Жаколио Луи - Грабители морей

я следы ясно свидетельствовали о борьбе, происшедшей между Перси и Пеггамом. Каков был результат этой борьбы - оставалось загадкой.

   Герцог мог дать Биллю лишь самые неясные указания, но тем не менее молодой человек с радостью принял возложенное на него поручение. Он успел войти в курс той тревожной жизни, которую он вел в Лондоне, недосыпая и недоедая, вечно пребывая настороже. Это он, между прочим, отыскал жилище Пеггама, хотя и поздно, так что открытие не принесло существенной пользы.

   Из всех розольфцев Пеггам меньше всех знал именно Билля, и это обстоятельство, по мнению молодого человека, позволяло ему действовать смелее всякого другого. Он решил прежде всего приняться за розыски Перси, который был необходим для разъяснения того, где лежит Безымянный остров. Спасенный Ольдгам, как оказалось, не мог дать никаких географических указаний, зная об острове лишь потому, что видел однажды мельком его карту в письменном столе своего патрона.

   На другой же день после отплытия эскадры Билль принялся за дело.

   Начал он с того, что тщательно осмотрел все ночлежные дома, больницы и лечебницы. Не отыскав там ничего, он отправился в Скотланд-Ярд и попросил позволения просмотреть список жертв разных несчастных случаев и убийств, происшедших за последнее время. Тут он увидал отметку: "Эдуард Перси, клерк мистера Джошуа Ватерпуффа, солиситора, взят бригадиром Шау на улице, в припадке сумасшествия, и отведен в Бедлам".

   Первым чувством Билля была радость, но она омрачилась, когда он вспомнил, что Перси назван в отметке сумасшедшим.

   - Неужели он вправду сошел с ума?.. - подумал молодой человек. - Я от него тогда ничего не добьюсь!

   Он отправился к бригадиру Шау, но ничего существенного от него не узнал. Полицейский надзиратель показал, что встретил несчастного Перси на улице в состоянии безумия, в растерзанной одежде, что Перси кричал что-то дикое и бессвязное и махал руками. Тогда Билль сейчас же отправился в Бедлам и спросил, не может ли он видеть Эдуарда Перси.

   - Вы очень кстати явились, - сказал ему чиновник, к которому Билль обратился. - Этот человек совсем не сумасшедший, он был тогда просто в горячке вследствие страшного увечья, нанесенного ему разбойниками: они отрезали у него язык. Теперь рана зажила, и он скоро выпишется из больницы... Не угодно ли вам подождать в приемной, мы сейчас пришлем его к вам.

   - Ах, я буду вам очень благодарен, - отвечал обрадованный Билль.

   Он не успел присесть, как уже чиновник вернулся и объявил:

   - Вот ваш Перси!

   Билль встал навстречу клерку и увидал человека весьма представительной наружности и прекрасно одетого. Действительно, наружность Перси изменилась к лучшему. Лучший парикмахер остриг ему бороду и волосы, а лучший портной изящно одел его. В руке бывший клерк держал дощечку слоновой кости и карандаш, которым писал свои вопросы и ответы.

   Билль и Перси поклонились друг к другу.

   - Сэр, - сказал Билль, - меня послал к вам герцог Норрландский, только что уехавший из Лондона. Он поручил мне сделать вам одно предложение, для вас небезынтересное...

   При этих словах лицо немого покрылось багровым румянцем, а в чертах обнаружилась сильная тревога.

   Билль был изумлен.

   Не отвечая письменно, Перси указал своему собеседнику на дверь, объясняя жестами, что вне дома говорить будет гораздо удобнее.

   Они вышли оба.

   У подъезда стоял великолепный экипаж. Немой пригласил Билля садиться и сел сам. За время пребывания в больнице Перси через доверенного слугу завел себе роскошную обстановку.

   Кровные рысаки помчали карету, и дорогой Перси подал Биллю свою дощечку, на которой написал:

   "Говорите скорее, без лишних фраз. Передайте мне все, что вы знаете, потому что герцогу Норрландскому грозит страшная опасность. Отвечу я вам по приезде домой".

   Разумеется, эти строки встревожили Билля. Он исполнил желание Перси и вкратце рассказал ему историю борьбы герцога Норрландского с "Грабителями". Немой слушал внимательно и размышлял. Когда карета остановилась у подъезда его дома на Лейчестер-Сквере, он ввел Билля в роскошный салон и написал на дощечке несколько строк своему доверенному слуге, жившему у него уже пять лет и исполнявшему теперь обязанности дворецкого, а потом сел рядом с Биллем и написал ему: "Я весь к вашим услугам".

   Чтобы избежать ненужных длиннот и повторений, мы передадим разговор Билля и Перси так, как если бы последний не нуждался в дощечке и карандаше.

   - Вам больше нечего прибавить к своему рассказу? - спросил Перси.

   - Нечего. Я только повторю, что герцог чрезвычайно дорожит союзом с вами.

   - Я ваш союзник. Я вступаю с вами в союз тем охотнее, что своим увечьем я обязан все тому же Пеггаму.

   - Не может быть!

   - Он, кроме того, зарыл меня живого в землю, но я освободился и желаю ему отомстить.

