Коллинз Уилки - Армадэль. Том 2

го наружности), Мидуинтер заговорил первый.

   - Я вижу, что удивил вас,- сказал он.- Вы, верно, отыскивали кого-нибудь другого? Получили вы известие от Аллэна? Возвращается он домой?

   Вопрос об Аллэне, хотя он естественно пришел бы в голову всякому в положении Мидуинтера, в эту минуту увеличил замешательство Бэшуда. Не зная, как выпутаться из критического положения, в которое он был поставлен, Бэ-шуд прибегнул к простому отрицанию.

   - Я ничего не знаю о мистере Армадэле,- отвечал он с ненужной торопливостью.- Добро пожаловать обратно в Англию, сэр,- продолжал он, меняя тему разговора со своим обычным смятением в голосе.- Я не знал, что вы были за границей... Как давно мы не имели удовольствия... Я не имел удовольствия... Веселились вы, сэр, за границей? Такие отличные обычаи от наших! Долго вы останетесь в Англии теперь, когда вернулись?

   - Я сам не знаю,- отвечал Мидуинтер.- Я был вынужден изменить свои планы и неожиданно приехать в Англию.- Он был в нерешительности, голос его изменился, и Мидуинтер добавил очень тихо: - Серьезное беспокойство заставило меня возвратиться. Я не могу сказать, какими будут мои планы до тех пор, пока это беспокойство не пройдет.

   Свет от фонаря падал на его лицо, и Бэшуд заметил, что он очень переменился и похудел.

   - Мне жаль, сэр, право, мне очень жаль. Не могу ли я быть вам полезен? - спросил Бэшуд, говоря под влиянием отчасти своей обычной вежливости, отчасти своих воспоминаний о том, что Мидуинтер сделал для него в Торп-Эмброзе в прошлом.

   Мидуинтер поблагодарил его и грустно ответил:

   - Я боюсь, что вы не сможете быть полезны, мистер Бэшуд. Тем не менее я очень благодарен за ваше предложение.

   Он остановился и соображал некоторое время.

   - Что если она не больна? Что если случилось какое-нибудь несчастье? - продолжал он, говоря сам с собой и опять повернувшись к управителю.- Если она оставила свою мать, может быть, ее следы найдутся, если поспрашивать в Торп-Эмброзе?

   Любопытство Бэшуда было тотчас возбуждено. Его теперь интересовали все женщины ради мисс Гуильт.

   - Вы отыскиваете какую-нибудь даму, сэр? - спросил он.

   - Я отыскиваю,- сказал Мидуинтер просто,- мою жену.

   - Вы женились, сэр? - воскликнул Бэшуд.- Вы женились после того, как я имел удовольствие видеть вас? Могу я осмелиться спросить...

   Глаза Мидуинтера тревожно смотрели в землю.

   - Вы знали эту особу,- сказал он.- Я женился на мисс Гуильт.

   Управитель отскочил назад, как отскочил бы от заряженного пистолета, приставленного к его голове. Глаза его сверкнули, как будто он вдруг лишился рассудка, и нервный озноб, которому он был подвержен, охватил его с головы до ног.

   - Что такое с вами? - спросил Мидуинтер. Ответа не последовало.

   - Что же такого удивительного в том, что мисс Гуильт моя жена? - продолжал он немного нетерпеливо.

   - Ваша жена? - повторил Бэшуд с отчаянием,- Миссис Армадэль...

   Он сдержался с отчаянным усилием и не сказал ничего более. Изумление, овладевшее управителем, тотчас же отразилось на лице Мидуинтера. Имя, под которым он втайне обвенчался со своей женой, сорвалось с губ последнего человека на свете, которому он думал оказать доверие! Он взял под руку Бэшуда и отвел его к более малолюдной стороне платформы, чем та, где они до сих пор говорили друг с другом.

   - Вы говорили о моей жене и вместе с тем о миссис Армадэль,- сказал он.- Что вы хотели этим сказать?

   Опять ответа не было. Будучи совершенно не способен понять что-нибудь, кроме того, что он впутался в какое-то серьезное дело, совершенно для него непонятное, Бэшуд старался высвободиться от руки, удержавшей его, и старался напрасно. Мидуинтер сурово повторил вопрос:

   - Я спрашиваю вас опять: что вы хотели этим сказать?

   - Ничего... сэр! Даю вам честное слово, что я не хотел сказать ничего!

   Он чувствовал, как рука Мидуинтера все крепче сжимала его руку, он видел даже в темноте отдаленного угла, в котором они стояли, что Мидуинтер охвачен гневом и что с ним нельзя было шутить. Степень его опасности внушила ему единственную возможность, которую имеет робкий человек, когда его принуждает сила стать лицом к лицу с непредвиденным обстоятельством - возможность солгать.

   - Я только хотел сказать, сэр,- сказал он с отчаянным усилием, пытаясь смотреть и говорить с уверенностью,- что мистер Армадэль удивится...

   - Вы сказали миссис Армадэль.

   - Нет, сэр... Честное слово, вы ошибаетесь... Право, ошибаетесь! Я сказал мистер Армадэль... Как мог я сказать что-нибудь другое? Пожалуйста, отпустите меня, мне некогда. Уверяю вас, что мне страшно некогда.

   Мидуинтер еще с минуту удерживал его и в эту минуту решил, что ему делать.

