Маурин Евгений Иванович - Людовик и Елизавета

с "d'assez beaux yeux pour des voux de province!" {"Для провинциала у вас достаточно красивые глаза!" (Из комедии Грессэ).}.

   Вместо ответа ла Хот-Гаронн сделал неожиданный, смелый и сильный выпад, которым чуть-чуть не коснулся сердца Анри.

   - Вот это - не совсем плохой удар,- продолжал маркиз, со смехом парируя атаку,- но и хорошим его тоже нельзя назвать, а так, посредственным. Впрочем, дивный Буало на этот случай говорит, что "il n'est point de degré du médiocre au pire" {"Между посредственным и плохим нет переходных степеней".}.

   - Заткнешь ли ты глотку, шут?! - крикнул гасконец, окончательно теряя власть над собой.

   - А почему бы и не поговорить за делом? - беззаботно ответил маркиз.- Одно другому не мешает, и я люблю, как говорит все тот же обожаемый Буало, "passez du grave au doux, du plaisant à sévère" {"Переходить от важного к приятному, от забавного к серьезному".}.

   - Ну, так погоди же, я заставлю тебя замолчать навеки! - с мрачной решимостью прохрипел гасконец.

   - "Rodrigue, as-tu du coeur?" {"Родриге, есть ли у тебя сердце?" ("Сид", трагедия Корнеля).} - смеясь, воскликнул Анри.

   Не успел еще замолкнуть его смех, как гасконец перекинул шпагу из правой руки в левую. Но не Суврэ было ловить на такие примитивные финты. Он смеясь парировал удар и выбил шпагу из рук ла Хот-Гаронна.

   - Дьявол! - с бешенством вскрикнул гасконец.

   - Э, полно, друг мой! - с неизменной улыбкой ответил Суврэ.- "Ce ne sont que festons, ce ne sont qu'astragales!" {"Все это - просто фестоны и астрагалы!" (архитектурные украшения), по смыслу: "Это - цветочки, будут и ягодки".}

   - Слава Богу! - послышался из леса чей-то торжествующий голос. - Мы подоспели вовремя!

   Дуэлянты обернулись и увидели, что к ним полным карьером несся маркиз д'Антен, а за ним - отряд королевских драгун.

   - Господа! - задыхаясь от быстрой езды, сказал д'Антен,- попрошу вас вручить мне свои шпаги! Именем короля вы арестованы!

  

  

   Дуэлянты были очень недовольны и поражены этим вмешательством, совершенно не зная, чему приписать его. Анри было жаль, что у него вырывают победу, бесспорно клонившуюся в его сторону; гасконец жаждал крови противника особенно страстно, так как беззаботная насмешливость Суврэ всколыхнула всю мстительность этой низкой, грубой натуры.

   В первый момент взбешенный ла Хот-Гаронн даже не подумал подчиниться требованию д'Антена.

   - Ну, уж нет! - крикнул он, поднимая с земли выбитую шпагу,- я не уйду отсюда, пока не покончу с этим господином!

   - В таком случае вам придется подчиниться силе,- спокойно возразил д'Антен, подъезжая к гасконцу.- Я не допущу, чтобы пренебрегли королевским приказом!

   - А вот посмотрите! - мрачно кинул ла Хот-Гаронн, становясь в оборонительную позицию.

   - Полно, шевалье,- строго заметил ему д'Антен.- Бешенство ослепляет вас! Времена д'Артаньяна {Тем из читателей, которые незнакомы с увлекательным романом Дюма "Три мушкетера", поясняем, что Артаньян был гасконским дворянином, прибывшим совсем молодым и очень бедным человеком ко двору Людовика XIII и составившим там свою карьеру. В 1673 году он был убит при осаде Мастрихта на 62-м году жизни. В данном случае д'Антен намекает на очень красивый эпизод из жизни Артаньяна, когда последний вскоре после прибытия в Париж должен был последовательно драться на дуэли с тремя мушкетерами; когда же гвардейцы Ришелье, враждовавшие с королевскими мушкетерами, хотели арестовать их, то все четверо дали дружный отпор гвардейцам и не позволили отобрать у них оружие.} прошли, не забывайте этого. Вы все еще не одумались? - сказал он, увидев, что гасконец продолжает с мрачной решимостью держать шпагу в оборонительной позиции.- Десять драгун сюда! Окружить шевалье де ла Хот-Гаронна! Ну-с, а теперь вы, может быть, все-таки отдадите мне свою шпагу?

   Видя всю бесполезность и нелепость дальнейшего сопротивления, гасконец с глухим проклятием сунул свою шпагу посланному короля.

   - Ну, а вы, милейший Суврэ,- улыбаясь, сказал д'Антен,- надеюсь, не станете причинять мне бесполезных хлопот?

   - О, разумеется! - ответил Анри, подавая шпагу.- Но за мою уступчивость вы должны отпустить на честное слово графа д'Айена, который...

   - Но я не имею ни малейших распоряжений относительно господ секундантов, они совершенно свободны! - ответил д'Антен.

   - Ура! - ответил Суврэ.- В таком случае, милый Шарль, поезжай сейчас же в Клиши - ты уже знаешь к кому - и расскажи все, как было. Но, Бога ради, не теряй времени даром!

   Д'Айен молча пожал руки Суврэ и д'Антену, подошел к своей лошади, отвязал ее, вскочил в седло и помчался во весь дух.

   - Барро и Ноэль! - приказал двум драгунам д'Антен.- Подведите арестованных к лошадям! Ввиду оказанной вами попытки к сопротивлению,- обратился он к гасконцу,- я принужден буду окружить вас своими людьми, а вы, маркиз, поедете рядом со мной!