   - Стало быть, Пеггам жив?

   - Жив. Он был в моей власти, но я его не убил. Я находился в каком-то бреду и лишь смутно помню, как было дело. Помню, что я укусил ему зубами щеку или шею, а потом убежал в припадке безумия. На другой день я очутился в Бедламе. Вызвав к себе своего слугу, который считал меня погибшим, так как был свидетелем моего похищения "Грабителями" в Глазго, я послал его в Блэкфрайярс узнать, что стало с Пеггамом. Он принес известие, что в доме не было найдено никакого трупа, и что корабль "Север" вышел накануне вечером в море. Из этого я заключил, что наш с вами враг жив, так как на этом корабле находилось шестьсот "Грабителей" из самых отчаянных, а сам корабль предназначался для решительной экспедиции против Розольфского замка.

   - Боже мой! Что вы такое говорите?

   - Сущую правду. Пеггам хотел воспользоваться отсутствием герцога Норрландского и нанести решительный удар. Это ему, наверное, удалось, потому что, если розольфская эскадра, как вы говорите, вышла только вчера, то Пеггам, стало быть, опередил ее на целую неделю. Надо вам при этом заметить, что главная цель Пеггама - овладеть драгоценными коллекциями, хранящимися в замке. Поэтому вы можете быть уверены, что он ничего истреблять не будет, но заберет решительно все.

   - Боже мой! Как бы этому помешать?.. Но нет, это невозможно. Шутка ли: на целую неделю! А что будет с Эриком, младшим братом герцога?

   - Пеггам никогда никого на щадит. Это не человек, а зверь. Правда, мне он говорил, бывало, нежные слова, но и то с целью не платить мне денег за десятилетнюю службу.

   - Как ужаснется герцог, когда вернется домой!

   - Его можно предупредить и тем самым смягчить удар. Вдобавок его может утешить надежда на скорую месть, так как у меня есть карта Безымянного острова, которую я вам передам. Дворецкого своего я послал за одним пропойцей, бывшим капитаном, ездившим на остров не один раз. Этот человек соглашается нам помочь, причем ставит два условия: во-первых, чтобы ему было уплачено за труд двадцать пять тысяч фунтов стерлингов, а, во-вторых, чтобы Пеггаму не давали пощады ни в каком случае.

   - Можете смело соглашаться на эти условия от нашего имени.

   - Я и согласился, зная заранее, что вы не отвергнете их. Что же касается способа предупредить герцога, то я уже придумал вполне подходящий. Стоит только нанять быстроходный корабль - их много в Лондоне - и пуститься в погоню за розольфской эскадрой, которая, разумеется, будет идти тише одного судна, так как три корабля ее должны сообразовываться друг с другом, а это всегда замедляет ход.

   В эту минуту вошел дворецкий Эдуарда Перси и доложил, что человек, за которым его послали, пришел и дожидается.

   Этого человека пригласили в салон. Он оказался никем иным, как достопочтенным Бобом Тернепсом, которого читатели, без сомнения, помнят еще по таверне "Висельник".

   - Нам нужно будет выехать сегодня же вечером, - заявил ему Перси.

   - Я совершенно готов.

   - Подыскать корабль мы поручаем тебе и вполне на тебя полагаемся. Помни, что нам нужно судно самое быстроходное, потому что герцог Норрландский выехал вчера, а мы должны его непременно догнать.

   Солнце закатилось, когда эскадра герцога бросила якорь у входа в фиорд. Ветер совершенно упал, и розольфцы, при всем своем нетерпении поскорее достигнуть Розольфсе, должны были остановиться и ждать, когда снова поднимется хотя бы самый маленький ветерок.

   Коллингвуд и Надод были заперты на корабле "Олаф" в просторной каюте, откуда не было ни малейшей возможности убежать. Стерегли их зорко. Раза два они через Грундвига заявляли герцогу, что желали бы с ним поговорить, но он всякий раз упорно отказывался. Вечером в день прибытия эскадры в фиорд они возобновили попытку, но опять безуспешно. Впрочем, Фредерик Биорн послал к ним Грундвига спросить, что им нужно. На это они ответили, что согласны говорить только с самим герцогом.

   - Я пришел, - сказал он сухо, - но если вы рассчитывали обратиться к моему милосердию, то вы ошиблись, предупреждаю вас.

   - У нас этого и в мыслях не было, господин герцог, - отвечал Коллингвуд. - Со своей стороны я бы счел унижением обращаться к милосердию пирата, которого я едва не вздернул на виселицу.

   - Стало быть, вы желали меня видеть для того, чтобы оскорбить?

   - Нет, не для этого, а для того, чтобы предупредить вас. Прошу припомнить, что мы хотели сделать это еще в первый день вашего плена, но вы сами отказались, тогда как в то время было еще не поздно. А предупредить вас мы хотели вот о чем: по возвращении домой вы, по всей вероятности, найдете ваш замок разграбленным дотла, а всех защитников перебитыми, не исключая и вашего брата Эрика.

