Дан Феликс - Борьба за Рим

яла ее позволить ей поговорить с нею наедине.

   - Дело идет о спасении короля, - говорила она. - Его корона, быть может, даже его жизни грозит измена.

   Матасвинта провела ее в свою комнату.

   - Говори, - сказала она.

   - Дочь Амалунгов, - начала женщина. - Я знаю, что ты вышла за короля не по любви, а ради блага государства. Но все же ты - его королева, и потому тебе ближе всего предостеречь его об измене. Слушай!

   И она подошла ближе к королеве.

   - Какое странное сходство! - прошептала она, пристально взглянув на королеву

   - Измена? еще измена? - вскричала, побледнев, Матасвинта. - От кого же? со стороны Византии? префекта?

   - Нет, - медленно ответила женщина. - Это невероятно, но это так. Слушай: король и весь народ считает, что житницы сожжены молнией. Но я лучше знаю, и он должен знать. Предупреди его. Я видела в ту ночь, что кто-то ходил в здании с факелом, и послать того оттуда выбежала какая-то женщина. Ты дрожишь? бледнеешь? Да, женщина. Не уходи! Выслушай до конца. Ее имя? Я его не знаю. Но она упала подле меня, и хотя убежала, но потеряла вот этого браслет со змеей из смарагдов.

   Женщина подошла к самому столу, у которого сидела Матасвинта, и показала ей браслет. Королева громко вскрикнула и закрыла лицо руками. При этом движении широкий рукав на левой руке ее отвернулся, и на обнаженной руке блеснул такой же браслет со змеей из смарагдов.

   - О всемогущий Боже! - вскричала женщина. - Это была ты! Ты сама! Его королева! Жена ему изменила! Будь проклята! Он должен узнать это!

   Матасвинта со страшным криком упала на пол. Аспа поспешила в комнату, но нашла королеву одну: женщина в темном плаще исчезла.

  

   На следующий день жители Равенны изумились, увидев, что главные начальники неприятельского войска вошли во дворец короля. Они обсуждали там подробности сдачи города. Велизарий, опасаясь, что готы возмутятся, когда узнают обман, требовал, чтобы войска готов по частям были выведены из Равенны и разосланы по всей Италии. Витихис, со своей стороны, опасался, что в разоренной стране не хватит запасов для прокормления войск и жителей Равенны, и потому согласился на это требование и начал высылать войска небольшими отрядами в разные местности.

   Готы знали, что Велизарий вступит в город. Но так каким сообщили, что они сохранят свою свободу и останутся полными хозяевами в этой чудной стране, которая стала им уже так дорога, то они радовались, что война окончилась.

   Наконец почти все войска готов были уже удалены, и Велизарий решил тогда вступить в город. Утром в день, назначенный для этого вступления, Цетег вошел в его палатку, но застал там только Прокопия.

   - Все готово? - спросил Цетег.

   - Все, - ответил Прокопий. - Но Велизарий опасается, что готы решатся на крайности, когда обман откроется.

   - Нет, - спокойно ответил Цетег, - все негодование их обрушится на Витихиса. Не нас, а его обвинят они в измене, когда мы покажем им этот документ, подписанный самим королем, - о сдаче города Велизарию, не как королю готов, возмутившемуся против Юстиниана, а просто как полководцу Юстиниана.

   - Да, это было бы отлично. Но Витихис никогда не подпишет этого.

   - Подпишет, - мрачно ответил префект. - Или добровольно, сегодня же, в сует не читая... Или... после, по принуждению.

   В эту минуту в палатку вошел Велизарий в сопровождении своей жены.

   - Торопись, Велизарий. Равенна ждет своего победителя. Вступление...

   - Не говори о вступлении, - мрачно прервал его Велизарий. - Меня мучит совесть, я отказываюсь от бесчестного дела.

   - Велизарий! Какой демон внушил тебе эту мысль? - спросил Прокопий.

   - Я, - гордо ответила Антонина, выступая вперед. - Он только сегодня рассказал мне весь этот бесчестный план, и я со слезами...

   - Ну, уж, конечно, твои слезы всегда явятся в нужную минуту! - с досадой вскричал Цетег.

   - Да, я со слезами умоляла его отказаться от этого дела. Я не хочу видеть своего героя запятнанным такой черной изменой.

   - Да, - решительно подтверждал Велизарий. - Я не хочу обмана. Лучше умереть побежденным, чем побеждать такими низкими путями.

   - Нет, Велизарий, - спокойно сказал Цетег. - Я знал, что ты будешь колебаться, и потому неделю назад послал гонца к Юстиниану с письмом, в котором сообщил ему, что ты имеешь возможность без боя получить корону готов и Италии. Теперь тебе нет выбора. Попробуй отказаться и пожертвовать своим войском и Италией ради слез своей жены: Юстиниан не простит тебе этого. Но вот звучат трубы. Скорее же!

   И префект бросился из палатки. Антонина, пораженная, смотрела ему вслед.

   - Прокопий, правда ли, что Юстиниан все знает? - спросила она.

   - Да, у Велизария нет другого исхода, как получить корону готов и отречься от нее.

