Жаколио Луи - Грабители морей

через полчаса его отыщут и поймают, как зверя в норе.

   А он так гордился своей выдумкой, благодаря которой рассчитывал блистательно отомстить Биорнам за избиение "Грабителей"! Когда на собрании уцелевших членов товарищества кто-то возбудил вопрос о том, что товарищество, прежде чем окончательно распасться, должно отомстить, он гордо сказал: "Оставьте! Это мое дело. За него я берусь сам...". Он был так уверен в своем мщении - и вдруг!..

   Так сидел он и предавался отчаянию. Но вот он почувствовал, что работа прекратилась, и что корабль терпит качку... Налетел шквал и отдалил час возмездия. Сама судьба становилась на сторону Надода. Теперь четыре часа. Если буря продлится до шести часов, то он может еще спастись: в шесть часов должна подойти его шхуна.

   На палубе раздалась команда вахтенного офицера:

   - Все наверх!

   Ввиду начавшейся качки требовалась усиленная работа матросов около снастей.

   - Руль к ветру!.. Весь!.. - командовал офицер.

   Корабль грациозно повернулся и встал к ветру.

   Офицер распоряжался очень искусно, и Фредерик Биорн, стоявший на мостике, сделал ему рукою знак одобрения.

   Ураган свирепел. Вздымались громадные волны и яростно ударялись о "Дядю Магнуса", который встречал их с величавым спокойствием силы.

   Вдруг на корабль налетела громадная волна и прокатилась через всю палубу от носа до кормы.

   Почти сейчас же вслед за тем раздался крик:

   - Человек за бортом!

   Упал бретонец Ле-Галль.

   Волна подхватила его и понесла в море.

   Всякая попытка спасти его неминуемо кончилась бы гибелью тех, которые стали бы его спасать. Видно было, как он несколько минут барахтался, борясь с волнами, затем исчез в клокочущей пучине.

   Потеря этого преданного и храброго человека, напоминавшего Эдмунду о его службе во французском флоте, была для молодого человека тяжелым ударом. Прочие моряки, не успев схватиться за поручни, бросились ничком на пол и благополучно уцелели.

   Минут с двадцать клипер должен был бороться с ветром и волнами, причем его крепкий кузов трещал и вздрагивал. Ветер ревел в снастях, заглушая командные слова офицеров и свистки боцманов.

   Затем вдруг неожиданно хлынул проливной дождь, продолжавшийся с четверть часа. Потом все разом стихло - и дождь, и ветер. Показалось солнце. Бури как не бывало. Успокоенное море тихо плескалось...

   Такие шквалы очень опасны, потому что они налетают почти всегда врасплох и застигают корабли не приготовленными к обороне.

   Фредерик Биорн стал беспокоиться о "Леоноре". Тщетно наводил он на море трубку во все стороны: шхуны не было видно. Должно быть, буря отнесла легкий кораблик куда-нибудь далеко, но, разумеется, он еще вернется...

   С прекращением бури возобновилась работа. Еще немного - и цель будет достигнута.

   Надод, во время бури почувствовавший некоторую надежду, понял на этот раз, что он погиб. Не желая попасть в руки своих злейших врагов, он решился найти себе смерть и избавление на дне моря.

   Но ему опять улыбнулось счастье.

   Когда корабельный мастер отдирал уже последнюю доску обшивки, на горизонте вдали показался парус. Все думали сначала, что это "Леонора", и не обратили на парус большого внимания, следя с нетерпением за работой плотников.

   В надлежащую минуту корабельный мастер сказал герцогу шепотом:

   - Сейчас откроем тайник. Так как злоумышленника ранее видали под бугшпритом, то не прикажете ли вы, ваша светлость, спустить лодку и понаблюдать за этим местом?

   - Это зачем? - так же тихо спросил Фредерик.

   - Наверное, из тайника есть люк наружу...

   - Что же из этого?

   - Ваша светлость, я сужу по себе. Попадись я сам в такое положение, я бы, очертя голову, кинулся в воду.

   - Ты прав, мой друг, - сказал Фредерик.

   По его приказанию была немедленно спущена лодка, которая и поместилась под бугшпритом. Спокойное состояние моря позволяло ей без больших усилий держаться на одном месте.

   Развязка приближалась.

  

  

   Надод принял бесповоротное решение. С пылающей головой, но твердо и бесстрашно дожидался он последней минуты, чтобы исполнить задуманное.

   Вдруг он почувствовал, что последняя доска обшивки, ограждавшая его от врагов, начинает тихо отделяться. Тогда без малейшего колебания он открыл люк своего тайника и головою вниз бросился в море.

   Упал он прямо в лодку, наполненную подстерегающими его матросами, и невольно вскрикнул от удивления и испуга.

   Он сделал попытку встать и выпрыгнуть из лодки, но шесть сильных рук сейчас же обхватили его и удержали на месте.