   Он справедливо сказал, что его возвращение в Англию было вызвано беспокойством о его жене - беспокойством, естественно возбужденным (после аккуратного получения от нее писем через день или через два дня) внезапным прекращением переписки между ними с ее стороны в течение целой недели. Первое смутное, ужасное подозрение о другой причине ее молчания, а не какого-нибудь несчастья или болезни, которым он до сих пор приписывал это, охватило его вдруг внезапным холодом, как только услышал, что управитель жену его назвал миссис Армадэль. Маленькие неточности в ее переписке, которые он до сих пор считал только странными, теперь пришли к нему на память и показались ему также подозрительными. До сих пор он верил причинам, приводимым ею, пока она не дала ему другого, более определенного адреса, чтобы отвечать на ее письма, кроме адреса почтовой конторы. Теперь он стал подозревать, что эти причины были просто предлогом. До сих пор он имел намерение приехать в Лондон, расспросить в одном-единственном месте, которое было ему известно, чтобы найти ее следы по тому адресу, который она дала ему, будто бы квартиры, где жила "ее мать". Теперь (по причине, которую он боялся даже определить самому себе, но которая была так сильна, что пересиливала все другие соображения в его голове) он решился прежде всего выяснить, почему Бэшуду известна тайна, которая была брачной тайной между ним и его женой. Всякий прямой вопрос управителю в настоящем состоянии его духа, очевидно, был бы бесполезен. Оружие обмана было в этом случае насильно вложено в руки Мидуинтера. Он выпустил руку Бэшуда и сделал вид, что принял его объяснение.

   - Извините,- сказал он,- я не сомневаюсь, что вы правы. Пожалуйста, припишите мою грубость беспокойству и усталости. Желаю вам доброго вечера.

   Станция к этому времени была уже почти пуста, пассажиры прибывшего поезда собрались для проверки их багажа в приемной таможне. Было нелегко как будто проститься с Бэшудом, а на самом деле не терять его из виду, но прежняя жизнь Мидуинтера с его хозяином-цыганом была такова, что приучила его к таким уловкам, к каким он теперь был вынужден прибегать. Он отошел к дверям пустых вагонов, отворил одну из них, как бы отыскивая что-то оставленное им, и приметил, что Бэшуд направляется к ряду кэбов, стоящих у противоположной стороны платформы. Мидуинтер быстро прошел к длинному ряду экипажей со стороны, дальней от платформы, сел во второй кэб с левой стороны через минуту после того, как Бэшуд взобрался в первый кэб с правой стороны.

   - Я заплачу вдвое,- сказал Мидуинтер извозчику,- если вы не потеряете из виду кэб, который едет перед нами, и поспеете за ним, куда бы он ни поехал.

   Еще через минуту оба экипажа отъехали от станции.

   Клерк сидел в своей будочке у ворот и записывал, куда едут проезжавшие кэбы. Мидуинтер услыхал, что извозчик, который вез его, закричал "Гэмпстид!", когда проезжал мимо окна клерка.

   - Зачем вы сказали - Гэмпстид? - спросил он, когда они выехали со станции.

   - Потому что извозчик, ехавший передо мною, сказал "Гэмпстид", сэр,- отвечал кучер.

   Во время утомительной поездки к северо-западному предместью Мидуинтер непрестанно спрашивал, виден ли еще кэб. Кучер неспрестанно отвечал:

   - Прямо перед нами.

   Был уже десятый час, когда извозчик остановил наконец своих лошадей. Мидуинтер вышел и увидел перед собой кэб, ожидавший у дверей какого-то дома. Как только он удостоверился, что извозчик был тот самый, которого нанял Бэшуд, он заплатил обещанную награду и отпустил свой кэб.

   Он стал ходить взад и вперед перед домом. Смутное страшное подозрение, возникшее в его душе на станции железной дороги, приняло в это время определенную форму, которая была для него ненавистна. Без малейшего основания он вдруг слепо заподозрил неверность своей жены и слепо стал подозревать, что Бэшуд служит ей посредником. Ужасаясь своей болезненной фантазии, он решил записать номер дома и название улицы, а потом, чтобы не обижать напрасно свою жену, тотчас обратиться по адресу, который она дала ему как адрес того дома, где жила ее мать. Он вынул свою записную книжку и пошел на угол улицы, когда заметил, что извозчик, привезший Бэшуда, смотрел на него с любопытством и удивлением. Мысль расспросить извозчика, пока представился случай, немедленно пришла ему в голову. Он вынул полкроны из кармана и положил ее в руку извозчика.

   - Господин, которого вы привезли со станции, вошел в этот дом? - спросил он.

   - Да, сэр.

   - Вы слышали, спрашивал ли он кого-нибудь, когда дверь была отворена?

   - Он спрашивал даму, сэр, миссис...- Кучер колебался.- Это имя было необыкновенное, сэр. Я его узнаю, если опять его услышу.

   - Мидуинтер?

   - Нет, сэр.

   - Армадэль?

   - Точно так, миссис Армадэль.

   - Вы уверены, что он спросил миссис, а не мистера?

   - Я так уверен, как может быть уверен человек, не обративший на это внимания, сэр.

