Коллинз Уилки - Армадэль. Том 2

ься без денег и друзей. Она была необыкновенно добродетельна и изумительно хитра - это как вам угодно. К удивлению Уолдрона, она ответила ему, что должна примириться, с перспективой остаться одинокой на свете и что он должен или сделать ей честное предложение, или оставить ее навсегда. Кончилось тем, чем кончается всегда, когда мужчина ослеплен, а женщина умна и решительна. К удивлению родных и друзей, Уолдрон сделал из необходимости добродетель и женился на ней.

   - Сколько ему было лет? - поспешно спросил Бэшуд-старший.

   Бэшуд-младший расхохотался.

   - Он мог быть вашим сыном,- сказал он,- и так богат, что мог набить ваш драгоценный бумажник тысячными билетами! Не опускайте вашу голову. Это был несчастный брак, хотя он был так молод и так богат. Они жили за границей, и сначала довольно хорошо. Он, разумеется, сделал новое завещание, как только женился, и великолепно обеспечил жену под ласковым влиянием медового месяца. Но женщины со временем надоедают, как и другие вещи, и в одно прекрасное утро Уолдрон проснулся с сомнением в душе: не поступил ли он как дурак? Он был человек с тяжелым характером; он был недоволен сам собой и, разумеется, вскоре стал подозревать ее и свирепо ревновать к каждому мужчине, который входил в дом. Детей у них не было, они переезжали с одного места на другое, куда увлекала его ревность, и наконец вернулись в Англию после четырехлетнего супружества. У него был уединенный старый дом у йоркширских болот, и там он заперся со своей женой, не пуская в дом ни одной живой души, кроме собак и слуг. Только один результат, разумеется, мог получиться из такого обращения с решительной молодой женщиной. Может быть, это судьба, а может быть, и случай, но, когда женщина в отчаянии, непременно найдется мужчина, готовый этим воспользоваться. В этом случае этим мужчиной был капитан Мануэль, уроженец Кубы и (по его рассказу) отставной офицер испанского флота. Он встретился с прелестной женой Уолдрона во время возвращения в Англию, успел поговорить с нею, несмотря на ревность мужа, и последовал за ними в место заточения в доме Уолдрона у болот. Капитан был хитрым и решительным человеком - вроде отважного пирата с оттенком таинственности, которая так нравится женщинам...

   - Она не такая, как другие женщины,- вдруг перебил Бэшуд сына.- А ей?..- Голос его ослабел, и он замолчал, не закончив вопроса.

   - А ей нравился ли капитан? - подсказал Бэшуд-младший, снова засмеявшись.- По ее собственному рассказу, она обожала его; в то же время ее поведение (по ее словам) было совершенно невинно. Зная, как внимательно подсматривал за нею муж, это показание (как оно ни невероятно) должно быть правдиво. Около шести недель они ограничивались тайной перепиской. Кубинский капитан (в совершенстве говоривший и писавший по-английски) успел привлечь на свою сторону одну из служанок в йоркширском доме. Чем это могло кончиться, нам нечего трудиться разгадывать. Уолдрон сам довел дело до кризиса. Дошла ли до него информация о тайной переписке или нет - это неизвестно, но верно то, что он вернулся однажды домой с прогулки верхом в более скверном расположении духа, чем обыкновенно. Жена показала ему такой образец присутствия духа, который ему еще не удалось превозмочь, и это кончилось тем, что он ударил ее по лицу хлыстом. Я боюсь, мы должны сознаться, что это было поведение неблагородное, но на ее характер хлыст произвел самое удивительное действие. С этой минуты она покорилась Уолдрону так, как еще никогда не покорялась прежде. Две недели после этого он делал, что хотел,- она не перечила ему; он говорил, что хотел,- она не противоречила ни одним словом. Некоторые мужчины, может быть, подозревали бы, что этот внезапный переворот скрывает за собой что-нибудь опасное. Смотрел ли на это Уолдрон с такой же точки зрения - я не могу вам сказать. Известно только то, что, прежде чем след хлыста сошел с лица его жены, он занемог и через два дня умер. Что вы скажете на это?

   - Я скажу, что он это заслужил! - сказал Бэшуд, ударив кулаком по столу, когда сын остановился и посмотрел на него.

   - Доктор, лечивший умершего, думал не так, как вы,- сухо заметил Бэшуд-младший.- Он пригласил двух других докторов, и все трое отказались дать свидетельство о смерти. Последовало обычное судебное следствие. Показания докторов и слуг совпадали и обвиняли одну и ту же сторону, и миссис Уолдрон была предана суду по обвинению в отравлении мужа. Послали в Лондон за первоклассным стряпчим по уголовным делам снять показания с подсудимой для ее защиты, и тогда были написаны эти бумаги. Что с вами случилось? Что вам теперь нужно?

   Бэшуд-старший вдруг вскочил с места и, протянув руки к столу, попытался взять бумаги у сына.

   - Я хочу на них взглянуть! - вскричал он с жаром.- Я хочу посмотреть, что в них говорится о капитане с Кубы. Это он все сделал, Джемми, я клянусь, что он сделал все!

