Дан Феликс - Борьба за Рим

ах и морях. Я тоскую по закоптелым деревянным хижинам, в которых под звуки арф поют песни о наших героях, где никогда не угасает священный огонь на домашних очагах. Одним словом, меня тянет на север, потому что там - мое отечество!

   - Но ведь эта страна - наше отечество! - возразил Тотила.

   - Нет, никогда не будет она вашим отечеством, скорее вашей могилой. Вы здесь чужие, чужими и останетесь. Или обратитесь в вельхов. Но сыновьями Одина вы здесь не можете остаться! Смотрите, вы уже и теперь гораздо ниже ростом, чем мы, и волосы и кожа у вас уже гораздо темнее нашей.

   - Брат Гаральд, мы действительно изменились, но не к худшему. Разве непременно нужно носить медвежью шкуру, чтобы быть героем? Разве мы не можем сохранить достоинство германцев, отказавшись от их недостатков?

   Гаральд покачал головою.

   - Я был бы рад, если бы это удалось вам. Но не думаю. Растение принимает в себе свойства почвы, на которой растете. Сам я не захотел бы этого, даже если бы и мог, потому что мне наши недостатки нравятся больше, чем достоинства вельхов. Но вы делайте, как хотите. А теперь, сестренка, и вы, мои собратья, едем! Прежде чем взойдет луна, мы должны быть в море. Долгая дружба - короткое прощанье, король Тотила. Таков обычай на севере.

   - Зачем ты так торопишься? - спросил Тотила, взяв его за руку. - Останься с нами подольше.

   - Нет, мы должны ехать, - решительно ответил Гаральд. - Три дела велели нам здесь совершенно король Фроде. Помочь вам в битвах. Но вы не нуждаетесь в нашей помощи. Или еще нуждаетесь? Быть может, скоро возгорится новая война, - тогда мы останемся.

   - Нет, - улыбаясь, ответил Тотила. - Войны больше не будет. Но если бы даже она и началась снова, то неужели ты, брать Гаральд, считаешь нас, готов слишком слабыми, чтобы удержаться в Италии? Разве мы не победили врагов без вашей помощи? Разве не сможем мы, готы, снова победить их одни?

   - Я очень рад этому, - ответил Гаральд. - второе поручение моего отца было перевезти вас к нам на север. Вы не хотите этого. Третье - опустошить острова византийского императора. Это веселое занятие. Едем, Тотила, с нами: вы нам поможете и за себя отомстите.

   - Нет, Гаральд, слово короля должно быть свято. У нас теперь перемирие. Срок ему окончится только через месяц, но слушай, друг Гаральд. В Средиземном море есть и мои острова. Ты, пожалуйста, не смешай их нечаянно с греческими. Мне было бы очень неприятно, если бы...

   - Не бойся, - засмеялся в ответ Гаральд. - Я знаю, твои острова слишком хорошо охраняются. Всюду на берегах высокие столбы и на них доски с надписями: "Разбойников на суше - вешать, а морских - топить! Таков закон в государстве Тотилы". Мои товарищи, когда им объяснили эти надписи, потеряли желание посетить твои владения. Прощай, король готов! Желаю счастья!.. Прощай и ты, прекрасная королева, и вы, храбрые воины. Если не раньше, то в Валгалле мы встретимся снова.

   И Гаральд с сестрою и своими воинами быстро пошли из палатки. Тотила и Валерия проводили их до берега. При прощанье Гаральда бросила еще один быстрый взгляд на Тотилу. Брат ее заметил это и, когда они остались одни, шепнул ей: - Маленькая сестричка, ради тебя я уезжаю так быстро. Не думай об этом прекрасном короле. Ты ведь знаешь, я унаследовал от отца дар узнавать людей, обреченных смерти. Так знай же: на лучезарную голову его уже легла тень смерти: он не увидит следующего месяца.

   Гордая воительница вытерла слезу, показавшуюся на ее глазах.

   Между тем Тейя, Гунтарис и Адальгот с берега смотрели на отплытие гостей.

   - Да, - сказал Тейя, когда корабли их скрылись из виду, - король Фроде мудр. Но часто глупость бывает милее и великодушнее истины. Однако вот приближается почтовое судно короля. Идем скорее в палатку: я хочу знать, какие вести везет оно. Мне кажется, что-то нехорошее.

   Между тем в своей палатке Тотила говорил, обращаясь к Валерии:

   - Нет, Валерия, его слова не поколебали меня. Я взял на себя великое дело великого Теодориха. Это была мечта моей юности, это цель моего царствования: для нее я буду жить и за нее умру. За счастье готского государства, Валерия!

   Он высоко поднял бокал, но не выпил, потому что в эту минуту, запыхавшись, вбежал Адальгот.

   - О, король Тотила, готовься выслушать ужасное.

   - Что случилось? - побледнев, спросил Тотила, ставя бокал на стол.

   - Скорее, король! - вскричал появившейся Тейя. - Снимай венок с головы и надевай шлем. Флот Юстиниана уничтожил весь наш флот у Анконы. Из четырехсот пятидесяти кораблей у нас осталось всего одиннадцать. На берег высадилось сильное византийское войско, и главный предводитель его - Цетег.

  

   В нескольких милях к северу от Тагины, у подошвы Апеннин, находилась небольшая крепость Сетинум, около которой Цетег расположился лагерем. В палатку его вошел Люций Лициний.

   - А, Лициний, наконец-то! - вскричал Цетег. - Я с нетерпением жду тебя. Удалось нанять лангобардов?

