Маркевич Болеслав Михайлович - Забытый вопрос

служило бы съ перваго же начала препятств³емъ стройному аккорду изъ супружескаго счаст³я. Vous voyez que j'en reviens toujours à la musique, madame, добавилъ, смѣясь, Фельзенъ по адресу Любовь Петровны.

   - Je vous approuve et vous prierai à cette occasion de m'en faire plus tard, сказала она, внимательно и, какъ можно было замѣтить, одобрительно продолжая его слушать.

   - Счастливыя мы съ вами, Дарья Павловна, что живемъ себѣ по простотѣ въ нашемъ степу и никогда того большаго круга надутыхъ пановъ не видали! обратилась полунасмѣшливо, полугрустно Анна Васильевна къ сосѣдкѣ своей, румяной дамѣ.

   По лицу Галечки пробѣжало неудовольств³е: слова матери ей, очевидно, не понравились. Она еще одобрительнѣе и сочувственнѣе, чѣмъ Любовь Петровна, казалось, внимала разсужден³ямъ господина барона фонъ-Фельзена.

   - A я все же не пойму, ей-Богу, отвѣтила Дарья Павловна,- на что имъ былъ бы нуженъ этотъ надутый свѣтъ и что имъ было бы глядѣть на него!

   - Взаимная любовь такое блаженство, примолвила чувствительная дама, подымая глаза къ небу, на которомъ уже загорѣлась первая звѣздочка,- что она бѣжитъ отъ людей, а не ищетъ ихъ!

   - Совершенно справедливо! съ легкимъ поклономъ сказалъ ей на это Фельвенъ,- но тутъ-то именно, въ этомъ одиночествѣ вдвоемъ, изолированные отъ людей, они еще болѣе, чѣмъ живя въ обществѣ, должны были бы придти къ сознан³ю, что "ихъ двое, а не пара", какъ сказалъ кто-то.

   - Ну, извините, это уже басни! воскликнула по простотѣ, какъ выражалась Анна Васильевна, румяная и вспыльчивая Дарья Павловна.

   Злобнымъ огнемъ сверкнули мгновенно глаза Фельзена, но онъ сдержался, погладилъ усы и спокойно, улыбаясь, отвѣчалъ ей медово-сладкимъ голосомъ:

   - Басни для тѣхъ, кто никогда не имѣлъ случая изучать истор³ю...

   - Mais continuez donc! капризно-повелительнымъ тономъ крикнула на него Любовь Петровна, стуча ложечкой по ceребряному подносу, какъ бы для того, чтобы Дарья Павловна не успѣла, въ свою очередь, сказать какую-нибудь колкость Фельзену.

   - При этомъ безпрестанномъ соприкосновен³и двухъ натуръ, развившихся въ атмосферахъ совершенно различныхъ, должны были бы неизбѣжно происходить между ними непрестанныя недоразумѣн³я, чтобы не сказать больше. На Кавказѣ, княжна Китти, подъ впечатлѣн³емъ той дивной природы, чувства свободы, которою она тамъ относительно пользовалась, вдали отъ обычныхъ вл³ян³й, могла увлечься Лучинцевымъ, его военною репутац³ей, видѣть въ немъ героя, и дѣйствительно даже полюбить его. Онъ, понятно, полюбилъ ее страстно: это была первая такого рода женщина, съ которою онъ встрѣчался... Но перенесенные на положительную почву Петербурга, женатые, для обоихъ ихъ декорац³я страшно перемѣнилась бы. Разность ихъ взглядовъ, вкусовъ, привычекъ,- замѣтьте, привычекъ, такъ какъ въ жизни онѣ играютъ чуть не первостепенную роль,- сказывалась бы имъ каждый день, и съ каждымъ днемъ переносилась бы все тяжелѣ каждымъ изъ нихъ. Серьезные, положительные интересы, которымъ служилъ Лучинцевъ и которые, натурально, остались бы ему дороги, были бы совершенно непонятны для его жены и казались бы ей сухою, скучною прозой, отвлекающею его отъ исключительнаго м³ра любви, въ которомъ она мечтала бы жить, рѣшаясь идти за него замужъ. Съ другой стороны, неизысканность его манеръ, непривычка къ легкому, гостинному обмѣну мысли, пренебрежен³е къ извѣстнымъ пр³емамъ, незнан³е многихъ маленькихъ вещей, по которымъ узнается человѣкъ родивш³йся въ свѣтѣ,- все это говорило бы ей постоянно о недостаткахъ его воспитан³я, о мѣщанской, на ея глаза, средѣ, изъ которой она подняла ее до себя... Она уже одного того не могла бы простить мужу, примолвилъ тономъ насмѣшки Фельзенъ, что онъ по-французски говоритъ съ грѣхомъ пополамъ и за столомъ ѣстъ съ ножа, вспоминая, что въ Англ³и за такое ужасное преступлен³е ее бы съ нимъ ни въ какой феш³онабельный домъ не пустили. Лучинцевъ, съ своей стороны, когда бы прошли первые порывы страсти, все болѣе и болѣе томился бы тѣмъ, что онъ называлъ бы фривольностью своей жены, разочаровывался бы, не найдя въ ней качествъ того дѣйствительно нѣсколько мѣщанскаго идеала женщины, который могъ быть доступенъ его пониман³ю. Въ немъ недовольно сильно была развита эстетическая сторона, чтобъ онъ могъ простить ей недостатокъ этихъ качествъ за то изящество, которое такая женщина, какъ княжна Китти, внесла бы въ его жизнь...

   - A по-вашему, позвольте освѣдомиться, мѣщанск³й идеалъ, чтобы женщина была вѣрная жена и добрая мать? спросила его Дарья Павловна, со всею, повидимому, ядовитостью, на какую она только была способна.

   - A хотя бы и такъ! возразилъ, нисколько не смущаясь, Фельзенъ.- Вѣрная супруга и добродѣтельная мать - это, конечно, достопохвально и притомъ очень не сложно, и даже весьма выгодно, потому что даетъ такой барынѣ право быть безгранично довольной собою и безконечно нетерпимой къ другимъ. Но вообразите себѣ, еслибы съ тѣхъ поръ, какъ м³ръ стоитъ, всѣ женщины до одной были бы ничѣмъ инымъ, какъ только вѣрными женами и хорошими матерями? Вѣдь люди въ своемъ развит³и не ушли бы дальше птицъ, потому что и канарейка прекраснѣйшая супруга, и курица образцовѣйшая мать!...

