Главная » Книги

Сервантес Мигель Де - Славный рыцарь Дон-Кихот Ламанчский. Часть вторая, Страница 6

Сервантес Мигель Де - Славный рыцарь Дон-Кихот Ламанчский. Часть вторая



и и, схватившись за рукоятку шпаги, ждалъ рѣшен³я рыцаря Лѣса.
   Послѣдн³й отвѣтилъ такъ же спокойно: "Хорош³й плательщикъ не жалѣетъ денегъ, и тотъ, кто разъ сумѣлъ побѣдить васъ преображеннаго, господинъ Донъ-Кихотъ, можетъ надѣяться побѣдить васъ и въ настоящемъ вашемъ видѣ. Но такъ какъ рыцарямъ не подобаетъ исполнять свои воинственныя дѣла изподтишка или ночью, подобно разбойникамъ и ворамъ, то дождемся утра, чтобы солнце освѣтило наши дѣян³я. Услов³емъ нашего поединка будетъ, что побѣжденный останется во власти побѣдителя, который можетъ сдѣлать съ нимъ, что захочетъ, не роняя, конечно, его рыцарской чисти.- Вполнѣ согласенъ,- отвѣтилъ Донъ-Кихотъ,- и на такое услов³е и на такое рѣшен³е."
   Послѣ этого они пошли разыскивать своихъ оруженосцевъ, которыхъ нашли спящими и громко храпящими въ тѣхъ позахъ, въ которыхъ ихъ застигъ совъ. Они разбудили ихъ и приказали приготовить лошадей, такъ какъ на разсвѣтѣ имъ предстоялъ кровавый и ужасный поединокъ. При этомъ извѣст³и Санчо задрожалъ отъ удивлен³я и испуга, боясь за жизнь своего господина по причинѣ отнажвыхъ подвиговъ рыцаря Лѣса, о которыхъ разсказалъ ему оруженосецъ послѣдняго. Тѣмъ не менѣе, оба оруженосца отправились, не говоря вы слова, къ своему табуну, такъ какъ всѣ три лошади и оселъ, обнюхавъ другъ друга, стали пастись вмѣстѣ.
   Дорогой оруженосецъ рыцаря Лѣса сказалъ Санчо: "Знай, братецъ, что андалузск³е храбрецы, когда бываютъ крестными въ поединкахъ, не имѣютъ привычки оставаться праздными зрителями боевъ между своими крестниками {Испанцы въ поединкахъ называютъ крестными секундантовъ.}. Я говорю это, чтобы предупредить тебя, что, пока наши господа будутъ драться, мы тоже поиграемъ ножами. - Этотъ обычай, господинъ оруженосецъ,- отвѣтилъ Санчо,- можетъ быть, и водится между самохвалами, о которыхъ вы говорите, но не между оруженосцами странствующихъ рыцарей; по крайней мѣрѣ, я никогда не слыхалъ о такомъ обычаѣ отъ моего господина, а ужъ онъ наизусть знаетъ всѣ правила странствующаго рыцарства. Да если бъ и было такое правило, что оруженосцы должны драться, когда ихъ господа дерутся, я бы все-таки не придерживался его; я ужъ лучше заплачу штрафъ, какой полагается съ мирныхъ оруженосцевъ: онъ, вѣрно, не будетъ больше двухъ фунтовъ воска {Обычный штрафъ, который налагался на членовъ всякаго братства, отсутствовавшихъ въ дни собран³й.}, а я предпочитаю заплатить за свѣчи, потому что знаю, что это обойдется мнѣ дешевле, чѣмъ корп³я, которую надо было бы купить для моей раненой головы, которая у меня уже словно разбита и расколота пополамъ. И это еще не все: главное, я не могу драться, потому что у меня нѣтъ шпаги, и въ жизнь никогда я не носилъ ее.