   - Ах, вот как! - прошипел де ла Хот-Гаронн, кидая злобный взгляд на Суврэ и д'Антена.- Один дружок оказывает другому дружеские послабления! Понимаю теперь, кому я обязан этим вмешательством. Маркиз де Суврэ, видимо, позаботился гарантировать себя от печального конца! Похвально, нечего сказать!

   - Замолчите, сударь, и постыдитесь! - сурово оборвал его д'Антен.- О дуэли его величество узнал от кардинала Флери, который явился с требованием предупредить поединок и покарать маркиза де Суврэ, выставляя вас невинной овечкой. Зная об отношениях кардинала Флери к маркизе де Бледекур и о ваших отношениях к последней, нетрудно догадаться, что маркиза подняла весь этот скандал из боязни лишиться вас! Стыдитесь, шевалье!

   Декамп, отвязывавший в это время лошадь и уже собиравшийся свернуть в сторону, при последних словах гасконца остановился и подъехал к нему. Обождав, пока д'Антен кончит свою суровую отповедь, молодой офицер сказал:

   - Шевалье де ла Хот-Гаронн! Если у вас опять случится надобность в секунданте, то я прошу не обращаться за этим ко мне. Я считаю, что во время дуэли и после прекращения ее вы вели себя не так, как подобает французскому дворянину и рыцарю. Если же мои слова вам не нравятся, то я готов в любое время ответить за них с оружием в руках!

   Он легким кивком головы поклонился гасконцу, почтительно простился с Суврэ и д'Антеном и уехал раньше, чем ошеломленный ла Хот-Гаронн нашелся сказать ему что-либо в ответ.

   В Версаль согласно команде д'Антена отправились на рысях, девятиверстное расстояние было пройдено почти в полчаса. У королевского дворца д'Антен спешился и прошел в кабинет Людовика, где его величество был занят разговором с кардиналом Флери.

   - Ваше величество! - отрапортовал д'Антен,- мне удалось застать поединок в самый критический момент. По счастью, если не считать царапины, полученной шевалье де ла Хот-Гаронном, дуэль никаких серьезных последствий не имела.

   - Отлично, милый д'Антен! - ласково сказал Людовик.- Введи сюда этих господ, которые осмеливаются нарушать приказание своего короля.

   - Осмелюсь доложить вашему величеству,- продолжал д'Антен,- что шевалье де ла Хот-Гаронн в дерзкой и явно непочтительной форме отказался повиноваться приказанию, отданному мною именем вашего величества, так что мне пришлось прибегнуть к силе.

   - Вот как? - протянул король.- Так вот, значит какова тихая овечка вашей эминенции?

   Флери пожевал губами и спросил, поднимая на д'Антена мертвенный взгляд выцветших глаз:

   - Скажите, маркиз, ведь вы, кажется,- большой друг Суврэ?

   - Да, ваша эминенция,- ответил спрошенный.- Но все приближенные его величества - большие друзья, объединяясь в лучах царственного благоволения.

   Д'Антен отлично понял весь яд этого вопроса, но не хотел давать против себя лишнее оружие кардиналу, а потому ответил сдержанно и с полным достоинством.

   За него вспыхнул король.

   - Что вы хотели сказать этим вопросом, кардинал? - сурово спросил он.

   - Да ничего особенного, ваше величество, ничего особенного! - ответил кардинал, поджимая бледные губы.- Я просто хотел установить факт.

   - Вот что я вам скажу, кардинал,- в том же суровом тоне продолжал король,- раз вы ошиблись нечаянно в одном из жантильомов, то это не значит, что вы должны хотеть заставить меня умышленно ошибиться в другом, хотя и в обратную сторону!.. Д'Антен, введите арестованных! Ну-с, господа,- обратился он к Суврэ и гасконцу, когда те вошли в кабинет,- что это значит? Вы позволяете себе открыто пренебрегать королевским приказом? Разве во Франции не стало судов, разрешающих претензии? А если ваше дело так тонко и щепетильно, что неуловимо для компетенции суда, то разве во Франции нет короля, первого дворянина государства, способного разобраться в деле чести? Нет, черт возьми, я более не намерен допускать подобное! Кто из вас вызвал другого на дуэль? Наверное, это был ты, Суврэ!

   Суврэ слегка пожал плечами и посмотрел на гасконца. Ему было неловко указывать на последнего, но он думал, что тот сам должен ответить на вопрос короля. Однако шевалье и не думал брать вину на себя, продолжая упорно молчать.

   - Я тебя спрашиваю, Суврэ, это ты вызвал шевалье де ла Хот-Гаронна? - крикнул король.

   - Нет, государь,- волей-неволей ответил маркиз,- шевалье вызвал меня.

   - Значит, ваша эминенция снова ошиблась? - иронически сказал король.- Впрочем, не все ли равно? Ведь вы требовали самой суровой кары для вызвавшего. Я ни в чем не смею отказать вашей эминенции...

   - Но, ваше величество,- смущенно ответил кардинал,- следовало бы узнать, не был ли шевалье поставлен в необходимость...

   - А, так для шевалье могут быть, по вашему мнению, особо смягчающие обстоятельства? - насмешливо спросил Людовик.- Хорошо! Суврэ, что ты сделал шевалье де ла Хот-Гаронну?

   - Но, государь,- улыбаясь, ответил маркиз,- ровно ничего! Я спросил шевалье, какого цвета его камзол, и осторожно выразил сомнение в правильности указанного им оттенка...

   - Только и всего? - удивленно спросил Людовик.- Мой милый Суврэ, тут что-то не то!

