Главная » Книги

Маурин Евгений Иванович - Людовик и Елизавета, Страница 9

Маурин Евгений Иванович - Людовик и Елизавета


1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19

остаются необработанными по пять-шесть лет, потому что народ бежит куда попало от невозможных порядков. Простой народ изможден, ослаблен, выродился. Неурожаи, вечный голод, непрекращающиеся повальные болезни доконали его вконец".
   Виконтесса утверждает, что русский народ отличается честностью. А вот что мне пишет мой агент: "Если Вашей эминенции требуются подробности, то могу достать таковые, так как во всей России нет ни одного человека, который устоял бы против самого скромного подкупа". Иначе говоря, господа, мы поднимем благосостояние России, а когда это совершится, то другая держава сунет русским министрам небольшую взятку, и плодами наших стараний воспользуются другие.
   Итак, господа, действительность, факты, цифры развенчивают ту радужную картину выгодного союза с Россией, которую нарисовало нам пламенное воображение увлекающейся виконтессы. Перейдем теперь к способам осуществления ее проектов.
   Виконтесса хочет, чтобы Франция помогла царевне Елизавете вступить на русский трон. По мнению виконтессы, у царевны очень много шансов. Так разберем их.
   "Простой народ",- говорит виконтесса,- "обожает царевну". Но почему же он допустил восшествие на престол императрицы Анны! Господа! Что-нибудь одно: или народу нет никакого дела до царевны, или он ничего не может поделать в России. В обоих случаях с народом считаться нечего.
   Виконтесса уверяет, что за царевну стоит духовенство, особенно после того, как его стали сажать на кол. Отмечу, что это многократное выражение неточно. До сих пор известен только один такой случай, когда священника за явно бунтовщическую проповедь подвергли этой казни. Конечно, возмутительность факта не уменьшается от его единичности. Но, как видите, господа, русские, которых нам хотят нарисовать пламенными заступниками духовенства, дали спокойно совершиться этому злодеянию. Так что же мы будем говорить о симпатиях или антипатиях духовенства, раз и оно ничего поделать не может? Мало того, известно ли виконтессе, за какие именно слова проповеди этого священника посадили на кол? Нет? Ну, а мне известно! Священник сказал: "Хлеб не родится, потому что женский пол царством владеет; какое ныне житье за бабой?" Но, господа, разве принцесса Елизавета - не "баба"? Так как же можно рассчитывать на духовенство в качестве опоры для переворота, раз этот переворот должен совершиться в пользу женщины?
   Виконтесса утверждает, что на стороне царевны армия. Но никакими фактическими данными это не подкрепляется. А вот что я могу прочитать вам, господа: "Народная ненависть к немецкому правительству все растет, но оно имеет надежную опору в гвардии". Затем польский посол доносит своему правительству, что, разговорившись с одним из враждебных немцам боярином, он, посол, высказал опасение, как бы русские не поступили с немцами так же, как поступили с поляками при Лжедмитрии. "Не беспокойтесь! - ответил боярин.- Теперь это невозможно, ведь тогда у правительства не было гвардии!"
   Тут уж мы, господа, подходим к значительному разногласию. Оно и понятно: виконтессе явно неизвестно, что Левенвольду, прихвостню Бирона и обер-шталмейстеру государыни, было поручено скомплектовать несколько гвардейских полков, где офицерами являются почти исключительно иноземцы. Этими гвардейскими полками пользуются для выколачивания недоимок. Гвардейцы попросту принимают недоимщиков на штыки. Господа, военные, которые столь позорным образом служат своему знамени, не пойдут в штыки за царевну Елизавету на свое немецкое правительство!
   Я не отрицаю того, что в полках, где преобладает русский элемент, имеется много приверженцев принцессы Елизаветы. Но виконтесса хотела внушить нам, что вся армия пойдет при перевороте за царевну. А факты говорят нам, что полки, состоящие из наиболее дисциплинированных и лучше всего оплачиваемых солдат, встанут на защиту правительства.
   И еще одно возражение по существу, господа. Допустим, что нам удастся превозмочь все это и возвести царевну Елизавету на трон отцов. Что служит нам гарантией благодарности царевны? Как знать, не сочтет ли она, утвердившись с нашей помощью на престоле, более выгодным для себя заключить союз с нашими врагами?
   Виконтесса хочет внушить нам, что это противно нравственным качествам царевны, которая якобы отличается "преданностью и постоянством". Но это - голословные утверждения. В политическом отношении царевна ничем не могла еще проявить эти качества, а ее интимная жизнь говорит против обладания ими. Именно, едва ли кому-нибудь не известно, что царевна Елизавета с самых юных дней только и делает, что меняет свои самые интимные привязанности. Я не буду говорить вам о массе случайных эпизодов этого рода. Достаточно имен тех, кто пользовался более прочной привязанностью царевны. Господа, ведь царевна всего только лет пятнадцать как может жить жизнью женщины, а между тем вот список ее прочных привязанностей: Бутурлин; император Петр Второй, ее племянник; Нарышкин, ее двоюродный брат; солдат Шубин, фурьер Лялин, певчий Разумовский... Господа, неужели это перечисление свидетельствует о постоянстве?
   Итак, господа, вот построенный на точных фактах и цифрах ответ тому, что создало пылкое воображение прелестной виконтессы де Вентимиль. Повторяю, мы можем выразить свое искреннее восхищение красноречию и уму очаровательной виконтессы. Я первый готов забыть свой возраст и священнический сан и объявить себя пламенным рыцарем виконтессы. Но все это только здесь, где мы, как выразился его величество, просто разговариваем по-дружески среди друзей. Если же мы перенесем свое восхищение в область действительного государственного строительства, если мы пойдем тем путем, на который зовет нас виконтесса, то окончательно погубим Францию, думая спасти ее.