   - Никто в этом не сомневался из тех, кто в это время знал тайну этого дела,- возразил ему сын,- но никто не мог этого доказать. Сядьте, прошу вас, и успокойтесь. О капитане Мануэле тут нет ничего, кроме сильного подозрения стряпчего о его соучастии, которое адвокат, для которого стряпчий приготовлял эти бумаги, мог использовать при защите или нет, по его усмотрению. С начала до конца она выгораживала капитана. В начале дела она дала два показания стряпчему; оба ему казались ложными. Во-первых, миссис объявила, что она невинна в этом преступлении. Это стряпчего не удивило, разумеется; его клиенты вообще имели привычку обманывать. Во-вторых, признаваясь в тайной переписке с кубинским капитаном, она заявила, что письма с обеих сторон относились только к замышляемому побегу, на который варварское обращение мужа заставило ее согласиться. Стряпчий, конечно, захотел видеть письма.

   "Он сжег все мои письма, а я сожгла все его",- было единственным ответом, которого он добился. Очень было возможно, что капитан Мануэль сжег ее письма, когда узнал, что в доме идет следствие, но стряпчий знал из своего опыта (как я знаю также), что когда женщина любит мужчину, то девяносто девять раз из ста, несмотря на риск, она сохранит его письма. Когда у него возникли подозрения в этом отношении, стряпчий тайно навел справки об иностранном капитане и узнал, что он сильно нуждался в деньгах, как только может нуждаться иностранный капитан без средств в чужой стране. В то же время он задал несколько вопросов своей клиентке: какого размера наследства ожидала она от своего покойного мужа? Она отвечала в большом негодовании, что в бумагах ее мужа было найдено завещание, тайно написанное только за несколько дней до его смерти, в котором ей было выделено из всего огромного богатства только пять тысяч фунтов.

   "Разве было другое завещание,- спросил стряпчий,- замененное этим новым?"

   "Да, было, завещание, отданное мне самой, завещание, написанное тотчас после свадьбы".

   "Обеспечивавшее хорошо его вдову?"

   "Обеспечивавшее ее в десять раз больше того, что ей было определено во втором завещании".

   "Не упоминали ли вы об этом первом завещании, теперь уничтоженном, капитану Мануэлю?"

   Она увидела ловушку, расставленную ей, и сказала без малейшей нерешительности: "Нет, никогда!"

   Этот ответ подтвердил подозрения стряпчего. Он старался напугать ее, уверяя, что миссис может заплатить жизнью за то, что обманывает его таким образом. С обычным женским упорством она оставалась непоколебима по-прежнему. Капитан со- своей стороны вел себя таким же образом. Он признался, что думал о побеге, заявил, что сжигал все ее письма тотчас по получении, заботясь о ее репутации. Он оставался в окрестностях старого дома, сам вызвался явиться в суд. Ничего не было выяснено, что по закону могло уличить его в преступлении или что позволило бы вызвать его в зал суда в день процесса иначе как свидетелем. Я сам не думаю, чтоб могло быть хоть малейшее сомнение, что Мануэль не знал о завещании, по которому его любовнице доставалось пятьдесят тысяч и что он был готов, в силу этого обстоятельства, жениться на ней после смерти Уолдрона. Если кто подстрекал ее самой освободиться от мужа, став вдовой, то это, вероятно, был капитан, и если она не успела при таком надзоре достать яд сама, то этот яд, думаю, был прислан ей в письме капитана...

   - Я не верю, чтоб она использовала яд, если он и был ей прислан! - воскликнул Бэшуд.- Я думаю, что капитан сам отравил ее мужа!

   Бэшуд-младший, не обращая внимания на слова отца, сложил бумаги, которые теперь уже не были нужны, убрал их в сумку и вместо них вынул вырезку из газеты.

   - Вот один из публикованных отчетов о процессе,- сказал он,- который вы можете прочесть в свободное время, если хотите. Мы не должны теперь терять времени, входя в подробности. Я уже говорил вам, как искусно ее адвокат составил себе план для того, чтоб представить обвинение в убийстве последствиями трагедии многих ударов судьбы, уже постигших невинную женщину. Два аргументированных пункта имелись для ее защиты: во-первых, не было доказательств, что она имела в руках яд, а во-вторых, врачи, хотя определенно утверждали, что муж ее умер от яда, не имели одинакового мнения о том, какой именно яд отравил его. Это были сильные пункты, и обоими адвокат воспользовался хорошо, но улики, с другой стороны, опровергали все. Доказали, что подсудимая имела не менее трех причин, чтоб убить своего мужа: он обращался с нею с беспримерной жестокостью; он оставлял ее по завещанию (она не знала, что оно уничтожено) обладательницей большого состояния после своей смерти; и она, по своему собственному признанию, намеревалась бежать с другим. Выдвинув эти причины, обвинение доказало, опираясь на улики, не сомневаясь ни в чем, что только одна особа в доме имела возможность дать яд - это подсудимая. Что могли сделать присяжные и судьи при таких уликах? Приговор был "виновна", разумеется, и судья объявил, что он с этим согласен. С женщинами в зале суда сделалась истерика, да и с мужчинами было не лучше. Судья рыдал, адвокаты дрожали. Миссис Уолдрен была приговорена к смерти в такой обстановке, какой еще не видывали в зале английского уголовного суда. А она и теперь жива и здоровехонька и может совершить любое преступление, какое захочет, и отравит для собственных удобств каждого мужчину, каждую женщину, каждого ребенка, которым случится стать на ее пути. Преинтересная женщина! Оставайтесь с нею в хороших отношениях, любезный сэр, потому что закон сказал ей на самом простом английском языке: "Мой очаровательный друг, я за вас не боюсь!"

