Маркевич Болеслав Михайлович - Забытый вопрос

, подзывала насъ въ себѣ. Мы усаживались подлѣ нея, разложивъ на столѣ папки съ гравюрами, и съ хохотомъ или съ блестящими отъ удовольств³я глазами передавали ей то какой-либо изъ наиболѣе нравившихся намъ гротесковъ Калло, то батал³ю Ванъ-деръ-Мейлена, то Рафаэлевсвое Святое семейство, гравированное Эделинкомъ. Начинались толки, разсказы, споры. "А вотъ посмотримъ, что объ этомъ пишетъ Вазари", говаривала Любовь Петровна, и я тотчасъ же кидался въ прелестному, чернаго дерева шкафу, съ дверцами, изукрашенными флорентинскою мозаикой, въ которомъ хранились ея книги, и приносилъ французск³й переводъ этого знаменитаго б³ографа великихъ живописцевъ "cinquo cento". Она открывала хорошо знакомую ей книгу, выбирала страницу и давала читать намъ поочередно,- причемъ на долю Васи приходилось всегда болѣе чтен³я, чѣмъ мнѣ, потому что она постоянно поправляла его не совсѣмъ чистый французск³й выговоръ... A сколько при этомъ сообщала она намъ замѣчательныхъ подробностей о первой, до замужества, молодости своей, проведенной ею съ родителями въ Итал³и, о художественныхъ чудесахъ Рима, о Кановѣ, дружески знакомомъ съ ея покойнымъ отцомъ и дорогое вспоминан³е котораго хранилось у нея въ видѣ изваяннаго изъ мрамора медальона, на которомъ изображена она была сама въ дѣтствѣ - амуромъ съ бабочкой на рукѣ...

   Мы уходили изъ павильона лишь съ приходомъ туда Ѳомы Богдановича, который являлся каждый день, часу во второмъ, къ племянницѣ, и при которомъ не было уже мѣста никакому разговору или чтен³ю. Онъ обыкновенно входилъ крадучись - и тотчасъ же кидался на насъ; мы вскакивали и, вырвавшись изъ его рукъ, опрометью бѣжали въ садъ,- а онъ за нами,- но, несмотря на прыткость своихъ коротенькихъ ножекъ, догнать насъ, разумѣется, не былъ въ состоян³и и возвращался въ Любови Петровнѣ, съ хохотомъ угрожая намъ на прощанье послать хлопцевъ изловить насъ и запереть въ ледникъ. Мы исчезали съ Васей въ глубинѣ аллей или уходили на село... Вася располагалъ теперь свободнѣе своимъ временемъ, чѣмъ прежде: Анна Васильевна все утро замѣняла его у отца, да и самъ Герасимъ Ивановичъ чувствовалъ себя видимо такъ хорошо, что не требовалъ постояннаго подлѣ себя присутств³я сына; онъ самъ часто отсылалъ его, когда Вася иной разъ слишкомъ долго засиживался въ его комнатѣ. Мы пользовались этими свободными часами для продолжительныхъ прогулокъ. Къ намъ присоединялся обыкновенно Лева съ неотлучною при немъ Сильвой, и мы уходили иногда за нѣсколько верстъ отъ Богдановскаго, въ лѣсъ или на другую оконечность озера - удить рыбу. Лишь издали доносивш³йся до насъ звонъ колокола напоминалъ намъ объ обѣдѣ, и мы видались тогда бѣжать взапуски домой. Послѣ обѣда, когда начинала спадать жара, мы расходились по урокамъ. Вася отправлялся въ Галечкѣ заниматься съ Керети французскимъ языкомъ; я усаживался въ своей комнатѣ за Корнел³я Непота или за рѣшен³е математической задачи, которое доставалось мнѣ всегда очень туго, благодаря нетерпѣливому нраву моего гувернера, при которомъ природная моя неспособность въ цифрамъ обращалась въ окончательную тупость...

   Но лучшее для насъ время начиналось вечеромъ, когда Герасимъ Ивановичъ засыпалъ въ своемъ креслѣ, и мы, никѣмъ не тревожимые, усаживались съ Васей въ его уютной комнаткѣ, у открытаго окна, и подъ зеленымъ абажуромъ маленькой лампы принимались за чтен³е "нашего друга". Подъ этимъ именемъ разумѣлся у насъ Шиллеръ. Вася еще въ Герман³и перечелъ его всего съ своимъ теологомъ и теперь знакомилъ меня съ нимъ... Боже мой, и понынѣ, когда все темнѣе и темнѣе наступаютъ для меня сумерки жизни и вѣетъ отъ нихъ леденящимъ, всепроникающимъ холодомъ, и понынѣ, какъ въ тѣ незабвенные вечера, бьется горячо мое сердце, вспоминая эти первыя, эти лучш³я впечатлѣн³я моей молодости! "Безгрѣшныя" уста Вася звали меня за собою въ волшебный, невѣдомый мнѣ до этой поры м³ръ, гдѣ все кругомъ обнимало меня прелестью, любовью, очарован³емъ,- и я шелъ за нимъ, переходя отъ восторга къ восторгу. Богъ, человѣчество, свобода, "die Worte des Glaubens",- какъ захватывали всю мою молодую душу эти слова, какъ говорила мнѣ объ этихъ святыхъ вѣрован³яхъ каждая страница поэта! A Вася,- онъ весь былъ проникнутъ ими: Шиллеръ былъ для него какимъ-то божествомъ...

   - Ахъ, Вася, говорилъ я ему однажды,- мы только-что прочли die Bürgschaft,- я чувствую, что съ тѣхъ поръ, какъ мы читаемъ это съ тобою, я совсѣмъ другимъ сталъ. Я ничего не понималъ до этихъ поръ, я былъ мальчишка, а теперь я человѣкомъ, хорошимъ человѣкомъ чувствую себя, Вася. Какъ счастливо жить, какъ мы теперь живемъ съ тобою здѣсь; всю жизнь хотѣлъ бы я такъ прожить. Скажи самъ, приставалъ я въ нему,- развѣ здѣсь намъ не хорошо?

   Онъ улыбнулся.

   - Очень хорошо - покамѣстъ... проговорилъ онъ.