   - Да, - со вздохом сказал Велизарий. - Он прав: у меня нет выбора.

   Между тем Витихис, ожидая вступления Велизария в город, велел принести корону, шлем, пурпуровую мантию, меч и щит Теодориха.

   - В первый и последний раз надену я их, чтобы передать герою, достойному носить их, - сказал он Гунтарису.

   В эту минуту в комнату вошел Цетег. Лицо Витихиса, более веселое в этот день, чем было обыкновенно в последнее время, омрачилось при виде префекта.

   - Ты здесь, префект? - сказал он. - Ну, что же, ты должен быть доволен: твой Рим не будет во власти Юстиниана.

   - Пока я жив, не будет, - ответил префект. - Теперь я пришел затем, чтобы ты подписал договор о сдаче города, вот он.

   И он протянул ему документ.

   - Но я уже его подписал, - сказал Витихис.

   - Это дубликат для Велизария, - ответил префект.

   Тут в комнату вошел Гунтарис.

   - Король, - сказал он, - ни короны Теодориха, ни его шлема, пурпура, меча и щита нет. На месте, где все это лежало, мы нашли только вот эту записку: она писана рукою Гильдебада, у него же хранился и ключ от сокровищницы.

   Витихис взял записку и прочел:

  

   "Корона, шлем и пурпур Теодориха, его щит и меч у меня. Если Велизарий желает получить их, пусть возьмет".

  

   Тут в комнату вбежал Иоганн.

   - Торопись, король Витихис. Велизарий уже у городских ворот.

   - Идем же встретить его, - сказал Витихис.

   Слуги набросили на него пурпуровую мантию, вместо меча подали ему скипетр, и он направился к двери.

   - Но ты не подписал договора, - остановил его Цетег, подсовывая ему документ. Витихис развернул его.

   - Он очень длинен, - заметил Витихис, просматривая договор.

   - Скорее, король, - торопил Иоганн.

   - Теперь некогда уже читать! - с нетерпением вскричал Цетег. - Вот перо, подписывай скорее!

   - Нет, я ничего не подписываю, не прочитав. Идем!

   И, с улыбкой возвратив документ Цетегу, он, а за ним и остальные, вышли во двор.

   - Подожди, - с бешенством прошептал Цетег, - ты его подпишешь!

   У подъезда стояла лошадь короля. Он подошел и занес уже ногу, чтобы вскочить на нее. Но в эту секунду на него бросилось несколько человек из стражи Велизария, занявшей двор. Витихис закричал: "Измена! Измена!" Но ворота и дверь во дворце мгновенно были заперты, так что бывшие во дворце готы не могли помочь своему королю. Прокопий между тем сорвал развевавшееся готское знамя и вместо него водрузил византийское.

   Витихис и все знатнейшие готы - герцог Гунтарис, граф Визанд и другие - были схвачены и брошены в темницу, находившуюся в глубоком подземелье самого дворца. Велизарий, въехав во дворец, тотчас созвал начальников города и потребовал, чтобы принесли присягу в верности Юстиниану, затем вручил Прокопию золотые ключи от Рима, Неаполя и Равенны и велел ему немедленно везти их в Византию с известием, что война кончена.

   Прошло несколько дней. В комнату Велизария, запыхавшись, вбежал Иоганн.

   - Военачальник! - вскричал он. - Император! Сам император Юстиниан подъезжает к Равенне! Он сам едет, чтобы поблагодарить тебя за победу. Такой чести не удостаивался еще ни один смертный!

   - Но откуда же ты знаешь, что он едет? - с блестящими глазами спросил Велизарий.

   - На корабле развивается императорский флаг: пурпур и серебро. Ты знаешь, это значит, что на корабле есть кто либо из царского дома.

   - Скорее же в гавань, - заторопился Велизарий, - чтобы встретить нашего повелителя.

   Иоганн ошибся: приехал не сам Юстиниан, а его племянник Герман, "лилия на болоте", как называли его при дворе за его благородство.

   Когда он сошел на берег, Цетег бросил на него внимательный взгляд.

   - Бледное лицо стало еще бледнее, - сказал он Лицинию.

   - Да, - ответил тот. - Говорят, что императрица отравила его, после того как не могла увлечь. Между тем принц подошел к Велизарию.

   - Здравствуй, - холодно сказал он ему. - Следуй за нами во дворец. Где префект? А, Цетег, я рада снова видеть величайшего мужа Италии. Проводи меня тотчас ко внучке Теодориха. Я прежде всего хочу приветствовать ее. Она была племянницей в своем государстве. Она должна быть царицей при дворе Византии.

   Цетег низко поклонился.

   - Я знаю, - ответил он: - ты давно уже знаком с княгиней. Ее рука была предназначена тебе, - ответил он.

   Яркая краска разлилась по лицу принца.

   - Да, я видел ее несколько лет назад при дворе ее матери, и с тех пор ее образ всегда у меня перед глазами.

   Когда принц несколько отдохнул с дороги, он вышел в тронную залу Теодориха и сел на трон. Цетег, Велизарий, Иоганн и много других полководцев стояли вокруг.