   - Наверное, ваше величество,- вступился кардинал,- в "вежливом" сомнении маркиза заключался какой-нибудь оскорбительный оттенок...

   Суврэ вышел из себя. Ему было уже слишком очевидно, насколько кардинал старался во что бы то ни стало утопить его.

   - Ваша эминенция совершенно правы,- твердо ответил он,- в моих словах был такой смысл, что шевалье оставалось или вызвать меня на дуэль, или уйти осмеянным. Он назвал оттенок своего камзола "бле-де-сиель", а я сказал, что, по-моему, его камзол "бле-де-кур". Всем, кто знает, что этот господин существует исключительно милостями своей любовницы, старухи Бледекур, пользующейся вашим отеческим расположением, кардинал, смысл моих слов ясен. Но если мои слова и были оскорбительны, то разве не оскорбительно было для его величества, что его первый министр и кардинал представляет ко двору его величества столь сомнительную личность?

   - Эй, вы! - крикнул гасконец, топая ногой и готовый броситься на маркиза.

   - Что такое? - крикнул на него король, вставая с места.- Вы забываетесь в присутствии короля?

   - Если король,- в бешенстве ответил ла Хот-Гаронн,- позволяет своим фаворитам оскорблять в своем присутствии дворянина, то у дворянина нет никаких обязанностей по отношению к королю!

   - Д'Антен! - крикнул король.- Немедленно отвести этого господина в Бастилию!

   Д'Антен крикнул двух дежурных гвардейцев и гасконца увели.

   - Так вот каковы овечки у вашей эминенции? - снова сказал король.- И вы еще решились требовать самых суровых кар для маркиза де Суврэ? Попрошу вашу эминенцию быть на следующий раз осторожнее как в рекомендации, так и в осуждении. Суврэ совершенно прав: представление ко двору такого господина есть оскорбление для меня!

   Как и всегда в таких случаях, кардинал прибегнул к испытанному средству - отставке.

   - Едва ли мне придется впредь испытывать терпение вашего величества,- слащаво запел он,- потому, что я с каждым днем чувствую себя все более слабым и больным...

   - Вот что, кардинал,- резко оборвал его Людовик,- если вы на этот раз вздумали завести свою старую песню об отставке, то вы выбрали плохой момент. Я как раз в таком настроении, что легко могу согласиться со слабостью и болезненностью вашей эминенции!

   - Пока у меня еще есть хоть капля силы, она вся принадлежит вашему величеству! - смиренно ответил кардинал, видевший, что сегодня с его величеством творится что-то необычное, а потому обычные меры могут оказаться опасными.

   - У вас больше ничего нет для меня, кардинал, на сегодня? - спросил король.

   - Нет, я уже все доложил вашему величеству.

   - В таком случае, до свидания! Не смею задерживать долее вашу эминенцию!

   Кардинал ушел, теряясь в догадках, кто произвел такую волшебную перемену в его застенчивом, робком питомце {Флери был воспитателем Людовика XV в детстве.}.

   Король и Суврэ остались наедине.

   Людовик, красный от неулегавшегося гнева, расхаживал взад и вперед по кабинету.

   - Ты, может быть, воображаешь, что я на самом деле одобряю и извиняю твое поведение? - крикнул он, останавливаясь перед Суврэ.- Стыдитесь, сударь, вы вели себя как мальчишка. Мне не надо таких друзей, которые готовы в любой момент заводить скандалы, словно подвыпивший мастеровой! Мне надоели вечные пререкания с кардиналом из-за вас всех! В изгнание, сударь, в изгнание! Это - единственное средство исправит вас!

   Король снова забегал по кабинету. Суврэ молчал. Он знал, что Людовик не умеет долго сердиться и что после такой головомойки вскоре последуют полное прощение и примирение. Но он не мог отделаться от чувства величайшего изумления, охватившего его после сцены короля с кардиналом. Людовик, этот робкий, застенчивый молодой человек, боявшийся кардинала до того, что однажды, когда королева пожаловалась на небрежение Флери к ее просьбе, сказал ей: "Милая моя, разве можно просить чего-нибудь у кардинала? Надо либо обойтись своими средствами, либо отказаться от своего желания!" - этот самый Людовик вдруг выпрямился в настоящую царственную величину, дал зазнавшемуся попу истинно королевский отпор!

   "Но его подменили,- думал он,- положительно подменили! Кто же совершил это чудо? Неужели Полетт?"

   - Ну, ты подумай сам, Суврэ! - вновь заговорил король уже более спокойным тоном,- какой вид имеет вся эта выходка! Ну, я понимаю - ревность, гнев, партийные счеты, особо сложившиеся обстоятельства могут поставить дворянина в такое положение, когда он уже не может считаться с тем, запрещены ли дуэли, или нет. Мой прадед, великий Людовик Четырнадцатый, однажды сам дрался на дуэли с придворным и другом из-за племянницы кардинала Мазарини. Но ты ни с того ни с сего подходишь к какой-то личности и вызываешь его на ссору! И для чего? Для того, чтобы проявить свое остроумие, чтобы позабавиться за счет какого-то провинциального дурака?

   - Но, государь,- ответил Суврэ,- недаром Грессэ говорит, что "les sots sont ici-bas pour nos menus plaisirs" {"Дураки существуют на земле для нашего развлечения".}.

   Как ни привык король к манере Суврэ говорить при всех случаях и обстоятельствах цитатами, но теперь он уж очень не ожидал этого, да и ему уже надоело сердиться.

   - Ах, Суврэ,- воскликнул он, смеясь от души,- ты положительно неисправим!