   - Это еще что за шутки? - спросил герцог, еще не догадываясь, в чем дело. - Мы нисколько не шутим. В самый день нашего отъезда мы видели из окна каюты принадлежащий "Грабителям морей" корабль "Север", как он выходил на всех парусах из устья Темзы. Мы знали раньше о приготовлениях Пеггама к походу против Розольфсе и потому сейчас же догадались, куда идет корабль. Мы вызывали вас, чтобы сказать вам об этом, находя, что уже довольно пролито крови, но вы не соблаговолили дать нам аудиенцию... Пусть же эта новая кровь падет на вашу голову!

   Все это было сказано рассудительным, хладнокровным тоном. Фредерик Биорн был поражен до такой степени, что первое время не мог выговорить ни слова. На его мужественном лице отразилось такое глубокое горе, что Коллингвуд и Надод порадовались от всей души. Вдруг он сорвался с места и с диким криком бросился на палубу.

   - Грундвиг! Грундвиг! - закричал он. - Позови моего брата, окликни его!.. Он находится на "Гаральде"... Гуттор, прикажи спустить все лодки в море... Пусть на каждом корабле останется только по пять человек, для охраны их... Сегодня же вечером мы должны быть в Розольфсе... Поплывем туда на веслах.

   - Ради Бога, ваша светлость, скажите мне, что такое случилось? - воскликнул встревоженный Грундвиг.

   - Подлец Пеггам отплыл из Лондона во главе шестисот бандитов, чтобы разрушить наш древний замок и истребить его защитников... О, Эрик!.. О, милый мой брат!.. Господи, Господи, сохрани его, спаси!..

   Гуттор и Грундвиг были поражены ужасом, но призвали на помощь все свое мужество и не растерялись, а сейчас же принялись за дело.

   Лодки были немедленно спущены на воду, матросы, за исключением оставленных для охраны кораблей, сели в них, и в ночной тишине раздался мирный плеск весел.

   На каждом корабле было оставлено только по пять человек под командой Гаттора, бывшего начальника стражи при герцоге Гаральде. Старый воин расхаживал по палубе, сожалея, что ему не придется участвовать в битве, а что битва будет - он это понял из слов герцога, хотя и не знал, в чем дело. Он понял только, что триста норрландцев сразятся с шестью сотнями бандитов, но этого было для него довольно, чтобы позавидовать товарищам.

   Храбрый Гаттор не знал, что бандиты опередили норрландцев на неделю и что от замка, по всей вероятности, остались одни развалины.

   Ночь была очень темная, как все безлунные ночи в Северном море. Тишину ее нарушал только отдаленный плеск волн да перекликание вахтенных. С берега, хотя он был недалеко, не доносилось ни малейшего звука.

   Гаттору надоело ходить взад и вперед, он облокотился о борт и стал глядеть на темное море.

   Вдруг ему показалось, что у входа в фиорд движутся какие-то точки, числом пять или шесть. Тогда он подозвал к себе остальных четырех матросов, оставшихся на корабле, и спросил их, что они думают об этих точках.

   - Не может быть, чтобы это были наши лодки, - сказал он. - Они не могли так рано вернуться.

   - Разумеется, не могли, - согласился один из матросов, - потому что они едва успели туда доехать.

   Точки между тем продолжали двигаться, бесшумно приближаясь к кораблям.

   Матросы прислушивались, стараясь расслышать хотя бы шум весел, но море было угрюмо и безмолвно.

   Тогда розольфцами овладела паника. Они были суеверны и верили в то, что джины или души моряков, погибших в море, блуждают по морям и топят корабли.

   - Джины!.. Это джины! - закричали матросы.

   Розольфский мыс считался местом, где эти духи особенно часто собираются и шалят.

   Покуда испуганные матросы в страхе жались около Гаттора, шайка бандитов наводнила "Олаф", и четыре матроса разом пали под ударами злодеев. За ними и Гаттор, заколотый кинжалом, упал на трупы своих товарищей.

   - К нам! К нам! Помогите! - закричали тогда из своей каюты Коллингвуд и Надод, догадавшись, что их выручают...

   Дверь каюты была выломана в один миг, и узники получили свободу.

   - Кого мы должны благодарить? - спросил Коллингвуд.

   - Пеггам никогда не покидает своих друзей, - отозвался голос человека, командовавшего всеми. - А теперь, друзья, подложите огня в крюйт-камеру.

   Взвод бандитов под начальством десятника, захватившего с собою фонарь, спустился в трюм, куда сейчас же был пропущен зажженный фитиль. Сделав это, взвод вернулся наверх.

   - Эй, вы! - крикнул начальник шайки, обращаясь к товарищам, хлопотавшим на остальных кораблях. - Кончили вы?

   - Кончили! - отозвались те.

   - Так садитесь по лодкам и отчаливайте, если не хотите взлететь на воздух... Как жаль, что нет ветра, а то мы могли бы взять эти корабли с собою, вместо того, чтобы их взрывать.

   "Грабители" расселись по лодкам и поспешили отъехать от арены своих подвигов.

   Взрыв не заставил себя ждать: розольфские корабли, один за другим, взлетели на воздух с громовым треском. Темнота озарилась вспыхнувшим пламенем, которое вскоре погасло опять.

   В тот момент, когда три корабля взлетели на воздух, лодки герцога Норрландского подходили к Розольфсе.

