Дан Феликс - Борьба за Рим

гота подскочили и сняли с головы шлем.

   - Да, это не римлянин, - вскричали они. - И не византиец. Смотри, Гильдебранд, золотистые локоны. Это гот!

   Гильдебранд подошел и вздрогнул.

   - Факелов сюда! Свету! - вскричал он и, всмотревшись в лицо воина, медленно поднялся. - Да, это гот, - мрачно сказал он и затем прибавил с ледяным спокойствием. - И я, я убил его! - Но рука его, державшая поднятый топор, сильно дрожала.

   - Нет, - вскричал вдруг гот. - Он не умер, а только оглушен: вот он открывает глаза.

   - Он жив? - с ужасом спросил Гильдебранд. - Тогда горе и ему, и мне!.. Но нет, сами боги готов отдают его в мою власть. Привяжи его, Алигерн, к своей лошади, да покрепче! Если он убежит, ты ответишь своей головою. Теперь домой!

   - Что приготовить для пленника? - спросил Алигерн старика, когда они приехали в лагерь.

   - На ночь связку соломы, а к утру виселицу, - ответил он и отправился в палатку Витихиса сообщить об успехе нападения.

   - В числе пленных есть один гот-перебежчик, - яростно закончил он свое донесение. - Он должен быть повешен завтра же.

   - Как это печально! - со вздохом сказал король.

   - Да, но необходимо. Я созову на завтра военный суд. Ты будешь председательствовать?

   - Нет, пусть мое место займет Гильдебад.

   - Нет, - сказал старик. - Я - военачальник, пока ты не выходишь из палатки. И право председательства принадлежит мне.

   Витихис взглянул на него.

   - У тебя такой сердитый, холодный вид. Что, это старый враг твоего рода?

   - Нет, - ответил Гильдебранд.

   - Как его зовут?

   - Как и меня - Гильдебранд.

   - Слушай, старик, ты, кажется, ненавидишь этого Гильдебранда! Суди его, но остерегайся чрезмерной строгости. Не забывай, что я охотно помилую его.

   - Благо готов требует его смерти, - ответил старик, - и он умрет.

  

   Рано утром на следующий день пленник с покрытым лицом был выведен на луг, где собрались военачальник и большинство готов.

   - Слушай, - сказал пленник сопровождавшему его воину Алигерну. - Старый Гильдебранд будет на суде?

   - Да, он главный судья.

   - Ну, так окажи мне услугу. Он мог бы избавить меня и еще более мой род - слышишь? - от позора виселицы. Он мог бы тайно прислать мне оружие.

   Гот пошел искать Гильдебранда, который готовился открыть суд. Суд был крайне прост. Прочли закон. Позвали свидетелей, заявивших, где был взят пленник, и велели привести самого пленника. В эту минуту Алигерн шепнул Гильдебранду его поручение.

   - Нет, - ответил тот. - Род позорится его поступками, а не наказанием.

   В эту минуту ввели пленного.

   - Откройте ему лицо. Это Гильдебранд, сын Гильдегиса.

   Раздался общий крик удивления и испуга.

   - Это его родной внук!

   - Старик, ты не должен судить его! Ты жесток к собственной плоти и крови! - вскричал Гильдебад.

   - Нет, только справедлив, - ответил старик.

   - Несчастный Витихис! - прошептал Тейя. Гильдебад же вскочил и опрометью бросился к лагерю.

   - Что можешь ты сказать в свою защиту, сын Гильдегиса? - спросил Гильдебранд.

   Молодой человек выступил вперед. Лицо его разгорелось, но не от стыда, а от гнева. Ни малейшего следа страха не виднелось в прекрасных чертах его лица.

   Толпа, знавшая уже, как геройски он сражался, смотрела на него с видимым сочувствием.

   Сверкающими глазами окинул он ряд готов и остановил их на Гильдебранде.

   - Я не признаю этого суда! - гордо заявил он. - Ваши законы меня не касаются! Я - римлянин, не гот! Отец мой умер до моего рождения, а мать - благородная Клелия - была римлянка. На этого варвара-старика я никогда не смотрел, как на родственника. Я одинаково презирал и его любовь. Он заставил мою мать дать мне его имя. Но как только я смог, я отбросил его: Меня зовут Флав Клелий. Все друзья мои - римляне. Я думаю, как римлянин, и живу, как римлянин. Все друзья мои пошли за Цетегом и Велизарием, мог ли я оставаться? Убейте меня, вы можете сделать это и сделаете. Но сознайтесь, что это - не исполнение приговора суда, а простое убийство. Вы не судите гота, а убиваете римлянина.

   Молча, со смешанными чувствами, слушала эту речь толпа. Наконец поднялся Гильдебранд. Глаза его сверкали, как молния, руки дрожали.

   - Несчастный, - вскричал он. - Ты же саги сознаешься, что ты сын гота, следовательно, и сам ты гот. А если считаешь себя римлянином, то уже за одно это достоин смерти. Сайоны, ведите его на виселицу!

   Сайоны тотчас отвели его к огромному дереву и повесили там. В эту минуту послышался топот скачущих лошадей. Ехало несколько всадников с развевающимся королевским знаменем, впереди были Витихис и Гильдебад.

   - Остановитесь! - издали кричал Витихис. - Пощадите внука Гильдебранда! Милость! Милость!

