Маркевич Болеслав Михайлович - Забытый вопрос

лько ты, кажется, меня не замѣтилъ.

   - Не помню, отвѣтилъ онъ разсѣянно.

   - Я хотѣлъ непремѣнно побраниться за тебя съ Сашей. Какъ онъ смѣетъ говорить, что у тебя русской жилки нѣтъ!

   - Онъ правъ, сказалъ неожиданно Вася.

   - Какъ правъ?

   - У меня никакой жилки нѣтъ,- я это самъ знаю. Я самъ понимаю, что я не какъ всѣ люди...

   - Отчего же это, Вася?...

   Мы выходили изъ аллеи, и яркое освѣщен³е било намъ изъ окна прямо въ глаза. Я воспользовался этою первою возможностью взглянуть въ лицо моего друга.

   Но онъ тотчасъ же отвернулъ его и круто повернулъ въ сторону, по направлен³ю флигеля.

   - Ты не забылъ, что ночуешь сегодня у меня, Борисъ? громко проговорилъ онъ на ходу.- Пожалуста не шуми, когда вернешься.

   Я вздохнулъ, постоялъ нѣкоторое время въ раздумьи на самой чертѣ, отдѣлявшей темень сада освѣщенной огнями дома террасы,- и отправился опять въ эту темень, въ опустѣвш³й садъ.

  

  

   Уже въ полномъ разгарѣ была мазурка, когда я вернулся на балъ. Ее велъ Трухачевъ, танцовавш³й съ Любовью Петровной. Рядомъ съ ними сидѣла, помахивая вѣеромъ, молодая хозяйка; кавалеромъ ея былъ старикъ Опицк³й, и по надутымъ губкамъ Галечки можно было предположить, что ей не очень льстило танцовать со старикомъ, а главное съ арендаторомъ ея отца, то-есть "почти съ управителемъ", какъ выразилась она однажды при мнѣ.

   A между тѣмъ сѣдой наполеоновск³й воинъ былъ лучш³й мазуристъ всего общества. Надо было видѣть, съ какою щеголеватою удалью проходилъ онъ по залѣ, въ своей шитой по всѣмъ швамъ синей венгеркѣ и гусарскихъ сапожкахъ, лихо постукивая каблуками и шевеля широкимъ плечомъ, какъ ловко перебрасывалъ онъ даму съ правой руки на лѣвое плечо свое и, подхвативъ ее, отчаянно закидывалъ голову назадъ, будто говорилъ: а попробуй кто-нибудь отнять ее у меня! - и вертѣлъ ее вокругъ себя въ какомъ-то бѣшеномъ вихрѣ. Каждый разъ послѣ этого по всему кругу танцующихъ пробѣгалъ одобрительный смѣхъ, слышались рукоплескан³я и громкое браво. Молодые офицеры видимо подлаживались подъ него и старались уловить тайну неподражаемыхъ колѣнъ, выдѣлываемыхъ, словно по вдохновен³ю, его еще удивительно крѣпкими и ловкими ногами. Дамы безпрестанно выбирали его, и старикъ, сдѣлавъ съ ними туръ или два, возвращался на мѣсто, обмахиваясь краснымъ фулярамъ, и опять начиналъ пѣть как³я-то любезности Галечкѣ, глядя на нее съ особенно почтительнымъ, заискивающимъ, почти подобострастнымъ видомъ, странно противорѣчившимъ той молодцевато-гордой осанкѣ, съ которою онъ только-что прошелся въ мазуркѣ... Дарья Павловна съ Фельзеномъ сидѣли, затерявшись въ числѣ прочихъ танцующихъ, на противоположномъ концѣ залы.

   Среди общаго движен³я танца то-и-дѣло мелькала юркая и назойливая фигура Булкенфресса. То попадаясь на встрѣчу быстро несшейся парѣ и безцеремонно откидываемый въ сторону нетерпѣливою рукой кавалера, то наступая на платья дамъ, взвизгивавшихъ и чуть не со слезами кричавшихъ на него: противный!- онъ безпрестанно перебѣгалъ съ одного конца залы на другой. Прибѣжитъ, усядется за спиной Любови Петровны, къ видимому неудовольств³ю Трухачева, и заболтаетъ, размахивая руками и откидывая кончикомъ носа вверху спадавш³я съ этого неудобнаго носа очки. Она, не поворачивая головы, слегка сдвинувъ брови и безъ улыбки, слушаетъ это, едва отвѣчая. Онъ вскочитъ, перебѣжитъ къ Фельзену, и тамъ повторяется то же. Гусаръ хмурится еще болѣе, чѣмъ Любовь Петровна. - Wollen Sie doch endlich ruhig bleiben! говорилъ онъ ему уже болѣе гнѣвнымъ, чѣмъ шутливымъ образомъ. въ то самое время, когда я усаживался за стуломъ Саши Рындина, котораго Дарья Павловна, какъ оказывалось, заставила танцовать съ Angèle и помѣстила рядомъ съ собою.

   Булкенфрессъ взглянулъ на барона исподлобья; недобрая, пронзительная какая-то улыбка скользнула по его тонкимъ губамъ,- онъ видимо готовился отвѣчать какимъ-нибудь ѣдкимъ словомъ, но не сказалъ этого слова и съ притворнымъ равнодуш³емъ откинулся въ спинку своего кресла.

   - Я еще въ Смольномъ всѣ гвардейск³е мундиры знала, объясняла тѣмъ временемъ Сашѣ дѣвица Angèle.

   - A уроки свои знали? бухнулъ ей въ отвѣтъ свирѣпо глядѣвш³й на ея безбровое и зеленоватое лицо Саша.

   - Кому можно вѣрить въ нашъ вѣкъ? говорила въ свою очередь Фельзену Дарья Павловна, вздыхая далеко не печальнымъ вздохомъ.

   - Вы это справедливо сказали, m-me фонъ-Дорошенко, вмѣшался въ разговоръ Булкенфрессъ, наклоняясь сзади къ ея стулу,- правда въ нашъ вѣкъ пропалъ...

