Дмитриев Дмитрий Савватиевич - Два императора

друг на друга вопрошающие взгляды, подали друг другу руки и вошли в павильон, двери за ними плотно затворились.

   Теперь умолкли радостные крики и громкая музыка. Армия и народ стали с напряжением дожидаться выхода из павильона императоров.

   Войдя в роскошный павильон, Наполеон и Александр несколько минут молчали; наконец Наполеон заговорил первый.

   - Зачем мы сражаемся, ваше величество? - спросил император французов, протягивая руку Александру.

   - Это правда! - тихо ответил государь. - Да, да, зачем мы сражаемся? Если в этом виновата Англия, то здесь препятствия скоро могут быть устранены.

   - О, если так, то всё может устроиться, и мир между мною и вами решён! - быстро проговорил Наполеон. - Одна только Англия препятствовала нашему миру. И вы, ваше величество, ей доверяли. Это государство соблюдает только свои выгоды.

   - Да, я ошибся в Англии.

   - Ваше великодушие и благородство союзники употребили во зло! Они хорошо знали, ваше величество, что стоит вам, молодому герою, показать ратное поле - и вы обнажите меч. Ах, ваше величество, зачем мне не суждено сражаться вместе с вами, быть вашим союзником? О, тогда бы мы покорили весь мир! И победные лавры украшали бы вас. Кто были ваши союзники? Король без земли и без солдат. Вы думали, что союз с Пруссией и Англией будет полезен для России. И кому вы помогали? Немцам и торгашам англичанам? А вы призваны Богом для славного дела! У вас такая храбрая армия. Откровенно скажу вам, ваше величество, я и мои маршалы удивляемся храбрости ваших солдат... Они сражались геройски.

   - Я ценю похвалу вашего величества! - проговорил Александр.

   - Я нисколько не преувеличиваю: ваши солдаты делали чудеса храбрости. И если вы, ваше величество, соединитесь со мною, то вас ждёт счастие и слава!

   - Я и то счастлив, народ меня любит - и этим я горжусь! - проговорил Александр.

   Наполеон повёл государя к круглому столу, который стоял посреди павильона; стол был завален разными картами, планами и бумагами.

   - Ваше величество, обратите внимание на карту Европы, - проговорил Наполеон, показывая на большую генеральную карту. - Поглядите на это собрание государств и земель, разбросанных между Россией и Францией. Почему бы нам не владеть теми маленькими государствами? Если Россия будет союзницей Франции, то мы придадим Европе другой вид. На востоке и на западе будут два императора. И мы с вами, ваше величество, будем давать законы всему миру...

   Говоря это, Наполеон увлёкся, и дотоле сухое, холодное его лицо теперь блистало каким-то особым вдохновением, его выразительные глаза сверкали огнём. Государь с удивлением смотрел на этого гениального человека.

   - Я не стремлюсь к завоеваниям, мои владения и так, по милости Божией, слишком обширны, - возразил государь.

   Наполеон закусил губы и замолчал на несколько секунд.

   - Я должен сообщить вашему величеству, - опять заговорил он, - сегодня я получил верные сведения из Турции: мой союзник султан Селим пал от руки убийцы.

   - Да, и я это слышал...

   - Со смертию султана мои обязательства с Портой прекратились. И я думаю, теперь надо покончить с этим полуазиатским государством, прежде чем Турция своим падением увеличит могущество Англии, - говорил французский император. - Мне Турция не нужна, она слишком далеко отстоит от моих владений. А вы, ваше величество, близкий сосед её. Присоединяя Турцию к своим владениям, вы выполните заветную мечту императора Петра Первого и Екатерины Второй. И опять на величественном храме святой Софии водрузится крест. Но об этом мы будем говорить после. Теперь же, ваше величество, я прошу вас сделать Тильзит вашей резиденцией. Мы будем жить с вами близко. Тильзит будет объявлен нейтральным.

   - Я согласен и хоть сегодня же переселюсь в Тильзит. Но я также прошу вас, ваше величество, предложите гостеприимство и несчастному королю Фридриху-Вильгельму. Он мой союзник, и я поклялся быть с ним в вечной дружбе, - проговорил государь.

   - Поклялись при гробе Фридриха Великого? - с улыбкою спросил Наполеон.

   - Прусский король находится в моей главной квартире и ждёт решения своей участи. И я должен, ваше величество, обезопасить и короля, и его корону.

   Наполеон нахмурился.

   - Его земля принадлежит мне, а корону ему, пожалуй, я оставлю. Пусть он живёт в Мемеле, - проговорил Наполеон. - Впрочем, для вашего величества я готов примириться с моим злейшим врагом, - добавил он.

   - Об этом я вас прошу.

