Главная » Книги

Маурин Евгений Иванович - Людовик и Елизавета, Страница 2

Маурин Евгений Иванович - Людовик и Елизавета


1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19

тратившей немалые деньги на содержание целого штата молодых возлюбленных, ветер растрепал гигантское страусовое перо и в заключение шлепнул ее им же по лицу. А когда молоденькая, хорошенькая гризеточка, увидав это, крикнула: "Осторожно! Штукатурка обвалится!" - то ветер счел своим долгом почтить и ее своим вниманием и с этой целью немедленно накинул ей юбку на голову, к немалому удовольствию двух молодых студентов. Видимо, не чувствуя ни малейшего почтения даже к принцам крови, ветер вырвал из рук герцога Шартрского миниатюрный, тоненький платок, которым его высочество собирался смахнуть пыль с высочайшего лица, высоко взметнул его кверху и понес между верхушками деревьев, но тут же одумался и кинул платок на ближайший сучок, а сам, словно напроказивший школьник, понесся во всю прыть далее, поиграл флюгерами в Сен-Клу и наконец забрался в дивный Версальский парк.
   Одно из раскрытых окон дворца привлекло внимание ветерка. Он заглянул туда, потом схватил прошлогодний сухой листик, заброшенный на подоконник его предшественником, и кинул его на пол. Листок шурша покатился по вычурному паркету мимо золоченой штофной кушетки, на которой лежал развалясь мужчина лет тридцати. Если бы не открытые глаза, с мечтательным видом устремленные к искусно расписанному потолку, то можно было бы подумать, что лежавший спит. Беспросветной скукой, отчаянием тоски, ленивым безмолвием веяло от всей его фигуры. Одна рука судорожно вцепилась в пышные черные локоны, другая, державшая раскрытую книгу, безнадежно свесилась к полу. Ветер пощекотал эту руку листиком, поиграл прядями локонов, шумно перевернул несколько страниц книги, однако лежавший не шелохнулся. Тогда, охваченный непонятным испугом проказник опрометью бросился обратно в окно, досадливо стукнув по дороге рамой. Но и этот шум не вывел лежавшего из его лениво-тоскливой неподвижности.
   То был молодой французский король Людовик XVI. Ему было тогда только двадцать девять лет, он был недурен собой, царствовал над большой и прекрасной страной... и все-таки скучал, скучал так, как только может скучать человек!
   Когда он родился, никто не видел в нем короля. Боже мой! Сколько лиц стояло между ним и троном! На французском престоле восседала величественная особа его прадеда Людовика XIV, наследником престола был его дед, великий дофин Франции Людовик, после которого трон должен был перейти к герцогу Бургундскому, Людовику, отцу Людовика XV. И только когда-нибудь потом, после этого длинного ряда венценосных Людовиков, должен был прийти черед царствовать старшему брату Людовика XV, а самому Людовику предстояло так и прожить свою жизнь в качестве родственника королей.
   Так считали люди. Но смерть, смеющаяся над всеми людскими расчетами, одним мановением своей губительной косы расчистила ему дорогу к трону. Умер старший брат, умер отец, дед... Последним умер самый старший - великий Людовик XIV. И вот пятилетним ребенком Людовик XV вступил на французский престол.
   Его увезли в Венсенский замок, от его имени стал править регент, герцог Орлеанский.
   Поднялась целая вакханалия злоупотреблений. Финансист-маг Лоу, англичанин родом, придумал заменить звонкую монету бумажками-обязательствами. Печатный станок без отдыха нашлепывал тысячи банкнотов. Лоу был очень любезен - никто из аристократов, обращавшихся к нему с просьбой снабдить ценными бумажками, не уходил с пустыми руками. И вот настал момент, когда этих бумажек было выпущено в оборот много больше, чем в состоянии была оплатить Франция. С государством произошло то же, что бывает в таких случаях с частными лицами: оно обанкротилось!
   Франция нескоро оправилась от этого удара: с момента банкротства королевская власть держалась только по инерции, одними традициями. Народное недовольство все возрастало. Аристократия безмятежно плясала у самого кратера губительного вулкана, развернувшегося у ее ног в 1790 г.
   Тринадцати лет (1723 г.) Людовик был объявлен совершеннолетним. Через десять месяцев после этого герцог Орлеанский умер, и Людовик мог бы, если бы захотел, лично взяться за управление страной. Но он не захотел: одна мысль о тяготах управления пугала его. Еще не успел остыть труп герцога Орлеанского, как Людовик вручил власть герцогу Бурбонскому. По счастью, бессмысленному правлению герцога, или - вернее - его возлюбленной маркизы де При, скоро был положен конец. У кормила власти встал и не покидал его до самой смерти кардинал Флери.
   Людовику не было шестнадцати лет, когда его обвенчали с двадцатитрехлетней Марией Лещинской. Около этого времени, как свидетельствует де Вильяр, король был робок и застенчив до неловкости, малоречив до неприличия. Единственным удовольствием его в то время была охота. До свадьбы Людовик XV совершенно не знал женщин: развратный сам, герцог Орлеанский сумел уберечь своего питомца от тлетворных нравов версальского двора. "Все дамы готовы на интригу с королем,- говорит все тот же Вильяр,- но сам король не готов". Впрочем, впоследствии король с лихвой наверстал все, упущенное им.