   - Это вы лучше всего своимъ примѣромъ доказываете, съ громкимъ смѣхомъ и очень мило, какъ-то приподнимая свои круглыя плечи, обернулась она въ нему. - Вообразите себѣ, баронъ, онъ предо мною такъ и разсыпается, а за глаза называетъ меня провинц³альною Аспаз³ей. Я даже не знала, что это значитъ,- мужъ ужь мнѣ сказалъ, что это была, кажется, одна греческая наѣздница...

   Булкенфрессъ покраснѣлъ какъ ракъ...

   - О Gott! das ist doch infam! колотя себя въ грудь кулакомъ, оправдывался онъ. - Я шестный нѣмецъ, che (je) n'ai jamais dite que vous étiez une наѣздница.

   Молоденькая жена уѣзднаго судьи подошла въ эту минуту въ Фельзену, держа за руку уже выбраннаго ею кавалера, помѣщика среднихъ лѣтъ, подвитаго à la mougik, въ синихъ очкахъ и атласномъ бѣломъ галстукѣ и съ брюшкомъ, не уступавшимъ брюшку Ѳомы Богдановича, но съ выражен³емъ лица не только глубокомысленнымъ, но даже фатальнымъ.

   Фельзенъ учтиво вскочилъ и взялъ робко протягивавшуюся въ нему руку судейши.

   - Vos qualités? спросила она его басомъ, напоминая въ то же время смущен³емъ всей своей особы сконфуженнаго цыпленка.

   - Греческая наѣздница, отвѣчалъ гусаръ, улыбаясь по адресу румяной дамы.

   - Et vos (то-есть, ваши качества?), тѣмъ же басомъ вопросила судейша приведеннаго ею кавалера.

   Тотъ подумалъ, подумалъ...

   - Твердый малоросс³янинъ! неожиданною фистулой объявилъ онъ себя и, повернувшись на высокихъ каблукахъ, побрелъ, увлекаемый робкою судейшей.

   Дарья Павловна, какъ закрылась платкомъ, такъ и не въ силахъ уже была отнять его отъ задыхавшагося смѣхомъ лица своего...

   Я пошелъ бродить по комнатамъ. Вся эта веселость, музыка, топотъ не въ состоян³и были развлечь меня,- они, напротивъ. навели на меня какъ бы еще большую тоску. Я чувствовалъ что-то похожее на то, какъ если бы тебѣ въ ногамъ привязали пудъ свинца и сказали бы: ну, а теперь поди-ка, попляши! И ни на чемъ не могла остановиться мысль: Вася, мать его, баронъ Фельзенъ, Саша,- все путалось въ моей головѣ; точно облака, гонимыя вѣтромъ, проносились въ ней то тѣ, то друг³я неясныя черты, безтолковые обрывки фразъ,- безсвязно ныло что-то на сердцѣ тоскливое, противное, давящее. Скверно мнѣ было...

   Въ гостиной разставлены были карточные столики. Немилосердо стучали по нимъ костлявыя руки играющихъ. Болѣе всѣхъ горячился генералъ Рындинъ; онъ игралъ въ преферансъ съ Ѳомой Богдановичемъ и старикомъ Золоторенко, которому везло "воловье счастье", какъ выражался генералъ, злобно фыркавш³й и придиравш³йся къ нему чуть не за каждую взятку. Бѣдный хозяинъ былъ въ отчаян³и: умоляющими глазами глядѣлъ онъ на сосѣда-пр³ятеля: - поудержи-молъ свою прыть хотя крошечку! - и великодушно самъ ставилъ ремизъ за ремизомъ. Но ничто не помогало; генералу шли однѣ семерки, да девятки, а Золоторенко, ни разу не отрывая глазъ отъ своихъ картъ, свирѣпо забиралъ одинъ за другимъ и его и Ѳомы Богдановича ремизы, обтирая лишь, въ интервалѣ сдачъ, свою отъ удовольств³я ужасно потѣвшую, четвероугольную и лысую, какъ колѣно, голову. Петя, сидѣвш³й, по обыкновен³ю, подлѣ отца, вытаскивалъ для этого каждый разъ изъ кармана его фрака огромнѣйш³й фуляръ и засовывалъ его туда обратно, по минован³и надобности. Родитель его, когда сдавалъ, муслилъ большой палецъ правой руки толстымъ языкомъ своимъ, а затѣмъ языкъ этотъ такъ и оставлялъ высунутымъ въ углу рта на все время сдачи; эта невинная привычка выводила, видимо, изъ себя проигрывавшаго генерала:

   - Послушайте, почтеннѣйш³й, брякнулъ онъ ему наконецъ,- вѣдь я не докторъ!

   Золоторенко передернулъ бровями и полѣзъ за прикупкой.

   - Пантелей Савичъ, растерявшись крикнулъ Ѳома Богдановичъ, перекидываясь въ сосѣду и заглядывая ему въ глаза,- слышишь?

   - Да, гм... промычалъ на это сосѣдъ, скидывая двѣ карты.- Онъ знаетъ! успокоительно закивалъ Ѳома Богдановичъ генералу.

   - Такъ для чего-жь тогда, гаркнулъ тотъ опять,- для чего же вы мнѣ вашъ языкъ показываете?

   Старикъ Золоторенко прижалъ карты къ груди, поднялъ голову, поглядывая на вопрошавшаго,- и объявилъ девять безъ козырей.

   - Тьфу! плюнулъ генералъ, швыряя карты свои на столъ.- Какъ сквозь строй прогналъ! Я дѣлюсь!...

   Сосѣдъ уложилъ бережно въ портфель проигранныя ему ассигнац³и, а два серебряные рубля, тутъ же случивш³еся, сунулъ Петѣ, съ краткимъ объяснен³емъ:

   - На граматыку просилъ!...

   - Ариѳметикѣ самъ выучитъ! желчнымъ смѣхомъ захохоталъ генералъ, кивая Петѣ на почтеннаго его батюшку.

   И съ запорхавшимъ тотчасъ же на прыткихъ своихъ ножкахъ Ѳомой Богдановичемъ онъ направился въ бальную залу.

   A на сердцѣ у меня ноетъ все та же тоска, та же неодолимая тяжесть пригибаетъ меня, словно огромный мѣдный колоколъ на меня опустили...