   Сомнение, заключавшееся в этом последнем ответе, заставило Мидуинтера решиться тут же разузнать, в чем дело. Он поднялся по ступеням к двери. Когда он поднес руку к колокольчику, охватившее волнение на минуту лишило его сил. Странное ощущение, как будто его сердце буквально выпрыгнуло из груди, испытал он, закружилась голова. Он удержался за перила лестницы, повернул лицо к воздуху и терпеливо ждал, пока слабость пройдет. Потом он позвонил в колокольчик.

   - Дома...- Он хотел сказать "миссис Армадэль", когда служанка отворила дверь, но даже его решимость не могла заставить это имя сорваться с губ.- Дома ваша госпожа? - спросил он.

   - Дома, сэр.

   Служанка повела его в дальнюю гостиную и представила маленькой старушке с хорошими манерами и блестящими глазами.

   - Тут какая-то ошибка,- сказал Мидуинтер.- Я желал видеть...- Опять он старался произнести имя, и опять у него не хватало сил.

   - Миссис Армадэль? - подсказала маленькая старушка с улыбкой.

   - Да.

   - Проводи господина наверх, Дженни.

   Служанка повела Мидуинтера в гостиную второго этажа.

   - Как о вас доложить, сэр?

   - Никак.

   Бэшуд, только что закончил свое донесение о том, что случилось на станции. Самовластная повелительница Бэшуда еще сидела, онемев от удара, поразившего ее, когда дверь комнаты отворилась и Мидуинтер появился на пороге. Он сделал шаг в комнату и машинально запер за собой дверь. Он стоял в полном молчании и смотрел на свою жену с проницательностью, которая была ужасна по своему неестественному спокойствию, и охватывал ее твердо одним пытливым взглядом с головы до ног.

   В полном молчании встала она со стула, в полном молчании стояла она на каминном ковре прямо перед мужем в своем вдовьем трауре.

   Он сделал шаг ближе к ней и опять остановился. Он поднял руку и указал своим тонким смуглым пальцем на ее платье.

   - Что это значит? - спросил Мидуинтер, не теряя своего страшного самообладания и не шевеля своей протянутой рукой.

   При звуке его голоса грудь ее, тяжело дышавшая,- что было единственным видимым признаком волнения, охватившего мисс Гуильт, вдруг перестала волноваться. Она стояла непроницаемо молчалива, так неподвижно, что нельзя было заметить, дышит ли она, как будто его вопрос поразил ее в сердце.

   Он сделал еще шаг навстречу к ней и повторил свой вопрос еще тише и спокойнее, чем это было в первый раз. Еще одна минута молчания, еще одна минута неопределенности могли стать для нее спасением, но роковая черта ее характера восторжествовала в этот кризисный момент их судьбы. Бледная, неподвижная, с диким горящим взором встретила она страшный неожиданный удар с большим мужеством и произнесла фатальные слова, которыми она отрекалась от мужа.

   - Мистер Мидуинтер,- произнесла она тоном, неестественно жестким и неестественно четким,- наше знакомство не дает вам право говорить со мною таким образом.

   Таковы были ее слова. Она не поднимала глаз, когда произносила их, а когда произнесла, последний слабый румянец исчез с ее щек.

   Наступило молчание. Все еще пристально глядя на нее, Мидуинтер старался запечатлеть в уме слова, с которыми она обратилась к нему.

   - Она называет меня "мистером Мидуинтером",- сказал он шепотом.- Она говорит о нашем знакомстве.

   Он подождал немного и осмотрел комнату. Его блуждающие глаза увидели Бэшуда. Управитель стоял у камина, дрожа, наблюдая за ним.

   - Я когда-то оказал вам услугу,- сказал он,- а вы когда-то сказали мне, что вы благодарный человек. Достаточно ли вы мне признательны, чтобы ответить мне, если я вас спрошу о чем-нибудь?

   Он опять подождал. Бэшуд все стоял, дрожа, у камина и молча наблюдая за Мидуинтером.

   - Я вижу, что вы как-то странно смотрите на меня,- продолжал Мидуинтер.- Разве во мне произошла какая-нибудь перемена, которой я сам не замечаю? Разве я вижу предметы, которых не видите вы? Разве я слышу слова, которых не слышите вы? Разве я смотрю и говорю, как человек не в своем уме?

   Опять он подождал, и опять молчание не прерывалось. Глаза Мидуинтера засверкали, горячая кровь, которую он наследовал от матери, ударила в голову, густой румянец покрыл его бледные щеки.

   - Та ли это женщина,- спросил он,- которую вы знали прежде и которая называлась мисс Гуильт?

   Опять жена его собралась со всем своим мужеством, опять она произнесла роковые слова:

   - Вы принуждаете меня снова сказать, что вы употребляете во зло наше знакомство и забываете о необходимости уважения ко мне.

   Он обернулся к ней так внезапно и грозно, что с губ Бэшуда сорвался крик испуга.

   - Вы жена моя или нет? - спросил он сквозь сжатые зубы.

   - Я не жена ваша,- отвечала она.

   Он, шатаясь, отступил назад, отыскивая рукой, за что бы ухватиться, как человек, находящийся в темноте. Он тяжело прислонился к стене и посмотрел на женщину, которая совсем недавно спала на груди его, а теперь, глядя ему в глаза, отреклась от него.

   Бэшуд стоял, сраженный ужасом, возле нее.

   - Пойдите сюда,- шепнул он,- увлекая ее к двери, которая вела в смежную комнату.- Ради Бога скорее! Он убьет вас!