   - А я для вас, ваше величество, готов на всякую жертву! Я хотел совсем уничтожить Пруссию и оставлю её только потому, что вы этого желаете. А для вас, повторяю, я готов на всё...

   Государь крепко пожал руку Наполеона; по своему великодушию и доброте он верил ему.

   - Для переговоров завтра я приеду к вам с Фридрихом-Вильгельмом, - проговорил Александр.

   - Я с нетерпением буду ждать свидания с вашим величеством.

   - Свидания и с королём прусским? - заметил добродушно государь.

   - Вы желаете - и я повинуюсь.

   Беседа императоров продолжалась почти два часа, и когда оба монарха вышли из павильона, снова раздалась громкая музыка и оглушительные, радостные крики солдат и народа.

   Тут император Наполеон представил императору Александру своих приближённых и свиту; наш государь, в свою очередь, представил Наполеону главнокомандующего и свиту.

   - А, здравствуйте, мой злой соперник! Рад вас видеть! Надеюсь, теперь мы не будем, генерал, с вами враждовать? - ласково проговорил Беннигсену Наполеон.

   - Ваше величество!.. - растерялся Беннигсен.

   - Я всегда удивлялся вашему благоразумию, но, повторяю, вы, генерал, были очень злы под Эйлау.

   Своим живым, ласковым обращением Наполеон расположил к себе императора Александра и приобрёл его доверие.

   Во всё время пребывания императоров в павильоне злополучный король прусский стоял на берегу Немана, грустный, печальный; с ним находился князь Волконский. Фридрих-Вильгельм в роковой час, когда решался жребий его монархии, устремлял взоры и слух на плот, как будто желая вслушаться в разговоры обоих императоров. Один раз он даже поехал с берега в реку и остановился, когда вода была по пояс его лошади.

   Простившись с Наполеоном, государь поспешил к Фридриху-Вильгельму и, посматривая на его бледное, встревоженное лицо, сказал ему:

   - Что с вами? Успокойтесь. Наполеон почти уже согласился на мои условия.

   - Ваше величество, я переживал страшные минуты, когда вы находились с Наполеоном в павильоне. Я страдал ужасно! - со слезами на глазах ответил прусский король.

   - Больше страдать вы не будете, ваше величество! Завтра вы и я снова сюда приедем для окончательного договора с Наполеоном.

   - Ваше величество, я многим обязан вашему великодушию, вашей дружбе. Что бы было с бедной Пруссией, если бы не вы, благороднейший и великодушнейший государь? - крепко пожимая руку Александра, проговорил король.

   - Я всё готов сделать для вас и для Пруссии!

   Император Александр, в сопровождении Фридриха-Вильгельма, цесаревича Константина Павловича и свиты, отправился в свою главную квартиру.

   Второе свидание государя с Наполеоном происходило тоже на Немане; тут находился и король прусский. Повинуясь судьбе, король предстал перед победителем, не забывая своего высокого сана.

   Наполеон предложил императору Александру объявить Тильзит нейтральным и просил переехать туда для ведения переговоров о мире; предложение было принято, Тильзит разделили на две равные части; одну заняли русские, другую - французы. Комендантом русской части государь назначил полковника Козловского, а французской Наполеон назначил Бальи.

   Пятнадцатого июня император Александр прибыл в Тильзит и радушно был встречен Наполеоном на берегах Немана; вместе с государем прибыл цесаревич Константин Павлович, министры, приближённые особы государя и свита.

   Первое время Наполеон не соглашался на жительство в Тильзите Фридриха-Вильгельма; наконец согласился, по желанию нашего государя, который всячески старался облегчить участь своего друга.

   Оба императора жили вблизи друг друга. Каждое утро обер-гофмаршалы, граф Толстой и Дюрок, приходили осведомляться: первый - о здоровье Наполеона, второй - о здоровье нашего государя. В пятом часу Александр и Наполеон ездили прогуливаться или на смотры и ученья французских войск, расположенных близ Тильзита в красивых лагерях. По окончании смотров и прогулок государь постоянно обедал у Наполеона. На эти обеды иногда приглашали прусского короля и цесаревича Константина Павловича. За обедом императоры вели оживлённый разговор, но Фридрих-Вильгельм мало вмешивался в их разговор; у короля было великое горе: ни обеды, ни прогулки, ни смотры не радовали его. Он видел, что страшная гроза, которая долго висела над Пруссией, скоро разразится и всё разрушит. Наполеон хотел отомстить Пруссии, оставить несчастному королю одну только корону, а землю его отдать кому-нибудь из своих приближённых друзей. Фридрих-Вильгельм, испуганный этим планом Наполеона, искал помощи у императора Александра.