   Вот мой вывод, господа, вот, ваше величество, мое искреннее суждение. Но, может быть, я и ошибаюсь во многом? Быть может, виконтесса может возразить что-либо? Я жду! И я первый с радостью признаю свою ошибку, если мне докажут, что я не прав!
   Кардинал замолчал, с видом полного торжества, осматриваясь по сторонам.
   Полина сидела ни жива ни мертва, сознавая, что она ничего не в состоянии возразить на вескую речь кардинала. Да, она сама была виновата! Не подготовившись как следует, не запасясь какими-либо цифрами, она задумала увлечь присутствующих своей горячностью. И вот она не только погубила то дело, на котором думала построить свое благополучие, но и отрезала себе возможность на будущее активно вмешаться в политику.
   Все присутствующие тоже молчали. Все, не исключая короля, чувствовали себя разочарованными. Речь виконтессы заставила в их сердцах зазвучать самые восторженные, рыцарские чувства. Флери разрушил это очарование... Как это было досадно! Но что же говорить против языка цифр, фактов и рассудочности?
   - Полетт! - еле слышно шепнул виконтессе Суврэ.- Если вы сейчас же не воспользуетесь тем, что я сделаю, и не пойдете на соглашение с кардиналом, то ваше дело погибло!
   Сказав это, он встал с места и приблизился к королю. Звук шагов маркиза вывел Людовика из грустной задумчивости.
   - Как это ни печально, господа,- сказал король,- но с кардиналом нельзя не согласиться! А жаль!.. Но впрочем, ведь нам предстоит еще обсуждение высказанного? Быть может, нам все-таки удастся примирить это разногласие, которое, быть может, только на первый взгляд кажется непримиримым? Может быть, кто-нибудь надумал что-либо? Суврэ, я вижу по твоему лицу, что ты составил определенное мнение относительно слышанного. Ну, что ты скажешь, мой милый Анри?
   - Ваше величество, позволите ли мне быть совершенно искренним и высказать мое мнение совершенно свободно? - спросил маркиз.
   - Но, разумеется, Суврэ, я жду этого от тебя! - промолвил король.
   - Ваше величество! Я смотрю в лицо графини де Майльи и вижу, сколько страдания написано на нем. Графиня мучается за судьбу дроздов! Ваше величество! Пожалейте как дроздов, так и прелестную хозяйку!
   - Ты прав, Суврэ,- смеясь ответил король,- ведь я обещал графине, что мы не испортим ей эффекта от придуманного любезной хозяйкой блюда. Говоря откровенно, я даже проголодался и с удовольствием отправлюсь ужинать. Если вы позволите, графиня, то мы готовы!
   - О, ваше величество,- радостно воскликнула Луиза,- вы снимаете с моей души тяжелый камень!
   - Ну, так пойдемте, господа; ведь договорить мы можем и за дроздами! Быть может, это пикантное блюдо наведет нас на счастливую мысль. Пойдемте, господа!
   Король встал и радостной походкой направился к столовой. Остальные поспешили последовать непосредственно за ним. В гостиной остались только Полетт, сидевшая по-прежнему перед своим письменным столом, да кардинал, укладывавший в портфель с помощью Амело свои записки и бумаги.
   - Ваша эминенция,- вставая сказала Полетт,- не могу ли я получить от вас кое-какие сведения?
   - Пожалуйста, дитя мое! - ответил кардинал, вставая и подходя к виконтессе.- Амело, ступайте, вы мне не нужны больше! В чем дело, виконтесса?
   - Я хотела бы знать, как зовут вашего племянника.
   - А зачем вам это, дитя мое, если смею спросить?
   - Да вот...- Полетт отперла имеющимся при ней ключиком ящик своего письменного стола, достала оттуда королевский указ и продолжала: - его величество поручил мне заполнить пробел в этом указе, и я сделала бы это еще раньше, если бы была уверена, что точно помню имя вашего племянника!
   В глазах кардинала сверкнуло торжество. Но он был слишком хитрой лисой, чтобы сдаться сразу.
   - Как? - с хорошо разыгранным испугом воскликнул он.- Вы хотите сделать камер-юнкером моего беспутного племянника? Но это невозможно! Я уже обещал вдове Тремуйля, что употреблю все свое влияние на пользу ее малолетнего сына? Нет, нет, виконтесса, это невозможно!
   - Прочтите, ваша эминенция,- твердо ответила Полетт,- но я с сестрой перебрала всех возможных кандидатов, и мы решили, что более подходящего, чем ваш племянник, и более достойного нет!
   - Но я не могу, право...
   - Нет, уж вам придется подчиниться в этом случае, кардинал,- улыбаясь, возразила Полетт.- Я хочу быть столь же непреклонной к вам, каким вы только что были по отношению ко мне!
   - Господи, Господи! - пробормотал кардинал, делая вид, будто он колеблется.- Что же я могу поделать? Рыцарь перевешивает во мне старика и министра! Виконтесса, я не в силах противиться вам! Пусть будет по-вашему! Но только что же вам самим беспокоиться: позвольте, я впишу имя этого мальчишки, которому свалилось на голову такое неожиданное счастье! - Кардинал присел к столу, вписал имя племянника и сказал: - может быть, вы позволите мне, виконтесса, взять этот указ с собой? Я сегодня же увижу этого счастливчика и порадую его!
   - Пожалуйста, берите,- с очаровательной улыбкой ответила Полетт.- Ведь так приятно, когда неожиданно получаешь радостный сюрприз!