   - Они взорвали наши корабли! - вскричал герцог, не помня себя от горя. О, негодяи, негодяи!..

   И он в отчаянии упал на дно лодки.

   Итак, герцогство лишилось своего флота! В каком же положении находится замок? Наверное, Пеггам не пощадил и его. Удалось ли ему найти золото, хранящееся в подвалах замка? Гуттор и Грундвиг страшились даже подумать об этом. Если это случилось, то Биорнов постигло постыдное разорение, от всего богатства, накопленного веками, у них оставалось лишь несколько миллионов, положенных у братьев Беринг. Для Биорнов это равняется нищете... А что сталось с Эриком? Он, наверное, зарезан бандитами...

   Сделав над собой усилие, Фредерик Биорн поднялся на ноги и оглянулся кругом.

   В глазах его засверкали молнии. Его подданные никогда не видали его таким страшным, но бывшие матросы "Ральфа" узнали в нем своего бывшего капитана.

   - Да здравствует капитан Вельзевул! - невольно вскричали они, как один человек.

   Действительно, капитан Вельзевул опять появился на свет.

   - В замок! - крикнул он суровым гневным голосом. - Клянусь, что ни один из бандитов не уйдет от моего мщения!

   В замке разорение было велико, но не до такой степени, как этого боялся Грундвиг. Подвалы оказались нетронутыми, и пятьсот миллионов Биорновского капитала уцелели вполне. Пеггам потратил слишком много времени на расхищение коллекций, а тем временем подоспели розольфцы, и бандиты вынуждены были покинуть замок.

   На замок они напали ночью, Эрик в это время был на охоте в скоге. Привратник впустил бандитов, думая, что это вернулись охотники, а когда заметил ошибку, сейчас же поднял тревогу и дал знать в степь. Бандиты тем временем рассыпались по замку и принялись за грабеж. Эрик, получив страшное известие, поспешно созвал вассалов и во главе ста пятидесяти всадников помчался в замок. За седлом у каждого всадника было посажено по одному пастуху. Таким образом, бандитам предстояло сразиться с тремястами розольфцами. Боясь быть осажденными в замке, они поспешно бросились на свой корабль и ушли прочь. Остальное читателям уже известно.

   Радость Фредерика Биорна, узнавшего, что его брат жив, равнялась тому горю, которое он испытал, когда думал, что Эрик убит.

   - А теперь - за мщение! - вскричал он.

   Тон его был такой уверенный, что все ободрились. Герцог решил ехать немедленно в Христианию, а оттуда - в Лондон на наемном корабле. В Лондоне он намеревался сейчас же составить себе новый флот и с ним преследовать бандитов.

   Вдруг воин, взошедший на башню, радостно вскрикнул:

   - Корабль в фиорде! Судно под норрландским флагом!

   То был капитан Билль с Перси и Бобом Тернепсом... Их задержал в дороге противный ветер, а потом штиль... Их приняли как триумфаторов, а когда Билль разложил на столе карту Безымянного острова, полученную от Перси, то восторгу розольфцев не было границ.

   В тот же вечер шхуна вышла в Лондон, увозя сто двадцать человек норрландцев и пятьдесят миллионов денег. Герцог Фредерик задумал серьезную экспедицию против бандитов. На это время он вновь превратился в капитана Вельзевула.

   Самый большой из новых кораблей, снаряженных Фредериком в Лондон, был назван "Ральфом". Это имя было начертано золотыми буквами на черной доске. Капитан Вельзевул хотел напомнить всем своим матросам то время, когда они жили среди беспрестанных битв.

   Через две недели после отплытия из Лондона новый "Ральф", в сопровождении одиннадцати других кораблей, приблизился к Безымянному острову. Боба Тернепса заранее протрезвили и вверили ему команду. Он выказал себя искусным моряком и блистательно подвел эскадру к берегам острова.

   Тогда капитан Ингольф обнажил шпагу.

   - Вперед, ребята! - вскричал он. - И помните - пощады - никому!

   Началось ужасное кровопролитие, которого не может описать никакое перо. Но пусть читатель припомнит, что "Грабители" злодействовали сорок лет, всюду разнося смерть и разорение...

   Когда взошло солнце, небольшой ручеек, протекавший посреди острова, по обыкновению ласково журчал меж цветущих берегов, но его вода была красная от крови...

  

  

  

   Стояло прелестное июньское утро, озаренное ласковым ярким солнцем.

   На чистой синеве неба не виднелось ни единого пятнышка, на зеленой равнине - ни одной бесплодной полоски. По обширным сочным лугам Шотландии река Клайд извилисто катила свои прозрачные воды, в которых солнечные лучи отражались миллионами рубинов. Миновав город Глазго, исстари соперничающий с Эдинбургом, она величественно впадала в Атлантический океан, неся на волнах своих многочисленные корабли, нагруженные произведениями человеческого труда, рассылаемыми во все концы мира.

   Чрезвычайно резкий контраст представляет эта река в верхнем и в нижнем своем течении. Выше Глазго она спокойна и тиха, а ниже этого торгового центра Шотландии она оживлена и кишит промышленным людом, как улей - трудолюбивыми пчелами.