   Она отстранила старика рукой, посмотрела на него с внезапным румянцем на своем окаменевшем лице и ответила ему губами, на которых медленно появлялась дьявольская улыбка.

   - Пусть он убьет меня! - сказала она.

   Когда эти слова сорвались с ее губ, Мидуинтер отпрыгнул от стены с криком, разнесшимся по всему дому. Бешенство сумасшедшего сверкнуло в его тусклых глазах и угрожало ей его поднятыми руками. Он приблизился к ней на расстояние протянутой руки и вдруг остановился. Густой румянец исчез с его лица в ту самую минуту, когда он остановился, веки его закрылись, протянутые руки задрожали и беспомощно повисли. Он упал как мертвый и как мертвый лежал на руках жены, которая отреклась от него.

   Она опустилась на пол, положила его голову на свои колени. Потом схватила руку управителя, старающегося помочь ей, и сжала ее, как в тисках.

   - Бегите за доктором,- сказала она,- и не пускайте сюда никого, пока он придет.

   В ее глазах и в ее голосе было что-то такое, что заставило бы всякого человека, кем бы он ни был, молча повиноваться ей. Молча покорился и Бэшуд и торопливо вышел из комнаты.

   Как только она осталась одна, сейчас же подняла его со своих колен. Обняв Мидуинтера обеими руками, эта жалкая женщина прижала его безжизненное лицо к своему лицу и стала его укачивать на груди своей с такой нежностью, которая не нашла бы выражения в слезах, и с такими угрызениями совести, которых невозможно было передать словами. Молча прижимала она его к груди, молча покрывала поцелуями его лоб, щеки и губы. Ни малейшего звука не сорвалось с губ ее, пока она не услыхала шаги людей, торопливо поднимавшихся по лестнице. Потом тихий стон сорвался с губ ее, когда она взглянула на него в последний раз, и опять положила голову его на свои колени, прежде чем вошли посторонние.

   Когда отворилась дверь, она увидела сначала хозяйку и управителя, за ними шел доктор, живший на этой же улице. Трагичность и красота ее лица, когда она подняла на него глаза, поразили воображение доктора, отвлекли его внимание от всего другого. Мисс Гуильт должна была сделать ему знак головой, она должна была указать ему на бесчувственного человека, прежде чем успела обратить его внимание на пациента и отвлечь это внимание от себя.

   - Умер он? - спросила она.

   Доктор отнес Мидуинтера на диван и приказал отворить окна.

   - Это обморок,- сказал он,- и больше ничего.

   Услышав этот ответ, она поняла, что силы изменили ей в первый раз. Мисс Гуильт глубоко вздохнула и с облегчением облокотилась о камин. Только один Бэшуд заметил, что она изнемогла от волнения. Он провел ее в противоположный конец комнаты, где стояло кресло, и предоставил хозяйке подавать доктору то, что он требовал.

   - Вы будете здесь ждать, пока он опомнится? - шепнул управитель, смотря на диван и дрожа.

   Этот вопрос возвратил ей чувство реального положения, сознание безжалостной необходимости, в силу которой это положение теперь вынуждало ее поступить. С тяжелым вздохом посмотрела она на диван, посоветовалась сама с собой с минуту и ответила на вопрос Бэшуда вопросом:

   - Здесь ли еще тот кэб, который привез вас с железной дороги?

   - Здесь.

   - Поезжайте сейчас в лечебницу и ждите у ворот, пока я к вам приду.

   Бэшуд колебался. Она подняла на него глаза и одним взглядом выслала его из комнаты.

   - Больной опомнился,- сказала хозяйка, когда управитель затворил дверь.- Он только что глубоко вздохнул.

   Она поклонилась, это было безмолвным ответом, встала, опять посоветовалась с собой, во второй раз посмотрела на диван, потом прошла в свою спальню.

   Через некоторое время доктор отошел от дивана и сделал хозяйке знак стать поодаль. Телесное выздоровление пациента было надежно. Ничего более не оставалось делать, как ждать и предоставить его организму медленно возвращать сознание того, что случилось.

   - Где она? - были первые слова, которые Мидуинтер сказал доктору и хозяйке, тревожно наблюдавшими за ним.

   Хозяйка постучалась в дверь спальни и не получила ответа. Она заглянула в комнату и нашла ее пустой. На туалете лежал листок бумаги с деньгами для доктора. На бумаге написаны были такие строки, очевидно набросанные в сильном волнении и очень торопливо: "Мне невозможно оставаться здесь сегодня после того, что случилось. Я возвращусь завтра за моими вещами и заплачу за то, что я вам должна".

   - Где она? - опять спросил Мидуинтер, когда хозяйка вернулась одна в гостиную.

   - Ушла, сэр.

   - Не верю! Старушка вспыхнула.

   - Если вы знаете ее почерк, сэр,- отвечала она, подавая ему бумагу,- может быть, вы поверите этому.

   Он прочитал.

   - Я прошу извинения,- сказал Мидуинтер, отдавая ей назад бумагу.- Я прошу у вас извинения от всего своего сердца.

   В его лице, когда он произнес эти слова, было что-то такое, не только уничтожившее раздражение старушки, но даже тронувшее ее внезапным состраданием к человеку, который оскорбил ее.