   Всѣ разсмѣялись. Ѳома Богдановичъ, въ продолжен³е всего этого разговора спавш³й безмятежнѣйшимъ образомъ на стулѣ, за которымъ я стоялъ, внезапно встрепенулся и чихнулъ на весь садъ.

   Общество окончательно развеселѣло. Сама Дарья Павловна отложила свою досаду на курляндскаго барона и пожелала еще послушать его "чудачествъ", причемъ въ невинности своей назвала его даже "краснобаемъ".

   Онъ говорилъ, дѣйствительно, бойко и свободно, съ едва замѣтнымъ нѣмецкимъ акцентомъ, большимъ одушевлен³емъ и необыкновенною разнообразностью оттѣнковъ въ интонац³и. Онъ, какъ Саша Рындинъ въ свайку играетъ, каждымъ своимъ словомъ бьетъ прямо въ кольцо,- пришло мнѣ въ голову это сравнен³е, пока я не отрываясь слушалъ его, многаго еще не понимая тогда, негодуя на самоувѣренность и высокомѣр³е, которыя такъ и прорывались въ немъ, какъ ни казался онъ любезнымъ и учтивымъ, и чувствуя инстинктомъ, что самое то, что онъ говорилъ, должно было оскорблять многихъ изъ его слушателей. Но онъ говорилъ все это такимъ скользящимъ тономъ, съ такою заманчивою живостью, что тѣ же слушатели, видимо, увлекались такъ же, какъ и я, этимъ его словомъ, которымъ онъ игралъ такъ легко и красиво, съ такою увѣренностью, что оно ему никогда не измѣнитъ, что оно всегда смягчитъ, заставитъ простить всякую рѣзвость въ его осужден³яхъ...

   - Еслибъ отъ начала м³ра, говорилъ онъ,- женщины были бы только вѣрныя супруги и добродѣтельныя матери, намъ пришлось бы изъ человѣческой истор³и вычеркнуть лучш³я ея страницы. Начать хоть бы съ того, что тогда не было бы для грековъ ни малѣйшей причины осаждать Трою, а еслибъ они Трою не осаждали, у нихъ не было бы Гомера, съ котораго, учили меня въ школѣ, начинается вся европейская культура... Все, чѣмъ люди теперь имѣютъ право гордиться,- мягкость нынѣшнихъ нравовъ, человѣчность, поэз³я, искусство,- всѣмъ этимъ, несомнѣнно, мы въ наибольшей мѣрѣ одолжены вл³ян³ю женщинъ. Но это потому-ли, что вообще женщины всѣхъ вѣковъ и странъ были добродѣтельны и чадолюбивы? Мы имѣемъ право въ этомъ усомниться... Извѣстно, по крайней мѣрѣ, как³я добродѣтельныя жены служили, напримѣръ, оригиналами для божественныхъ Мадоннъ Рафаэля... Мы знаемъ также, что пока, напримѣръ въ Герман³и, были однѣ только добрыя жены и матери, это была невѣжественная страна, съ грубыми нравами, въ то самое время, когда рядомъ съ нею, не безукоризненныя, но очаровательныя женщины Франциска перваго,- безъ которыхъ, говорилъ этотъ историческ³й обожатель женщинъ, жизнь все равно, что годъ безъ весны, весна безъ розъ,- les précieuses de l'hôtel Rambouillet и фаворитки du grand roi готовили для Франц³и то первостепенное положен³е, которое и до сихъ поръ признаетъ за нею просвѣщенный м³ръ... Въ той же Герман³и умственное возрожден³е связывается съ истор³ей извѣстныхъ въ началѣ нынѣшняго вѣка салоновъ Берлина и Дрездена, опять-таки съ именами умныхъ, образованныхъ, прелестныхъ женщинъ, съ вл³ян³емъ на великихъ писателей, поэтовъ, мыслителей того времени. Были-ли всѣ эти женщины хорош³я жены и матери? Можетъ быть - да, можетъ быть - нѣтъ,- какое намъ до этого дѣло! Онѣ заслужили признательность послѣдующихъ поколѣн³й тѣмъ, что содѣйствовали движен³ю впередъ человѣческой мысли, вдохновляли лучшихъ ея представителей, поддерживали ихъ въ борьбѣ, отстраняли отъ нихъ удары судьбы или принимали ихъ на свою голову вмѣстѣ съ ними. Не будь ихъ, сколько бы духовныхъ потерь понесло человѣчество! Можно себѣ представить, еслибы, напримѣръ, Гете въ продолжен³е всей своей жизни не зналъ другихъ женщинъ, кромѣ почтенной супруги своей, которая все свое время проводила на кухнѣ, а супруга называла не иначе какъ Herr Geheim-Rath?... Или, еслибъ авторъ Манфреда или Чайльдъ-Гарольда безпрекословно подчинялся ревнивымъ требован³ямъ почтенной леди Байронъ и въ угоду ей прожилъ вѣкъ свой въ разоренномъ своемъ замкѣ, въ созерцан³и ея достоинствъ? Вѣдь, надо полагать, въ этихъ добродѣтельныхъ рамкахъ не созданы были бы ни Чайльдъ-Гаролъдъ, ни Манфредъ, ни Фаустъ, ни Эгмонтъ, ни Римск³я элег³и... Спрашивается, вознаграждены-ли бы мы были за такой колоссальный пробѣлъ тѣмъ, что госпожа фонъ-Гете и леди Байронъ никогда, сколько намъ извѣстно, не измѣняли своимъ супругамъ и усердно нянчили своихъ дѣтей?... Я однако всѣмъ, кажется, надоѣлъ своею проповѣдью,- прервалъ себя Фельзенъ, окидывая взглядомъ безмолвно слушавшее его общество.

   Но не то сказывали его глаза, недолго, но глубоко остановивш³еся на Любовь Петровнѣ. "Что мнѣ до того, поймутъ или не поймутъ меня эти темные, невѣжественные люди, сказывали они,- я говорю для тебя, для тебя одной!"

   - Вашу проповѣдь я понимаю такъ, заговорила опять Дарья Павловна,- что вы для женщины не признаете мы: супружескаго, ни материнскаго долга?

   - A ты бы шла себѣ, Галечка, робко рѣшилась наконецъ проговорить Анна Васильевна, давно уже, съ тревогой въ глазахъ, слѣдившая за впечатлѣн³емъ, какое производили на дочь слова "ехиднаго нѣмца, прости Господи!"