   - Да благословит вас Господь, виконтесса! - ответил кардинал, пряча указ в широком внутреннем кармане платья.- Я уверен, что ваша доброта сейчас же призовет и на вас тоже нежданную радость! А теперь ступайте, виконтесса, в столовую! Подумайте только, что станут говорить про меня, бедного, старого священника, который остается наедине с такой очаровательной особой.
   Полетт смеясь ушла в противоположную дверь, бегом обежала коридором и попала в столовую с другой стороны в тот самый момент, когда вслед за королем рассаживались и остальные гости. Как ее появление, так и приход кардинала, вошедшего через минуту после нее, не привлекли ничьего внимания, кроме маркиза Суврэ, который еле заметно одобрительно кивнул головой виконтессе.
   В самом начале ужин проходил при полном молчании, изредка прерываемом восторженными восклицаниями короля по адресу того или другого блюда. Когда же его величество отведал дроздов, то только крякнул и стал с жадностью уничтожать лакомое блюдо.
   - Очаровательная вещь! - воскликнул он наконец, тяжело отдуваясь после четвертой порции дроздов.- Графиня, вы непременно должны сообщить моему повару секрет этого кушанья! Давно я уже не ел с таким аппетитом! Я вам крайне признателен, милая графиня!.. Ну, а теперь,- продолжал он,- мы можем и поговорить окончательно о нашем вопросе. Хотя собственно и говорить-то почти нечего... Но конечно, конечно,- поспешил он сказать, встретившись с умоляющим взглядом Полины,- надо договориться до конца!
   Лакеи быстро и бесшумно собрали грязную посуду, поставили на стол ряд ваз с вареными в сахаре и меду фруктами прочими сластями, освежили батарею бутылок и ушли, напутствуемые приказанием графини не входить, пока их не позовут.
   - Итак,- сказал король, отхлебывая из бокала вино,- вы находите, милейший кардинал, что проект этой фантазерки никуда не годится, и нам надо решительно отказатьсь от мысли завязать сношения с Россией?
   - Да Боже меня упаси! - с самым искренним ужасом заявил Флери.- Как бы посмел я думать подобное? Проект виконтессы очарователен, и нам надо во всяком случае заняться его осуществлением!
   Все присутствующие с полным недоумением взглянули на кардинала, а король от неожиданности чуть не выронил бокала из рук.
   - Но мне казалось,- растерянно сказал король,- что вы назвали проект виконтессы гибелью для Франции?
   - Отнюдь нет, ваше величество, это просто - недоразумение!
   - В таком случае я прошу вас объясниться,- почти с неудовольствием сказал король.- Право, мне даже странно... Но говорите, ваша эминенция, говорите! Я с нетерпением слушаю вас!
   - Ваше величество,- заговорил Флери,- я помню те слова, которые были сказаны мною и невольно вызвали данное недоразумение. Я сказал, что путь, на который зовет нас виконтесса, может окончательно погубить, а не спасти Францию. Но что я имел в виду, говоря "путь"? Не стремление к сближению с Россией, а те способы, которые предлагала виконтесса...
   Должен сказать, я несколько увлекся, желая дать виконтессе маленький урок государственной и житейской мудрости. Я хотел показать, как опасно пускаться в политическую авантюру, если не представляешь себе в самом точном виде физиономии намеченной страны, если основываешься не на фактах, а на предположениях. Ведь в общих чертах виконтесса верно обрисовала картину положения России, а я нашел возражения, и виконтессе уже нечего было мне ответить. Представьте себе, господа, что мы действительно увлеклись бы призывом виконтессы и направили бы свои взоры в сторону России, но вдруг натолкнулись бы на одно из тех разногласий, которые я привел вам. Ведь это было бы способно поставить нас в тупик, могло бы перевернуть все наши намерения!
   Нет, господа, отвергая путь, предлагаемый виконтессой, я не отвергаю цели. Нам действительно необходимо искать прочного союза с молодой страной и действительно другой страны, кроме России, я не вижу. Но и в этом отношении мы должны идти серьезно, твердо, не давая обольщать себя никакими химерами.
   Я уже указывал вам, что утверждения виконтессы можно толковать и так, и этак. А нам нужно взять за руководящую нить нечто незыблемое, не зависящее от условий. Так, например, виконтесса уверяла нас, что принцесса Елизавета будет благодарна нам за помощь, что она по натуре отличается великодушием и постоянством. Но к чему нам строить что-либо на этом? Я предпочитаю связать царевну определенным договором и обеспечить Францию твердыми гарантиями, что этот договор будет соблюден. На этом вернее строить наше благополучие, чем на весьма шатком фундаменте личных качеств.
   Вот, господа, на одном этом примере я показал вам, в чем заключается все разногласие между мной и автором восхитительного проекта, в чем я видел опасность пути, рисуемого виконтессой. Что нам за дело, пользуется ли царевна Елизавета привязанностью всей той холопствующей массы, которую представляет собою русское общество? К чему мы будем строить что-либо на этом, раз мы знаем, что ныне царствующая государыня вступила на престол помимо каких-либо симпатий, никогда любовью не пользовалась, а правит страной десятый год? Если любовь есть, то это - лишний маленький козырь в нашей игре, но не руководящая нить, нет!
   Точно так же к чему мы будем опираться на недовольство или симпатии армии? С небольшими затратами мы всегда сумеем купить один полк, а при разумном направлении этого полка можно в удачно выбранный момент произвести желаемый переворот. Главное - подготовка, организация. А симпатии, недовольство... Э, если Господь пошлет императрице Анне еще пятьдесят лет жизни, то она процарствует их все благополучно, несмотря ни на какие недовольства!