   - Попался, голубчик! - сказал старший матрос лодки. - Уж сиди лучше смирно, а то, пожалуй, тебе здорово влетит.

   Боцманский свисток известил корабль о поимке злоумышленника.

   С быстротою соображения, свойственной человеку, бывшему во всяких переделках, Надод быстро сообразил, что у него, быть может, еще есть возможность спастись. Он был загримирован превосходно и до такой степени походил на мулата, что не было ни малейшего повода заподозрить тут обман. Он успел в этом убедиться еще во время спуска "Дяди Магнуса". Хотя он прошел тогда раз двадцать мимо Грундвига, старый слуга Биорнов не обратил на него ни малейшего внимания, покуда мулат не заговорил. Только звуки его голоса напомнили Грундвигу что-то знакомое, но и то смутно.

   Он решил ни в каком случае не обнаруживать своей настоящей личности. Он скажет, что никогда не знал никакого Надода и лишь раз как-то слышал от Бартонов рассказ об этом легендарном человеке. На этой уловке Красноглазый основывал свое спасение и решил не выдавать тайны, хотя бы его подвергли жесточайшим пыткам.

   На палубу прибежали Фредерик, Эдмунд и все матросы с офицерами. Грундвиг даже вскрикнул от удивления, увидав того самого мулата, который так заинтриговал его в день спуска "Дяди Магнуса".

   - Мулат!.. Это мулат!.. - вскричал он несколько раз.

   - Ты разве знаешь этого человека, Грундвиг? - спросил герцог.

   - Нет, ваша светлость, но я его не в первый раз вижу. Во время спуска корабля он теснился в самой густой толпе и азартно ставил заклады...

   - Против "Дяди Магнуса"?

   - Нет, ваша светлость, за него. Он выражал уверенность в успехе дела.

   - Это странно, - задумчиво произнес герцог.

   Затем, обращаясь к матросам в лодке, Фредерик Биорн приказал:

   - Поднимите этого человека на борт!

   Лодка подошла к бакборту. Пленника на веревках втащили на палубу и поставили под грот-мачтой.

   Ложный мулат не сопротивлялся. Сгорбившись и съежившись, чтобы скрыть свой высокий рост, он стоял смиренно и покорно, ожидая допроса.

   Появление пленника произвело очень странный эффект на всех присутствующих. Они ожидали увидеть бравого, энергичного молодца, а перед ними стоял какой-то съежившийся, жалкий, запуганный человечишка с довольно глупым видом. Надод с ловкостью опытного актера сумел в одну минуту переменить свой наружный вид. Ничто не напоминало в нем теперь смелого и кровожадного бандита.

   Фредерик и Эдмунд разделяли общее чувство. Неужели этот самый человек держал их в страхе целую неделю? Фредерик Биорн с трудом этому верил, и через несколько минут ему пришла в голову мысль, что эта ничтожная личность ни в каком случае не могла быть главою заговора, а разве только орудием в чужих руках.

   Грундвигу казалось, что мулат держался прежде как будто совершенно иначе, но он не решался это утверждать, не надеясь на свою память, так как видел мулата в тот раз лишь только мельком.

   Герцог приступил к делу и, чтобы подействовать устрашающим образом на мулата, велел боцману Гаттору приготовить солидный пеньковый галстук.

   - Приготовить все для виселицы, - приказал герцог, - чтобы через десять минут повесить этого негодяя.

   - Слушаюсь, ваша светлость, - отвечал Гаттор.

   - Ты слышал? - спросил Биорн, обращаясь к пленнику.

   Тот сделал жест, означавший превосходно разыгранное равнодушие, и ничего не ответил.

   Большое преимущество проистекало для Надода из того обстоятельства, что борода совершенно закрывала его лицо, так что в чертах его ничего нельзя было прочесть.

   - Стало быть, ты не боишься быть повешенным? - продолжал Фредерик. - Ты к этому равнодушен?

   - Да, - коротко отвечал пленник.

   - Почему так?

   - Я на это шел. Меня предупреждали.

   - Кто предупреждал?

   - Старый Сам.

   - Кого это ты так называешь?

   - Главу фирмы "Самуил Бартон и К®".

   - Послушай, - сказал герцог, чрезвычайно заинтересованный, - вместо того, чтобы отвечать на мои вопросы, не расскажешь ли ты нам сам, при чем ты был во всей этой истории?

   - Зачем я буду рассказывать? Ведь вы все равно решили меня повесить... Мне нет никакой выгоды изменять тем, которые меня послали, - отвечал ложный мулат.

   - Но ведь помимо казни бывает еще и пытка. Мы можем вздернуть тебя на дыбу...

   - Попробуйте. Это ваше право, - равнодушно отозвался пленник.

   Он знал благородство Биорнов и прямо бил на то, что они никогда не прибегнут к подобным мерам.

   - Ты напрасно бравируешь.