   - Я боюсь, что под всем этим кроются какие-нибудь ужасные неприятности, сэр,- сказала она просто.- Не желаете ли вы, чтобы я передала какое-нибудь поручение этой даме, когда она вернется?

   Мидуинтер встал и прислонился на минуту к стене.

   - Я сам принесу завтра мое поручение,- сказал он.- Я должен видеть ее, прежде чем она оставит ваш дом.

   Доктор проводил своего пациента на улицу.

   - Не надо ли проводить вас домой? - сказал он ласково.- Вам лучше не идти пешком, если это далеко. Вам нельзя утомляться, вам нельзя простужаться в эту холодную ночь.

   Мидуинтер взял его за руку и тепло поблагодарил.

   Оставшись один, Мидуинтер остановился и молча посмотрел на небо. Небо прояснилось, сияли звезды - те звезды, которые он в первый раз научился узнавать от своего цыгана-хозяина на горе. В первый раз мысли его с сожалением вернулись к детским дням.

   "О, моя прежняя жизнь,- подумал он с тоской.- Я не знал до сих пор, как счастлива была моя прежняя жизнь!"

   Мидуинтер опомнился и пошел в сторону открытой местности. Лицо его омрачилось, когда обжитые улицы остались позади. Он шел навстречу уединению и темноте, которые простирались перед ним.

   - Сегодня она отреклась от своего мужа,- сказал он.- Завтра она узнает своего властелина.

  

   Кэб ждал у дверей, когда мисс Гуильт подошла к лечебнице. Бэшуд вышел ее встретить, она взяла его под руку и отвела на несколько шагов, так, чтобы не слышал извозчик.

   - Думайте обо мне, что хотите,- сказала она, не поднимая с лица густой черной вуали,- но не говорите со мною сегодня. Поезжайте назад в вашу гостиницу, действуйте так, как будто не случилось ничего. Встречайте, по обыкновению, поезд завтра, а потом приезжайте ко мне в лечебницу. Поезжайте, не говоря ни слова, и я поверю, что на свете есть один человек, который истинно любит меня. Если же вы останетесь и будете задавать вопросы, я прощусь с вами тотчас и навсегда.

   Она указала на кэб. Еще через минуту кэб отъехал от лечебницы и повез Бэшуда в гостиницу. Она открыла железную калитку и медленно подошла к двери дома. Дрожь пробежала по ее телу, когда она позвонила в колокольчик. Мисс Гуильт горько засмеялась.

   - Опять дрожу! - сказала она себе.- Кто подумал бы, что во мне осталось так много чувства?

   Раз в жизни лицо доктора сказало правду, когда в одиннадцатом часу вечера отворилась дверь и мисс Гуильт вошла в комнату.

   - Господи помилуй! - воскликнул он с изумленным видом.- Что это значит?

   - Это значит,- отвечала она,- что я решила сегодня вместо того, чтобы решить завтра. Вы, так хорошо знающие женщин, должны понимать, что они действуют по внутреннему побуждению. Меня привело сюда внутреннее убеждение. Примите меня или бросьте на произвол судьбы, как хотите.

   - Принять вас или бросить...- повторил доктор, к которому вернулось присутствие духа.- Какие вы ужасные употребляете выражения! Ваше комната сейчас будет готова. Где ваша поклажа? Вы мне позволите послать за нею? Нет? Вы можете обойтись без вашей поклажи сегодня? Какая удивительная твердость! Вы сами пойдете за нею сегодня? Какая необыкновенная независимость! Снимите вашу шляпку. Присядьте к огню! Что могу я вам предложить?

   - Предложите мне самое сильное снотворное средство, какое вам случалось составлять в своей практике,- отвечала она,- и оставьте меня в покое до тех пор, пока наступит время его принять. Я серьезно хочу быть вашей пациенткой! - прибавила она, когда доктор пробовал возражать.- Я буду самой бешеной из бешеных, если вы будете раздражать меня сегодня!

   Хозяин лечебницы тотчас же стал серьезным и спокойным, как врач.

   - Сядьте в этот темный угол,- сказал он.- Вас не потревожит никто. Через полчаса ваша комната будет готова и снотворное лекарство на столе.

   "Это было для нее более тяжелой борьбой, чем я ожидал,- думал он, выходя из комнаты и направляясь к своей аптеке, находившейся в противоположной стороне передней.- Великий Боже! Какое ей дело до своей совести после такой жизни, какую вела она!"

   Аптека была заполнена всеми последними изобретениями по медицинской части. Но одна из четырех стен не была занята полками, и это пустое пространство было заставлено красивым старинным шкапом из резного дерева, странно не согласовывавшимся с простой, практичной меблировкой этой комнаты вообще. С каждой стороны шкапа две трубы были вделаны в стену, сообщаясь с верхними этажами дома и с табличками. На одной трубе - "К дежурному аптекарю", а на другой - "К главной сиделке". Доктор, когда вошел в комнату, сказал несколько слов во вторую трубу - появилась пожилая женщина, получила приказание приготовить спальню миссис Армадэль, поклонилась и ушла.