   - Слишком поздно, король! - громко закричал ему Гильдебранд. - Изменник уже мертв. И так будет с каждым, кто забудет свой народ. Прежде всего, король Витихис, следует думать о государстве, а потом уж о жене, сыновьях, внуках.

   Витихис, понял, что теперь старик еще настойчивее будет требовать жертвы и от него. И с тяжелым сознанием, что теперь еще труднее будет сопротивляться ему, поехал обратно.

   Действительно, в тот же день вечером Гильдебранд вошел в палатку короля вместе с Тейей. Витихис взглянул на старика и понял, что тот твердо решился какою бы то ни было ценою настоять на своем требовании.

   С минуту все молчали. Наконец старик сказал:

   - Раутгунда, мне придется сурово говорить с твоим мужем. Тебе будет это тяжело. Выйди лучше.

   Раутгунда встала, но не для того, чтобы уйти. Выражение глубокого горя и любви к мужу придали особое благородство ее красивому лицу. Не отнимая правой руки своей из руки мужа, она положила левую на его плечо.

   - Говори, Гильдебранд. Я, его жена, готова нести половину тяготы. Говори, потому что я ведь и так знаю все, - твердо и спокойно сказала Раутгунда. - Да, мой Витихис, я все знаю. Вчера я проходила через лагерь. У костра сидели воины и в темноте не узнали меня. Они бранили тебя и превозносили этого старика. Я остановилась и услышала все, чего он от тебя требует.

   - И ты ничего не сказала мне? - вскричал Витихис.

   - К чему? Ведь я знаю, что ты не оттолкнешь свою жену ни ради короны, ни ради красавицы-девушки. Кто же может разлучить нас? Пусть старик грозит: я знаю, что ни одна звезда не держится крепче на небе, чем я в сердце моего мужа.

   - Ее уверенность подействовала на старика. Он наморщил лоб.

   - Витихис, - сказал он, ты знаешь, что без Равенны мы погибли, а Равенна откроет тебе свои ворота, только если ты женишься на Матасвинте. Желаешь ты этого или нет?

   Витихис вскочил.

   - Да, враги наши правы: мы действительно варвары. Вот перед этим бесчувственным стариком стоит женщина, у которой только что убили ее единственного ребенка, а он при ней же предлагает ее мужу жениться на другой! Нет, никогда!

   - Час назад представители всех войск шли к тебе, чтобы принудить тебя исполнить мое требование. Я едва удержал их, - сказал старик.

   - Пусть приходят! Они могут взять у меня только корону, но не жену.

   - Кто носит корону, тот не принадлежит уже себе, а своему народу.

   - Вот, - Витихис схватил корону и положил ее перед Гильдебрандом, - вот я еще раз, в последний уже, отдаю ее вам. Я никогда не добивался ее. Вы все это знаете. Берите ее - пусть, кто хочет, женится на Матасвинте и будет королем.

   - Нет, ты знаешь, что это приведет нас к гибели. Только тебя одного все партии согласны признать королем. Если же ты откажешься, явится сразу несколько королей, начнутся междоусобия, и Велизарий шутя уничтожит нас. Хочешь ты этого?.. Раутгунда, ты королева этого народа. Слушай, что я расскажу тебе об одной королеве готов в древние, языческие времена, голод и заразные болезни тяготели над народом. Их мечи не побеждали. Боги прогневались на готов. Тогда Свангильда обратилась к лесам и волнам моря, и они прошептали в ответ на ее вопрос, как спасти народ: "Если умрет Свангильда, готы будут жить. Если будет жить Свангильда, то умрет ее народ". И Свангильда не возвратилась более домой. Она поблагодарила богов и бросилась в море. Но, конечно, это было еще в языческие времена.

   - Я люблю свой народ, - ответила тронутая Раутгунда, - и с тех пор, как от Атальвина мне осталась только прядь волос, я думаю, что пожертвовала бы жизнью для своего народа. Умереть - да, я согласна. Но жить и знать, что сердце этого человека принадлежит другой, - нет!

   - Сердце! - вскричал Витихис, - как могла ты подумать это! Разве ты не знаешь, что это измученное сердце бьется только при звуке твоего имени? Разве ты не почувствовала здесь, над останками нашего мальчика, что наши сердца соединены навеки? Что я без твоей любви? Вырвите сердце из моей груди и вставайте на его место другое: быть может, тогда я смогу жить без нее. Ах, друзья, - обратился он к Гильдебранду и Тейе: - вы не знаете, что делаете, и не понимаете собственной выгоды. Вы не знаете, что только ее, ее одну должны вы благодарить за все хорошее, что вы нашли во мне. Она - моя счастливая звезда. О ней думаю я во время шума битв, и ее образ укрепляет мою руку, о ней думаю я, о ее душе, чистой и спокойной, о ее незапятнанной верности, когда надо в совете найти самое благородное решение. О, эта женщина - жизнь моей души. Отнимите ее, и ваш король будет без счастья, без силы.

   Раутгунда с удивлением, в восторгом слушала эту речь. Никогда еще не говорил так этот человек, всегда спокойный, всегда сдержанный. Даже когда он просил ее руки, он не говорил так, как теперь, когда покидал ее. И она прижалась к нему и шептала:

   - Благодарю, благодарю Тебя, Боже, за этот час страдания! Теперь я знаю, что его сердце, его душа - мои навеки!