   - Я не бравирую. Вы говорите, что собираетесь меня повесить, а я отвечаю: вешайте. Вы собираетесь меня пытать, а я говорю: ну что ж, пытайте. Что же я могу еще сказать? Ведь я в вашей власти.

   - Для тебя самого будет лучше, если ты откровенно расскажешь все. Быть может, мы не найдем возможным казнить человека, бывшего лишь орудием в чужих руках, а заменим это наказание другим.

   - В сущности, я не питаю к вам никакой ненависти. Я вас даже не знаю. Тем хуже для тех, кто поставил меня в такое положение... Извольте, я вам все расскажу. Я служил у Бартонов, заведуя их конторой в Гаване, как вдруг они меня вызывают в Глазго по важному делу. Как только я приехал, Самуил Бартон, ничего мне не объясняя, так, как будто бы дал клятву хранить тайну, показал мне тайник, устроенный на вашем корабле, и сказал, что поручает мне взорвать корабль, как только он выйдет в море. Кроме того, мне было передано несколько угрожающих записок, которые я должен был подбросить вам, чтобы держать вас в постоянном страхе.

   - Это гнусно! Это уж какая-то утонченная жестокость!

   - Правда, это было ужасно... Я сначала отказался. Тогда Самуил сказал мне с ужасной улыбкой: "Ты подписал смертный приговор своей жене и детям. Следующий же наш корабль возьмет на борт твое семейство под предлогом, что ты вызываешь его в Европу, и утопит в море. А чтобы ты не вздумал болтать, мы сумеем устранить и тебя с нашей дороги". Что мне было делать? Долго я боролся, наконец уступил и, чтобы спасти жену и детей, согласился выполнить это гнусное поручение. Но так как мне страшно не хотелось убивать людей, которые мне ровно ничего дурного не сделали, то я и откладывал взрыв со дня на день. Вот и все. Больше я ничего не могу вам сообщить.

   - Хотя мы не имеем возможности проверить первую часть твоего показания, но допускаем, что она правдоподобная. Что же касается второй части, то нам кажется, что ты сказал нам не всю истину. Ты откладывал взрыв вовсе не из великодушия, а просто потому, что сам шел на верную смерть. Ведь ты погиб бы вместе с нами.

   - Вы ошибаетесь, господин командир, - отвечал ловкий негодяй. - Если я медлил, то единственно из боязни греха.

   - Жаль, что ты не можешь этого доказать.

   - Напротив, очень легко могу.

   - Интересно знать, как бы ты это сделал? Честным людям верят в подобных случаях на слово, но тебе...

   - Я не прошу, чтобы мне верили на слово, но я могу показать, как бы я поступил для того, чтобы спастись после взрыва.

   - Говори. Мы слушаем.

   Надод увидал вдали свою шхуну, которая лавировала, но не подходила. Он ее узнал, несмотря на расстояние, но на клипере ее продолжали принимать за "Леонору". У бандита зародилась в голове адская мысль... Он решился сжечь корабли и одним камнем убить двух зайцев - и самому спастись, и отомстить врагам.

   - Объяснись же, мы тебя не понимаем, - повторил Фредерик Биорн.

   - Это очень просто, - сказал ложный мулат, пуская в ход последний козырь. Видите вы этот корабль, лавирующий вдали?

   - Видим. Это наш вспомогательный корабль "Леонора".

   - Ошибаетесь, господин командир, - смело возразил бандит, - это шхуна, предоставленная в мое распоряжение старым Самом. Она все время шла сзади вашего корабля, и я постоянно переговаривался с ней сигналами... Хотите, я вам покажу, как это было?

   Эдмунд сиял восторгом, что его догадки и предположения оправдывались во всех мелочах.

   При последних словах мулата Фредерик наклонился к брату и тихо сказал ему:

   - Знаешь, мне не хочется вешать этого бедняка, хотя он и вступил со старым Бартоном в самую гнусную сделку, какая только может быть. Отчего не дать ему возможности привести в свою пользу смягчающие обстоятельства. Ведь для нас нисколько не опасно.

   - Я разделяю твое мнение и вообще стою за милосердие и пощаду, - отозвался Эдмунд.

   Тогда, обратясь к мулату, Фредерик Биорн сказал:

   - Позволяем тебе сделать опыт.

   - Благодарю вас, господин командир, - отвечал бандит, не помня себя от радости, что его хитрость удалась. - Только нужно, чтобы на борту было все как обыкновенно, а то на шхуне, пожалуй, догадаются... Вы видите, я вполне откровенен.

   - Хорошо. Я сделаю нужные распоряжения.

   - Благодарю вас, господин командир. Через полчаса вы увидите, что я сказал вам правду.

   С этими словами Надод на глазах у всех отправился в свой тайник и, выставив руку из люка, принялся махать белым платком.

   Сердце у него билось. Заметит ли шхуна сигнал?.. Что, если не заметит и уйдет? Что, если на клипере кто-нибудь догадается о его хитрости? От этих тревожных дум на лбу Надода выступал холодный пот.