   - И всѣ счастливы, продолжалъ я восхищаться,- живемъ мы всѣ такъ вмѣстѣ, такъ дружно, и Анна Васильевна, и Герасимъ Ивановичъ, и твоя мать.

   - Моя мать... повторилъ онъ.

   Онъ оперся головой на обѣ руки и долго въ этомъ положен³и глядѣлъ на меня.

   - Она ужасно скучаетъ, Борисъ! рѣшился онъ договорить наконецъ.

   - Съ чего же ей скучать? началъ было я, но пр³остановился: мнѣ вдругъ вспомнилось множество маленькихъ обстоятельствъ, изъ которыхъ слѣдовало безспорно заключить, что Любови Петровнѣ было скучно.- Она однако такъ любезна къ тебѣ, вспомнилъ я ему, такъ ласкаетъ тебя...

   - Да, ей самой... она сама желала бы... но она не можетъ, тихо вздохнулъ онъ на недосказанную свою мысль.

   Я понялъ его, но спросилъ безсознательно:

   - Чего не можетъ она, Вася?

   Онъ опять долгимъ взглядомъ взглянулъ на меня и. слегка приподнимая лежавшаго предъ нимъ Шиллера:

   - Любить какъ вотъ здѣсь, отвѣчалъ онъ,- всѣмъ существомъ, всею душой... О, еслибъ она могла, примолвилъ онъ, снова опустивъ голову,- вотъ это было бы счаст³е, небесное счаст³е для меня, Боря!

   "Кого она могла бы такъ любить, его, къ счаст³ю твоему, нѣтъ здѣсь, бѣдный мой Вася", подумалъ я. "Любить прямо, открыто, не стыдясь, презирая всяк³е людск³е толки", точно звуча надъ самымъ моимъ ухомъ, вспомнились мнѣ эти слова его матери тогда, "въ храмѣ отдохновен³я". и тих³й голосъ Анны Васильевны, отвѣчавш³й ей на это: "надо смириться, Любочка..."

   A гдѣ онъ былъ въ это время, тотъ, кто тогда внушалъ ей тѣ слезы ея и рѣчи, чего и не подозрѣвалъ бѣдный Вася? Первое извѣст³е о немъ сообщено мнѣ было матушкой въ письмѣ изъ К., въ которомъ строго упрекала она меня за то, что я ей не писалъ тотчасъ же по пр³ѣздѣ нашемъ въ Богдановское. "Я такъ и Богъ знаетъ какъ измучилась бы", говорила она, "еслибы не встрѣтила на улицѣ барона Фельзена, который мнѣ сказалъ, что видѣлъ васъ обоихъ наканунѣ своего отъѣзда", и въ концѣ письма прибавляла, что тотъ же баронъ Фельзенъ весьма любезно предложилъ ей заѣхать къ намъ въ домъ, узнать, не будетъ-ли какихъ поручен³й къ намъ, въ случаѣ, еслибъ онъ долженъ былъ обратно ѣхать въ наши страны. Объ этомъ свидан³и матушки съ Фельзеномъ я никому, кромѣ Анны Васильевны, не сообщалъ въ Богдановскомъ. Помню, какъ смутилась добрая женщина, когда она объ этомъ узнала, какъ она взглянула на меня съ видимымъ намѣрен³емъ что-то сказать,- и не сказала. а только глазами заморгала и отвернулась, а я ей за то весьма храбро отпустилъ:

   - Пусть лучше я останусь безъ цвѣтныхъ чулковъ (за этою именно посылкой и долженъ былъ заѣхать къ матушкѣ обожатель Любови Петровны), только бы не видать здѣсь этого нѣмца!

   - A что онъ тебѣ сдѣлалъ, Боренька? живо спросила Анна Васильевна:

   - Ничего онъ мнѣ не сдѣлалъ, только безъ него лучше!

   Милая старушка не подумала спросить, что я разумѣю подъ этимъ "безъ него лучше",- она взяла меня за голову и горячо поцѣловала въ лобъ.

   "Онъ вернется сюда, рано или поздно вернется". часто думалъ я послѣ этихъ моихъ разговоровъ съ Васей и Анной Васильевной, и все явственнѣе сталъ я читать теперь признаки неодолимой тоски въ чертахъ, въ каждомъ движен³и Любови Петровны. Съ каждымъ днемъ, казалось, тяжелѣе становился для нея ея образъ жизни, и нашъ тѣсный кружокъ, и чтен³е Вазари, и нескончаемая возня Ѳомы Богдановича. A между тѣмъ она, какъ бы на зло самой себѣ, упорствовала въ этомъ образѣ жизни; она никого кромѣ насъ не видала, перестала вовсе ходить въ большой домъ, обѣдала даже у себя въ павильонѣ и проводила тамъ вечера одна, пожирая томъ за томомъ французск³е и англ³йск³е романы, которые получала она изъ Петербурга чуть не съ каждой почтой. Анна Васильевна начинала безпокоиться и спросила разъ при мнѣ: здорова-ли она? Красавица подняла на нее глаза и только улыбнулась,- но отъ этой улыбки у Анны Васильевны вдругъ навернулись слезы... Однажды вечеромъ изъ Васиной комнаты мы услыхали музыку въ павильонѣ.

   - Это Булкенфрессъ играетъ у твоей maman! сказалъ я.

   - Развлечен³е ей, по крайней мѣрѣ, отвѣчалъ мнѣ Вася съ улыбкой,- только папа бы это не разбудило...

   Онъ прошелъ въ покой больнаго,- но тотъ мирно и сладко спалъ, какъ всегда.

