Жаколио Луи - Грабители морей

заметил Грундвиг.

   - Нет, вернее, это кто-нибудь погибает в скоге, - возразил герцог, подумав несколько минут. - Слышишь, звук не делается ни тише, ни громче. Это значит, что кто-то не решается идти ни вперед, ни назад.

   Вдруг раздался выстрел, за ним сейчас же другой. Потом все стихло.

   На этот раз сомневаться было нельзя. Очевидно, в степи кто-то погибал и звал отчаянно на помощь.

   - Скорее на коня, Грундвиг! Вели Гуттору взять четверых вооруженных людей и ехать с нами.

   Меньше чем через три минуты Гаральд и его свита, пригнувшись к шеям своих коней, чтобы представлять как можно меньше сопротивления ветру, мчались в ту сторону, откуда слышались сигналы.

   Ночь была так темна, что впереди ничего нельзя было разглядеть, и только благодаря привычным к степи лошадям всадники могли совершить подобную экспедицию. Благородные кони, воспитанные в приволье скога, быстро неслись по густой степной траве, как по самой гладкой дороге.

   Всадники вскоре услыхали радостный крик и увидали высокого человека, который стоял возле своей лошади и тщетно старался успокоить ее, так как она испуганно билась.

   Грундвиг сейчас же узнал того таинственного незнакомца, который в последнее время несколько раз появлялся на короткое время в Розольфсе.

   Увидав его, Черный герцог сделал ему чуть заметный знак и, быстро повернувшись к свите, произнес своим отрывистым, повелительным голосом:

   - Гуттор, поезжай домой со своими людьми. Мне вы больше не нужны.

   Конвой моментально повернул коней и скрылся в ночной темноте.

   - Черт возьми! - сказал незнакомец, узнав Гаральда и Грундвига. - Вы поспели очень кстати, хотя чуть-чуть не опоздали... Вот, посмотрите.

   При свете фонаря, который они с собой захватили, Гаральд и Грундвиг увидали в нескольких шагах от себя громаднейший экземпляр пещерного медведя, которые изредка попадаются в Северной Норвегии и Швеции до сих пор. Он лежал в луже дымящейся крови, и, очевидно, только что издох.

   - Ловкий удар! - сказал Гаральд, рассматривая кинжал, вонзенный по самую рукоятку в грудь зверя. - Вы счастливо отделались: ведь эти медведи необыкновенно свирепы и сильны.

   - Я рассчитывал приехать в замок еще засветло, - продолжал незнакомец, - но меня застигла буря, и я заблудился в степи, время от времени подавая сигналы рогом в надежде, что из замка их услышат. Вдруг лошадь моя остановилась и, как я ее ни понукал, ни за что не хотела идти. В темноте я услыхал глухое рычание и понял, в чем дело. Моментально я спрыгнул на землю, зажав в руке свой широкий норвежский кинжал. Увидав прямо перед собой темную массу, я отпрыгнул в сторону и всадил медведю кинжал в самую грудь. Зверь упал, и я добил его двумя выстрелами из пистолета.

   - Узнаю молодца Анкарстрема!

   - По совести говоря, герцог, я не заслуживаю похвалы. Ведь что же мне было больше делать? Отступать нельзя было, приходилось защищать свою жизнь волей-неволей. Мне даже раздумывать не было времени: все кончилось в какие-нибудь две секунды.

   - Вот этому-то хладнокровию и этой находчивости я и радуюсь в тебе, Анкарстрем. Ты человек незаменимый... Какие новости ты мне привез?

   - Очень важные, герцог... Можно ли говорить?

   - В степи никого нет, услыхать некому.

   - Но мы не одни.

   - Это мой верный Грундвиг. От него у меня секретов нет.

   - Мера переполнилась, герцог. Время действовать наступило. Народ изнемог под тяжестью налогов и не хочет их платить. Не довольствуясь попранием дворянских привилегий, Немец, занимающий трон Биорнов и Ваза, распустил дворянский гвардейский полк, которым командовал ваш зять граф Горн. До той минуты граф был в числе нерешительных, но теперь примкнул к национальной лиге.

   - Не может быть!

   - Я вам привез доказательство.

   - А как армия?

   - Армия ждет только сигнала...

   - Ваша светлость, - вмешался Грундвиг, - не разговаривайте здесь, послушайтесь старого слуги! Есть вещи, которых не следует доверять даже ветру, дующему в степи. Вспомните Сверра и Эйстена, умерших на эшафоте... Вспомните вашего родителя, павшего под ножом неизвестного убийцы!

   - Ну, кто отважится прийти в ског в такую ночь? - отвечал Черный герцог. - Слышишь, какой вой там вдали? Это волки. Они растерзают всякого шпиона, который осмелится забраться в ског. Они - самые надежные охранители Розольфского замка.

   - Это верно, ваша светлость, но я сегодня ночью слышал какие-то странные звуки... Да вот, извольте прислушаться сами.

   Со стороны моря послышался какой-то жалобный крик.

   - Изволили слышать? - спросил, понизив голос, Грундвиг.