   - От имени моего императора и дяди принимаю во владение этот город Равенну и всю западную римскую империю, - начал он. - Главнокомандующий Велизарий, вот письмо императора к тебе. Распечатай его и прочти во всеуслышание. Так велел Юстиниан.

   Велизарий выступил вперед, опустившись на колени, взял письмо, поцеловал его и распечатал.

  

   "Юстиниан, император римлян, повелитель восточной и западной империи, победитель персов и сарацин, вандалов и алан, гуннов и болгар, аваров и славян и, наконец, готов. - Велизарию, бывшему главнокомандующему войсками. Префект Цетег уведомил нас о подробностях взятия Равенны. Его письмо будет показано тебе, по его просьбе. Но мы не можем разделять прекрасного мнения, высказанного им о тебе и о средствах, какими ты достиг успеха. Мы лишаем тебя звания главнокомандующего и приказываем тотчас явится в Византию для оправдания, так как в виду твоих заслуг, мы не хотим обвинять тебя, не выслушав. Без цепей, только в оковах собственной нечистой совести, предстанешь ты пред нами".

  

   Велизарий зашатался и выронил письмо. Он не мог читать дальше. Его полководец Бесс поднял письмо и докончил:

  

   "Твое место займет Бесс. Равенну я передаю Иоганну, а наместником нашим в Италии назначаю высокоуважаемого префекта Рима Цетега".

  

   Когда чтение было окончено, Герман велел выйти всем, кроме Велизария и Цетега, и, когда они остались втроем, он сошел с трона и взял Велизария за руку. - Мне очень жаль, что я привез тебе такое известие. Я думал, что его легче принять от друга, чем от врага. Но я не могу скрыть, что эта последняя победа твоя лишила тебя чести, приобретенной тобою, раньше: никогда я не ожидал, чтобы герой Велизарий оказался способным на такую ложь. Вот письмо Цетега к императору. Он просил, чтобы это письмо было показано тебе. Префект превозносит в нем твои заслуги, и я думаю, что не кто иной, как императрица, вооружила Юстиниана против тебя.

   Оставшись один, Цетег распечатал письмо, полученное им через своего гонца от императрицы.

  

   "Ты победил, Цетег. Когда я получила твое письмо, я вспомнила о том времени, когда в твоих письмах говорилось не о государственных делах и воинах, а о розах и поцелуях... Но я и теперь охотно подчиняюсь твоему желанию и помогу тебе погубить мужа Антонины. Я шепнула на ухо Юстиниану, что слишком опасен тот подданный, который может так играть коронами, - то, что Велизарий теперь проделал шутку, он в другой, раз может сделать серьезно. Этого оказалось достаточно: ведь Юстиниан страшно подозрителен. Итак, ты победил, Цетег, - помнишь ли ты вечер, когда я впервые прошептала тебе эти слова? - но не забывай, кому обязан ты своей победой. Помни, что Феодора позволяет пользоваться собою, как орудием, только до тех, пор, пока сама хочет. Никогда не забывай этого".

  

   - Конечно, не забуду! - пробормотал Цетег, уничтожая письмо. - Ты слишком опасная союзница, Феодора.

   Посмотрим, нельзя ли погубить и тебя. Подождем: через несколько недель Матасвинта будет в Византии.

  

   Витихис был заключен в глубокое подземелье под круглой башней флигеля дворца. К этому подземелью вел длинный узкий ход, который замыкался с обоих концов железными дверьми. Прямо против этого входа находилось жилище тюремщика Дромона. Жилище было крайне бедно: две комнатки. Одна, меньшая, служила передней, а другая, большая - жилая: в ней был стол, два стула, соломенная постель. Окна этой комнаты выходили прямо на круглую башню.

   С тех пор, как Витихис был изменнически схвачен и брошен в темницу, в жилище Дромона поселилась женщина. Целый день проводила она на деревянной скамье у окна и ни на минуту не отрывала глаз от узкого отверстия в стене башни, через которое в подземелье Витихиса проникал свет и воздух.

   Это была Раутгунда.

   Наступила темная ночь. Долго-долго сидела она в одиночестве.

   "Благодарю тебя, милосердное небо, - говорила она сама с собою. - Тяжелые удары твои приводят к благу. Если бы я жила в горах Скоранции у отца, как хотела, я никогда не узнала бы о его несчастии, или узнала бы слишком поздно. Но тоска неудержимо влекла меня к месту, где умер мой сын, где был наш дом. Я поселилась в хижине в лесу. А когда стали доходить одно за другим ужасные известия, когда все бежали, а сарацины сожгли наш дом, мне было уже невозможно идти к отцу, потому что римляне заняли все дороги и выдавали всех готов сарацинам. Свободен оставался только один путь в Равенну, и я, как нищая, пришла сюда в сопровождении только верного Вахиса и Валлады, любимой лошади Витихиса. Благодарю за это Бога, потому что я надеюсь спасти короля от всех врагов его. Благодарю Тебя, Боже!"

   В эту минуту в комнату вошел мужчина со свечою. Это был тюремщик.