   Вдруг он вскрикнул от радости - шхуна шла прямо на "Дядю Магнуса". Очевидно, она заметила сигнал.

   Фредерик и Эдмунд тоже с интересом следили за маневрами шхуны.

   Еще пять минут, - и она столкнется с клипером; но нет, на ней матросы опытные, они этого не допустят.

   - Она идет к нам очень решительно, - заметил Фредерик брату. - Должно быть, мулат сигналом показал ей, что можно приблизиться без всякой опасности.

   - Вероятно, так, - согласился Эдмунд.

   Оба брата пришли к носу клипера. Шхуна подходила к бригу вплотную. На палубе ее в эту минуту было только четыре матроса с капитаном, стоявшим на мостике.

   С обоих кораблей можно было теперь без труда переговариваться.

   - Good morning, gentlemen! - крикнул капитан шхуны, притрагиваясь к фуражке, по адресу Фредерика и Эдмунда. - Добрый день, джентльмены!

   - Good morning, captain! - отвечали братья.

   - Very splendid weather and very good wind! - прекрасная погода и ветер отличный! - продолжал капитан, ловко стараясь отвлечь на несколько минут внимание собеседников.

   - Very good wind indeed! - действительно, отличный ветер! - отвечал Фредерик и прибавил: - Are you going around the ship? - Вы хотите обойти кругом моего корабля?

   Этого краткого разговора было достаточно для того, чтобы сцена переменилась.

   Вместо ответа капитан шхуны звучно скомандовал:

   - Ставь паруса!

   Шхуна в один момент покрылась парусами и, ускорив ход, прошла мимо самого клипера, почти касаясь его борта. В ту же минуту люк тайника открылся, и ложный мулат, как бомба, вылетел на палубу шхуны при громких рукоплесканиях ее матросов.

   Капитан шхуны, махая фуражкой, насмешливо прокричал:

   - Farewel, commodore, fareweell! Splendid weather good wind! - Прощайте, капитан, прощайте! Погода прекрасная, ветер отличный!

   Покуда он кричал эти слова, с кормы шхуны вдруг спрыгнул какой-то человек и, схватившись за бургшприт "Дяди Магнуса", перебросился на его палубу.

   Норрландцы разом вскрикнули:

   - Ле-Галль!.. Это Ле-Галль!..

   Это был действительно храбрый бретонец, унесенный волною и подобранный шхуной.

   Все это совершилось в мгновение ока, прежде чем Фредерик Биорн успел что-либо сказать или сделать.

   Да ему теперь и не до возни с пленниками и предательской шхуной.

   Вскочив на палубу "Дяди Магнуса", Ле-Галль закричал, как сумасшедший:

   - Скорее! Скорее! Корабль взлетит на воздух через пять минут! Вы уничтожили мину, заложенную с левого борта, но осталась еще другая, на правом... Негодяй, наверное, поджег ее фитиль.

   Эти слова были произнесены необыкновенно быстро. Ле-Галль бросился по лестнице вниз, за ним сейчас же все остальные. Но Фредерик Биорн не растерялся и сообразил, что лишний народ, столпившийся внизу, будет только мешать полезным работникам.

   - Стой! - крикнул он. - Никто ни с места!

   Его сейчас же послушались.

   - Пусть сойдут вниз только корабельный и оружейный мастера и их помощники, - прибавил он.

   В сопровождении упомянутых лиц он быстро сбежал в межпалубное пространство, где Ле-Галль уже отдирал топором обшивку в каюте лейтенанта.

   Эдмунд остался на палубе поддержать дисциплину, что в подобную минуту было особенно необходимо.

   - Скорее, господин мастер! Скорее! - кричал Ле-Галль. - Если через три минуты вы не достанете фитиль, мы взлетим!..

   Корабельный мастер изо всех сил рубил топором, отдирая обшивку. Она была сделана из крепкого норвежского дуба и почти не поддавалась.

   Вдруг мастер с такою силою вонзил топор в крепкое дерево, что он застрял и никак нельзя было его вытащить.

   - Мы погибли! - вскричал Ле-Галль.

   - Гуттор! Гуттор! - не своим голосом завопил корабельный мастер, с лица которого в три ручья лился пот.

   К счастью, богатырь находился тут же недалеко. Он понял, чего ждут от него, подскочил к стене, ухватился за топор и дернул его.

   Топор отделился от стены вместе с доской обшивки ярда на три в длину.

   Радостный крик вырвался из груди всех присутствующих... За обшивкой они увидали цинковый ящик, совершенно подобный найденному прежде и с таким же точно просмоленным фитилем.

   Оружейный мастер немедленно произвел над ним операцию заливания водой. Только что он окончил это дело, как фитиль вспыхнул у самого его лица и опалил ему бороду.

   Минута промедления, - и корабль был бы взорван.