   Наполеон часов в девять вечера приходил к нашему государю пешком без всякой свиты, совершенно один, в своей исторической шляпе и в сером простом сюртуке; два монарха оставались вдвоём далеко за полночь: они совещались о мире; о том же, между прочим, вели переговоры князья Куракин и Лобанов, а со стороны Франции - Талейран. Но сановники эти были только исполнителями решений, определяемых Александром и Наполеоном в вечерних беседах.

   Двадцать пятого июня 1807 года Тильзитский мир был подписан, а двадцать седьмого - ратифицирован. Главные статьи договора состояли из следующего: 1) Из польских областей, принадлежащих Пруссии, составлено Варшавское герцогство, отданное в полную собственность саксонского короля. 2) Для постановления сколь можно естественных границ между Россиею и Варшавским герцогством присоединена к России область Белостокская. 3) Данциг объявлен вольным городом, под покровительством королей прусского и саксонского. 4) Герцогам Кобургскому, Ольденбургскому и Мекленбург-Шверинскому возвращены владения их с тем, что гавани двух последних герцогов будут заняты французскими гарнизонами до примирения Англии с Францией. 5) Император Александр принимал на себя посредничество в примирении Англии с Наполеоном, на условии, что оно будет принято Англией в продолжение месяца, считая cpoк со дня размена ратификаций Тильзитского мира. 6) Император Александр признавал братьев Наполеона королями: Иосифа - неаполитанским, Людовика - голландским и Иеронима - вестфальским; равномерно признавал он Рейнский союз, титулы членов, которые присоединятся к союзу. 7) Император Александр уступал голландскому королю в полную собственность и обладание Иеверское княжество в Ост-Фризе. 8) Наполеон принимал на себя посредничество в примирении России с Портою; русским войскам не занимать сих областей до окончательного мира между Россией и Портою. 9) Император Александр и Наполеон взаимно ручались за целость владений своих. 10) Церемониал дворов с. - петербургского и тюильрийского, как между ними, так и в рассуждении послов, министров и посланников, которых они один у другого аккредитуют, установлен на правилах совершенного равенства.

   Подлинные акты Тильзитского договора тем замечательны, что на них сделано три собственноручных изменения императором Александром и Наполеоном. Кроме того, императоры Александр и Наполеон заключили между собою тайный союзный договор, обязывающий обоих императоров "воевать заодно на море и на суше во всех войнах, которые Россия или Франция будут вести против какой-либо европейской державы".

   Когда договоры были утверждены, императоры Александр - в ленте Почётного легиона, Наполеон - в Андреевской, верхами, окружённые блестящей свитой, поехали по улицам Тильзита, по которым расставлены были батальоны гвардии.

   - Ваше величество, позвольте мне орден Почётного легиона надеть на храбрейшего из ваших солдат, на того, который в теперешнюю войну сражался храбрее других, - проговорил Наполеон нашему государю, останавливаясь против гвардейцев Преображенского полка.

   - Прежде, ваше величество, дозвольте мне о том посоветоваться с командиром полка, - ответил ему государь.

   Александр подозвал к себе Козловского и спросил:

   - Кто храбрее всех у вас в батальоне?

   - Ваше величество, все солдаты одинаково храбры!

   - Знаю, но надо одного, на которого Наполеон хочет возложить орден.

   Тогда полковник Козловский вызвал первого по ранжиру солдата Лазарева.

   Наполеон снял с себя орден Почётного легиона и надел его на Лазарева, приказав ему каждогодно давать пенсию в тысячу двести франков.

   Наш государь послал крест святого Георгия храбрейшему из французских солдат.

   В тот же день, по приказанию Наполеона, батальон его гвардейцев давал обед батальону Преображенского полка. Сервировка была почти вся серебряная, и подле каждого нашего гвардейца сидел гвардеец Наполеона, радушно угощая русского. Наши молодцы-преображенцы ни слова не понимали по-французски и тихонько посмеивались, когда французы принимались заговаривать с ними на своём природном языке.

   Спустя два дня после заключения мира с Наполеоном состоялся также мир с королём прусским.

   Главные статьи договора заключались в следующем: Пруссия лишилась более четырёх миллионов жителей, платила Наполеону с лишком пятьсот миллионов франков контрибуции, до взноса коих предоставляла французским гарнизонам занимать Кюстрин, Штеттин и Глогау, и обязывалась не содержать более сорока тысяч войска.

   Тяжкий мир для Пруссии, однако, сохранил её существование, дарованное ей Наполеоном только по настоянию императора Александра.

   В четвёртой статье Тильзитского договора по этому поводу сказано следующее:

   "Император Наполеон из уважения к императору Всероссийскому и во изъявление искреннего своего желания соединить обе нации узами доверенности и непоколебимой дружбой соглашается возвратить королю прусскому, союзнику его величества императора Всероссийского, все те завоёванные страны, города и земли, кои ниже сего означены".