   - "J'ai ri, me voilà desarmé!" {"Я рассмеялся, и вот я обезоружен!" (Буало.)} - сказал Суврэ, опускаясь на одно колено.

   - Ну, нет,- возразил король,- я далеко еще не обезоружен и - погоди только, Суврэ! - когда-нибудь ты жестоко поплатишься за свое легкомыслие... Ах, у меня столько горя, столько забот! Знаешь ли ты, Суврэ, что сегодня утром умер от черной оспы герцог ла Тремуйль?

   - Ла Тремуйль? - с ужасом вскрикнул Суврэ, даже подскочив от неожиданности.- Но ведь еще недавно он был с нами?

   - Да, но он чувствовал себя плохо еще во время праздника Весны, и мне пришлось на другой же день отпустить его в Париж, где он и слег. Ах, Тремуйль, Тремуйль. Верный друг и преданный слуга! И ты представь себе только, Суврэ, как бренна жизнь и слабы человеческие силы и знания! Еще неделю тому назад Тремуйль в расцвете сил, красоты и молодости веселил одним своим видом все сердца, а теперь от его обезображенных останков бегут все... И подумать только: три лучших парижских врача лечили его!

   - Три врача? - с испугом переспросил Суврэ.- Но, государь, тогда все понятно: "Que vouliez-vous qu'il fit contre trois?" {"Что же, по-вашему, он мог поделать против троих". В трагедии Корнеля "Гораций" старик Гораций, узнав, что после сражения Горациев с Куриациями двое из его сыновей убиты, а третий спасся бегством, предался отчаянию, но не по поводу смерти двоих, а по поводу бегства третьего. Тогда его спрашивают цитированной выше фразой. Старый герой ответил: "Он мог умереть!" Нечего и говорить, что Суврэ очень оригинально использовал первую фразу.}

   Король рассмеялся и с явным благоволением потрепал маркиза за ухо. Непостоянный, в достаточной мере черствый и себялюбивый, Людовик был далеко не расположен серьезно оплакивать кого бы то ни было, но он боялся нареканий, а потому должен был разыгрывать из себя скорбящего. Маркиз Суврэ, не перестававший шутить и теперь, был ему таким образом очень удобен: с ним по крайней мере можно было не притворяться. Поделись он, пожалуй, своим притворным горем с Жевром или Мортмаром, те начали бы подлаживаться под настроение короля, принялись вздыхать, охать, стонать!

   - Но одной смертью герцога еще не исчерпываются мои огорчения,- продолжал Людовик.- Конечно, мне очень жаль Тремуйля, но ведь в конце концов мы все там будем. Пусть Тремуйль умер слишком рано, но кто же умирает не рано? Ведь смерть никогда не является желанной гостьей! В таких случаях приходится жалеть не об отошедших, а об оставшихся, и, право же, одним из этих оставшихся являюсь я сам! Ты - мне верный друг, Анри, и я, пожалуй, откровенно расскажу тебе, в чем дело. Но смотри - никому ни единого слова об этом! Ты знаешь, существуют вещи, которых я не прощаю никому и никогда. Нарушение моего доверия из их числа!.. Только вот что, не позавтракать ли нам? Я что-то проголодался, да и ты, вероятно, не прочь подкрепиться после всех треволнений. Башелье! - сказал Людовик вошедшему на его звонок камердинеру.- Сегодня все приемы отменяются; всем, желающим видеть меня, говори, что король оплакивает Тремуйля и не может никого принять. Затем накрой нам здесь стол на двоих и принеси легкий завтрак - ну, два-три горячих блюда и несколько холодных. Поставь все это сразу и уходи! Да не забудь вина! Ступай!

   Когда довольно большой стол был сплошь уставлен холодными и горячими блюдами и бутылками вина, входившими в состав "легкого" завтрака короля, Людовик пригласил Суврэ занять место против него, уселся сам и, утолив острое чувство голода, заговорил:

   - Не успел я вчера отдохнуть с дороги, как ко мне явилась целая депутация из камер-юнкеров в составе герцога д'Омана, Жевра и Мортмара. Они сообщили мне, что Тремуйль плох, что надежды на его выздоровление нет никакой, а потому надо заранее считаться с его кончиной; поэтому-то они теперь же обращаются ко мне с почтительной просьбой оставить камер-юнкерскую должность Тремуйля за его четырехлетним сыном.

   - Они не теряют времени даром! - воскликнул Суврэ, отдавая честь паштету из фазанов с перигорскими трюфелями.

   - Вот именно! - согласился король.- Конечно, в такую минуту я не мог дать им никакого положительного ответа. Я сказал, что Тремуйль еще не умер, что Божья воля часто нарушает все людские расчеты, что меня самого десятки раз приговаривали к смерти, но если их мрачные предположения осуществятся, тогда я подумаю.

   - Прикажете налить вина вашему величеству? - сказал Суврэ, заметив, что король что-то ищет.

   - Налей, вот того! Потому ли что не знали ничего верного, или не хотели портить мне удовольствие в Шуази, но до вчерашнего вечера я даже не знал, что у ла Тремуйля оспа. Нечего говорить, как поразила и огорчила меня эта весть! Чтобы как-нибудь разогнать тоску и тревогу, я послал сказать Луизе и Полине, что прибуду к ним вечером поиграть в карты. Прихожу туда - там уже известно, что душа Тремуйля борется между жизнью и смертью! Оказывается, у сестер уже имеется свой кандидат на освобождающееся место камер-юнкера, и они принимаются хлопотать за герцога Люксембургского!

   - И он тоже! - воскликнул маркиз.