   Фредерик Биорн только теперь понял, какой опасности избежал он со своими товарищами и побледнел, как мертвец. Чтобы не упасть, он вынужден был прислониться к стене, но минутная слабость скоро прошла, и он почувствовал такой прилив гнева, что не посоветовавшись даже с братом, бросился, как безумный, на палубу, чтобы двинуть корабль в погоню за бандитами и должным образом их наказать.

   Негодяям предстояло, неведомо для них самих, очутиться меж двух огней: вдали появилась "Леонора", шедшая к "Дяде Магнусу".

   Волны во время шквала далеко отнесли ее от клипера. Когда бретонца Ле-Галля смыло с палубы, море принесло его не к этой шхуне, а к бандитскому кораблю. Его подняли на палубу чуть живого и привели в чувство. Он, однако, притворился очень слабым, чтобы избежать расспросов, прежде чем он сам узнает, в чьи руки попал.

   Когда наступило затишье, он притворился, будто заснул глубоким сном. Вокруг него разговаривали, не стесняясь. Из этих разговоров он узнал, что шхуна идет к "Дяде Магнусу", чтобы принять оттуда человека, которому поручено взорвать корабль. Поиски на клипере начались еще при Ле-Галле, следовательно, то, что он услышал, не должно было его удивлять.

   Один из матросов шхуны в разговоре выразил опасение, что фитиль может потухнуть на половине, не дойдя до мины.

   - Этого нет основания опасаться, любезный, - возразил капитан. - Мины заложены с двух сторон, так, что если одна не взорвется на правом борту, то взорвется другая - на левом.

   Ле-Галль задрожал всем телом.

   Он знал, что на "Дяде Магнусе" ищут мину только с одной стороны.

   Бравый матрос решился выжидать событий и при первом удобном случае предупредить клипер о грозящей ему опасности.

   Мы уже видели, что это ему удалось.

   Герцог горячо поблагодарил бретонца и пообещал ему хорошую награду, после чего Ле-Галль встал на свой пост.

   Погоня началась. Предупрежденная посредством сигнала "Леонора" начала маневрировать так, чтобы пересечь дорогу злодейской бригантине, которая, по-видимому, относилась к ее маневрам совершенно равнодушно, как бы ожидая, что клипер сейчас взлетит на воздух. На бригантине, очевидно, не знали, что вторая мина тоже отыскана.

   Однако, через некоторое время бандиты догадались, что на клипере произошло что-то необыкновенное, и приняли свои меры. Шхуна быстро покрылась парусами и понеслась прямо на оба корабля, намереваясь проскочить между ними. И шхуна, и клипер скоро поняли, что в этой борьбе победа останется за ними. На маленькой шхуне все было устроено так, чтобы сообщить ей наибольшую скорость. Она делала семнадцать узлов в час, а "Дядя Магнус" только десять или двенадцать. "Леонора" была быстрее клипера лишь на два узла. При таких обстоятельствах нечего было и думать об успехе погони.

   Посоветовавшись с братом, Фредерик Биорн велел кораблям продолжать путь к северу.

   Выказав свою быстроту, бригантина ловко повернулась и, не уменьшая скорости своего хода, стала снова приближаться к клиперу.

   Какое было у нее намерение?

   Уж не собиралась ли она последовать примеру Горациев и разделить врагов, чтобы сразиться с каждым порознь?

   Нет, эта мысль была нелепа. Бригантина не могла меряться силами ни с клипером, ни с "Леонорой".

   Гораздо вероятнее, что она намеревалась посмеяться над "Дядей Магнусом", пользуясь своим превосходством относительно быстроты.

   Действительно, она задумала что-нибудь в этом роде, потому что шла прямо на клипер. Это она могла сделать тем смелее, что пушки "Дяди Магнуса" были приспособлены только для разбивания льда, каковое обстоятельство не могло оставаться неизвестным для бандитов. По мере приближения шхуны матросами клипера все сильнее овладевало раздражение, но Фредерик и Эдмунд только улыбались с полным презрением к бессильному врагу.

   Вероятно, читатель помнит, как герцог Норрландский, шутя, спросил капитана шхуны, уж не собирается ли тот обойти вокруг клипера.

   Обойти кругом корабль, идущий полным ходом, считается, по морским понятиям, таким оскорблением, которое не прощается никогда.

   Не один раз бывало, что корабли обменивались пушечными выстрелами из-за этой, с виду такой невинной, шутки.

   Матросы глухо роптали. Фредерик Биорн вынужден был на них прикрикнуть.

   - Ребята, стоит ли волноваться? - сказал он. - Неужели слону прилично обращать внимание на моську? Будь этот корабль одного размера с нашим, я бы принял бой, но при данных обстоятельствах гораздо лучше не обращать внимания на бессильную злобу ничтожного противника.

   Голос любимого вождя сразу успокоил матросов. Бандитская шхуна совершила свое круговое движение при общем невнимании и презрении.