   Итак, Пруссия спасена только благодаря Александру Благословенному, который "не допустил в Тильзите уничтожения Пруссии". {Михайловский-Данилевский А. И. Описание похода во Францию в 1814 году. СПб., 1836.}

   Что бы было в то время с несчастной Пруссией, если бы за неё не вступился император Александр?

   Исключительно ему одному обязана Пруссия своею независимостью, хоть условия мира и тяжелы были; но всё-таки прусское королевство оставлено, Наполеону не пришлось окончательно его уничтожить.

  

  

   Мир объявлен, и наше войско стало быстро готовиться к выступлению на родину.

   Пётр Петрович, произведённый в полковники, тоже готовился ехать в Петербург. За несколько дней до выступления он был чем-то взволнован. Быстрыми шагами расхаживал он по своей комнате, останавливался, поправлял мундир и опять принимался маршировать.

   - Эй, Щетина! - громко крикнул Пётр Петрович.

   - Тут, ваше высокородие! - откликнулся денщик, входя в комнату.

   Но Зарницкий забыл, зачем звал денщика, и не обратил на него внимания.

   - Ты что здесь торчишь? - крикнул он на Щетину.

   - Вы звали, ваше высокородие!

   - Врёшь, старый чурбан!

   - Звать изволили, ваше высокородие!

   - Врёшь, говорят тебе! Зачем ты мне? Зачем? - наступал на денщика Пётр Петрович.

   - Не могу знать, ваше высокородие! - тараща глаза на полковника, робко ответил Щетина.

   - Ну, вон пошёл!

   - Слушаю, ваше высокородие!

   "Надо объясниться, думать нечего! Была не была, объяснюсь... Ведь какой характер: смерти не боюсь - на носу висла - и не боялся; а с женщиной объясниться робею. Фу, глупо! Жаль, Гарина нет; с ним бы посоветовался!.."

   Едва мир был объявлен, как князь Сергий Владимирович Гарин поспешил взять продолжительный отпуск и поехал в Австрию на ферму Карла Гофмана.

   - Ваше высокородие! Их благородие пришли, - поспешно доложить полковнику денщик.

   - Надежда Андреевна? - обрадовался тот.

   - Она самая, дожидается.

   - Проси, скорей проси! - засуетился Пётр Петрович.

   - Слушаю!

   - Можно войти, господин полковник? - проговорила Дурова, останавливаясь в дверях.

   - Что это за официальный тон? Входите, рад, душевно рад.

   - Я пришла с вами проститься, Пётр Петрович: я завтра еду.

   - Слышал-с... Едете? Куда?

   - Поеду к отцу погостить, а потом в Мариупольский полк.

   - Вы окончательно решили ехать?

   - Еду. Как же иначе, Пётр Петрович? По воле государя я получила назначение в другой полк.

   - Знаю-с.

   - Я упросила главнокомандующего дать мне разрешение остаться в вашем полку, Пётр Петрович, до окончания войны. Война окончена, и я принуждена ехать.

   - Положим, вы... вы можете остаться...

   - Как это? - с удивлением спросила Дурова.

   - Остаться вы можете...

   - Не могу, Пётр Петрович!

   - А я говорю, можете. Не спорьте!

   - Не понимаю.

   - Скажу - поймёте.

   - Сделайте одолжение!

   - Извольте-с... Выходите за меня замуж, - как-то вдруг проговорил Пётр Петрович, красный как рак; он сам испугался своих слов и быстро отошёл в сторону от Дуровой.

   Надежду Андреевну эти слова поразили. Она никак не ожидала их и первое время сама так растерялась, что не знала, что отвечать.

   - Вы молчите-с? Не отвечаете? - искоса посматривая на Дурову, тихо сказал полковник.

   - Позвольте, дайте оправиться, я так удивлена!

   - Удивлены-с?

   - Не только удивлена, поражена...

   - Стало быть, я вам не пара, стар...

   - Не то, совсем не то! Вы забыли, мой дорогой, у меня есть муж.

   - Ах, чёрт возьми, про это я и забыл!

   - Положим, с мужем я не живу и жить с ним никогда не буду!.. По приезде домой я стану хлопотать о разводе.

   - Ну, вот и отлично-с! - обрадовался полковник.

   - Но я должна вам откровенно сказать, замуж я ни за кого не пойду... Вы знаете, дорогой мой, как я вас глубоко и искренно уважаю. Быть вашей женой составит большое счастие всякой. Вы честный, благородный. Вы герой! Вам преданным вечным другом я с радостью буду, но не женой! - проговорила девица-кавалерист, крепко пожимая руку Петра Петровича.

   - Благородный отказ! Дружбу предлагает...

   - И надеюсь ей пользоваться, Пётр Петрович!

   - Так-с!