   - Ну, что, говори! - вскричала Раутгунда.

   - Терпение, терпение, - ответил тот. - Дай сначала поставить свечу. Ну, да, он выпил напиток и почувствовал облегчение.

   - Что он делает? - быстро спросил Раутгунда.

   - Сидит молча на своем месте, спиною в двери, голову опустил на руки. Сколько я ни заговаривал, он ни разу не ответил мне. Даже не пошевелился. Я думаю, что тоска и боль повлияли на его рассудок. Сегодня я подал ему вино и сказал: "Выпей, дорогой господин, его присылает тебе верный друг". Он взглянул на меня, и такие грустные были его глаза, и лицо его выражало тоску. Он хлебнул большой глоток, кивнул мне головой в знак благодарности, потом вздохнул так тяжело, что сердце во мне повернулось.

   Раутгунда закрыла лицо руками.

   - Теперь ты сама поешь чего-нибудь и выпей. Иначе ты потеряешь силы, а они тебе ведь скоро понадобятся.

   - Сил у меня будет довольно.

   - Выпей хоть немного вина.

   - Нет, оно только для него.

   Вошел Вахис. Дромон бросился к нему.

   - Ну что? Хорошие вести? - спросил он.

   - Хорошие, - ответил Вахис. - Но где вы оба были час назад? Я стучался, стучался...

   - Мы ходили за вином.

   - А, вижу: старое фалернское? Ведь оно очень дорого. Чем вы заплатили за него?

   - Чем? - повторил старик, - самым чистым золотом в мире.

   И его голос дрогнул от волнения.

   - Я рассказал ей, что префект велел не выдавать ему вина, и что я отделяю для него понемногу от других порций. Но она не захотела этого. Она подумала, и спросила: "Правда ли, Дромон, что богатые римлянки платят очень дорого за золотые волосы готских женщин?" Я в простоте ответил ей: "да". Она пошла, отрезала свои чудные косы. Мы продали их и купили вина.

   Вахис бросился к ногам Раутгунды.

   - О госпожа, - вскричал он, растроганный, - верная, добрая госпожа!

   - Но говори же, что сказал мой сын? - спросил Дромон.

   - Через два дня, ночью, он будет на страже у пролома в стене подле башни Аэция, - ответил Вахис.

   - Хвала всем святым! - с облегчением вскричал Дромон. - Мы спасем его. А я боялся...

   - Что? Говори, я все могу знать! - решительно сказала Раутгунда.

   - Да, я думаю, что действительно лучше сказать тебе. Ты гораздо умнее и находчивее нас обоих, и лучше придумаешь, как спасти его. Префект замышляет против него что-то дурное. Он каждый день сам приходит в его подземелье и долго сидит с королем. Он чего-то требует у него и грозит. Я часто подслушиваю у двери. Но господин никогда ни слова ему не отвечает. Сегодня префект вышел от него злее, чем прежде, и спросил меня, в порядке ли орудия пытки...

   Раутгунда побледнела, но не сказала ни слова.

   - Не пугайся, госпожа. Несколько дней он еще в безопасности, потому что эти ужасные орудия, по его же просьбе, уничтожены еще при Теодорихе. Меня самого приговорили тогда к пытке, и добрый король - тогда он был просто граф Витихис - просил за меня, и меня освободили. Я обязан ему жизнью и целостью своих членов. Вот почему я рад теперь положить свою жизнь за него. Орудия пытки приказали уничтожить, и я сам бросил их в море. Там они и лежат теперь. Я объяснил это префекту. Конечно, если он захочет, то найдет способ погубить его. Если только мой сын будет через два дня стоять на страже у пролома стены, то мы спасем его. В ту ночь я отомкну его цепи, наброшу на него свой плащ и выведу его во двор. У ворот его спросят пароль, который я сообщу ему, и стража пропустит его. Он пройдет к пролому, где сын мой пропустит его, а в нескольких шагах от стены - густой лес. На опушке Вахис будет ждать его с Валладой. Пусть садится на коня и скачет во всю прыть. Пусть едет один. Никто их вас, даже ты, Раутгунда, не должен сопровождать его. Он вернее всего спасется один.

   - Что обо мне говорить! - ответила Раутгунда. - Я хочу только, чтобы он был свободен. Ты даже имени моего не называй ему. Но видеть его еще раз я должна. Из этого окна, когда он выйдет на свободу, я взгляну на него.

   Наступил день, назначенный для побега. Все было уже готово. Вахис с Валладой стояли у опушки леса против пролома в городской стене. Раутгунда сидела одна у окна. Вдруг в комнату вбежал Дромон и с криком отчаяния бросился к ногам ее.

   - Что случилось, Дромон? Он умер? - вскричала Раутгунда.

   - Нет, - ответил тот, - не умер, но, Боже, все погибло! Все! Префект взял у меня ключи от темницы. Он будет хранить теперь их у себя!

   - И ты отдал! - вскричала Раутгунда.

   - Как мог я не отдать? Ведь я простой слуга!

   - Ты должен был броситься и задушить его своими руками! Впрочем, конечно, что для тебя Витихис!..