   Слишком застенчивый и неловкий, чтобы пускаться на интриги с придворными дамами, и в достаточной мере чувственный, Людовик на первых порах показал себя очень нежным мужем. Мария Лещинская с завидной аккуратностью приносила ему в законный срок по принцу или принцессе, а то и по две сразу. Такая семейная идиллия продолжалась до 1732 года. К этому времени королева стала уставать от бурных ласк мужа, а Людовик с затаенным вожделением начал осматриваться по сторонам, жадным взором останавливаясь на прелестях придворных дам. Одна из них, пылкая и кроткая де Майльи, в особенности дразнила сладострастие короля. Это было замечено, придворные принялись толкать де Майльи в объятия короля. Графиня была очень не прочь завлечь в свои пламенные объятия Людовика, но преградой стояла его застенчивость. Раза два-три де Майльи при свиданиях с королем пускала в ход весь арсенал своих явных и тайных прелестей, однако дело не подвигалось ни на шаг: король не решался изменить жене. На помощь пришел случай. Вечером того дня, когда де Майльи удалось особенно сильно всколыхнуть страстные грезы Людовика, король послал своего камердинера к жене с сообщением, что его величество предполагает провести эту ночь на половине ее величества. Королева ответила, что она не может принять короля. Людовик вновь послал камердинера к королевне заявлением, что король не принимает отказа. Когда же жена опять дала все тот же сухой и категорический ответ, то Людовик вспыхнул гневом и поклялся, что больше никогда не потребует от королевы исполнения ее супружеского долга. Это сейчас же стало известным, на следующий день де Майльи возобновила свою попытку овладеть любовью короля, и на этот раз попытка увенчалась полным успехом.
   У натуры, которые сдержанны и нравственны только в силу застенчивости, надлом скромности является полным ее крушением. Так плотина стоит незыблемо только до тех пор, пока вода не прососет в ней еле заметного хода. А случилось это - и бушующая страсть несется бурным потоком, выходя из берегов и затопляя все границы благоразумия.
   Плотина застенчивости Людовика XV была подрыта объятиями де Майльи, и с этого момента король с ненасытной жадностью кинулся на удовольствия. Быстро составился веселый кружок придворных, начался ряд веселых охот, пирушек, маскарадов. Версальский дворец показался теперь слишком величественным и холодным для этого веселого времяпровождения. И вот Людовик приказал отделать замок Шуази, и там стали происходить веселые вакханалии. Для того, чтобы веселиться без помехи, Людовик XV ввел в этикет правило, запрещавшее мужьям сопровождать придворных дам, отправлявшихся с королем в увеселительную поездку. Во внутреннем устройстве замка также было принято во внимание все, чтобы устранить стесняющую помеху. Так, в столовой был устроен механизм, поднимавший из кухни накрытый стол - таким образом блюда подавались и убирались без непосредственного участия прислуги.
   Эта жизнь стоила много денег. Кардинал Флери, фактически правивший страной, был очень скуп, но отказать королю в деньгах он не решался: чего доброго, король еще сам возьмется за управление, а это обошлось бы еще дороже... И кардинал хоть и кряхтел, но довольно широко открывал государственную мошну к услугам Людовика.
   Жизнь текла весело, привольно, беззаботно. Казалось, и конца не будет всем развлечениям и проказам. И вдруг все словно сдуло. Веселье затихло, собутыльники приумолкли и ходили в полной растерянности и унынии, а веселая де Майльи проливала обильные слезы: королем овладела смертельная тоска, он неделями пролеживал на кушетке, отдаваясь своей гнетущей тоске, не желая и слышать о каких-либо развлечениях. Все ему опостылело, все было ему противно.
   Весна, весь этот пышный пир пробудившейся природы, еще более усилили его дурное настроение. Веселое щебетанье пташек, суетливо хлопотавших над витьем гнезд, наивная прелесть юной зелени, грация первых весенних цветов - все томило неосознанной мечтой, будило неведомые жаркие грезы. Действительность казалась невыносимой, мечталось о чем-то ином, непохожем на нее, красочном... В полусне чьи-то белые руки обвивали шею Людовика, чья-то горячая грудь с зыбкой страстью приникала к его груди, чьи-то алые уста застенчиво лепетали неведомую сказку любви... Людовик вскакивал, хватал трепещущими руками воздух, искал горящим взором ускользнувшее видение... Никого! Никого!.. Он вспоминал о пренебрегаемой в последнее время Луизе де Майльи, но сейчас же болезненно-брезгливая гримаса искривляла его лицо... И несчастный король спешил забыться сном, чтобы хоть в грезах пережить минуты счастья...
   Однако ночь обессиливала, истомляла, сушила... И весь день король пролеживал в томной грусти на кушетке, не желая никого видеть, ни за что взяться. Каждое утро во дворец приезжали приближенные с неизменным вопросом:
   - Как сегодня его величество?
   И ответом им был неизменный испуганный шепот:
   - Тссс! Король скучает!
   Король лежал, лежал, лежал... Словно тени двигались по коридорам и залам дворца взволнованные слуги, осторожно пробираясь на цыпочках мимо королевских апартаментов. И от одного к другому несся предупреждающий шепот:
   - Тише! Его величество тоскует! Тссс! Король скучает!..
  