- Ну, этому горю помочь не трудно,- возразилъ оруженосецъ рыцаря Лѣса:- вотъ у меня два полотняныхъ мѣшка: ты возьмешь одинъ, я другой, и мы будемъ драться равнымъ оруж³емъ. - Это другое дѣло,- отвѣтилъ Санчо,- такой поединокъ васъ только очиститъ отъ пыли и не причинитъ никакой боли. - Да я вовсе не то хотѣлъ сказать,- перебилъ его собесѣдникъ. - Мы положимъ въ каждый мѣшокъ, чтобы вѣтеръ ихъ не унесъ, по десятку хорошенькихъ камешковъ, кругленькихъ и гладенькихъ, и чтобъ въ обоихъ мѣшкахъ былъ одинаковый вѣсъ. А потомъ мы будемъ стегать другъ друга мѣшками, не сдѣлавъ даже царапины на кожѣ.- Скажите на милость,- вскричалъ Санчо,- какую вату и мягк³я луковицы онъ предлагаетъ положить въ мѣшки, чтобъ мы не могли размозжить другъ другу головы и растереть въ порошокъ кости! Ну, такъ знайте же, сударь, что будь они набиты хоть коконами шелковичныхъ червей, я все равно драться не стану. Пусть дерутся господа и пусть дѣлаютъ, что хотятъ; а мы будемъ ѣсть, пить и жить, потому что жизнь и безъ того уходитъ, и намъ незачѣмъ искать средствъ раньше времени избавиться отъ нея и дать ей опасть прежде, чѣмъ она созрѣетъ.- И все-таки,- возразилъ оруженосецъ рыцаря Лѣса,- мы будемъ драться хоть полчасика. - Ну, нѣтъ,- отвѣтилъ Санчо,- я не буду такъ неучтивъ и неблагодаренъ, чтобъ затѣять даже малѣйшую ссору съ человѣкомъ, который меня напоилъ и накормилъ. Да и какого чорта стану я драться, когда не чувствую вы злобы, ни гнѣва?- Ну, если такъ,- отвѣтилъ оруженосецъ рыцаря Лѣса,- то я ужъ позабочусь дать тебѣ хорошеньк³й поводъ. Передъ поединкомъ я тихонько подойду къ вашей милости и отпущу вамъ три - четыре такихъ оплеухи, что вы упадете на землю къ моимъ ногамъ: этимъ я ужъ непремѣнно вызову вашъ гнѣвъ, хотя бы онъ спалъ, какъ суровъ. - А я сумѣю на это дать хорошую сдачу,- сказалъ Санчо:- я отломлю славную трость, и прежде чѣмъ ваша милость соберетесь вызвать мой гнѣвъ, я такъ усыплю палочными ударами вашъ, что онъ пробудится развѣ на томъ свѣтѣ, гдѣ извѣстно, что я не такой человѣкъ, чтобъ дать кому-нибудь расплющить себѣ лицо. Пусть всяк³й смотрятъ за собой и лучше усыпить свой гнѣвъ, потому что никто не можетъ знать чужой души, и часто тотъ, кто собирается стричь другихъ, самъ возвращается стриженный. Богъ благословилъ миръ и проклялъ распри, и если кошка, когда ее запираютъ, превращается въ льва, то Богъ знаетъ, во что могу обратиться я, человѣкъ. Поэтому, господинъ оруженосецъ, предупреждаю васъ, что вы будете виноваты во всемъ, что можетъ случиться изъ-за нашего поединка. - Ладно,- отвѣтилъ оруженосецъ рыцаря Лѣса.- Богъ дастъ день, и мы тогда увидимъ."
   Въ это время на деревьяхъ уже начали щебетать тысячи блестящихъ птичекъ, которыя своимъ веселымъ пѣн³емъ словно привѣтствовали свѣжую зарю, мало-по-малу показывавшую на востокѣ свое прелестное личико. Она стряхивала съ своихъ золотистыхъ кудрей безчисленное множество жемчужныхъ капелекъ, и растен³я, смоченныя этой нѣжной влагой, казалось, сами разбрасывали жемчужныя капли: ивы сбрасывали вкусную манну, родники будто улыбались, ручейки журчали, лѣса веселились, а луга разстилали свой зеленый коверъ.
