Сервантес Мигель Де - Славный рыцарь Дон-Кихот Ламанчский. Часть вторая

малъ не изъ своей головы: все, что я тебѣ намѣренъ сказать, слова доминиканскаго патера, который прошедшимъ постомъ говорилъ проповѣдь въ нашей деревнѣ. Если я не ошибаюсь, онъ сказалъ, что всѣ существующ³я вещи, которыя мы видимъ своими глазами, гораздо живѣе и прочнѣе запечатлѣваются въ нашей памяти, тѣмъ вещи, которыя были когда-то."

   (Слова, которыя здѣсь говоритъ Санчо, служатъ для переводчика новымъ основан³емъ считать эту главу подложной, тамъ какъ они далеко выходятъ изъ круга повят³й Санчо. Въ оригиналѣ онъ продолжаетъ такимъ образомъ:)

   "Поэтому и происходитъ, что, когда мы видимъ какую-нибудь особу въ богатомъ и великолѣпно сшитомъ платьѣ, окруженную толпою слугъ, мы не можемъ удержать себя высказать этой особѣ ваше глубокое уважен³е, хотя бы въ это самое время ваша память говорила намъ о слышанной нами когда-нибудь про нея низкой вещи; потому что бѣдность или низкое происхожден³е, благодаря которымъ ея прежде не уважали, не существуютъ болѣе, и эта особа для насъ только то, что мы видимъ въ ней въ настоящее время. Если такимъ образомъ тотъ, кого счастье вознесло изъ грязи на вершину благополуч³я - таковы слова употребленныя патеромъ - будетъ со всѣми добръ, любезенъ и вѣжливъ, не равняясь съ тѣми, которые принадлежатъ къ старинному дворянству, то будь увѣрена, Тереза, что никто не вспомнитъ о томъ, чѣмъ онъ былъ, а всѣ будутъ почитать за то, чѣмъ онъ есть, исключая завистниковъ, конечно, отъ которыхъ не убережется никакое счастье, никакое благополуч³е. - Я не понимаю тебя, мужъ,- сказала Тереза.- Дѣлай что хочешь и не набивай мнѣ головы твоими рѣчами и проповѣдями, и если ты разъ принялъ революц³ю сдѣлать это, какъ ты говоришь... - Резолюц³ю, хочешь ты сказать,- не революц³ю,- вскричалъ Санчо. - Не пускайся со мною въ разсужден³я, мужъ,- сказала Тереза;- я говорю такъ, какъ Богъ на душу положитъ, а все другое меня не касается. Только вотъ что еще скажу я тебѣ: если ты такъ разсчитываешь на свое губернаторство, то возьми съ собою своего сына Санчо, чтобы и его мало-по-малу пр³учить губернаторствовать; потому что всегда бываетъ хорошо, если сыновья выучиваются ремеслу отцовъ и продолжаютъ заниматься ими. - Лишь только я получу губернаторство,- отвѣтилъ Санчо,- я тотчасъ же велю выслать его ко мнѣ на почтовыхъ и пришлю тебѣ денегъ, въ которыхъ у меня не будетъ недостатка; потому что губернаторы всегда находятъ людей, которые одолжаютъ изъ деньги, если они ихъ сами не имѣютъ. Только одѣнь его тогда такъ, чтобы не было замѣтно, кто онъ есть, но чтобы у него былъ такой видъ, какимъ онъ долженъ быть. - Высылай только денегъ,- сказала Тереза,- и я его такъ разодѣну, какъ куколку. - Стало быть, мы порѣшили на томъ, чтобы ваша дочь была графиней? - Съ того самаго дня, когда я увижу ее графиней, она умретъ для меня. Но я еще разъ говорю тебѣ: дѣлай что хочешь; такъ какъ мы женщины только для того и рождены на свѣтъ, чтобы повиноваться мужьямъ даже и тогда, когда они просто болваны."

   Съ этими словами она начала такъ горько плакать, какъ будто Санчика въ самомъ дѣлѣ умерла и была уже похоронена.

   Санчо утѣшалъ ее, увѣряя, что хотя онъ и сдѣлаетъ ее графиней, но, насколько будетъ возможно, повременитъ съ этимъ дѣло. На этомъ и покончили они разговоръ, и Санчо пошелъ къ Донъ-Кихоту, чтобы принять отъ него приказан³я относительно приготовлен³я къ отъѣзду.

  