   - Они и останутся твоими, - тихо сказал ей Тейя, - если даже он и назовет королевой другую. Она получит только его корону, но не его сердце.

   Эти слова запали глубоко в душу Раутгунды. Гильдебранд заметил это и решил нанести главный удар.

   - Кто желает и кто смеет касаться ваших сердец? - сказал он. - Но ты, Витихис, действительно будешь тенью без счастья и силы, если преступишь свою священную клятву.

   - Его клятву? - задрожав, спросила Раутгунда. - В чем ты клялся?

   Витихис молча опустил голову на руки.

   - В чем клялся он? - повторила Раутгунда.

   Медленно, торжественно, стараясь, чтобы каждое слово проникло в самую душу Раутгунды, начал Гильдебранд:

   - Это было несколько лет назад. В полуночный час пять человек заключили торжественный союз. Под священным дубом была вырезана трава, и они дали клятву старой земле, и волнующей воде, и пылающему огню, и легкому воздуху. И в знак братского союза на все века они смешали свою красную кровь. И они поклялись страшной клятвой пожертвовать для счастья и славы народа готов всем: сыном и родом, теплом и жизнью, оружием и женою. И если бы кто из братьев вздумал отказаться исполнить эту клятву и принести требуемую жертву, тот должен навеки попасть к силам тех, которые обитают в преисподней. Его кровь прольется неотмщенной, как вода на лугу, и память о нем исчезнет бесследно с лица земли, и имя его обесчестится во всем божьем мире. Так клялись в ту ночь пять человек: Гильдебранд и Гильдебад, Тотила и Тейя. А пятый был Витихис, сын Валтариса. И вот, смотри! - с этими словами он приподнял левый рукав Витихиса: - смотри, Раутгунда, рубец до сих пор еще виден. Так клялся он, когда еще не был королем. А когда тысячи готов подняли его на щит в Регете, он клялся во второй раз: "Клянусь именем высочайшего Бога на небесах, что все свое счастье, свою жизнь, все свое принесу в жертву для блага готов". Ну, Витихис, теперь я напоминаю тебе об этой двойной клятве и спрашиваю: пожертвуешь ли ты, как клялся, своим счастьем, своею женою, народу готов? Видишь, я потерял для этого народа трех сыновей, своего внука, последний отпрыск моего рода, принес в жертву ради готов. Говори, сдержишь ли и ты свою клятву? Или хочешь преступить ее и быть проклятым среди живых и мертвых?

   Витихис застонал от боли при этих словах ужасного старика. Тут поднялась Раутгунда.

   - Оставь его. Довольно! Он сделает, чего ты требуешь. Он не будет бесчестным клятвопреступником из-за своей жены. А теперь уйдите все, оставьте нас одних.

   Тейя направился к двери, Гильдебранд медлил.

   - Уходи, - сказала ему Раутгунда. - Клянусь прахом моего ребенка, что к восходу солнца он будет свободен.

   - Нет, - вскричал Витихис. - Ни за что не отгоню я свою жену!

   - Не ты отгонишь меня, я сама уйду от тебя. Раутгунда уходит, чтобы спасти свой народ и честь своего мужа. Сердце твое никогда не забудет меня. Я знаю, оно мое, с этого дня даже больше, чем прежде. Уходите же все, мы должны проститься без свидетелей.

   На следующее утро, прежде чем пропели петухи, из лагеря выехала покрытая покрывалом женщина. Рядом с ее лошадью шел мужчина в военном плаще. На расстоянии выстрела от них ехал слуга. Долго все ехали молча. Наконец они достигли пригорка, возвышавшегося среди леса. Позади расстилалась широкая долина, в которой был расположен лагерь готов и Равенна. Впереди шла дорога на северо-восток.

   Женщина остановила лошадь.

   - Сейчас взойдет солнце. Я клялась, что оно увидит тебя свободным. Прощай же, мой Витихис!

   - Не торопись так уходить от меня, - сказал он, сжимая ее руку.

   - Слово надо сдержать, друг, хотя бы сердце и разбивалось от этого.

   - Тебе легче уйти, чем мне остаться.

   Она болезненно улыбнулась.

   - За этим лесом я оставляю свою жизнь. Тебя же впереди ждет жизнь.

   - Что за жизнь!

   - Жизнь короля для своего народа, как этого требует твоя клятва.

   - О несчастная клятва!

   - Справедливо было дать ее, и долг - исполнить. А обо мне ты будешь помнить в раззолоченных залах, как и я о тебе - в хижине среди горных утесов. Ты никогда не забудешь десяти лет любви и верности.

   С болезненным воплем обнял ее Витихис и прижался головою к луке седла. Она склонила голову над ним и провела рукою по темным волосам,

   Между тем подъехал Вахис. С минуту он молча смотрел на них, затем не выдержал и осторожно потянул Витихиса за плащ.

   - Господин, господин, послушай, я дам тебе хороший совет.

   - Что можешь ты посоветовать?

   - Едем с нами! Скорей на мою лошадь, - и марш! А уж я после приду к вам. Пусть эти люди, которые вас так измучили, что на глазах у вас слезы, - пусть они берут себе эту корону и распоряжаются ею, как хотят. Вам она не принесла счастья. Садись, и уезжайте вместе. А уж я найду вам такое гнездо среди горных скал, где разве только орел или горный баран найдут вас.