   Но едва дневной свѣтъ освѣтилъ всѣ предметы, какъ первое, что бросилось въ глаза Санчо, былъ носъ оруженосца рыцаря Лѣса, такой длинный, такой огромный, что отъ него падала тѣнь на все тѣло. Въ самомъ дѣлѣ, говорятъ, что этотъ носъ былъ невѣроятныхъ размѣровъ, съ горбомъ въ серединѣ, съ бородавками, сизый, какъ шелковица, и спускавш³йся на два пальца ниже рта. Эта длина носа, этотъ цвѣтъ, эти бородавки и этотъ горбъ до того безобразили его лицо, что у Санчо затряслись руки и ноги, какъ у ребенка въ припадкѣ эпилепс³и, и онъ рѣшилъ про себя лучше свести сотни двѣ оплеухъ, чѣмъ позволять пробудить свой гнѣвъ и драться съ этимъ вампиромъ.
   Взглянулъ и Донъ-Кихотъ на своего соперника, но тотъ уже надвинулъ шлемъ и опустилъ забрало, такъ что невозможно было разглядѣть его лица. Онъ могъ только замѣтить, что это былъ человѣкъ сильный и невысокаго роста. Незнакомецъ носилъ поверхъ оруж³я короткую тунику изъ матер³и, словно сотканной изъ золотыхъ нитей, усыпанную блестящими зеркалами въ формѣ маленькихъ лунъ, и этотъ богатый нарядъ придавалъ ему особенное изящество. На верхушкѣ его каски развѣвалось множество зеленыхъ, желтыхъ и бѣлыхъ перьевъ, а его копье, прислоненное къ дереву, было очень длинно, очень толсто и со стальнымъ остр³емъ длиною въ пядь. Донъ-Кихотъ замѣтилъ всѣ эти мелочи и заключилъ изъ нихъ, что незнакомецъ долженъ быть важнымъ рыцаремъ. Тѣмъ не менѣе, его не леденилъ страхъ, какъ Санчо Панса; напротивъ, онъ развязно сказалъ рыцарю Зеркалъ: "Если страстное желан³е начать поединокъ не лишило васъ учтивости, господинъ рыцарь, то я попросилъ бы васъ во имя ея приподнять слегка ваше забрало, чтобъ я могъ видѣть, соотвѣтствуетъ ли красота вашего лица изяществу наряда. - Побѣдитель или побѣжденный,- отвѣтилъ рыцарь Зеркалъ,- вы будете имѣть достаточно времени, чтобъ увидѣть мое лицо; а теперь я отказываюсь исполнить ваше желан³е потому, что мнѣ кажется большимъ оскорблен³емъ для прекрасной Кассильды Вандал³йской откладывать хотя бы на мгновен³е для поднят³я забрала дѣян³е, которое заставитъ васъ признать уже извѣстное вамъ. - Но вы можете, по крайней мѣрѣ,- возразилъ Донъ-Кихотъ,- сказать, пока мы будемъ садиться на коней, тотъ ли я Донъ-Кихотъ, котораго вы будто побѣдили. - На это мы вамъ скажемъ {А esto vos respondemos, древняя формула отвѣтовъ, которые давали кастильск³е короли на петиц³и кортесовъ. Это объясняетъ конецъ фразы, которая составлена также въ стилѣ формулы.},- отвѣтилъ рыцарь Зеркалъ, что вы походите на него, какъ двѣ капли воды; но такъ какъ вы увѣряете, что васъ преслѣдуютъ волшебники, то я и не осмѣлюсь утверждать, чтобъ вы были тотъ самый. - Этого съ меня достаточно,- сказалъ Донъ-Кихотъ,- чтобъ я повѣрилъ, что вы введены въ заблужден³е; но чтобы вывести васъ изъ него, пусть подведутъ намъ коней. Скорѣе, чѣмъ вы бы подняли свое забрало (если Богъ, моя дама и моя рука меня поддержатъ), я увижу ваше лицо, а вы увидите, что я не тотъ Донъ-Кихотъ, котораго вы побѣдили."