   - Как она была прощена? - спросил Бэшуд, едва дыша.- Мне говорили в то время, но я забыл. Не вмешался ли в это дело Секретарь Внутренних Дел? {Звание, равняющееся министру.} Если так, я уважаю Секретаря Внутренних Дел, я скажу, что он достойным образом занимает свое место.

   - Совершенно справедливо, старичок! - ответил Бэшуд-младший.- Секретарь Внутренних Дел был нижайшим и покорнейшим слугою просвещенной прессы, и он достойным образом занимал свое место. Возможно ли, чтоб вы не знали, как она спаслась от виселицы? Если вы не знаете, я должен вам рассказать. Вечером после окончания процесса двое-трое литераторов отправились в две-три газетные редакции и написали две-три раздирающие душу статьи об этом процессе. Наутро публика вспыхнула как порох; подсудимую допрашивали перед судом любителей на страницах газет. Все, не имевшие никакого понятия об этом, схватились за перо и пустились писать (с благосклонного разрешения издателей). Доктора, не лечившие больного и не присутствовавшие при осмотре тела, объявляли дюжинами, что он умер естественной смертью. Адвокаты, не присутствовавшие в зале суда, не слышавшие обвинителей, напали на присяжных, слышавших их, и осудили судью, который заседал в суде, раньше чем многие из них родились. Публика следовала за адвокатами, докторами, литераторами, которые пустили все в ход. Закон серьезно исполнял свою обязанность... Ужасно! Ужасно! Британская публика восстала, как один человек, против своего собственного устройства, и Секретарь Внутренних Дел отправился к судье. Судья твердо стоял на своем. Он и по окончании процесса находил приговор справедливым и теперь это находит.

   "Но положим,- сказал Секретарь Внутренних Дел,- что обвинение попыталось бы доказать ее виновность другим образом, а не так, как оно доказывало, что сделали бы тогда вы и присяжные?"

   Разумеется, судья не мог этого сказать. Это успокоило Секретаря Внутренних Дел. А когда он получил согласие судьи представить улики врачей на рассмотрение одному знаменитому доктору и когда знаменитый доктор, излагая свою точку зрения, сослался прежде всего на то, что недостаточно знает подробности этого дела, говорящих в пользу обвиняемой, Секретарь Внутренних Дел был очень доволен. Смертный приговор подсудимой был брошен под стол. Но самое интересное еще было впереди. Вы знаете, что случилось, когда публика вдруг осталась с нежным предметом своего сочувствия на шее? Тотчас одержало верх общее мнение, что она не была достаточно невиновна, чтобы ее выпустить из тюрьмы! Накажите, ее немножко - вот чего хотела общественность. Накажите ее немножко, господин секретарь, по общим нравственным основаниям. Небольшой прием легкого судебного лекарства, если вы нас любите - и мы будем совершенно спокойны на этот счет до конца нашей жизни.

   - Не шути над этим! - вскричал отец.- Не шути, не шути, не шути, Джемми! Неужели ее осудили опять? Они не могли! Они не смели! Никого нельзя судить два раза за одно и то же преступление.

   - Ее можно было осудить во второй раз за второе преступление,- возразил Бэшуд-младший,- и ее судили. К счастью, для успокоения общественного мнения, она очертя голову бросилась вознаграждать себя за обиду (как это делают женщины), когда узнала, что муж вместо пятидесяти тысяч оставил ей только пять. Накануне начала следствия запертый ящик стола в кабинете Уолдрона, в котором лежали драгоценные каменья, был найден отпертым и пустым; а когда подсудимую арестовали, драгоценные камни были найдены вынутыми из оправы и зашитыми в ее корсет. Она считала это справедливым вознаграждением себе. Закон объявил это воровством, совершенным у душеприказчиков покойного. Меньшее преступление, оставленное без внимания при обвинении в убийстве, вынуждены были рассмотреть для того, чтобы спасти честь мундира в глазах публики. Ход правосудия был остановлен в первом процессе, а теперь потребовалось опять дать ход правосудию в другом процессе. Миссис была привлечена к суду за воровство после того, как была прощена за убийство. Мало того, если бы ее красота и трагическое прошлое не произвели сильного впечатления на стряпчего, ей пришлось бы не только выдержать другой процесс, но и лишиться пяти тысяч фунтов, на которое давало ей право второе завещание и которые были бы отняты у нее казной, как у воровки.

   - Я уважаю ее стряпчего! Я восхищаюсь ее стряпчим! - воскликнул Бэшуд.- Мне было бы приятно пожать ему руку и высказать слова благодарности.

   - Он не поблагодарил бы вас, если бы вы это сделали,- повторил Бэшуд-младший.- Он находился под приятным впечатлением, что никто не знает, кроме него, как он спас наследство миссис Уолдрон...

   - Извини, Джемми,- перебил отец,- не называй ее миссис Уолдрон. Говори о ней, пожалуйста, под тем именем, которое она носила, когда была невинна и молода. Тебе не будет неприятно для меня называть ее мисс Гуильт?

   - Нисколько! Мне решительно все равно, как ее называть. Бросьте вашу сентиментальность! Перейдем к фактам. Вот что сделал ее стряпчий, прежде чем начался второй процесс. Он сказал ей, что она непременно будет снова признана виновной.

   "И на этот раз,- продолжал он,- публика не будет препятствовать исполнению закона. Есть у вас старый друг, на кого вы могли бы положиться?"