   - Мы расстанемся друзьями?

   - Конечно-с, конечно.

   - Я поеду завтра и приду ещё с вами проститься.

   "Нарвался! Видите ли, что задумал, - жениться! Да на ком ещё? На идеальнейшей из женщин... На женщине, которая в храбрости нас заткнёт за пояс! Фу! Ну и блажь же пришла мне в голову! А ведь это от безделья: который месяц сидим без дела. Жениться? Хорош, нечего сказать! Голову надо мне облить холодной водой. Лучше пойду проветрюсь".

   И Пётр Петрович поспешил выйти из своей комнаты и пошёл бродить по берегу Немана.

   В день отъезда Надежды Андреевны Дуровой Пётр Петрович был сам не свой, мрачнее чёрной тучи. Нелегко было ему расставаться с кавалерист-девицей. Встал Пётр Петрович ранее обыкновенного, долго ходил по своей комнате, заложив руки за спину и низко опустив голову.

   Его старик денщик несколько раз заглядывал в дверь, но, видя мрачное настроение полковника, не смел с ним заговорить.

   Заметив Щетину, Пётр Петрович крикнул:

   - Что тебе? Что ты мне кажешь свою глупую образину!..

   - Кипит, ваше скородие, - скороговоркой проговорил денщик.

   - Кто кипит? Что?..

   - А чайник.

   - Ну и чёрт с ним, пусть кипит.

   - Чай я давно заварил.

   - Ну и пей.

   - Я для вас, ваше скородие.

   - Что для меня? Что?

   - Приготовил чай.

   - Убирайся к чёрту с своим чаем!..

   - Слушаю, - хмуро ответил Щетина.

   Он быстро скрылся за дверью, но спустя немного опять приотворил дверь и так же просунул в дверь свою седую голову.

   - Ты опять! - крикнул на него Пётр Петрович.

   - Да я всё насчёт чаю, какое ваше будет приказание?

   - Слушай, старый кикимора, уйдёшь ты?..

   - Что же, уйду, а всё-таки жалко чай выливать, уж оченно крепок...

   - Вон! - выходя из себя, крикнул полковник.

   Щетина исчез.

   Пётр Петрович всё продолжал маршировать по своей комнате; наконец он накинул на плечи плащ и отправился к бараку, где жила Дурова; он застал её совсем готовой в дорогу; у барака уже дожидался небольшой тарантасик, запряжённый парою лошадей, а лихой конь кавалерист-девицы был крепко привязан позади тарантаса. Алкиду, видно, было это неприятно: он бил копытами землю и сильно ржал.

   - Едете? - упавшим голосом спросил Зарницкий у Дуровой.

   - Еду, Пётр Петрович, - так же грустно ответила она.

   - Час добрый!

   - Спасибо, мой дорогой.

   - Вы вот что, барынька, забудьте мои слова, которые я вчера вам говорил, - глупы они и необдуманны.

   - Не говорите так, Пётр Петрович.

   - Не поминайте меня лихом, барынька.

   - И не грех вам это говорить! Не лихом буду я вас вспоминать, а добром; вы многое для меня сделали, и скажу вам, полковник, я, кроме глубокого к вам уважения, люблю вас, как отца, как брата. И то время, которое мы с вами провели здесь на кровавом пиршестве, стану помнить до могилы, - с чувством проговорила молодая женщина, крепко пожимая руку Петра Петровича.

   - Вы поедете к отцу? - спросил у ней Зарницкий.

   - Да, я обещала ему приехать погостить - надо же потешить старика, он так меня любит. Погощу немного в родимом гнёздышке, а там опять скажу прости и отцу, и родимому дому, и всем родным.

   - И опять в полк?

   - Да, Пётр Петрович, в полк, только, к сожалению, не в ваш.

   - А славно бы, чёрт возьми, если бы вы опять к нам приехали.

   - И приехала бы, дорогой мой, да нельзя: сам государь назначил мне Мариупольский гусарский полк.

   Настало время отъезда. Проводить Дурову собралось много офицеров, и со счастливыми пожеланиями простились они со своим боевым товарищем-женщиной.

   Прощаясь с Петром Петровичем, Дурова не стеснялась собравшихся офицеров и крепко обняла его; на её красивых глазах видны были слёзы; не выдержал и Пётр Петрович: по его загорелому, мужественному лицу тоже скатилась предательская слеза... Надежда Андреевна уехала, и Зарницкий, понуря голову, побрёл в своё жилище.

  

  

   С каким нетерпением ехал князь Сергей Владимирович Гарин на ферму Карла Гофмана! Несмотря на то, что лошади ехали быстро, езда казалась ему медленной, он беспрестанно понукал ямщика. С молодым князем ехал и его денщик, несменный Михеев.