   День был воскресный. Жители Глазго находились в сильном волнении. Их любопытство было крайне возбуждено. Местная кораблестроительная фирма "Самуил Бартон и К®" собиралась приступить к спуску корабля "Дядя Магнус", огромного трехмачтового брига в две тысячи пятьсот тонн. Изо всех улиц города валила толпа, направляясь к той верфи, где предполагался спуск.

   В прошлом веке, когда механика еще не сделала тех чудесных успехов, которые мы видим ныне, когда морские инженеры не владели еще ни силой пара, ни силой гидравлической, спуск большого корабля представлял дело в высшей степени трудное и являлся настоящим событием.

   Весьма часто случалось, что спускаемый корабль или сворачивал с назначенной ему дороги, или совсем останавливался, и тогда уже никакою силой нельзя было сдвинуть его с места. В таких случаях приходилось корабль разбирать по частям и потом опять заново перестраивать.

   Теперь понятно, почему жители Глазго едва ли не все поголовно собрались на площади перед верфью "Самуила Бартона и К®".

   Странное дело: "Дядя Магнус" уже два раза был спускаем на воду и всякий раз срывался, так что его приходилось разбирать и опять собирать. Первый раз его строила и спускала фирма "Прескот", второй раз собирала и тоже спускала фирма "Братья Берне", считавшаяся одною из лучших в Глазго, и, наконец, это дело поручено было фирме "Самуил Бартон и К®".

   Когда корабль застрял на верфи в первый раз, Прескот страшно рассердился на инженеров, заведовавших спуском.

   - Вы мою фирму позорите! - кричал он.

   - Подождите, сэр, произносить решительный приговор, - возразили инженеры, - дайте нам сначала исследовать причину несчастного случая.

   Когда стали осматривать приспособления для спуска, то причина катастрофы сейчас же объяснилась: чья-то преступная рука, по всей вероятности, ночью накануне спуска, подпилила подпорки мостика. Таким образом, инженеры оказались невиновными в несчастии, причинившем Прескоту миллионный убыток.

   Если чья-нибудь и была тут вина, то только тех лиц, которым поручалась ночная охрана верфи, но и эта вина значительно смягчалась невозможностью надзирать ночью за всей верфью, открытой всем ветрам и отовсюду доступной.

   Успокоившись, что честь его фирмы не пострадала, Прескот списал убыток со своих счетов, но, не желая подвергаться новому риску, решительно отказался перестраивать корабль.

   Тщетно уговаривал его уполномоченный заказчика по имени Грундвиг, - Прескот был непоколебим в своем решении.

   - Нет, нет, мистер Грундвиг, - говорил он, - это совершенно немыслимо. Предложите мне хоть золотые горы, я все равно не соглашусь. Это ничего не значит, что мы не виноваты в несчастии. Публика ведь вдаваться не станет в разбор причин. Если такое же несчастие случится еще раз, то нашу фирму постигнет совершенное разорение. Нельзя ручаться, что преступник не повторит своего покушения и в другой раз. Очевидно, тут замешана чья-то упорная ненависть.

   - Послушайте, любезный сэр, - настаивал Грундвиг, верный слуга Фредерика Биорна, - милорд герцог уполномочил меня не только заплатить полтора миллиона франков за убыток, причиненный вам катастрофой, но и выдать вам вперед три миллиона франков за перестройку "Дяди Магнуса".

   - Очень заманчивое предложение, мистер Грундвиг, - отвечал Прескот, - очень заманчивое, но я все-таки не могу его принять. Наша фирма имеет в настоящее время заказов на сто миллионов франков. Мы не можем ими рисковать, как вам угодно.

   На этом разговор и был окончен.

   Полгода спустя "Дядю Магнуса" перестроила фирма "Братьев Берне", и уже все было готово к спуску. Верфь была окружена усиленной охраной, как вдруг в ночь накануне спуска раздался крик: "Пожар! Пожар!". Построенный корабль был охвачен пламенем; сухой лес, из которого он был построен, вспыхнул, как костер, прежде чем на верфи успели принять меры для тушения огня. "Дядя Магнус" сгорел до основания.

   На этот раз фирма Берне в контракте оговорила, чтобы в случае какого-нибудь несчастья с кораблем, если по следствию окажется, что фирма в нем не виновата, ей была выплачена сполна вся сумма. Таким образом, братья Берне не пострадали от катастрофы, и весь убыток пришелся на долю заказчика.

   Тогда Грундвиг стал советовать герцогу, чтобы он удовольствовался одним из обыкновенных кораблей розольфского флота, но герцог не хотел отказываться от своего первоначального намерения - отправиться к Северному полюсу, экспедиция же эта, по его мнению, могла быть успешною лишь в том случае, если она будет предпринята на специально для того приспособленном корабле.

   Все враги герцога Норрландского - так по крайней мере он думал - были уничтожены одним ударом на таинственном острове "Грабителей морей". Он вернулся в свой древний замок с твердым намерением сдержать клятву, данную им спутнику дяди Магнуса в ту страшную ночь, когда старый Розевель спас Фредерика от смерти и когда Фредерик сделался главою рода Биорнов.