   - Ты хочешь, чтобы твой господин бежал из своего государства, как дурной раб с мельницы? - ответила ему Раутгунда. - Прощай, Витихис. Вот медальон. Возьми его - в нем локоны с головки Атальвина и один, - прошептала ока, целуя его и надевая медальон ему на шею, - от Раутгунды. Прощай, жизнь моя!

   Он выпрямился, взглянул ей в глаза. Она ударила лошадь... "Вперед, Валлада" - и поскакала. Вахис последовал за нею. Витихис же стоял неподвижно, глядя ей вслед. На повороте дороги она остановилась, обернулась, махнула ему рукой и вслед затем исчезла. Витихис, точно во сне, прислушивался к стуку копыт скачущих лошадей, и только, когда он смолк, повернулся назад, но не мог идти. В стороне от дороги лежал огромный камень. Король готов сел на него и закрыл лицо руками. Крупные слезы текли сквозь его пальцы: он не обращал на них внимания. Так прошло много часов. Был уже полдень, когда он услышал, что его зовут. Он оглянулся: перед ним стоял Тейя.

   - Едем назад, - сказал он. - Когда тебя не нашли утром в палатке, то по обоим лагерям разнеслось, что ты бросил корону и трусливо бежал. Скоро весть эта проникла и в Равенну. Начинаются неурядицы: жители Равенны хотят впустить Велизария. Арагад и двое-трое других добиваются короны. Едем, спаси государство!

   - Едем, - спокойно поднимаясь, ответил Витихис. - и пусть они стерегутся! Из-за этой короны разбилось лучшее сердце: она теперь освещена, и никто не смеет коснуться ее. Едем, Тейя, в лагерь!

  

   Действительно, в лагере было страшное смятение. Войско разделилось на несколько партий, готовых к восстанию. Одни хотели присоединиться к жителям Равенны, другие - к бунтовщикам, третьи хотели покинуть Италию и уйти за Альпы. Иные требовали избрания нового короля, и только очень немногие не верили бегству короля и ждали его. Во главе последних стал Гильдебад. Он занял ворота, открывавшие дорогу в город и в лагерь бунтовщиков, и объявил, что не выпустит никого. Всюду раздавались угрозы, брань, звук оружия, и Витихис, проезжая по лагерю, ясно понял, что, если бы он отрекся от короны или бежал, дело готов погибло бы.

   Быстро решившись, вошел он в свою палатку, надел королевский шлем, взял золотой скипетр, сел на Борея, своего боевого коня, и поехал по улицам лагеря. За ним следовал Тейя с голубым королевским знаменем Теодориха. У западных ворот лагеря собралась толпа воинов, желавших уйти за Альпы. Гильдебад не выпускал их из ворот.

   - Выпусти нас, - кричала толпа. - Король бежал, все погибло, мы хотим спастись!

   - Король не такой трус, как вы! - ответил им Гильдебад, отталкивая передних.

   - Он изменник, - отвечали из толпы. - Из-за пары женских слез он все бросил.

   - Да, - кричали другие. - Он убил три тысячи наших братьев и потом бежал!

   - Ты лжешь, - раздался подле него спокойный голос Витихиса, подъезжавшего в эту минуту.

   - Да здравствует король Витихис! - торжествующе закричал Гильдебад. - Видите, готы, он здесь.

   - Да здравствует король! - вскричал подоспевший Гильдебранд. - Герольды, объявите скорее по всему лагерю, что король здесь.

   И вскоре по всему лагерю гремело: "Да здравствует король Витихис!"

   - Скорее, король, веди нас к победе, - вскричал Гильдебад. - Потому что Гунтарис и Арагад двинулись уже на нас, думая, что мы без главы. Веди же нас! Долой мятежников!

   - Долой мятежников! - раздался тысячеголосый крик.

   Но король спокойно покачал головою.

   - Нет, кровь готов не должна более проливаться от готского же оружия. Подождите меня здесь. Гильдебад, открой ворота. Никто не должен следовать за мною. Я один пойду в лагерь мятежников. Тейя, смотри за порядком в лагере. А ты, Гильдебранд, ступай к воротам Равенны и объяви, чтобы их открыли. Требование народа будет исполнено: сегодня же вечером в них въедет король Витихис и королева Матасвинта.

   Гильдебад открыл ворота. Сзади виднелся лагерь мятежников. Там все было в движении, - очевидно, готовились к бою: громко раздавался их военный клич.

   Витихис отдал свой меч Тейе и медленно подъехал к противникам. Ворота закрылись за ним.

   - Он ищет смерти! - вскричал Гильдебранд.

   - Нет, он ищет и принесет благо готам, - ответил Тейя.

   Витихис между тем подъехал к Гунтарису.

   - Я пришел поговорить с тобою о благе готов. Братья не должны более враждовать между собою. Вступим рука об руку в Равенну и соединенными силами отразим Велизария. Я женюсь на Матасвинте, а вы оба будете занимать ближайшие места к трону.

   - Ты забываешь, - гордо ответил ему Гунтарис, - что твоя невеста - в нашей палатке.