   Во всё пребывание своё в действующей армии князь не получил ни одного письма ни от Анны, ни от старого Гофмана, да и слишком много труда было бы переслать эти письма, едва ли они дошли бы по назначению по случаю войны. С тех пор прошло уже более пяти месяцев, как Гарин был у своей невесты. Это время молодому человеку казалось целой вечностью. Князь Сергей считал часы и минуты, ему скорее хотелось быть на ферме, там он надеялся встретить свою возлюбленную; князь был уверен, что Анна по времени должна была воротиться с юга, куда, по совету доктора, поехала для поправления своего здоровья.

   Вот показалась и черепичная крыша фермы старого Гофмана. Лошади стали у ворот; с замиранием сердца молодой князь переступил порог - его никто не встретил, кругом - тишина, как будто на ферме нет ни одного живого человека. Сергей прошёл в другую комнату, и там никого не было.

   "Странно, где же Гофман, где Анна? Может, они ещё не вернулись с юга? Да нет, не может быть! Они должны давно вернуться, - думал князь, оглядывая комнату. - Вот портрет Анны, писанный акварелью. Но что это значит, портрет завешен чёрным флёром?" Князь дрожащею рукою сорвал флёр, устремил глаза на портрет; на фоне портрета были написаны рукою старика Гофмана следующие роковые слова: "Её не стало 2 мая 1807 года" Бедный князь побледнел как смерть и упал без чувств.

   Когда князь очнулся, то около него стояли денщик и Карл Гофман.

   - Что значат эти слова? - дрожащим голосом спросил Гарин у старика, показывая на портрет - Что же вы молчите? Говорите! Да говорите же!

   - Успокойтесь, князь, - тихо проговорил Гофман.

   - Мне успокоиться, мне! Господи, неужели моя Анна...

   - Она там, на небесах, и молится за вас, князь.

   В голосе старика слышалось рыдание.

   - Умерла, умерла! - простонал бедный молодой человек.

   - Её последним словом было: "прощай, Серёжа".

   - Вы лжёте, лжёте! Анна жива! Зачем вы меня мучаете? Что я вам сделал? - Князь громко зарыдал. Слёзы несколько успокоили беднягу; он попросил старика Гофмана рассказать ему о последних днях своей невесты.

   Вскоре после отъезда с фермы князя Анна со своим отцом поехали в Италию, где и пробыли около месяца, но, несмотря на тёплый климат и на искусство врача, на заботы и уход отца, молодая девушка стала опять прихварывать. К этому ещё присоединилась простуда, болезнь обострилась. Скоро не стало никакой надежды на её выздоровление, несчастная девушка быстро приближалась к смерти.

   Сознавая своё положение, Анна стала просить отца, чтобы он отвёз её домой, на родную ферму, ей хотелось умереть там.

   - Вези меня, отец, домой, скорее вези. Дни мои сочтены. Не хочу я умереть здесь, - говорила она убитому горем отцу.

   Почти умирающую повёз Гофман свою дочь из Италии домой.

   По приезде на ферму Анна прожила только неделю... Смерть подточила её вдруг: в день смерти ей было несколько легче, так что она без посторонней помощи дошла до кресла, которое стояло у открытого окна.

   День был не только тёплый, но даже жаркий; солнце весело играло на голубом небесном своде, озаряя землю своим ослепительным блеском, кругом тихо-тихо. И в этой тишине вдруг послышался громкий предсмертный вздох; старик Гофман в это время находился подле своей дочери.

   - Анна, что с тобой? - с замиранием сердца спросил он.

   - Прощай... отец - умираю...

   - Анна, дитя моё, - громко зарыдал бедный отец.

   - Слёзы... зачем? Прощайте... все... прощай, Серёжа.

   Умирающая вздохнула раз, другой, и её не стало...

   Потеря дочери страшно отразилась на Гофмане; он так постарел и изменился, что его просто нельзя было узнать; горе его было тяжёлое, безысходное...

   - Не хотите ли, князь, помолиться на её могиле? Она схоронена здесь, близ фермы.

   В нескольких саженях от фермы, на небольшом холме, в тени густых деревьев, находился бугорок, покрытый дёрном, с простым деревянным крестом; это была могила так рано похищенной смертью молодой девушки.

   Без слов, без слёз припал князь Сергей к дорогой его сердцу могиле; он старался сдерживать душившие его рыдания.

   - Этот крест поставил я на время, скоро будет готов мраморный роскошный памятник, - как бы утешая Гарина, проговорил старик Гофман.

   Князь ничего на это не сказал; он встал, перекрестился, ещё несколько минут молча постоял у могилы, а потом тихо побрёл обратно на ферму.