   Но сцена этим не кончилась. Ободренная успехом своего ловкого маневра, шхуна, выходя в море, рассчитала свой ход так, чтобы пройти под ветром у клипера в каких-нибудь двух кабельтовых и тем довершить свое нахальное торжество. Она знала, что пушки для пробивания льда могут стрелять лишь на пятнадцать локтей вокруг корабля, и смело прошла под самым его носом.

   Дерзкая шхуна проходила иронически-церемонно, как бы желая салютовать "Дяде Магнусу". Три матроса на палубе махали шапками, а двое остальных, стоя на реях, кричали:

   - Ура, "Дядя Магнус!"

   Все это было бы, пожалуй, очень смешно, если бы этой комедии не предшествовала трагедия. Фредерик и Эдмунд готовы были отдать девять лет жизни за то, чтобы иметь под руками готовую батарею для наказания негодяев.

   Но комедия скоро опять перешла в трагедию.

   На корме бандитской шхуны, когда она проходила мимо клипера, показался человек с черным знаменем в руках и, потрясая этим знаменем, прокричал:

   - Мщение! Мщение!.. На жизнь и смерть!

   Норрландские матросы испустили дружный крик удивления и злобы:

   - Надод!.. Красноглазый!

   Надод гордо и молча шел, презрительно относясь к злобе врагов.

   Проходя мимо Фредерика и Эдмунда, изумленных до последней степени, он вдруг протянул руку, вооруженную боевым пистолетом.

   Раздался выстрел.

   Эдмунд упал на руки брата.

   - Ах! - вскричал герцог. - Над нами проклятие!..

   - Ура! Ура! - вопил Красноглазый. - Месть! Месть!.. - Он с торжеством потрясал своим черным пиратским знаменем.

  

   Эдмунд почти сию же минуту вскочил на ноги.

   - Ничего, брат, все слава Богу, - сказал он. - Я даже не ранен, кажется.

   Эдмунда осмотрели. Оказалось, что пуля, ударив ему в грудь, встретила алмазный знак ордена Св. Людовика, пожалованный ему на прощанье французским королем в награду за его службу во французском флоте. Этот орден выхлопотал для него и для Олафа министр Шуазель, когда герцог Гаральд отозвал обоих своих сыновей на родину.

   К великой радости молодого человека, орденская звезда оказалась неповрежденной, ее сохранили крупные алмазы, которыми она была осыпана.

   Падение Эдмунда произошло единственно от страха, овладевшего им при неожиданном выстреле: он думал, что пуля попадет в его брата и убьет его наповал.

   Радость обоих братьев, что они оба живы и невредимы, была омрачена лишь неприятным открытием, что их смертельный враг существует на свете, а вовсе не погиб, как они думали.

   Однако это открытие не заставило их отказаться от предпринятой экспедиции.

   - Когда мы узнаем доподлинно, что сталось с дядей Магнусом, - сказал Фредерик, - тогда мы вернемся и примемся за Надода, чтобы на этот раз уничтожить его окончательно. Но до тех пор пусть он поживет на свете, делать нечего.

   Братья полагали, что им нечего бояться Надода, что он не станет преследовать их среди полярного льда.

   Простояв несколько дней в Исландии и присоединив к экспедиции одного врача-француза по имени Леблон, жившего на этом острове, оба корабля пошли в Гренландию. Герцог Фредерик нарочно взял себе в корабельные медики такого человека, который был привычен к холодному климату и, следовательно, мог перенести трудности и тяготы полярной экспедиции.

   "Леонора" должна была провожать "Дядю Магнуса" до тех пор, покуда не будет для него выбрана зимняя стоянка. Шхуне нужно было познакомиться с нею для того, чтобы успешно выполнить впоследствии порученное ей дело. Она должна была служить звеном, связывающим экспедицию с остальным миром.

   План герцога задуман был превосходно и резко отличался от всех прежних неудачных попыток проникнуть к Северному полюсу.

   Фредерику Биорну были неизвестны средства и способы, употребленные его дядей Магнусом, но он был уверен, что эти средства были вполне достаточны, потому что Магнус Биорн почти достиг успеха и отправил Розевеля за помощью в Розольфсе. Герцог Гаральд отказал в просимой помощи по причинам, которые были неизвестны его сыновьям, вследствие чего Фредерик Биорн считал своим долгом загладить то, что он считал виною покойного герцога.

   Молодой герцог понял, что для успеха предприятия необходимо, подвигаясь вперед, оставлять позади себя пункты, снабженные всевозможными запасами: одеждой, топливом, пищей для людей и животных. Таким образом, путешественники, встретив какое-нибудь неодолимое препятствие, получали возможность отступить вполне благополучно и найти для себя верное убежище.

   С этой целью покуда "Дядя Магнус" только еще строился, шхуну "Леонору" посылали в Гренландию уговориться с одним эскимосским племенем относительно содействия экспедиции на неопределенный срок. На этих людей, на их выносливость и знание местных условий можно было положиться вполне.