   - Удалось, - ответил только что возвратившийся Лициний. - Двадцать тысяч их идет под начальством храброго Альбоина, сына их короля. О, это ужасный народ: храбрый до дерзости, но и грубый, как звери. Альбоин, например, пьет из черепа убитого им врага своего, короля гепидов.

   - Я знаю Альбоина. Он служил у Нарзеса. Да, это храбрый воин, но он вместе очень умен и хитер. Когда он ознакомится с Италией, то может сделаться опасным врагом ее.

   - Да он и теперь прекрасно знает ее. Несколько лет назад он был здесь, переодетый продавцом лошадей, и высмотрел все дороги и крепости в стране. Возвратившись домой, он привез с собою здешних плодов и вина, и так описал эту страну своему народу, что лангобарды теперь только и думают о том, чтобы овладеть ею.

   - Ну, только бы они помогли мне изгнать готов, а с ними уж я справлюсь, - ответил Цетег. - Пусть они скорее явятся сюда. Мне необходимо быстрое и сильное подкрепление, начало войны было очень удачно, а теперь дело не двигается. Совестно сказать, - итальянцы не хотят восставать против готов. Они без всякого стыда уверяют, что под властью готов им живется прекрасно. А между тем Тотила наверно скоро будет здесь, чтобы отомстить за свой флот. Я посылаю гонца за гонцом к Ареобиндосу, командующему вторым войском: он сидит в Эпире, выгоняет там готов из занятых ими греческих городов и не идет. А с моими византийцами я не могу выступить против Тотилы.

   - А Равенна? - спросил Лициний.

   - Равенна наша. Как только флот готов был уничтожен, я тотчас отправил туда тридцать кораблей с припасами. Тогда Гильдебранд снял осаду и ушел во Флоренцию. Но Ареобиндос! Чего он там медлит? - он необходим мне теперь! Я хотел идти к Рим. Но что же я могу поделать со своим маленьким войском? Поэтому я и пошел сюда, думая овладеть всеми тремя этими крепостями: Тагиной, Капрой и Сетинумом. Как я торопился! Но едва успел захватить Сетинум: граф Тейя - должно быть, буря принесла его сюда из Рима с его крылатым передовым отрядом - захватил Капру и Тагину раньше меня, и хотя моих сарацин было втрое больше, но он совершенно разбил нас. Если бы подкрепление пришло поскорее, я мог бы овладеть Тагиной. Но Ареобиндос медлит, а Тотила уже идет. За ними движется и Гунтарис. Когда же явится мое второе войско?

   Действительно, на следующий день Тотила подошел к Тагине. Вместе с ним приехала и Валерия, в сопровождении Кассиодора и Юлия. Главные силы готов вел герцог Гунтарис с юга. С запада шел старый Гильдебранд. Тотила поджидал их, так как только с ними можно было сделать нападение на сильный лагерь Цетега.

   Однажды Юлий вошел в палатку короля и молча подал ему письмо. Тотила нахмурился: он узнал почерк Цетега.

  

   "Юлию Монтану Цетег, префект Рима и главнокомандующий войсками Италии.

   "Я слышу, что ты живешь в лагере варваров. Лициний видел тебя подле тирана. Неужели совершится неслыханное дело: Юлий поднимет оружие против Цетега, сын против отца? Будь сегодня при заходе солнца в развалинах храма, который находится между нашими форпостами и форпостами варваров. Тиран отнял у меня Рим, Италию и твою душу. Я все верну назад, и тебя прежде всего. Приходи, я приказываю тебе, как твой отец и воспитатель".

  

   - Я должен повиноваться, - сказал Юлий, когда Тотила кончил чтение. - Я слишком многим обязан ему.

   - Да, - ответил Тотила. - Но свидания с префектом опасны.

   - Он не будет покушаться на мою жизнь.

   - Не на жизнь, на твою свободу! Возьми с собою пятьдесят всадников, иначе я не отпущу тебя.

   Перед заходом солнца Юлий в сопровождении пятидесяти всадников подъезжали к развалинам. Другие пятьдесят воинов выехали по приказанию короля немного позже. Но на этот раз опасения Тотилы были напрасны: Цетег ждал Юлия один.

   - Ты заставляешь ждать себя: сын - отца! - с укором обратился к нему Цетег, вводя его во внутренность храма. - И это при первом свидании после такой долгой разлуки! И с какой стражей приходишь ты! Кто это научил тебя не доверять мне? Как? Варвары и сюда следуют за нами! - и он указал на начальника отряда, прибывшего позже. Закутанный в темный плащ, с головой, скрытой под капюшоном, он молча взошел с двадцатью воинами на верхнюю ступень храма. Юлий хотел удалить их, но предводитель другой партии, граф Торисмут, ответил коротко: "По приказанию короля".

   - Говори по-гречески, - сказал Юлий Цетегу. - Они не поймут.

   Цетег протянул юноше обе руки, но Юлий отступил.

   - О тебе ходят темные слухи, Цетег. Ведь не только в битвах обагрялись твои руки кровью?

   - Твой лживый друг ожесточил тебя против меня?

   - Король Тотила не лжет! Да он уже много месяцев и не упоминает о тебе. Я просил его об этом, потому что не мог защитить тебя от его ужасных обвинений. Скажи, правда ли, что ты изменнически убил его брата Гильдебада...