   - Вася, должно быть, давно уже спитъ. Отправлюсь и я,- что мнѣ здѣсь дѣлать!

   Надо было опять проходить черезъ залу, мимо генерала и Ѳомы Богдановича, остановившихся у самыхъ дверей, за креслами Любови Петровны. Ее только-что примчалъ къ мѣсту баронъ Фельзенъ и почтительно раскланивался предъ ней...

   - Баронъ, а каковъ баликъ? обратился въ нему генералъ, обнимая взглядомъ эту с³явшую огнями залу, съ гремящимъ оркестромъ на хорахъ и оживленною толпой танцующихъ.- Хоть-бы въ Петербургѣ, а?

   - A не дай Боже,- гдѣ-жь намъ до столицы? воскликнулъ, чуть не вспрыгнувъ съ радости, Ѳома Богдановичъ и кинулся обнимать его превосходительство.

   - И я осмѣлюсь повторить: "не дай Боже!" сказалъ улыбаясь Фельзенъ,- потому что въ Петербургѣ этотъ балъ конечно на половину не былъ бы такъ веселъ.

   - А, такъ, такъ! еще радостнѣе возгласилъ хозяинъ и кинулся обнимать барона.

   Но тотъ успѣлъ ускользнуть вовремя....

   - Праздникъ вашъ, дѣйствительно, прелесть, дядюшка, обернулась къ нему Любовь Петровна.

   Никогда не забуду я ея лица въ это мгновен³е: ничего загадочнаго, русалочнаго не оставалось уже на немъ; никогда еще такою с³яющею улыбкой не улыбались эти раскрытыя, влажныя ея губы. Это было счастливое, почти надменное отъ счаст³я лицо!...

   Необычайное выражен³е его поразило не одного меня.

   - Давно-съ, давно-съ, сестрица, не видалъ я васъ такою живою и прекрасною, галантерейно отпустилъ ей генералъ, видимо любуясь ея красотой.

   Она не отвѣчала и только глянула на него снизу вверхъ, откинувши свою увѣнчанную лил³ями прелестную голову на спинку кресла. "Вы правы", говорилъ этотъ блаженный взглядъ.

   Генералъ, широко улыбаясь, наклонился надъ ея кресломъ.

   - Жить, сестрица, значитъ, еще можно?

   - Должно! проговорила она, смѣясь; но въ звукѣ ея голоса было что-то болѣе чѣмъ веселый отвѣтъ на шутливый: вопросъ генерала.- On ne vit qn'une fois, примолвила она и обернулась съ Трухачеву:

   - Намъ начинать, кажется? Велите вальсъ играть...

   Она отправилась выбирать кавалеровъ.

   - A такъ, такъ, гоготалъ ей вслѣдъ Ѳома Богдановичъ,- треба жить поки живется и пить поки...

   Я не слушалъ уже далѣе и за его спиной сталъ осторожно выбираться изъ залы. Я успѣлъ уйти въ друг³я двери незамѣченный имъ и въ три прыжка очутился въ верхнемъ этажѣ, Максимычъ ждалъ меня въ корридорѣ, на порогѣ Васиной комнаты.

   - Шш! шикнулъ онъ на Сильву, бывшую съ нимъ и радостно при видѣ меня застучавшую было хвостомъ до ножкѣ стула, на которомъ онъ сидѣлъ. - Вы тише входите, угрюмо шепнулъ онъ, поднося бережно руку къ замку двери.

   - A Вася спить?

   - Только сейчасъ заснули.

   - Онъ у Герасима Иваныча сидѣлъ?

   - Нѣтъ,- тамъ Савел³й сидитъ. Они давно спятъ.

   - A Вася что же дѣлалъ?

   Еще угрюмѣе взглянулъ на меня Максимычъ, словно провинился я чѣмъ-нибудь.

   - Лежали въ постелькѣ да плакали. Вотъ что дѣлали, пояснилъ Максимычъ и даже отвернулся отъ меня.

   - Плакалъ? воскликнулъ я, чувствуя, что у самого меня мгновенно подступили слезы въ горлу.

   - A то не плакать?... Чувствительность также имѣютъ... пробормоталъ несвязно Максимычъ, налегая на законъ и тихо отводя дверь, чтобы дать мнѣ пройти.

   Что хотѣлъ онъ сказать этимъ, и что могъ знать онъ о причинѣ слезъ Васи,- я не спрашивалъ. Да едва-ли и отвѣтилъ бы мнѣ на такой вопросъ суровый дядька мой.

   Но когда при свѣтѣ внесенной имъ свѣчи, которую Максимычъ тотчасъ же и загородилъ рукой отъ спящаго, я увидѣлъ Васю,- онъ лежалъ въ постели лицомъ къ стѣнѣ, натянувъ одѣяло поверхъ самой головы, и только одна выбившаяся изъ-подъ него прядь длинныхъ его волосъ свивалась кольцомъ на бѣломъ полотнѣ его подушки,- когда подъ этимъ одѣяломъ я различилъ его тонк³е члены, съеженные и подобранные имъ, точно весь онъ хотѣлъ уйти въ себя, какъ бѣдная улитка въ свою хрупкую келейку,- я уже не сомнѣвался: Вася былъ тамъ, въ аллеѣ, онъ все слышалъ, какъ я... И не успѣлъ еще разуть меня Максимычъ, какъ самъ я, повалившись на мою кровать лицомъ къ стѣнѣ и забившись въ подушки, чтобы не слышалъ Вася, рыдалъ новыми, иными, еще болѣе горькими, но болѣе чистыми слезами, чѣмъ тамъ, въ саду, въ этомъ "проклятомъ" саду...

   - A суровый дядька мой, стаскивая съ ногъ моихъ чулки, бормоталъ между тѣмъ своимъ страннымъ, глухимъ и грубымъ шепотомъ:

   - Блаженни плачущ³е, яко т³и утѣшатся... Помочи отстегните!... На соблазнъ одинъ дѣтей сюда отпустили... Завтра я васъ будить не стану, сами встанете... даже подушку ишь перекрестить забыли...