   Галечка вспыхнула, взглянула на мать, но, не противорѣча, встала, поцѣловала ей руку и ушла въ сопровожден³и своей гувернантки. Черезъ нѣсколько минутъ я услышалъ, какъ надъ террасой, во второмъ этажѣ, щелкнула задвижка и отворилось настежъ одно изъ оконъ ея комнаты: она слушала оттуда...

   - Я или очень дурно говорю по-русски, возражалъ тѣмъ временемъ Фельзенъ,- или вы на меня рѣшительно клевещете, сударыня. Ничего подобнаго я не говорилъ и въ мысли не имѣлъ. Ко всякому долгу я отношусь съ подобающимъ уважен³емъ,- но позволю себѣ думать, что призван³е женщины не можетъ быть опредѣляемо исключительно обязанностями: жены и матери. Женщина,- и голосъ его зазвучалъ звончѣе прежняго,- совершеннѣйшее создан³е Бож³е; не даромъ, учитъ насъ Библ³я, является она послѣднею въ ряду Его творен³й...

   - Браво! воскликнулъ Трухачевъ.

   Друг³е офицеры подхватили и зааплодировали Фельзену.

   - Умѣете подольститься! грозя ему пальцемъ, жеманно улыбалась Дарья Павловна.

   - Ну-жь и командуютъ онѣ нами! отозвался Ѳома Богдановичъ, потирая себѣ шею:- нѣтъ, скажу вамъ, горше начальства бабьяго.

   - A безъ нихъ было бы такъ горько, что и жить бы не стоило, сказалъ Фельвенъ съ легкимъ вздохомъ, какъ бы давая разумѣть, что онъ эту горечь испыталъ на самомъ себѣ.- Женщины вплетаютъ небесныя розы въ земную жизнь, сказалъ одинъ велик³й поэтъ *). И въ самомъ дѣлѣ, я обращаюсь сказалъ онъ улыбаясь,- во всѣмъ одного со мною пола лицамъ, здѣсь находящимся: пусть каждый припомнитъ изъ своего прошедшаго, кому въ жизни обязанъ онъ былъ своими лучшими, счастливѣйшими минутами, кому.....

   *) Sie flechten und webeu

   Himmliche Rosen in's irdiche Leben

   Schiller. Würde der Frauen.

   - Прекрасному полу! въ одинъ голосъ, не давъ ему кончить, прокричали офицеры.

   - За компан³ю жидъ удавился,- пожалуй и я туда же, подтвердилъ и Ѳома Богдановичъ, молодецки махнувъ рукой л добродушно подмигивая Аннѣ Васильевнѣ.

   - Изволите видѣть, какое единодуш³е! весело молвилъ Фельзенъ румяной дамѣ. - Еслибъ я теперь обратился въ почтеннымъ моимъ товарищамъ съ новымъ, уже нескромнымъ вопросомъ: законно или незаконно достались имъ эти незабвенныя для нихъ минуты,- они, я полагаю, нѣсколько затруднились бы отвѣтомъ.

   - Да, да, конечно! отозвались со смѣхомъ офицеры.

   - Еще бы! засмѣялась и Дарья Павловна. - Имъ при дамахъ совѣстно было бы сказать правду.

   - Оно и не нужно. Для насъ достаточно того факта, что каждый изъ здѣсь находящихся такъ или иначе обязанъ лучшими минутами, выпавшими ему на долю въ жизни, женщинѣ. Изъ такого общаго признан³я мы имѣемъ полное право, слѣдовательно, вывести и такое общее заключен³е: счаст³е въ этой жизни даетъ женщина.

   - Съ этимъ мы спорить не станемъ, сказала предовольная Дарья Павловна.

   - A если вы согласны съ этимъ первымъ положен³емъ, то должны согласиться и на послѣдующее. Если такимъ образомъ женщина можетъ давать счастье, то она и должна его давать.

   - Такъ, вѣрно, такъ! подтвердили офицеры.

   Я глядѣлъ на Любовь Петровну. Выражен³е ея лица становилось уже неуловимымъ въ тѣняхъ быстро наступавшаго вечера, но какъ будто, чтобы скрыть его еще болѣе отъ нескромнаго вниман³я, она низко наклонила голову въ поясу и принялась расправлять свои ленты.

   - И такъ, говорилъ торжествующ³й Фельзенъ,- давать счаст³е - вотъ прямое, главное призван³е женщины, счастье во всемъ многообъемномъ значен³и этого слова...

   - Чего бы ни стоило, значитъ, а подавай вамъ сладкаго блюда, перебила его Дарья Павловна съ хохотомъ,- а то и женщиной называться не смѣй!

   - A такъ, такъ! поддакивалъ Ѳома Богдановичъ. - Якъ не верты, требо умерты. Давайте намъ счаст³е! а не то грызьться будемъ!

   - Дядюшка, не мѣшайте, спите! нетерпѣливо раздался голосъ Любовь Петровны.

   Ѳома Богдановичъ послушно сложилъ руки на кругленькомъ животѣ и дѣйствительно тутъ же заснулъ опять.

   - Позвольте однако, безъ шутокъ, снова начала неугомонная Дарья Павловна,- вѣдь это вамъ легко говорить, но потрудитесь объяснить, какъ это сдѣлать? Кому обязана женщина давать счаст³е?... Вѣдь это нельзя такъ... Румяная барыня вдругъ почему-то сконфузилась.- И рада была бы иная... но не рѣшится...

   - A почему это? какъ бы удивившись, спросилъ баронъ Фельзенъ;

   - Вы сами должны понимать, женщина не можетъ.... Дарья Павловна все какъ будто не рѣшалась высказаться противъ своихъ прямыхъ обязанностей.

   - Грѣхъ-то большой грѣхъ, какимъ-то шепотомъ и въ то же время взволнованно, задвигавшись въ своемъ креслѣ, промолвила Анна Васильевна.

   - Объ этомъ я, конечно, не осмѣлюсь препираться, пристально взглянувъ на нее и снисходительно улыбаясь, сказалъ Фельзенъ,- но вы мнѣ позволите по этому поводу припомнить вамъ только, почтеннѣйшая Анна Васильевна, тотъ велик³й авторитетъ, которымъ сказано было: много прощено ей будетъ, потому что она много любила.