   Так вот, господа, как я смотрю на это дело, вот в чем лежит единственное разногласие между мной и виконтессой!
   - Но позвольте, кардинал,- сказал Людовик,- если Россия действительно так бедна, истощена и обезлюдела, то какую же пользу может принести нам союз с ней?
   - И опять-таки скажу вам, государь,- с хитрой улыби ответил Флери,- что, если следовать путем, нарисованным нам виконтессой, то не будет никакой пользы; если же приступить к этому делу с осторожностью и рассудительностю, то и из обедневшей России можно извлечь свою пользу.
   Например, таможенный доход дает русскому правительству в Риге около двух миллионов ливров да в Петербурге около трех, итого в обоих этих городах около пяти миллионов! А почему так мало? Да потому, что русские чиновники воруют! Представьте себе, что мы предложим русскому правительству восемь миллионов за обе эти таможни и сами будем держать там сторожевую службу? Во-первых, мы поднимем доход по крайней мере до двенадцати миллионов и таким образом дадим русскому правительству на три миллиона больше, да себе положим в карман столько же - один миллион уйдет на расходы. А, во-вторых, таким путем мы ограничим ввоз в Россию немецких товаров и облегчим доступ французским. Это - только некоторые из всех тех мер, которые можно осуществить. И, заметьте, государь, эти меры тем и хороши, что нам дела нет, честен русский народ или нет, богат он или беден. Следуя моим путем, мы добиваемся всего при всяких обстоятельствах!
   - Господа,- сказал король,- не имеет ли кто-нибудь возражений, вопросов, сомнений?
   - Я хотел бы спросить,- сказал Амело,- каким образом его эминенция предполагает возможным вести в России подготовительную работу, раз мы не имеем даже официальных сношений с нею? Послать туда эмиссаров,- но это слишком рискованно и может раньше времени обнаружить намерения Франции!
   - А в самом деле, кардинал, как вы думаете сделать это? - спросил король.
   - Но, ваше величество,- смеясь ответил Флери,- почему вы спрашиваете об этом меня, а не виконтессу, автора проекта?
   - Ваша эминенция,- ответила Полетт,- если бы я считала себя в силах вынести на своих плечах все это трудное и сложное дело, то не было бы нужды и в этом совещании. Как могу я дерзать на указание таких деталей, которые требуют многолетней государственной опытности?
   - Я еще раз повторяю,- смеясь сказал кардинал,- что вы - редкая женщина, виконтесса! У вас такой широкий ум, такая находчивость, что куда нам, мужчинам! Я уверен, что у вас имеется придуманный полный план действий, но вы хотите дать мне высказаться, чтобы разбить меня вконец. Ну, да пусть будет по-вашему!
   Я не могу сейчас подробно ответить на ваш вопрос, государь, и укажу только общие черты своего проекта.
   В данный момент Россия ведет с Турцией войну. Последняя пошла очень благополучно для русских и скоро будет закончена. Когда приступят к выработке мирного договора, наш резидент в Турции вмешается и сведет на нет все успехи русского оружия. Через дружественный нам шведский двор мы сумеем дать понять России, что так будет всегда, пока Россия не возобновит с нами правильных дипломатических сношений. В результате императрица должна будет назначить к нам посла, а мы пошлем своего посла в Россию.
   Нашим послом будет человек, совмещающий в себе храбрость, осторожность, внешнее обаяние, дипломатическую увертливость - словом, для должности русского посла мы подыщем совершенно особенного человека. Посол будет осторожно зондировать почву, войдет в сношения с царевной, его дом будет главной квартирой наших действий. А когда приспеет час, он даст сигнал к поднятию занавеса над политической комедией, которую мы так разыграем!
   - Но если этот час не приспеет до того момента, когда императрица скончается? - воскликнула Полетт.
   - Виконтесса, для Франции лучше не начинать этого дела совсем, чем начать его преждевременно! - ответил за кардинала Суврэ.
   - Совершенно верно,- сказал король.- Итак, проект моей милой виконтессы оказался приемлемым? Я очень рад этому!
   - Но надо еще так много обсудить...- сказала Полетт.
   - Только не теперь! - заявил король.- У меня и без того голова кружится от такого длинного серьезного разговора. Ваша эминенция, в ближайшем будущем мы примемся с вами за работу над этим вопросом, потому что он интересует меня, и я хочу быть все время в курсе дела. А нашим секретарем будет милая виконтесса де Вентимиль! Ну, а теперь, господа, забудем о России, о царевнах, императрицах и таможенных сборах и предадимся отдыху и веселью!
  

* * *

  
   Так, за кубками крепкого вина и пряными блюдами из честолюбия куртизанки, продажности попа-министра, трогательной преданности влюбленного маркиза и ленивого тщеславия короля, родилась санкция проекта, которому суждено было существенно изменить положение русских дел. Фракция думала только о себе; она хотела капитализировать русское неустройство, холопство, бездеятельность и опутать Россию тонкой, но прочной сетью бесконтрольного политического влияния. Но ни кардинал Флери, хваставшийся своей осведомленностью, ни сама Россия, пожалуй, не знали, сколько неисчерпаемых возможностей таится в этой великой стране.
   Да, Франция ошиблась в расчетах, иначе не стала бы она подводить ту сложную интригу, которая составит содержание следующей книги. И если автору удалось заинтересовать читателя судьбой Столбина и его Оленьки, судьбой маркиза Суврэ, Жанны, ее любви и мести, то пусть последует за автором из теплой парижской весны 1739 г. в суровую петербургскую осень 1740 г.!