   Герцог Фредерик, зная из отчетов розольфских моряков за несколько столетий о переселении морских птиц на зиму к Северному полюсу, намеревался подробно расспросить эскимосов об этом загадочном факте.

   Начальниками эскимосов, согласившихся помогать экспедиции, были два молодых человека - Готшальк и Рескиавик. Весь отряд эскимосов должен был состоять из пятидесяти человек.

   Готшальк и Рескиавик с частью своих товарищей были заранее привезены в Глазго и посажены на "Дядю Магнуса". Об этом мы, впрочем, уже упоминали вскользь.

   По прибытии в Гренландию оба корабля были радостно встречены нанявшимися эскимосами. Так как розольфцы долго не приходили, то эскимосы начали уже терять надежду на заработок. Восторгу их не было пределов, когда они увидали, в каких шубах щеголяют их товарищи, приехавшие на "Дяде Магнусе". Они стали рассчитывать, что и им дадут такие же прекрасные подарки.

   Простояв несколько дней и приняв на борт эскимосов, которых разделили на два отряда, "Дядя Магнус", провожаемый "Леонорой", вышел в море при громких приветствиях собравшейся толпы.

   Корабли направились к северу. Они последовательно прошли мимо Шпицбергена, мимо земли Мельвиля и мимо так называемых Ледяных берегов, потому что они освобождаются ото льда и снега всего на каких-нибудь пять или шесть недель в году.

   Герцог Норрландский велел держать курс по прямой линии на север, предполагая, что лишь в этом направлении он может отыскать дядю Магнуса, по всей вероятности, умершего на границе земли обетованной, которую он отыскивал и нашел.

   Исследовав до реки Меккензиевой все верхние берега, омываемые Ледовитым океаном, Фредерик Биорн вернулся назад, обогнув мыс Ледяной, Шпицберген и снова проехал мимо северного берега Гренландии, отыскивая там для себя зимнюю стоянку. С этим нужно было торопиться, так как был уже сентябрь.

   Наконец Фредерик отыскал небольшую бухту, которую назвал бухтой Надежды. Она находилась под 82® 70' северной широты и 6® 22' восточной долготы.

   Бухта была окружена высочайшими утесами, которые защищали ее от всех ветров. Более удобную стоянку трудно было и найти.

   Простояв сутки с "Леонорой", Фредерик Биорн на следующий день отослал ее обратно, приказав командиру ее, нашему старому знакомому Биллю, явиться в бухту следующей весной и привезти надлежащее количество всяких припасов.

   Матросы шхуны и клипера были связаны между собою узами дружбы и родства. Немудрено поэтому, что и те, и другие с тоскою готовились к предстоящей разлуке - быть может, навсегда.

   Прощание вышло трогательное. Матросы "Леоноры" плакали, не скрывая своей жалости к товарищам, идущим на всякие опасности, но матросы "Дяди Магнуса" крепились, не желая показаться слабыми.

   - До свиданья! До свиданья! - долго кричали друг другу остающиеся и уходящие. "Леонора" ушла.

  

   Только что успел Фредерик Биорн приготовить все для зимней стоянки, как на море показались первые льдины. Экипаж клипера приветствовал их от души, потому что они означали для него средство продолжать предприятие. По другую сторону равнины, ограничивавшей бухту, снова начинался Ледовитый океан, по которому можно было на санях проехать пространство в два градуса длиною.

   Местность около бухты в момент прибытия наших путешественников не была совершенно лишена оживления. В воздухе носились морские птицы с такой беззаботностью, которая прямо указывала, что они никогда не видали людей. Моржи и тюлени подплывали к самой корме корабля, как бы желая ознакомиться поближе с невиданной громадой.

   Однажды друг Фриц позабавил моряков внезапным пробуждением в нем рыболовного инстинкта. Это было тем оригинальнее, что он был взят от матери еще совсем маленьким медвежонком, и после того ему не приходилось самому добывать себе пищу.

   Друг Фриц вместе с прочими любовался на птиц, которым матросы бросали куски вяленой рыбы. Вдруг в бухте появилось стадо моржей с длинными изогнутыми клыками. При виде их медведь вытаращил глаза и тихонько завизжал от радости, как щенок, увидавший из окна, что на дворе играют другие щенята. Моржи, действительно, резвились, ныряя и кувыркаясь в воде.

   Через несколько минут друг Фриц начал вздрагивать и трясти своей огромной головой. Он лишь недавно достиг зрелого возраста и, как все молодые животные, очень любил игру. Что такое с ним делалось? Желал ли он присоединиться к моржам и порезвиться вместе с ними, или в нем проснулась природная кровожадность, заглохшая от постоянного общения с добрыми людьми? Быть может, и то, и другое... Как бы то ни было, но через несколько минут он окончательно не выдержал и, прыгнув с корабля, как бомба, свалился среди играющих. Сначала он погрузился в воду, но сейчас же выплыл, глухо ворча. Он был сыт и, по-видимому, не имел никаких свирепых намерений. Эдмунд, зная его отлично, положительно утверждал, что медведь просто желал поиграть с моржами.