II

МАРКИЗ ДЕ СУВРЭ

  
   В соседней комнате скрипнула дверь и послышались чьи-то легкие, бодрые шаги; вслед за этим дверь королевской комнаты приоткрылась, и в щель просунулась белокурая кудрявая голова с белым, нежным лицом, глубокими, большими, умными глазами и изящным аристократическим носом.
   - Государь! - весело заговорил вошедший,- это я, маркиз де Суврэ! Вашему величеству благоугодно было приказать мне немедленно явиться по возвращении из путешествия, чтобы доложить о результатах! Я только что вернулся из Пармы, и вот плоды моих поисков. Разрешите ли, ваше величество, всеподданнейше преподнести их?
   - А, это ты, маркиз,- лениво ответил Людовик, не поднимая головы.- Войди!
   Маркиз де Суврэ был сверстником короля и товарищем его по воспитанию. Король очень любил его общество, но совершенно не замечал его отсутствия: благодарность и стойкость привязанности вообще не входили в число добродетелей Капетингов. Зато сам маркиз действительно любил короля преданно, нежно, бескорыстно до трогательности. Только, как умный человек, понимавший, что избыток преданности, слишком явно высказываемый, порождает зависть, интриги и подкопы, Суврэ никогда не подчеркивал в присутствии третьих лиц своей исключительной любви к Людовику. Он так умело отходил в тень, что только один проницательный и хитрый Флери, недолюбливавший Суврэ и взаимно нелюбимый им, разгадывал степень значительности и влияния маркиза на короля. Для всех остальных Суврэ был совершенно безобидным весельчаком, полушутом, забавником, чудаком, любившим говорить изречениями, пословицами да стихами.
   Действительно, Суврэ усвоил себе манеру высказывать свои мысли чужими словами. Отличаясь колоссальной памятью и будучи человеком необыкновенно образованным и начитанным, Суврэ знал наизусть всех классиков французской поэзии и так и сыпал стихами, почти всегда замечательно остроумно применяемыми. Это стало его второй натурой и, даже оставаясь наедине с королем, когда не к чему было надевать свою личину, Суврэ не мог отделаться от усвоенной привычки.
   Пользуясь разрешением короля, Суврэ окончательно распахнул дверь, взял из рук лакея бархатную подушку, на которой лежал какой-то беленький комочек, и направился с ним к кушетке. Тут он опустился на колени и, протягивая к королю подушку с комочком, оказавшимся очаровательной крошечной собачкой, сказал:
   - Вот, ваше величество, собачка, которую так хотела иметь прелестная графиня де Майльи! Могу поручиться, что это - самый крошечный экземпляр из всего собачьего семейства. Но чего мне стоило достать его!..
   Людовик лениво погладил собачонку по мягкой, пушистой шерсти и вяло улыбнулся, когда она принялась жадно сосать его мизинец.
   - Что это за порода? - спросил он.
   - Не знаю, ваше величество, потому что родители этого песика были вывезены каким-то английским капитаном из далекой заморской страны. Тем не менее этот песик может с гордостью воскликнуть: "Moi, fils inconnu d'un si glorieux père!" {"Я, неизвестный сын славного отца" ("Федра", трагедия Расина).}. Ведь папаша этого маленького комочка спас от неминуемой смерти герцогиню Пармскую, выбив из ее рук стакан с отравленным питьем. Он тут же пал жертвой своего инстинкта: несколько капель жидкости попало на мордочку песика, и он испустил свою собачью душу в ужасных конвульсиях. Благодарная герцогиня приказала набальзамировать его труп. Обо всем этом я узнал в Тоскане, где мне рассказали, кроме того, что герой оставил после себя двух малолетних наследников и что миниатюрнее этой собачьей семьи нет во всей Европе. Тогда я немедленно ринулся в Парму. Увы! Герцогиня и слушать не хотела о том, чтобы расстаться с сыном своего спасителя. Благословив свою судьбу за то, что я проживал в Парме инкогнито, я подкупил придворного лакея, и вот - "C'était pendant l'horreur d'une profonde nuit {"Это было среди ужасов глубокой ночи" ("Аталия", трагедия Расина).},- пес был выкраден, и я понесся с драгоценной добычей обратно во Францию, чтобы сложить ее у ног моего короля!
   - Благодарю тебя, Суврэ,- ласково сказал Людовик.- Я всегда знал, что ты - мой лучший друг! Положи где-нибудь собачку и скажи потом Корбелэну, чтобы он присмотрел за ней, пока я не преподнесу ее графине. А в знак моей дружбы и благодарности возьми вот это,- король снял с пальца и кинул маркизу массивное золотое кольцо, изображавшее дракона, который в бессильной ярости закусил свой хвост и как бы изрыгал пламя крупными рубинами глаз.
   Суврэ подхватил кольцо на лету, пламенно прижал его к губам и с восторженным пафосом воскликнул: "Oui, puisque je retrouve un ami si fidèle, Ma fortune va prendre une face nouvelle!" {"Раз я вновь обретаю столь верного друга, то моя судьба отныне примет благоприятный оборот!" ("Андромаха", трагедия Расина).} Людовик грустно посмотрел на маркиза.
   - Как я завидую тебе, Суврэ,- сказал он, и в его голосе прозвучали скорбные, надтреснутые ноты.- Ты всегда так весел, так жизнерадостен! Всякий пустяк радует тебя, словно ребенка. Да и случись у тебя какое-нибудь горе, так тебе есть к кому прибегнуть, потому что я, твой царственный друг, всегда готов прийти к тебе на помощь. А я? Я, король великой страны, беднее и беспомощнее любого из своих подданных! Великая скорбь, гнетущая тоска гложут мое сердце. Жизнь кажется мне гробом, завернутым в ряд блестящих, богатых покровов. Не зная, что таится за этими покровами, я беззаботной рукой срывал их один за другим и вот увидал, что внешность - тлен и мишура, что все - гниль и прах... И к кому прибегну я в своем горе, кто утешит меня? Над королем только Бог! Что же, так пусть он призовет меня к себе...
   - О, мой король! - с непритворным отчаяньем воскликнул Суврэ, кидаясь на колени перед кушеткой и простирая к королю обе руки.- Разве это возможно? О, нет, нет! Это - случайное настроение... Боже мой, чего бы я не сделал, чтобы рассеять вашу тоску! Но я верю, это пройдет! Бог не допустит!
   - Я знаю, что ты любишь меня,- сказал Людовик, ласково положив руку на голову маркиза.- Знаю и то, что ты отдал бы жизнь за одну минуту моей радости...
   - О, с восторгом!
   - Но и любовь бывает бессильной там, где неизбежность захватывает душу своими железными тисками. Оглянись вместе со мной на мою жизнь. Что я имею, чего мне ждать, на что я могу рассчитывать?
   - Ваше величество! Вы забыли Францию, нашу прекрасную, великую Францию. Как счастлива была бы она, если бы ваше величество собственноручно взялись за кормило власти и направили страну к новому блеску и славе!
   - Э, милый мой! Франция отлично обходится и без меня! Да и молод я слишком, чтобы оспаривать это кормило у опытных рук кардинала Флери...
   - Нет, возлюбленный король мой, что касается молодости, то недаром поэт говорит:
  