   Грундвиг и Гуттор всячески пытались отговорить Фредерика, чтобы он не ездил к Северному полюсу, но молодой герцог не хотел слушать никаких доводов. Эдмунд и Эрик тоже отговаривали его, но Фредерик стоял на своем.

   - Я дал клятву, - твердил он, - и скорее умру, чем сделаюсь первым герцогом Норрландским, нарушившим обещание.

   - Клятва, данная сумасшедшему, и по поводу совершенно безумного дела, не может, не должна иметь силы. Старик из башни давным-давно впал в детство, - возразил Эдмунд.

   - Какое мне дело до того, в здравом или не в здравом уме был человек, которому я дал клятву? Ведь я-то сам был в здравом уме, надеюсь, а это только и важно. Если бы задуманное предприятие было еще в двадцать раз труднее, чем оно есть, я и тогда бы не отрекся от данного слова... Наконец, неужели и наш дядя Магнус был не в своем уме, когда говорил своему верному спутнику: "Поезжай, отправляйся за помощью, у меня вся надежда на тебя!" Пускай с тех пор прошло восемь лет, но разве это причина, чтобы оставлять дядю без помощи и на девятый год, а в старости мучиться потом угрызениями совести... Вы говорите, что мы рискуем жизнью ради мертвеца, что же из этого? Мы во всяком случае привезем на родину его останки и похороним их в семейном склепе. Разве это не цель? У меня даже есть предчувствие, что мы за свое доброе дело получим такую награду, какой и не ожидаем... Одним словом, это решено: я пойду до конца, и если мне суждено погибнуть в снегах вместе с дядей, то во всяком случае я умру с сознанием, что моя смерть достойна истинного Биорна, и что ею я искуплю ошибки моей молодости.

   Так говорил Фредерик Биорн, и кончилось тем, что братья его преклонились пред такою энергией.

   - Ну, хорошо, брат, - сказали они с благородною простотою. - В таком случае наше место рядом с тобой. Мы хотим разделить твои труды и опасности, вообще твою судьбу.

   После этого разговора Грундвиг и был отправлен в Глазго, важнейший в те времена английский порт, с поручением выстроить там и снарядить корабль по плану, указанному Фредериком. Размеры и прочность корабля выбраны были такие, чтобы он мог сопротивляться не только плавучим льдинам, но и страшному давлению Ледовитого океана, волны которого, замерзая, разбивают самые крепкие китобойные корабли, застигнутые зимою около полюса.

   Исполнить такое дело Грундвиг был способнее, чем кто-либо, потому что при покойном герцоге Гаральде он всегда заведовал исправлением кораблей розольфского флота.

   Покуда он жил в Шотландии, занимаясь этим делом, Фредерик Биорн с помощью своих братьев и эскимосов делал приготовления к экспедиции. Каждому нашлось дело, соответствующее его способностям. Кто дрессировал оленей и собак, кто делал сани из оленьих шкур, вымоченных в течение нескольких месяцев в различных жидких жирах, кто заготовлял провизию, которой Фредерик Биорн хотел взять с собою лет на пять.

   Впоследствии мы увидим, до какой степени разумны и полезны были все распоряжения молодого герцога Норрландского.

   Все уже было готово, как вдруг пришло известие о вторичной катастрофе с только что отстроенным кораблем. Розольфцы были неприятно изумлены. После первой катастрофы герцог и его братья думали, что неизвестный злоумышленник мстил Прескоту, и не принимали этой мести на свой счет, но пожар, уничтоживший "Дядю Магнуса" на верфи братьев Берне, не оставлял больше места для сомнений в том, что месть неизвестного злодея была направлена именно против Биорнов.

   Очевидно, кто-то из врагов уцелел после огульного истребления пиратов на таинственном острове. Но кто же он был? Это не могли быть ни Пеггам, ни Коллингвуд, ни Красноглазый: их трупы были узнаны и погребены особо. Быть может, это был кто-нибудь из низших агентов "Товарищества", решившийся своими силами отомстить за избиение "Грабителей"? В ожидании, когда это обстоятельство разъяснится, герцог Норрландский послал Грундвигу приказ заключить условие с третьим арматором, не стесняясь никакою ценою, и затем известить герцога заблаговременно о дне, назначенном для спуска. Фредерик Биорн рассчитывал, если обстоятельства позволят, самому отправиться в Шотландию и лично присутствовать при этой церемонии.

   Исполняя приказ своего господина, Грундвиг наткнулся на всеобщее предубеждение.

   Никто не хотел принимать заказа, опасаясь той же участи, какая постигла фирму Прескота и фирму братьев Берне. Грундвиг предлагал двойную, наконец, тройную сумму, но везде получал самый упорный отказ. Утомившись бесплодными переговорами, он уже хотел обратиться к менее значительным, а следовательно, и менее надежным фирмам, как вдруг глава фирмы "Самуил Бартон и К®", по некоторым причинам, которые мы раскроем впоследствии, передумал и известил Грундвига, что его фирма согласна взяться за перестройку "Дяди Магнуса" по цене три тысячи франков за каждую тонну, вследствие чего общая стоимость корабля доходила до непомерной цифры в три с половиной миллиона франков.