   Съ тѣхъ поръ все обычнѣе и дольше стало звучать фортеп³ано въ павильонѣ Любови Петровны, а съ этимъ вмѣстѣ Булкенфрессъ, съ которымъ я не встрѣчался уже очень давно, сталъ вдругъ попадаться мнѣ на каждомъ шагу. Къ Керети онъ забѣгалъ каждый день поутру, въ то самое время, когда я, окончивъ урокъ, складывалъ свои книги и отправлялся къ Лубянскимъ. Онъ былъ необыкновенно любезенъ со мной, нѣжно потряхивалъ мнѣ руку и называлъ charmant cheune (jeune) homme. Но мнѣ не нравился его лукаво-заискивающ³й взглядъ и его настойчивые разспросы о здоровьи Герасима Ивановича, о характерѣ Васи и тому подобномъ, касавшемся Лубянскихъ, разспросами, которыми онъ забрасывалъ меня каждый разъ. Я отвѣчалъ ему неохотно и коротко и спѣшилъ уходить отъ него. "Не для одной музыки повадился онъ такъ часто къ Любови Петровнѣ", не разъ приходило мнѣ въ голову, но я не хотѣлъ останавливаться на этомъ; я боялся всякой посторонней мысли, способной разстроить тотъ волшебный м³ръ, въ который я весь былъ погруженъ въ это время. Мы читали съ Васей Донъ-Карлоса.... Кто-то сказалъ очень вѣрно, что каждое чувство имѣетъ свой медовый мѣсяцъ. Я именно переживалъ въ то время медовый мѣсяцъ маркиза Позы. Донъ-Карлосомъ представлялся мнѣ, разумѣется, Вася, для котораго Поза, то-есть я, съ восторгомъ отдаетъ жизнь; королеву я никакъ не могъ вообразить себѣ иначе, какъ въ прелестномъ образѣ Любови Петровны, а Филиппъ былъ опять-таки Фельзенъ, только со старымъ, какъ у генерала Рындина, но гораздо болѣе злымъ, лицомъ, и я говорилъ ему пламенныя рѣчи въ защиту Донъ-Карлоса, у котораго онъ похитилъ любовь его прекрасной и "настоящей", законной матери...

   Время шло между тѣмъ. Успеньевъ день былъ уже недалеко, и вотъ, въ одно прекрасное утро, въ мою комнату вкатился Ѳома Богдановичъ съ письмомъ ко мнѣ отъ матушки. Главная его сущность состояла въ томъ, что батюшкѣ лучше, но что докторъ никакъ не согласенъ отпустить его пока изъ К., и что поэтому ни онъ, ни матушка никакъ не могутъ опредѣлить времени возвращен³я своего въ деревню. Въ самомъ концѣ сказано было, что письмо это съ посылкой доставятъ намъ вѣроятно Рындины, собирающ³еся скоро ѣхать въ Богдановское.

   - Саша здѣсь? вскрикнулъ я, когда дошелъ до этого мѣста, вопросительно обернувшись къ Ѳомѣ Богдановичу, который тѣмъ временемъ болталъ съ моимъ наставникомъ на своемъ забавномъ французскомъ жаргонѣ.

   - Саша! A съ чего ты взялъ? воскликнулъ онъ въ свою очередь, подбѣгая во мнѣ.

   Глаза его такъ и прыгали.

   - Мама мнѣ пишетъ про посылку...

   Ѳома Богдановичъ не далъ мнѣ кончить.

   - Другой, другой посылку тебѣ привезъ.

   - Баронъ... началъ было я.

   Онъ кинулся на меня и зажалъ мнѣ ротъ рукой.

   - A ты молчи! съ хохотомъ заговорилъ онъ,- ходимъ скорѣе за тою посылкой!

   И, схвативъ за руку, онъ потащилъ меня, мимо недоумѣвавшаго Керети, въ корридоръ.

   - A слухай же ты, Боренька, зашепталъ онъ тутъ, уцѣпившись обѣими руками за пуговицы моей куртки,- никому ты не говори, потому я хочу, чтобъ это сюрпризъ былъ на Успен³е... Такой будетъ имъ всѣмъ сюрпризъ, о побачишь!...

   И онъ, заранѣе ликуя, принялся мнѣ торопливо сообщать, что посылку и письмо прислалъ баронъ Фельзенъ съ Трухачевымъ изъ Юрасовки, деревни верстахъ въ 25-ти отъ Богдановскаго, гдѣ стоялъ другой эскадронъ того полка, въ которомъ служили они оба, и что баронъ будетъ теперь тѣмъ, а не нашимъ эскадрономъ командовать, а Гольдманъ останется у насъ до осени, и что Трухачевъ далъ Ѳомѣ Богданоничу офицерское свое слово, что баронъ пр³ѣдетъ на Успен³е...

   - И окрутилъ я опять того Трухачева тѣмъ же его словомъ офицерскимъ, попрыгивая отъ радостнаго волнен³я съ ножки на ножку, продолжалъ Ѳома Богдановичъ,- что не смѣетъ онъ никому ни голосомъ, ни какимъ другимъ сортомъ открыть про барона, пока самъ не пр³ѣдетъ тотъ. - Такъ и ты-жь смотри, востроносый, какъ маму любишь, клятву мнѣ сейчасъ давай, что никому про то въ домѣ не откроешь, ни даже французу твоему.... A коли, можетъ, онъ пытать тебя будетъ, черезъ кого ты посылку получилъ, говори на меня, да и все! Пусть идетъ до меня, откуда я получилъ. Ну, давай скорѣе клятву, давай!

   Я обѣщалъ ему, и онъ стремглавъ понесся внизъ по лѣстницѣ.

   - Qui donc а apporté cela? спросилъ меня Керети, когда я вернулся въ комнату въ сопровожден³и Максимыча, вносившаго довольно объемистую матушкину посылку.- Ce n'est pas jour de poste ce me semble?

   Я отвѣчалъ, что доставилъ мнѣ Ѳома Богдановичъ.

   - A ему же кто?

   - Не знаю, невольно улыбнувшись, сказалъ я.

   Керети усмѣхнулся тоже и приподнялъ плечи.

   - Et pourquoi en fait il mystère le brave homme? on dirait qu'on ne le sait pas!

   - A вы развѣ знаете? спросилъ я въ свою очередь, не безъ любопытства.

   - Не трудно догадаться, объяснилъ мой французъ,- въ первомъ письмѣ вашей матушки было означено то лицо, чрезъ которое она думала прислать вамъ это,- а я знаю, что это лицо - ce personnage est dans la contrée depuis quelqus jours.

   - Вы это знали! съ удивлен³емъ воскликнулъ я. Какимъ же образомъ?

   - Devinez! засмѣялся Керети.

   - Je devine, сказалъ я, сообразивъ, что Булкенфрессъ могъ объ этомъ знать и передать ему.