   Въ то время какъ Санчо Панса и его жена Тереза Каска³о вели этотъ неумѣстный разговоръ, племянница и экономка Донъ-Кихота тоже не оставались безъ дѣла; изъ тысячи признаковъ онѣ вывели заключен³е, что ихъ дядя и господинъ хочетъ во что бы то ни стало въ трет³й разъ покинуть ихъ для того, чтобы пуститься въ свои, по ихъ мнѣн³ю, проклятыя рыцарск³я приключен³я. Онѣ разными способами старались отклонить его отъ этой несчастной мысли, но все было напрасно: ихъ увѣщан³я были гласомъ воп³ющаго въ пустынѣ. Послѣ множества всякаго рода убѣжден³й, экономка, наконецъ, сказала Донъ-Кихоту:- "Даю вамъ слово, господинъ мой, если вы не останетесь дома, какъ подобаетъ благоразумному человѣку, и опять, какъ кающ³йся грѣшникъ, будете скитаться по горамъ и долинамъ, чтобы отыскивать то, что мы называете приключен³ями, но что я считаю самымъ послѣднимъ несчаст³емъ, я буду взывать въ Богу и королю, чтобы они положили конецъ этому сумасбродству. - Я не знаю, экономка,- отвѣтилъ Донъ-Кихотъ,- что скажетъ Богъ на вашу жалобу, равно какъ не знаю я того, что отвѣтитъ на все король. Я могу сказать вамъ только, что, если бы я былъ королемъ, я ни слова не отвѣчалъ бы на всѣ тѣ безчисленныя и достойныя удивлен³я просьбы, которыя подаются ежедневно; потому что одна изъ тягчайшихъ обязанностей, которыя лежатъ на короляхъ, между многими другими есть та, что они принуждены всѣхъ выслушивать и всѣмъ давать отвѣть. Поэтому мнѣ было бы непр³ятно, если бы ему еще досаждали мною. - Скажите только, господинъ,- сказала экономка,- вѣдь при дворѣ короля нѣтъ рыцарей? - Конечно ихъ тамъ много,- возразилъ Донъ-Кихотъ;- и тамъ ихъ настоящее мѣсто, потому что они служатъ къ увеличен³ю блеска владыкъ и къ возвышен³ю ихъ королевскаго достоинства. - Такъ не могли бы вы сдѣлаться однимъ изъ рыцарей,- спросила снова она,- которые, не нарушая мира я спокойств³я, служатъ своему королю, находясь при его дворѣ? - Слушай, дитя мое,- возразилъ Донъ-Кихотъ,- не всѣ рыцари могутъ быть придворными, точно такъ же какъ не всѣ придворные могутъ и должны быть странствующими рыцарями. Тѣ и друг³е нужны м³ру, и хотя мы всѣ считаемся рыцарями, однако между нами существуетъ огромная разница; такъ какъ придворные, не выходя изъ комнаты и не покидая окрестностей дворца, могутъ странствовать по цѣлому свѣту, держа передъ собою карту, и это не стоятъ имъ ни гроша, и они не терпятъ при этомъ ни голода, ни жажды, ни холода, ни жары. А нашъ братъ, странствующ³й рыцарь, напротивъ того, скитается и въ жару, и въ холодъ, и подъ дождемъ, и подъ палящими лучами солнца, ночью и днемъ, на конѣ и пѣшкомъ, и вымѣряетъ цѣлый свѣтъ своими шагами; мы знаемъ вашихъ враговъ не только по портретамъ и описан³ямъ, но изъ настоящаго знакомства съ ними лицомъ въ лицу, и при каждомъ удобномъ случаѣ мы стараемся сразиться съ ними, не занимаясь при этомъ пустяками и не задумываясь долго надъ законами поединка и надъ тѣмъ, длиннѣе или короче копье или мечъ врага, носитъ ли онъ на тѣлѣ ладонку или амулетъ или иное какое тайное средство; раздѣляется ли солнце между обоими противниками на равныя доли или частицы, или нѣтъ, вмѣстѣ со множествомъ другихъ подобнаго рода церемон³й, которыя въ обычаѣ при схваткахъ одинъ на одинъ; ты не знаешь ихъ, мнѣ же онѣ хорошо извѣстны. Кромѣ всего этого, ты должна знать, что настоящ³й рыцарь никоимъ образомъ не побоится, если бы ему пришлось увидать даже десятокъ другихъ рыцарей, которые головами своими не только доставали бы до облаковъ, но и превышали ихъ, или изъ которыхъ у каждаго вмѣсто ногъ было бы по двѣ высокихъ башни, руки которыхъ походили бы на мачты огромнѣйшихъ военныхъ кораблей, а глаза были бы так³е же больш³е, какъ жернова, и такъ же бы пылали, какъ плавильныя печи: напротивъ, съ благородною рѣшимостью и неустрашимымъ сердцемъ схватится онъ съ ними и сразится, и, если возможно, въ одинъ мигъ преодолѣетъ и сокрушитъ ихъ, будь они даже закованы въ чешую извѣстной рыбы, которая, какъ говорятъ, тверже алмаза, и имѣй они вмѣсто мечей шпаги изъ дамасской стали или дубины съ стальными зубцами, как³я мнѣ приходилось не разъ видѣть. Все это, любезная экономка, я говорю къ тому, чтобы вы видѣли, какая разница существуетъ между рыцарями и рыцарями. И какъ было бы хорошо, если бы всѣ государи какъ слѣдуетъ цѣнили этотъ послѣдн³й или, правильнѣе говоря, первый родъ рыцарей; ибо, какъ мы читаемъ въ жизнеописан³яхъ ихъ, между нами существовали так³е, которые были основателями благополуч³я не одного только, но многихъ государствъ.