   - Так вот какие звуки тебя беспокоят, Грундвиг! Крик белой совы!

   Едва герцог произнес эти слова, как другой такой же крик, словно в ответ первому, раздался вдали откуда-то слева.

   - Это довольно странно, - задумчиво произнес Гаральд.

   - Тем страннее, ваша светлость, что белая сова летом улетает от нас в Лапландию.

   - Есть над чем думать! - продолжал, помолчав немного, герцог. - Это какая-нибудь запоздавшая пара. Вот они и перекликаются ночью... Во всяком случае нам нужно вернуться домой: я горю нетерпением узнать поскорей новости. Отложим, Анкарстрем, разговор до более удобного момента. В стенах замка можно будет говорить уже вполне безопасно: оттуда ничто не выйдет наружу.

   - Так-то лучше, ваша светлость, - сказал Анкарстрем и прибавил, понизив голос: - Немец догадывается, что недовольные вспомнили о Биорнах, и потому нет ничего мудреного, если он разослал всюду шпионов. Негодяй Гинго, его друг и наперсник, организовал их целую армию. Я вам советую, герцог, быть осторожнее.

   - На коней! - сказал Гаральд, сознавая справедливость всех этих доводов. Едемте домой.

   Действительно, несмотря на малую вероятность того, что посторонние люди могли забраться в ског, все-таки лучше было пока не продолжать этого важного разговора.

   Между тем буря дошла до самого сильного разгара. Ветер проносился по степи с такою силою, что всадники вынуждены были крепко прислоняться к лошадям, чтобы не быть опрокинутыми наземь.

   - В такую погоду - и вдруг мои сыновья в море! - сказал Гаральд.

   - Может ли это быть, ваша светлость?

   - Ах, Анкарстрем, ты их еще не знаешь, но завтра я тебя с ними познакомлю. Им любо среди бушующих волн и рева бури; настоящие викинги...

   Тут герцогу вспомнился страх своего доверенного слуги, он рассмеялся и сказал:

   - Едемте же, едемте скорее, а то мой храбрый Грундвиг боится сов.

   - Господин мой! - мрачно возразил Грундвиг. - Тридцать пять лет тому назад была точно такая же ночь и точно также у меня было предчувствие, что в скоге происходят странные вещи. Так же точно кричали зловещие птицы... Ваш родитель, благородный герцог Эрик, не послушал меня тогда и уехал на охоту, а домой его привезли пронзенного семью кинжалами.

   - Это правда, - печальным тоном произнес Черный герцог, - и смерть его еще не отомщена, несмотря на данную мною клятву.

  

  

   Три всадника стрелой полетели в замок Розольфсе.

   Дорогой они почти не разговаривали между собой, но, приближаясь к замку, старый герцог все-таки не утерпел и, наклонясь к скакавшему рядом с ним Анкарстрему, сказал тихим голосом:

   - Я опять принялся за свое старинное занятие и недавно мне удалось открыть то, чего в шутку просил у меня мой зять граф Горн.

   - А чего он у вас просил?.. Беззвучного пороха и безударного пистолета?.. Да?

   - Вот именно.

   - И вы изобрели такой порох и такой пистолет?

   - Да.

   - Ну, теперь, Немец, берегись!

   - Я думал, что заговорщики удовольствуются его отречением.

   - Нет. Слишком уж много крови им пролито.

   - Послушай, неужели ты?

   - Да, мне достался жребий!..

   Положив руку на круп Гаральдовой лошади, гигант Анкарстрем наклонился к самому уху герцога и шепотом продолжал:

   - Дни Немца сочтены. В насмешку над дворянством он через две недели дает костюмированный бал-маскарад, на который приказано явиться всем дворянам. Графу Горну будет одному известен тот костюм, в который нарядится король. Граф укажет мне на него тем, что подойдет к королю и скажет: "Здравствуй, прекрасная маска!" После этих слов Немец падет мертвый.

   - Убийство! - с отвращением прошептал Гаральд и вздрогнул.

   - А вашего отца разве не убили, не заманили в гнусную западню? Разве кровь нашего лучшего дворянства не вопиет к небу о мщении?

   Точно сговорившись, герцог и Анкарстрем задержали своих коней и поехали тише.

   - Я сомневаюсь, чтобы мои сыновья согласились принять участие в заговоре, имеющем целью...

   - Тише, ради Бога! - вскричал Грундвиг, все время бывший настороже.

   Словно в подтверждение его опасений шагах в двадцати от всадников снова раздался где-то в темноте крик белого филина. Черный герцог невольно вздрогнул. Теперь и ему самому показался странным этот крик зловещей птицы полярных ночей.

   - О, чтоб тебе черт шею свернул, проклятая птица! - выбранился Анкарстрем.

   - Это не птица, - пробурчал Грундвиг, которого невозможно было разубедить в том, что он однажды вбил себе в голову.

   И, не дожидаясь приказа, старый слуга громко затрубил в рог, давая знать в замок о прибытии своего господина.

   До замка было уже недалеко. Всадники отдали поводья своим коням, и кони, подстрекаемые утренним холодком, живо умчались в Розольфсе.