   У нее не было ни одного старого друга.

   "Очень хорошо. Если так, вы должны положиться на меня,-г сказал стряпчий.- Подпишите эту бумагу, будто вы передали мне все ваше состояние. Когда придет время, я постараюсь уладить это дело с душеприказчиками вашего мужа, а потом передам деньги вам, закрепив их надлежащим образом (в случае, если вы выйдете замуж опять) собственно за вами. Казна в других сделках такого рода часто отказывается от своего права оспаривать законность продажи, и, если казна поступит с вами не суровее, чем с другими, когда вы выйдете из тюрьмы, у вас будет пять тысяч для того, чтобы снова начать жизнь".

   - Очень мило со стороны стряпчего, когда ее готовились судить за то, что она обворовала душеприказчиков, предоставить ей возможность обворовать казну - не правда ли? Ха-ха! Вот каков свет!

   Последние слова сына, произнесенные с усмешкой, были оставлены отцом без внимания.

   - В тюрьме! - сказал он сам себе.- О Боже! После всех этих бедствий опять в тюрьме!

   - Да,- сказал Бэшуд-младший, вставая и потягиваясь.- Вот как это кончилось. Приговор был: виновна. Ее приговорили к двухлетнему заключению в тюрьме. Мисс Гуильт отсидела свое время и вышла, сколько мне помнится, года три назад. Если вы желаете знать, что она сделала, когда вышла на свободу, и как жила потом, я могу рассказать вам кое-что об этом в другой раз, когда у вас в бумажнике будет билета два лишних. Пока вы знаете все, что вам нужно знать. Нет ни тени сомнения, что эта очаровательная дама носит на себе двойное пятно: она была обвинена в убийстве и сидела в тюрьме за воровство. Вы получили достаточно за ваши деньги, не считая того, что мое мастерское изложение дела прошло задаром. Если у вас есть хоть какое-нибудь чувство признательности, вы должны сделать что-нибудь доброе для вашего сына. Если бы не я, хотите скажу вам, что вы сделали бы, старичок? Если бы вы могли поступить так, как хотели, вы женились бы на мисс Гуильт.

   Бэшуд вскочил и пристально посмотрел сыну в лицо.

   - Если бы я мог поступить так, как хотел, я женился бы на ней и теперь.

   Бэшуд-младший отступил на шаг.

   - После всего, что я вам рассказал? - спросил он с изумлением.

   - После всего, что ты мне рассказал.

   - С возможностью быть отравленным в первый раз, как вам случилось бы оскорбить ее?

   - С возможностью быть отравленным,- отвечал Бэшуд,- через двадцать четыре часа.

   Агент конторы частных сыщиков сел на свое место, пораженный словами и выражением лица своего отца.

   - Сошел с ума! - сказал он сам себе.- Просто сошел с ума!

   Бэшуд взглянул на свои часы и торопливо схватил шляпу с бокового столика.

   - Мне хотелось слышать остальное,- сказал он.- Мне бы хотелось бы слышать каждое слово, которое ты можешь сказать о ней, до самого конца. Но время, страшно бегущее время уходит. Может быть, они уже теперь обвенчаны.

   - Что вы хотите делать? - спросил Бэшуд-младший, вставая между отцом и дверью.

   - Я иду в гостиницу,- сказал старик, стараясь пройти мимо сына.- Я хочу видеться с мистером Армадэлем.

   - Для чего?

   - Для того, чтобы рассказать ему все, что ты рассказал мне.

   Он остановился, дав этот ответ.

   Вновь улыбка торжества появилась на его лице.

   - Мистер Армадэль молод, перед мистером Армадэлем вся жизнь впереди,- сказал он, цепляясь за руку сына своими трепещущими пальцами.- Что не пугает меня, испугает его.

   - Подождите,- сказал Бэшуд-младший.- Вы уверены по-прежнему, что на ней женится мистер Армадэль?

   - Да, да, да! Пусти меня, Джемми, пусти меня! Шпион стал спиной к двери и с минуту соображал.

   Армадэль был богат. Армадэля (если и он также не сошел с ума) можно было заставить заплатить большие деньги за сведения, которые спасут его от бесславного брака с мисс Гуильт.

   "В моем кармане может очутиться фунтов сто, если я сам примусь за это дело,- думал Бэшуд-младший.- А мне не достанется и полпенни, если я предоставлю это отцу".

   Он взял шляпу и свою кожаную сумку.

   - Может ли сохранится все рассказанное в вашей старой, пустой голове? - спросил он с самым непринужденным видом.- Где вам! Я отправлюсь с вами и помогу вам. Что вы думаете об этом?

   Отец с восторгом бросился на шею к сыну.

   - Джемми...- сказал он прерывающимся голосом,- ты так ко мне добр. Возьми оставшийся билет, друг мой, я как-нибудь обойдусь без него, возьми оставшийся билет.

   Сын распахнул дверь настежь и великодушно повернулся спиной к бумажнику, который подавал ему отец.

   - Черт побери, старичок! Я не такой корыстолюбивый,- сказал он с притворно глубоким чувством.- Спрячьте ваш бумажник и пойдем.

   "Если я возьму последний пятифунтовый билет моего почтенного родителя,- думал он, спускаясь по лестнице,- может быть, он захочет взять половину, когда увидит деньги Армадэля!"

   - Пойдемте же! - продолжал он.- Мы возьмем кэб и поймаем счастливого женишка, прежде чем он отправится в церковь!