   - Я пришел сюда не для того, чтобы оправдываться, а чтоб обвинить тебя. Уже целые годы длится борьба из-за Рима. Я один стою против духовенства, греков, варваров, усталый, израненный, несчастный. Я то поднимаюсь вверх, то погружаюсь глубоко вниз. Но я всегда одинок. А где же Юлий, мой сын, сын моей души, который мог бы поддержать меня своею любовью? - то в Галии среди монахов, то в Византии или Риме, как орудие или часть короля готов, но всегда вдали от меня и моего пути.

   - Я не могу идти по твоему пути, он усеян черными и красными пятнами.

   - Ну, хорошо. Если ты так мудр и так чист душою, то почему же ты не постарался просветить и спасти меня? Где был Юлий, когда моя душа все более отдалялась от любви к людям, все более черствела? Постарался ли ты смягчить, согреть ее? Исполнил ли ты относительно меня свой долг, как сын, христианин и священник?

   Эти слова произвели потрясающее действие на благочестивый ум и кроткую душу молодого монаха.

   - Прости, - сказал он. - Я сознаю, что виноват перед тобою.

   Глаза Цетега блеснули радостью.

   - Хорошо. Я не требую, чтобы ты принимал участие в моей борьбе. Жди исхода, но жди его не в лагере варваров, моих врагов, а подле меня. Священнейшая обязанность твоя - быть подле меня. Ты - добрый гений моей жизни. Ты мне необходим и твоя привязанность, иначе я совершенно буду во власти тех темных сил, которые ты ненавидишь. Если существует голос, могущий пробудить во мне веру, - которая, как ты говоришь, одна дает благо, - то это только твой голос, Юлий. Итак, решай!

   - Ты победил, отец, я иду с тобою! - вскричал Юлий, бросаясь на грудь префекта.

   - Проклятый лицемер! - раздался вдруг громкий голос, и предводитель отряда бросился на площадку, где стояли разговаривавшие, и отбросил капюшон, скрывавший его лицо. Это был Тотила с обнаженным мечом в руке.

   - Как, варвар, ты здесь! - с величайшей ненавистью вскричал Цетег и также выхватил меч. Враги бросились друг на друга, клинки зазвучали. Но Юлий бросился между них и удержал их руки. Ему удалось разделить их на мгновение. Оба стояли с мечами в руках, с угрозой глядя один на другого.

   - Так ты подслушивал, король варваров! - прошипел префект. - Это вполне достойно короля и героя!

   Тотила ничего не ответил ему. Он обратился к Юлию.

   - Не за внешнюю твою свободу боялся я, а именно боялся попытки завладеть твоею душою. Я обещал тебе никогда не обвинять его - отсутствующего. Но теперь он здесь. Он должен все выслушать и тогда пусть оправдывается, если может. Вся душа его, каждая мысль его черна и лжива. Смотри, даже эти последние слова его, которые, казалось, вырвались из глубины его души, даже они лживы, придуманы им много лет назад. Вот, читай, Юлий: узнаешь ты этот почерк? - И он подал удивленному Юлию рукопись.

   - До сих пор варвары крали только золото, - злобно сказал префект. - Позорно, бесчестно красть письма! - И он хотел вырвать рукопись. Но Тотила продолжал:

   - Граф Тейя захватил эту рукопись вместе с другими в его доме. Это его дневник. Я не буду упоминать теперь о других преступлениях его, а прочту только одну выдержку.

   И он прочел:

  

   "Юлия я еще не совсем потерял. Попробую еще указать ему на его обязанность спасти мою душу. Этот мечтатель воображает, что он должен взять мою руку, чтобы привести к кресту. Но моя рука сильнее, - и я возвращу его в мир. Трудно мне будет говорить в надлежащем тоне. Надо будет почитать Кассиодора и поучиться у него".

  

   - Цетег, - с горечью вскричал Юлий, - неужели ты писал это?

   - Конечно, он будет отрицать, - ответил Тотила. - Он все будет отрицать: и фальшивые письма, которыми он погубил герцога Алариха Балта, и то, что он приготовил яд для Аталариха и Камиллы, и убийство других герцогов Балтов через Амаласвинту, и то, что он погубил Амаласвинту через Петра и Петра через императрицу, Витихиса через Велизария и Велизария через Юстиниана, и то, что убил моего брата и во время перемирия уничтожил наши корабли. Он все, все будет отрицать, потому что каждое его дыхание - ложь.

   - Цетег, - умолял Юлий, - скажи "нет", и я поверю тебе.

   Но префект вложил меч в ножны, гордо выпрямился, скрестил руки на груди и сказал:

   - Да, я сделал все это и еще многое другое. Силой и умом я сбрасывал все, что становилось мне поперек дороги. Потому что я иду к высочайшей цели, - я стремлюсь восстановить римское государство, сесть на трон мира. И моим наследником в этом мировом государстве должен быть ты, Юлий. Не для себя, а для Рима и для тебя сделать я все это. Почему для тебя? Потому что во всем мире я люблю только тебя одного. Да, мое сердце окаменело, я презираю всех. Только одно чувство сохранилось еще во мне, - любовь к тебе. Ты ничем не заслужил этой любви. Но твои черты, твой взгляд напоминают мне одно существо, давно уже лежащее в могиле. И это существо составляет тайную связь между мною и тобою. Узнай же теперь, в присутствии моего врага, эту священную тайну, которую ты должен был узнать только тогда, когда станешь вполне сыном мне. Было время, когда сердце молодого Цетега было также мягко и нежно, как и твое. В нем жила чистая, как звезда, святая любовь к одной девушке. Она любила меня также, как и я ее. Старинная ненависть разделяла наши семьи. Но мне удалось наконец смягчить сердце ее отца, и он уже склонен был согласиться на наш брак, потому что видел, как мы любим друг друга. Но вот явился герцог Балт, который давно уже знали ненавидел меня. Манилий безусловно доверял ему, потому что во время нашествия варваров герцог защищал его дом от грабежа. Герцог снова возбудил в старике прежнее недоверие к Цетегу и добился того, что Манилий обещал выдать свою дочь за старого друга герцога. Напрасно молила Манилия о сострадании. Мы решили бежать. В условленную минуту я перелез через стену их дачи на берегу Тибра, где она жила, и пробрался в ее комнату, - но комната была пуста. В доме же раздавались свадебные песни, звуки флейт. Я проскользнул к двери залы и увидел свою Манилию в подвенечном платье подле ее жениха. Кругом множество гостей. Манилия была страшно бледна, в глазах ее стояли слезы. Вот я вижу, что Монтан обнял ее. Тут мною овладело безумное отчаяние: с обнаженным мечом ворвался я в залу, схватил ее на руки и бросился с нею к дверям. Но их было девяносто человек, все храбрые воины. Долго я защищался, но наконец герцог Аларих Балт вырвал у меня меч. Они отняли у меня плачущую девушку, а меня, окровавленного, смертельно израненного, перебросили через стену на берег Тибра. Рыбаки нашли меня, привели в чувство и ухаживали за мною. Я выздоровел, но в ту ночь лишился сердца. Прошло много лет. Балты и Манилий узнали, что я жив, и, опасаясь моей мести, покинули Италию. Путешествуя по разным странам, я заехал в Галлию, на берега Роны. Там шла война. Франки напали на готов, разграбили и сожгли виллу. Я, гуляя, вошел в ее сад. Вдруг из дома выбежал маленький мальчик: и бросился ко мне с криком: "Помоги, господин, моя мать умирает". Я вошел в дымящийся еще дом. Всюду было пусто, - слуги все разбежались. Наконец в одной из комнат я увидел на постели бледную женщину. В груди ее торчала стрела. Я узнал умирающую. Ее мальчика звали Юлий. Муж ее умер вскоре после его рождения. Она узнала мой голос и открыла глаза. Она все еще любила меня. Я дал ей воды с вином. Она выпила, поблагодарила и, поцеловав меня в лоб, сказала: "Благодарю, дорогой мой. Будь отцом моему мальчику. Обещай мне это". И я обещал, целуя ее холодеющие руки, и закрыл ее потухшие глаза. А сдержал ли я свое слово, - решай сам.

   И железный человек с силой сжал глубоко вздымающуюся грудь.

   - О моя бедная мать! - со слезами вскричал Юлий.

   - Теперь выбирай, - продолжал Цетег. - Выбирай между мною и твоим "незапятнаным" другом. Но знай: все, что я делал, я делал главным образом для тебя. Брось меня теперь, иди за ним, я тебя более не удерживаю. Но когда тень Манилии спросит меня о тебе, я со спокойной совестью отвечу ей: "Я был ему отцом, но он не был мне сыном".

   Юлий в отчаянии закрыл лицо руками.

   - Ты совсем не по-отечески мучишь его, - вскричал Тотила, обращаясь к префекту. - Видишь, он изнемогает от борьбы противоположных чувств. Пощади его. Есть средство решить вопрос иначе: окончим поединком начинающуюся войну. Вот второй король готов вызывает тебя на бой. Закончим нашу долгую ненависть коротким боем за жизнь, за Рим, за Юлия. Вынимай свой меч и защищайся.

   Во второй раз враги со страшною ненавистью бросились друг на друга. И во второй раз Юлий с распростертыми руками бросился между них.

   - Остановитесь! - вскричал он. - Каждый ваш удар падает на мое истекающее кровью сердце. Выслушайте мое решение. Я чувствую, что дух моей несчастной матери внушил мне его!

   Оба врага угрюмо опустили мечи.

   - Цетег, более двадцати лет ты был моим отцом. Какие бы преступления ты не совершил, - не твоему сыну судить тебя. Будь ты еще более запятнан убийствами - мои слезы, мои молитвы очистят тебя.

   Тотила с гневом отступил назад. Глаза Цетега блеснули торжеством.

   - Но я не могу выносить мысли, - продолжал монах, - что все эти преступления ты совершил ради меня. Знай: никогда, никогда, если бы даже это меня и прельщало, - но меня прельщает терновый венец Голгофы, а не запятнанная кровью корона Рима, - я не мог бы принять наследства, над которым тяготеет такое проклятие. Я - твой, но будь же и ты сыном моего Бога, а не ада. Если ты действительно любишь меня, откажись от своих преступных планов, раскайся. И я вымолю тебе прощение у Бога.

   - Что ты толкуешь о раскаянии, мальчик - мужчине, сын - отцу? Оставь мои дела в покое. Я сам отвечу за них.

   - Нет, Цетег, я не могу следовать за тобою, пока ты не раскаешься. Раскайся, смирись, - не предо мною, понятно, а перед Господом.

   - Ха, - засмеялся Цетег, - что ты с ребенком, что ли, говоришь? Все, что я сделал, знай, я готов снова сделать, если бы понадобилось.

   - О Цетег, - в ужасе вскричал Юлий. - Не говори этого: есть Бог.

   - Ну, оставим Бога в покое. Я не верю в него, - ответил Цетег. - Довольно слов. Иди же ко мне, Юлий, ты ведь - мой.

   - Нет, - крестясь, ответил Юлий. - Я не твой, я принадлежу Богу.