   "Je suis jeune, il est vrai, mais aux âmes bein nées,
   La valeur n'attend pas le nombre des années!" {*}
   {* }"Я молод, это правда, но у благорожденных душ доблесть не выжидает ряда прожитых лет!" ("Сид", трагедия Корнеля).
  
   Что же касается до "опытности" первого министра вашего величества, то...
   - Полно, Суврэ, ты просто не любишь кардинала!
   - Но при чем же здесь моя любовь или нелюбовь, государь? "J'appelle un chat un chat et Rollet un fripon!" {"Я называю кошку - кошкой, а Роллэ - мошенником!", то есть я называю вещи своими именами. (Строка из сатиры Буало. Роллэ был прокурором XVIO столетия, известным своей скупостью и продажностью).}.
   - Оставим это, Суврэ!
   - Хорошо, ваше величество, пусть не настало еще время великому королю теснее сойтись с великой страной! Но разве как человек мой король не может быть счастлив?
   - Где же счастье в этой мишуре, Суврэ?
   - Ваше величество, посмотрите туда, в парк! Что шепчут деревья, тянущиеся к нам своими осыпанными юной зеленью ветвями? О чем мечтают стыдливые венчики весенних цветков? О чем чирикают птички, весело собирающие прутики и пушок? Какие грезы навевают нам нежные лучи задумчивой луны? И какое великое, издавна священное слово звучит призывом в ночном гимне певца соловья? Любовь - вот то, чем одухотворен весь весенний трепет пробуждающейся природы? Любовь - вот то, что может наполнить всю жизнь без остатка!
   - Любовь! - король повторил это слово с оттенком грустного презрения.- Когда я был еще мальчуганом, Суврэ, мне тоже казалось, что любовь - самый прекрасный, таинственный, заманчивый дар жизни. Если бы не моя робость, то я, казалось, обнял бы всех тех изящных, обольстительных красавиц, которые воздушным роем витали при дворе регента, я зацеловал бы всех их до смерти... Боже мой! Сколько бессонных ночей провел я, проклиная свою застенчивость!.. И вот, как сейчас помню, меня обвенчали с дочерью сверженного польского короля. Я обратил на Марию всю свою страсть, я сосредоточил на ней одной все свои грезы, в ней я целовал всех женщин, которых до того целовал мысленно. Но королева отвечала на мою любовь только покорностью, только одним сухим подчинением своей обязанности. Настал момент, когда она стала уклоняться даже и от этого. И вот, когда я сблизился с де Майльи... Я очень любил ее, да, если хочешь, люблю и теперь. Она верна, преданна, бескорыстна, весела. Но она уж очень ограниченна, уж очень у земли. С ней можно забыться только в животных восторгах, но не умчишься ввысь, не унесешься к горным высотам. Я стал скучать с ней... В попытках развлечься я снизошел до многих других женщин. Каждый раз это было только мимолетным эпизодом, и каждый раз в душе оставался налет горечи. Теперь эта горечь переполнила душу и задавила ее своим невыносимым гнетом... Суврэ! Ты, он, другой, третий, любой из моих подданных можете быть счастливы в любви, но я - нет! Ведь я - король! Меня не любят - мне подчиняются. Я могу быть красивым, как Адонис, могу быть уродливым, как Вулкан; могу быть сильным, как Геркулес, или расслабленным, как нищий Силоамской купели - все равно, женщины будут одинаково отдаваться мне, потому что я - король! Но, отдаваясь мне, они в то же время немедленно требуют уплаты по счету своей нежности. Ведь я - король, можно ли любить меня даром? А! Ты опустил голову, Суврэ, ты задумался? Ты сам видишь теперь, что я прав и что мне нет счастья ни в чем!
   - Нет, государь, вы не так объяснили причину моей задумчивости! Я поник головой в сознании того, что мы, то есть все те, которых ваше величество почтили высоким саном своих друзей, не исполнили в полной мере обязанностей дружбы. Как? Наш возлюбленный король задыхается в лабиринте жизни и никто из нас не подскажет ему выхода!
   - Но разве есть выход, Суврэ?
   - Да, конечно, есть, ваше величество! Вы страдаете от того, что вы всегда - слишком король? Но почему же в таком случае вашему величеству иногда не пожить жизнью простого буржуа? Вы мучаетесь тем, что вас любят только ради вашего сана, что придворные дамы слишком испорчены для бескорыстной любви? Но почему же в таком случае не попытаться обратить свои взоры на другие слои общества?
   Король приподнялся, его глаза оживились и засверкали.
   - Объяснись, Суврэ! Ты говоришь загадками! - сказал он.
   - Ваше величество, я тоже страдаю от неудовлетворенной любви, я тоже по временам жестоко кляну безжалостного божка Амура. И вот, когда я возвращался сюда из Пармы, на одной из остановок я увидел, как на лужайке перед моими окнами крестьянские парни и девки танцевали бранль {}Старинный хороводный танец с пением.. Взявшись за руки, они весело кружились, напевая:
  