   Они наняли кэб и поехали в гостиницу, которая была местопребыванием Мидуинтера и Аллэна. Как только дверца кэба закрылась, Бэшуд тотчас вернулся к мисс Гуильт.

   - Расскажи мне остальное,- сказал он, взяв сына за руку и нежно поглаживая ее.- Будем говорить о ней всю дорогу до гостиницы. Помоги мне провести это время, Джемми, помоги мне провести это время!

   Бэшуд-младший был очень весел в надежде увидеть деньги Армадэля. Он до самого конца забавлялся над беспокойством отца.

   - Посмотрим, помните ли вы то, что я вам говорил,- начал он.- В этой истории есть одно действующее лицо, которое исчезло без всякого объяснения. Можете вы сказать мне, кто это?

   Он рассчитывал на то, что отец его не будет в состоянии ответить на этот вопрос, но память Бэшуда во всем, что относилось к мисс Гуильт, была так же ясна и тверда, как у его сына.

   - Мошенник-иностранец, который подучил ее и заставил выгородить его, рискуя ее собственной жизнью,- ответил он без малейшей нерешительности.- Не говори о нем, Джемми, не говори о нем!

   - Я должен говорить о нем,- возразил тот.- Ведь вы хотите знать, что стало с мисс Гуильт, когда она вышла из тюрьмы? Очень хорошо, я могу вам рассказать. Она стала миссис Мануэль... Не к чему таращить на меня глаза, я это знаю официально. В конце прошлого года к нам в контору пришла одна иностранка с доказательствами, что она была законно обвенчана с капитаном Мануэлем, когда он в первый раз приехал в Англию. Она только недавно узнала, что он опять здесь, и имела причину предполагать, что он женился на другой женщине в Шотландии. Наши люди навели необходимые справки. Сравнение дат показало, что шотландский брак был заключен именно в то время, когда мисс Гуильт оказалась свободной. Дальнейшие расследования показали нам, что вторая миссис Мануэль была не кто иная, как героиня знаменитого уголовного процесса и - мы этого тогда не знали, но знаем теперь - ваш очаровательный друг мисс Гуильт.

   Голова Бэшуда упала на грудь. Он крепко сжал свои трепещущие руки и молча ждал продолжения рассказа.

   - Развеселитесь,- продолжал его сын,- она была столько же жена капитана, сколько и вы; мало того, сам капитан теперь уже вам не помеха. В один туманный день в прошлом декабре он ускользнул от нас и отправился на континент - никто не знал куда. Он истратил все пять тысяч второй миссис Мануэль за то время, которое прошло (года два или три) с тех пор, как она вышла из тюрьмы, и удивительно было, откуда он достал денег на дорожные издержки. Оказалось, что он получил их от второй миссис Мануэль. Она наполнила его пустые карманы и доверчиво ждала в жалкой лондонской квартире известия от него, чтоб приехать к нему, как только он поселится за границей! Откуда она достала деньги, можете вы спросить довольно естественно. Этого никто не мог сказать в то время. Мое мнение состоит в том, что, должно быть, еще была жива ее прежняя госпожа, и мисс Гуильт наконец извлекла выгоду из фамильной тайны Блэнчардов. Разумеется, это только догадка, но есть одно обстоятельство, делающее эту догадку правдоподобной для меня. В то время у нее была одна пожилая приятельница, которая была способна помочь ей отыскать адрес ее госпожи. Можете вы угадать имя этой пожилой приятельницы? Где вам! Разумеется, миссис Ольдершо!

   Бэшуд вдруг поднял глаза.

   - Зачем она обратилась,- спросил он,- к женщине, которая бросила ее, когда она была ребенком?

   - Не могу сказать,- отвечал сын,- разве только она обратилась к ней для укладки своих великолепных волос. Мне не нужно говорить вам, что тюремные ножницы обрезали локоны мисс Гуильт, и прошу позволения прибавить, что миссис Ольдершо - самая знаменитая женщина в Англии относительно восстановления волос и кожи лиц женского пола. Сложите дважды два, и, может быть, вы согласитесь со мною, что в этом случае они составят четыре.

   - Да-да, дважды два - четыре,- нетерпеливо повторил отец.- Но я желаю знать кое-что другое. Получила ли она от него известие? Прислал ли он за нею после того, как уехал за границу?

   - Капитан? Как это могло прийти вам в голову? Разве он не истратил все ее деньги и разве не скрылся на континенте от нее? Она, наверно, ожидала от капитана известия, потому что упорно продолжала верить ему. Но я готов поспорить с вами, что она никогда не увидела больше его почерка. Мы в конторе приложили все силы, чтоб открыть ей глаза, мы прямо сказали, что у капитана жива его первая жена и что она не имеет на него ни малейшего права. Она не хотела нам верить, хотя мы показывали ей доказательства. Упряма, дьявольски упряма! Наверно, она ждала несколько месяцев, прежде чем отказалась от последней надежды увидеть его опять.

   Бэшуд быстро выглянул из окна.

   - Куда могла она обратиться за прибежищем? - сказал он не сыну, а себе.- Что могла она сделать?