   Оставшись один в аптеке, доктор открыл среднее отделение шкапа, внутри находилась коллекция бутылок, содержащих различные яды, используемые в медицине. Вынув опиум, необходимый для усыпительного приема, и поставив склянку на прилавок, доктор вернулся к шкапу, заглянул в него, с сомнением покачал головой и подошел к открытым полкам на противоположной стороне комнаты. Там, немного подумав, он вынул из ряда больших склянок, стоявших перед ним, одну с желтой жидкостью. Поставив эту склянку на стол, он вернулся к шкапику, открыл боковое отделение, где стояла стеклянная посуда. Он выбрал красивый пурпуровый флакон, высокий и узкий по форме, со стеклянной же пробкой, и наполнил ее желтой жидкостью, оставив только небольшое количество на дне банки, и опять поставил, а затем запер флакон там, откуда его взял. Потом поставил бутылку на прежнее место, наполнив ее водою из цистерны, находившейся в аптеке, смешанной с химическими жидкостями в небольшом количестве, что сделало эту склянку (по цвету) совершенно такой, какой она была, когда он снял ее с полки. Завершив все эти таинственные комбинации, доктор тихо засмеялся и вернулся к своим трубам вызвать провизора.

   Провизор пришел в длинном белом переднике от пояса до самых ступней ног. Доктор торжественно написал рецепт успокоительного питья и подал его провизору.

   - Нужно немедленно, Бенджамин,- сказал он тихим и меланхолическим голосом.- Больная дама - миссис Армадэль, номер комнаты I, на втором этаже. Ах, Боже мой, Боже мой! - печально произнес доктор.- Болезнь серьезная, Бенджамин, болезнь серьезная.

   Он раскрыл совершенно новую регистрационную книгу своего заведения и записал историю болезни подробно, а также выписанный рецепт.

   - Вы отлили лавдан? Поставьте его на место, заприте шкап и отдайте мне ключ. Готово лекарство? Надпишите на сигнатурке: "Принять перед сном" - и отдайте сиделке, Бенджамин, отдайте сиделке.

   Пока губы доктора отдавали эти приказания, его руки были заняты отпиранием ящика под конторкой, на которой лежала регистрационная книга. Он вынул из ящика красиво напечатанные билеты для посещения лечебницы, от 2 до 4 часов пополудни, и вписал число следующего дня - ю декабря. Когда двенадцать этих билетов были завернуты в двенадцать пригласительных писем и вложены в двенадцать отпечатанных литографским способом конвертов, он внимательно просмотрел список семейств, живших в окрестностях, и надписал их адреса на конвертах, сверяясь со списком. Позвонив в колокольчик он отдал явившемуся слуге письма и велел разнести их на следующее утро.

   - Кажется, этого довольно,- сказал доктор, расхаживая по аптеке, когда слуга вышел.- Я думаю, что этого довольно.

   Пока он был погружен в свои размышления, сиделка пришла доложить, что комната дамы готова, и доктор на минутку вернулся в кабинет сообщить эти сведения мисс Гуильт.

   Она не пошевелилась с тех пор, как он ее оставил. Она встала из своего темного угла, когда он сообщил ей, что все готово, и, не говоря ни слова, не поднимая вуали, выскользнула из комнаты как призрак.

   Через некоторое время сиделка опять спустилась вниз, чтобы сказать несколько слов своему хозяину наедине.

   - Дама приказала разбудить ее завтра в семь часов, сэр,- сказала она.- Она намерена сама поехать за своей поклажей и хочет, чтобы ее ждал у дверей кэб, как только она оденется. Что мне делать?

   - Делайте то, что дама вам приказала,- сказал доктор.- На нее можно положиться, она вернется в лечебницу.

   В лечебнице завтракали в половине девятого. К этому времени мисс Гуильт все сделала в своей квартире и вернулась в лечебницу со своей поклажей. Доктора изумила поспешность его пациентки.

   - Зачем тратить понапрасну столько энергии? - спросил он, когда они встретились за завтраком.- Зачем так торопиться, когда в вашем распоряжении все утро?

   - Просто нетерпение! - сказала она коротко.- Чем дольше я живу, тем нетерпеливее я становлюсь.

   Доктор заметил, прежде чем она заговорила, что лицо ее кажется в это утро страшно бледным и постаревшим, что когда она отвечала ему, то выражение ее лица - от природы подвижное необыкновенно - ничуть не изменилось. На губах ее не было обычной улыбки, в глазах обычного блеска. Он никогда не видел ее такой непроницаемой и холодно спокойной, какой была она теперь.

   "Она наконец решилась,- подумал он.- Я могу сказать ей сегодня то, чего не мог сказать вчера".

   Вместо предисловия к предстоящему разговору он бросил взгляд на ее вдовий траур.

   - Теперь, когда вы привезли ваши вещи,- начал он,- позвольте мне посоветовать вам снять этот чепчик и надеть другое платье.

   - Зачем?

   - Помните, что вы мне говорили дня два тому назад? Вы сказали, что вполне возможно, что мистер Армадэль умрет в моей лечебнице.

   - Я повторю это опять, если хотите.