   Едва успел снова подняться, пропустив приезжих, опускной мост, как из кустов, группами разбросанных по долине, выскочили какие-то два человека и со всех ног побежали к берегу моря.

   - Какая неосторожность, - сказал один из них. - А Сборг еще особенно наказывал нам не делать ничего такого, что могло бы возбудить подозрение в жителях замка.

   - Ну, вот! Мне только хотелось поинтриговать этого старого плута Грундвига, - отвечал другой. - И это мне, ты сам видел, удалось.

   - Да, удалось... навести его на наш след. И добро бы ты не знал, что это за человек! С ним шутить опасно... Впрочем, что ж? Я тут ни при чем и умываю руки, но предупреждаю тебя, что если дело примет другой оборот, то уж ведайся с разгневанным Сборгом сам, как знаешь.

   - Честное слово, дружище Трумп. Ты слишком все преувеличиваешь. Поверь, ничего из этой шутки не выйдет... К тому же мы несем Сборгу такие интересные вести, что он не прогневается на нас за небольшие отступления от его приказа. Да, наконец, все отлично умеют подражать крику белого филина, перья которого очень ценятся, так как идут для офицерских плюмажей. Поэтому Грундвиг самое большое может заподозрить, что какие-нибудь неизвестные охотники охотились в скоге на белых филинов и, чтобы приманить их, подражали их крику. Видно, что ты не здешний житель, иначе это было бы тебе известно.

   - Ну, да уж ладно, ладно... У тебя на все найдется ответ, Торнвальд.

   - Да, наконец, - кто знает? - быть может, твой Сборг утонул нынче ночью вместе с проклятым капитаном Вельзевулом.

   - Ты все балагуришь, Торнвальд. Смотри, не накличь этим беды на себя!

   - Это только значит, Трумп, что у меня веселый характер. Проживи ты с мое - и сам убедишься, что в жизни ни к чему не стоит относиться серьезно. Это и почтенный Пеггам говорит... Шестьдесят уж лет подряд он ворует, грабит, режет, душит - и все с улыбочкой да со смешком... Ты у нас еще новобранец, Трумп, потому тебя и прикомандировали ко мне, травленному волку, учиться уму-разуму. Чтобы научиться работать как следует, тебе придется расстаться со многими иллюзиями. Знай, во-первых, вот что: всякий, вступающий в общество "Грабителей морей", должен каждую минуту быть готовым ко всяким мукам и ко всякому роду смерти. Всеми этими любезностями грозят тебе люди, не разделяющие образа мыслей нашего уважаемого товарищества и не одобряющие его поступков. Быть ко всему готовым - самое лучшее средство беспечально пройти долину слез, как называет земную жизнь все тот же почтенный Пеггам... Все это, Трумп, я говорю тебе в назидание. Знай также, что я вовсе не шутил, когда говорил, что Сборга, нашего знаменитого начальника, мы, быть может, уже не увидим. Ты не моряк и не понимаешь всей силы того урагана, который бушевал нынешнею ночью, да и теперь еще не совсем утих. Если буря подхватила "Ральфа" и унесла в Мальстрем, что весьма вероятно, то никакая сила не могла спасти тех, кто был в это время на бриге.

   - Ты меня пугаешь.

   - Нечего пугаться, - продолжал старый бандит. - Вся жизнь состоит из счастливых и несчастных случайностей. Впрочем, если случится так, как я говорил, то я приду к окончательному убеждению, что замок Розольфсе охраняют какие-то странные чары. Ведь это будет уже третья неудавшаяся экспедиция против миллионов, спрятанных в замковых погребах. Почтенный Пеггам способен будет, пожалуй, умереть от огорчения: он до такой степени был уверен в успехе, что даже посадил на "Ральфа" своего доверенного человека, желая оградить свою долю добычи от захвата со стороны прочих товарищей.

   - Как! Этот старый болван Ольдгам, воображающий, что его везут в Океанию!.. Неужели ты про него говоришь?

   - Про него самого.

   - А я думал, что капитан Ингольф случайно похитил его, чтобы привести в порядок счетоводство на бриге.

   - Капитан и сам так думает, но эту мысль ему внушил Красноглазый по уговору с Пеггамом, и почтенный Ольдгам, нарочно посланный своим хозяином, очутился как раз на том берегу, где его подстерегал Ингольф. У старого нотариуса были, кроме того, еще и другие причины сплавить этого дурака, который, разумеется, никогда больше не увидит ни родины, ни семьи. Пеггам подозревает, что его клерк был свидетелем одного совершенного им несколько лет назад отчаянного преступления. Хотя Ольдгам до сих пор ничем не обнаруживал, что он что-нибудь знает, однако нотариус, из предосторожности, решил на всякий случай упрятать его подальше.

   - Из-за чего так хлопочет старый злодей? Ведь у него и без этого преступления много других черных дел на душе... Не все ли равно - одним больше, одним меньше?