   Онъ покрылъ меня одѣяломъ, заботливо заткнувъ конецъ его подъ тюфякъ, и заскорузлые его пальцы съ сивыми старческими ногтями, слегка задѣвъ меня за щеку, потянулись къ моей подушкѣ:

   - Во имя Отца и Сына и...

   Слезы мои еще не успѣли высохнуть, какъ я уже спалъ мертвымъ сномъ...

  

  

   Еще цѣлыхъ три дня продолжался праздникъ въ Богдановскомъ. Щедрою рукой во всѣхъ видахъ сыпалъ удовольств³я Ѳома Богдановичъ гостямъ своимъ: онъ ихъ возилъ утромъ въ экипажахъ завтракать въ лѣсъ, за десять верстъ отъ села; вечеромъ угощалъ прогулкой по озеру въ большой, устланной коврами лодкѣ, въ которой пили чай при свѣтѣ безчисленныхъ цвѣтныхъ фонарей. Неизбѣжные пѣвч³е пѣли утромъ въ лѣсу, пѣли вечеромъ въ лодкѣ, пѣли послѣ обѣда на террасѣ, пѣли до сипоты, до потери голоса, до того, что Богунъ разбранился наконецъ со своимъ паномъ и, купно со всѣми басами своего хора, напился съ досады пьянъ до безчувств³я. Капельмейстеръ князя Пузины спасъ Ѳому Богдановича отъ печальныхъ послѣдств³й гнѣва и отчаян³я, въ которыя ввергъ злополучнаго помѣщика такой ужасный поступокъ со стороны коварнаго Богуна: онъ согласился, за больш³я деньги, остаться съ оркестромъ на лишн³й день въ Богдановскомъ. Ѳома Богдановичъ расцвѣлъ душой снова, а молодому большинству его гостей приходилось даже гораздо болѣе по душѣ инструментальная, чѣмъ вокальная музыка. Подъ веселые звуки ея расходившаяся молодежь плясала съ утра до вечера. "И во снѣ такой чудесной жизни не бываетъ, какъ у васъ въ дѣйствительности!" восклицало восторженное "офицерство", качая на рукахъ умиленнаго и счастливаго хозяина, послѣ каждаго обѣда и ужина...

   "Артиллер³я" только не оправдала его надеждъ. Ея "полированные" и "ученые" представители оказались черезчуръ уже полированными и учеными: они вскакивали съ мѣстъ, краснѣли и смущались заранѣе, едва достигало до чуткаго ихъ слуха шуршанье женскаго платья,- за то танцовали плохо, или и вовсе не танцовали, держались особнячкомъ и "занимать" прекрасный полъ "пр³ятнымъ разговоромъ" оказались окончательно неспособными. Гусары безъ труда оттерли ихъ отъ всѣхъ мѣстныхъ "очаровательницъ",- и Ѳома Богдановичъ, раздѣляя общее впечатлѣн³е, не нашелъ въ возражен³е ни единаго изъ обычныхъ ему горячихъ доводовъ и страстныхъ упрашиван³й, когда толстый батарейный командиръ, пыхтя и тяжело шаркая ногой, объявилъ ему, на другой же день послѣ бала, что "пора имъ на службу царскую, восвояси". Безъ сожалѣн³я отпустилъ его Ѳома Богдановичъ со всѣми его офицерами. "Никакого вида не имѣютъ", выражался онъ о нихъ неодобрительно, "и форма у нихъ такая-жь брудная какъ они сами",- и, проводивъ ихъ до крыльца, тотчасъ же побѣжалъ наверхъ, приказывая людямъ вымести и прибрать оставленную артиллеристами комнату и перенести въ нее вещи барона Фельзена.

   Я встрѣтился съ нимъ въ корридорѣ. Фельзенъ догонялъ его.

   - Это совершенно безполезно, кричалъ онъ ему,- я послѣзавтра уѣзжаю; стоитъ-ли перебираться на сутки?

   - A тамъ ще побачимъ, какъ вы уѣдете! гоготалъ 0ома Богдановичъ,- а дорогаго гостя не оставлю жить во флигелѣ съ крысами. Тамъ, о как³я крысы ходятъ! отмѣривалъ онъ себѣ пальцами по локоть.

   - Тутъ, я помню, кто-то помѣщался, заговорилъ опять гусаръ.

   - А вотъ кто съ французомъ жилъ тутъ - Борисъ, о! указывалъ на меня Ѳома Богдановичъ. - А теперь ему еще лучше: съ Васей Лубянскимъ живутъ вмѣстѣ. Правда, лучше тебѣ, Боря? И, не дожидаясь моего отвѣта:- A Герасима моего видѣли?

   - Нѣтъ еще... проговорилъ гусаръ.

   - Такъ ходимъ, ходимъ до него! Поглядите, какъ онъ у насъ тутъ поправился.

   Фельзенъ - я это видѣлъ,- едва могъ совладать съ непр³ятнымъ впечатлѣн³емъ, какое произвело на него это неожиданное имъ предложен³е.

   - Не обезпокоимъ-ли мы больнаго? съ замѣшательствомъ проговорилъ онъ, обращаясь болѣе ко мнѣ, чѣмъ въ Ѳомѣ Богдановичу.

   - Я сейчасъ узнаю, поспѣшилъ я отвѣтить и побѣжалъ стремглавъ въ комнату Васи.

   Онъ читалъ, уткнувъ голову въ обѣ руки.

   - Вася, Вася, Ѳома Богданычъ тащитъ сюда, къ отцу твоему, этого гусара... барона...

   - Не пускать его, не надо! съ побагровѣвшимъ лицомъ вскочилъ онъ съ мѣста.

   - Поздно, Вася. Слышишь, они ужь вошли въ его комнату... Не пойти-ли намъ туда? Я боюсь, Ѳома Богдановичъ заговоритъ его...

   - Ступай... Я не могу, промолвилъ онъ, въ какомъ-то изнеможен³и опускаясь снова на стулъ.

   Ѳома Богдановичъ успѣлъ уже усадить Фельзена противъ самаго кресла Герасима Ивановича, и больной глядѣлъ на него пристально своими большими, вопрошающими и глубокими глазами.