   - Вот слово в слово то, что и я подумал тогда! - продолжал король.- Кое-как шутками и смешком мне удалось увильнуть от ответа. Но сегодня ко мне явился Флери с просьбой помешать дуэли кровожадного Суврэ с тихоньким ла Хот-Гаронном; я отдал распоряжения, а пока наводил справки, где именно должна состояться дуэль, стал говорить с кардиналом о разных делах, и он очень ясно намекнул мне, что хотел бы видеть в этой должности молодого Флери, своего племянника. Я постарался не понять этого намека, хотя он и привел меня окончательно в отвратительное расположение духа, тем более что Флери сумел рассердить меня как подкопами против тебя, так и противодействием в одном деле, о котором я буду говорить с тобой далее. Ну, так вот, как видишь, я из-за смерти Тремуйля попал в очень неприятное положение. Отвергнуть кандидатуру герцога Люксембургского? Но Луиза никогда ни о чем не просит меня, и у меня язык не повернется отказать ей в ее первой серьезной просьбе, да и Полина - такой очаровательный чертенок... Отказать камер-юнкерам? Но это значит обмануть ожидания друзей и создавать недовольных в непосредственной близости от своей особы. Отказать Флери? Но, милый друг, хотя я сегодня и указал кардиналу его место, но, между нами говоря, он мне необходим. Да, да! Не делай таких насмешливых глаз, Суврэ! Помимо разных других соображений, скажу тебе следующее: кардинал Флери знает слишком много государственных тайн, и если я сегодня в двенадцать часов приму его отставку, то в половине первого кардиналу придется сесть в самую уединенную башню Бастилии...

   "Это надо запомнить и принять к сведению!" - подумал Суврэ.

   - Но, подумай сам, кто же пойдет на службу к такому королю, который в награду за долголетнюю службу сажает старика в крепость! Вот в том-то и дело, что это не так легко разрешить. Я просто в отчаянии - что я ни сделаю, будет плохо! Суврэ! Если ты - истинный друг мне, то должен посоветовать, как мне быть!

   - Ваше величество,- сказал Суврэ,- для меня этот вопрос так неожидан, что я не могу сразу охватить его. Но ведь нет никакой необходимости теперь же решать его? Если осмелятся приставать к вам и далее с этим, то вы можете ссылаться на то, что еще не успели решить это. Вы, дескать, так огорчены смертью близкого друга, что вам ненавистна самая мысль о необходимости "делить ризы его"!

   - А ведь, ей-Богу, так оно и есть, Суврэ! - воскликнул король, обрадованный, что ему подсказывают столь удобную увертку.- Но продолжай, милый Анри, продолжай!

   - Если же в это время не удастся прийти к решению, как примирить все три домогающиеся стороны, то, чтобы не обижать ни одной из них, вашему величеству лучше всего будет назначить на должность покойного Тремуйля ни одного из трех предложенных кандидатов, а кого-нибудь четвертого!

   - Честное слово, ты - молодец, Суврэ! - с жаром вскричал король.- Вот уж не раскаиваюсь, что открылся тебе! Ты совершенно прав! Если в это время мне не удастся склониться на чью-нибудь сторону, то я назначу камер-юнкером того, за кого ровно никто не просит! Но время терпит, мы еще подумаем! Теперь далее, Суврэ, мои затруднения далеко еще не кончились! - Король налил себе стакан вина, залпом выпил его и продолжал: - Надо тебе сказать, что этот чертенок Полетт меня совершенно очаровала. Что за женщина, черт возьми! И как ловко она сумела обойти не только меня - это еще неудивительно,- но и тебя, знающего ее уже давно!

   - Вот именно, ваше величество, в последнем-то и нет ничего удивительного! - подхватил Суврэ.- Обмануть ваше величество было гораздо легче, чем меня. Ну, мог ли я подумать, что под маскарадным костюмом богини Счастья кроется моя скромная Полетт? Да я готов был подозревать кого угодно, высказывать самые нелепые предположения, но если бы мне сказали, что на маскараде нас интриговала Полина, то я просто расхохотался бы в лицо!

   - Может быть, и так,- согласился король.- Так слушай! Я домогался Полины де Нейль просто как красивой девушки - даже не красивой, а скорее дразнящей, острой, пряной, а нашел в ней не только женщину, но и человека с проникновенным взглядом и широким кругозором. Я был просто поражен, когда она стала делиться со мной своими надеждами и планами. Как она верит в мощь Франции, как она широко понимает широту ее задач! Ты знаешь, когда она говорила, у меня просто захватывало дух, точно меня поднимали на громадную высоту. О, если бы можно было создать все то, что она говорила, и в том широком объеме, как говорила она! Тогда можно умереть спокойно! Имя Людовика Пятнадцатого не затеряется в бесконечном ряду всех других предшествовавших и последующих Людовиков!

   - Оно все равно не затеряется, государь! - возразил Суврэ.- У всех прошлых Людовиков были почетные клички, но такой, какой дал народ вам, не было ни у кого. Людовики были простаками, заиками, ленивыми, толстыми, святыми; был Людовик лев, был сварливый, был великий, но Людовика возлюбленного, как именует народ ваше величество,- еще не было!