   - Спаситель... Уже ничѣмъ несдерживаемое выражен³е упрека послышалось въ голосѣ доброй женщины.- Спаситель прощалъ... Онъ не говорилъ: грѣши!...

   Она не могла удержаться и сказала это помимо воли, и тотчасъ же смолкла милая Анна Васильевна, потому что,- я такъ хорошо понималъ, что происходило въ ней въ эту минуту,- онъ, конечно, "нѣмецъ лукавый" и Божественныя слова толкуетъ на соблазнъ, съ злою цѣлью, но все онъ человѣкъ, онъ ея гость, и она его вдругъ такъ обидѣла!...

   Онъ не былъ обиженъ, но, къ удивлен³ю моему, очевидно нѣсколько озадаченъ.

   - Конечно... Я впрочемъ вовсе не хотѣлъ сказать этимъ... Онъ не докончилъ, какъ будто не находилъ удобнымъ вступать съ хозяйкой дома въ споръ по предмету, который она такъ близко принимаетъ къ сердцу.

   Поручикъ Трухачевъ счелъ нужнымъ вступиться за товарища:

   - Позвольте успокоить васъ, многоуважаемая Анна Васильевна. Я осмѣлюсь поручиться вамъ моею честью, что баронъ не имѣлъ и въ мысляхъ (Трухачевъ произносилъ "въ мысляхъ") намѣрен³я сказать что-либо такое,- онъ запнулся,- что-либо несогласное, такъ-сказать, съ свѣтскимъ прилич³емъ. Онъ для этого, смѣю сказать, слишкомъ образованъ, и я позволю себѣ думать, что его слова коснулись вашего слуха въ превратномъ, если смѣю такъ выразиться, смыслѣ.

   - Я ничего, я противъ барона не думала, оправдывалась, совсѣмъ уже растерянная, бѣдная хозяйка.

   - A воля ваша, продолжалъ неумолимый поручикъ,- казните или милуйте, а я - и вотъ проч³е господа офицеры тоже,- мы вполнѣ, такъ-сказать, должны раздѣлять съ барономъ мнѣн³е въ томъ, во-первыхъ, что той, и даже тому,- это я уже отъ себя, такъ-сказать, осмѣлюсь прибавить, Анна Васильевна,- кто много любилъ, много и прощено будетъ, а во-вторыхъ, что назначен³е женщины - это именно, какъ счастливо выразился баронъ, даровать счаст³е. И это даже съ полною моею откровенностью могу прямо подтвердить примѣромъ и, не идя далеко, собственно даже настоящею минутой, которую я и проч³е господа офицеры можемъ почитать для себя, прямо скажу, вполнѣ счастливою. Теперь извольте сами судить, Анна Васильевна, кому же мы должны приписать это счаст³е, какъ не восхитительнымъ дамамъ, которыя благоволятъ принимать насъ въ свое общество и предоставляютъ намъ случай къ разговору, который можно, безъ лести, почесть за самый пр³ятный, и даже во всѣхъ отношен³яхъ?

   Эта восхитительная' рѣчь господина Трухачева, причемъ онъ даже всталъ и расшаркнулся, звякнувъ шпорами, имѣла огромный успѣхъ. Товарищи покрыли его рукоплескан³ями, въ которымъ тотчасъ же присоединился и пробужденный ими Ѳома Богдановичъ.

   - Браво, monsieur Трухачевъ! аплодировала ему Любовь Петровна, смѣявшаяся доупаду.

   - Такимъ образомъ, усердно хохотала и Дарья Павловна,- обязанности наши въ нимъ эти господа опредѣлили. Интересно теперь узнать, чѣмъ они за это должны отдарить насъ?

   - Вы поставили вопросъ, сударыня, совершенно правильный и логично истекающ³й изо всего, что было сказано здѣсь объ этомъ до сихъ поръ, поспѣшилъ отвѣчать баронъ Фельзенъ, видимо довольный случаю овладѣть снова разговоромъ.- Ясно, если женщина даетъ счаст³е, она имѣетъ, въ свою очередь, полное право требовать его и для себя. Къ сожалѣн³ю, я долженъ признаться, что получить это желаемое, это столь законно ими желаемое и необходимое имъ счаст³е представляется для огромнаго большинства женщинъ задачей почти неразрѣшимою.

   - A почему? воскликнула Дарья Павловна, готовясь, повидимому, разразиться противъ всѣхъ этихъ гадкихъ мужчинъ, которые такъ много требуютъ, а съ своей стороны ничѣмъ женщинѣ пожертвовать не хотятъ.

   - Очень просто, не далъ сказать ей всего этого Фельзенъ:- чѣмъ выше и сложнѣе спросъ, тѣмъ труднѣе удовлетворить ему. Женщины одарены лучше насъ: онѣ чувствуютъ глубже, онѣ понимаютъ тоньше, онѣ воспринимаютъ живѣе. Всѣ эти высш³е дары направлены у нихъ почти исключительно къ одному помышлен³ю, сосредоточены въ одномъ чувствѣ: это помышлен³е, это чувство - любовь. Извѣстно, что если для насъ, по большей части, любовь есть прекрасный эпизодъ въ жизни; для женщинъ она все, она сама жизнь. Сосредоточивая всю себя на одномъ предметѣ, женщина пр³обрѣтаетъ необыкновенную силу, полноту, всесторонность въ обладан³и имъ. Въ ея сердцѣ и воображен³и слагается цѣльное, готовое представлен³е, пожертвовать которымъ она не согласится безъ тяжелой, безъ болѣзненной, часто отчаянной, иногда стоящей ей жизни, борьбы. Есть женщины,- какъ будто намѣренно медленнѣе, вдумчивѣе заговорилъ Фельзенъ,- которыя носятъ въ себѣ этотъ идеалъ такъ высоко, что онѣ даже заранѣе обрекаютъ себя на внутреннее отшельничество. Я знаю, думаютъ онѣ, что никто не въ состоян³и подняться со мною до этой высоты,- и онѣ и не ищутъ. Онѣ проходятъ въ м³рѣ, гордыя и повидимому спокойныя, съ холоднымъ челомъ и затаеннымъ пламенемъ въ груди, и, какъ альп³йск³я розы на неприступныхъ крутизнахъ своихъ, равнодушно смотрятъ на смѣльчаковъ, готовыхъ цѣной жизни заплатить за надежду подняться до нихъ. Но такихъ женщинъ немного...