  

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Елизавета

I

В ЛАБИРИНТЕ ИНТРИГ

  
   "Если до получения этого письма наши друзья, о прибытии которых меня известила вчерашняя депеша, еще не успеют выехать из Парижа, то я надеюсь, что вместе с верительными грамотами Ваше Превосходительство пришлете мне подробные инструкции относительно всех затруднений, о которых я имею честь сообщить Вам ниже. Положение все запутывается, и маркизу будет легче изложить мне словесно взгляды королевского правительства, чем Вашему Превосходительству сделать это письменно.
   Повторяю, положение так запутывается, становится настолько сложным, что может показаться, будто ради интересов Франции я иду против французских же интересов. Я положительно затрудняюсь достаточно кратко и ясно изложить вам все это..."
   Писавший эти строки - французский посол при русском дворе, Жак Иоаким Тротти маркиз де ла Шетарди - положил перо, встал и задумчиво подошел к ярко топившемуся камину, у огня которого стал потирать зазябшие руки. Он был в меру высок, хорошо сложен, строен и одет со всей изысканностью прирожденного победителя сердец. Орлиный нос и энергичная дуга бровей придавали выражение смелости и отчаянной решимости его выхоленному, красивому лицу, которое, однако, при более внимательном наблюдении несколько отталкивало избытком самонадеянности и надменности.
   Но теперь выражение самонадеянности значительно отступало перед той крайней озабоченностью, о которой ясно говорили нахмуренный лоб и сдвинутые брови посла. Действительно, его положение было не из легких. Он просит инструкций, которые даже при помощи курьера могут быть доставлены ему не ранее, как дней через пятьдесят, так как даже верховой с расставленными подставами проходил расстояние от Петербурга до Парижа в 20-25 дней. А между тем необходимость действовать может сказаться теперь же! Так как же изложить своему правительству положение момента настолько ясно, чтобы сразу была видна создавшаяся необходимость действовать именно так, а не иначе?
   После довольно долгого раздумья Шетарди пожал плечами, энергично махнул рукой и, вернувшись к письменному столу, продолжал писать:
   "Прежде всего начну с некоторого маловажного трения; которое я предвижу. Конечно, в данном случае вопрос идет только о небольшой подробности этикета, но без специальных инструкций Вашего Превосходительства я не могу уступить в этом.
   Сегодня утром я частным образом виделся с Остерманом. Во время разговора эта старая лиса упомянула, что отсутствие аккредитивов к новому правительству не помешает неофициальному ведению переговоров между нами, так как смерть императрицы Анны не лишает русского двора возможности видеть во мне представителя его христианнейшего величества, тем более что и герцог-регент не удосужился до весны дать послам торжественную аудиенцию, а, следовательно - все равно пришлось бы слишком долго ждать официального признания.
   Я не могу скрыть своего удивления, возразив, что аккредитивы будут даны мне не к регенту, а к императору Иоанну III {}Иоанна Антоновича называют как Иоанном Третьим, так и Шестым. Иоанн Грозный (IV) был первым венценосным Иваном, имевшим титул царя,- до него были только великие князья., а, следовательно, и не могут быть вручены никому иному. Остерман ответил, что обычай запрещает показывать русского принца крови до достижения им одного года и что это в сущности - такой пустяк, о котором не стоит спорить. Я не настаивал, так как счел лишним протестовать заранее. Но я прошу сообщить мне в категорической форме теперь же, можно ли, не нанося ущерба достоинству Франции, уступить русскому двору в этом вопросе?
   Это относительно мелочи. Теперь нечто более серьезное.
   Я писал третьего дня, что немедленно по получении официального извещения о смерти императрицы пошлю своих дворян к принцам и принцессам для выражения соболезнования. Герцог Бирон не принял моего посланного и дал ему весьма ясно понять, что ему некогда будет принять также и меня. Наоборот, бывший у принцессы Елизаветы передал мне от имени цесаревны, что я всегда могу приехать к ее высочеству, когда бы не захотел и что царевна очень желала бы повидаться со мной. Но я считаю необходимым пока еще удерживаться от личных свиданий с принцессой.
   Я уже писал Вам ранее, что до сих пор мне не приходилось видаться с ее высочеством иначе, как при третьих лицах, что до последнего времени тайные переговоры велись через Нолькена и известное Вам доверенное лицо и что только на другой день после смерти императрицы ко мне с великой опаской зашел Лесток. Вам изестно также, что царевна не выказывает особенной уступчивости в интересующем нас деле и уклоняется от документальных обещаний территориальных уступок в пользу Швеции. Как ни заинтересована в этом последняя, но она смотрит на это гораздо легче, и Нолькен все-таки склоняется в пользу возможно быстрейшего осуществления переворота, так как для Швеции война была бы теперь очень несвоевременной, а иначе немыслимо сбить Россию с принятой ею угрожающей и вызывающей позиции.
   И вот тут-то я и остановлюсь перед неприятной задачей парализовать французские начинания во имя Франции. Нолькен говорил мне на днях, что его правительство ассигновало ему большую сумму {Нолькен располагал суммой в 100 000 экю, то есть по тогдашнему курсу около 60 000 рублей, а на теперешний счет - около 500 000 рублей, причем ему предоставлялось право свободного выбора той партии, в пользу которой могли быть употреблены эти деньги.} на политическую интригу, и я понимаю, что бедная Швеция могла получить эти деньги только от Франции. Нолькен говорит, что его правительство решило в случае неизбежности объявить России войну, и я понимаю, что обедневшая Швеция может начать войну только в том случае, если Франция ссудит ей на это средства. Следовательно, образ действия Нолькена находится в полном согласии с желаниями моего правительства, и... все-таки я должен противодействовать ему!