   Но моржи понимали это иначе. Они не видели разницы между медведем диким и прирученным. Вследствие этого друг Фриц, как только вынырнул, сейчас же получил ужасный удар клыком.

   Моржи окружили его и сердито надвигались. Бедный медведь совершенно растерялся от такого приема и даже не пробовал защищаться. Между тем морж, нанесший ему удар, ожидал ответа, после которого должно было последовать общее нападение на медведя.

   Пора было матросам вмешаться, иначе разъяренные моржи растерзали бы его в клочья. По приказанию Эдуарда, человек двадцать матросов, столпившись у кормы, подняли громкий крик. Испуганное стадо сейчас же рассеялось.

   Избавленный от опасности медведь вернулся на палубу при громком хохоте матросов. Он был очень сконфужен своим приключением и низко опустил голову.

   Однако другу Фрицу предстояла впереди суровая жизнь, от которой суждено было проснуться его природным инстинктам, до этого времени спокойно дремавшим в нем.

   Между тем Фредерик Биорн торопил приготовления к отъезду. Шел густой снег, предвестник больших холодов, хотя на дворе стоял только конец сентября. Появились первые перелетные птицы, отдельными небольшими стаями направляясь на север к тому свободному ото льда морю, в существовании которого нет ни малейшей возможности сомневаться.

   Стаи птиц все увеличивались и, наконец, стали заслонять небо, как тучи. Куда же именно они летели? К какому-то месту до сих пор неизвестному, но, несомненно, лежащему между магнитным полюсом, который совершенно произвольно предполагается на 70®, но в действительности находится гораздо выше и между полюсом холода. Птицы тянутся туда двумя дорогами: одна проходит между Гренландией и Шпицбергеном, другая - между Алеутскими островами и Беринговым проливом. Невозможно же допустить, чтобы птицы нарочно летели для того, чтобы погибнуть от холода в ледовитом краю; очевидно, там есть страна с умеренным климатом, в котором можно жить. Наконец, с наступлением лета они все возвращаются - это тоже всеми подмеченный факт.

   Все это исстари наводило многих и многих на мысль о существовании на крайнем севере свободного моря, для открытия которого еще с прошлого века предпринимались полярные экспедиции.

   Франклины, Ламберы и Белло рисковали жизнью для разрешения этой благородной задачи. Норденшильд сделал тоже немало. Если задача не решена, это еще не значит, что она и не будет решена.

   Направление, которого держались птицы, подсказало Фредерику и его брату, что они выбрали кратчайший путь к полюсу. Когда пролетели последние стаи, начались холода. Показания на термометре быстро падали и скоро дошли до 18® ниже нуля. Появились крупные льдины, начался ледоход. Со дня на день ожидалось, что лед окончательно станет, и "Дядя Магнус" будет изолирован от остального мира.

   Однажды вечером перед закатом вахтенный матрос, меланхолически прохаживавшийся вдоль борта, вдруг встрепенулся и вскрикнул:

   - Парус слева!

   Все выбежали на палубу, и впереди всех Фредерик и Эдмунд, подумавшие, что вахтенный сошел с ума.

   Но нет, к удивлению, он оказался в здравом уме и твердой памяти. В бухту действительно входила хорошенькая небольшая яхта, салютуя клиперу. На мостике яхты стоял человек высокого роста, махавший шляпою и кричавший "ура!", которое дружно подхватывали матросы. Фредерик Биорн ответил тем же, и восемьдесят норрландских матросов тоже гаркнули "ура!".

   Яхта грациозно поравнялась с клипером и бросила якорь рядом с ним.

   Фредерик сейчас же пригласил капитана яхты к себе на борт. Капитан не заставил себя просить два раза и ловко перебрался на клипер.

   - Здравствуйте, джентльмены, - сказал он Фредерику и Эдмунду, шедшим к нему навстречу. - Эдуард Пакингтон, - прибавил он, кланяясь. - Чистокровный янки, родом из Нью-Йорка.

   - А я - Фредерик Биорн, - отвечал герцог Норрландский, пожимая руку американцу, - а это мой брат Эдмунд.

   Американец пожал Эдмунду руку так, что едва не вывихнул ее.

   Североамериканский гражданин был рослый мужчина средних лет, с открытым и приятным лицом, которое сразу располагало в его пользу, хотя черты далеко не отличались правильностью: англосаксонский рот до ушей, круглые навыкате глаза и огромный, мясистый, красный, угреватый нос, обличавший не совсем умеренную склонность к спиртным напиткам. Волосы на голове и бороде были красно-рыжие.

   В нравственном отношении Эдуард Пакингтон был человек смелый и решительный, не останавливающийся ни перед чем. Он был старший сын бедного методистского пастора, обремененного, как почти все пасторы, многочисленны