   Фельзенъ, уже вполнѣ овладѣвш³й собою, заботливо разспрашивалъ его о здоровьѣ, сопровождая эти разспросы участливымъ, ласкающимъ взглядомъ. Ѳома Богдановичъ, размахивая коротенькими ручками и прыгая на мѣстѣ, отвѣчалъ за племянника, что онъ теперь здоровъ, какъ волъ, и что одна только лѣнь помѣшала ему вчера танцовать съ нимъ, роднымъ дядей своимъ, Ѳомой Галагаемъ, гопака, какъ "когдась диды ихъ танцовали".

   Онъ добился своего: улыбка скользнула по блѣднымъ губамъ больнаго.

   - A вы... сюда... на... долго? спросилъ онъ гостя, въ свою очередь.

   - И хотѣлъ бы, да не могу: служба одолѣла, эскадронъ, объяснилъ Фельзенъ съ видомъ учтиваго сожалѣн³я.

   - Вы хотѣли... совсѣмъ... уѣхать?

   - Да, признаюсь,- и онъ даже вздохнулъ,- какъ ни полюбилъ я здѣшнюю привольную и гостепр³имную сторону,- онъ взглянулъ на Ѳому Богдановича,- но честолюб³е не совсѣмъ еще замерло во мнѣ. Я думалъ, въ Петербургѣ успѣли положить гнѣвъ на милость относительно участниковъ этого несчастнаго поединка, quorum pars minima fui, промолвилъ Фельзенъ и самъ какъ-то необыкновенно искренно засмѣялся своему латинскому изречен³ю.

   Герасимъ Ивановичъ тоже улыбнулся: добродушный тонъ Фельзена, его прямо и весело глядѣвшее лицо производили на него видимо хорошее впечатлѣн³е; я самъ невольно поддавался обаян³ю этого необыкновенно близкаго къ правдѣ тона простосердеч³я и откровенности.

   - Отказали? спросилъ его опять больной.

   - Отложили, отвѣчалъ гусаръ, полуулыбаясь, полувздыхая,- обѣщали, что "при случаѣ вспомнятъ": а время уходитъ между тѣмъ,- и я все болѣе и болѣе отстаю отъ товарищей... Вы не служили въ военной службѣ, примолвилъ онъ, какъ бы извиняясь,- вамъ и непонятнымъ, и смѣшнымъ можетъ показаться то, что такъ тяжко переносить нашему брату въ эполетахъ,- именно это сознан³е, что отсталъ отъ товарищей.

   Герасимъ Ивановичъ сочувственно качнулъ головой.

   - Я не для этой дороги готовился... и, можетъ быть, не для нея и рожденъ, какъ бы отвѣчая самому себѣ, съ задумчивымъ медлен³емъ продолжалъ Фельзенъ,- но въ Росс³и теперь она ведетъ во всему... И, какъ вѣроятно и заключили уже вы изъ моихъ рѣчей, домолвилъ онъ съ прежнимъ веселымъ видомъ,- я успѣлъ окончательно втянуться и полюбить ее...

   - Такъ, такъ! поддакнулъ Ѳома Богдановичъ.

   - Терпѣть надо! сказалъ больной.

   - Ждать, по крайней мѣрѣ, терпѣливо въ Юрасовкѣ, пока обо мнѣ "вспомнятъ".

   При словѣ Юрасовка Ѳома Богдановичъ вдругъ вскочилъ съ мѣста, затопалъ ножками и, лукаво подмигивая племяннику на Фельзена, запѣлъ:

  

   A въ мене чари, чари готовы:

   Билее лыченько, и чорни бровы...

  

   И больной, и гусаръ вопросительно взглянули на него.

   - A Юхновка отъ Юрасовки сколько верстъ? обернулся онъ въ Фельзену.

   - Не знаю.

   - A неправду казали,- знаете! Три! Пѣшки въ четверть часа дойдете. A Юхновка чья, знаешь? спросилъ онъ уже Герасима Ивановича.

   Тотъ кивнулъ утвердительно головой.

   - Дорошенки, договорилъ голосомъ Ѳома Богдановичъ.- A Дорошенкова кто? опять повернулся онъ къ гусару.

   - Дарья Павловна, проговорилъ съ запинкой баронъ Фельзенъ и, къ величайшему моему удивлен³ю, даже весьма замѣтно покраснѣлъ.

  

   - Ганнусю сердце, щожь ты мини дала,

   Що мене до себе такъ причарувала!....

  

   запѣлъ опять, притоптывая и прищелкивая, бѣдовый Ѳома Богдановичъ.

   Широко и свѣтло улыбнулся Герасимъ Ивановичъ; онъ довѣрчиво глянулъ на смутившагося, казалось, гусара и покачалъ головой, въ видѣ шутливаго ему упрека.

   - Врѣзался, о до кихъ поръ, объяснялъ Ѳома Богдановичъ, показывая на горло.- Съ того самаго и эскадрона нашего не захотѣлъ брать, а взялъ тотъ, что подъ самою Юхновкой стоитъ; съ того послѣзавтра отсель и ѣхать хотитъ, потому Дорошенкова сама до дому сбирается. A мужъ у нея все въ городѣ, въ опекѣ своей сидитъ, о,- такъ они себѣ вдвоемъ съ барономъ спивать будутъ:

  

   Хочь буду быта, знатыму за кого:

   Прыстало серденько мое до твого ..

  

   И онъ закатился своимъ заливающимся, сообщительнымъ смѣхомъ, къ которому невольно пристали и Герасимъ Ивановичъ, и я, и Савел³й, выглядывавш³й изъ передней и мгновенно скрывш³йся при этомъ за дверью, зажавъ себѣ ротъ ладонью.

   - Вы злой насмѣшникъ и клеветникъ, молвилъ Фельзенъ, какъ бы серьезно сердясь сквозь натянутую прилич³емъ улыбку,- Дарья Павловна не подлежитъ подобнымъ шуткамъ,- она внушаетъ глубочайшее уважен³е всѣмъ, кто имѣетъ честь ее знать.