   - Ахъ, милый дядя! - вскричала племянница,- подумайте, наконецъ, о томъ, что все, что вы наговорили сейчасъ о странствующихъ рыцаряхъ, однѣ басни и выдумки; и если ихъ истор³и не хотятъ предать сожжен³ю, то пусть по крайней мѣрѣ поставятъ на нихъ Санъ-бенито {Sanbenito (священная власяница) называлось одѣян³е осужденныхъ святой инквизиц³ей. Это былъ родъ короткаго плаща или наплечника желтаго цвѣта съ краснымъ крестомъ на немъ.} или какой нибудь другой знакъ, до которому можно бы было узнать ихъ вредъ и опасность для добрыхъ нравовъ. - Клянусь Богомъ, сотворившимъ насъ,- сказалъ Донъ-Кихотъ,- еслибы ты не была моей родной племянницей, дочерью моей сестры, я такъ бы наказалъ тебя за это поношен³е, что молва о томъ прошла бы по всему м³ру. Возможно ли? дѣвчонка, которая едва умѣетъ обращаться съ своими двѣнадцатью коклюшками, осмѣливается судить о рыцарскихъ книгахъ и поносить ихъ? Что сказалъ бы на это Амадисъ, если бы онъ услышалъ что-либо подобное? Но, конечно, онъ бы простилъ тебя, потому что онъ былъ терпѣливѣйшимъ и учтивѣйшимъ рыцаремъ своего времени и, кромѣ того, ревностнымъ защитникомъ дѣвицъ. Однако тебя могъ услышать и другой, съ которымъ тебѣ бы не поздоровилось; вѣдь не всѣ же они учтивы и благодушны - между ними попадаются подчасъ и неучтивые и несговорчивые. Не всяк³й изъ нихъ также бываетъ истиннымъ рыцаремъ, хотя и называется имъ; ибо нѣкоторые только бываютъ изъ чистаго золота, друг³е же всѣ изъ простой мѣди, и хотя всѣ они на видъ рыцари, но не всѣ могли бы доказать это на дѣлѣ. Существуютъ обыкновенные люди, которые выбиваются изъ силъ, чтобы въ нихъ видѣли рыцарей, и, наоборотъ, есть благородные рыцари, которые, повидимому, полагаютъ всяческое старан³е для того, чтобы казаться обыкновенными людьми. Одни возвышаются или благодаря своему честолюб³ю или благодаря своей добродѣтели; друг³е падаютъ благодаря лѣности или благодаря пороку; поэтому-то и нужно быть крайне осмотрительнымъ при отлич³и этихъ двухъ родовъ рыцарей, которые, нося одно и то же имя, такъ не походятъ другъ на друга въ своихъ дѣян³яхъ. - Боже праведный! - вскричала племянница,- какими познан³ями обладаете вы, дядя! если бы было нужно, вы могли бы взойти на каѳедру и проповѣдывать предъ всѣмъ народомъ, и при всемъ томъ вы такъ слѣпы и такъ просты, что воображаете себя крѣпкимъ, будучи старымъ; думаете, что вы сильны, будучи слабы; хотите выправлять неправильное, тогда какъ сами искривились подъ бременемъ лѣтъ. Но, прежде всего, вы воображаете себя рыцаремъ, не будучи таковымъ въ дѣйствительности; потому что хотя всѣ дворяне могутъ быть рыцарями, но для бѣдныхъ это невозможно. - Въ твоихъ словахъ есть доля правды, племянница,- отвѣтилъ Донъ-Кихотъ,- и относительно происхожден³я вообще я могъ бы разсказать так³я вещи, что ты бы удивилась; но я лучше промолчу, чтобы не смѣшивать божественнаго съ человѣческимъ. Всѣ роды въ м³рѣ могутъ бытъ раздѣлены на четыре разряда, а именно такимъ образомъ: на тѣ, которые, будучи низкаго происхожден³я, возвышаются и растутъ до тѣхъ поръ, пока не достигнутъ предѣльной высоты; на тѣ, которые съ самаго начала были велики и до сего дня сохранили свой блескъ и свое велич³е; на тѣ, которые хотя и имѣютъ солидное начало, но потомъ кончаются точкой, подобно пирамидамъ, которыя мало-по-малу суживаются, начиная отъ самаго своего основан³я, и сводятся на нѣтъ въ своихъ вершинахъ; наконецъ, на тѣ,- и этихъ послѣднихъ большинство,- которые, не имѣя за собою ни благороднаго происхожден³я, ни большого успѣха, въ какую бы то ни было пору своего существован³я, такъ и остаются до конца безславными, какъ это бываетъ съ среднимъ сослов³емъ и простымъ народомъ. Какъ примѣръ перваго разряда, именно тѣхъ родовъ, которые, будучи низкаго происхожден³я, возвысились до крайняго предѣла велич³я, я приведу вамъ родъ Османовъ, родоначальникъ которыхъ былъ пастухъ верблюдовъ и которые стоятъ теперь на недосягаемой высотѣ. Примѣромъ второго разряда фамил³я - тѣхъ, которыя были велики по своему происхожден³ю и сохранили это велич³е, ничего отъ него не убавивъ, но и не прибавивъ къ нему ничего, могутъ служить мног³е княжеск³е дома, которые съ вѣками сохраняютъ унаслѣдованный ими титулъ и мирно держатся въ предѣлахъ своихъ княжествъ, не расширяя ихъ и ничего въ нихъ не теряя. Тѣхъ же, которые начались величественно, а подъ конецъ кончились точкой, существуютъ тысячи примѣровъ; ибо всѣ фараоны и Птоломеи Египта. Всѣ цезари Рима и цѣлая вереница, если я могу такъ выразиться, безчисленныхъ государей, монарховъ, князей Мидянъ, Ассир³йцевъ, Персовъ, Грековъ и варваровъ - всѣ эти роды потерялись въ одной точкѣ и сошли на нѣтъ, такъ же какъ и ихъ родоначальники, такъ что нельзя больше найти и слѣда ихъ потомковъ, или, если бы ихъ кто захотѣлъ искать, то нашелъ бы среди низшихъ сослов³й и черви. О простомъ народѣ мнѣ нечего вамъ больше говорить, такъ какъ онъ служитъ для того только, чтобы увеличивать число живущихъ, не стяжая себѣ своимъ достоинствомъ ни славы ни велич³я. Изъ всего мною сказаннаго, простофили, вы можете заключить, что существуетъ большое различ³е въ родахъ и что только тѣ изъ нихъ величественны и исполнены блеска, которые отличаются добродѣтелью, богатствомъ и щедростью. Я говорю: добродѣтелью, богатствомъ и щедростью - потому что велич³е, которое порочно, есть только великая порочность, и богатый, который не щедръ, есть жадный нищ³й; ибо обладателя богатствъ не то дѣлаетъ счастливымъ, что онъ ихъ имѣетъ, но то, что онъ пользуется ими, и пользуется не для удовлетворен³я своихъ прихотей, а для благихъ цѣлей. Бѣдному рыцарю не остается другого средства показать себя рыцаремъ кромѣ добродѣтели, онъ долженъ быть благонравенъ, учтивъ, вѣжливъ, скроменъ и готовъ на услуги; онъ не долженъ быть гордъ, хвастливъ и злоязыченъ, но прежде всего онъ долженъ быть сострадательнымъ; ибо нѣсколькими мараведисами, которые онъ отъ чистаго сердца даетъ бѣдному, онъ дѣлаетъ ему больше благодѣян³я нежели богачъ, расточающ³й милостыни при кликахъ народа; и ни одинъ человѣкъ, который увидитъ въ немъ эти добродѣтели,- знаетъ ли онъ его или нѣтъ - все равно,- не поколеблется ни одной минуты признать его за человѣка благороднаго происхожден³я. Если этого не случится, то будетъ чудомъ; потому что похвала была всегда наградой добродѣтели, а у добродѣтельныхъ есть все для того, чтобы быть восхваляемыми. Существуетъ два пути, дѣти мои, для того, чтобы достигнуть богатства и почестей, первый - это науки, второй - оруж³е. Я болѣе склоненъ носить оруж³е, чѣмъ заниматься науками, и, судя по моему влечен³ю къ оруж³ю, должно полагать, что я рожденъ подъ вл³ян³емъ планеты Марса; вотъ почему я и не могу бороться съ собою, чтобы не вступить на этотъ путь, и пойду по немъ наперекоръ всему м³ру. Поэтому нѣтъ пользы въ томъ, что вы стараетесь уговорить меня не дѣлать того, что хочетъ Небо, что повелѣваетъ судьба, требуетъ разсудокъ и, прежде всего, къ чему влечетъ меня мое собственное желан³е. Мнѣ извѣстны неисчислимыя тягости, связанныя съ жизн³ю странствующаго рыцаря; но я также хорошо знаю и велик³я преимущества, которыя она даетъ. Мнѣ извѣстно, что стезя добродѣтели узка, а путь порока широкъ и просторенъ, и мнѣ извѣстно также, что оба они ведутъ къ совершенно противоположнымъ цѣлямъ; ибо широк³й и просторный путь порока кончается въ смерти, узкая-же и трудная стезя добродѣтели оканчивается въ жизни, и не въ той жизни, которая имѣетъ конецъ, но въ той, которая безконечна. Мнѣ извѣстно, что сказалъ по этому поводу нашъ велик³й кастильск³й поэтъ:

  

   "Путемъ тернистымъ этимъ достигаютъ

   Безсмерт³я вершины вождѣленной

   Съ которой больше никогда не сходятъ." *)

   * Garcilaso de la Vega. Стихи взяты Донъ-Кихотомъ изъ элег³и, посвященной герцогу Альбѣ, на смерть его брата донъ Бернардино Толедскаго.

  

   "Ахъ, я несчастная! - вскричала племянница,- мой дядя и поэтъ то же! все онъ знаетъ, все онъ умѣетъ! Побьюсь объ закладъ, если бы ему вздумалось сдѣлаться каменщикомъ, онъ такъ же легко построилъ бы домъ, какъ клѣтку для птицъ. - Увѣряю тебя, племянница,- возразилъ Донъ-Кихотъ,- что, если бы всѣ мои помыслы не были заняты однимъ странствующимъ рыцарствомъ, не было бы на свѣтѣ вещи, которой бы я не сумѣлъ сдѣлать, и не было бы такой мудреной работы, которую я бы не могъ выполнить, въ особенности по части клѣтокъ и зубочистокъ."

   Въ то время кто-то позвалъ за дверью, и, когда спросили, кто тамъ, послышался голосъ Санчо Панса, что это онъ.

   Едва экономка услышала его голосъ, какъ она бросилась бѣжать и спряталась, чтобы не видѣть его - такое отвращен³е внушалъ онъ ей своимъ видомъ. Племянница отворила ему дверь, и его господинъ, Донъ-Кихотъ, пошелъ ему навстрѣчу, чтобы принять его въ свои распростертыя объят³я. Затѣмъ они оба заперлись въ комнатѣ и завели разговоръ, который ни въ чемъ неуступалъ приведенному выше.