   - Это верно, но ведь Пеггам, собственно говоря, не замешан прямо ни в одном из дел товарищества "Грабителей". Он всегда действовал так ловко, что под него нельзя было подточить иголки. Разве только Красноглазый, наш Сборг, мог бы, пожалуй, вывести его на чистую воду, да и то вряд ли. В Англии он пользуется репутацией безукоризненного человека.

   - Вот это очень странно.

   - Подожди, увидишь и не такие странности... Но сегодня я ничего тебе не могу больше сказать. Впоследствии я расскажу тебе о таких делах, что у самого храброго волосы станут дыбом... Для меня это вопрос жизни и смерти. Мы находимся в руках общества, девиз которого - повинуйся и молчи. Если узнают, что я тебе рассказал даже это немногое - я пропал. Помни это... Итак, заданное нам дело исполнено. Все наши молодцы расставлены на назначенных местах и снабжены провиантом на три дня, а в замке никто ничего не заметил. Если и теперь Красноглазый не будет доволен, то чем же ему после этого угодить?.. Не говоря уже о том, что мы подглядели, как в Розольфсе приехал незнакомый посетитель.

   Так разговаривая, Трумп и Торнвальд дошли до берега фиорда, предполагая следовать им до того места, где назначил бандитам свидание их начальник Надод, высадивший их пять дней тому назад, вместе с десятком других таких же негодяев, близ Нордкапа и поручивший им одно секретное дело, результаты которого мы читателям не замедлим сообщить.

   День давно уже настал, а бандиты продолжали быстро идти, то и дело огибая встречавшиеся на пути утесы. Вот уже вдали показалась голубая полоса моря. Вдруг, на одном из изгибов берега, они очутились прямо на виду у красивой шхуны, быстро шедшей вверх по каналу под попутным ветром. За шхуной следом шел большой корабль с высокими мачтами, в котором бандиты сейчас же узнали "Ральфа"... Разбойничий бриг вступил в Розольфский фиорд под руководством "Сусанны".

   - Спрячься скорее! - сказал Торнвальд своему товарищу, ложась ничком на землю за утесом. - Нехорошо, если со шхуны нас увидят.

   Трумп сделал так, как велел ему товарищ, а Торнвальд радостно продолжал:

   - Ну, теперь розольфские миллионы, много веков хранившиеся в погребах, от нас не уйдут. Однако, я не могу понять, каким чертом удалось этому Сборгу попасть на буксир шхуны, принадлежащей замку?..

  

  

   Между тем как оба корабля спокойно шли по Розольфскому фиорду, Ингольф, как помнит читатель, велел позвать к себе Надода, имея надобность поговорить с ним несколько минут. Не зная, что предпринятая сообща экспедиция близится к цели, он намеревался предупредить Надода о неожиданной задержке, вызванной приглашением, полученным от Эдмунда и Олафа. Зная вспыльчивый характер своего сообщника, Ингольф намеревался привести ему все доводы в оправдание своего поступка. Со своей стороны Надод, еще не опомнившийся от сюрприза, причиненного ему открытием того обстоятельства, что спасители "Ральфа" - сыновья ненавистного врага, которому он всю жизнь собирался мстить, с тревогою спрашивал себя, согласится ли теперь Ингольф, при своих рыцарских свойствах, помогать Надоду в его мщении? Это было сомнительно, а между тем без помощи Ингольфа Надод ровно ничего не мог сделать. Ни один матрос на "Ральфе" не пойдет против своего капитана. Если б у Надода было время, то он мог бы рассчитывать, что постепенно ему удастся переманить экипаж брига надеждою на несметную добычу, но в том-то и беда, что времени не было. Надо было действовать быстро, иначе все пропадало. Но попробуй только Надод начать происки против Ингольфа, тот при малейшем подозрении застрелит его, как собаку...

   Когда пришел посланный от Ингольфа, Красноглазый и без того уже находился в самом тревожном расположении духа, а тут его тревога еще возросла. Нужно было сразу решиться на что-нибудь, а между тем, на случай неуспеха, у Надода еще ничего не было придумано. Чтобы выиграть время и на чем-нибудь остановиться, Надод через того же посланного попросил Ингольфа отложить разговор до вечера, сказав при этом, что и сам он, Надод, со своей стороны, тоже хочет поговорить с Ингольфом, имея сообщить ему много очень важных вещей.

   Сам не подозревая всей важности предстоящего разговора, Ингольф отвечал, что ему все равно, когда ни поговорить, и успокоенный Надод улегся в свой гамак, получив возможность на свободе обдумать и обсудить дело со всех сторон.