   Онъ остановился на минуту, но никто не воспользовался этимъ; всѣ слушали его съ напряженнымъ вниман³емъ.

   - Вообще же, продолжалъ онъ, переходя опять въ свой обычный, живой и веселый тонъ,- женщина прямо, настойчиво требуетъ осуществлен³я своего идеала въ жизни. Ей недостаточно, чтобы мужчина ей нравился; недовольно, чтобъ онъ съ своей стороны любилъ ее,- она желаетъ, проситъ, требуетъ, чтобъ онъ любилъ ее извѣстнымъ ей образомъ, любилъ не такъ, какъ Богъ ему на душу положитъ, а соотвѣтственно тому, какъ процессъ любви сложился заранѣе въ головѣ ея, со всѣми его подробностями, изъ которыхъ каждая дорога ей до боли. Самый этотъ процессъ любви, его прелюд³и, все то, что польки такъ удачно называютъ романсованьемъ, для большей части женщинъ дороже, чѣмъ сама любовь. Въ воспоминан³яхъ самой счастливой изъ нихъ всегда останется извѣстная доля горечи, если на дѣлѣ все это произошло не такъ, какъ представлялось ей въ грезахъ первоначальной юности, если тотъ, кого любила она, не умѣлъ говорить ей тѣмъ же волшебно-сладкимъ голосомъ и тѣ же именно волшебно-сладк³я рѣчи, которыя обѣщало ей на зарѣ жизни ея молодое пробуждавшееся чувство. A много-ли изъ насъ, по правдѣ сказать, примолвилъ засмѣявшись Фельзенъ,- способныхъ пѣть такимъ волшебнымъ голосомъ?..

   - Вы первый! воскликнула неожиданно Дарья Павловна.

   "Только бы и меня не вздумала Анна Васильевна отправить, какъ Галечку, отсюда", думалъ я, въ свою очередь желая все слушать и слушать его. Къ счаст³ю, становилось уже довольно темно, и Аннѣ Васильевнѣ было трудно меня видѣть за померанцевымъ деревомъ, на кадкѣ котораго я умостился.

   Баронъ Фельзенъ сложилъ руки на груди, à la turque, и отвѣсилъ преувеличенно низк³й поклонъ очарованной имъ Дарьѣ Павловнѣ.

   - Продолжайте, продолжайте! крикнула она ему въ отвѣтъ.- Я интересанка, даромъ комплиментовъ не дѣлаю.

   Онъ повиновался.

   - Не надо забывать при этомъ, что идеалъ любви у каждой женщины свой, особенный, и восходитъ по ступенямъ безконечной лѣстницы, начиная отъ печалован³я русской бабы на то, что мужъ ея не бьетъ - значитъ не любитъ, и до тѣхъ метафизическихъ областей, добравшись до которыхъ романическая женщина, какъ героиня Бальзака въ его Le lys dans la vallée, напримѣръ, или Valérie госпожи Крюднеръ, отрицаетъ уже все тѣлесное, все земное и допускаетъ лишь какое-то непрерывное воздыхан³е любви двухъ душъ, посредствомъ этой же любви рафинированныхъ до чистоты безплотныхъ небожителей. Извольте же найти среди насъ, субъектовъ, соотвѣтствующихъ каждой изъ этихъ ступеней разнообразнѣйшихъ, но равно настойчивыхъ, горячихъ и совершенно притомъ - не надо забывать этого,- законныхъ женскихъ требован³й!...

   - Ахъ, какъ онъ насъ знаетъ, какъ знаетъ! выражала Аннѣ Васильевнѣ свое восхищен³е румяная дама.- У каждой изъ насъ,- c'est vrai - свое особенное въ головѣ и въ сердцѣ. Не потрафить имъ намъ, никакъ не потрафить, съ комическою печалью приговаривала она.