   Я позволяю себе спросить, какая будет польза для Франции, если принцесса Елизавета вступит на трон не ослабленной заранее страны? Ведь даже и теперь, нуждаясь в нас, царевна выказывает строптивость и нежелание поступаться чем бы то ни было? Что же будет далее и приобретем ли мы себе союзника, помогая царевне Елизавете получить отцовскую корону? Кроме того, благодаря тому, что осторожность Французского правительства понуждает его действовать, прикрываясь Швецией, принцесса Елизавета может отказать нам в праве на свою признательность, опираясь на то, что действительную помощь ее высочество получила не от нас. Царевна должна пойти на уступки, должна дать письменное обязательство вернуть Швеции захваченные Петром Великим земли и предоставить Франции известные фискальные пример, таможенные преимущества. Без этого нам нет смысла помогать ей. Я очень рад, что Нолькен обнадеживает ее: несколько досадных разочарований, и царевна увидит, что ей необходимо стать уступчивее к нам!
   Но это - еще далеко не все, положение осложняется еще более. Герцог-регент держит себя все враждебнее к родителям юного императора и, как это мне известно, все более заигрывает с царевной Елизаветой. Ведь он уже давно питает тайную страсть к царевне да кроме того, понимает, что его положение непрочно. Ни для кого не тайна, что он помышляет выслать Анну Леопольдовну с супругом за границу. Но удастся ли ему, всеми ненавидимому, удержать власть в руках? Нет, не удастся, и это должно понудить его пойти на соглашение с царевной. Уже тот факт, о котором я упоминал выше, что герцог не принял моего посланного, свидетельствует, насколько Франция не может рассчитывать на его дружбу. Значит, от кого бы ни исходило желание немедленного переворота в пользу царевны Елизаветы, революция в данный момент принесет Франции только ущерб, а, следовательно, моя священная обязанность - не допустить осуществления переворота.
   Итак, судя по всему, царевна ведет загадочную для меня двойную игру. Третьего дня уже после отсылки последней депеши я говорил с известным Вам доверенным Нолькена, который сообщил мне, что шведский посол вступил в переговоры с фельдмаршалом Минихом. Но ведь Миних - враг Бирона! Объяснение этой загадки обещано мне в ближайшем будущем, может быть, сегодня, и тогда я немедленно извещу Ваше Превосходительство. Но мое положение посла обязывает меня быть готовым ко всему, а те намеки, которые делает Нолькен, заставляют предполагать возможность осуществления такой странной политической конъюнктуры, как Бирон - Елизавета - Миних. Нечего и говорить, что подобное разрешение вопроса грозит Франции полным крушением ее надежд!
   Вот в чем заключается запутанность положения, о которой я упоминал в начале письма. Момент таков, что каждую минуту грозят политические неожиданности. Я постараюсь оттянуть решительную развязку в ожидании точных инструкций, но если мне не удастся сделать это, то я буду вынужден действовать так, как подскажут мне здравый смысл и интересы Франции!"
   Шетарди перечитал все написанное им, затем взял чистый лист бумаги и принялся переписывать, местами зашифровывая депешу. Затем, положив изготовленное донесение в конверт и запечатав его, посол с облегченным видом вскочил с места и опять подбежал к камину, чтобы сжечь черновик.
   - Ух! - сказал он, протягивая руки к ярко вспыхнувшему от брошенной бумаги пламени.- Что за отвратительная страна! Помимо вечных затруднений, когда не знаешь, на что решиться, климат способен либо отравить, либо заморозить всякую изобретательность! Все время стоял гнилой, желтый туман, а теперь вдруг ударили холода, от которых птицы мрут на лету! И ведь теперь еще только начало ноября - что же будет дальше? Да, уж придется мне разориться на мех для любочкиной шубки. Конечно, в этой стране белых медведей меха стоят не так уж дорого, да и до сих пор прелестное тело и болтливый язык очаровательной русской аристократки стоили мне сущих пустяков; однако правительство христианнейшего короля настолько скупо, что было бы желательно избежать подобных трат и далее... Но что нужно, то нужно. Любочка - премилое и преполезное существо и...
   Осторожный стук в дверь прервал игриво-деловые размышления посла. Вошел камердинер и доложил:
   - Господин Шмидт желает видеть ваше превосходительство!
   - Отлично,- ответил Шетарди,- попросите ко мне господина Гюйе и впустите Шмидта.
   Через несколько минут в кабинет вошли Гюйе, один из секретарей французского посольства, и Шмидт, младший переводчик барона Нолькена.
   - Здравствуйте! - небрежно кивнул Шетарди, отвечая на почтительный поклон Шмидта.- Вот что, милый Гюйе, потрудитесь, пожалуйста, немедленно отправить этот пакет вашему правительству с экстренным курьером. Депеша очень спешная! Ну, а у вас что? - обратился он к Шмидту.
   - Письмо от его превосходительства барона Нолькена! - почтительно ответил переводчик.
   - А! Ну, дайте сюда! Вы можете идти, Гюйе, и пожалуйста, чтобы пакет был отправлен немедленно!
   Как только за секретарем закрылась дверь, обращение маркиза резко изменилось. Он приветливо закивал головой Шмидту и знаком предложил ему сесть в одно из кресел около камина. Затем, убедившись, что в соседней комнате яикого нет, он запер дверь из последней в коридор и, усевшись рядом со Шмидтом, оживленно заговорил.
   - Ну, милый мой, как дела! Уж вижу, вижу, что у вас имеются новости! Впрочем, сначала письмо!