   - О госпожа, ты жестока и несправедлива ко мне!

   - Но он должен быть свободен! Слышишь, должен! - вне себя вскричала Раутгунда. - Вот топор. Идем, мы разобьем дверь!

   - Невозможно, госпожа, - ответил старик, - дверь железная.

   - Так вызови этого негодяя. Скажи, что Витихис требует его. А как только он подойдет к двери, я убью его этим топором.

   - А после что? Нет, госпожа, ничего нельзя сделать! пусти меня, я пойду, предупрежу Вахиса, чтобы он не ждал напрасно.

   - Нет, подожди... быть может... Ах! - вдруг вскричала Раутгунда, - да, это так, наверно так! Негодяй хочет прокрасться к нему и умертвить его... Но горе ему! Я сама буду сторожить эту дверь! сторожить, как святыню, лучше, чем жизнь своего ребенка. И горе ему, если он подойдет!

   Но Раутгунда ошибалась. Цетег взял ключи не с тем, чтобы тайно убить Витихиса. Он понес их Матасвинте. Хотя Велизарий и думал, что со взятием Равенны война кончится, но Цетег был непокоен. Он боялся, чтобы весть об изменническом поступке с Витихисом не возбудила народного воодушевления готов и не соединила их для отчаянной борьбы. Это было тем возможнее, что главные, самые опасные предводители их - Тотила, Тейя, Гильдебад - не попались в западню в Равенне, и вокруг них уже начали группироваться готы. Необходимо было вынудить Витихиса подписать заявление, что он сдал город безусловно, видя невозможность бороться, и что он требует, что бы все вожди подчинились Византии. Кроме того, префекту было необходимо, чтобы Витихис указал ему, где хранятся королевские сокровища готов, так как ему нужны были деньги для найма иноземных солдат против Византии, когда наступит время борьбы с нею. Вот почему он решил не останавливаться ни перед чем и добиться от Витихиса того, что ему нужно.

   Страшно изменилась красавица Матасвинта после поджога. До сих пор еще не оправилась она от тяжелой душевной болезни, и Аспа со слезами глядела на нее.

   - Прекрасная дочь Амалунгов, - начал Цетег, входя к ней, - разгони морщины на белом лбу и выслушай меня.

   - Что с королем? - быстро спросила Матасвинта. - Ты ничего не говоришь о нем. Ты обещал мне освободить его и позволить уйти за Альпы, и не держишь слова.

   - Я обещал, но под двумя условиями. Выполни их, и Витихис будет свободен. Ты ведь знаешь эти условия. Первое: ты должна согласиться выйти за Германа. Он завтра хочет ехать в Византию. Ты поедешь с ним, как его невеста.

   - Никогда! - вскричала Матасвинта. - Я сказала уже, что никогда не выйду за него.

   - Будь рассудительна, Матасвинта, - убеждал Цетег - Ты станешь его женою и скоро будешь его вдовою. Тогда Юстиниан, и с ним - весь мир, будут в твоих руках. Дочь Амаласвинты, неужели ты не любишь власти?

   - Я люблю только... Нет? Никогда!

   - В таком случае я должен заставить тебя.

   - Меня? Заставить? Ты?

   - Да, я заставлю. Я не могу больше ждать. Сегодня же ты дашь согласие Герману. Кроме того, убедишь Витихиса подписать вот это заявление. Я семь раз ходил к нему и ничего не добился, ни звука. Только в первый раз он взглянул на меня, но так, что за один этот взгляд его стоило бы лишить жизни. Со мною он не хочет говорить, мое присутствие только вызывает его упрямство. Иди к нему ты и убеди его подписать это заявление и указать, где хранятся королевские сокровища. Убеди его, что, только исполнив эти требования, он получит свободу. А иначе, клянусь...

   - Ты не умертвишь его! - с ужасом прервала его Матасвинта.

   - Умертвлю непременно, - спокойно ответил Цетег. - Сначала я подвергну его пытке, потом ослеплю, потом умертвлю. Я уже решил. Палач готов. Вот ключи от темницы. Иди к нему, когда сама найдешь это удобным.

   Луч радости и надежды осветил лицо Матасвинты. Цетег заметил это, но, спокойно улыбнувшись вышел.

   Наступила ночь. Луна взошла, но набегавшие облака поминутно затемняли ее свет. Раутгунда сидела у окна, не сводя глаз с двери в подземелье.

   - Позволь мне зажечь огонь, - сказал Дромон.

   - Нет, нет, - ответила, не оборачиваясь, Раутгунда. - Не надо огня, так я лучше вижу.

   - Съешь хоть что-нибудь. Ты сегодня еще не прикасалась к пище.

   - Не могу я есть, когда он терпит голод.

   - Госпожа, что ты так мучишь себя. Ведь ему нельзя помочь!

   - Нет, я должна спасти его, и... Дромон, что это? Дромон быстро подошел к окну. Высокая белая фигура медленно переходила двор.

   - Это покойник! - в ужасе вскричал Дромон, осеняя себя крестом.