   - Да, но придумай только подходящую кличку на тот случай, если бы мне удалось совершить то, что нарисовала передо мной Полина! Она как-то спросила меня: правда ли, что мне сватали принцессу Елизавету, дочь русского царя Петра Великого. И вот она начала рассуждать на эту тему, перейдя от этого сватовства к русским делам вообще. Она рассказала мне, что права принцессы Елизаветы, особы красивой, умной, очаровательной в обращении, доброй и чувствительной, нарушены воцарением царицы Анны Иоанновны, которая гонит все русское и всюду дает предпочтение немцам. И вот чувствительная Елизавета целыми днями льет слезы - так ей жалко погибающего наследия ее великого отца и угнетаемых русских подданных. Полина указала мне на необходимость вмешаться в русские дела, разбив этот вопрос на две ветви: во-первых, французские короли всегда были рыцарями, а что может быть священнее для рыцарского долга, как не защита попранных прав достойной женщины! Во-вторых, помимо нравственного удовлетворения, Франция получит громадные материальные выгоды. Елизавета ненавидит немцев и обожает французов, да еще вдобавок она будет обязана короной Франции. Значит, Россия станет верной союзницей Франции, которая с помощью первой сможет дать отпор немецким притязаниям, смирить заносчивого прусского короля, свернуть шею австрийскому орлу, да и вообще стать вершителем судеб Европы. Мало того - Россия откроет широкие двери французской культуре, торговле и промышленности. Мы получим широкий рынок сбыта, Россия станет как бы суверенной провинцией Франции... Это ли - не торжество, это ли - не заманчивая картина французского могущества и блеска? Ну, скажи, Суврэ, разве в самом деле не ошибка Франции не вмешиваться до сих пор в русские дела и давать немцам полновластно распоряжаться там?

   - Ваше величество! - воскликнул Суврэ,- я просто ослеплен картиной, которую вы нарисовали мне! Неужели все это продумала крошка де Нейль, сидя за монастырской стеной?

   - Ну да, у меня, говорю тебе, тоже на первых порах дух захватило. Но недаром же Полина просила меня до поры до времени ничего не говорить кардиналу, так как Флери восстанет против этого плана уже потому, что не ему пришла счастливая идея. Сегодня я заговорил об этом с кардиналом. Господи, чего только он не наплел мне! С рыцарской точки зрения, открытое выступление за права принцессы Елизаветы будет только несправедливым, так как она - дочь младшего сына царя Алексея Михайловича, царица же Анна - дочь старшего, а, следовательно, права принадлежат именно последней, но не первой. С точки зрения политической выгоды, вмешательство не принесет никакой пользы, так как Франция истощена и бедна, ей не под силу взвалить на себя войну со всей Германией, да и неизвестно еще захотят ли русские признать своей царицей принцессу Елизавету... Словом, не могу передать тебе все его доводы; но хотя он и не сумел убедить меня, а на словах разбил по всем пунктам. И вот я совершенно не знаю, как же мне быть, Суврэ? Согласиться с Полиной - значит, отстранить от кормила власти Флери. Но ведь именно в тот момент, когда страна в области внешней политики вступает на новый путь, необходимо, чтобы ею правила старая, испытанная рука. С другой стороны, неужели отказаться от всех тех блестящих надежд, которые навеяла мне Полина?

   - О, это было бы очень грустно, государь!

   - Но как же примирить их разногласие?

   - Да очень просто, государь. Назначьте на один из дней тайное заседание, на которое пригласите как кардинала, так и девиц де Нейль. Ну, разумеется, надо будет пригласить еще и других лиц: например, меня, государственного секретаря Амело, еще кого-нибудь. Конечно, все остальные будут только для декорации, для вас же, государь, будет важно, как и что станут возражать обе противные стороны. Из их спора вам легко удастся вывести, кто из них прав. Вот тогда-то вы и сможете прийти к определенному выводу!

   - Твоя мысль была бы очень хороша, если бы не отличалась некоторым неудобством. Помилуй Бог, Суврэ! Что станут говорить, если французский король начнет привлекать к участию в государственных совещаниях своих возлюбленных?

   - А вы поступите наоборот, государь! Привлеките совещание к своей возлюбленной. Пригласите всех указанных лиц как-нибудь вечерком к графине де Майльи. Ваш прадед заслужил прозвание "Великого", государь, а между тем не одно важное совещание происходило в покоях маркизы де Ментенон!

   - Суврэ! - воскликнул король,- я уже не раз говорил тебе, что ты незаменим и неоценим! Благодарю тебя, Анри, твоя мысль великолепна, и я воспользуюсь ею! Но знаешь, Суврэ, раз ты помог мне в двух затруднениях, то поможешь и в третьем. Дело вот в чем. Полине неудобно и невозможно оставаться в ее положении девицей. Ее надо выдать замуж. Но за кого?

   - Мало ли желающих найдется! - заметил Суврэ.

   - Много, но нет подходящих. Одни уже женаты, другие холосты, но не отвечают необходимым требованиям, а я совершенно не желаю давать Полине в мужья человека с недостаточно благородным именем. Третьи отвечают всем требованиям, но слишком надменны, а ты сам понимаешь, Анри: неудобно закидывать словечко там, где оно может быть и не принято. И вот я второй день ломаю себе голову и ничего не могу придумать. Подумай ты, Суврэ! Может быть, у тебя найдется подходящий человек?

   - Скажите, ваше величество, что вы дадите мужу девицы де Нейль?

   - Жених должен дать слово, что прямо от венца отправится путешествовать не менее, как на год. Тогда он получит единовременно двести тысяч ливров, шесть тысяч годовой пенсии, а по возвращении из путешествия - квартиру в Версале, но отдельно от жены, которая будет назначена статс-дамой.

   - Прибавьте еще одну милость, государь, и жених у меня готов!

   - Неужели?

   - Архиепископ парижский давно добивается кардинальской мантии. Обещайте ему этот сан, и он сам поведет к венцу своего племянника, виконта де Бентимиль!