  

   Лишь только экономка увидала, что Санчо Панса заперся съ ея господиномъ, какъ она тотчасъ-же догадалась объ истинномъ намѣрен³и обоихъ и не сомнѣвалась болѣе, что совѣщан³е кончится рѣшен³емъ на трет³й выѣздъ. Поэтому она накинула на себя свою мант³ю и, полная тоски и огорчен³я, побѣжала съ цѣлью разыскать баккалавра Самсона Карраско; потому что она думала, что онъ, будучи человѣкомъ краснорѣчивымъ, и какъ совершенно новый другъ ея господина, лучше всего можетъ убѣдить его отказаться отъ его злосчастнаго предпр³ят³я. Она нашла его прохаживающимся взадъ и впередъ по двору его дома и, лишь только его увидѣла, тяжело переводя духъ и задыхаясь, упала къ его ногамъ. Когда Карраско увидѣлъ ее съ этими признаками горя и ужаса, онъ спросилъ: "Что съ вами, госпожа экономка? Что случилось? у васъ такой видъ, какъ будто ваша душа разстается съ тѣломъ. - Что же другое могло случиться, кромѣ того, что мой господинъ покидаетъ насъ! истинная правда, покидаетъ насъ! - Какимъ же образомъ онъ покидаетъ? - спросилъ Самсонъ.- Не сломалъ ли онъ себѣ чего нибудь? - Ахъ нѣтъ,- отвѣтила она,- онъ покидаетъ насъ чрезъ двери своего безум³я. Я хочу сказать, мой добрый господинъ баккалавръ, что онъ опять - и это уже въ трет³й разъ - хочетъ уѣхать отъ насъ, для того чтобы искать по свѣту, какъ онъ говоритъ, счастливыхъ приключен³й; но я не могу никакъ понять, почему онъ такъ называетъ это. Въ первыя разъ его привезли домой положеннаго поперекъ спины осла, и онъ былъ избитъ до полусмерти; во второй разъ онъ пр³ѣхалъ, заключенный въ клѣтку, куда, по его мнѣн³ю, онъ попалъ благодаря волшебнымъ чарамъ, и видъ у него былъ до того жалк³й, что его родная мать не узнала бы его,- тощ³й, блѣдный, какъ смерть, съ глубоко впавшими глазами. И, чтобы его опять сдѣлать мало-мальски похожимъ на человѣка, мнѣ стоило больше шестисотъ яицъ - будь тому свидѣтелями Богъ, цѣлый м³ръ и мои куры, которыя никогда еще не уличали меня во лжи. - Я охотно вѣрю этому,- отвѣтилъ баккалавръ;- потому что вы такъ добры, такъ-толсты и здоровы, что не скажете вмѣсто одного другое, если бы вамъ даже пришлось лопнуть отъ этого. Но больше ничего нѣтъ, госпожа экономка, и ничего больше не приключилось, кромѣ того, что васъ такъ пугаетъ,- намѣрен³я господина Донъ-Кихота? - Нѣтъ, господинъ мой,- отвѣтила та. - Ну, тогда не безпокойтесь,- отвѣтилъ баккалавръ,- идите съ Богомъ домой и приготовьте чего-нибудь тепленькаго къ завтраку, а дорогою твердите молитву святой Аполлон³и, если вы ее знаете. Я же буду слѣдомъ за вами, и тогда вы увидите чудо. Боже милостивый?! - сказала экономка,- я должна говорить молитву святой Аполлон³и? Это помогло бы, если бы у моего господина болѣли зубы; но у него болѣзнь въ головѣ. {Молитва святой Аполлон³и - нѣчто въ родѣ заклинан³я противъ болѣзней - была въ большомъ употреблен³и во времена Сервантеса.} - Я знаю, что говорю, госпожа экономка; идите, я - баккалавръ и диспутировалъ въ Саламанкѣ, поэтому не вступайте со мною въ дальнѣйш³й диспутъ," отвѣчалъ Карраско.