   - Ты мой сын! Я приказываю тебе следовать за мною! - вскричал Цетег.

   - Но и ты сын Бога, как и я. Ты отрицаешь, а я признаю нашего Отца. Теперь я навсегда отрекаюсь от тебя.

   - Следуй за мною! - вскричал вне себя префект и схватил Юлия за руку.

   Но тут снова блеснул меч Тотилы. Враги в третий раз бросились друг на друга, и Юлий не смог уже остановить их. Тотила первым ударом ранил префекта в голову, но тот устоял. С криком бросился Юлий между них, но он не мог бы удержать их. И второе столкновение врагов грозило быть смертельным, потому что оба противника лишились щитов. На в эту минуту на ступени храма вбежали люди и удержали их. Тотилу отвлек Гунтарис и Визанд, Цетега - Лициний и Сифакс.

   - Скорее в лагерь, король, предстоит битва, - вскричал Гунтарис. - Пришло подкрепление и важные вести с юга.

   - Скорее в лагерь, Цетег, - кричал Лициний. - Императрица Феодора умерла, и прибыло главное войско сто тысяч человек под начальством не Ареобиндоса, а Нарзеса.

   - Нарзеса! - побледнев, вскричал Цетег. - До свиданья, Юлий, мой сын.

   - Я сын Бога, - ответил Юлий.

   - Он мой! - вскричал Тотила, обнимая своего друга.

   - Ну хорошо, - вскричал Цетег. - Битва за Рим решит и этот спор. Я вырву тебя из лагеря варваров. - И он бросился со ступеней храма к своему лагерю на север. Тотила и Юлий - бросились к югу.

  

   Прибыв в лагерь, Цетег тотчас отправился навстречу Нарзесу и на рассвете следующего дня подъехал к его лагерю. Впереди других расположились дикого вида рослые люди с длинными копьями и широкими мечами. Без седел они крепко сидели на своих сильных лошадях. Их предводитель издали завидел подъезжавшего Цетега и стрелою бросился к нему на своей прекрасной лошади. Светлые глаза блестели смелостью и хитростью. Подъехав к префекту, он остановился и с минуту пристально смотрел на него.

   - А, ты, должно быть, Цетег, защитник Италии, - вскричал он наконец и, повернув коня, уехал назад еще быстрее, чем приехал, и скрылся за лесом, где стояла пехота.

   Цетег подъехал к рядам его воинов.

   - Кто вы, и кто ваш предводитель? - спросил он.

   - Мы лангобарды, - ответил один из них. - А наш предводитель - Альбоин, сын нашего короля. Он нанялся к Нарзесу.

   "А, - подумал Цетег, - значит труды Лициния пропали даром".

   Между тем вдали виднелись носилки Нарзеса. Подле них стоял Альбоин.

   - Так ты не хочешь, Нарзес? - шептал он. - Напрасно, он кажется мне очень опасным. Тебе не надо говорить, ты только шевельни пальцем, - и он умрет.

   - Отстань, - ответил Нарзес. - Я прекрасно понимаю, что ты хочешь устранить Цетега с дороги не для меня, а для себя. Но он еще нужен мне. Пусть сначала он уничтожит Тотилу, а мам уже я справлюсь с ним. Его судьба уже решена.

   Между тем подъехал Цетег.

   - Добро пожаловать, Нарзес, - сказал он. - Италия приветствует величайшего полководца этого столетия, как своего освободителя.

   - Хорошо, оставим это, - ответил Нарзес. - Ты удивлен моим появлением?

   - Кто ждет на помощь себе Ареобиндоса и вместо него находить Нарзеса, тот может только радоваться.

   - Слушай же. Ты давно уже должен знать, что Нарзес всегда очень начальствует на войне. Знай же, что император велит тебе подчиняться мне со всем твоим войскам. Если ты соглашаешься служить под моим начальством, я буду рад, потому что ты хорошо знаешь Италию и готов. Если же не хочешь, то распусти своих солдат, - мне они не нужны: у меня сто двадцать тысяч воинов. Выбирай же, чем хочешь быть: моим подчиненным или гостем?

   Цетег прекрасно понял, что если он не согласится подчиниться, то будет пленником Нарзеса, и потому ответил:

   - Я считаю большой честью служить под твоим начальством, непобедимый полководец.

   Про себя же подумал: "Подожди, и Велизарий явился сюда, как мой начальник. Но я справился с ним. Справлюсь я с тобой".

   Нарзес действительно привел с собой стодвадцатитысячное войско. Он выяснил Юстиниану необходимость уничтожить готов.

   - Они узнали наше бессилие и потому опасны. Теперь после войны они еще слабы, и мы можем уничтожить их. Но через несколько лет они отправятся и тогда, будь уверен, двинуться на нас, - и мы не в силах будем справиться с ними.

   Юстиниан и сам сознавал, что это правда, и потому, несмотря на обычную скупость, на этот раз не пожалел денег и дал их на наем громадных орд. Со всем этим войском Нарзес двинулся в Италию, не с юга, как Велизарий, а с севера. "Готов нельзя уничтожить, начав войну с юга, - говорил он: - они уйдут на север, в горы, и там их не найдешь. Я начну свой поход с севера и буду гнать их все дальше на юг, а когда все они столпятся на самом берегу, я загоню их в море и потоплю, потому что флота, на котором они могли бы спастись, у них уже нет: милейший Цетег отнял, а правильнее, украл его у них".