   Его лицо перемѣнило выражен³е; онъ почти строго взглянулъ на меня и отвѣчалъ, что если я и отгадалъ, то могу это держать про себя, и что вообще ни ему, ни мнѣ нѣтъ никакого дѣла до того, что происходитъ въ домѣ, временно пр³ютившемъ насъ, и что чѣмъ скромнѣе буду я себя держать въ этомъ отношен³и, тѣмъ это будетъ приличнѣе и сообразнѣе съ образомъ дѣйств³й d'un enfant de bonne maison.

   Я выслушалъ его наставлен³е съ достодолжного почтительност³ю.

   "Только зачѣмъ же тогда нужно было ему говорить мнѣ: devinez?" не могъ я не подумать при этомъ...

  

  

  

   Наступилъ и Успеньевъ день. Съ ранняго утра началась суетня; только и слышно было, что звонъ колокольцевъ, лошадиный топотъ и фырканье на дворѣ, бѣготня по лѣстницѣ, шуршанье и лязгъ чемодановъ и сундуковъ, тащимыхъ людьми по корридору. Что воды въ ростопель приливали гости и исчезали въ отводимыхъ имъ комнатахъ,- но наводнен³е ежеминутно росло, и вновь прибывавш³е начали слоняться по всѣмъ угламъ, въ ожидан³и себѣ пр³юта: уже не хватало помѣщен³я. Ѳома Богдановичъ влетѣлъ къ намъ съ Керети какъ угорѣлый, съ просьбой опростать скорѣе нашъ апартаментъ. Онъ, какъ сказалъ Любови Петровнѣ, послалъ приглашен³е на этотъ день всей, артиллер³йской батареѣ, стоявшей верстахъ въ 80 отъ Богдановскаго,- вся батарея и прибыла, то-есть толстѣйш³й полковникъ и четыре тоненькихъ офицера; "люди все полированные", говорилъ чуть не съ отчаян³емъ Ѳома Богдановичъ, "а ткнуть ихъ нема куда!" Ткнуть ихъ онъ и рѣшилъ въ наши комнаты: я долженъ былъ перейти въ Васѣ, а наставникъ мой отправиться во флигель къ пр³ятелю своему Булкенфрессу,- причемъ Максимычъ чуть не наговорилъ грубостей хозяину за безпокойство, причинявшееся этимъ его господамъ, но тотъ только рукой махалъ и въ попыхахъ своихъ, спѣша скорѣе ввести новоприбывшихъ въ опорожняемую нами комнату, ткнулъ ихъ дѣйствительно на лахань съ грязною водой, которую въ эту минуту выносилъ изъ нея мой дядька. Огромный животъ батарейнаго командира въ ужасѣ подался назадъ; мутные мыльные ручьи стекали съ его поверхности на новехоньк³е панталоны и какъ зеркало свѣтлые сапоги полковника. Ѳома Богдановичъ кинулся за полотенцемъ, "полированные" офицеры съ трогательнымъ единодуш³емъ вытащили разомъ платки свои изъ кармановъ. Одинъ Максимычъ, равнодушный къ несчаст³ю ближняго, спокойно подобравъ съ пола черепки упущеной имъ изъ рукъ лохани, вынесъ ихъ прочь, не повернувъ даже головы на сѣтованье и оханье смущеннаго такимъ пассажемъ артиллер³йскаго вѣдомства...

   Передъ самою обѣдней, въ ту минуту, когда все, что было въ домѣ, старые и малые,, собиралось на крыльцо, чтобы всѣмъ разомъ отправиться въ церковь, показалась издали, словно несшаяся вмѣстѣ съ колокольнымъ звономъ, и съ грохотомъ подкатила къ подъѣзду щегольская и здоровая коляска генерала Рындина. Ѳома Богдановичъ, уже успѣвш³й принарядиться во фракъ и въ свѣтлыя брюки, кинулся со всѣхъ ногъ встрѣчать его - и принялъ къ себѣ на грудь Сашу, выскочившаго изъ коляски первымъ и съ такимъ азартомъ, что они непремѣнно оба свалились бы съ ногъ, еслибы не случился тутъ длинный майоръ Гольдманъ, который уперъ могучую длань свою въ спину Ѳомы Богдановича и тѣмъ спасъ его отъ постыднаго крушен³я. Сашу между тѣмъ подхватила на лету вся "орда" товарищей, давно нетерпѣливо ожидавшихъ его пр³ѣзда. Онъ переходилъ изъ объят³й въ объят³я. Жабинъ привѣтствовалъ его даже какими-то стихами изъ Державина.

   - Здорово, здорово, Вася, пробасилъ, облобызавъ предварительно трижды Ѳому Богдановича, старикъ генералъ, давая поцѣловать племяннику небольшое оставшееся свободнымъ отъ волосъ мѣстечко на щекѣ своей,- все вверхъ тянешься; на службу царскую пора бы! Я вотъ Сашу на-дняхъ въ Питеръ везу, въ корпусъ... Ну, а что,- какъ отцу твоему?

   - A совсѣмъ молодецъ, не далъ отвѣчать Васѣ Ѳома Богдановичъ,- кулакомъ теперичка вола свалитъ!

   Генералъ разразился смѣхомъ.

   - Люблю за сравнен³е, молвилъ онъ, обнявъ и трепля хозяина по спинѣ. - A сестрица что, въ вожделѣнномъ?... A вотъ она сама, красавица писанная! воскликнулъ онъ - и двинулся на встрѣчу Любови Петровнѣ, вышедшей изъ садовой калитки и подымавшейся на крыльцо.

   Она била въ большой круглой соломенной шляпѣ и длинномъ бѣломъ арабскомъ бурнусѣ. который падалъ съ ея плечъ какими-то удивительно благородными и красивыми складками. Она всѣхъ точно освѣтила своимъ появлен³емъ.

   - Эка пава! крикнулъ Ѳома Богдановичъ.

   - Пожалуйте ручку, сказалъ генералъ и, овладѣвъ ею, повернулъ ладонью вверхъ и поцѣловалъ въ отверст³е перчатки.- Герасиму, слышалъ, лучше; душевно поздравляю. Ну, а вы сами?

   - Вашими молитвами, прозябаю понемножку, молвила она улыбаясь.

   - Въ эдакомъ раю-то прозябать! захохоталъ генералъ Рындинъ, махнувъ рукой на окрестность.- Отсюда и не выѣхалъ бы кажется...