   Послѣ этихъ словъ экономка ушла, а баккалавръ тотчасъ-же пошелъ къ священнику, чтобы переговорить съ нимъ о томъ, что читатель узнаетъ въ свое время. Когда Донъ-Кихотъ и Санчо Панса заперлись въ комнатѣ, между ними произошелъ слѣдующ³й разговоръ, который точно и обстоятельно передаетъ намъ истор³я. - Ваша милость,- сказалъ Санчо рыцарю,- я, наконецъ, утрезвонилъ свою жену, и она позволяла мнѣ ѣхать съ вами, куда вы только пожелаете. - Урезонилъ, хочешь ты сказать, а не утрезвонилъ,- сказалъ Донъ-Кихотъ. - Одинъ разъ или два раза, если не ошибаюсь,- возразилъ Санчо,- я уже просилъ васъ не поправлять моихъ словъ, если вы понимаете, что я хочу сказать. Если же вы меня не понимаете, то скажите только: Санчо, или: чортовъ сынъ, я не понимаю тебя! И если я я послѣ этого не объяснюсь ясно, то вы можете тогда меня поправить, такъ какъ меня легко можно набузовать. - Я не понимаю тебя,- прервалъ его Донъ-Кихотъ;- потому что мнѣ неизвѣстно, что такое значитъ: меня легко можно набузовать. - Легко набузовать.- отвѣчалъ Санчо,- значитъ все равно что: я чрезвычайно, такъ сказать... - Теперь я понимаю тебя еще меньше,- возразилъ Донъ-Кихотъ. - Если вы меня не можете понять,- отвѣтилъ Санчо,- то я не знаю, какъ мнѣ говорить. Пусть Ботъ вразумитъ васъ,- большей ничего не знаю. - Ахъ, теперь я начинаю понимать, отвѣтилъ Донъ-Кихотъ;- ты хотѣлъ сказать, что тебя легко цивилизовать, что ты понятливъ и скоро все перенимаешь, что я тебѣ скажу или чему научу тебя. - Побьюсь объ закладъ,- сказалъ Санчо,- что вы тотчасъ-же поняли меня, съ перваго монумента; вы любите только всегда меня контузить, чтобы слышать отъ меня нѣсколько лишнихъ глупостей. - Можетъ быть, сказалъ Донъ-Кихотъ. Ну, такъ что-же сказала Тереза? - Тереза сказала,- отвѣтилъ Санчо,- что я долженъ искать съ вашей милостью твердаго фундамента. Что написано перомъ, того не вырубишь топоромъ; уговоръ лучше денегъ; лучше синица въ рукѣ, чѣмъ журавль въ небѣ. И я говорю: у бабы волосъ дологъ, а умъ коротокъ, а все же дуракъ тотъ, кто ея не слушаетъ. - Я держусь того-же мнѣн³я,- отвѣтилъ Донъ-Кихотъ.- Продолжай, другъ Санчо, ты сегодня изрекаешь велик³я истины. - Дѣло въ томъ,- возразилъ Санчо,- что всѣ мы, какъ вы изволите знать, подвержены смерти; сегодня живъ человѣкъ, а завтра померъ. Ягненокъ не въ большей безопасности отъ нея чѣмъ баранъ, и ни одинъ человѣкъ въ этомъ м³рѣ не можетъ разсчитывать прожить однимъ часовъ долѣе, чѣмъ на то есть воля Бож³я; ибо смерть глуха, и если она разъ стукнула въ дверь нашей жизни,- она не ждетъ, и ее не удержать тогда ничѣмъ, ни просьбами, ни силой, ни скиптромъ, ни епископскою митрой. По крайней мѣрѣ, такъ всѣ говорятъ, и мы слышимъ то же самое съ каѳедры. - Это все правда,- сказалъ Донъ-Кихотъ,- но я еще все не могу понять, куда клонится твоя рѣчь. - Моя рѣчь клонится къ тому,- сказалъ Санчо,- чтобы ваша милость выплачивали мнѣ опредѣленное жалованье, пока я вамъ служу, и чтобы это жалованье я получалъ наличными деньгами, такъ какъ я не могу полагаться на посулы, которые либо будутъ исполнены либо нѣтъ. Блаженны имущ³е. Однимъ словомъ, я хочу знать, что я заработаю, потому что изъ яйца выводится насѣдка, и много малаго составляетъ большое; ибо когда лежитъ одно яйцо, то насѣдка кладетъ дальше, и малый прибытокъ не есть убытокъ. Если же въ самомъ дѣлѣ случится то - на что я не надѣюсь и не разсчитываю,- что вы подарите мнѣ островъ, который вы мнѣ обѣщали,- то я не настолько неблагодаренъ или жаденъ, чтобы имѣть что-либо противъ того, если мнѣ зачтутъ въ мой счетъ доходы съ этого острова и изъ нихъ вычтутъ все полученное много жалованье. - Другъ Санчо,- возразилъ Донъ-Кихотъ,- бываетъ то, что гусь стоятъ столько-же, сколько утка.- Понимаю,- сказалъ Санчо;- но, побьюсь объ закладъ, вы хотѣли сказать: утка стоитъ столько-же, сколько гусь. Однако, это не важно, если вы меня поняли. - И даже такъ хорошо понялъ,- отвѣтилъ Донъ-Кихотъ,- что постигъ самые сокровенныя твои мысли и ясно вижу цѣль, въ которую ты пускаешь безчисленныя стрѣлы твоихъ поговорокъ. Охотно сталъ бы я выплачивать тебѣ жалованье, Санчо, если бы въ какой-нибудь истор³и странствующихъ рыцарей мнѣ удалось найти примѣръ, который далъ бы мнѣ слабый и неясный намекъ на то, сколько жалованья ежегодно или ежемѣсячно получали оруженосцы. Но я читалъ всѣ или, по крайней мѣрѣ, большую часть этихъ истор³й, и не припомню, чтобы мнѣ когда-нибудь пришлось встрѣтить мѣсто, гдѣ бы говорилось, чтобы странствующ³й рыцарь выплачивалъ своему оруженосцу опредѣленное содержан³е. Я знаю одно только, что всѣ они служили изъ-за милости; и когда счастье благопр³ятствовало ихъ господамъ, они нежданно-негаданно награждались островомъ или другимъ какимъ-либо даромъ такой-же цѣнности, или, по меньшей мѣрѣ, получали титулы и почетныя награды. Итакъ, Санчо, если ты, руководясь этими надеждами и видами, хочешь снова поступить ко мнѣ на службу, то добро пожаловать; ибо думать, что я предамъ забвен³ю или уничтожу этотъ древн³й обычай странствующихъ рыцарей, значитъ думать пустое. Поэтому, другъ Санчо, ступай сначала домой и объяви своей Терезѣ о моемъ мнѣн³и. И если ты и она будете согласны, чтобы ты пошелъ служить ко мнѣ, разсчитывая только на мои милости, bene quidem; если нѣтъ, то останемся такими же добрыми друзьями, какъ были прежде; потому что, если только есть кормъ въ голубятнѣ, никогда не будетъ въ ней недостатка въ голубяхъ, но замѣть то, мой другъ, что добрая надежда лучше ничтожной собственности и данный выгодно взаймы рубль лучше полученной чистоганомъ копейки. Я говорю съ тобою такимъ образомъ, Санчо, чтобы показать тебѣ, что я такъ-же, какъ ты, могу пустить въ тебя градъ пословицъ. Однимъ словомъ, я хочу тебѣ сказать, что если у тебя нѣтъ охоты поступить ко мнѣ на службу и дѣлить со мною счастье и несчаст³е, но уходи съ Богомъ и будь счастливъ; потому что у меня не будетъ недостатка въ оруженосцахъ, болѣе тебя послушныхъ и радивыхъ и не такихъ прожорливыхъ и болтливыхъ, какъ ты." Лишь только Санчо услышалъ это твердое рѣшен³е своего господина, какъ у него потемнѣло въ глазахъ и сердце перестало биться,- такъ онъ былъ увѣренъ, что его господинъ ни за как³я сокровища въ м³рѣ не рѣшится безъ него ѣхать.

   Въ то время, когда онъ стоялъ еще такъ, въ унын³и и нерѣшимости, въ комнату вошелъ Самсонъ Карраско, въ сопровожден³и экономки и племянницы, съ нетерпѣн³емъ желавшихъ узнать, какими доводами намѣревается онъ убѣдить ихъ господина не пускаться опять въ новыя приключен³я. Самсонъ, этотъ отъявленный плутъ, подошедши къ Донъ-Кихоту, обнялъ его, какъ и въ первый разъ, и сказалъ громкимъ голосокъ: "О ты, цвѣтъ странствующаго рыцарства! О ты, далеко разливающ³йся свѣтъ оруж³я! О ты, честь и зеркало испанскаго народа! Да исполнятся молитва моя къ всемогущему Богу и да ниспошлетъ Онъ, чтобы тотъ или тѣ, которые противятся твоему третьему выѣзду или хотятъ затормозить его, никогда не нашли средства къ этому въ лабиринтѣ своихъ замысловъ и чтобы имъ никогда не удалось то, что они злоумыслили." Онъ обратился въ экономкѣ и сказалъ: "Любезная экономка, вы можете теперь прекратить чтен³е молитвы святой Аполлон³и; ибо я знаю, что въ заоблачныхъ сферахъ безповоротно рѣшено, чтобы господинъ Донъ-Кихотъ еще разъ обратился къ выполнен³ю своихъ великихъ и неслыханныхъ предначертан³й, и я безмѣрно отягчилъ бы свою совѣсть, если бы не обратился къ этому славному рыцарю съ ободрен³емъ и увѣщан³емъ не скрывать долѣе и не держать въ бездѣйств³и мощь своей храброй руки и благородство своихъ высокихъ замысловъ; потому что своимъ промедлен³емъ онъ упустилъ бы возможность сдѣлать неправильное правильнымъ, помочь сиротамъ, охранить честь дѣвицъ, призрѣть вдовъ, оказать услуги и женамъ и совершить множество другихъ вещей подобнаго рода, которыя лежатъ на обязанности ордена странствующихъ рыцарей, зависятъ отъ него и составляютъ его неотъемлемую принадлежность. Итакъ, за дѣло, мой прекрасный и храбрый господинъ Донъ-Кихоть! Пусть лучше сегодня, а не завтра, отправится въ путь ваша милость и ваше высочество, и если у васъ въ чемъ-либо есть недостатокъ для выполнен³я вашего намѣрен³я, то я тотчасъ готовъ служить вамъ моею собственной особой и всѣмъ, что у меня есть, даже еслибы потребовалось служить вашей свѣтлости въ качествѣ оруженосца, то я почелъ бы это для себя за величайшее счастье.