   - A и слѣдуетъ уважать ее, потому душа-женщина, на рѣдкость жена и мать! горячо вступился за нее и самъ добродушный "насмѣшникъ". - A все-жь вы на то и гусаръ, чтобы "по свиту ходыть,- не одну дивчину зъ розуму зводыть". Ну, а и пора-жь намъ внизъ: сбиралась тамъ молодежь въ жмурки играть... A ты что, Борисъ, сидишь тутъ? словно спохватился онъ и сконфуженно глянулъ на меня.- Лучше-бъ шелъ туда скорѣе, чѣмъ глупыя слова мои здѣсь слухать!

   - Я сейчасъ, за вами, Ѳома Богдановичъ.

   Фельзенъ сталъ прощаться съ больнымъ.

   - Надѣюсь васъ еще увидѣть, сказалъ ему тотъ по-французски и протянулъ свою, уже почти совершенно свободно двигавшуюся теперь, руку.

   Въ отборнѣйшихъ выражен³яхъ, на томъ же языкѣ, отвѣчалъ ему баронъ, что не преминетъ воспользоваться его любезнымъ приглашен³емъ и не уѣдетъ изъ Богдановскаго, не простившись съ нимъ.

   Они ушли. Я вернулся въ Васѣ.

   Онъ сидѣлъ на томъ же мѣстѣ, опустивъ руки на колѣни и, какъ это часто бывало съ нимъ, совершенно недвижно глядя въ даль, въ открытое окно.

   - Ты слышалъ? спросилъ я, садясь подлѣ него.

   Онъ кивнулъ головой.

   Онъ умѣлъ и твоего отца совершенно "причарувать", какъ пѣлъ сейчасъ Ѳома Богданычъ, заговорилъ я опять, налаживаясь на шутливую интонац³ю.

   Вася долго не отвѣчалъ.

   - Лучше это... тихо промолвилъ онъ наконецъ, какъ бы послѣ зрѣлаго обсужден³я и не перемѣняя положен³я.

   "Лучше, чтобъ онъ не зналъ того, что мы съ тобой знаемъ", договорилъ я себѣ внутренно его мысль, "это конечно!"

   Голосъ, отъ котораго онъ вдругъ мгновенно вздрогнулъ, какъ вздрагиваетъ листъ осины подъ набѣгающимъ вѣтромъ, голосъ его матери, раздался въ эту минуту въ комнатѣ его отца:

   - A гдѣ же Вася?

   - Пойдемъ, Вася, она тебя зоветъ, надо идти, говорилъ я ему, толкая его.

   Онъ торопливо провелъ себѣ рукой по лицу и вышелъ къ ней. Я шелъ за нимъ.

   - И Борисъ тутъ? Такъ! засмѣялась она, какъ только увидала меня. Dites-moi, de grâce, что это вы тутъ вѣчно сидите вдвоемъ? Ваши товарищи бѣгаютъ, шалятъ, веселятся,- а они, точно старцы дряхлые, забьются въ уголъ и ихъ не отыщешь. Вчера вечеромъ, вообразите, обернулась она къ мужу,- нашъ Орестъ, comme une étoile filante, блеснулъ и исчезъ въ одно мгновен³е, monsieur ne m'a pas donné seulement le temps de me montrer fière d'être sa mère... И, разумѣется, Пиладъ туда же,- только мы ихъ тамъ и видѣли... Ну-съ, а теперь извольте-ка отправиться оба внизъ,- тамъ превесело...

   Она говорила спѣшно, отрывисто, съ преувеличенною живостью и какъ-то странно не глядя на Васю, будто съ перваго же раза, когда онъ подошелъ поцѣловать ей руку, она чутьемъ какимъ-то догадалась, что не слѣдуетъ ей встрѣчаться глазами съ сыномъ, что не выдержитъ она взгляда его строгихъ и печальныхъ глазъ.

   - Я съ папа... началъ-было Вася.

   - Я и прищла, чтобы посидѣть съ папа, нетерпѣливо проговорила она,- а тебя прошу идти внизъ, ко всѣмъ, и не глядѣть такимъ букой.

   "Знаетъ кошка, чье мясо съѣла!" подумалъ я, чуть не со злобой взглянувъ на нее. "Она насъ оттого и гонитъ поскорѣе внизъ. что она это знаетъ, и ей неловко съ нами".

   - Идите, идите! проговорилъ, въ свою очередь, Герасимъ Ивановичъ...

   Онъ глядѣлъ на "коварную" - такъ я уже называлъ ее мысленно,- какимъ-то пытующе-восхищеннымъ взглядомъ, словно недоумѣвая, безмѣрно-ли радоваться ему или скорбѣть этому неожиданному, никогда еще до сихъ поръ не выражавшемуся ею желан³ю остаться съ нимъ вдвоемъ наединѣ...

   Мы повиновались и отправились внизъ, въ большую залу, гдѣ, вслѣдъ за жмурками, послѣдовали танцы, подъ звуки струннаго квартета, въ ожидан³и имѣвшаго возобновиться вечеромъ бала со всѣмъ оркестромъ. Ѳома Богдановичъ, на сей разъ, заставилъ всѣхъ насъ, юношей и юницъ, плясать безъ перерыва вплоть до самаго обѣда. Любовь Петровна не возвращалась. Анна Васильевна, и та куда-то словно провалилась съ самой минуты "сюрприза", то-есть появлен³я Фельзена вчера во время польскаго; на наши спросы о ней намъ отвѣчали, что она сегодня съ утра съ "мальчуганами" и не танцующими дѣвочками сидитъ и въ фанты играетъ въ Галечкиномъ апартаментѣ. Галечка, на полной своей волюшкѣ, кокетничала, насколько лишь дозволяло ей врожденное ей чувство мѣры, съ благовоспитаннымъ и изящнымъ барономъ Фельзеномъ, съ "cet homme de si bonne compagnie", какъ чопорно выражалась она,- и, видимо, старалась отбить его у Дарьи Павловны. Но усил³я ея оказывались тщетными: баронъ не отставалъ отъ болѣе чѣмъ когда-либо румяной, торжествовавшей въ своемъ ребяческомъ тщеслав³и, дамы. Она, дѣйствительно, дѣлалась предметомъ вниман³я всего общества.