   - Возможность весьма сомнительная,- продолжал доктор, глухой, как всегда, ко всяким опасным предложениям.- Это едва ли можно даже вообразить! Но пока есть хоть какая-нибудь вероятность, то о ней стоит поразмыслить. Положим, он умрет - умрет скоропостижно и следствие коронера в доме будет необходимо. Что мы должны делать в таком случае? Мы должны сохранить те роли, в которых компрометировали себя. Вы - как его вдова, я - как свидетель вашего брака. И в этих ролях добиваться проведения самого подробного следствия. Если, что весьма невероятно, он умрет именно в то время, когда мы желаем этого, я думаю, я могу даже сказать, я решился признаться в том, что мы знали о его спасении от кораблекрушения, и в том, что мы научили Бэшуда заманить его в дом с помощью ложного сообщения насчет мисс Мильрой. Когда последуют неизбежные вопросы, я попробую доказать, что у него появились симптомы умственного расстройства вскоре после вашего брака, что его помешательство состояло в том, чтоб не признавать вас своей женой и уверять, будто он помолвлен с мисс Мильрой, что вы так были испуганы, когда услышали, что он жив и возвращается назад, что пришли в нервное состояние, потребовавшее моего попечения, что - по вашей просьбе и чтобы успокоить вашу нервную систему - я навестил его как врач и спокойно заманил его в лечебницу, потакая его помешательству - что совершенно позволительно в подобном случае,- и наконец, что я могу засвидетельствовать, что его мозг поражен таинственной болезнью, совершенно неизлечимой, совершенно гибельной, относительно которой медицинская наука находится еще в неведении. Такой образ действия (в случае весьма невероятном, предполагаемом нами) будет и в ваших интересах, и в моих бесспорно самым подходящим способом действия, и такое платье, при теперешних обстоятельствах, носить не следует.

   - Сейчас его снять? - спросила она, вставая из-за стола и не делая никаких замечаний на сказанное доктором.

   - Еще успеете до двух часов,- сказал доктор.

   Она посмотрела на него с нескрываемым любопытством, и только.

   - Отчего только до двух? - спросила она.

   - Потому что сегодняшний день приема посетителей, а прием назначен от двух до четырех.

   - Какое мне дело до ваших посетителей?

   - Объясню какое. Я считаю важным, чтобы порядочные и бескорыстные свидетели увидели вас в моем доме в роли дамы, которая лечится у меня.

   - Ваша причина не очень убедительна. Это ваша единственная причина?

   - Моя милая, милая миссис Армадэль! - возразил доктор. Скрываю ли я что-нибудь от вас? Уж, конечно, вы должны знать лучше меня.

   - Да,- сказала она примирительно,- это довольно глупо с моей стороны не понять вас до сих пор. Пришлите сказать в номер, когда я буду вам нужна.

   Она оставила его и поднялась в свою комнату.

   Часы пробили два часа, минут через пятнадцать пришли посетители. Как ни мало прошло времени после приглашения доктора, тем не менее оно было принято женской половиной тех семейств, которым они были адресованы.

   Владелец лечебницы встретил своих гостей в передней, держа под руку мисс Гуильт. Алчущие глаза пришедших женщин не остановились ни на минуту на докторе, будто подобного человека и не существовало, и, устремившись на незнакомую даму, в одно мгновение оглядели ее с ног до головы.

   - Моя первая пациентка,- сказал доктор, представляя мисс Гуильт.- Эта дама приехала только вчера поздно вечером и пользуется настоящим случаем (единственным, которое мои утренние занятия позволили мне представить), чтобы осмотреть лечебницу. Позвольте мне, милостивая государыня,- продолжал он, оставляя мисс Гуильт и подавая руку самой пожилой даме среди гостей.- Расстроенные нервы, домашние неприятности,- шепнул он ей по секрету.- Милая женщина! Печальные обстоятельства!

   Он тихо вздохнул и повел пожилую даму через переднюю.

   За ними хлынула толпа посетителей. Мисс Гуильт молча провожала их и шла одна - между ними, но не с ними, а после всех.

   Доктор вел гостей, останавливаясь время от времени, чтобы старушка, опиравшаяся о его руку, могла перевести дух, прямо наверх. Остановив посетителей в коридоре и указав рукой на нумерованные двери, открывавшиеся с обеих сторон, он пригласил гостей заглянуть или в какую-нибудь одну или во все комнаты, как им будет угодно.

   - Номера от первого до четвертого, милостивые государыни и милостивые государи,- сказал доктор,- для богатых людей, а дальше комнаты прислуги. Номера от четвертого до восьмого предназначены для небогатых больных, которых я принимаю на условиях, позволяющих только покрывать мои издержки - не более. Для приема этих бедных страждущих необходимо, чтобы они были набожны и рекомендованы двумя пасторами. Это мои единственные условия, но я настаиваю на них. Пожалуйста, заметьте, что комнаты все с вентиляторами, а кровати железные, и будьте так добры, обратите внимание, когда мы опять спустимся во второй этаж, что там есть дверь, с помощью которой можно прекратить всякое сообщение между вторым этажом и верхним, когда это необходимо. Комнаты во втором этаже, до которого мы теперь дошли (за исключением моей комнаты), все предназначены для приема больных дам. Практика убедила меня, что чрезвычайная чувствительность женского организма требует, чтобы спальни были расположены высоко - для большей чистоты и свободы циркуляции воздуха. Здесь дамы находятся непосредственно под моим наблюдением, в то время как мой помощник, которого я ожидаю через неделю, присматривает за мужчинами на первом этаже. Заметьте опять, когда мы спускаемся на этот нижний или первый этаж, вторую дверь, закрывающую сообщение ночью между двумя этажами для всех, кроме моего помощника и меня. А теперь, когда мы дошли до мужской половины лечебницы и когда вы ознакомились с устройством заведения, позвольте мне ознакомить вас с примерами моей системы лечения. Я могу представить практический пример, пригласив вас в комнату, оборудованную по моим указаниям, для лечения самых сложных нервных болезней и умопомешательства, какие только встречались мне.- Он отворил дверь в самом конце коридора, дверь под номером четвертым.