   J'ai vu des dames d'un haut rang,
   Ce n'est rien près de Silvie -
   En corset rouge, en jupon blanc,
   Ah, grand Dieux, qu'elle est jolie! {*}
   {* Я видал дам высшего круга, они - ничто рядом с Сильвией; Великий Боже, как она очаровательна в красном корсаже и белой юбочке!"}
  
   Я задумчиво смотрел на одну из них и любовался ее красотой, грацией, стройностью. Я думал, как счастлив должен был бы быть ее возлюбленный; ведь действительно наши дамы "высшего круга - ничто рядом с нею". И уже наверное она не станет мучить его так, как красавица нашего круга мучает несчастного, рискнувшего полюбить ее. Вот один из парней воспользовался удобным моментом и расцеловал свою даму. Она смеялась, отбивалась, но - боже мой! - сколько чистосердечности, какое отсутствие жеманности было в ее смехе! И я думал: вот бы хорошо поселиться в такой деревушке под видом простого человека, полюбить и быть любимым простушкой Сильвией!..
   Король перебил его веселым смехом, первым смехом после долгого периода времени.
   - Нет, ты - ужасный чудак, Суврэ! Уж не собираешься ли ты посоветовать мне отказаться от короны и поселиться в деревне, чтобы гоняться там за провинциальными красотками в красных корсажах и белых юбках?
   - Боже упаси меня от этого, государь! Зачем отказываться от великого ради малого, когда можно совместить и то, и другое?
   - Но как же?
   - Известно ли вам, государь, что теперь благодаря изобретению какого-то ученого монаха театральный зал Пале-Рояля по желанию легко превращают в бальный? Этим пользуются, чтобы устраивать там публичные балы и маскарады. Ведь теперь карнавал, государь! На эти балы собирается весь цвет женского населения Парижа. Модисточки, гризетки, лавочницы, дочери купцов и чиновников, даже маркизы и графини инкогнито,- все спешат туда, чтобы широко использовать царящую там свободу нравов. Маски свободно заговаривают друг с другом, нет ни рангов, ни чинов, ни титулов; только один божок Амур всесильно царит там, и хотя ему приходится брать с собою удесятеренный запас стрел, но ни одной из них не остается у него не использованной. Весна празднует там свой праздничный пир. Все, что молодо, красиво, что хочет любить и быть любимым, соединяется в общем жертвоприношении на алтаре богине Венере. Там "chaque chacun trouve sa chacune!" {"Каждый всякий обретает свою всякую!"}
   - И ты думаешь...
   - И, я думаю, что если сегодня вечером там появятся два молодых человека в полумасках, то никому и в голову не придет, что под одной из них скрывается его величество христианнейший король Франции, а под другой - его верный раб, маркиз де Суврэ. Таким образом, если какая-нибудь красотка, обратившая на себя внимание его величества, выкажет склонность увенчать зажженное ею пламя, то ваше величество сможет быть спокойным, что ее толкнет на это не блеск королевского венца, а личное обаяние вашего величества!
   Людовик вскочил с кушетки и со сверкающим радостью взором крикнул маркизу:
   - Суврэ! Ты незаменим! Ты - мой истинный друг! Надо быть тобой, чтобы придумать такую прелесть! - Король даже захлопал в ладоши от восторга.- Нет, ты подумай сам, как это будет чудесно! Провести часок-другой в полном инкогнито, быть самым заурядным участником общего веселья, пленить какую-нибудь красоточку, которая подарит свою любовь, как она думает, купчику, или мелкому дворянину, а затем широко раскроет глаза, когда узнает, кто ее милый! Какая поэма восторгов, самых разнообразных, тонких ощущений открывается тут! Суврэ! Ты - гений! Можешь поцеловать мою руку!
   Суврэ благоговейно приник к руке Людовика и сказал:
   - Я счастлив, государь, что моя бесконечная любовь и преданность вашему величеству подсказали мне удачную мысль. Ведь у всех придворных сердце кровью истекло при виде страданий возлюбленного короля!
   - Бедная де Майльи! - с участием сказал король.- Воображаю, как она исстрадалась в это время! Сколько времени уже мы не виделись! Вот что, Суврэ, ступай к ней сейчас, поднеси ей привезенную тобой собачку и передай, что я через несколько минут буду у нее. А оттуда мы с тобой отправимся в Париж!
   - Слушаю-с и иду, государь,- ответил Суврэ.
   Взяв собаку, он, почтительно пятясь, направился к двери.
  