   - Герцог Гунтарис, я мог бы возразить тебе на это, что и мы скоро будем в твоих палатках: мы многочисленнее и не трусливее вас, притом на нашей стороне правда. Но оставим это. Допустим, что ты победишь нас. Что дальше? Можешь ли ты бороться с Велизарием? Ни в каком случае. Соединившись вместе, мы едва в состоянии будем побороть его. Уступи!

   - Уступи ты, - ответил Гунтарис, - если тебе так дорого благо готов. Откажись от короны. Неужели ты не можешь принести жертву своему народу?

   - Могу, я даже принес уже. Есть ли у тебя верная жена, Гунтарис?

   - Есть, она мне очень дорога!

   - Ну, видишь, я также имел очень дорогую жену и пожертвовал ею для народа: я отпустил ее, чтобы жениться на Матасвинте.

   - Значит, ты не любил ее! - вскричал Арагад.

   Витихис потерял самообладание: щеки его вспыхнули, и он бросил уничтожающий взгляд на испуганного юношу.

   - Не болтай мне о любви, глупый мальчишка. Из-за того, что тебе приснились алые губы и белое тело, ты толкуешь о любви? Что можешь ты знать о том, что я потерял в этой женщине, матери моего ребенка? Целый мир любви и верности. Не раздражай меня. Я с трудом сдерживаю свою боль и отчаяние.

   Гунтарис все время молчал, задумавшись.

   - Я был с тобою, Витихис, на войне с гепидами. Никогда не видел я, чтобы простой человек был так благородно храбр. Я знаю, в тебе нет никакого коварства. И знаю, как глубока бывает любовь к достойной жене. И ты пожертвовал для народа своею женою? - Это великая жертва.

   - Брат! - вскричал Арагад, - что ты замышляешь?

   - Я думаю, что дом Вельзунгов не должен допустить, чтобы кто либо превзошел его в благородстве. Благородное происхождение, Арагад, обязывает к благородным поступкам. Скажи мне, Витихис, только одно еще: почему же ты не отказался скорее от короны, даже от жизни, чем от своей жены?

   - Потому что это погубило бы наше государство. Два раза я хотел уступить корону графу Арагаду. И оба раза первые люди при моем дворе клялись, что никогда не признают его. Явилось бы три, четыре короля сразу, но Арагада они не признали бы. Тогда я отпустил свою жену. Принеси же и ты жертву, герцог Гунтарис. Откажись от притязаний на корону.

   - В домах готов не будут говорить, что крестьянин Витихис оказался благороднее, чем самый благородный из благородных. Война кончена: клянусь тебе в верности, мой король.

   Гордый герцог опустился на колени перед Витихисом. Король поднял его, и они дружески обнялись.

   - Брат, брат! Что ты сделал! Какой позор! - вскричал Арагад.

   - То, что я сделал, делает мне честь, - спокойно ответил Гунтарис. - И чтобы мой король увидел в этой клятве не трусость, а благородный поступок, я прошу у него одной милости: Амалы и Балты оттеснили наш род с того места, на которое они имеют право среди готов.

   - В этот час, - сказал Витихис, - ты снова купил это место: готы никогда не забудут, что благородство Вельзунгов предотвратило междоусобную войну в такое опасное время.

   - В знак того, что ты отдаешь нам справедливость, позволь, чтобы во всякой битве Вельзунги носили боевое знамя готов, - сказал Гунтарис.

   - Пусть будет по твоему, - ответил Витихис, протягивая руку. - И ничья рука не понесет его с большим достоинством.

   - А теперь к Матасвинте! - сказал Гунтарис.

   - Матасвинта! - вскричал Арагад, который до сих пор стоял, точно оглушенный этим примирением. - Матасвинта! Вы вовремя напомнили мне о ней! Вы можете отнять у меня корону, но не мою любовь и не долг защищать возлюбленную. Она отвергла меня, но я люблю ее. Я защищал ее перед братом, когда он хотел принудить ее стать моею. Тем более буду защищать ее теперь, когда они хотят принудить ее стать женою врага.

   Вскочив на лошадь, он помчался к ее палатке. Витихис с беспокойством смотрел ему вслед.

   - Оставь, - спокойно сказал ему Гунтарис. - Раз мы соединились, нам нечего бояться. Пойдем и, как предводители, примирим наши войска.

   И он подвел Витихиса к своему войску и потребовал, чтобы все тотчас присягнули ему. Те с радостью дали клятву.

   Между тем Арагад вошел к Матасвинте.

   - Не сердись, княжна! На этот раз ты не имеешь права! Арагад пришел только исполнить последний долг своей любви. Беги, следуй за мною! - и он схватил ее за руку.

   Матасвинта выдернула свою руку и отступила назад.

   - Бежать? Куда? Почему? - спросила она.

   - Куда? За море! Через Альпы! Все равно. Но беги, потому что твоей свободе грозит опасность. Тебя назначили в жены другому, и, если ты не бежишь, они принудят тебя выйти за него.

   - Принудят? - ответила Матасвинта. - Меня, внучку Теодориха? Пусть попробуют! - и она схватила кинжал, который был спрятан у нее на груди.

   В эту минуту в палатку вошел Тейя, а за ним два мальчика в нарядных белых шелковых одеждах. Они несли пурпуровую подушку, прикрытую покрывалом. Тейя подошел к Матасвинте и опустился перед нею на колени.

   - Приветствую тебя, королева готов и Италии! - мрачно сказал он.