   - Я и не намѣрена, поспѣшно сказала Любовь Петровна, сдвинувъ брови.

   - A я и не пущу! молодецки топнулъ ногой Ѳома Богдановичъ.

   - A впрочемъ, продолжалъ генералъ, покручивая усы и смѣясь всею грудью,- я полагаю, сестрица, вы и въ царствѣ небесномъ нашли бы законную причину Господу Богу жалобу подать, еслибы вамъ, съ примѣру, запрещено тамъ было ангеловъ съ ума сводить? Такъ я говорю-съ?

   - Я нахожу и теперь самую законную причину на васъ жаловаться, только не знаю кому, за ваши неумѣстныя шутки, полуусмѣхаясь, полусердясь, отвѣчала она на это.

   - Как³я же шутки, помилуйте-съ! не унывалъ расходивш³йся генералъ.- Я недавно еще имѣлъ случай видѣть одну изъ вашихъ жертвъ.

   Любовь Петровна подняла на него глаза.

   - Вы старый шутъ! съ громкимъ смѣхомъ проговорила она и, отвернувшись отъ него, заговорила съ Трухачевымъ, который такъ и вился подлѣ нея, улавливая видимо случай обратить на себя ея вниман³е.

   Генерала Рындина даже покоробило, я это замѣтилъ,- но онъ не счелъ нужнымъ показать, что сердится.

   - Отъ васъ, Любовь Петровна, и этотъ невѣдомый мнѣ доселѣ чинъ не почту себѣ за стыдъ принять, любезно отпустилъ онъ, поклонившись и браво звякнувъ шпорами.

   Она обернулась къ нему опять и съ очаровательною улыбкой протянула ему руку, которую генералъ снова нѣжно поцѣловалъ въ перчатку.

   - Господа, мое почтен³е, сказалъ онъ, будто только теперь замѣтивъ офицеровъ, собравшихся на крыльцѣ,- очень радъ васъ видѣть.

   Онъ погрузилъ зорк³й взоръ въ ихъ толпу.

   - Изъ знакомыхъ здѣсь кавалеристовъ нашихъ не всѣ, кажется, пр³ѣхали? спросилъ онъ.

   Офицеры стали перешептываться, считая другъ друга глазами.

   - A будетъ ще, будетъ кавалер³я, отвѣтилъ за нихъ Ѳома Богдановичъ,- а артиллер³я ужь туточки!

   - Здорово, юноша! заговорилъ опять старикъ Рындинъ, замѣтивъ меня,- поклонъ тебѣ привезъ отъ матушки; батюшку не видалъ, не совсѣмъ еще поправился, говорятъ... Да бишь! вдругъ вспомнилъ генералъ,- Софья Михайловна говорила мнѣ о какой-то посылкѣ, хотѣла со мною вамъ прислать... Саша, не помнишь, доставлена намъ она?

   - Нѣтъ, папа, молвилъ Саша,- ее кажется...

   - Получена, получена, кидаясь къ генералу и подмигивая ему, загоготалъ Ѳома Богдановичъ,- по окказ³и получена... А, да вотъ и моя хозяйка!...

   Краснѣющая и сконфуженная Анна Васильевна, со шляпкой на боку, въ сопровожден³и спокойно улыбавшейся и какъ кукла разодѣтой Галечки, поспѣшно сходила съ лѣстницы.

   - Экипажи подавайте! крикнулъ хозяинъ. - Господи, да гдѣ голова у меня! И онъ схватился за нее обѣими руками.- Перекусить вамъ съ дороги треба, ваше превосходительство, перекусить.

   - По горло сытъ; часъ тому назадъ, пока лошадей перемѣняли, мы съ Сашей перехватили важно, молвилъ генералъ.- Ну а послѣ обѣдни, пожалуй, можно будетъ и вторично... Многоуважаемая Анна Васильевна, не прикажете-ли, въ моей коляскѣ?

   Онъ усадилъ ее, сѣлъ самъ, и дорожный шестерикъ на полныхъ рысяхъ повлекъ тяжелую генеральскую коляску въ церковь. Любовь Петровна съ Галечкой и Дарьей Павловной поѣхали за нею въ шарабанѣ, сопутствуемыя Трухачевымъ верхомъ. Съ полсотни разнородныхъ и разнокалиберныхъ экипажей помчались за ними вслѣдъ. Мы переглянулись съ Васей и, пропустивъ Сашу съ товарищами,- они предпочли отправиться въ церковь пѣшкомъ,- вскочили въ линейку, гдѣ уже сидѣлъ ма³оръ Гольдманъ и два другихъ офицера его полка: они живо между собой разговаривали и не обратили на насъ никакого вниман³я.

   - У него сильная протекц³я въ Петербургѣ, говорилъ одинъ.

   - На то нѣмецъ! коротко и рѣзко фыркнулъ командоръ.

   - Все это такъ-съ, молвилъ другой гусаръ,- только я навѣрное знаю, что тамъ сказали: рано. Вѣдь и точно, года нѣтъ, какъ ему офицерское зван³е вернули.

   Первый изъ говорившихъ засмѣялся.

   - A я такъ думаю, что это вздоръ. При связяхъ его и ловкости, да захоти онъ,- онъ навѣрное былъ бы уже теперь въ гвард³и. Дѣло въ томъ, что самъ онъ не хочетъ... Ему и здѣсь хорошо...

   - Въ Юрасовкѣ-то? насмѣшливо спросилъ ма³оръ.

   - Ну, положимъ, и не въ Юрасовкѣ... Только вы поймите, Степанъ Парѳенычъ, что не изъ однихъ же чиновъ бьются люди, особенно въ молодые годы. Бываютъ и друг³е виды...

   Ма³оръ выпучилъ на него так³е страшные глаза, что офицеръ не смѣлъ докончить; онъ оглянулся на насъ съ Васей и тотчасъ же отвернулся, чтобы скрыть краску, которою внезапно покрылось все его лицо.

   Товарищъ его, сидѣвш³й въ нему спиной, рядомъ съ Васей, ничего не замѣтилъ.