   - Что, Санчо,- сказалъ Донъ-Кихотъ,- развѣ я тебѣ не говорилъ, что у меня не будетъ недостатка въ оруженосцахъ? Смотри, кто предлагаетъ себя на эту должность; - никто иной, какъ славный баккалавръ Самсонъ Карраско, неувядаемая краса и слава аудитор³й Саламанки, здоровый тѣломъ, проворный членами, кротк³й сердцемъ, молчаливый, не боящ³йся ни жары, ни холода, ни голода, ни жажды; обладающ³й всѣми другими качествами, которыхъ можно только пожелать оруженосцу странствующаго рыцаря. Но сохрани меня Богъ, если бы я, повинуясь своему желан³ю, повалилъ этотъ столпъ учености и разбилъ этотъ сосудъ знан³й, и такимъ образомъ загубилъ эту высокую пальму прекрасныхъ свободныхъ искусствъ. Нѣтъ, пусть новый Самсонъ остается на своей родинѣ, я, служа ей украшен³емъ, пусть онъ въ то же время украшаетъ и сѣдые волосы своихъ достойныхъ родителей. Что касается меня, то я удовлетворюсь и всякимъ другимъ оруженосцемъ, такъ какъ Санчо не согласенъ ѣхать со мною.

   - Да я согласенъ,- отвѣтилъ Санчо, задѣтый за живое и съ глазами полными слезъ.- Нѣтъ, ваша милость, это не про меня сказано: "сначала нажрался, а потомъ домой убрался." Нѣтъ, я происхожу не изъ неблагодарнаго рода, ибо весь свѣтъ и въ особенности вся наша деревня знаютъ хорошо, что за люди были Панса, мои предки. И, кромѣ того, я замѣтилъ по нѣкоторымъ добрымъ дѣламъ и еще болѣе добрымъ словакъ вашимъ, что ваша честь желаетъ оказать мнѣ милость; и если я, несмотря на это, завелъ рѣчь насчетъ жалованья, то сдѣлалъ это единственно въ угоду женѣ; потому что если она захочетъ поставить на своемъ, то иной обручъ не такъ напираетъ на бочку, какъ она подопретъ тебѣ бока. Но въ концѣ концовъ все же мужчина долженъ быть мужчиной, а баба - бабой, и такъ какъ я не совру, сказавъ, что я во всемъ прочемъ достаточно таки мужчина, то я хочу быть имъ и въ своемъ домѣ - на зло тому, кто что-либо имѣетъ противъ этого. Итакъ ничего больше не остается, какъ чтобы вы, ваша милость, сдѣлали свое завѣщан³е съ своею на немъ приписью, и такимъ манеромъ, чтобы оно никоимъ образомъ не могло бытъ предано уничижен³ю; и послѣ этого пустимся сейчасъ-же въ дорогу, дабы душа господина Самсона нашла успокоен³е, такъ какъ онъ говоритъ, что совѣсть побуждаетъ его совѣтовать вамъ въ трет³й разъ пуститься странствовать. И я снова обѣщаю служить вамъ вѣрой и правдой, такъ же хорошо, даже еще лучше, чѣмъ оруженосцы, которые въ наше время или въ старину когда-либо служили странствующимъ рыцарямъ."

   Баккалавръ не мало дивился, слушая замысловатую рѣчь Санчо. Хотя онъ и прочелъ первую часть истор³и его господина, но онъ никогда не воображалъ себѣ, чтобы Санчо на самомъ дѣлѣ былъ такъ забавенъ, какъ онъ въ ней изображенъ. Но, услыхавъ, какъ онъ говорилъ о завѣщан³и, котораго нельзя было бы предать уничижен³ю, вмѣсто - уничтожен³ю, онъ повѣрилъ всему, что про него читалъ, и вполнѣ убѣдился, что онъ одинъ изъ достойнѣйшихъ удивлен³я глупцовъ нашего столѣт³я, и что пара такихъ сумасшедшихъ, какъ господинъ и его слуга, едва ли когда-нибудь встрѣчалась на свѣтѣ.

   Донъ-Кихотъ и Санчо обнялись и опять стали друзьями, и съ одобрен³я и по совѣту великаго Карраско, который теперь сдѣлался оракуломъ Донъ-Кихота, было рѣшено, чтобы отъѣздъ состоялся черезъ три дня. А въ этотъ промежутокъ времени условились приготовить все нужное для путешеств³я и достать совершенно цѣлый шлемъ съ забраломъ, который Донъ Кихотъ, по его словамъ, во что бы то ни стало долженъ былъ имѣть. Самсонъ вызвался добыть ему шлемъ, такъ какъ у него былъ другъ, который не отказалъ бы ему ссудить его таковымъ; правда, онъ не блисталъ полировкой, а былъ съ избыткомъ покрытъ ржавчиной и пылью, и блескъ стали не проникалъ черезъ нихъ наружу.

   Нельзя передать тѣхъ проклят³й, которыми безъ числа осыпали баккалавра племянница и экономка; онѣ рвали на себѣ волосы, царапали лицо и, какъ плакальщицы на похоронахъ, рыдали объ его отъѣздѣ, какъ будто наступилъ день смерти ихъ господина. Намѣрен³е, которое имѣлъ Самсонъ, уговаривая Донъ-Кихота на третью поѣздку. Состояло въ томъ, чтобы привести въ исполнен³е то, о чемъ въ свое время будетъ разсказано ниже; все было сдѣлано съ соглас³я священника и цирюльника, съ которыми Самсонъ передъ тѣмъ сговорился. Въ продолжен³е этихъ трехъ дней Донъ-Кихотъ и Санчо снабдили себя всѣмъ, что они считали необходимымъ; и послѣ того, какъ Санчо немного успокоилъ свою жену, а Донъ-Кихотъ - племянницу и экономку, они, не будучи никѣмъ замѣчены, кромѣ баккалавра, который провожалъ ихъ около полумили, пустились по дорогѣ въ Тобозо - Донъ-Кихотъ на своемъ добромъ Россинантѣ, а Санчо - на своемъ старомъ ослѣ, съ мѣшкомъ позади, наполненнымъ всѣмъ нужнымъ для буколической жизни, и съ кошелькомъ, набитымъ деньгами, которыя Донъ-Кихотъ далъ ему на непредвидѣнные случаи. Самсонъ обнялъ рыцаря и просилъ его извѣщать его о его удачахъ и неудачахъ, дабы онъ могъ радоваться первымъ и печаловаться надъ послѣдними, какъ требуютъ того законы дружбы. Донъ-Кихотъ обѣщалъ ему исполнить это; Самсонъ повернулъ назадъ къ своей деревнѣ, а двое путешественниковъ поѣхали по направлен³ю славнаго города Тобозо.