   Грундвиг поспешил согласиться, опасаясь, чтобы мистер Самуил - так звали старшего Бартона в отличие от десятка других членов фирмы и фамилии - не передумал опять и не взял своего слова назад. Этого не случилось, но зато от норрландского уполномоченного потребовались ангельское терпение и неземная кротость при переговорах с главою фирмы.

   Прежде всего мистер Самуил пожелал пригласить к себе на помощь солиситора, чтобы оформить контракт согласно всем требованиям закона и не упустить ни одной выгодной мелочи. Господа Бартоны были евреи, и солиситора пригласили тоже из евреев. Нечего и говорить, что мистер Самуил и солиситор мистер Эзекииль выжали из Грундвига все, что только было можно. Он защищался на каждом шагу, но оба хищника, понимая, что Грундвиг нуждается в них до крайности, легальным образом вытягивали из него все жилы.

   Во-первых, условились о цене корабля. Она определена была в три с половиной миллиона франков с уплатою вперед. Далее в контракте следовала глава о "разных подробностях", причем мистер Самуил насчитывал еще миллион четыреста тысяч франков разных добавочных приплат. При вычислении их оказался излишек в 25 сантимов, который мистер Самуил великодушно отбросил, а мистер Эзекииль не преминул подчеркнуть такой великодушный поступок. Наконец, оговорены были разные "непредвиденные расходы", сумма которых вычислена была в шесть тысяч двести франков, но мистер Самуил, для круглого счета, опять откинул двести франков, так что мистер Эзекииль чуть не разорвал на себе одежды, находя, что так далеко заходить в своих уступках совершенно немыслимо.

   На лбу Грундвига выступили крупные капли пота, но он вынужден был согласиться на все условия и заплатить за постройку корабля пять с половиной миллионов франков, тогда как он был должен стоить лишь от полутора миллионов до двух.

   Герцог Норрландский не только одобрил этот контракт, но даже обещал на словах выплатить фирме миллион франков премии, если спуск "Дяди Магнуса" совершится благополучно.

   - Мне нужен корабль во что бы то ни стало, - писал он Грундвигу, - достань мне его хотя бы за десять миллионов.

  

   Великий день наконец настал. Взошло солнце и осветило "Дядю Магнуса", третий корабль этого имени, гордо стоявший на своем киле и снабженный, вопреки обычаю, всеми мачтами, парусами, аппаратами и даже пожарными инструментами.

   Из бахвальства, а, может быть, и из желания показать неведомому врагу, что его не боятся, Бартоны решились спустить корабль на воду совершенно готовым, так, чтобы после спуска к его оснастке не пришлось прибавлять ни одной веревочки. Вся оснастка окончена была еще на верфи. К чести фирмы "Бартон и К®" можно сказать, что хотя она и взяла за постройку тройную цену, зато корабль получился такой, что уже ничего не оставалось желать ни относительно его прочности, ни относительно изящества, ни даже относительно комфортабельности внутренней обстановки. "Дядя Магнус" представлял последнее слово тогдашнего кораблестроительного искусства.

   Но что было всего удивительнее, так это то, что фирма, несмотря на несчастный пример Прескота и Бернсов, не приняла никаких исключительных мер для охраны верфи - ни во время постройки корабля, ни после ее окончания. Впрочем, перед спуском принята была одна специальная предосторожность, значительно облегчившая его. Главный инженер, заведовавший работами, незадолго перед тем придумал некоторое приспособление для спуска на воду больших кораблей. Это приспособление впервые должно было примениться к "Дяде Магнусу" в Глазго, и опыту суждена была удача свыше всякого ожидания.

   Бартоны захотели устроить по поводу спуска блестящее празднество.

   Лорду-мэру, всем альдерманам, всем начальствующим лицам и именитым обывателям разосланы были приглашения присутствовать при спуске и затем пожаловать на парадный банкет. В благополучном исходе операции Бартоны, очевидно, не сомневались, но их уверенности не разделял в Глазго решительно никто.

   Две последовательные неудачи, постигшие две самые лучшие фирмы в Глазго, после тщательного исследования их причин объяснялись преступным умыслом. Это произвело в обществе огромную сенсацию. А так как виновные не были найдены, то по всему городу носилась масса разнообразных слухов. Известно было, что Прескот и Бернсы отклонили от себя вторичный заказ, и что сами Бартоны, сначала отказавшись тоже, согласились, наконец, лишь при условии тройной цены за корабль, с уплатою вперед. Об истинных причинах, заставивших Самуила Бартона переменить свое решение, не догадывался никто.

   Все были в полном убеждении, что таинственная дуэль между заказчиками и их невидимыми врагами еще не кончилась и что, наверное, последует еще и третья катастрофа.

   Берега Клайда на необозримое пространство покрылись громадною толпою, среди которой происходил оживленный обмен мнениями. Составлялись пари за и против успеха. Откуда-то даже появились случайные букмеры, записывавшие ставки, как на скачках. Большинство ставок оказывалось против.

   Особенно азартные пари заключались около самой верфи, где неподвижно стоял "Дядя Магнус", готовый к спуску.