   Во всяком случае, он решил идти на всякую крайность, лишь бы не выпускать из рук предоставившуюся возможность отомстить. Одну минуту он даже думал взять всю экспедицию в свои руки, устранив Ингольфа, но потом сообразил, что Ингольф ни за что не отдаст ему под команду сколько-нибудь значительную часть экипажа, без чего дело не могло выгореть... В конце концов Надод решил сказать Ингольфу все прямо, рассчитывая, что капитан пиратов не устоит против заманчивого соблазна одним ударом достигнуть главной своей цели. Пора, однако, объяснить, каким образом Надод и Ингольф сошлись так близко, какие обстоятельства их свели. Читатель, конечно, уже понял, что Надод Красноглазый - никто иной, как бывший розольфский крепостной, убежавший из замка после перенесенного ужасного наказания. Со времени бегства он повел такую жизнь, которая очень скоро довела его до тюрьмы, где он довершил свое воровское образование и после отбытия наказания сделался ужасом всего Стокгольма. После выхода из Эльсинорского острога он навербовал целую шайку мошенников и ловко распоряжался действиями ее, но по доносу одного из своих подручных, подкупленного полицией, был пойман и приговорен к каторжным работам. Когда его привели на эшафот, и палач обнажил его могучие плечи, чтобы наложить установленное клеймо, Надод вдруг встряхнулся и сбежал с помоста, так что его потом лишь с большим трудом укротили при помощи целого взвода солдат.

   С этого дня безобразный урод поклялся в непримиримой ненависти к обществу и скоро прославился такими бандитскими подвигами, в которые можно бы, пожалуй, и не поверить, если б о них не свидетельствовали официальные судебные документы.

   Двадцать раз бегал Надод из острогов и тюрем Швеции, обращая в ничто все чрезвычайные предосторожности, принимаемые для того, чтобы помешать его бегству. Всякий раз его ловили опять, потому что исключительная наружность мешала ему скрыться, и снова он совершал более или менее ловкий побег.

   Сначала он только крал и грабил, но в конце концов озлобился настолько, что поклялся отомстить судьям, беспрестанно его осуждавшим. И вот в одно прекрасное утро Стокгольм был взволнован ужасною вестью: Надод опять убежал из острога, и вместе с тем пять судей, заседавших в то время, как разбиралось его последнее дело, найдены были зарезанными в своих постелях.

   С этого дня его никто больше не видал, но страшная рука его чувствовалась во всех дерзких кражах, грабежах и убийствах. Полиция всех государств Европы безуспешно старалась отыскать его.

   Затеяв свой последний побег, Надод притворился, что у него паралич всей левой половины тела, и пролежал целый месяц, не шевеля ни левой рукой, ни ногой и ужасным образом скривив левую сторону лица. Роль свою он сыграл с таким совершенством, что тюремный врач поддался на обман и объявил, что второй удар избавит общество навсегда от опасного врага. Накануне побега Надоду было, по-видимому, особенно плохо, так что для него призвали пастора. Тут произошла интересная сцена между пастором и притворно-умирающим.

   - Зачем вы пришли смущать меня в последние минуты моей жизни? - едва внятно пролепетал Надод.

   - Раскайся, сын мой, - ласково отвечал пастор, - искреннее раскаяние искупает всякий грех.

   - Говорят вам, убирайтесь вон! - с гневом прошептал больной. - Я вас не звал. Зачем вы пришли?

   Тогда пастор попросил позволения остаться с умирающим с глазу на глаз. Начальству было доложено, и оно разрешило сторожам, не уходившим из камеры Надода ни днем, ни ночью, выйти на некоторое время.

   - Сын мой, отчего ты не хочешь раскаяться? - спросил пастор, когда остался с Надодом наедине.

   - Послушай, говорят тебе, убирайся! - отвечал, начиная выходить из себя, закоренелый злодей.

   - Потише, Надушка, потише! - сказал пастор несколько громче. - Шпионов нет, незачем притворяться.

   - Кто же ты такой? - вскричал удивленный разбойник.

   - Тебе какое дело? - отвечал мнимый пастор. - Меня к тебе послали...

   - Кто послал?

   - Не знаю.

   - Стало быть, ты шпион.

   - А ты глупец.

   Надод покраснел от гнева.

   - Ну, ну, не сердись, - продолжал неизвестный. - Если ты считаешь меня шпионом, зачем же ты все время шевелишь левой рукой, которая у тебя будто бы в параличе?

   - И то правда, - заметил сконфуженный Надод.

   - Если б я был шпионом, мне бы не о чем было с тобой говорить, и я бы ушел. Но я останусь, чтобы исполнить данное мне поручение.

   Неизвестный вытащил из-под рясы какой-то сверток и продолжал:

   - Спрячь под постель. Тут все нужное для побега. И запомни то, что я тебе сейчас скажу, "Грабителям морей" нужен человек твоего закала. Хочешь командовать людьми, которые будут исполнять всякое твое приказание, переносить всякую пытку, не выдавая своих братьев, и с улыбкою всходить на эшафот?

   - О! С такими людьми я переверну весь мир!

   - В таком случае, как только освободишься, подъезжай в Англию, в город Чичестер, спроси там нотариуса Пеггама и скажи ему: "Я тот, кого ждут"...

   И, не меняя гона, мнимый пастор вдруг прибавил без всякого перехода:

   - Да будет с тобою мир, сын мой!

   Бандит слегка повернул голову и понял: дверь в это время отворилась, и посетителю снова пришлось взяться за роль пастора.

   Вошедший сторож объявил, что срок, назначенный для свидания, прошел. Пастор встал и простился с умирающим.