   - A тотъ, кто не умѣетъ, какъ вы изволите выражаться, "потрафить" любимой женщинѣ, возразилъ съ одушевлен³емъ Фельзенъ,- тотъ и не смѣй мечтать о счаст³и, потому что онъ счастья не достоинъ. Тотъ не достоинъ счаст³я, кто не понимаетъ, что любовь иной женщины есть высшее блаженство, какое человѣку дано взять отъ земли, и что это блаженство даромъ не дается. Да и любитъ-ли дѣйствительно тотъ, кто претендуетъ обладать сердцемъ женщины, не давъ себѣ труда предварительно изучить ее, для кого такое изучен³е не составляетъ уже само по себѣ невыразимую радость? Въ м³рѣ знан³я тотъ только награждается именемъ настоящаго ученаго, кто всѣмъ существомъ своимъ отдался своему предмету, кто благоговѣетъ предъ нимъ, видитъ въ немъ свою святыню и терпѣливо, шагъ за шагомъ, не останавливаясь ни передъ какимъ препятств³емъ, съ восторгомъ и трепетомъ проникаетъ наконецъ въ глубину его тайнъ. A сердце женщины развѣ не та же наука,- живая, увлекательная, всепоглощающая наука? Но въ томъ-то и дѣло, что положительные, такъ-называемые серьезные люди, какимъ былъ и бѣдный пр³ятель мой Лучинцевъ, pour en revenir à lui, не признаютъ ничего этого съ высоты своей положительности. Да и же могутъ они: они слишкомъ цѣльны, слишкомъ tout d'une pièce; имъ недостаетъ гибкости, у нихъ нѣтъ, если можно такъ выразиться, нравственнаго осязан³я. Они понимаютъ любовь какъ какое-то органическое сл³ян³е двухъ существъ въ одно неразрывное цѣлое, но съ тѣмъ непремѣннымъ услов³емъ, чтобъ оно приняло форму, краски и внутреннее содержан³е ихъ собственной индивидуальности,- другими словами, чтобъ это цѣлое было непремѣнно онъ, а не она. И это не потому, чтобъ они были деспоты, а потому что внутренн³й м³ръ женщины остается для нихъ вѣчно невѣдомою землей, что имъ никакъ не дается ключъ, отмыкающ³й этотъ очарованный замокъ. Они натягиваютъ на свой положительный аршинъ тончайш³я фибры ощущен³й, изъ которыхъ вся соткана женщина, и удивляются потомъ, и недоумѣваютъ, почему онѣ порываются подъ ихъ добросовѣстною, но грубою рукой. Они называютъ капризомъ, нервностью, фантазерствомъ то, что часто составляетъ всю сущность и всю прелесть женщины: ея впечатлительность и жадность въ впечатлѣн³ямъ, ея воображен³е, ея непрактичность, ея вѣчную заботу о прекрасномъ и отвращен³е во всему, что называется матер³альною стороной жизни... Они въ состоян³и сто разъ на день, не вѣдая того, что творятъ, оскорбить внутреннее чувство женщины, потому что не имѣютъ понят³я о всѣхъ деликатныхъ оттѣнкахъ, какими преисполнено это внутреннее женское чувство. Женщина испытываетъ эти оскорблен³я въ безднѣ мелочей, о которыхъ не догадываются эти господа, потому что сами они не могутъ дощупаться до нихъ пальцами. Да что говорить о мелочахъ! Въ самой сущности отношен³й большинства насъ грѣшныхъ къ любимой женщинѣ лежитъ зародышъ ближайшихъ недочетовъ для насъ и для нея, обыкновенно одно изъ двухъ: или,- и это чаще всего,- человѣкъ, добившись до обладан³я женщины, связавъ законными узами жизнь ея со своею, полагаетъ дѣло свое конченнымъ и отлагаетъ всякое дальнѣйшее попечен³е о томъ, чтобы не дать остыть чувству, которое онъ имѣлъ счастье возбудить въ себѣ; чувство это перестаетъ быть для него нѣжнымъ растен³емъ, которое слѣдуетъ лелѣять и холить, и оберегать отъ холода, поддерживая въ немъ тотъ именно градусъ жара, что даетъ ему ростъ и цвѣтъ и живыя краски; оно, думаетъ онъ, должно, какъ береза въ лѣсу, само собой рости и покрываться листьями, не требуя отъ него болѣе никакого ухода... Или, совершено напротивъ, человѣкъ ненасытенъ въ наслажден³и этимъ чувствомъ, онъ требуетъ непрерывнаго его проявлен³я, его осязаемыхъ доказательствъ, онъ неустанно навязывается со своею страст³ю, не допускаетъ отдыха, подозрѣваетъ измѣну тамъ, гдѣ предметъ его обожан³я,- вѣрнѣе сказать его несчастная жертва,- силится только на мгновен³е вздохнуть на свободѣ, онѣ запугиваетъ ее порывами безумной ревности, или мрачно молчитъ и страдаетъ и томитъ ее до самой смерти этимъ молчан³емъ своимъ и тоской. И Боже мой! воскликнулъ Фельзенъ,- сколько гибнетъ такимъ образомъ или вянетъ довременно прекрасныхъ женскихъ создан³й - однѣ замороженныя холодомъ окружающей ихъ атмосферы, друг³я задыхаясь отъ закатнаго насил³я,- онъ произнесъ это съ особымъ ударен³емъ,- эгоистической страсти, относящейся въ нимъ, какъ въ рабынямъ, а не какъ въ свободно-чувствующимъ, свободно-любящимъ женщинамъ. A вы, сударыня, докончилъ онъ, обращаясь въ Дарьѣ Павловнѣ, тономъ шутливаго упрека,- вы даже не допускаете для нихъ мысли о какомъ-нибудь выходѣ изъ такого положен³я!...

   Что отвѣтила бы на это Дарья Павловна - осталось неизвѣстнымъ: она предупреждена была Любовью Петровной:

   - Тетушка, здѣсь и темно, и сыро. Я ухожу.

   Она поднялась вся вдругъ, и бѣлая, какъ чайка, въ своемъ кисейномъ платьѣ вспорхнула съ мѣста и исчезла за стеклянными дверьми большой залы. Все общество поднялось за нею. Ѳома Богдановичъ встрепенулся и загоготалъ тотчасъ же, всѣхъ допрашивая, не послать-ли за его пѣвчими. Но Дарья Павловна объявила ему, что баронъ обѣщалъ имъ пѣть, и что надо было бы послать не за пѣвчими, а за "музыкантомъ". Ѳома Богдановичъ немедленно побѣжалъ самъ отыскивать Булкенфресса.

   Я ушелъ наверхъ, никѣмъ не замѣченный.

  

  

   "Хитрый онъ и прожженый, и всю эху женскую науку какъ по книгамъ прошелъ", повторялъ я, взбираясь по лѣстницѣ, вчерашн³я слова Анны Васильевны. И я себѣ говорилъ, что она права, что онъ и хитрый, и "прожженый", и что командоръ, который служитъ съ нимъ въ одномъ полку, также отзывается о немъ, что онъ "ловокъ шельмецъ", и... и не зналъ, какъ согласить это съ новымъ впечатлѣн³емъ, съ какимъ я уходилъ съ террасы. Давно-ли я его такъ ненавидѣлъ, и не подалъ ли онъ мнѣ сейчасъ же новый поводъ въ этому! Развѣ я хорошо не понималъ, что все, что сказано было имъ, сказано было лишь для того, чтобы произвести впечатлѣн³е на одну женщину,- онъ не даромъ разсчитывалъ на "жадность впечатлѣн³й" женщинъ,- и эта женщина - мать Васи, моего друга, который такъ страдаетъ отъ того именно, что Фельзенъ производитъ "впечатлѣн³е" на его мать; развѣ онъ, этотъ дерзк³й человѣкъ, не говорилъ, что "обязанность каждой женщины давать счастье": вѣдь это прямо значитъ, что она должна полюбить его, то-есть забыть своего "законнаго" мужа, сдѣлать "грѣхъ, большой грѣхъ", какъ справедливо сказала добрая Анна Васильевна; развѣ онъ нарочно не говорилъ о ревности и "эгоистической страсти", чтобы припомнить Любови Петровнѣ то время, когда, несчастный теперь, немощный Герасимъ Ивановичъ "пугалъ ее ревностью, пугалъ и ласками своими"? И онъ произвелъ то впечатлѣн³е, какое желалъ: ей было такъ тяжело это припоминан³е ея прошлой "погибшей", какъ онъ выражался, жизни, что она даже не могла слушать далѣе, вскочила и ушла, и даже, показалось мнѣ, когда она пробѣжала мимо меня и ея лицо освѣтилось на порогѣ большой залы хлынувшимъ на нее оттуда свѣтомъ лампъ, ушла съ покраснѣвшими отъ слезъ глазами...