   Три дня молодой князь пробыл на ферме, и большую часть этого времени проводил он на могиле Анны, под его наблюдением могилу усадили красивыми цветами; на месте погребения своей невесты Гарин задумал соорудить каменную часовню и все расходы по постройке принял на себя, уговорился с архитектором, который и нарисовал план небольшой, но очень красивой часовни в византийском вкусе, с орнаментами. Князь выписал из Вены русского священника, который на могиле совершил панихиду. И когда старец священник дрожащим голосом провозгласил вечную память "девице Анне", князь не выдержал и громко заплакал.

   В тот же день Сергей Владимирович простился со стариком Гофманом и уехал в Россию.

   Из Австрии он проехал прямо в Москву и остановился в доме своего отца на Поварской. Со смертию невесты князь совсем переменился, он сделался задумчивым, сосредоточенным, неразговорчивым. Редко улыбка появлялась на его лице; он никуда не выезжал и никого к себе не принимал, большую часть дня сидел в своём кабинете и читал. Потеря любимой невесты тяжело на нём отразилась.

   Старик Михеев, посматривая на своего княжича, качал головою и с глубоким вздохом говорил:

   - Теперь его не скоро утешишь. Смерть невесты унесла и всё счастие и весёлость княжича, сам он тает, сердечный, как свеча воска ярого.

   Дворецкий старого князя, управлявший в Москве домом, не преминул письменно известить Владимира Ивановича о молодом князе, о его пребывании в доме, а также не умолчал и о смерти княжеской невесты, и о том, как князь Сергей Владимирович "изволит убиваться по своей невесте и по целым дням не выходит из кабинета, задумчиво изволит сидеть за книгою".

   Получив такое известие, старый князь немедля написал сыну письмо, в котором выражал своё соболезнование о его потере и просил не мешкая ехать в Каменки, где все ждут его с нетерпением, особенно больная мать.

   Получив письмо от отца, князь Сергей, жёлчно улыбаясь, проговорил:

   - Теперь сожалеют, а когда была жива моя Анна, то злословили её, гордость мешала им назвать эту чистую, святую девушку моей невестой!.. Не поеду я в Каменки, зачем я им? Мне и тут хорошо.

   Князь Сергей не поехал и остался в Москве, несмотря на то, что вскоре после первого письма он получил несколько других. Во всех письмах Владимир Иванович убедительно звал сына в усадьбу. Но он остался непреклонен и по-прежнему сидел запершись в своём кабинете.

   Как-то раз князь Сергей сидел в своём кабинете и по обыкновению скучал.

   - Ваше сиятельство, господин Прозоров желает вас видеть, - доложил ему вошедший камердинер.

   - Кто? - переспросил князь.

   - Леонид Николаевич Прозоров, ваше сиятельство.

   - Что ещё от меня ему нужно? Проси, - с неудовольствием проговорил князь; из писем отца он знал, что Прозоров состоит женихом Софьи, но знакомства с ним почему-то избегал.

   По приезде князя Сергея в Москву Прозоров несколько раз приезжал к нему, но князь не принимал его под разными предлогами; на этот раз он решился принять Леонида Николаевича.

   - Здравствуйте, Сергей Владимирович! Давно желал с вами познакомиться, ведь теперь мы не чужие, - дружелюбно пожимая руку князя, говорил Прозоров. - Я несколько раз к вам заезжал.

   - Знаю, я не мог вас принять.

   - Да, да, я очень сожалел, скажу, князь, откровенно: не видя и не зная вас, я уже полюбил вас, как брата, как друга. Ваша сестра так много про вас говорила.

   - С Софьей мы большие друзья, она хорошая девушка, вы, господин Прозоров, счастливый жених...

   - О да, я очень счастлив.

   - Когда же свадьба? - спросил князь.

   - Теперь скоро. Мы ждали вас.

   - Меня? - удивился Гарин.

   - Да, мы думали венчаться после Пасхи, но ваше отсутствие и происшествие с княжной заставили отложить свадьбу.

   - Какое происшествие? - спросил Сергей.

   - Как, разве вы ничего не слыхали?

   - Ничего, что такое? Расскажите, пожалуйста.

   Прозоров подробно рассказал Сергею о нападении на княжну Софью в лесу, сделанном подкупленными сообщниками Николая Цыганова, о том, как тот держал Софью в лесной сторожке и как Сычиха привезла её в Каменки.

   - И вы говорите, сделал это Цыганов, наш приёмыш? - не веря своим ушам, спросил удивлённый Гарин.

   - Он, он, князь.

   - Где же этот подлец?

   - Не знаю, вероятно, где-нибудь шатается.

   - И вы не отыскали этого негодяя и не убили его, как собаку!.. - упрекнул князь Прозорова.

   - Сделать это князь, нелегко: Цыганов слишком хитёр.