   Она с удивлением взглянула на него. Тейя же поднялся, взял с подушки, которую несли мальчики, золотую корону и зеленую ветку руты и подал их Матасвинте.

   - Вот, - сказал он, - корона и венок невесте, Матасвинта. Носилки ждут. Садись и поезжай венчаться и короноваться.

   Арагад схватился за меч.

   - Кто прислал тебя? - спросила Матасвинта с бьющимся сердцем, все еще держась за кинжал.

   - Кто же, как не Витихис, король готов? - ответил Тейя.

   Глубоким торжеством сверкнули прекрасные глаза Матасвинты. Быстро надела она корону на голову и, подняв обе руки к небу, вскричала:

   - Благодарю тебя, о небо! Твои звезды не лгут, и верное сердце также. Я знала, что это будет... Идем, Тейя, я готова. Веди меня к своему и моему господину.

   Они уехали.

   Арагад не в состоянии был вымолвить слова от изумления.

   К нему подошел один из его свиты.

   - Ну, что же? - спросил он. - Лошадь готова. Куда же?

   - Куда? куда? - повторил Арагад. - Остается только одна дорога, - по ней я и пойду. Где теперь византийцы - и смерть?

   Через неделю после этого в Равенне был большой пир в честь бракосочетания короля. Вечером Матасвинта вошла в приготовленную для нее комнату.

   - О Аспа, - вскричала она, остановившись на пороге. - Как чудно, волшебно ты убрала ее! Вся в цветах! Но запах слишком уж силен.

   - А ты как хороша теперь! - вскричала Аспа, любуясь ею. - Никогда, никогда не видела я тебя такой прекрасной. Ты точно богиня любви.

   Матасвинта взглянула в зеркало и увидела, что Аспа права.

   - Уйди, Аспа, я должна остаться одна с моими мыслями.

   Невольница повиновалась, Матасвинта подошла к окну и открыла его.

   - О, каким чудесным образом исполнилось мое предчувствие, желание, мои надежды! Как некогда он осушил слезы девочки, привел ее, безнадежную, в дом, так и теперь он утешит все мои страдания. Во все эти одинокие годы, последние месяцы, полные опасности, внутренний голос громко говорил во мне: "Это будет, будет так, как ты веришь! Твой спаситель придет!" И - о несказанная милость неба! - это свершилось: Я - его. Прими мою благодарность, горячую, священную благодарность, ты, могущественная сила, которая указывает путь людям своею любящею, мудрою, благословляющею рукою. Я хочу быть достойной этого счастья: он должен жить, как в раю. Говорят, что я красива. О небо, оставь мне эту красоту для него! Говорят, что я обладаю сильным, быстрым умом. Боже, придай ему крылья, чтобы он мог следовать за его геройской душой! И вместе с тем, о Боже, дай мне силы исправить свои недостатки, победить гордость, упрямство, вспыльчивость.

   Она склонила голову на руки. В эту минуту комната ярко осветилась. Матасвинта оглянулась в открытой двери стоял Витихис, за ним несколько знатнейших готов с факелами.

   - Благодарю, друзья, - сказал Витихис. - Благодарю, идите, продолжайте пировать.

   Они ушли. Витихис и Матасвинта остались одни. Невольно она отступила в дальний угол комнаты. Витихис заметил это.

   - Королева, - сказал он серьезно, торжественным голосом. - Успокойся. Я догадываюсь о твоих чувствах. Но так должно быть: я не могу пощадить тебя. Благо готов требовало этого, и я женился на тебе. Но ты должна заметить в эти дни, что я, по возможности, щажу тебя, - я все время избегал тебя, охотно ушел бы и теперь, но это невозможно. Ты знаешь обычаи готов: знатнейшие готы - шесть мужчин и шесть женщин - проведут эту ночь на страже у нашей двери, и если бы я вышел, это наделало бы много шуму. Ты должна эту ночь потерпеть мое присутствие, хотя, - верь мне, - я гораздо охотнее склонил бы свою усталую голову на твердый камень самого пустынного горного ущелья, чем на пышное ложе здесь.

   Молча, дрожа всеми членами, Матасвинта прислонилась к стене. Как ни тяжело страдал сам Витихис, но ему стало жаль девушки.

   - Оставь, Матасвинта, - сказал он. - Будем благородно выносить нашу долю и не станем огорчать друг друга мелочностью. Руку твою я должен был взять, но сердце свободно. Я знаю, что ты меня не любишь, - ты и не можешь, да и не должна любить меня. Но верь мне, я честен, и тебе следует уважать человека, с которым ты разделяешь корону. Итак, будем друзьями, королева готов!

   И он протянул ей руку. Матасвинта не могла дольше владеть собою: быстро она схватила его руку и опустилась перед ним на колени.

   - Нет, дорогой, я не хочу избегать тебя. Узнай наконец все. О Витихис! Меня учили, что женщина должна скрывать свое чувство. Но я не хочу этого, я буду откровенна с тобою. Ты говоришь о принуждении и страхе. Витихис, ты ошибаешься. Меня не надо было принуждать, охотно...

   С удивлением смотрел на нее Витихис. Теперь ему показалось, что он понял ее.

   - Прекрасно и величественно поступаешь ты, Матасвинта: ты так горячо любишь свой народ, что без принуждения жертвуешь ему своею свободой. Верь мне, я глубоко уважаю тебя за это. Я тем лучше могу, оценить эту жертву, что я сам сделал то же. Только для блага государства я женился на тебе, но никогда не могу любить тебя.