   - A поглядѣли бы вы, Степанъ Парѳенычъ, заговорилъ онъ,- какъ онъ себя тамъ, въ какую-нибудь недѣлю времени, устроилъ. Простую хату въ бонбоньерку, можно сказать, превратилъ, стѣны, потолки, полы, все это въ коврахъ, увѣшано оруж³емъ... Тысячъ на десять, вѣрно, вывезъ онъ всякаго такого добра съ Кавказа... Да-съ, договорилъ молодой офицеръ и глубоко вздохнулъ при этомъ,- этому счастливчику хоть первую львицу изъ Петербурга не стыдно принять въ такой хижинкѣ...

   - Вахмистръ, чуть не крикнулъ ма³оръ, - вахмистръ у него, полагаю, что себѣ хочетъ, то и дѣлаетъ?

   - Это уже само собою, отвѣчалъ, расхохотавшись, гусаръ:- только вѣдь и боится онъ его, повѣрите, страхъ! Вчера, напримѣръ...

   Офицеръ началъ передавать какую-то истор³ю про Фельзена - рѣчь шла несомнѣнно о немъ,- и его вахмистра, изъ которой я ровно ничего не понялъ, кромѣ того развѣ, что это самое помѣшало барону отправиться сегодня утромъ въ Богдановское одновременно съ разскащикомъ, какъ они это намѣревались сдѣлать вчера.

   Вася все слышалъ - и все понялъ; онъ сидѣлъ, уткнувшись въ уголъ линейки, не поворачивая головы, опустивъ глаза. Болтливые офицеры очевидно не знали, кто онъ. Едва остановились наши дроги, онъ соскочилъ и, не ожидая меня, побѣжалъ въ церковь. Командоръ расправилъ свои длинныя ноги и, остановившись на паперти, обвелъ мрачнымъ взглядомъ всю прибывшую съ нимъ компан³ю, то-есть двухъ товарищей своихъ и меня многогрѣшнаго. "Проваливай, молокососъ", казалось, говорилъ мнѣ этотъ взглядъ. "И безъ тебя знаю!" старались отвѣчать ему мои глаза. И я прошелъ въ церковь, не сомнѣваясь, что, оставшись одинъ съ гусарами, онъ прочтетъ имъ достодолжную нотац³ю.

   Вася забился въ церкви куда-то такъ далеко, что я его и не отыскалъ. Мы увидались съ нимъ лишь по окончан³и обѣдни.

  

  

   Начался разъѣздъ. Генералъ повезъ опять Анну Васильевну въ своей коляскѣ. Ѳома Богдановичъ подхватилъ Дарью Павловну и двухъ другихъ дамъ и отправился съ ними въ большомъ открытомъ четверомѣстномъ ландо. Галечка, въ ожидан³и шарабана и Любови Петровны, не выходившей еще изъ церкви, стояла на паперти, окруженная гостями. И посмотрѣли бы вы, читатель, съ какимъ скромнымъ достоинствомъ, съ какою приличною самоувѣренност³ю обращалась она въ нимъ, какъ умѣла она каждому сказать привѣтливое слово, и сколько было оттѣнковъ въ ея голосѣ, въ ея улыбкѣ, смотря по тому, говорила-ли она съ почтенною дамой, съ застѣнчивымъ офицеромъ или съ нашимъ братомъ шалуномъ! Обожатель ея Жабинъ исправлялъ при ней должность адъютанта и краснѣлъ каждый разъ, какъ она, случайно или намѣренно, подымала на него свои черные, умные глазки. Онъ ужасно суетился, ловилъ каждаго изъ товарищей, выходившихъ изъ церкви, и передавалъ приглашен³е "mademoiselle Anna" приходить, по возвращен³и въ домъ, пить шоколадъ на ея половину, причемъ наставнически поучалъ каждаго, что отказываться нельзя, что не придти въ Галечкѣ было бы высшею неучтивост³ю.

   - Ну и ступай самъ, пей шоколатину, бузиной запивай, а мы не пойдемъ! злобно отрѣзалъ ему Саша Рындинъ, который, по обыкновен³ю, собиралъ вокругъ себя охотниковъ играть въ войну и понималъ приглашен³е Галечки, какъ личную для себя обиду.

   И онъ увелъ своихъ сторонниковъ подальше отъ соблазна Галечкинаго приглашен³я. Лишь самые юнѣйш³е, въ томъ числѣ Лева и пр³ятель его Опицк³й, не пошли за прочими, узнавъ отъ самой Галечки, что шоколатъ будетъ очень сладокъ и что они получатъ его каждый по двѣ чашки.

   - Tu viendras aussi, Basile? обратилась Галечка въ Васѣ, который тѣмъ временемъ, безучастный во всему, что шумѣло и двигалось вокругъ него, стоялъ рядомъ со мною на паперти, глядя въ даль глубоко задумчивыми глазами.

   - Куда это? спросила подошедшая въ намъ Любовь Петровна.

   Она не менѣе сына казалась задумчива и блѣдна. Галечка объяснила.

   - A меня примешь? спросила мать Васи.

   - О, ma cousine, вскликнула Галечка, обнимая ее,- vous me rendez tout а fait heureuse!

   - Такъ поѣдемъ скорѣе, Вася; ты могъ бы съ Борисомъ сѣсть въ намъ въ шарабанъ, онъ четверомѣстный...

   - Merci, maman...

   Онъ подошелъ къ ней,- она закинула ему руку за шею и прижалась лицомъ въ его лицу; не разставайся никогда со мною! точно хотѣло сказать это ея внезапное, страстное какое-то движен³е...

   Я побѣжалъ отыскивать замѣшкавш³йся шарабанъ.

   Въ него запряжена была пара старыхъ, когда-то весьма цѣнныхъ, сѣрыхъ лошадей въ англ³йскихъ шорахъ; Любовь Петровна сама ими правила. Мы усѣлись вчетверомъ,- Вася впереди, рядомъ съ матерью, я съ Галечкой на заднемъ сидѣньи. Трухачевъ и еще как³е-то два гусара скакали верхами по обѣимъ сторонамъ экипажа и занимали пр³ятнымъ разговоромъ нашихъ дамъ до самаго пр³ѣзда въ домъ.

   - Забѣги, Боря, къ папа, узнай, какъ ему, шепнулъ мнѣ Вася на крыльцѣ.