   Шетарди вскрыл конверт, который держал в руках, и достал оттуда небольшой листик совершенно чистой бумаги. Посол взял этот листик и подержал его около огня камина. Сейчас же на чистой дотоле бумаге стали показываться какие-то буроватые черточки, а затем мало-помалу слились в две строки письма. Шетарди прочел их, бросил письмо в огонь и сказал:
   - Барон пишет, что он поручил вам передать мне все на словах и что сегодня вечером он будет у меня. Так в чей же дело?
   - Дело в следующем,- ответил Шмидт.- Шведское; правительство в двух последовательных депешах настойчиво указывало барону, что необходимо теперь же сделать что-либо, чтобы изменить позицию, принятую Россией по отношению к Швеции. Напрасно барон заявлял, что нельзя насиловать события и что он действует вполне согласно с вами, барону открыто выразили недовольство им...
   - Ну да, конечно! - с досадой воскликнул Шетарди.- Видно, все правительства на один покрой! Они хотят, чтобы мы были в чужой стране какими-то богами, которым достаточно только пожелать, чтобы было все исполнено.
   - Совершенно случайно,- продолжал Шмидт,- барону удалось увидеться с фельдмаршалом Минихом в такую минуту, когда последний был вне себя от негодования. Миних, потерявший всякую сдержанность, бесновался, топал ногами и изрыгал громовые проклятия по адресу герцога Бирона и родителей императора. Первый раздосадовал фельдмаршала тем, что отказался признать какие-то расходы, сделанные Минихом для нужд армии, и фельдмаршалу, скупость которого вошла в пословицу, приходится платить теперь из своего кошелька. А родителей императора Миних, ругал за трусость: он уже не раз намекал им, что стоит только, мигнуть ему - и герцог будет арестован, а они все трусят. Между тем не сегодня-завтра Бирон попросту вышлет принца с принцессой из России, и тогда уж никому не сдобровать.
   - А прежде всего - самой России! - вставил посол.
   - Барон дал понять Миниху, что все эти беды заслужены русскими: зачем они обошли законные права дочери Великого Петра и позволяют править над собой иноземным? Слово за слово, Миних обещал Нолькену сегодня же арестовать именем царевны Елизаветы как Бирона, так и родителей императора...
   - Неужели? - испуганно воскликнул Шетарди.
   - Конечно, обещая это, Миних действует далеко небескорыстно. Злоба - злобой, месть - местью, а корыстолюбие этого генерала все-таки на первом плане! Нолькен обещал фельдмаршалу довольно крупную сумму и сегодня вечером должен был доставить в задаток половину ее...
   - Но, Боже мой, ведь это - безумие! - крикнул Шетарди, вскакивая с кресла и не будучи в силах сдержать свое волнение.- Разве такие вещи делаются сразу?
   - Но мне казалось,- удивленно возразил Шмидт,- что предпринятые бароном шаги вполне согласуются с намерениями вашего правительства, маркиз?
   - Ну да, да, конечно! - поспешил ответить Шетарди, спохватившийся, что сказал лишнее.- Я именно потому и волнуюсь, что боюсь за исход неподготовленного предприятия...
   - Где Миних - там гвардия, там вся армия, маркиз! - заметил Шмидт.
   - Ну да, ну да... Конечно... Так, значит, это - дело решенное?
   - Нет, окончательно оно еще не решено. Барон послал меня к вам для того, чтобы вы, в свою очередь, направили меня к цесаревне, дабы поставить ее высочество в известность о готовящемся и просить ее скрепить своей подписью известные вам условия. Теперь около двенадцати; барон рассчитывает, что часам к пяти-шести я успею вернуться, а к этому времени он будет у вас. Тогда в зависимости от принесенного мною ответа барон решит с вами все остальное.
   - Отлично! - сказал Шетарди, видимо, обрадованный.- Я сейчас напишу вам текст тех условий, которые должна подписать цесаревна! - Он подсел к письменному столу, достал из потайного ящика флакон секретных чернил и принялся писать; красноватые буквы письма, высыхая, бесследно исчезали.- Вот! - сказал он, окончив и помахивая листком по воздуху, чтобы просушить его.- Я положу этот листок в несколько других чистых. Запомните: исписанный листок будет третьим сверху. Вы, конечно, знаете, что достаточно подержать его около огня и буквы сейчас же проступят. Если при вас даже найдут, паче чаяния, несколько листов белой бумаги и если русской полиции даже придет в голову заподозрить тут что-нибудь, то испытают первый листок, второй, а уж до третьего не доберутся... Или лучше положите его пятым, вот так! Ну, а теперь, милый мой, большая просьба: не передавайте царевне никаких подробностей, скажите просто, что есть шанс на осуществление наших замыслов, но это осуществление возможно только в том случае, если ее высочество подпишет обязательство. Могу я положиться на вас?
   - Вполне, маркиз! - кланяясь, ответил Шмидт.
   - Благодарю вас, и, поверьте, что его величество мой король не оставит ваших услуг без вознаграждения! Теперь будьте любезны, отоприте дверь второй комнаты и вернитесь сюда. Я сейчас позвоню слуге.
   Шмидт отпер дверь и снова занял прежнюю подобострастно-почтительную позу. Шетарди позвонил. Камердинер, вошедший на его звонок, застал конец фразы посла
   - ...Все равно я не могу выпустить из дома такой важный документ! Единственное, что я могу сделать из уважения к барону, это позволить вам скопировать бумагу здесь же у меня!
   - Но помилуйте, ваше превосходительство,- взмолился Шмидт.- Ведь тут будет работы почти до самой вечера!