III

У ДЕ МАЙЛЬИ

  
   Суврэ застал графиню де Майльи в полном упадке духа. Эта рослая, полная, страстная брюнетка искренне, бескорыстно любила короля и отчуждение, которому она подвергалась в период долгой тоски Людовика, приводило ее в совершеннейшее отчаяние. Она не могла понять, что значит эта внезапная холодность. До самого последнего дня Луиза была все также нежна, также покорна, с той же преданностью шла навстречу малейшим желаниям своего царственного возлюбленного, как и раньше, и вдруг эта непонятная холодность! Графиня наводила справки, будучи уверена, что тут замешалась какая-то новая серьезная привязанность. И прежде бывало не в редкость, что Людовик на краткий миг увлекался кем-нибудь из придворных дам, и тогда два-три дня Луиза де Майльи бывала в забвении. Но мимолетное увлечение быстро проходило, и Людовик с удвоенной нежностью возвращался к своей единственной доселе истинной любви.
   Не то было теперь. К своему удивлению графиня каждый раз получала все тот же ответ, что его величество не выходит из апартаментов, что никто из дам ни явно, ни тайно не проходил туда, что он отменил на это время все и малые и большие приемы и что даже его ближайшие друзья не решаются нарушить уединение заскучавшего короля. Тут уже графиня ровно ничего не могла понять. Король даже не предпочел ее другой, а просто бросил, как бросают надоевшее жабо или воротник. А ведь она так любила его!
   И несчастная проводила дни и ночи в бесконечных слезах. Напрасно ее сестра, молоденькая, только что вышедшая из монастырской школы Полина де Нейль, старалась развлечь и утешить ее: Луиза ничего не слушала и только плакала, плакала и плакала.
   Суврэ застал трогательную картину: старшая сестра лежала с распущенными волосами на кушетке в будуаре, а младшая меняла ей компрессы на голове.
   Но, увидев вошедшего маркиза и узнав от него, что король шлет ей собачку и приказал предупредить о своем приходе, Луиза сейчас же вскочила с кушетки и сорвала с головы повязку. Слезы сразу высохли на ее засверкавших восторгом глазах, а бледные щеки заалелись ярким румянцем.
   - Суврэ! - вскрикнула она,- я зацеловала бы вас до смерти от радости, если бы у меня была хоть минута времени. Но его величество сейчас будет здесь, и мне надо привести себя в порядок. Ступайте же в гостиную, дети мои, и подождите меня там! Ах, Суврэ, Суврэ! Сколько радости принесли вы мне. Такая очаровательная собачка! Где вы достали ее? Ну, да вы мне потом все расскажете. Идите, идите! И его величество сейчас будет здесь? Уж не сплю ли я? Вы - прелесть, маркиз! Но ступайте же поскорее! Полина! - обратилась она к сестре своим низким, грубоватым голосом,- да уведи же ты его, Бога ради! Скажи ему, что тебе нужно передать ему кое-что от Жанны, и он с радостью побежит за тобой куда угодно!
   Она со смехом вытолкала молодых людей из будуара.
   - Вы только сегодня приехали, Анри? - спросила молодая девушка, усаживая маркиза в кресло около причудливого столика из черного дерева, инкрустированного перламутром и цветным деревом.
   Они были дружны с детства и потому "азывали друг друга просто Анри и Полетт.
   - Да, Полетт, я только из Пармы, куда ездил доставать собачку для вашей сестры.
   - Значит, вы еще не видели Жанны?
   - Нет! А что? Разве вы действительно желаете что-нибудь передать мне?
   - Нет, Анри, Луиза просто пошутила.
   - Жестокая шутка! Ну, да счастливые люди всегда жестоки; когда они сами счастливы, они смеются над несчастьем других. Да и я-то хорош! Мог вообразить себе, что у бездушной, холодной высокомерной Жанны Очкасовой найдется хоть словечко для меня!
   - Полно, Анри, как вам не стыдно! Вы несправедливы к ней! Вы же знаете, что Жанна не бездушна и высокомерна. Она просто глубоко несчастна. Ведь вы же знакомы с трагической историей ее прошлого!
   - Вот именно,- взволнованно подхватил маркиз,- именно потому, что я знаю, насколько она несчастна, я и называю ее бездушной. Я понимаю, когда счастливые могут быть жестокими, но, чтобы несчастный мог так мучить... И если бы она еще любила кого-нибудь, я мог бы понять и отстранился бы. Но она никого не любит, кроме самой себя и своей мести!
   - Нет, она не любит никого, кроме вас, Анри!
   - Меня? - маркиз горько рассмеялся.- Милая моя девочка, вы, очевидно, не знаете, что такое любовь, или имеете о ней превратное понятие!
   - Я уже не раз говорила вам, Анри, что Жанна не считает себя вправе отдаваться личному счастью, пока не исполнено то, что она считает долгом перед честью своего рода и перед своей родиной! Мало того, как бы она ни любила человека, но раз этот человек не идет рука об руку с ней в ее жизненных целях, она не может соединить свою судьбу с его судьбой. Жанна не похожа на большинство женщин. В ней бездна мягкости, нежности, сердечности, но там, где дело касается ее алтаря, она тверже металла... Вы упрекаете Жанну в жестокости, но и она может упрекнуть вас в недостатке любви... Разве любовь заключается в одних словах и простых уверениях? Вы знаете цель ее жизни. Что же вы сделали для того, чтобы помочь ей приблизиться к этой цели?
   - Но что же я могу сделать?
   - Многое, Анри. Например, согласиться на мою давнишнюю просьбу!
   - Полетт, Полетт! Как вы можете требовать от меня, чтобы я...
   - Милый мой, не повторяйте в тысячный раз старых фраз, а лучше лишний раз вдумайтесь в мои доводы. Не говорили ли вы сами, что Луиза - неподходящий человек для короля, что она неспособна вести его к высоким целям? Не говорили ли вы, что Франция гибнет из-за того, что король отстраняется от правления, а Флери в иностранной политике возмутительно игнорирует наши интересы? Не говорили ли вы, что удивляетесь моей твердости, патриотизму, широте моих взглядов? Так сопоставьте все это и скажите, не совершаете ли вы из излишней щепетильности греха против Франции и своего короля? Да и чего я в сущности прошу у вас! Пустяка, самой маленькой помощи!