   - Нет, покойники не выходят из могил, - ответила Раутгунда, всматриваясь в темноту. Но набежавшее облако снова скрыло луну, и в темноте ничего нельзя было рассмотреть. Прошло несколько минут. Луна снова показалась.

   - А, - прошептала Раутгунда, - вот она снова... Боже! да это королева! Она идет к двери в подземелье! Она хочет умертвить его!

   - Да, это королева, - проговорил Дромон. - Но умертвить его!.. Нет, она не сделает этого!

   - Она может! Но не сделает, пока жива Раутгунда. идем за нею! Только тише, тише!

   Они вышли во двор и, держась в тени, осторожно подошли к двери в подземелье. Матасвинту между тем отперла эту дверь, спустилась в проход и ощупью пошла вперед. Скоро она достигла двери темницы, отперла ее и открыла. Темница была освещена узким лучом лунного света, который проникал через отверстие вверху.

   Посреди подземелья на большой каменной глыбе сидел Витихис спиною к двери, опустив голову на руки. Он не видел ее.

   - Витихис... король Витихис, - заикаясь, проговорила Матасвинта. - Это я. Слышишь ли ты меня?

   Но он не шелохнулся.

   - Я пришла спасти тебя... Беги! Свобода!

   То же молчание.

   - О, скажи же хоть слово! Взгляни на меня!

   Она подошла к нему. Ей так хотелось взять его за руку, но она не осмеливалась.

   - Витихис, - продолжала она, - он хочет тебя умертвить, пытать! Он сделает это, если ты не бежишь. Но ты не должен умереть! Ты должен жить, я спасу тебя! Молю тебя, беги! Время дорого! Беги, ключи от темницы у меня. - Она схватила его за руку, чтобы сдвинуть его с места. Раздался звук цепей: он был прикован к камню.

   - О, что это? - упав на колени, вскричала Матасвинта.

   - Камень и железо, - беззвучно ответил Витихис. - оставь меня, я обречен смерти. Но даже если бы эти цепи и не удерживали меня, я все же не пошел бы за тобою. Назад в мир? Но в нем все ложь, ужасная ложь!

   - Ты прав, - вскричала Матасвинта. - Лучше умереть! Позволь же мне умереть с тобою и прости меня, потому что я так же обманывала тебя.

   - Очень может быть, это меня не удивляет.

   - Но ты должен простить меня, прежде чем мы умрем. Я тебя ненавидела... я радовалась твоим неудачам... я... я... О, это так трудно выговорить! Я не имею силы сознаться. Но я должна получить твое прощенье. Прости меня, протяни мне руку в знак того, что прощаешь.

   Витихис молчал.

   - О, молю тебя, прости мне все зло, которое я сделала тебе!

   - Уйди... почему мне не простить?.. Ты - как и все, не лучше и не хуже.

   - Нет, я злее других. Но лучше. По крайней мере, несчастнее. Боже, я хочу только умереть с тобою. Дай же мне руку в знак прощенья!

   Опустившись на колени, она с мольбой протянула ему обе руки. Сердце Витихиса было доброе, он был тронут.

   - Матасвинта, - сказал он, поднимая руку: - уходи, я прощаю тебе все.

   - О, Витихис! - прошептала она и хотела схватить его руку. Но в эту минуту ее с силой оттолкнули.

   - Поджигательница! Никогда не может он простить тебя! Идем, Витихис, мой Витихис! Идем со мною, ты свободен!

   При первом звуке этого голоса Витихис вскочил, точно пробужденный.

   - Раутгунда! Ты никогда не лгала! Ты сама правда. И ты снова со мною!

   С криком радости он обнял ее.

   - Как он ее любит! - со вздохом прошептала Матасвинта. - С нею он уйдет. Но он должен остаться и умереть со мною.

   - Скорее! - крикнул между теми Дромон. - Нельзя медлить.

   - Да, да, скорее, - повторила, Раутгунда и вынув ключ, отперла замки от цепей.

   - Идем, Витихис, ты свободен. А вот и оружие, - сказала Раутгунда, подавая ему большой топор. Быстро схватил Витихис оружие и сказал:

   - Неужели я снова буду свободен?.. Как легко на душе, когда есть оружие в руках!

   - Я знала это, мой храбрый Витихис. Идем же скорее! Ты свободен.

   - О да, с тобою я охотно уйду! - ответил он и направился к двери.

   Но Матасвинта бросилась к нему и загородила дорогу.

   - Витихис, - вскричала она, - подожди, одно только слово: только повтори, что ты меня простил!

   - Тебя простить! - вскричала Раутгунда. - Никогда! Витихис, она погубила государство. Она изменила тебе. Не молния с небес, а она подожгла житницы.

   - О, в таком случае будь проклята! Прочь, змея! - вскричал Витихис и, оттолкнув ее, бросился к выходу.

   - Витихис! - закричала Матасвинта. - Подожди, выслушай! Витихис! Ты должен простить!

   И она без чувств упала на землю. Но крик ее разбудил Цетега. Он встал и быстро подошел к окну.

   - Эй, стража! - крикнул он - К оружию!