   - Судя по моему опыту в женщинах,- заметил Бэшуд-младший, услышав слова отца,- я сказал бы, что она, вероятно, пробовала утопиться. Но это опять только догадка, только догадка об этом периоде в ее жизни. Я ничего не знаю о поступках мисс Гуильт весной и летом этого года. Может быть, она в отчаянии покушалась на самоубийство; может быть, она была заказчицей тех справок, которые я собирал для миссис Ольдершо. Наверно, вы увидите ее сегодня, и, может быть, если вы используете ваше влияние, вы заставите ее саму рассказать конец своей истории.

   Бэшуд, все смотревший из окна, вдруг взял за руку сына.

   - Тише! Тише! - воскликнул он в сильном волнении.- Мы приехали наконец. О Джемми! Посмотри, как бьется мое сердце... Вот гостиница.

   - Какой толк от вашего сердца,- сказал Бэшуд-младший.- Ждите здесь, пока я пойду навести справки.

   - Я пойду с тобой! - закричал отец.- Я не могу ждать! Говорю тебе, я не могу ждать!

   Они вместе пошли в гостиницу и спросили мистера Армадэля.

   Ответ после некоторой нерешительности и заминки был тот, что мистер Армадэль уехал шесть дней назад; второй слуга прибавил, что друг мистера Армадэля, мистер Мидуинтер, уехал только утром. Куда уехал мистер Армадэль? Куда-то в провинцию. Куда уехал мистер Мидуинтер, никто не знал.

   Бэшуд посмотрел на сына с безмолвным отчаянием.

   - Вздор и пустяки! - сказал Бэшуд-младший, грубо заталкивая отца в кэб.- Мы найдем его у мисс Гуильт.

   Старик взял руку сына и поцеловал ее.

   - Благодарю тебя, милый мой,- сказал он с признательностью,- благодарю тебя за то, что ты утешаешь меня.

   Кэбу велели ехать ко второй квартире мисс Гуильт.

   - Останьтесь здесь,- сказал сын, выходя и запирая отца в кэбе.- Я намерен сам заняться этим делом.

   Он постучался в дверь.

   - Я принес записку мисс Гуильт,- сказал он, заходя в коридор, как только дверь отворили.

   - Она уехала,- отвечала служанка.- Вчера вечером. Бэшуд-младший не терял больше времени со служанкой;

   он настоял, чтобы вызвали хозяйку; хозяйка подтвердила известие об отъезде мисс Гуильт.

   - Куда она отправилась?

   Хозяйка не могла сказать. Как она оставила квартиру? Пешком. В котором часу? В девятом. Что же она сделала со своей поклажей? У ней не было поклажи. Приходил к ней вчера какой-нибудь мужчина? Никто не приходил повидаться с мисс Гуильт.

   Лицо отца, бледное и испуганное, выглядывало из окошка кэба, когда сын спустился с лестницы.

   - Ее нет здесь, Джемми? - спросил он слабым голосом.- Ее нет здесь?

   - Молчите! - закричал шпион, врожденная грубость которого вырвалась наконец из-под контроля.- Я еще не кончил свои расспросы.

   Он перешел через дорогу и вошел в кофейную, находившуюся прямо против того дома, из которого он только что вышел.

   У окна сидели два человека, поглядывая на него с беспокойством.

   - Кто из вас был вчера дежурный в десятом часу вечера? - спросил Бэшуд-младший, грозно подходя к ним и задавая вопрос строгим, повелительным шепотом.

   - Я, сэр,- отвечал один из них неохотно.

   - Вы потеряли из вида дом? Да, я это вижу.

   - Только на минуту, сэр. Какой-то грубиян-солдат вошел...

   - Этого довольно,- сказал Бэшуд-младший.- Я знаю, что сделал солдат и кто послал его сделать это. Она опять ускользнула от нас. Вы величайший осел! Считайте себя уволенным!

   С этими словами и с ругательствами, для того чтобы придать им больше выразительности, он вышел из кофейной и вернулся к кэбу.

   - Она уехала! - закричал отец.- О Джемми, Джемми! Я это вижу по твоему лицу!

   Он упал в угол кэба со слабым жалобным криком.

   - Они обвенчаны! - стонал он.

   Руки его повисли, шляпа свалилась с головы.

   - Останови их! - воскликнул он, вдруг опомнившись и схватив в бешенстве сына за ворот сюртука.

   - Поезжай назад в гостиницу! - крикнул Бэшуд-младший извозчику.- Не шумите! - прибавил он, свирепо обернувшись к отцу.- Мне нужно подумать.

   Весь лоск сошел с него в это время. Его гнев был распален; его гордость - даже такой человек имел свою гордость - была глубоко уязвлена. Два раза пытался он провести эту женщину, и два раза эта женщина провела его.

   Он вышел из кэба, приехав в гостиницу во второй раз, и попробовал подкупить слуг деньгами. Результат этого опыта показал ему, что они не могли продать никакие сведения. После минутного размышления он, прежде чем вышел из гостиницы, спросил дорогу к приходской церкви.

   "Может быть, стоит попытаться",- подумал он, назвав адрес извозчику.

   - Скорее! - закричал он, посмотрев прежде на свои часы, а потом на отца.- Минуты драгоценны, а старик-то начинает слабеть.

   Это была правда. Все еще способный слышать и понимать, Бэшуд уже был не способен говорить; он уцепился обеими руками за крепкую руку сына и с отчаянием опустил голову на его плечо.

   Приходская церковь стояла в стороне от улицы, на открытом месте, была окружена решетками, к ней вели ворота. Оттолкнув отца, Бэшуд-младший отправился прямо в ризницу. Клерк, убиравший книги, и помощник его, псаломщик, были единственными людьми в ризнице, когда он вошел туда и попросил позволения взглянуть на брачные записи этого утра.