   - Ночи не проживет, - тихо произнес он в дверях и вздохнул с сокрушением.

  

  

   Предсказание мнимого пастора оправдалось: Надод действительно не прожил этой ночи в тюрьме.

   По тюремным правилам освещать камеры полагалось только от семи до десяти вечера, а между тем зимою в шесть часов бывает уже совсем темно. Сторожа на минуту вышли зачем-то из камеры, а Надод этим воспользовался и развернул принесенный ему пастором сверток. В свертке оказалась бритва и костюм сестры милосердия.

   - Вот оно, оружие о двух концах! - произнес бандит, улыбаясь зловещей улыбкой.

   Сначала он подумал воспользоваться сном сторожей, перерезать им обоим горло и убежать, но вспомнил, что ему придется идти через гауптвахту, а уж там его, конечно, не пропустили бы. Тогда Надод придумал другое средство, которое именно и удалось благодаря своей крайней дерзости. Быстро обрив себе бороду, он, покуда не пришли сторожа, надел на себя платье сестры милосердия, затем сделал чучело, которое положил вместо себя в постель, а сам встал на колени, как будто на молитву. В камере было темно настолько, что обман не бросался в глаза.

   - Вот тебе раз! - сказали в один голос оба сторожа, как только вернулись. - Сюда кто-то пришел!

   Они подошли ближе и увидали одну из сестер общины милосердия.

   - Кто вас сюда пропустил, мать честная? - с удивлением спросил один из сторожей.

   Они уже привыкли к посещению сестер милосердия, этих достойных, уважаемых женщин и девиц.

   Надод отвечал самым тихим шепотом, чтобы лучше изменить свой голос:

   - Сам господин директор по рекомендации того пастора, который навещал узника. Господин пастор полагает, что я могу усладить последние минуты несчастного, но только узник принял меня дурно с разным богохульством и, отвернувшись к стене, объявил, что не станет мне отвечать ни слова, так как ни в каких моих заботах не нуждается.

   - Как он сказал, так и сделает, матушка, - отвечал сторож. - Я уверен, что вы не знаете, к кому вас прислали?

   - Нет, - чуть слышно ответил робкий голос сестры милосердия.

   - Это знаменитый разбойник и убийца Надод Красноглазый, - продолжал особенно значительным голосом сторож. - Он уже двадцать один раз бегал из острогов и тюрем и, когда его привели к нам сюда, насмешливо сказал нам: "Меньше чем через месяц я убегу отсюда, и это будет мой двадцать второй побег". Он мог бы прибавить - и последний, так как теперь ему, как надо полагать, придется волей-неволей удалиться из этого мира.

   - На его хвастовство, - вмешался другой сторож, - мы ответили ему тогда же, что во всяком случае он не уйдет отсюда живой. Знаете, сестра, таких разбойников, как Надод, нельзя запереть ни на какой замок. Одно средство устеречь их - это не спускать с них глаз ни на одну минуту.

   - Я полагаю, что мне здесь совершенно нечего делать, - сказала сестра милосердия. - Мое присутствие неприятно ему.

   - Мы то же самое думаем, - отвечал первый сторож, - потому что вы от него ничего не добьетесь. Раз он поклялся, он уж ни слова не произнесет. Ступайте с Богом. Один из нас проводит вас, так как вам непременно нужно будет пройти через гауптвахту. Да, нелегко отсюда выбраться узнику... Отсюда еще ни один из них не выходил иначе как в деревянном ящике. - Эти последние слова были сказаны с грубым смехом. - Ступайте, сестра, я вас провожу, а Иогансон останется здесь.

   Услыхав эти слова, Надод с облегчением перевел дух. Во время этого разговора у него на лбу стояли капли холодного пота. Ночь между тем надвигалась, становилось все темнее и темнее. Вздумай кто-нибудь, случайно, зажечь лампы на четверть часа раньше, - и он бы погиб. Степенно, неторопливо сторож выбрал из связки большой ключ, отпер дверь и пропустил сестру милосердия вперед.

   - Как есть, ни зги не видно! - проворчал он досадливо. - Что бы им зажечь лампы?.. А все экономия... Дайте мне вашу руку, сестра, я вас поведу.

   - Нет, благодарю вас, я вижу достаточно хорошо, - отвечал Надод с редким присутствием духа.

   Протяни только он сторожу свою мощную длань, его сейчас же бы узнали.

   - Ну, как угодно, - равнодушно заметил сторож.

   Он шел по коридору, насвистывая какой-то мотив. Надод шел сзади, стараясь как можно тише ступать. Через каждые десять метров сторож отпирал железную дверь, потом каждая из них захлопывалась со зловещим глухим стуком. К счастью, никто не попадался навстречу: большинство служащих при тюрьме в это время обедали, иначе Надод и сторож непременно бы наткнулись на кого-нибудь из надзирателей, которые часто прохаживались по коридорам с фонарем в руке.

   Вдруг Надод почувствовал, что холодеет от ужаса.