   - Dites donc, спросилъ пр³ятеля своего Булкенфресса m-r Керети, съ которымъ мы почти сутки не видались и который, увидѣвъ меня въ кадрили съ Augèle, подошелъ ко мнѣ смѣясь, pour me donner un petit bonjour en passant, и тутъ и остался по близости,- dites donc, votre don-Juan aurait-il déjà passé d'Elvire à Zerline?

   - Peuh!.. слегка засвисталъ музыкантъ.

   - Que voulez vous dire?

   - Diplomatic! по складамъ прошепталъ тотъ довольно слышно.

   - Ecoutez, mon vieux, заговорилъ Керети, vous en savez plus long.

   Онъ не докончилъ, замѣтивъ, что я гораздо внимательнѣе прислушивался въ ихъ разговору, чѣмъ въ повѣствован³ю дѣвицы Angèle о прелестяхъ сидѣнья на полу въ "берлогѣ" и о томъ, какъ она "обожала" учителя рисован³я,- и, взявъ Булкенфресса подъ руку, увелъ его въ сторону. Невѣдомо осталось для меня, что передавалъ музыкантъ моему любознательному наставнику, но это, вѣроятно, было очень забавно, потому что Керети помиралъ со смѣху...

   "О, Боже мой! думалъ я съ какимъ-то ноющимъ чувствомъ отвращен³я,- неужели впереди - въ жизни - будетъ все та-же ложь и злоба?..."

  

  

   Баронъ Фельзенъ уѣхалъ въ назначенный день и предъ отъѣздомъ зашелъ, какъ сказалъ, проститься съ Герасимомъ Ивановичемъ:- онъ просидѣлъ у него даже довольно долго. Изъ Васиной комнаты, куда мы оба тотчасъ же ушли, мы могли слышать его звучный, самоувѣренный и вмѣстѣ съ тѣмъ вкрадчивый голосъ: онъ говорилъ о Кавказѣ, о дѣлѣ подъ какимъ-то ауломъ, въ которомъ онъ былъ вмѣстѣ съ Лермонтовымъ и за которое получилъ солдатскаго Георг³я, о генералѣ, представившемъ его къ кресту и оказавшемся старымъ пр³ятелемъ и товарищемъ Герасима Ивановича. Онъ просидѣлъ и проговорилъ ровно столько, сколько было нужно, чтобы заинтересоватъ и не утомить больнаго, котораго, послѣ его ухода, мы нашли какъ-то особенно бодрымъ и веселымъ. Его лицо, какъ въ зеркалѣ, отражало то чувство самоуслажден³я, что вотъ онъ, послѣ столькихъ дней отупѣн³я и немощи, велъ сейчасъ бесѣду съ умнымъ человѣкомъ, и что этотъ умный человѣкъ говорилъ съ нимъ, какъ равный съ равнымъ,- значитъ, предполагая въ немъ, хотя еще недужномъ, полное присутств³е, мысли, несомнѣнную способность понимать то, что говорилось ему, и принимать въ этомъ участ³е...

   - Очень пр³ятный молодой человѣкъ... проговорилъ онъ, свѣтло улыбаясь, когда мы подошли къ его креслу.

   Онъ, всегда все замѣчавш³й и въ которомъ внѣшняя наблюдательность казалась тѣмъ болѣе развита, чѣмъ менѣе былъ онъ до сихъ поръ способенъ выражать мысль свою словомъ,- онъ не замѣтилъ, что Вася при этомъ быстро отвернулся и отошелъ къ окну, чтобы скрыть отъ отца то выражен³е мучен³я, какое внезапно приняло его поблѣднѣвшее лицо...

   - Командоръ, Герасимъ Иванычъ, называетъ его "ловк³й шельмецъ", сказалъ я: мнѣ было почти такъ же какъ Васѣ тяжело, что этотъ несчастный, обманываемый страдалецъ хвалилъ - кого же?- злѣйшаго врага своего!

   - Командоръ!... повторилъ больной, покачавъ головой, и губы его сложились въ новую улыбку: что понимать можетъ въ этомъ такой добрый, но ограниченный человѣкъ, какъ пр³ятель нашъ командоръ?- краснорѣчиво говорила эта улыбка.

   Я было хотѣлъ продолжать на ту же тему, но черезъ голову Герасима Ивановича встрѣтился глазами съ неодобрительнымъ взглядомъ Вася и заговорилъ о чемъ-то другомъ...

   Еще черезъ день отправились Рындины, отецъ съ сыномъ. Далеко нечувствительный на видъ, почти всегда грубый и рѣзк³й въ пр³емахъ своихъ, Саша неожиданно залился слезами, прощаясь съ Богдановскимъ, съ Анной Васильевной, съ товарищами дѣтства,- и въ первую минуту ужасно устыдился своихъ слезъ. Онъ торопливо глоталъ ихъ, топалъ ногой, сжималъ брови и готовъ бы былъ, кажется, прибить насъ всѣхъ за то, что не съумѣлъ до конца показать себя суровымъ воиномъ и, вмѣсто этихъ унизительныхъ "бабьихъ" слезъ, отпустить намъ при прощаньи нѣчто въ родѣ приказа по арм³и: ребята-молъ, смирно;- прошу помнить мои наставлен³я и вести себя добропорядочно въ мое отсутств³е; меня же долгъ службы призываетъ на время въ Его Императорскаго Величества Пажеск³й корпусъ. Но когда все разрюмилось вокругъ него, и Петя Золоторенко, протолкавшись впередъ, сунулъ ему въ руку жбанку коржиковъ съ медомъ, которые очень любилъ Саша и которыми снабжалъ его обжора Петя на дорогу, какъ лучшимъ воспоминан³емъ о себѣ,- Саша не выдержалъ: онъ съ громкимъ всхлипыван³емъ видался на шею друзей, окружавшихъ его толпой... Когда очередь дошла до меня, онъ отвелъ меня нѣсколько въ сторону и сказалъ мнѣ тихимъ, прочувствованнымъ голосомъ, глубоко тронувшимъ меня:

   - Борисъ, я тебя больше всѣхъ любилъ; ты мнѣ въ послѣднее время измѣнилъ для моего двоюроднаго брата. Но знай, что я на тебя не сержусь и буду тебя всегда помнить и любить. У меня тамъ, въ корпусѣ, будетъ еще не мало товарищей, а онъ - одинъ, ему нуженъ вѣрный другъ... Прощай, крикнулъ онъ,- прощай, Вася, милый, вѣрь...