   Клерк важно раскрыл книгу и отошел от стола, на котором она лежала. В книге в это утро было записано три брака, и первые две подписи на странице были: "Аллэн Армадэль!" и "Лидия Гуильт!"

   Даже Бэшуд-младший, не знавший правды, не подозревавший, к каким страшным последствиям могло повести утреннее происшествие, даже он вздрогнул, когда глаза его прочитали эту запись. Дело совершилось! Что бы ни вышло из этого, дело совершилось! Свидетельство о браке, который был и законен и вместе с тем ложен относительно осложнений, к которым он мог повести, было записано в книге. Собственным почерком Мидуинтера, вследствие рокового сходства имен, было представлено доказательство, которое могло убедить всякого, что не Мидуинтер, а Аллэн был мужем мисс Гуильт!

   Бэшуд-младший закрыл книгу и возвратил ее клерку. Он спустился с лестницы, угрюмо сунув руки в карманы. Серьезный удар был нанесен его профессиональному самолюбию.

   Сторож встретил его у церковной стены. Он подумал с минуту, стоит ли истратить шиллинг на расспросы этого человека, и решил, что стоит. Если бы их можно было выследить и нагнать, то появилась бы возможность даже и теперь увидеть деньги Армадэля.

   - Как давно,- спросил он,- первая чета, обвенчавшаяся здесь сегодня, вышла из церкви?

   - Около часа,- отвечал сторож.

   - На чем они уехали?

   Сторож не ответил на второй вопрос, пока не спрятал в карман деньги.

   - Вы не проследите их отсюда, сэр,- сказал он, когда получил свой шиллинг.- Они ушли пешком.

   - И вы больше ничего не знаете?

   - Ничего не знаю, сэр.

   Оставшись один, даже сыщик частной справочной конторы остановился на минуту в нерешительности, прежде чем возвратился к отцу, ждавшему в кэбе у ворот. Он был выведен из этой нерешительности внезапным появлением извозчика за оградой церкви.

   - Я боюсь, что старому джентльмену стало плохо, сэр,- сказал извозчик.

   Бэшуд-младший сердито нахмурился и вернулся к кэбу. Когда он отворил дверцу и заглянул в кэб, отец его наклонился вперед и посмотрел на него, безмолвно шевеля губами, дрожа всем телом, бледный как смерть.

   - Она провела нас,- сказал сын.- Они обвенчались сегодня утром.

   Тело старика с минуту качалось из стороны в сторону, еще через минуту глаза его закрылись, а голова упала вперед, на переднюю скамейку кэба.

   - Вези в больницу! - закричал сыщик.- С ним обморок. Вот что вышло из того, что я отступил от своего правила, чтобы угодить отцу! - пробормотал он, угрюмо поднимая голову Бэшуда и развязывая ему галстук.- Прекрасное утреннее занятие! Клянусь всем святым, прекрасное утреннее занятие!

   Больница была близко, и дежурный доктор - на своем посту.

   - Оправится он? - грубо спросил Бэшуд-младший.

   - Кто вы? - спросил доктор не менее резко со своей стороны.

   - Его сын.

   - Не подумал бы этого,- ответил доктор, взяв лекарство, поданное ему сиделкой и отходя от сына к отцу с видимым облегчением, которого не трудился скрывать.- Да,- прибавил он минуты через две,- ваш отец оправится на этот раз.

   - Когда его можно будет перевезти отсюда?

   - Часа через два.

   Шпион положил визитную карточку на стол.

   - Я приеду сам или пришлю за ним,- сказал он.- Я полагаю, что теперь могу ехать, если оставляю мое имя и мой адрес.

   С этими словами он надел шляпу и ушел.

   - Какой скот! - сказала сиделка.

   - Нет,- спокойно возразил доктор,- он человек.

   В десятом часу вечера Бэшуд проснулся в своей постели в гостинице. Он проспал несколько часов, после того как его привезли из больницы, и душа его и тело теперь медленно оправлялись.

   Свеча горела на столе возле кровати, и на нем лежало письмо. Почерк был его сына, и в письме было сказано следующее:

  

   "Любезный батюшка, привезя вас благополучно из больницы в гостиницу, я думаю, что могу похвалиться, что исполнил мой долг к вам и могу считать себя свободным заняться своими делами. Занятия помешают мне увидеться с вами сегодня, и не думаю, чтобы я был в ваших местах завтра утром. Мой совет вам возвратиться в Торп-Эмброз и продолжить работу в управительской конторе. Где бы ни был мистер Армадэль, он должен, рано или поздно, написать к вам по делам. Помните, что я впредь умываю руки от всего этого дела. Но если вы хотите помешать его браку, то сможете разлучить его с женой.

   Пожалуйста, заботьтесь о себе.

   Ваш любящий сын

   Письмо выпало из слабых рук старика.

   "Как жаль, что Джемми не мог прийти ко мне сегодня,- подумал он,- но все-таки он добр, что посоветовал мне!"

   Он с трудом повернулся на кровати и прочел письмо во второй раз.

   - Да,- сказал он,- мне ничего больше не осталось, как возвращаться. Я слишком беден и слишком стар, чтобы пуститься за ними в погоню.

   Он зажмурил глаза. Слезы медленно струились по его морщинистым щекам.