   Он вспомнил, что по тюремным правилам всякий посетитель должен пройти через канцелярию, где удостоверялась его личность при входе и выходе. Канцелярия была, конечно, хорошо освещена, и Надода узнают там непременно.

   Как и везде, между служащими в тюрьме и чиновниками канцелярии была глухая вражда. Как будут рады эти чернильные души подцепить сторожа, так наивно готовившегося выпустить на свободу одного из заключенных - и кого же? - Надода Красноглазого, самого страшного бандита! О, тогда такая поднимется кутерьма...

   Все это разом промелькнуло в голове Надода, и он уже подумывал о том, не лучше ли, во избежание скандала, открыться сторожу, который преспокойно отведет его обратно в камеру и даже будет ему очень благодарен за избавление от неприятности. Из чувства признательности сторож, быть может, сам потом поможет ему убежать...

   В ушах Надода заранее звучали хохот и глумленье, которые, конечно, не замедлил бы поднять сонм торжествующих чиновников. Да, нечего делать, нужно этот скандал устранить.

   Надод уже протянул руку, чтобы хлопнуть сторожа по плечу, как вдруг последний обернулся сам и с живостью спросил:

   - Скажите, пожалуйста, сестра: вас директор через канцелярию провел? Видели вас эти чернильные души?

   Сказано это было с неподражаемым презрением.

   Надоду блеснул луч спасения. Железный этот человек волновался, как нервная женщина.

   - Нет! - произнес он с усилием. - Господин директор провел меня прямо в камеру.

   - В таком случае мы и теперь пройдем тем же путем. Чернильные души будут очень рады случаю отметить нарушение правил. Правда, они попридержат язык за зубами, потому что сделал это сам господин директор, но все-таки лучше с ними не связываться... Пойдемте сюда. Я вас выведу прямо на гауптвахту.

   Сторож повернул в боковой коридор, отворил дверь на гауптвахту и, выпустив Надода, объявил:

   - По приказанию господина директора.

   - Пароль? - спросил унтер-офицер.

   - Бдительность и верность! - шепнул сторож на ухо солдату.

   - Проходите! - сказал унтер-офицер.

   Лицо Надода было совершенно закрыто покрывалом.

   Сторож проводил его до самого выхода.

   - До свидания, честная мать! - сказал наивный человек и низко поклонился.

   - До свидания, мой друг, - прошептал бандит и, не спеша, вышел на улицу, скрестив на груди руки в широких рукавах.

   Надод был свободен.

   В пятидесяти шагах от тюрьмы его уже дожидался мнимый пастор с каретою, запряженною парой быстрых коней. Надод вскочил в экипаж, который понесся, как вихрь.

   В ту же минуту со стороны тюрьмы грянул пушечный выстрел.

   Сторож, оставшийся в камере, заметил побег еще прежде, чем возвратился его товарищ, и, как сумасшедший, побежал дать тревогу.

   После побега не прошло еще десяти минут. Беглеца надеялись поймать...

   Погоня была послана по горячим следам, но все поиски остались безуспешны.

   Несчастного сторожа прогнали с места и едва не посадили самого в тюрьму. Он был женат, имел детей и очутился в самой злой нищете.

   Однажды вечером несчастный сидел у нетопленного очага и с тоскою слушал, как голодные дети его просили хлеба, которого не было в доме. Вдруг в комнату вошел какой-то незнакомец, положил на стол объемистый мешок и удалился.

   В мешке оказалось двадцать тысяч золотых талеров, а на дне лежал клочок бумажки с надписью: "От сестры милосердия".

   Надод исчез бесследно. Ни в Швеции, ни в Норвегии его не могли найти.

   В это время только что окончилась Семилетняя война, в которой принимали участие Пруссия, Франция, Австрия и Россия. Северные державы совершали раздел Польши. Во всей Европе гремели войны. Разбой усилился, проезжие дороги были лишены всякой безопасности. К этому именно времени и относится образование в Европе многочисленных разбойничьих шаек, носивших разные наименования: Рыцарей Шварцвальда, Рыцарей Горных стран, Нагревателей, Вольных Товарищей, Грабителей морей и других.

   "Грабители морей" действовали на морских берегах всей Европы. Главное отличие их от других шаек было в том, что они одинаково подвизались как на море, так и на суше. Агенты их проникали всюду и вынюхивали добычу, но действовали так осторожно, что честные люди и не догадывались об их деятельности.

   К числу этих агентов принадлежал и почтенный нотариус Пеггам. Он агентствовал на английском берегу, который был едва ли не самым важным для пиратов. Добыча каждой экспедиции делилась обыкновенно на две части: половина шла участникам экспедиции, а другая - невидимым вождям "Грабителей", которых не знали в лицо даже самые важные агенты, но власть которых и скрытое влияние чувствовалось всеми.

   Когда в один прекрасный день шайка "Грабителей" собиралась ограбить дворец какого-нибудь богатого лорда, начальник шайки получал подробный план дома, ключи от всех дверей и описание всех запертых помещений и хранящихся в них ценностей.

   Кто мог доставлять эти сведения?

   Разумеется, кто-нибудь из главных вождей, принадлежавших к высшему обществу.