   И действительно Нарзес высадился на севере Италии и начал войну, какой еще не видали готы: это не была борьба войска с войском, а поголовное избиение готов. Никого он не брал в плен, а всех убивал, - не только мужчин, но и женщин, детей, стариков, больных, раненых, - никому не было пощады. Так двигался он с севера, уничтожая всех готов на своем пути. Понятно, какой ужас внушил он, когда способ его войны стал известен. При его приближении готы бросали все имущество и торопились спасаться с детьми и женами на юг, в лагерь Тотилы, где могли найти защиту. Скоро на всем севере Италии не осталось ни одного гота.

   Тотила между тем расположился в Тагине и стягивал туда все войска. Последние воины сильно уменьшили число готов. В распоряжении Тотилы было всего семьдесят тысяч, из которых тысяч двадцать было разбросано в различных крепостях, так что при нем было не более пятидесяти тысяч воинов. Этого было тем более недостаточно, что население Италии, узнав о характере войны Нарзеса, изменило свое отношение к Италии: в нем проснулась старая вражда к варварам, и во многих местностях они помогали Нарзесу разыскивать и уничтожать скрывавшихся готов. И Тотила в глубине сердца опасался исхода подготовлявшейся битвы. Особенно беспокоил его недостаток конницы. Большая часть его конницы была при войсках Гунтариса и Гриппы подле Рима, и он не мог противопоставить храбрым лангобардам соответственного числа воинов. Но судьба, казалось, и на этот раз решила помочь своему любимцу.

   Уже несколько дней в лагерь готов доходили темные слухи о приближении какого-то подкрепления с востока. На Тотила не ожидал никакого подкрепления, и, опасаясь, чтобы не оказался какой-нибудь византийский отряд, послал графа Торисмута, Визанда и Адальгота на разведку. На следующий же день они возвратились, и Торисмут с радостным лицом вбежал в его палатку.

   - Король, - воскликнул он, - я в добрый час привожу тебе старого друга. Вот он!

   Перед Тотилой стоял корсиканец Фурий Агалла.

   - Привет тебе, король готов, - сказал гость.

   - А, кругосветный мореплаватель, добро пожаловать. Откуда ты теперь?

   - Из тира и... мне необходимо сейчас же поговорить с тобою наедине.

   По знаку Тотилы все вышли из палатки.

   - В чем дело? - приветливо спросил Тотила. Корсиканец в лихорадочном волнении схватил обе руки короля.

   - О, скажи "да", скажи "да": моя жизнь - больше жизнь, зависит от этого.

   - Да в чем же дело? - с неудовольствием спросил удивленный Тотила, отступая назад: дикая пылкость корсиканца была противна его натуре.

   - Скажи "да": ведь ты обручен с дочерью короля вестготов? Валерия свободна? Да?

   Тотила наморщил лоб и с гневом покачал головою.

   - Не удивляйся... не спрашивай! - продолжал Агалла. - Да, я люблю Валерию со всей страстью. Люблю почти до ненависти. Несколько лет назад я просил ее руки, но узнал, что она твоя, и уступил. Всякого другого я задушил бы собственными руками. Но тебе уступил и уехал - в Индию, Египет. Я бросился во все опасности, предавался всевозможным наслаждениям. Напрасно: ни чем не могу я изгнать образ ее из своей души. Я жаждал ее, как пантера крови. Я проклинал и себя, и тебя, и ее, думая, что она давно уже твоя. Но вот в Александрии я встретился со знакомым мне купцом из вестготов. Он рассказал мне, что ты избран королем и женишься на дочери их короля Агилы, а что Валерия живет одна в замку Тагины. Он клялся, что это правда. Я в тот же день поехал сюда. У берегов Крита я встретил порядочный отряд. Это были персы, которых Юстиниан нанял для войны с тобою. Они находились под начальством Исдигерда, моего старого знакомого. От него я узнал, с каким громадным войском Нарзес вторгся в Италию. И вот я решил заплатить тебе мой старый долг благодарности: я предложил Исдигерду двойную сумму и привел его сюда. В отряде две тысячи всадников.

   - О, - вскричал обрадованный Тотила, - благодарю тебя. Такая помощь мне очень кстати.

   - Но ты не ответил мне. Что ты не женат, это я знаю. Но говорят, что Валерия... не свободна... что она... О, заклинаю тебя, скажи, свободна ли она?

   И он снова схватил руки Тотилы. Но тот с досадой отдернул их.

   - Все та же старая необузданность! - с неудовольствием сказал Тотила.

   - Отвечай, гот! - с гневом вскричал корсиканец. - Говори, да или нет?

   - Валерия моя, - горячо сказал король. - Моя теперь и вечно.

   Агалла дико вскрикнул от злобы и боли и с силой ударил себя обоими кулаками в голову, потом бросился на постель и уткнулся головой в подушку, чтобы заглушить стоны. Тотила несколько времени молча, с удивлением смотрел на него и наконец прикоснулся к его плечу.

   - Да сдержи же себя! Разве это достойно мужчины? Я думал, что, испытав однажды, к чему приводит такая дикая страсть, ты научился владеть собою.

   Агалла, точно тигр, вскочил и схватил кинжал.

   - А, так ты напоминаешь мне прошлое! Тебе, тебе одному прощу я это. Но предупреждаю, не делай этого в другой раз. Даже от тебя я не могу снести этого! О, не брани меня, а лучше пожалей! Разве вы, люди севера, знаете, что такое любовь!

   И он снова начал стонать.

   - Я тебя не понимаю, - ответил ему Тотила. - Вижу только, что ты дурно относишься к женщине.

   - Тотила! - с угрозой вскричал Агалла.