   Неподалеку стояло ландо, а в ландо сидел мулат, лицо которого с грубыми, неприятными чертами было почти сплошь закрыто густою черною бородою. Благодаря своему высокому росту и тому, что он сидел в высоком экипаже, мулат значительно возвышался над толпою.

   Вдруг он вскричал:

   - Сто соверенов за успех!

   Эти слова заставили всех обернуться на него. Грундвиг, прохаживавшийся неподалеку в оживленной беседе с главным инженером, невольно вздрогнул и обернулся. Внимательно поглядев на мулата, он как бы успокоился и прошептал:

   - Слава Богу! Это не он.

   - Что с вами? - спросил Грундвига собеседник. - Как вы побледнели!

   - Нет, ничего, это я так, - отвечал Грундвиг. И прибавил про себя:

   - Мне послышалось, как будто говорит умерший.

   Пробило одиннадцать часов.

   Минута наступила.

   В толпе поднялось чрезвычайное волнение. Отдельные разговоры прекратились, пари закончились. Каждый желал не пропустить ни одной подробности грядущего события.

   Заведующий оснасткой отдавал последние распоряжения. Руководство окончательными маневрами переходило к нему. Он следил за постройкой корабля от киля до верхушки мачт и, вручив его заказчику, должен был покинуть его последним.

   В парадном костюме, то есть в треуголке, вышитом золотом кафтане и ботфортах, этот почтенный человек волновался не меньше других и постоянно подбегал с вопросами к главному инженеру, который, улыбаясь, советовал ему успокоиться.

   Но вот инженер сделал ему знак, означавший: "Последние подпорки сняты. Можете двигаться".

   Толпа замолкла, как бы замерла. Сто тысяч сердец тревожно забились...

   Затем раздался звучный голос заведующего оснасткой:

   - Смирно!.. Готовься!..

   Двадцать четыре топора поднялись как один. Головы обнажились. Затаив дыхание, толпа не сводила глаз с колоссального корабля.

   Что-то будет?

   Неужели таинственные враги, два раза уже помешавшие спуску, испортят все дело и в третий раз?

   Большинство думало, что испортят. Многие опасались взрыва и отодвинулись от корабля подальше. Только мулат, голос которого так напугал Грундвига, спокойно остался в своем ландо. Он стоял, спокойно скрестив руки и как бы изображая из себя статую презрения.

   Заведующий продолжал громко, отчетливо командовать:

   - Канаты прочь!

   Толпа вздрогнула и сдержанно ахнула.

   Сквозь толпу протеснились шестьдесят матросов с офицерами и молча встали полукругом около корабля.

   Двадцать четыре топора опустились как один, с механической правильностью.

   Канаты порвались...

   "Дядя Магнус", словно по волшебству, без шума, без толчка опустился на воду. Вода под его давлением всколыхнулась и вскинулась вверх высокими волнами.

   Успех был несомненный. Матросы гаркнули восторженно "ура!". Крик подхватила стотысячная толпа, приветствуя самый громадный корабль, когда-либо построенный в Глазго.

   Бартонов приветствовали и поздравляли все, даже их конкуренты. Тут уже не было места зависти. Каждый житель Глазго считал, что успех местной фирмы делает честь всему городу.

   В эту минуту Грундвиг, стоявший на носу корабля, увидал отряд матросов, приближающийся под командой герцога Норрландского и его брата Эдмунда, чтобы вступить во владение "Дядей Магнусом". В один скачок верный слуга подбежал к своему господину, и целуя руку, протянутую ему герцогом, радостно вскричал:

   - Я вас ждал, ваша светлость, но, не видя вас все утро, уже начал думать, что вы не прибудете.

   - Ну что, милый мой Грундвиг? Достигли ли мы, наконец, цели?.. То-то вот и есть. Золото все двери отворяет. Я в этом был так твердо убежден, что привез с собой не только матросов для "Дяди Магнуса", но всю провизию, всех своих эскимосов, оленей и собак, чтобы уже больше не возвращаться в Розольфсе. Мы прибыли сюда на "Леоноре", лучшем корабле нашего флота. Стоит только сделать перегрузку, и мы поплывем к Северному полюсу.

   - Откуда ни один из вас не вернется, - произнес вдруг чей-то голос, тихий, как дуновение ветерка.

   Оба собеседника вздрогнули и быстро обернулись, желая узнать, кто это говорит. Но их окружала такая густая толпа, что можно было лишь подозревать всех вообще и никого в частности. Грундвиг обратил внимание, что мулат, державший пари за успех спуска, в настоящее время занят был расчетом с теми, кто принял предложенное им пари. Думать, что таинственные слова произнес он, не было ни малейшего основания.

   - Это мне не нравится, - задумчиво произнес старый слуга.

   - Опять предчувствия, добрый Грундвиг? - сказал герцог. - Что же тут удивительного, если какому-нибудь шутнику, подслушавшему наш разговор, захотелось нас поинтриговать немножко, попугать зловещим предсказанием?

   - Хорошо, если за этим больше ничего не кроется, ваша светлость.

   - Что ты хочешь сказать?

   - Неужели, ваша светлость, вы считаете ни во что двукратную неудачу, постигшую первые две