   - Но помилуйте, Полетт, король никогда не полюбит вас! Правда, вы умны, начитанны, имеете больше государственных способностей, чем любой наш министр, но... простите меня!.. Вы некрасивы, Полетт, а короля болезненно отталкивает недостаток красоты в женщине!
   - На это я отвечу вам, друг мой, вот что. Во-первых, если я действительно так уж некрасива...
   - Не для меня Полетт, не для меня, но...
   - Без фраз и комплиментов, Анри, ведь я сама отдаю себе должную цену! Итак, раз я так некрасива, то ваша помощь окажется бесполезной, а, следовательно, ваша щепетильность не пострадает. Вы уверены, что мне не удастся обратить на себя внимание короля? Отлично! Так чем же вы рискуете? Луизе вы не повредите, а во мне приобретете надежную союзницу! А во-вторых, скажу вам, Анри, что хоть вы и старше меня, но, должно быть, женщина всегда старше мужчины, потому что даже во всей своей неопытности, я больше знаю жизнь, чем вы, опытный мужчина. Умная женщина при благоприятных обстоятельствах всегда сумеет заслонить красивую!
   - Хорошо, допустим. Но какое же отношение это может иметь к моей любви к Жанне?
   - А вот какое. Вы знаете, что я - ревностная поклонница планов Жанны, а, следовательно, став близкой королю, употреблю все свое влияние на то, чтобы заставить его вмешаться в русские дела. Раз вы поможете мне в этом, значит, моей помощью Жанна будет обязана вам. Кроме того, вы со своей манерой вечно шутить и ронять якобы ничего не значащие словечки можете оказывать на короля большое влияние, а нам это будет очень важно, принимая во внимание противодействие, которое непременно начнет оказывать Флери. Таким образом, вы станете нашим, и у Жанны не будет ни малейших оснований противиться вашей любви.
   Суврэ встал и взволнованно прошелся несколько раз по комнате. Полина внимательно следила за ним, и на ее губах слегка дрожала усмешка.
   - Полетт! - сказал наконец маркиз, останавливаясь перед молодой девушкой.- Можете ли вы поклясться мне, что Жанна будет моей, если я исполню вашу просьбу?
   - Нет, Анри,- твердо ответила Полина,- но зато я могу поклясться вам, что Жанна никогда не будет вашей, если вы не исполните моей просьбы!
   - А, раньше вы говорили другое!
   - Что же я говорила? Я говорила только что, если Жанна любит кого-нибудь, так именно вас. Я говорила затем, что Жанна устраняет из своей жизни все, что мешает ее цели. Но раз вы будете работать на осуществление ее планов, то этот мотив отпадает. Но как же я могу поклясться за свершение судьбы, нити которой держит в руках только Всевышний?
   - Хорошо, Полетт! Но можете ли вы поклясться мне, что будете моей верной союзницей и сделаете все, чтобы помочь мне растопить холодное сердце Жанны?
   - Да, Анри, в этом я могу поклясться вам!
   - Ну, так слушайте! Сейчас сюда прибудет король, а потом мы с ним, переодевшись в простое скромное платье и надев полумаски, отправимся в маскарад Пале-Рояля. Будьте и вы там, заинтригуйте короля. Вы хорошо сложены, остроумны, задорны - для женщины в маске это все!
   - Благодарю вас, Анри! - с восторгом воскликнула Полина, протягивая ему обе руки.- Я никогда не забуду этого вам. Спасибо! Спасибо!
   - Горькая моя судьба! - с грустной улыбкой ответил маркиз, пожимая руки Полины.- Все меня сегодня благодарят, всем я несу радость и только самому себе не могу доставить ее!
   - Э! Я, кажется, застаю нежную сцену! - произнес сзади них низкий голос графини де Майльи, которая успела привести себя в порядок.- А что скажет Жанна! Смотрите, маркиз, я насплетничаю ей, как вы втихомолку ухаживаете за ее лучшей подругой!
   - Ты не успеешь, Луиза,- весело ответила Полина,- не успеешь потому, что я увижу Жанну раньше тебя. Маркиз уже побывал у нее сегодня и сообщил мне, что Жанна прихворнула. Я собираюсь навестить ее сегодня же.
   - Но ты не успеешь вернуться до наступления ночи, Полина!
   - A что заставляет меня торопиться возвращением! Ведь я могу переночевать у нее!
   - Ну, что же, только поезжай сейчас же, а то стемнеет...
   Она не успела договорить, как дверь распахнулась и ливрейный лакей провозгласил:
   - Его величество король!
   Полина хотела бежать, но король уже входил в гостиную.
   - О, ваше величество! - воскликнула де Майльи, от волнения и радости не будучи в силах двинуться с места.- Как я счастлива видеть вас!
   - Здравствуйте, графиня, здравствуйте! - ласково ответил Людовик.- Мы и в самом деле давно не виделись. Но я был не совсем здоров, и только мой милый Суврэ сумел вылечить своего короля. А это что за юное создание? - спросил он, указывая на Полину.
   - Это - моя сестра, ваше величество. Полина Фелиция де Нейль. Она была до сих пор в монастыре, где ужасно скучала и все просилась ко мне. Вот я и взяла ее. Она была мне большим подспорьем и утешением в эти дни скорби!
   - Очень рад видеть вас, мадемуазель де Нейль,- милостиво сказал король, разглядывая потупившуюся Полину, что было ему не так легко, потому что она стояла спиной к окну.- Род де Нейлей известен своей преданностью нашему дому, и каждый член этого рода может рассчитывать на нашу милость. Еще раз очень рад познакомиться с сестрой моей милой де Майльи. А теперь ступайте, дитя мое!
   Повинуясь знаку руки короля, Полина и де Суврэ попятились к двери.
   - Нам еще нужно условиться кое о чем! - шепнула Полина маркизу.
   Когда дверь за ними закрылась, Людовик протянул руки к де Майльи.
   - О, божество мое! - стоном вырвалось у графини, и она бросилась к ногам короля, страстно обнимая его колени.- Как я измучилась в это время!
   - Ты - славная женщина, Луиза,- ласково ответил Людовик, поглаживая ее по голове,- и я очень люблю тебя! Я сам пережил очень тяжелое время... точно солнце померкло и весь цвет жизни увял - так казалось мне... Но, слава Богу, это прошло. Встань, Луиза, и вели подать моего любимого вина! Выпьем за то, чтобы демон уныния никогда больше не подступал ко мне!
  