   - Посмотрите, милостивые государыни и милостивые государи,- сказал он,- и если заметите что-нибудь замечательное, пожалуйста, скажите.

   Комната была не очень велика, но хорошо освещена одним широким окном. Удобно меблированная, она отличалась от других подобных спален только тем, что в ней не было камина. Когда посетители это заметили, им было сообщено, что комната отапливалась зимой с помощью горячей воды, а потом их пригласили обратно в коридор, чтоб показать им то, чего они не могли заметить сами.

   - Позвольте мне сказать вам одно слово, милостивые государыни и милостивые государи,- сказал доктор,- буквально одно слово о нервных расстройствах. Каков ход лечения, когда состояние нервной системы тревожит вас и вы обращаетесь к своему доктору? Он примет вас, выслушает и даст вам два рецепта: один написан на бумаге, и лекарство составляется в аптеке; другой дается словесно в подходящую минуту, скажем, когда вы платите доктору за визит, и состоит в общей рекомендации сохранять душевное спокойствие. Дав этот превосходный совет, доктор оставляет вас избегать всех неприятностей вашими собственными усилиями, до следующего визита к нему. Здесь в действие вступает моя система и помогает вам. Когда я вижу, что вам необходимо сохранить душевное спокойствие, я устраиваю это. Я создаю для вас такую обстановку, в которой не допускаются десять тысяч безделиц, раздражающих нервных людей дома. Я ставлю непроходимый нравственный барьер между раздражением и вами. Найдите дверь, хлопающую в этом доме, если можете! Встретьте слугу в этом доме, который звенел бы чашками, когда уносит поднос! Найдите лающих собак, кричащих петухов, стучащих молотком работников, визгливых людей здесь - и я обязуюсь закрыть мою лечебницу завтра же! Разве эти неприятные вещи ничего не значат для нервных людей? Спросите их! Могут они избавиться от этих неприятностей дома? Спросите их! Разве десять минут раздражения от лая собаки или голоса плачущего ребенка не перечеркнут той пользы, которую принесет нервному больному месяц амбулаторного лечения? В Англии не найдется ни одного сведущего доктора, который осмелился бы отрицать это. Моя система основана на этих простых правилах. Я утверждаю, что медицинское лечение нервных больных совершенно подчинено нравственному, духовному лечению. Нравственное лечение вы находите здесь. Это нравственное лечение, заботливо продолжаемое целый день, следует за больным в его комнату, ночью успокаивает его, без ведома его самого,- вы видите каким образом.

   Доктор остановился перевести дух и в первый раз с тех пор, как посетители вошли в дом, посмотрел на мисс Гуильт. Она выступила вперед и посмотрела на доктора. После минутной остановки, прокашлявшись, доктор продолжал:

   - Положим, милостивые государыни и милостивые государи, что мой больной только что поступил ко мне. Его воображение наполнено нервными фантазиями и капризами, которые его друзья (с самыми лучшими намерениями) по неведению усиливали дома. Например, они боялись за него ночью. Они требовали, чтобы кто-нибудь спал с ним в комнате, или запрещали ему, из опасения какого-нибудь несчастья, запирать на ночь дверь. Он приходит ко мне в первую ночь и говорит: "Я не хочу, чтобы кто-нибудь спал у меня в комнате".

   "Никто не будет спать".

   "Я непременно хочу запереть мою дверь".

   "Заприте".

   Он запирает свою дверь и, успокоенный, уже расположенный к доверию, становится расположенным и ко сну от того, что ему позволено поступить по-своему. Все это очень хорошо, можете вы сказать, но положим, что-нибудь случится, положим, что с ним случится припадок ночью, тогда что? Вы увидите!

   - Эй, мой милый друг,- вдруг обратился доктор к сонному мальчику.- Послушайте! Вы будете бедным больным, а я добрым доктором. Ступайте в эту комнату и заприте дверь. Вы заперли? Очень хорошо. Вы думаете, что я не могу войти к вам, если захочу? Я подожду, пока вы заснете, нажму эту белую кнопку, спрятанную в парапете наружной стены - замок неслышно открывается, и я захожу в комнату, когда захочу. То же самое делается и с окном. Мой капризный больной не хочет отворять окна ночью, когда его следует отворить. Я опять ему потакаю.

   "Непременно заприте, любезный сэр!" Как только он заснет, я прижму черную ручку, спрятанную здесь в углу стены,- окно в комнате неслышно открывается, как вы видите. Положим, капризный больной непременно хочет отворить окно, когда ему следует затворить его. Пусть открывает! Я нажму другую ручку, когда он уляжется в постель, и окно тихо закроется в одну минуту. Ничто не раздражает его, милостивые государыни и милостивые государи, его решительно не раздражает ничто! Но я еще с ним не закончил. Эпидемическая болезнь, несмотря на все мои предосторожности, может войти в эту лечебницу и потребовать необходимой дезинфекции комнаты больного. Или болезнь больного может усложниться еще другой, кроме нервной болезни, положим, одышкой. В первом случае необходимо окуривание, во втором - увеличение кислорода в воздухе приноси