  

   Благословенъ Аллахъ всемогущ³й! восклицаетъ въ началѣ этой восьмой главы Гамедъ Бенъ-Энгели; благословенъ Аллахъ! повторяетъ онъ три раза къ ряду. Затѣмъ онъ прибавляетъ, что если посылаетъ Богу так³я благословен³я, то потому, что наконецъ Донъ-Кихотъ и Санчо находятся въ открытомъ полѣ и что читатели его интересной истор³и могутъ разсчитывать на то, что теперь наконецъ начнутся подвиги господина и дурачества оруженосца. Онъ предлагаетъ читателяхъ забыть прежн³я удальства хитроумнаго гидальго и обратить все свое вниман³е на будущ³я, которыя начнутся на Тобозской дорогѣ, какъ прежн³е начались въ Монт³ельской долинѣ. А то, что онъ требуетъ, ничтожно въ сравнен³и съ тѣмъ, что онъ обѣщаетъ. Затѣмъ онъ продолжаетъ:

   Донъ-Кихотъ и Санчо остались одни. Не успѣлъ Самсонъ Карраско удалиться, какъ Россинантъ заржалъ, а оселъ заревѣлъ, и оба путешественника, рыцарь и оруженосецъ, приняли это за добрый знакъ и весьма благопр³ятное предзнаменован³е. Впрочемъ, если сказать правду, вздохи и ревъ осла были многочисленнѣе и сильнѣе ржан³я лошади, изъ чего Санчо заключилъ, что его удачи будутъ больше удачъ его господина. Основывалъ онъ это мнѣн³е, не знаю, на какой астролог³и, которую онъ, можетъ быть, и зналъ, хотя истор³я объ этомъ умалчиваетъ. Во всякомъ случаѣ, когда онъ спотыкался или падалъ, отъ него часто можно было слышать, что лучше было бы не выходить изъ дому, потому что отъ спотыкан³я или паден³я одна только выгода: разорванный башмакъ или сломанныя ребра, и, право, какъ онъ ни былъ глупъ, а не далеко ушелъ отъ истины.

   Донъ Кихотъ говоритъ ему: "Другъ Санчо! чѣмъ дальше мы ѣдемъ, тѣмъ ночь становится глубже. Она станетъ чернѣе, тѣмъ нужно для того, чтобы намъ на зарѣ увидать Тобозо. Туда рѣшилъ я отправиться, прежде нежели пущусь въ какое бы то ни было приключен³е. Тамъ я испрошу соизволен³е и благословен³е несравненной Дульцинеи, а съ этимъ соизволен³емъ - я надѣюсь и твердо увѣренъ въ этомъ - я благополучно доведу до конца всякое опасное предпр³ят³е, ибо ничто въ этой жизни не дѣлаетъ странствующихъ рыцарей болѣе храбрыми, какъ оказываемая имъ ихъ дамами благосклонность. - Я тоже такъ думаю,- отвѣчалъ Санчо,- но мнѣ кажется, что вашей милости очень трудно будетъ говорить съ нею и имѣть съ нею свидан³е въ такомъ мѣстѣ, гдѣ вы могли бы получить ея благословен³е, если только она не дастъ вамъ его изъ-за забора задняго двора, гдѣ я ее видѣлъ въ первый разъ, когда относилъ ей письмо, въ которомъ передавалось о безумствахъ и чудачествахъ, сдѣланныхъ вашей милостью въ глубинѣ С³ерра-Морены. - Заборъ задняго двора, говоришь ты, Санчо! - воскликнулъ Донъ-Кихотъ. - Какъ! ты вбилъ себѣ въ голову, что на немъ или изъ-за него ты видѣлъ этотъ цвѣтокъ, изящество и красота котораго не могутъ быть достаточно воспѣты? Видѣть ее ты могъ только въ галлереяхъ, коридорахъ или преддвер³яхъ богатыхъ, пышныхъ дворцовъ. - Возможно и это,- отвѣчалъ Санчо,- но мнѣ они показались заборомъ задняго двора, если память мнѣ не измѣняетъ."

   - Во всякомъ случаѣ, отправимся туда, Санчо,- возразилъ Донъ-Кихотъ. - Лишь бы мнѣ увидать ее, а произойдетъ-ли это у забора задняго двора, на балконахъ или у рѣшетки сада,- мнѣ все равно. Солнечный лучъ ея красоты достигнетъ моихъ глазъ, освѣтитъ мой разумъ и укрѣпитъ мое сердце, и я сдѣлаюсь единственнымъ и несравненнымъ по уму и храбрости. - Ну, честное слово, господинъ,- отвѣчалъ Санчо,- когда я видѣлъ это солнце, госпожу Дульцинею Тобозскую, оно не было такъ ярко, чтобы отбрасывать лучи. Ея милость просѣвала хлѣбъ, какъ я вамъ говорилъ, такъ, навѣрно, густая пыль, которая отъ этого подымалась и окружала облакомъ ея лице, и затмила его. - Какъ, Санчо,- воскликнулъ Донъ-Кихотъ,- ты продолжаешь думать, вѣрить, говорить и утверждать, что дама моего сердца, Дульцинея, просѣвала хлѣбъ, когда это упражнен³е и это ремесло вполнѣ чужды тому, что дѣлаютъ и должны дѣлать знатныя особы, для которыхъ существуютъ другого рода упражнен³я и другого рода препровожден³е времени, на разстоян³и ружейнаго выстрѣла выдающ³я высоту ихъ происхожден³я! О, какъ плохо ты, Санчо, помнишь стихи нашего поэта {Garcilaso de la Vega. Въ третьей эклогѣ онъ говоритъ:

   De cuatro ninfas, que del Tajo amado

   Solieron juntas, а cantar me ofresco, etc.}, гдѣ онъ намъ описываетъ тѣ тонк³я работы, которыми занимались въ своемъ хрустальномъ мѣстопребыван³и четыре нимфы, выплывавш³я изъ волнъ Тахо и садивш³яся на зеленый лугъ, чтобы работать надъ богатыми матер³ями, описанными искуснымъ поэтомъ и сотканными изъ золота, шелка и жемчуга! Такова должна была быть работа дамы моего сердца, когда ты ее видѣлъ, если бы только зависть злого волшебника ко всему, что меня касается, не измѣняла и не обезображивала различнаго вида вещей, которыя могли бы доставить мнѣ удовольств³е. Такъ, я очень боюсь, какъ бы въ истор³и моихъ подвиговъ, распространенной въ печати, если случайно авторъ ея какой-либо мудрецъ, мой врагъ, не смѣшалъ однихъ вещей съ другими, впутывая въ истину кучу вранья, отвлекаясь въ сторону и разсказывая не о тѣхъ поступкахъ, которыхъ требуетъ послѣдовательность правдиваго повѣствован³я. О, зависть, корень всѣхъ золъ и червоточина всѣхъ добродѣтелей! Всѣ пороки, Санчо, приносятъ съ собою нѣчто пр³ятное; но зависть влечетъ за собою только досаду, злобу и бѣшеный гнѣвъ. - Это самое и я говорю,- замѣтилъ Санчо,- и бьюсь объ закладъ, что въ этой сказкѣ или истор³и, о которой баккалавръ Карраско говоритъ, что видѣлъ о насъ писанную, честь моя катится, какъ опрокинутая телѣга, въ которой, съ одной стороны, все смѣшалось, и которая, съ другой, заметаетъ улицы. Между тѣмъ, слово честнаго человѣка! никогда не говорилъ и ничего дурного ни объ одномъ волшебникѣ, да и добра у меня не такъ много, чтобы внушить кому-нибудь зависть. Правда, я немножко хитеръ, и есть во мнѣ частица плутовства, но все это прикрывается и скрывается подъ большимъ плащомъ моей простоты, всегда естественной и никогда не искусственной. Если бы у меня и не было другихъ заслугъ, кромѣ искренней и твердой всегдашней вѣры въ Бога и во все, во что вѣруетъ святая римская католическая церковь, и смертельной всегдашней моей вражды къ жидамъ, то и тогда историки должны были бы быть ко мнѣ милосерды и хорошо говорить обо мнѣ въ своихъ писан³яхъ. Впрочемъ, пусть говорятъ, что хотятъ; нагимъ я родился, нагъ я теперь; ничего я не теряю, ничего не пр³обрѣтаю, а о томъ, что меня вписали въ книгу, которая ходитъ по всему свѣту изъ рукъ въ руки, я забочусь какъ о выѣденномъ яйцѣ. Говорите обо мнѣ, что хотите! - Это похоже, Санчо,- замѣтилъ Донъ-Кихотъ,- на истор³ю знаменитаго поэта нашихъ временъ, который, написавъ злобную сатиру на всѣхъ распутныхъ дамъ, упустилъ назвать одну, о которой сомнительно было, распутная она или нѣтъ. Она же, увидавъ, что ея нѣтъ въ спискѣ этихъ дамъ, обратилась къ поэту съ жалобой, спросила его, что такое увидалъ онъ въ ней, что помѣшало ему поставить ее въ число другихъ, и просила его увеличить объемъ сатиры, чтобъ и ей дать тамъ мѣсто, въ противномъ случаѣ пусть остережется. Поэтъ удовлетворилъ ея желан³е и отдѣлалъ ее такъ, какъ не сумѣли бы сдѣлать того никак³я дуэньи; и дама осталась довольна, когда увидѣла себя знаменитою, хотя и обезславленною. Сюда же подходитъ и истор³я одного пастуха, который только для того, чтобы имя его пережило вѣка, поджогъ знаменитый храмъ Д³аны Эфесской, считавш³йся однимъ изъ семи чудесъ свѣта. И несмотря на то, что отданъ былъ приказъ ни устно, ни письменно не называть этого пастуха, чтобъ онъ не достигъ цѣли своего желан³я, все-таки извѣстно каждому, что его звали Геростратомъ. Можно еще упомянуть о томъ, что произошло въ Римѣ между императоромъ Карломъ V и однимъ римскимъ дворяниномъ. Императоръ хотѣлъ видѣть знаменитый храмъ, который въ древности назывался храмомъ всѣхъ боговъ, а теперь извѣстенъ подъ лучшимъ назван³емъ - храма всѣхъ святыхъ {Пантеонъ, сооруженный Маркомъ Агриппой, зятемъ Августа, и посвященный Юпитеру Мстителю.}. Это здан³е - наиболѣе сохранившееся и наиболѣе совершенное изъ всѣхъ, оставшихся отъ сооружен³й языческаго Рима и болѣе другихъ напоминаетъ о велич³и и великолѣп³и его строителей. Онъ построенъ въ видѣ купола, занимаетъ громадное пространство и прекрасно освѣщенъ, хотя свѣтъ проникаетъ въ него чрезъ одно только окно или вѣрнѣе чрезъ круглое отверст³е, находящееся на вершинѣ. Оттуда-то императоръ и осматривалъ здан³е, имѣя около себя одного римскаго дворянина, который объяснялъ ему подробности и особенности этого шедевра архитектуры. Когда императоръ отошелъ отъ отверст³я, спутникъ его сказалъ ему: "Тысячу разъ, ваше августѣйшее величество, являлось у меня желан³е схватить ваше величество въ свои объят³я и броситься чрезъ это отверст³е внизъ, чтобы оставить о себѣ вѣчную память въ этомъ м³рѣ. - Чрезвычайно вамъ благодаренъ, отвѣчалъ императоръ, что вы не выполнили эту злую мысль; но я не хочу впредь подвергать испытан³ю вашу преданность и повелѣваю вамъ никогда болѣе не говорить со мною и никогда не присутствовать тамъ, гдѣ буду находиться я." Послѣ этихъ словъ онъ оказалъ ему большую милость. Я хочу сказать, Санчо, что желан³е заставить говорить о себѣ есть чувство въ высшей степени сильное и мощное. Какъ ты думаешь, что потянуло съ высоты моста въ глубок³я волны Тибра Горац³я Коклеса, обремененнаго всею тяжест³ю вооружен³я? что сожгло руку Муц³я Сцеволы? что заставило Курц³я броситься въ пылающую бездну, разверзшуюся среди Рима? что принудило Юл³я Цезаря перейти Рубиконъ, вопреки противнымъ предзнаменован³ямъ? {Сервантесъ ошибается. Светон³й, за одно съ Плутархомъ, говоритъ напротивъ, что добрыя предзнаменован³я заставили Цезаря перейти Рубиконъ и сказать: "Жреб³й брошенъ!" (Vita Caesaris, cap. XXXIII и XXXIII).} Или возьмемъ примѣръ болѣе современный: что, потопивъ корабли, лишило возможности отступлен³я и поддержки доблестныхъ испанцевъ, которые подъ начальствомъ великаго Кортеца прибыли въ Новый Свѣтъ? Всѣ эти подвиги и тысячи другихъ были и будутъ дѣломъ извѣстности, которую смертные желаютъ получить въ вознагражден³е и какъ часть того безсмерт³я, котораго они заслуживаютъ за свои велик³я дѣла. Но мы, христ³ане-католики и странствующ³е рыцари, скорѣе должны искать славы въ будущихъ вѣкахъ, непреходящей въ эѳирныхъ областяхъ небесъ, чѣмъ суетной извѣстности въ здѣшнемъ тлѣнномъ м³рѣ. Ибо въ концѣ концовъ эта извѣстность, сколько бы она ни длилась, должна будетъ погибнуть съ самимъ этимъ м³ромъ, конецъ которому уже намѣченъ. И такъ, о Санчо, пусть дѣян³я наши не переходятъ границъ, обозначенныхъ христ³анской религ³ей, которую мы исповѣдуемъ. Мы должны убить гордость въ гигантахъ; мы должны побѣдить зависть благородствомъ и велич³емъ души, гнѣвъ - хладнокров³емъ и спокойств³емъ духа, чревоугод³е и сонливость - малой ѣдой и многимъ бодрствован³емъ, невоздержнос