мундире, с измученным, бледным лицом: в нём трудно было узнать князя Гарина. Молодой офицер геройски сражался и, раненный в плечо, упал без чувств вместе с убитой лошадью. От большой потери крови он был целую ночь почти без сознания, и только с восходом солнца пробудилась в нём жизнь. Князь силился освободиться из-под трупа лошади, которая всей своей тяжестью придавила ему ногу; с большим трудом ему удалось высвободить ногу из стремени, и, придерживаясь здоровой рукою, он немножко приподнялся. Из правого плеча опять стала сочиться кровь; князь не обращал на это внимания и рад был тому, что сумел хоть подняться. Несколько минут Гарин не мог отвести глаз от ужасной панорамы, раскинувшейся вокруг него. Голод и жажда мучили его ещё больше, чем рана. Мысли, одна мрачнее другой, быстро сменялись в голове несчастного офицера.

   "Мне надо скорее уйти отсюда, - прошептали наконец его бледные губы. - Нужно спасаться, пока есть хоть сколько-нибудь силы, иначе я умру здесь голодной смертью. Боже! Подай мне силы, спаси меня!"

   Князь горячо молился, подняв свои глаза к небу. Осторожно ступая, покачиваясь во все стороны, он побрёл вперёд между рядами убитых и раненых, встречая на пути таких же несчастных, как и он, но ещё более обессиленных от потери крови. Видеть их умоляющие взоры, слышать их просьбы о помощи было невыносимо, - но чем мог им помочь Гарин, сам едва державшийс