   - Я наделал хлопот Джемми,- прошептал он слабым голосом.- Я боюсь, что я наделал неприятных хлопот бедному Джемми!

   Через минуту слабость охватила его, и Бэшуд опять заснул.

   Часы соседней церкви пробили десять часов. Когда часы пробили это время, поезд, который должен был успеть к пароходу, с Мидуинтером и его женой в числе других пассажиров, быстро приближался к Парижу. Когда часы пробили этот час, вахтенный на яхте Аллэна увидел Лэнд-эндский маяк и направил судно к Ушанту и Финистерре.

  

   Неаполь. Октября 10. Сегодня минуло два месяца с тех пор, как я объявила, что закрыла мой дневник, с тем чтобы никогда его не открывать.

   Зачем я нарушила свое решение?

   Зачем я вернулась к этому тайному другу моих бессонных и горьких часов? Затем, что я одинока больше прежнего, хотя мой муж работает в соседней комнате. Мое несчастье женское, и хочется высказаться здесь, а ни в каком другом месте, моя вторая жизнь здесь, в этой книге, и никто не должен знать о ней.

   Как я была счастлива в первые дни после нашего брака, и каким счастливым сделала я его! Минуло только два месяца, и вот уже этого счастья не стало! Я стараюсь припомнить, что мы могли сказать или сделать дурное друг другу,- и ничего не могу припомнить недостойного моего мужа, ничего недостойного меня. Я не могу назвать день, когда темная туча в первый раз сгустилась над нами.

   Я могла бы это перенести, если бы меньше его любила. Я могла бы понять тайну нашего отчуждения, если бы он объяснил перемену, происшедшую в нем, так же грубо, как другие мужчины выказали бы это.

   Но этого не случилось и не случится никогда. Не в его натуре заставлять страдать других. Ни одного нелюбезного слова, ни одного неприветливого взгляда не услышишь и не увидишь у него. Только по ночам я слышу, как он вздыхает во сне; и иногда, когда я вижу его задумчивым по утрам, чувствую, как безнадежно лишаюсь я любви, которую он когда-то испытывал ко мне. Он скрывает это или старается скрывать от меня. Он исполнен нежности, доброты, но нет прежней страсти и трепета на губах его, когда он целует меня теперь; его рука не говорит мне ничего, когда касается моей. Каждый день часы, которые он посвящает своему ненавистному писанию, становятся длиннее, каждый день он становится молчаливее в то время, которое отдает мне.

   При всем том я ни на что пожаловаться не могу - ничего не было такого заметного, что оправдывало бы мои подозрения. Его разочарование не проявляется открыто; его безропотное отчуждение увеличивается так неуловимо, что даже моя бдительность не может заметить его. Раз пятьдесят в день я испытываю желание кинуться к нему на шею и сказать: "Ради Бога, сделай что-нибудь, только не обращайся со мной таким образом!" - и раз пятьдесят в день слова эти замирают у меня на губах из-за ясного понимания того, что его поведение не дает предлога высказать их. Я думала, что перенесла самые сильные страдания, которые выпали мне в жизни, когда мой первый муж ударил меня по лицу хлыстом. Я думала, что испытала самое крайнее отчаяние в тот день, когда узнала, что тот другой негодяй, негодяй еще более подлый, бросил меня. Век живи - век учись. Есть еще страдание сильнее того, которое я почувствовала от хлыста Уолдрона, есть отчаяние еще более горькое, чем то, которое я узнала, когда Мануэль бросил меня.

   Не стара ли я для него? Наверно, еще нет! Не лишилась ли я красоты своей? Ни один мужчина не проходит мимо меня на улице без того, чтобы глаза его не сказали мне, что я хороша по-прежнему.

   Ах, нет! Нет! Тайна лежит глубже! Я думала и передумывала об этом, пока мной не овладела страшная мысль. Он был благороден и добр в своей прошлой жизни, а я была зла и обесславлена. Кто может сказать, какую страшную пропасть может это проложить между нами? Неизвестно для меня и для него. Это глупость, это сумасбродство, но, когда я лежу возле него в темноте, я спрашиваю себя: не вырывается ли у меня бессознательно признание в содеянном в прошлом в той обстановке близости, которая теперь соединяет нас? Не сохранилось ли чего-нибудь от ужасов моей прошлой жизни, что невидимо не оставляет меня? И не чувствует ли он влияния этого подсознательно, не понимая еще, в чем дело? О! Неужели в моем сердце остались зачумленные места, которые не может смыть мое раскаяние?

   Кто может сказать? В нашей супружеской жизни что-то не ладится, я могу только это повторить. Есть какое-то тайное влияние, которого ни он, ни я не можем проследить и которое разлучает нас друг с другом каждый день все больше и больше. Ну, я полагаю, что привыкну со временем и научусь переносить.

   Мимо моего окна только что проехала коляска с мило одетой дамой. Возле нее сидел ее муж, а напротив их дети. В ту минуту, когда я увидел ее, она смеялась и разговаривала очень весело; блестящая, веселая, счастливая женщина! Ах, миледи! Когда вы были моложе, смеялись бы так, если б были предоставлены самой себе и брошены в свете, как я?

  

   Октября 11. Одиннадцатого числа (два месяца назад) мы были обвенчаны. Он ничего не сказал мне об этом, когда мы проснулись, а я ему. Но решила воспользоваться этим случаем за завтраком, чтоб