   Все это я говорилъ себѣ и между тѣмъ никакъ не могъ найти внутри себя того прежняго чувства ненависти и отвращен³я къ нему. Онъ такъ хорошо говорилъ и казался такимъ убѣжденнымъ въ томъ, что онъ говорилъ, и такимъ при томъ образованнымъ, si lettré, какъ выражается m-r Керети, когда очень хвалитъ кого-либо изъ своихъ французскихъ писателей; всѣ остальные вокругъ него казались такими мелкими; я увѣренъ, никто изъ нихъ не понималъ того, что онъ говоритъ, и только слушали, разинувъ рты, а онъ какъ орелъ парилъ надъ ними... Одна Любовь Петровна понимала его, потому что онъ и она люди другаго "кружка", чѣмъ какая-нибудь Дарья Павловна, или этотъ смѣшной поручивъ Трухачевъ со своими "мыслями". "осмѣлюсь сказать" и "восхитительными дамами". Она слушала его такъ внимательно. сосредоточенно, сочувственно, потому что онъ говорилъ на обычномъ, понятномъ ей языкѣ и так³я вещи, которыя нравились не ей одной, а всѣмъ, даже этой самой Дарьѣ Павловнѣ, которая сначала такъ съ нимъ спорила и кончила тѣмъ, что отъ восхищен³я чуть на шею ему не бросилась. Сама Дарья Павловна слыветъ у насъ хорошенькою: она такая живая, кругленькая, съ такими полными бѣлыми руками, которыя у ней всегда открыты по-локоть; и она "дѣлаетъ ему глазки" и щуритъ ихъ и жеманится, чтобы только какъ-нибудь понравиться ему. Но онъ гордый, онъ не хочетъ и смотрѣть на нее, потому что такой человѣкъ, какъ онъ, не можетъ любить такихъ mauvais genre женщинъ, какъ Дарья Павловна, которая рѣшается брякнуть ему въ глаза, что онъ говоритъ "волшебно сладкимъ голосомъ" и тому подобное; онъ можетъ любить только такую женщину, какова Любовь Петровна; онъ подразумѣвалъ ее, когда говорилъ, что "любовь иной женщины есть высшее блаженство, какое можетъ на этой землѣ выпасть на долю человѣку"; онъ ее сравнивалъ съ альп³йскою розой, которая съ неприступной высоты смотритъ, прекрасная и холодная, на тѣхъ, кто, пренебрегая жизнью, взбирается по опаснымъ, до неба восходящимъ горамъ въ надеждѣ добыть ее. И какъ мнѣ нравилось это сравнен³е Любови Петровны съ альп³йскою розой! Именно она такая, rose des Alpes, перевелъ я, вспоминая что сестра Настя играла очень хорошенькую пьеску съ швейцарскимъ мотивомъ, которая такъ и называлась rose des Alpes, вспоминая и самый этотъ мотивъ и начиная его пѣть въ головѣ. Онъ ее любитъ, продолжалъ я разсуждать между тѣмъ; онъ за любовь ея готовъ отдать свою жизнь,- но онъ развѣ виноватъ, развѣ онъ можетъ идти противъ себя, противъ своего сердца, да развѣ можетъ кто-либо видѣть ее и не полюбить - да развѣ я самъ?...

   Но тутъ мнѣ вдругъ вспомнился Вася и весь нашъ утренн³й съ нимъ разговоръ... и я остановился на лѣстницѣ, опустивъ голову, не зная куда идти, потому что чувствовалъ, что не выдержу перваго взгляда строгихъ, "безгрѣшныхъ" глазъ Вася и выдамъ себя ему съ перваго раза со всѣми со своими "мерзкими мыслями"...

   - Куда же идти? спрашивалъ я себя, стоя средь нрава на лѣстницѣ,- внизъ ко всѣмъ? Ни за что въ свѣтѣ! - Не провѣдать-ли Леву? Но онъ, вѣрно, еще не вернулся изъ Селища, куда онъ, успѣла сказать мнѣ на террасѣ миссъ Пинкъ, отправился съ Керети къ Опицкимъ...

   - Что же тамъ остановился? раздался вдругъ прямо надо мной голосъ Васи.

   Это было такъ неожиданно, что я весь вздрогнулъ.

   - A ты что тутъ дѣлаешь? едва перемогъ я себя.

   - Жду огня! намъ до сихъ поръ не приносили.

   "И слава Богу, что не приносили до сихъ поръ", подумалъ я и спросилъ:

   - A какъ это ты меня въ темнотѣ узналъ?

   - У меня глаза какъ у кошки и ночью видятъ, отвѣчалъ смѣясь Вася.

   - Вы давно вернулись изъ саду?

   - Давно; папа успѣлъ опять заснуть и скоро проснется. Скоро десять часовъ, я полагаю. A ты внизу былъ, на террасѣ?

   Я стоялъ уже возлѣ него, на площадкѣ, и мнѣ казалось, что у него дѣйствительно кошачьи глаза, что онъ меня насквозь видитъ.

   - Вотъ видишь, Вася, началъ я,- когда ты съ твоимъ папа поѣхали, я пошелъ съ командоромъ, съ этимъ ма³оромъ, то-есть... Ну, потомъ онъ ушелъ къ себѣ, на село, а я пошелъ прямо по аллеѣ и вышелъ къ террасѣ, а тутъ Ѳома Богданычъ увидѣлъ меня и удержалъ...

   - Къ чему же ты это мнѣ все объясняешь, Борисъ? сказалъ Вася.- Ты точно извиняешься. Развѣ ты не воленъ идти, оставаться, уходить, какъ тебѣ вздумается? Я не твой Керети, который, можетъ быть, требуетъ отъ тебя отчета въ каждомъ изъ твоихъ дѣйств³й.

   - Какъ же! Стану я ему давать отчетъ! храбро воскликнулъ я, уколотый такимъ предположен³емъ.

   - Такъ тѣмъ менѣе, сказалъ онъ съ новымъ смѣхомъ,- обязанъ ты давать его мнѣ. Какой ты забавный, Борисъ!.. A теперь куда ты намѣренъ?

   Онъ, слѣдовательно, не ожидалъ меня, даже не приглашалъ къ себѣ! Мнѣ представилось, что все это с³яющее небо дружбы, о которомъ я такъ мечталъ въ Тихихъ-Водахъ, обвалилось вдругъ, и я словно остался одинъ, круглый сирота на свѣтѣ...