   - Что же делать... Пьер,- обратился посол к камердинеру,- проведите господина Шмидта в дальнюю заднюю комнату, где он всегда работает, когда приходит копировать.
   - Слушаю-с, ваше высокопревосходительство,- ответил камердинер, уводя за собой Шмидта.
   - Если она не подпишет, я не допущу осуществление этого замысла! - пробормотал Шетарди.- Правда, я рискую тем, что царевна Елизавета пойдет на соглашение с регентом, но... кто не рискует, тот не выигрывает!
  

II

ПРЕВРАЩЕНИЯ

  
   Дом на Васильевском Острове, где по своем приезде в Петербург поселился Шетарди, оказался в таком плохом состоянии, что с наступлением осени 1740 года посол должен был перебраться в садовый флигель, рассчитывая летом капитально отремонтировать его.
   И дом, и флигель имели свою историю, а может быть легенду.
   Уверяли, что дом, сложенный из угрюмого серого камня, был выстроен одним из сподвижников Петра чуть ли не в год основания города (1703 г.). Несмотря на то, что при доме был большой сад, огороженный высокой каменной стеной, общий вид здания был таким угрюмым и неприветливым, что владельцы там не жили, и дом долгое время пустовал. И вдруг в опустелый дом явилась целая орда плотников и каменщиков. Закипела деятельная работа, во двор возили лес и камень, но - странное дело! - сам по себе дом оставался все таким же хмурым, разоренным. Только стена подверглась некоторой частичной перестройке: с неизвестной целью ее во многих местах снабдили ложными башенками.
   Соседи недоумевали: материала возят видимо-невидимо, а дом все в прежнем виде. Наконец работа закончилась, громадные ворота захлопнулись, и дом погрузился в прежнее безмолвие. Правда, иногда по ночам из-за стены чуть слышно доносились какие-то звуки, но это только пугало прохожих,- ведь само здание постоянно оставалось неосвещенным.
   Загадка разъяснилась только впоследствии: оказалось, что в саду был выстроен довольно просторный флигель, который с улицы оставался совершенно невидимым благодаря высокой стене и деревьям, росшим вокруг. Этот флигель был выстроен Монсом, купившим все место, и здесь-то, как говорили, не раз происходили его свидания с императрицей Екатериной I. После казни Монса дом отошел к правительству, был подарен Ягужинскому, а тот в свою очередь продал его кому-то. Новый владелец на скорую руку поштукатурил дом, позамазал кое-как трещины да щели и сдал под французское посольство. Но, как мы уже говорили выше, Шетарди, натерпевшийся от холода в первую зиму, летом приспособил для жилья просторный флигель и с осени переехал туда. Основываясь на ходивших об этом флигеле легендах, Шетарди предварительно тщательно исследовал стены флигеля, и кое-какие приятные открытия вполне подтвердили его ожидания.
   С фасада этот флигель казался совсем маленьким, но сзади, в замаскированных крыльях, тянулись большие анфилады комнат. В одну из них, почти подходившую к стене, и привел камердинер Пьер Шмидта.
   Это была небольшая, неуютная, заброшенная комната, меблированная очень скудно. Колченогий диван, пара изорванных кресел, шаткий стол с письменными принадлежностями да большая книжная полка-шкаф составляли все убранство комнаты.
   Шмидт сейчас же расположился у письменного стола и приготовился копировать принесенные им с собою бумаги. предупредив камердинера, чтобы ему отнюдь не мешали, так как дело спешное и требует полного внимания. Но, как только вдали замолкли шаги камердинера, Шмидт поспешно встал, запер дверь на ключ, задернул перед дверью побуревшую от времени, но очень плотную портьеру и подошел к многоэтажной книжной полке. Здесь он отсчитал шестую полку снизу, отмерил от ее края вправо шесть четвертей и таким образом добрался до самого обыкновенного на вид костыля, каких было набито в стене довольно много. Шмидт с силой дернул за костыль сначала вправо, потом вниз, и часть нижней доски откинулась, обнажая потайной шкафчик, в котором виднелись два рычага. Шмидт повернул один из них и громоздкий книжный шкаф бесшумно опустился вниз, открывая вход в следующую комнату. Шмидт захлопнул дверцу потайного шкафчика, вош

Другие авторы
  • Котляревский Иван Петрович
  • Мейендорф Егор Казимирович
  • Щастный Василий Николаевич
  • Соймонов Федор Иванович
  • Совсун Василий Григорьевич
  • Даль Владимир Иванович
  • Василевский Лев Маркович
  • Уоллес Эдгар
  • Эмин Федор Александрович
  • Юрьев Сергей Андреевич
  • Другие произведения
  • Шекспир Вильям - Ромео и Джульетта
  • Ключевский Василий Осипович - Терминология русской истории
  • Панаев Иван Иванович - Воспоминания о Белинском
  • Волошин Максимилиан Александрович - Суриков. Материалы для биографии
  • Барыкова Анна Павловна - Все великие истины миру даются не даром...
  • Миллер Орест Федорович - В. Тухомицкий. (Об О. Ф. Миллере)
  • Диковский Сергей Владимирович - Горячие ключи
  • Соловьев Владимир Сергеевич - Соловьев В. С.: биобиблиографическая справка
  • Семевский Михаил Иванович - Материалы к русской истории 18 века
  • Толстой Алексей Николаевич - Чудаки
  • Категория: Книги | Добавил: Armush (20.11.2012)
    Просмотров: 400 | Рейтинг: 0.0/0
    Всего комментариев: 0
    Имя *:
    Email *:
    Код *:
    Форма входа