IV

КОРОЛЬ ЗАБАВЛЯЕТСЯ

  
   Бал в Пале-Рояле был в полном разгаре, а у кассы все еще толпилась масса разного народа, спешившего принять участие в общем веселье. Вид толпы был самый разнообразный. Кто был в маскарадном костюме и в маске; кто в маске, но в обычном платье; кто в маскарадном платье, но без маски. И вид людей в "обыкновенном" платье был тоже очень разнообразен. Одни были одеты с большой роскошью, другие - чрезвычайно скромно, почти бедно. Но всякий наблюдательный человек не затруднился бы сразу определить, что под самой скромной, бедной одеждой скрывались именно самые богатые и знатные.
   Здесь был маскарад скорее духа, чем платья: разбогатевший мещанин мечтал, что его примут за маркиза, пэр Франции одевал платье своего лакея в надежде, что ему удастся вкусить прелести лакейских развлечений. Маркиза, отчаявшаяся обрести истинную страсть среди истощенных, измотавшихся мужчин своего круга, одевала платье гризетки, рассчитывая пленить какого-нибудь мощного блузника. А мелкая кокотка брала на подержание кучу драгоценностей, надеясь поживиться за счет богатого мещанина, долженствующего принять ее за маркизу и готового кинуть любой куш за кусочек "господского мясца". И все это шумело, смеялось, острило, как только умеет смеяться и острить парижская толпа.
   Несколько в стороне от теснившейся к кассе толпы стояло двое мужчин, очевидно, не желавших лезть в эту сумятицу. Одеты они были одинаково, с изящной, почти бедной простотой. Их лица были закрыты полумасками, но фигура, грация и гибкость движений, мягкий овал и нежность открытой нижней части лица позволяли угадывать, что оба они молоды и, вероятно, хороши собой. Несмотря на одинаковые костюмы, их трудно было смешать друг с другом. Один - тот, который был тоньше и выше,- осматривал толпу спокойным, насмешливым взглядом. Наоборот, взоры другого, более коренастого, с каким-то наивным удивлением и восторгом блуждали по сторонам. Первый был изящнее и юрче, второй мешковатее, но величественнее в движениях.
   Заметив, что толпа у кассы несколько поредела, высокий сказал своему спутнику:
   - Ну-с, а теперь можно взять билеты, да и туда!
   Он махнул рукой в сторону зала, откуда неслись задорные звуки музыки, и достал из кармана кошелек.
   Но спутник поспешно остановил его и шепнул:
   - Постой, Суврэ, дай мне самому взять билеты! Должно быть, так интересно давать деньги и получать сдачу!
   - Отлично, ваше величество. Но только вы забыли, что для вящего сохранения инкогнито вы должны были звать меня просто Анри!
   - Но ведь и ты, Анри, забыл, что должен звать меня просто Луи! - ответил король, и они оба весело рассмеялись.
   Билеты были взяты, и король с маркизом прошли в зал.
   Оркестр, состоявший из 24 скрипок, 6 гобоев и 6 флейт, встретил их появление сочным заключительным аккордом менуэта, после чего настал перерыв, и вся пестрая толпа танцующих двинулась парами и одиночками по галерее, отделявшейся от зала величественной колоннадой. Людовик прижался вместе со своим спутником к выступу противоположной стены и принялся жадными глазами смотреть на проходивших мимо него мужчин и женщин.
   Как не похожа была эта веселая непринужденность на версальские балы и маскарады, где ни в чем не было приятной середины! Сначала - беспросветная скука и манерное жеманство, потом - циничная распущенность. Здесь же не было ни того, ни другого. Люди искренне веселились, без жеманства пользуясь правами свободных нравов карнавала, хотя отнюдь не злоупотребляли ими.
   Вот идет молоденькая девушка в костюме Весны. Как прост, безыскусствен и изящен ее наряд! Это скромное платье из дешевенькой материи, сплошь усеянное букетиками живых цветов, и только. Но что может сравниться с прелестью этого скромного убранства? Разве только она сама, эта, сияющая весной, шестнадцатилетняя дочь парижских улиц. Каким упоением радости, каким хмелем юности дышит взгляд ее ласковых, бойких серых глаз. Розовый пухленький ротик полуоткрыт, и - Боже мой! - сколько восторгов обещает он тому, кто сумеет пробудить его к истинной страсти п

Другие авторы
  • Шаврова Елена Михайловна
  • Слепушкин Федор Никифорович
  • Мякотин Венедикт Александрович
  • Шекспир Вильям
  • Воейков Александр Федорович
  • Краузе Е.
  • Шимкевич Михаил Владимирович
  • Дриянский Егор Эдуардович
  • Старицкий Михаил Петрович
  • Ахшарумов Николай Дмитриевич
  • Другие произведения
  • Брюсов Валерий Яковлевич - И. Соколов. В. Я. Брюсов как переводчик
  • Кукольник Павел Васильевич - Избранные стихотворения
  • Осоргин Михаил Андреевич - Старинные рассказы
  • Гарин-Михайловский Николай Георгиевич - Вальнек-Вальновский
  • Олешев Михаил - Лотрек
  • Аксаков Иван Сергеевич - Игнорирование основ русской жизни нашими реформаторами
  • Юрьев Сергей Андреевич - Л. Воспоминание о С. А. Юрьеве
  • Сементковский Ростислав Иванович - Е. Ф. Канкрин. Его жизнь и государственная деятельность
  • Рачинский Сергей Александрович - Сельская школа
  • Бунин Иван Алексеевич - Казимир Станиславович
  • Категория: Книги | Добавил: Armush (20.11.2012)
    Просмотров: 377 | Рейтинг: 0.0/0
    Всего комментариев: 0
    Имя *:
    Email *:
    Код *:
    Форма входа