   Любовь Петровна оперлась на его руку, и они поднялись по лѣстницѣ.

   Я обогналъ ихъ и побѣжалъ къ Герасиму Ивановичу. Онъ только-что заснулъ. Савел³й сказалъ мнѣ, что онъ съ самаго утра находился въ особенно хорошемъ расположен³и духа и все толковалъ, нельзя-ли бы ему было поѣхать къ обѣднѣ. Савел³й отговорилъ его лишь тѣмъ, что барыня разсердятся-молъ на меня за то, что я привезъ васъ въ церковь, потому тамъ духота и вѣтеръ сквозной...

   - Съ часу на часъ акуратнѣй себя чувствуютъ, слава Царицѣ Небесной! молвилъ старый слуга и перекрестился.- Главное потому - покой душевный себѣ имѣютъ, примолвилъ онъ, поглаживая свои бѣлые волосы и глядя умиленнымъ взглядомъ на мирно покоившагося въ своемъ глубокомъ креслѣ барина.

   - Такъ я пойду, Савел³й, сказалъ я.

   - Съ Богомъ идите себѣ, Борисъ Михайлычъ, и Василью Герасимычу скажите, чтобъ безпокоиться не изволили, потому чего еще надо!..

   У Галечки, на широкомъ балконѣ ея гостиной, съ котораго виднѣлось безпредѣльное пространство лѣсовъ, полей и деревень, исчезавшихъ въ зелени вишневыхъ садовъ,- веселое молодое общество сидѣло вокругъ стола, за которымъ миссъ Пинкъ, засуча рукава, разливала большою ложкой въ чашки шоколатъ, кипѣвш³й въ большой серебряной кастрюлѣ. Жадно слѣдили дѣти за ея проворными, бѣлыми руками, еще жаднѣе принимались они за горячее лакомство,- и не мало было тутъ обожженныхъ губъ и громкаго смѣху, и улыбающихся ртовъ съ проступавшими въ то же время отъ боли крупными слезами на глазахъ...

   Любовь Петровна была тутъ же; она стояла, опершись обоими локтями на перила балкона, вся погруженная, казалось, въ созерцан³е живописной окрестности, разстилавшейся предъ нею. Вася сидѣлъ неподалеку отъ нея и также безмолвно глядѣлъ въ ту же сторону, сквозь дѣтск³й визгъ и гамъ звенѣлъ доносимый урывками вѣтромъ звукъ отдаленнаго колокольчика.

   Я передалъ Васѣ о его отцѣ.

   Онъ молча поднялъ на меня глаза и молча пожалъ мнѣ руку. Онъ былъ, видимо, занятъ какою-то упорною, неотвязною мыслью, и слова не шли ему на языкъ.

   А звонъ колокольчика становился все явственнѣе. Изъ-за лѣсу, въ самой дали, выѣхалъ какой-то экипажъ и помчался по большому шляху. Не сюда... Но, нѣтъ,- вотъ онъ повернулъ вправо, поворотилъ за околицу ближняго хутора и несется прямо на насъ. Кто это? видны только четыре лошадиныя морды и мѣрно топочущ³я ноги, изъ-подъ которыхъ густыми, круглыми клубами бьетъ во всѣ стороны сѣрая пыль... Любовь Петровна словно еще ближе прильнула въ периламъ... экипажъ ужъ въѣзжалъ на красный дворъ и огибалъ огороженный среди его кругъ, на которомъ гоняли жеребцовъ Ѳомы Богдановича... Это была неуклюжая, на высокихъ рессорахъ бричка, а въ ней сидѣлъ такой же неуклюж³й сосѣдъ-помѣщикъ, въ какой-то допотопной камлотовой шинели, въ синихъ очкахъ и въ кожаной фуражкѣ съ огромнымъ козырькомъ,- нѣкое подоб³е почтенной тетушки моей Фелисаты Борисовны въ мужскомъ родѣ...

   Любовь Петровна отдѣлилась отъ балкона и разомъ опустилась на стоявш³й позади ея стулъ.

   - Ахъ! слабо вскрикнула она въ то же время.

   - Что съ вами, maman? обернулся въ ней Вася.

   - Ничего, мой другъ, ничего! засмѣялась она,- я уронила платокъ... Онъ тамъ повисъ...

   - Гдѣ, гдѣ? закричали Лева съ товарищами, подбѣгая и перевѣшиваясь черезъ перила.

   Отъ земли вплоть до самаго балкона поднималась рѣшетка изъ тонкихъ жердей переплетомъ, по которой зеленой стѣной стлались густо и широко розросш³яся лозы дикаго виноградника. Тонк³й, обшитый широкимъ кружевомъ платовъ Любови Петровны зацѣпился за сучекъ на половинѣ стѣны, такъ что до него нельзя было достать рукой ни съ верху, ни съ земли.

   - Вотъ тебѣ и разъ! воскликнулъ Жабинъ, преглупо разставивъ руки.

   - Онъ точно дразнится, засмѣялся Лева, болтая ногами и кивая свѣсившеюся за балконъ головой на платокъ, который, дѣйствительно, словно дразня зрителей, развѣвался по вѣтру, не отрываясь отъ сучка.

   - Вы бы лучше побѣжали внизъ,- тамъ у садовника есть лѣстница,- замѣтила, взглянувъ на Жабина недовольными глазами, Галечка.

   - Шестомъ можно, пробормоталъ онъ, растерявшись,- такъ боялся онъ Галечку.

   - Чтобы платокъ разорвать? не глядя болѣе на него и приподнявъ свои узеньк³я плечи, промолвила она.

   - Я сейчасъ достану, сказалъ я, направляясь къ двери.

   Вася побѣжалъ за мною.

   - Гайда-гопъ! раздался вдругъ за нами пронзительный дѣтск³й голосъ.

   Мы невольно обернулись на-ходу... Маленьк³й Опицк³й, перекинувъ ноги за балконъ, спускался, какъ бѣлка, внизъ по виноградной стѣнѣ.

   Раздался общ³й крикъ ужаса.- Vous tuez vous! взвизгнула миссъ Пинкъ, ухватываясь въ перепугѣ за перила, между тѣмъ какъ Любовь Петровна, закрывъ лицо руками, вскакивала съ своего мѣста.