   Матасвинта побледнела, руки ее бессильно опустились. Она большими глазами смотрела на него.

   - Ты не любишь меня? Не можешь любить? Так звезды лгут! Да разве уже нет Бога?

   Король не понимал и не хотел понять этого возбуждения, но решил положить ему конец.

   - Матасвинта, ты получила мою корону, но не мое сердце. Ты супруга короля, но не жена бедного Витихиса. Знай: мое сердце, моя любовь навеки отдана другой. Раутгунда - моя жена и всегда останется ею.

   - А, - дрожа, точно в лихорадке, вскричала Матасвинта: - и ты осмелился! Ты осмелился! Прочь, прочь, от меня!

   - Тише, - сказал Витихис, - неужели ты хочешь созвать людей? Успокойся, я не понимаю тебя.

   Стыд и гнев, любовь и страшная ненависть бушевали в груди Матасвинты. Она бросилась было к двери, но упала без чувств. Витихис положил ее на постель, а сам сел подле.

   "Бедное дитя! - сказал он про себя. - Здесь так душно. Она сама не знала, что говорила".

   Долго сидел он, склонив голову, прижав губы к медальону с волосами сына и жены. Наконец пропели петухи, и стража ушла. Вслед за ней ушел и Витихис.

  

   У подножья Апеннин, около горного местечка Таганы, находился монастырь, построенный отцом Валерии. Кругом монастыря расстилался роскошный сад. Однажды перед вечером в этом саду сидела Валерия и читала. Кругом царствовала глубокая тишина, только из храма доносилось тихое пение. Вдруг среди этой тишины раздался звук трубы и громкий военный клич готов. Валерия вся встрепенулась.

   - Что бы это было? - сказал, подойдя к ней, Кассиодор. Между тем прибежал старый привратник.

   - Господин, целое войско стоит у стены, - сказал он Кассиодору. - Они шумят, требуют мяса и вина, а предводитель их - он так прекрасен...

   - Тотила! - вскричала Валерия и бросилась ему навстречу. - Ты внес сюда воздух и свет! - сказала она ему.

   - И новые надежду, и старую любовь! - ответил он.

   - Откуда ты? Тебя так долго не было.

   - Прямо из Парижа, от двора Меровингов, королей франков. О как прекрасно твое отечество, Валерия! Как забилось мое сердце, когда я снова увидел оливковые и лавровые деревья и глубокую синеву этого неба.

   - Чего же добился ты от короля франков? - спросил Кассиодор.

   - О, многовато, всего! Я застал у него при дворе посла Византии. За большую сумму ему почти удалось склонить франков выслать на помощь Велизарию значительное войско. Ноя расстроил это дело. Король франков не пошлет своих войск против нас, и есть надежда, что он поможет нам.

   - А что поделывает Юлий?

   - Юлия проводил я в его прекрасное отечество. Там, среди миртов и олеандров, он мечтает о вечном мире народов, о высшем благе и царствие небесном. Но как не хорошо там, меня тянуло скорее сюда, в мое отечество, к моему народу. Я жаждал бороться за этот народ. На возвратном пути я постоянно встречал отряды войск, возвращавшихся в Равенну. Я сам веду значительный отряд нашему храброму королю. Скорее бы собрать войска, чтобы можно было выступить против этих греков, тогда мы отомстим за Неаполь. О Кассиодор! В этом мой мир, моя радость, мое небо! Мужество, звук оружия, любовь к народу, сердце, движимое любовью и ненавистью, - неужели не в этом жизнь?

   - Да, конечно, когда мы счастливы и молоды. Горе же приводит нас к небу.

   - Мой благочестивый отец, - ответил Тотила, - не годится мне спорить с тобою, который гораздо старше, умнее и лучше меня. Но мое сердце создано иначе. Если я когда-нибудь сомневаюсь в существовании всеблагого Бога, то только тогда, когда вижу страдания невинного. Когда я смотрел, как умирала благородная Мирьям, мое отчаявшееся сердце спрашивало: разве ж нет Бога?.. Но в счастье, при сиянии солнца я сознаю и чувствую Его милость. Он наверно желает людям счастья и радости. Страдание же - это Его святая тайна, которая откроется там. Здесь, на земле, будем счастливы сами и, насколько можем, будем доставлять счастья другим. Пока прощайте. Я тороплюсь привести свой отряд к королю Витихису.

   - Уже уезжаешь? - вскричала Валерия. - Когда же и где снова увидимся?

   - Увидимся, Валерия, верь моему слову. Я знаю, наступит день, когда я получу право вывести тебя из этих мрачных стен в мир радости и солнца. Пока не тоскуй: наступит день победы и счастья. Меня укрепляет мысль, что я обнажаю меч сразу и за свой народ, и за свою любовь.

   Они пошли к воротам. Валерия видела, как он в полном вооружении вскочил на лошадь и поехал впереди отряда. Ярко блестели шлемы воинов при заходящем солнце, весело развивалось голубое знамя. Все было полно жизни, силы и молодости. И она долго-долго с тоскою глядела им в след.