   - Впрочем, возмездие подлецу оставлю я за собою. Я отплачу ему с лихвою и за себя, и за сестру, и за мою невесту.

   - Ах, князь, поверите ли, я так сожалел о вас, так сожалел! - с участием проговорил Леонид Николаевич, в его голосе было столько искренности и простоты, что это заставило Сергея переменить своё мнение о Прозорове.

   "Это искренный радушный человек, ему можно рассказать своё горе", - думал он, посматривая на Прозорова, и затем рассказал ему про свою несчастную любовь.

   - С потерею моей милой Анны я потерял и всё своё счастие. Теперь я не живу, а прозябаю... - такими словами закончил князь свой невесёлый рассказ.

   - Бедный, бедный! Я не утешаю вас, князь, да что значит моё утешение против вашего великого горя.

   - Всё радостное, счастливое схоронено, и у меня осталась одна только никому не нужная жизнь, - с тяжёлым вздохом проговорил Гарин.

   - Что вы говорите, Сергей Владимирович, как никому не нужная?.. Вы забыли свою семью, у вас есть близкие, которые вас так любят.

   - О да. Любовь отца с матерью хорошо отразилась на моей измученной, разбитой жизни, - с саркастической улыбкой проговорил Гарин.

   - Простите им, князь, ведь они не хотели причинить вам несчастия. Они вас так любят, любовь скрадывает недостатки. Кстати, я дней через пять еду в Каменки, надеюсь, и вы со мною поедете!..

   - Нет, не поеду.

   - Как? Вы не хотите ехать на свадьбу своей сестры?..

   - Да, не поеду. Будьте счастливы. И вам, Леонид Николаевич, и моей милой сестре я желаю полного счастья, но быть на вашей свадьбе я не могу. Где веселье и радость, тут я лишний.

   - Но вы, князь, хоть немного развлечётесь.

   - Вы думаете? Нет, господин Прозоров, горе моё слишком велико, никакие развлечения не помогут.

   Леонид Николаевич на этот раз не стал слишком настаивать, он хотел выбрать к тому более удобное время; своею любезностью и предупредительностью он сумел расположить к себе молодого князя, и в конце концов тот подружился с Прозоровым. Леонид Николаевич послал к старому князю письмо, в котором писал, что он будет скоро в Каменки, да не один, а с Сергеем Владимировичем, которого он надеется уговорить с ним вместе ехать.

   Прозоров не ошибся. Сергей, после долгих отговорок, наконец дал слово ехать к отцу в усадьбу.

  

  

   Война наших войск с французами окончилась; армия спешила домой, в Россию.

   Император Александр, возвещая народу о прекращении войны и о Тильзитском мире, издал манифест, в котором высказывал своё благоволение и благодарность народу и войску. В высочайшем манифесте, между прочим, говорилось:

  

   "Везде, куда глас чести призывал войска, все опасности битв перед ними исчезали. Знаменитые их деяния в летописях народной славы пребудут незабвенны, и благородное отечество, в пример потомству, всегда вспоминать их будет. Дворянство, шествуя по следам своих предков, знаменовало себя не только жертвами имущества, но и совершенною готовностью положить жизнь за славу отечества. Купечество и все другие состояния, не щадя ни трудов, ни стяжаний, несли с радостным чувством бремя войны и готовы были всем жертвовать безопасности государства".

  

   Добрый государь император обратил всё своё внимание на раненых и оставшихся после убитых на войне вдов и сирот; он повелел выдать вдовам убитых в сражениях или умерших от ран генералов и обер-офицеров полное жалованье их мужей вместо пенсиона; после смерти вдов пенсион выдавали их детям до совершеннолетия. Раненых штаб - и обер-офицеров увольняли в отставку с полным окладом содержания; нижних чинов раненых помещали в инвалидные дома, учреждаемые в Петербурге, Москве, Киеве и в других больших городах, а тем, которые не желали жить в инвалидных домах, выдавали полное жалованье и прогоны до места жительства. Кроме чинов и орденов, наиболее храбрым выдавали и денежные награды. Никто не был забыт императором Александром: все участники войны получили щедрые награды, начиная от генерала до рядового.

   Государь, недовольный Беннигсеном, не стал его более удерживать в армии и принял его отставку. На место Беннигсена назначен был, по воле государя, генерал Буксгевден, находившийся в то время в Риге. Его вызвали в Тильзит. По обоюдному условию императора Александра и Наполеона, русские пленные получали одежду и вооружение от французского правительства и немедленно отпускались в Россию. Положение русских, взятых в плен французами в войнах 1805, 1806 и 1807 годов, было тяжёлое. Наполеон принуждал их угрозами и лишениями всякого рода, "доводившими наших до нищеты, вступать во французскую службу. Несчастных, согласившихся изменить святости присяги и стать под знамёна Наполеона