   Но солдаты и сами услышали шум. Шесть человек бросились ко входу в подземелье. Едва последний переступил порог, как Раутгунда, скрывшаяся за дверью, быстро выскочила, захлопнула дверь и заперла ее.

   - Теперь вы не опасны, - прошептала она и бросилась за Витихисом. Там остался только один воин. Ударом топора Витихис убил его и бросился на улицу. Раутгунда на ним.

   - Сифакс! Лошадь! Скорее! - крикнул между тем префект.

   Через несколько минут весь двор осветился факелами, и из ворот во все стороны выехали всадники.

   - Шесть тысяч золотых тому, кто захватит его живым, и три тысячи - кто привезет его мертвым! - крикнул Цетег, садясь на лошадь. Ну, дети ветра, гунны и массагеты, догоняйте его!

   - Куда же ехать? - спросил Сифакс, когда Цетег сел на лошадь. Тот с минуту подумал.

   - Все ворота заперты. Он может пройти только через пролом в стене башни Аэция. Едем туда!

   Между тем супруги счастливо добрались до опушки леса, где ждал их верный Вахис с лошадьми. Витихис с Раутгундой сели на Валладу и помчались, Вахис на другой лошади за ними. Вскоре они подъехали к реке. Берег был крут, и вода глубока. Лошади остановились, не решаясь идти в темную массу воды.

   - Слышишь, Витихис? - сказал Раутгунда. - Что это за шум?

   - Это лошади скачут, за нами погоня. Валлада, вперед! - крикнул он, пришпоривал лошадь. Но та, фыркая и дрожа, смотрела на воду и не шла. Тогда, нагнувшись к ее уху, Витихис прошептал: "Дитрих Бернский!" И одним прыжком Валлада очутилась в воде Лошадь Вахиса последовала за нею.

   Не успели они доплыть и до середины реки, как к берегу подъехал Цетег, а за ним гунны

   - Вот они в воде! - крикнул Цетег, указывая на белую одежду Раутгунды, которая ярко выделялась на темной поверхности воды. - Гунны, бросайтесь за ними! Что же вы остановились?

   - Господин, ночью нельзя идти в воду, не помолившись Фугу, духу вод.

   - Молитесь себе после, сколько угодно, а теперь не время. Скорее в воду!

   В эту минуту сильный порыв ветра затушил все факелы

   - Видишь, господин. Фуг сердится. Мы должны сначала помолиться.

   - Тише! Видите их? Цельте скорее туда, влево, пока луна не скрылась за тучку

   - Нет, господин, нельзя прежде мы помолимся.

   Между тем Витихис, чтобы облегчить Валладу, спрыгнул с нее и поплыл рядом с нею. Вот Вахис уже выбрался на противоположный берег Валлада также уже близко. Но вдруг просвистела стрела, и Раутгунда вздрогнула

   - Ты ранена? - спросил Витихис.

   - Да, оставь меня здесь и спасайся.

   - Никогда!

   - Ради Бога, торопитесь! - закричал Вахис с берега. - Они целятся.

   Действительно, гунны кончили молитву, и двадцать стрел направились в беглецов Валлада рванулась и пошла ко дну Витихис также был смертельно ранен

   - Умру с тобою, - прошептал он, обнимая Раутгунду, и оба исчезли в волнах.

   Утром Цетег вошел к Матасвинте.

   - Он умер, - холодно сказал он. - Я не стану укорять тебя, но теперь ты видишь, что значит идти против меня. Весть о его гибели возбудит ярость готов. Начнется война. И во всем этом ты виновата, потому что ты подготовила его в бегство и смерть. Исполни же, по крайней мере, мое второе требование. Через два часа придет Герман. Будешь ли ты готова принять его?

   - Где труп Витихиса?

   - Не найден. Течение унесло оба трупа, его и Раутгунды.

   Матасвинта вздрогнула.

   - Они умерли вместе! - вскричала Матасвинта.

   - Оставь их. Будешь ты готова?

   - Буду.

   Через два часа Аспа ввела в комнату королевы принца Германа и Цетега. Увидя ее, оба остановились, пораженные: никогда еще не видели они ее такой прекрасной. Лицо ее было бело, как мрамор, глаза горели.

   - Принц Герман, - обратилась она к вошедшему. - Ты говорил мне о своей любви. Но знаешь ли ты, что значит любить? Любить - значит умереть.

   И она быстро отбросила пурпуровую мантию. Сверкнул широкий меч, и она обеими руками вонзила его себе в грудь.

   С криком бросился к ней Герман. Она умерла, как только меч был вынут из раны.

  

  

   Население Италии встретило византийцев с радостью, как своих освободителей. Но эта радость очень скоро сменилась общим недовольством: вместе с Велизарием сюда явилось множество византийских чиновников, которые тотчас обложили население тяжелыми налогами и начали собирать их со страшной жестокостью, не обращая внимания на то, что народ был разорен продолжительною войною и не в силах был платить всех требуемых сборов, к тому же чиновники, стремясь к наживе, собирали гораздо больше, чем полагалось. Цетег радовался, видя все это: чем невыносимее будет иго тирана, думал он, тем отчаяннее будут они бороться за независимость. Когда представители Рима обратились к нему, прося его защиты, он ответил, пожимая плечами: "Что ж, таков уже способ управления Византии, - надо привыкать".