   - Но это великолепно! Ты прелесть, Суврэ! Молю Бога, чтобы он дал мне возможность как можно долее пользоваться твоими советами! - промолвил король.

   - Это в большей степени зависит от вашего величества,- ответил маркиз.- Позвольте мне и впредь оставаться в той же тени, в какой я был до сих пор! Пусть никто не знает, никто не догадывается, что ваше величество советовались со мной по тому или другому поводу. Тогда у меня будет меньше завистников и врагов, а, следовательно, существовать меньше поводов подкапываться под меня. Пусть ваше величество никогда никому не говорит, что та или иная мысль, то или иное решение подсказано мною. Вот единственная милость, о которой я прошу вас, государь!

   - Суврэ! - сказал король, подходя к маркизу.- Король слишком беден, чтобы наградить тебя так, как ты заслуживаешь. Но твой друг может дать тебе только вот это...- и Людовик обеими руками взял Суврэ за голову, пригнул его немного к себе и поцеловал в самые губы.- А теперь, милый мой Анри, беги к архиепископу и позондируй почву. И если ты увидишь, что почва поддается, то уполномачиваю тебя сегодня же решить с архиепископом все подробности. Ступай, милый, да благословит тебя Бог!

   "Великолепно! - думал маркиз, сбегая с лестницы дворца.- Жанна будет мною довольна! Голубка моя! Как мне хочется поскорее прижать тебя к своему сердцу! Но дело прежде всего. Итак, сначала в Париж к архиепископу, потом обратно в Версаль к Полетт, потом к Жанне!"

   С архиепископом Суврэ закончил дело в нескольких словах. Старик был в восторге, что наконец-то ему предоставляется возможность получить красную мантию, и сообщил маркизу, что его племянник на днях проиграл в карты последние остатки своего состояния, а, следовательно, будет счастлив женитьбой на Нейль поправить свои дела. Архиепископ уже заранее давал слово за виконта, но обещал сегодня же переговорить с племянником и не позже завтрашнего утра дать Анри окончательный ответ.

   От архиепископа Суврэ помчался обратно в Версаль. Дома он застал одну только Полетт.

   - Привет вам, виконтесса! - весело крикнул ей Анри.

   - Виконтесса? - удивленно переспросила Полетт.- Простите, Анри, но я, право, не понимаю, в чем тут остроумие!

   - Да не остроумие, а самый бесспорный факт, Полетт! Не пройдет и недели, как вы будете ею! - Суврэ рассказал Полине о переговорах с архиепископом и продолжал: - а теперь, Полетт, другое дело, из-за которого я, собственно, и приехал к вам. Правда, под угрозой вечной королевской немилости я обещал никому не говорить о том, что мне сообщил король, но мы все равно связаны тайной прошлого, а потому одним преступлением больше или меньше - не все ли равно!

   - Но вы просто пугаете меня, Анри! - сказала Полина.

   Суврэ передал ей вкратце свой разговор с Людовиком по поводу кандидатуры на место покойного Тремуйля и вмешательства в русские дела.

   - Так он все-таки выболтал это кардиналу? - воскликнула Полетт, с досадой топнув ножкой.- Как я просила его не делать этого! Мне хотелось сначала подготовить его как следует, чтобы он сам мог дать отпор кардиналу. А теперь он все перепутал, и кардиналу нетрудно было разбить его "по всем пунктам", как вы говорите!

   - А разве ваш замысел не таков? Я по крайней мере вынес убеждение, что вы хотите именно этого!

   - Этого, да не этого! - нетерпеливо сказала Полина.- Кто говорит о ниспровержении императрицы Анны? Кто сравнивает ее права с правами принцессы Елизаветы? Ну да, права принцессы Елизаветы были нарушены, но раз этому дали совершиться, раз Анна короновалась, раз над ней совершен обряд помазания на царство, то с ее царствованием приходится мириться. Однако я знаю из самых верных источников, что здоровье императрицы очень плохое и что врачи не дают ей больше одного-двух лет жизни. Вот когда надо вмешаться, чтобы не дать утвердиться на престоле ее племяннице Анне и возвести на престол принцессу Елизавету!

   - Но помилуйте, Полетт, ведь может пройти не два, а десять, двадцать, тридцать лет, пока императрица Анна умрет! Ведь врачи так часто ошибаются!

   - Да, но они никогда не ошибаются, если им сунут в одну руку крупную взятку, а в другую - склянку с каплями! Что вы на меня так смотрите! Политика не знает ни сентиментальности, ни щепетильности там, где налицо необходимость! Но вы можете быть спокойны, Анри, нам к этому средству прибегать не придется: я знаю, что императрица недолговечна, и вы можете доверять моим сведениям! Словом, так или иначе, но мы можем считаться с достоверным фактом, что императрица Анна проживет недолго, и должны теперь же принимать меры к обеспечению трона за принцессой Елизаветой!

   - Но подумайте, Полетт, не прав ли отчасти кардинал, опасаясь, как бы открытое выступление Франции не вовлекло ее в войну со всеми германскими государствами?

   - А кто вам говорит об открытом выступлении? Неужели надо всегда и во всех случаях идти проторенной дорожкой? Пусть Франция помогает деньгами, дипломатическим давлением на другие государства; пусть она помогает сорганизоваться партии принцессы Елизаветы, извещает последнюю через своих агентов о намерениях враждебных держав, да и мало ли что? Право, тайная помощь, сочувствие в тайном заговоре принесут больше пользы, чем открытое вооруженное вмешательство. Наоборот, последнее могло бы быть только опасным для самой же принцессы Елизаветы! Вы знаете, Анри, я знакома с историей и много думала над ней. И вот что я вам скажу: если бы Лжедмитрия не сопровождали польские полки, то он, по всей вероятности, царствовал бы до преклонного возраста. Русский народ не поверит, что у Елизаветы все права на престол, если сажать ее на трон придут французские войска!