   Король Витихис деятельно готовился к войне. Последние тридцать лет правления Теодориха прошли в полном мире, работы теперь было много Арсеналы и верфи были пусты, в громадных магазинах Равенны не было никаких запасов. Все это надо было снова пополнять. Притом каждый день к городу стекались то большие, то меньшие отряды войск, которые изменник Теодагад выслал из Италии. Витихис лично следил за всеми приготовлениями и этой неустанной работой заглушал сердечную боль. Он с нетерпением ждал дня, когда сможет вывести сильное войско против врага. Но, как ни хотелось ему борьбы, он не забывал долга короля: послать к Велизарию Гунтариса и Гильдебада для переговоров о мире. Занятый приготовлениями к войне, король почти не видел своей королевы и не думал о ней. Матасвинта же целые дни думала о нем. Но теперь ее страстная любовь обратилась в не менее страстную ненависть.

   Она с детства привыкла смотреть на него, как на идеал. Все ее надежды, ее любовь были связаны с его образом, и она с глубокой верой ожидала исполнения своих желаний. И вот он женился на ней, но сердце его вечно будет принадлежат другой. Он разбил ее жизнь, и из-за чего? Из-за короны, для блага государства. Но слова - отечество, государство - ничего не говорили ее душе. Напротив, с детства с этими словами связывались воспоминания о страданиях. И вот теперь, когда ради этого государства была разбита ее жизнь, ею овладело страстное желание уничтожить это государство.

   "Он оттолкнул меня, разбил мое сердце, из-за этой короны, - думала она. - Хорошо. Он раскается. Как он не пощадил меня, растоптал ногами мою любовь, так и я разобью его мечты: он увидит это государство уничтоженным, эту корону изломанной".

   Ненависть изощрила ее ум. Как не хотелось бы ей сразу уничтожить это государство, но она понимала, что это невозможно. Надо было действовать очень осторожно, чтобы никто даже не заподозрил ее ненависти и жажды мести. Для того, чтобы вредить Витихису, ей необходимо точно знать все его планы, распоряжения, намерения. Как королеве, ей, конечно, было легко: никто не скрывался перед нею. Старый Гриппа передавал ей все сведения, какие получал. А в важных случаях она сама присутствовала на совещаниях, которые происходили всегда в комнате короля.

   Скоро она в точности, не хуже самого Витихиса, знала все о положении государства: его силы, разделение войск, наступательные планы полководцев, все их надежды и опасения. С нетерпением ждала она случая поскорее применить все эти сведения ради мести, на гибель готов. Но приходилось ждать. Вступить в сношения с самим Велизарием она не могла надеяться. Оставались римляне, которые, как она знала, были враждебны готам. Но с кем из них завязать сношения? И она осторожно разузнавала, кто из римлян опаснее всех для государства. К кому ни обращалась она с этими вопросами, все в один голос отвечали ей: префект Цетег. Но он был далеко, в Риме, и она не могла теперь вступить в сношения с ним. Приходилось ждать, пока готы двинутся к Риму.

   Однажды она возвращалась домой в сопровождении только Аспы, стараясь избегать слишком людных улиц. В одном месте она встретила толпу, собравшуюся у стола фокусника. Аспа немного отстала, чтобы посмотреть фокусы. Матасвинта, задумавшись, прошла дальше.

   Фокусник был молодой, высокий мужчина с длинными светлыми волосами, белым лицом и черными, как уголь, глазами. Он очень забавлял толпу своими искусными и разнообразными фокусами.

   Постояв несколько минут возле его столика, Аспа начала искать глазами свою госпожу и вскоре увидела, что толпа итальянских носильщиков, которые, очевидно, не знали Матасвинту в лицо, загородили ей дорогу и, как показалось Аспе, забрасывали камнями что-то лежавшее на земле. Только что хотела она бежать к своей госпоже, как вдруг фокусник, страшно вскрикнув, бросился в толпу. Там он на минуту нагнулся, поднял что-то и затем выпрямился. Тогда стоявшие подле него носильщики начали его бить. Фокусник с невероятной силой отбивался от них правой рукой, а левой придерживал что-то у груди. Эта неравная борьба продолжалась минуты две. Наконец фокусник упал.

   Тут Матасвинта закричала:

   - Оставьте несчастного! Я, королева, приказываю это вам! - сбежались готы и разогнали толпу. Фокусник поднялся и приблизился к Матасвинте.

   - Спаси меня! Защите меня, белая королева! - вскричал он и упал у ног ее. В эту минуту подбежала Аспа. Внимательно посмотрела она на фокусника и вдруг, скрестив руки опустилась подле него.

   - Аспа, что с тобою? - спросила королева.

   - О госпожа, - ответила девочка, - этот человек не галл. Он сын моего народа. Он молится богу-змею. Смотри, эти светлые волосы не его, они сдвинулись теперь в сторону, а под ними, видишь, какие черные. И кожа его, смотри, на груди такая же темная, как у меня. А вот на груди надпись, - это священное письмо моей родины.

   - Однако он подозрителен. Зачем это переодевание? Его надо взять под стражу

   - О госпожа! Нет, не позволяй этого! Знаешь, что написано на его груди? Никто, кроме меня, не поймет этого, - прошептала Аспа. - Там написано: "Сифакс обязан жизнью своему господину, префекту Цетегу". Да, да, это Сифакс. Он моего племени, я узнаю его. Сами боги посылают его нам!

  &n