   Однажды ночью был дочиста ограблен дворец герцога Девонширского на глазах у десятка полисменов.

   В другой раз шайка "Грабителей" была изловлена на месте преступления в то время, как она взломала денежный шкаф одного из богатейших банкиров Лейчестер-Рода. Разбойников приговорили к повешению, но невидимая рука помогла им всем бежать ночью, накануне казни. Иногда "Грабители" действовали в интересах чьего-нибудь личного мщения, таинственно отправляя на тот свет целые семейства, мешавшие какому-нибудь высокопоставленному лицу. При одной из драм этого рода довелось однажды присутствовать Олафу и Эдмунду. Спрятавшись в пустынной бухте одного островка в Северном море, они видели, как "Грабители" сбросили в море семерых человек: отца, мать и пятерых детей, из которых старшему было только восемь лет.

   Это происходило в ста метрах от берега, и молодые люди слышали, как несчастные молили о пощаде.

   - Я знаю, моему брату хочется получить мой титул, занять мое место в палате лордов, - говорил отец семейства. - Пусть он берет и то, и другое. Я уступлю ему и титул маркиза, и майорат, и все свои права, только пощадите нас!.. Составьте протокол о нашей смерти и отвезите нас на какой-нибудь остров в Тихом океане. Даю вам честное слово, что о нашем существовании никто никогда не услышит.

   Но палачи оказались недоступными жалости. Каждому из несчастных привязали к ноге по пушечному ядру и всех вместе сбросили в воду.

   Олаф и Эдмунд слышали все это, онемев от ужаса...

   Убийством руководили два человека: в одном из них молодые люди впоследствии узнали нотариуса Пеггама, а другой был закутан в морской плащ с капюшоном, и лица его не было видно. Молодые люди, впрочем, заметили, что это был мужчина атлетического роста и сложения.

   Это был никто иной, как Надод, который после своего побега послушался совета своего освободителя и уехал в Чичестер, где и поступил в общество "Грабителей морей". Олаф и Эдмунд, не помня себя от волнения, вернулись на свою шхуну, стоявшую на якоре с другой стороны острова, и пошли следом за разбойничьим кораблем, рискуя подвергнуться нападению. Они дали себе клятву отыскать виновников этого ужасного злодеяния и отомстить злодеям. Следуя за кораблем, они, незамеченные бандитами, пришли в Чичестерскую гавань, но в ту же ночь корабль исчез.

   Молодые люди уже хотели уезжать домой в Норрланд, как вдруг на одной из улиц города повстречали нотариуса Пеггама, в котором сейчас же узнали одного из главных виновников убийства. Гнусного бандита сопровождал почтенный Ольдгам, его первый клерк. Велико было изумление молодых Биорнов, когда они узнали, что этот Пеггам состоит членом парламента за Чичестер и пользуется репутацией честнейшего человека в графстве. Они уехали домой, решившись все рассказать отцу и вернуться назад со своими верными Гуттором и Грундвигом, чтобы следить за Пеггамом и вывести его на чистую воду. Этот план они и собирались привести в исполнение, когда встретились с Ингольфом и спасли его от ярости Мальстрема. Теперь читателю понятно их волнение, когда они неожиданно увидали Ольдгама, которого узнали сейчас же, и чтобы поправить дело, потребовалась вся смелость и все хладнокровие Ингольфа.

   Они сделали очень важную ошибку, намекнув при Надоде о драме, совершившейся на их глазах. С этого момента в душе бандита решена была их участь, тогда как, не будь этого обстоятельства, он, быть может, удовольствовался бы местью одному старому Гаральду.

  

  

   Общество "Грабителей морей" носило свое название с полным правом, потому что занималось преимущественно грабежом купеческих кораблей и отсюда получало свой главный доход. Давно уже зарилось оно на древний Розольфский замок и на миллионы, восемь веков хранившиеся в его погребах. Четыре попытки были уже сделаны, но все четыре не удались. Наконец "Грабители" прибегнули к помощи Красноглазого, надеясь на его смелость и опытность и принимая во внимание его прежние отношения к замку, а также ту жажду мщения, которая его воодушевляла.

   Легкие корабли "Грабителей", приспособленные преимущественно для абордажных схваток с неповоротливыми купеческими судами, никогда не дерзали нападать на старый замок, защищенный толстыми стенами, пушками и эскадрой из семи или восьми прекрасно вооруженных кораблей. Четыре раза посылали их форсировать вход к фиордам, и всякий раз капитаны их возвращались с докладом, что при наличных их средствах нет возможности исполнить эту сложную задачу.

   Надоду поручили сделать новую попытку и с этой целью дали ему carte-blanche, предоставив в его распоряжение все средства общества.

   Красноглазый скоро убедился, что средств этих слишком недостаточно, потому что у "Грабителей" нет никаких орудий для того, чтобы вести осаду замка. Нужно было, таким образом, поискать другое средство. И Надод отыскал его. Ему пришла в голову просто гениальная мысль.

   В то время в Швеции было очень натянутое политическое