   - Я хотѣлъ къ тебѣ... но я, можетъ быть, тебѣ помѣшаю, съ трудомъ проговорилъ я, чувствуя, что готовъ разнюниться самымъ постыднымъ образомъ.

   - Я занимался, отвѣчалъ онъ, - днемъ не успѣваешь, такъ я всегда въ эту пору... Но все равно, пойдемъ ко мнѣ!

   - Зачѣмъ же, я не хочу тебѣ мѣшать, повторялъ я. Ощущен³е, что я какъ будто остался круглымъ сиротой, еще усилилось отъ того, что онъ теперь, казалось мнѣ, только изъ жалости, потому что мнѣ дѣваться некуда, рѣшается пустить меня къ себѣ.

   - Нѣтъ, нѣтъ, пойдемъ! говорилъ Вася.

   Савел³й показался съ лампой на лѣстницѣ.

   "Не хочу, чтобъ они замѣтили мое глупое лицо!" И во избѣжан³е такого срама я поспѣшилъ пройти первый въ комнату Васи.

   Онъ дѣйствительно занимался предъ моимъ приходомъ. На его столѣ лежалъ раскрытый томъ Всеобщей Истор³и Геерена на нѣмецкомъ языкѣ и тетрадь съ надписанной страницей русскаго перевода.

   - Ну садись, гость будешь, сказалъ онъ мнѣ съ улыбкой.

   - Да, именно, гость - и только гость! печально молвилъ я себѣ:- все кончено!...

   Мы оба помолчали:

   - Ты что-то невеселъ вернулся снизу? началѣ Вася, но въ голосѣ его не слышалось мнѣ того участ³я, съ какимъ бы я непремѣнно сдѣлалъ ему такой вопросъ, еслибъ былъ на его мѣстѣ, а онъ на моемъ.- Что тамъ, много народу? спросилъ онъ, не дождавшись даже, моего отвѣта.

   - Очень много, офицеры разные, дамы...

   - Каждый день то же, замѣтилъ онъ, шевельнувъ плечомъ.

   - Да, Анна Васильевна говоритъ, что у нихъ вѣчная ярмарка. Ѳома Богданычъ безъ этого жить не можетъ.

   - Очень онъ ужь добръ и гостепр³именъ, сказалъ Вася,- а люди пользуются... И что же тамъ дѣлали? спросилъ онъ опять.

   - Такъ, разговаривали, отвѣчалъ я,- стараясь избѣжать его взгляда и принимаясь для этого разсматривать давно знакомую мнѣ картину, висѣвшую на стѣнѣ этой бывшей Галечкиной спальни и изображавшую святую Елисавету, королеву венгерскую, на колѣняхъ предъ больнымъ нищимъ, которому она перевязываетъ рану на ногѣ.

   - И разговоръ интересный? продолжалъ между тѣмъ Вася.

   - Такъ себѣ...

   Мнѣ становилось очень неловко.

   - Или это секретъ?

   Насмѣшка звучала въ его голосѣ. Я обернулся къ нему.

   - Какой же можетъ быть тутъ секретъ, Вася! жалобно проговорилъ я.

   - Потому что ты такъ неохотно отвѣчаешь... Прости меня, Борисъ! молвилъ онъ неожиданно, протягивая мнѣ руку: - я точно допытываю тебя...

   - Нѣтъ, Вася, нѣтъ, нисколько, я и не думалъ... Мнѣ стало легче отъ его ласковыхъ словъ.- A насчетъ разговора...

   - Я знаю, о чемъ говорили, не далъ онъ мнѣ кончить, и какая-то горькая и вмѣстѣ съ тѣмъ презрительная усмѣшка сложилась на его губахъ,- про чувство, про любовь...

   - Да, ты отгадалъ!

   - Я знаю, повторилъ онъ,- и скажу тебѣ напередъ, что говорилъ, вѣрно, все одинъ, а друг³е только слушали, да поддакивали.

   - Да, почти такъ, это правда. Говорилъ все этотъ офицеръ, баронъ...

   - Баронъ Фельзенъ, твердо произнесъ Вася. Онъ глядѣлъ въ своего нѣмецкаго Геерена и продолжалъ дописывать недоконченную страницу перевода, не прерывая бесѣды со мною. Онъ казался совершенно спокойнымъ, только неестественно сдвинувш³яся его брови напоминали то недоброе выражен³е, которое такъ поразило меня въ немъ утромъ.

   - A онъ очень хорошо говоритъ, Вася! сказалъ я.

   - Да, такъ же спокойно отвѣчалъ онъ: - онъ вообще уменъ и на все, кажется, способенъ.

   - И по всему видно, примолвилъ я,- что онъ такъ много знаетъ...

   - Романовъ, дѣйствительно, кажется, не мало на своемъ вѣку прочелъ!

   - Нѣтъ, Вася, кажется, онъ и истор³ю великолѣпно знаетъ!

   Онъ съ легкою улыбкой приподнялъ губу и продолжалъ писать.

   - Ты мнѣ не вѣрвшь, не безъ досады сказалъ я,- ты думаешь, я не могу объ этомъ судить, но еслибы ты послушалъ его сегодня, ты самъ бы сказалъ, что онъ такъ краснорѣчивъ, qu'il est si lettré и что...

   Вася положилъ перо, печально взглянулъ мнѣ прямо въ глава и договорилъ за меня:

   - И что онъ совершенно плѣнилъ тебя...

   - Вася! кинулся я къ нему,- ради Бога, милый, не сердись на меня, выслушай только!... Я самъ не знаю, какая каша у меня теперь въ головѣ. Когда ты меня позвалъ, тамъ, на лѣстницѣ, я стоялъ и именно объ этомъ думалъ... Видишь, этотъ человѣкъ, я какъ только его увидѣлъ тогда въ первый разъ, съ перваго же раза онъ мнѣ сталъ противенъ, и когда ты Сашѣ Рындину сказалъ тогда, что ты его не любишь, я тебя еще больше полюбилъ за это... И сегодня, еслибы Ѳома Богданычъ не схватилъ меня на террасѣ, я ни за что бы не пошелъ самъ его слушать... Но я ничего не хочу скрывать отъ тебя, Вася, я тебѣ буду прямо говорить все, все, что у меня въ душѣ происходитъ,- да, онъ меня сегодня плѣнилъ, то-есть не онъ, Боже сохрани! а его разговоръ,