   - Да, дурно, как к лошади, которую, если не взял один, то может получить другой. Неужели ты думаешь, что у женщины нет души? Что она не имеет своей воли, не сделает сама выбора? Неужели ты воображаешь, что если бы я действительно женился на другой или умер, то Валерия тотчас стала бы твоей? Нет, Агалла, вы - слишком разные люди. Женщина, которая любила Тотилу, едва ли согласится выйти за Фурия Агаллу.

   Точно пораженный молнией, вскочил корсиканец.

   - Гот, ты стал слишком горд! Как смеешь ты считать меня ниже себя? Возьми назад свои слова!

   - Я сказал истину: кто любит меня, тот после никогда не сможет любить тебя. Валерия боится твоей дикости. Ты внушаешь ей ужас.

   Тут Агалла снова вскочил и схватил Тотилу за плечи.

   - Ты рассказал ей! - дико вскрикнул он. - Ты открыл ей!.. Ты... В таком случае...

   - Довольно, - ответил Тотила, оттолкнув его. - Нет, я ей этого не сказал пока, хотя ты заслуживаешь...

   - Молчи об этом! - с угрозой прервал его Агалла, но тотчас же переменил тон. - Прости, - сказал он. - Я теперь пришел в себя. Завтра я сам буду сражаться с моей конницей и заглажу свою вину.

   - Вот видишь, Фурий, теперь ты совсем другой человек. Еще раз благодарю тебя за твою помощь. Твоя конница позволяет мне привести в исполнение превосходный план битвы, от которого иначе я должен был бы отказаться. А вот, кстати, идут и мои главные военачальники. Не уходи, выслушай мой план.

   В палатку вошли Тейя, Гильдебранд, Гриппа, Торисмут, Маркья, Алигерн и Адальгот.

   - Друзья мои! - обратился к ним Тотила: - я пригласил вас на совещание о предстоящей битве. Выслушайте же меня. Вот подробная карта окрестностей Таганы. Это фламиниева дорога, которая от Капры ведет к Тагине и спускается оттуда к Риму. Тут, при Тагине будет решена битва. Ты, Гильдебранд, будешь командовать нашим левым крылом. Даю тебе десять тысяч воинов. Ты, Тейя, станешь на правом крыле с пятнадцатью тысячами, - на горе позади Капры.

   - О нет, - вскричал Тейя, - позволь мне быть подле тебя: я видел такой дурной сон!

   - Нет, мой Тейя, - возразил Тотила, - план битвы нельзя составлять по снам. У вас с Гильдебрандом будет много дела, когда наступит решительный момент, потому что, еще раз повторяю, здесь, между Капрой и Тагиной, будет решено дело. Вот почему я и ставлю здесь половину своего войска. В центре армии Нарзеса стоят герулы и - лучший отряд его - лангобарды. Так слушайте же. Я знаю лангобардов, они слишком увлекаются во время битвы, на этом я и строю весь свой план. Я с небольшим отрядом своей готской конницы выйду из Капры против лангобардов. Они, конечно, не замедлят броситься на меня. Я же со всем своим отрядом тотчас обращусь в притворное бегство назад в Капру. Лангобарды бросятся за нами и далеко опередят свою пехоту. Они погонят нас через всю Капру и затем бросятся по фламиниевой дороге к Тагине. Тут дорога эта в одном месте суживается и проходит между двух высоких гор, густо поросших лесом. В этих лесах будут скрыты в засаде персы Агаллы. Когда лангобарды, преследуя нас, подъедут к этим горам, я быстро поверну свой отряд назад, на них. В то же время зазвучит рог, и по этому знаку твои персы, Фурий, бросятся также с двух сторон на лангобардов.

   - Они погибли! - с торжеством вскричал Визанд.

   - Но это еще половина только половина дела, - продолжал Тотила. - Ведь Нарзес поспешит с пехотой на помощь лангобардам. Но скрою в домах Капры стрелков из лука, а в Тагине - копьеносцев. И когда Нарзес бросится и захочет вмешаться с пехотой в борьбу конницы между двумя городами, наши стрелки нападут на него с двух сторон и задержат его.

   - Не хотел бы я завтра быть лангобардом, - сказал Агалла.

   - Вы, Гильдебранд и Тейя, когда увидите, что пехота Нарзеса подходит к Капре, броситесь на ее центр, а мы в то же время бросимся на оба крыла ее и легко отдалим их от главной массы.

   - Ты - любимец Одина, - заметил ему Гильдебранд.

   Вслед за тем все разошлись. В палатке остались только Тотила и Агалла.

   - Король, сказал корсиканец. - Я хочу просить тебя об одной милости. Завтра после битвы я уезжаю и никогда не возвращусь сюда. Позволь мне перед отъездом еще раз увидеть Валерию.

   - К чему? - спросил, нахмурившись Тотила. - Это только будет тяжело и тебе, и ей.

   - Нет, мне это принесет счастье. Или ты боишься, король готов?

   - Фурий! - с негодованием вскричал Тотила. - Ступай, убедись сам, как мало походите вы друг на друга.

  

   В тот же день вечером Валерия гуляла в саду монастыря Таганы, в котором прожила столько лет. Вдруг послышались мужские шаги. Она повернула назад, к дому, но через минуту против нее стоял Фурий Агалла.

   - Ты здесь, Агалла? Что привело тебя сюда?

   - Потребность проститься с тобою, Валерия, проститься навеки. Завтра мы идем на смертельный бой. Твой... король позволил мне еще раз увидеть ту... которую только ему одному и уступаю... должен уступить, но... но не могу.