   - Словом,- вставая с кресла, сказал Анри,- я убеждаюсь, что моя мысль была как нельзя более удачной!

   - Какая мысль!

   - Король обратился ко мне за советом, как решить, кто прав - вы или Флери. Я посоветовал ему устроить совещание, на котором вам дадут возможность сцепиться с кардиналом, чтобы его величество мог решить, кого из вас послушать.

   - Это вовсе не такая удачная мысль, Анри. Я могу заробеть, смутиться, а Флери - опытный боец. Если он теперь вдобавок узнает, что я с сестрой настаиваю на кандидатуре другого лица и что его племяннику грозит опасность не получить места покойного Тремуйля, то он все поставит на карту, чтобы назло мне разбить мои планы!

   - Кардинал никогда не узнает об этом, если вы сами не постараетесь дать ему знать о своих намерениях. А вы непременно должны найти способ сделать это!

   - Анри, да вы совсем с ума сошли!

   - А вот судите сами. Флери уже высказался против предложенного нами вмешательства, а, следовательно, как бы вы ни убеждали его, он из простого упрямства будет действовать против вас. Но если до этого совещания вы сумеете показать ему, что от вас зависит судьба его племянника, он уже сам будет искать способ вступить с вами в соглашение. Смотрите, Полетт, ведь таким образом вы сможете дешево купить кардинала!

   - Но к чему же тогда вся эта комедия с совещанием?

   - А как, по-вашему? Может быть, кардиналу просто прийти к королю и сказать: "Ввиду того, что мы с милой вашему сердцу дамой пришли к соглашению, я уже не вижу препятствий к вмешательству в русские дела"? Нет, Полетт, кардинала можно купить известным соглашением, чтобы он не мешал вам, но помогать вам он будет только в том случае, если вы сумеете убедить его в действительной целесообразности задуманного вами. Помните, Полетт, я убедился, что король только с очень большим трудом расстанется с кардиналом, а если расстанется, то сейчас же пожалеет об этом. В последнем случае кардинал может поставить какие угодно условия, и они будут приняты! Я знаю, Полетт, вы всегда мечтали, что выгоните Флери и будете управлять Францией {Еще из монастыря Полина писала своей подруге Дре, постригшейся в монахини, дословно следующее: "Я буду писать письмо за письмом моей сестре де Майльи; она добра и возьмет меня жить к себе. Я заставлю короля полюбить меня, выгоню Флери и буду сама управлять Францией".}. Что вам дороже - первое или второе? Я думаю - второе! Так вот, что я вам скажу: если кардинал не пойдет на соглашение, тогда, конечно, свалите его, если удастся; и свалить еще мало: его надо убить, потому что иначе он сумеет и упав испортить вам все. Но, если есть возможность согласиться с кардиналом, идите на это! Не забудьте, что кардинал стар, а вы молоды. Все равно он скоро умрет. Но если вам удастся провести свое блестяще задуманное дело, то вы займете при короле непоколебимую позицию!

   - Пожалуй, вы правы, Анри... Значит, по-вашему, дать стороной знать Флери, что мы выступили против его племянника?

   - Всенепременно!

   - Но как это сделать получше!

   - А вот. Ведь вы дружите с молодой Лебель? Скажите ей как-нибудь мимоходом, что кардинал хлопочет за того-то, но вы решили во что бы то ни стало провести другого кандидата. Лебель расскажет об этом отцу. Ее отец полетит с этим известием к старухе Тансен, которая славилась прежде своими любовными похождениями, а теперь устраивает чужие. Тансен, как поставщица возлюбленных старухи Бледекур, сейчас же передаст это маркизе, а последняя, верный агент кардинала, доложит самому Флери!

   - Какой вы милый, Анри! Всегда-то у вас найдется совет, выход, путь!

   - Ну, я вмешался в это дело далеко не бескорыстно. Однако я все сказал и теперь лечу. Поручаю себя вашим святым молитвам, будущая виконтесса де Вентимиль!

   - Да куда вы летите, Анри? Вот чудак! Сорвется с места и бежит, точно его гонят! Посидите минуточку, расскажите мне, были ли у Жанны, сообщали ли ей про Шуази, что она сказала, как ваши дела?

   - У Жанны был, все ей рассказал, она осталась очень довольна. До свидания, Полетт, некогда!

   - Ну, Бог с вами! Спасибо вам, милый Анри,- за все! - сказала Полина, протягивая маркизу обе руки.- Но какой у вас свежий, довольный вид, Анри? Я уже давно не видела вас таким!

   - Ах, Полетт, Полетт! - вскрикнул Анри, хватая девушку за обе руки и принимаясь весело кружить ее по комнате.- Я так счастлив, так доволен, я точно снова на свет родился!

   - Да пустите меня, сумасшедший! - пищала Полетт.- У меня голова кружится, я не могу больше!

   Анри докружил Полину до кушетки и опустил там девушку, которая, словно сноп, упала на подушки. Тогда, весело напевая что-то, Суврэ бросился к дверям, чуть не сшиб с ног входившую в комнату де Майльи, даже не извинился перед ней, не заметив ее, стремглав вылетел во двор, вскочил на лошадь, которую держал наготове конюх, и помчался по направлению к Парижу.

   - Да что он, взбесился, что ли? - спросила Луиза, подозрительно посматривая на сестру.

  &nb