   Онъ не докончивъ, разомъ, какъ бы по командѣ, повернулся ко всѣмъ спиной - и побѣжалъ къ коляскѣ, въ которой уже сидѣлъ его отецъ, а на подножкѣ стоялъ и глухо рыдалъ Ѳома Богдановичъ, въ отчаян³и своемъ умудривш³йся какъ-то засунуть лысую свою голову подъ капишонъ генеральской шинели.

   За Рындиными пошелъ общ³й отъѣздъ. Уѣхала Дарья Павловна; уѣхали робкая судейша и исправничиха съ племянникомъ, котораго она такъ и не успѣла "выдрессировать чрезъ дамское общество"; уѣхали всевозможные Золоторенки, Пушковск³е и Мовшицк³е, съ толстыми женами и свѣжими дочками. Разъѣхалось офицерство по эскадронамъ. Богдановское опустѣло...

   Вчужѣ тяжко было глядѣть на гостепр³имнаго - и вдругъ безъ гостей очутившагося хозяина. Онъ себѣ на первыхъ порахъ нигдѣ мѣста не находилъ. Толкается безцѣльно по пустыннымъ комнатамъ, и вздохи его раздаются по всему дому. A Богунъ съ басами какъ свалились подъ лавку, такъ и лежатъ тамъ четвертый день безпробудно; тенора и дисканты ушли съ дивчатами въ яръ за орѣхами,- развести тоску пѣн³емъ и думать нечего! Чуть не плакалъ бѣдный Ѳома Богдановичъ. Къ счаст³ю, вспомнилъ, что у него на току начинаютъ молотить,- тамъ шумъ, и гамъ, и стукъ цѣповъ, и "громада" съ села. Велѣлъ заложить себѣ чертопхайку Ѳома Богдановичъ - и покатилъ на молотьбу. Съ тѣхъ поръ онъ сталъ почти невидимымъ въ домѣ,- иногда къ обѣду не возвращался: все сидитъ на току и заставляетъ паробковъ и дивчатъ пѣсни пѣть подъ тактъ цѣповъ, и горилкой поитъ ихъ, къ великому отчаян³ю управляющаго своего Перепеленка, строгаго и честнаго ворчуна, съ которымъ Ѳома Богдановичъ бранится уже тридцать лѣтъ сряду и безъ котораго онъ, не смотря на свое большое состоян³е, пошелъ бы завтра по-м³ру съ сумой...

   И Анна Васильевна не повеселѣла съ отъѣздомъ гостей,- а куда, кажется, обрадовалась бы она этому въ другое время! Анна Васильевна почти все время свое теперь проводила съ братомъ Левой. На нашу половину,- я такъ и остался жить у Вася въ комнатѣ,- она заходила попрежнему каждый день, но не засиживалась уже болѣе подолгу съ нами, жартуя и лепеча своимъ милымъ "хохлацкимъ" говоромъ, какъ бывало это еще такъ недавно. Мы не собирались уже болѣе на завтракъ къ Любови Петровнѣ, и павильонъ ея какъ-то вдругъ сдѣлался недосягаемымъ для насъ. Она сама приходила въ мужу по утрамъ - и заставала тамъ обыкновенно Анну Васильевну. Онѣ встрѣчались все также дружелюбно, но что-то - и мы съ Васей, не говоря другъ другу, оба хорошо понимали что именно,- будто развело ихъ въ послѣдн³е дни, будто смущались и тяготились уже онѣ присутств³емъ другъ друга. Это легко было отгадать по тревожно, почти пугливо вопрошавшему взгляду Анны Васильевны каждый разъ, когда, при встрѣчѣ, приходилось ей обращаться въ племянницѣ;- что ты замышляешь, чего ждать должно теперь отъ тебя? казалось, говорилъ этотъ простодушно допрашивавш³й честный взглядъ, причемъ нервно содрогались ея поблеклыя губы и болѣзненно ежилось покрытое тонкою сѣтью морщинокъ маленькое ея лицо. Чуть не до дерзости спокойными глазами отвѣчала теткѣ Любовь Петровна.- Что ты знаешь, что можешь знать о томъ, чего я хочу? будто говорили они въ свою очередь. И какъ лучезарно свѣтились теперь эти, точно расцвѣтш³е, прелестные глаза! Лучезарно - и сосредоточенно, какимъ-то внутрь себя обращеннымъ блескомъ, какъ бы улыбаясь лишь тому, что цвѣло тамъ и пѣло въ тайникѣ ея души, и не находя отблеска ни для чего остальнаго. - Какое мнѣ дѣло до васъ всѣхъ! слышалось за ея улыбкой, за ласковыми ея рѣчами, за снисходительностью, за мягкостью, которою она вся была проникнута теперь. Она словно весь окружающ³й ее м³ръ хотѣла бы теперь осыпать благодѣян³ями - и вмѣстѣ съ тѣмъ чуждалась его и презирала этотъ м³ръ со всей высоты своего внутренняго, таинственнаго счаст³я. Только иногда, когда случайно падалъ ея взоръ на изможженное долгою болѣзнью лицо ея мужа, какъ-то страшно темнѣла и измѣнялась синева этихъ глазъ,- и никто бы не могъ сказать, что выражали они въ тѣ мгновен³я: раскаян³е-ли, сострадан³е, или непобѣдимую и нетерпѣливую ненависть...

   Странное чувство внушала она мнѣ теперь: ея красота уже не смущала, не ставила вверхъ дномъ все существо мое,- она пугала меня! Мнѣ вспомнилась первая наша встрѣча съ Васей въ Богдановскомъ саду, и разговоръ надъ озеромъ о Мар³и Стюартъ, и то, что онъ сказалъ мнѣ тогда: "Сколько людей умерло за нее"... Да, она именно такая, думалъ я, съ какимъ-то суевѣрнымъ страхомъ поглядывая на нее,- кто любитъ ее, тотъ погибаетъ... И съ каждымъ днем