   - Агалла, я невеста твоего друга! - с достоинством сказала Валерия.

   - Я знаю!.. Это огненными буквами написано в моем сердце. И к чему он, именно он, встал между мною и тобою! Всякого другого я уничтожил бы!

   - Ты заблуждаешься, Агалла. Чтобы раз навсегда положить конец подобным разговорам, знай, что если бы даже я никогда не встретила Тотилы, все же я никогда не вышла бы за тебя. Прощай!

   И Валерия хотела пройти мимо него. Но он загородил ей дорогу.

   - Нет, не уходи. Я не могу молчать. Ты должна знать, как я люблю тебя. Ты должна... И он схватил ее руку.

   - Ко мне! На помощь! - закричала Валерия. В эту минуту сильный толчок отбросил корсиканца далеко назад.

   - Тигр! - вскричал Тотила, - не хочешь ли ты убить и мою невесту также, как свою?

   С диким криком ярости бросился на него Агалла. Но Тотила спокойно смотрел ему прямо в глаза. Фурий сдержался.

   - Как? Неужели этот безумец убил свою невесту?

   Агалла взглянул на Тотилу и видел, как тот утвердительно кивнул головою. Этого он не мог вынести, бросился бежать и через минуту исчез в и тени деревьев.

   - Я пожалел, - сказал Тотила, - что позволил ему посетить тебя, и поехал вслед за ним. Ты очень испугалась?

   - Да, он глядел безумным. Но теперь все прошло. Завтра - решительная битва? Ты беспокоишься?

   - Никогда в жизни не ожидал я битвы с такой радостью, как теперь. Она прославит меня в истории. Мой план хорош и меня радует победа над великим полководцем. Я жду этой битвы, как праздника. И ты должна украсить мой шлем и копье, и моего коня веником из цветов и лент.

   - Цветов и лент! Но ведь так украшают только жертву!

   - И победителя, Валерия.

   - Хорошо. Завтра к восходу солнца я пришлю тебе в лагерь оружие, украшенное цветами, покрытыми утренней росой.

   - Да, я хочу выехать украшенным на эту лучшую мою победу. Потому что завтра одною битвою я выиграю и невесту, и Италию!

   Возвратившись в лагерь, Тотила послал графа Торисмута к Агалле спросить, не изменил ли он своего намерения помочь ему. Торисмут возвратился с запиской: "Завтра я исполню то, чего ты ожидаешь от меня. После битвы ты не будешь больше укорять меня", - писал Агалла.

   - Что он делал, когда ты приехал туда? - спросил Тотила.

   - Он самым заботливым образом расставлял в засаду своих всадников.

   С восходом солнца на следующее утро Тотила выехал с небольшим отрядом своей конницы из ворот Капры. Его вооружение блестело золотом и серебром, и было кроме того украшено венками роз и разноцветными лентами. Снежно-белый конь его также имел чудный венок на шее, а в гриву его были вплетены длинные яркие ленты. Рядом с Тотилой ехал Юлий. Он не был вооружен и держал в руке только прекрасный щит, данный ему Тейей.

   - О! - вскричал Альбоин, увидя Тотилу. - Он едет на битву, нарядившись, как на свадьбу! Какое дорогое вооружение! Гизульф, брат мой, у нас не видали такого! И что за конь под ним! О, я должен иметь и этого коня, и это вооружение!

   С этими словами он бросился вперед. Тотила остановил коня и, казалось, ждал удара. Вот Альбоин уже в нескольких шагах. Но в последнюю минуту Тотила чуть потянул повод, и лошадь его сразу отпрыгнула в сторону, так что Альбоин проскакал мимо. Тотила очутился сзади него и без труда мог бы пронзить его своим копьем. Лангобарды этого и ожидали и с громкими криками ужаса бросились к своему вождю. Но Тотила быстро обернул копье и тупым концом ударил противника по плечу с такой силой, что тот упал с лошади, Тотила же спокойно подъехал к своему отряду.

   Альбоин быстро вскочил на лошадь и повел свое громадное войско на небольшой отряд готов. Но прежде чем они подъехали, готы бросились бежать обратно Капре. Альбоин сначала остановился в изумлении, но затем вскричал:

   - Да это бегство! Конечно, бегство! Вот передние уже скрылись в воротах! Скорее, волчата! За ними в город!

   И многочисленная конница его помчалась в Копру. Нарзес со своих видел все происшедшее.

   - Стой! - с яростью кричал он. - Остановитесь, безумные! Ведь это бегство наверно притворное! Назад! Трубите отступление! Громче!

   Но лангобарды слишком увлеклись преследованием врага. Остановить их было невозможно.

   - Ах, - вздохнул Нарзес. - И я должен смотреть на такую глупость! Следовало бы дать им погибнуть в наказание. Но они мне нужны, надо спасти их. Итак, вперед, во имя глупости! Цетег, Анцал, Либери, за ним в Капру! Ведите исаврийцев, армян и иллирийцев. Но помните: город не может быть пуст. Берегитесь! Мои носилки последуют за вами. Но я не в силах больше стоять.

   Он в измождении упал на подушки. Цетег же и другие полководцы бегом повели пехоту.

   Между тем готы и за ними лангобарды вскачь пронеслись через Капру и помчались по фламиниевой дороге к Тагине. Вот передние ряды лангобардов достигли уже того места, где лесистые горы с двух сторон суживают дорогу. Увидя это, Тотила дал знак. Зазвучал рог, и в ту же минуту из ворот Тагины бросился отряд пехот