   - Нет, - ответили те, - к невыносимому невозможно привыкнуть. Подобными мерами император вызовет только то, что ему и не снится.

   Цетег улыбнулся, поняв эти слова в смысле восстания за свободу. Но он ошибался: римляне его времени не походили на своих предков. Слова: "свобода", "обновление Италии" не возбуждали их восторга. Они не думали о независимости, а могли только выбирать между различными господами: владычество Византии было тяжелее владычества готов - и они решили подчиниться снова готам.

   Готы, рассеянные небольшими отрядами по всей Италии, сгруппировались вокруг главных вождей своих: Тотилы, Тейи, Гильдебада, Гильдебранда и других, и заперлись в небольших крепостях. Население сначала относилось к ним враждебно и было вполне на стороне византийцев, осаждавших эти крепости. Но, когда иго Византии стало невыносимо, римляне начали переходить на сторону готов.

   Тотила с небольшим отрядом заперся в городке Тарвизиум. Отряд его терпел уже сильный голод и не мог бы долго держаться. Но тут окрестное население стало на его сторону и вынудило византийцев снять осаду.

   С радостью смотрел Тотила с городской стены, как по всем дорогам тянулись в город возы крестьян со всевозможными припасами. Германцы и итальянцы, только что вместе сражавшиеся против общего врага, теперь вместе же праздновали свою победу над ним.

   "Неужели нельзя, - думал Тотила, - поддержать это единодушие и распространить его по всей стране? Неужели эти два народа непременно должны быть в непримиримой вражде? Не виноваты ли мы сами тем, что смотрели на них, как на врагов, на побежденных, относились к ним с подозрительностью, вместо доверия? Мы требовали только их покорности, но не искали их любви. А этого стоило бы добиваться: имей мы ее, никогда нога византийца не ступила бы на эту землю... И моя Валерия не была бы так недостижимо далеко... Если бы мне дали возможность по моему разумению добиваться этой цели!"

   Мысли его были прерваны вестником с передовых постов: приближался сильный отряд готских всадников. Действительно, вскоре отряд вступил в город, и предводители его - Гильдебранд, Тейя и Торисмут - в сопровождении Витихиса с радостным криком: "Победа! победа!" вошли в комнату Тотилы.

   Оказалось, что в других городах, - Вероне, Тицинуме, где были заперты отряды Гильдебранда и Тейи, - окрестное население также поднялось на помощь готам и вынудило византийцев снять осаду.

   Но взгляд Тейи показался Тотиле грустнее обыкновенного.

   - Я вижу, что рядом с этой радостной вестью ты сообщишь и другую, печальную, - сказал Тотила.

   - Да, весть о бесчестном убийстве лучшего человека, - ответил Тейя и велел Вахису рассказать о страданиях и смерти Витихиса и Раутгунды.

   - Мне удалось спастись, - заключил Вахис, - Но я буду жить теперь только для того, чтобы отомстить этому изменнику и убийце, префекту.

   - Нет, - сказал Тейя, - голова префекта принадлежит мне.

   - Ближайшее право на нее принадлежит тебе, Тотила, - прервал Гильдебранд. - Ты должен отомстить ему за смерть брата.

   - Как! Мой брат Гильдебад... что с ним? - вскричал Тотила.

   - Изменнически убит префектом, - ответил Гильдебранд. - На моих глазах! И я не мог отвратить этого! - Расскажи, как это было, - с грустью спросил его Тотила.

   - Герой был заперт вместе со мною в небольшой крепости близ Мантуи. Когда мы узнали об изменническом поступке с королем Витихисом, Гильдебад послал Велизарию и префекту вызов на поединок. Вскоре получился ответ, что Велизарий согласен и ждет его на равнине между городом и лагерем неприятеля. Гильдебад с радостью поехал. Мы все последовали за ним. Действительно, навстречу нам выехал всадник. Лицо его было закрыто опущенным забралом, но белая лошадь, раззолоченное вооружение и большой круглый щит, как мы все хорошо знали, принадлежал Велизарию. За ним следовало только двенадцать воинов. Впереди всех был Цетег на своем вороном. Гильдебад велел нам держаться на таком же расстоянии. Противники остановились друг против друга. Раздался условленный сигнал, - и в ту же минуту Велизарий слетел с лошади, а Гильдебад даже не покачнулся от полученного удара "Это не был удар Велизария! - вскричал твой брат, спрыгнув с лошади и открыл шлем убитого. - Бесс!" вскричал он, раздраженный обманом. Тут префект дал знак: двенадцать исаврийцев с обнаженными мечами бросились на твоего брата и тяжело изранили его. Возмущенные вероломством, мы тотчас бросились на врагов и после ожесточенного боя обратили их в бегство. Только быстрота его дьявольского коня спасла префекта от смерти. Мне удалось однако тяжело ранить его. Твой брат с блестящими глазами приветствовал нашу победу, потом вел