   Отъ балкона до земли было нѣсколько саженей. Хрупк³я жерди такъ и гнулись, такъ и трещали подъ ногами отчаяннаго мальчика; тонк³я лозы и листья сыпались, отодранные, смятые его руками; онъ могъ сто разъ оборваться, упасть, расшибиться до смерти,- а онъ еще припѣвалъ какую-то пѣсенку. Онъ уже спустился въ уровень зацѣпившагося платка, онъ уже протягивалъ къ нему руку, какъ вдругъ послышался рѣзк³й и сухой трескъ, вся стѣна зелени дрогнула, будто собираясь рухнуть разомъ,- подъ ногой Опицкаго обломилась жердь...

   - Finished! гробовымъ шопотомъ проговорила миссъ Пинкъ, откидываясь назадъ всѣмъ тѣломъ.

   Къ счаст³ю, все не было кончено. Мальчикъ удержался невредимъ, уцѣпясь за какую-то крѣпкую, длинную лозу, попавшуюся ему подъ руки, и, не теряя ни минуты присутств³я духа, ловко сдернулъ зубами платокъ съ сучка и быстро полѣзъ тѣмъ же путемъ назадъ къ балкону.

   - Внизъ, внизъ! кричала ему на всѣхъ языкахъ миссъ Пинкъ, отчаянно стуча руками по желѣзу перилъ.

   Но Опицк³й, не слушая ея, продолжалъ свою безстрашную прогулку по трещавшимъ жердямъ.

   - Платки ваши, платки скорѣе! быстро проговорила находчивая англичанка, обращаясь въ присутствовавшимъ и топая ногой въ нетерпѣливой тревогѣ.

   Она живо связала платки наши узлами, велѣла намъ всѣмъ вмѣстѣ крѣпко держать конецъ этой импровизированной ею веревки, а другой конецъ кинула подъ руки Опицкаго. Но онъ не воспользовался ею,- онъ и безъ нея долѣзалъ уже до перилъ и затѣмъ благополучно спустился обратно на балконъ.

   Еще весь дрожа отъ напряжен³я и тяжело дыша сквозь зубы, стискивавш³е платокъ Любовь Петровны, онъ подбѣжалъ въ ней - она стояла, ухватившись за плечо сына, все еще съ зажмуренными отъ страха глазами,- и, съ какою-то рыцарскою удалью расшаркиваясь и подавая ей платокъ, проговорилъ своимъ тоненькимъ голоскомъ:

   - Tout pour les dames!

   Всѣ въ одинъ голосъ закричали: браво! Любовь Петровна схватила его за голову - и вдругъ заплакала...

   Миссъ Пинкъ подошла въ нему, взяла за руку и, крѣпко пожавъ ее, сказала:

   - You are a gentleman!

   Только Галечка улыбалась все тою же своего невозмутимою улыбкой, да поэтъ Жабинъ, скрестивъ руки на груди, спросилъ, медленно роняя слова, точно гроши въ церковную кружку:

   - Откуда это у него берется?

   - Ужь, конечно, не у тебя выучился! отвѣчалъ я ему съ сердцемъ: терпѣть я не могъ его важности.

   - Вы могли бы убиться, миленьк³й! говорила тѣмъ временемъ сквозь слезы Любовь Петровна: она все еще не могла успокоиться...

   - Messieurs et mesdames, предложила находчивая Галечка,- хотите играть au fou? (Она полагала что "au fou" гораздо приличнѣе, чѣмъ сказать просто: въ дурачки.)

   - Давайте лучше въ фофаны, возразила бѣлесоватая и худая, съ острыми и красными какъ морковь локтями, барышня, петербургская институтка, лѣтъ 16-ти, недавно вернувшаяся къ родителямъ въ наши края и которую почему-то называли Angèle. Настоящее имя ея было Анисья, а на ангела походила она столько же, сколько патока на лунный свѣтъ. Опицк³й подскочилъ въ молодой хозяйкѣ:

   - Давай, давай въ фофаны играть!

   - И я буду! подхватилъ Лева.

   - И я, и я! крикнула вся компан³я.

   Перейдя съ балкона въ гостинную Галечки, всѣ усѣлись за большой круглый столъ. Галечка, усадивъ подлѣ себя съ одной стороны Васю, съ другой Опицкаго, взяла карты и, вытащивъ изъ нихъ осторожно фофана, быстро прикрыла его рукой и осторожно подсунула подъ коврикъ лампы, стоявшей на столѣ. Кто-то изъ мальчиковъ тутъ же потянулся съ дерзкимъ намѣрен³емъ подглядѣть фофана, за что тотчасъ же и получилъ полновѣсный ударъ по пальцамъ отъ безпощадной миссъ Пинкъ.

   Карты были сданы, игра началась.

   Любовь Петровна одна осталась на балконѣ и, медленно опустившись въ кресло, подперла голову рукой,- и такъ, казалось, и замлѣла... Ждетъ-ли она думалъ я, или не знаетъ, что онъ будетъ, и ей просто невыносимо скучно, и не живетъ она, а "прозябаетъ", какъ говорила она нынче генералу? И я глядѣлъ на нее и не могъ дать себѣ отчета, кого болѣе жаль мнѣ было въ эту минуту - ее или ея сына? Я успѣлъ уже привыкнуть читать на его лицѣ и понималъ, что онъ страдаетъ, глубоко страдаетъ; онъ такъ глядѣлъ, будто все, что происходило вокругъ него, мелькало предъ нимъ какъ въ туманѣ, будто ни единаго звука раздававшихся тутъ рѣчей не доходило до его слуха, и лица наша представлялись ему въ видѣ какихъ-то волнующихся, темныхъ пятенъ. Галечка скидывала за него его пары и слегка подталкивала его, когда приходилъ ему чередъ играть; онъ поворачивался, по ея указан³ю, вправо или влѣво, безсознательно, тупо поднимая на нее глаза, и ни разу не посмѣялась этому Галечка, не спросила о причинѣ его разсѣянности. Удивительно умѣла вести себя Галечка. Не даромъ говорила про нее, смѣючись, Анна Васильевна. что дочь ея, какъ только на свѣтъ Бож³й родилась, осмотрѣлась кругомъ и спросила: а что, все-ли