   Прервавъ такъ внезапно разговоръ, они вскочили на коней, и Донъ-Кихотъ повернулъ Россинанта, чтобы проѣхать необходимое пространство навстрѣчу своему противнику, который сдѣлалъ то же самое. Но не успѣлъ Донъ-Кихотъ проѣхать и двадцати шаговъ, какъ услышалъ, что рыцарь Зеркалъ называетъ его по имени. Остановившись на половинѣ пути отъ противника, этотъ рыцарь сказалъ: "Помните, господинъ рыцарь, что, по услов³ю вашего боя, побѣжденный, какъ я вамъ уже говорилъ, остается въ распоряжен³и побѣдителя. - Я это уже знаю,- отвѣчалъ Донъ-Кихотъ,- но побѣжденному не должно быть предписано ничего, выходящаго изъ предѣловъ рыцарства. - Само собою!" - замѣтилъ рыцарь Зеркалъ.
   Въ эту минуту оруженосецъ съ страннымъ носомъ предсталъ предъ глазами Донъ-Кихота, который пораженъ былъ его видомъ не менѣе, нежели Санчо, принявш³й его за нѣкое чудовище или за человѣка особой породы, не вошедшей въ обыкновен³е на этомъ свѣтѣ. Санчо, увидавъ, что господинъ его отъѣзжаетъ для занят³я въ бою позиц³и, не хотѣлъ остаться одинъ на одинъ съ длинноносымъ чудовищемъ изъ опасен³я, чтобы однимъ чихан³емъ его не закончилась ихъ битва и чтобы отъ сотрясен³я или испуга онъ, Санчо, не поверженъ былъ на землю. Поэтому онъ побѣжалъ за своимъ господиномъ, повисъ на стремянномъ ремнѣ Россинанта, и, когда ему показалось, что Донъ-Кихотъ поворачиваетъ лошадь, онъ закричалъ: "Умоляю вашу милость, дорогой господинъ, позвольте мнѣ, прежде чѣмъ вы возвратитесь къ битвѣ, взлѣзть на это сѣдло, гдѣ мнѣ можно будетъ удобнѣе нежели съ земли смотрѣть на забавное столкновен³е ваше съ этимъ рыцаремъ. - Мнѣ кажется, Санчо,- сказалъ Донъ-Кихотъ,- что тебѣ скорѣе хочется взойти на скамейку, чтобы въ безопасности любоваться бѣгомъ быковъ. - Если сказать правду,- отвѣчалъ Санчо,- то страшныя ноздри этого оруженосца наводятъ на меня ужасъ, и я не могу оставаться около него. - Онъ дѣйствительно таковъ,- сказалъ Донъ-Кихотъ,- что, если бы я не былъ я, онѣ бы меня тоже заставили трепетать. Поэтому, иди, я помогу тебѣ влѣзть туда, куда тебѣ хочется."
   Пока Донъ-Кихотъ помогалъ Санчо вскорабкаться на сѣдло, рыцарь Зеркалъ проѣхалъ все необходимое пространство и, полагая что и Донъ-Кихотъ сдѣлалъ тоже, онъ, не дожидаясь трубнаго звука, ни другого сигнала къ аттакѣ {Senza che tromba ô segno altro accenasse, говоритъ Ар³остъ, описывая битву Градасса и Рено на мечъ Дуриндана и лошадь Байяртъ. (Canto XXXIII, str. LXXIX).}, повернулъ лошадь, которая была не легче и не красивѣе Россинанта, и во весь опоръ подъѣхалъ къ своему противнику. Но увидавъ, что тотъ занятъ тѣмъ, что помогаетъ Санчо взобраться на сѣдло, онъ потянулъ за поводъ и остановился на полпути, за что лошадь была ему очень признательна, потому что не могла сдѣлать болѣе ни шагу. Донъ-Кихотъ, полагавш³й, что противникъ обрушится на него какъ молн³я, сильно сжалъ шпорами поджарые бока Россинанта и такъ его погналъ, что, если вѣрить истор³и, этотъ единственный разъ можно было признать, что онъ немножко галопировалъ, потому что до сихъ поръ самый его блистательный бѣгъ былъ простой рысью. Съ такой необычной быстротой Донъ-Кихотъ кинулся на рыцаря Зеркалъ, который вонзилъ шпоры въ бока лошади до самыхъ каблуковъ, но не смогъ на палецъ сдвинуть ее съ мѣста, гдѣ она остановилась, какъ вкопанная, среди своего бѣга. При такихъ благопр³ятныхъ обстоятельствахъ Донъ-Кихотъ засталъ врасплохъ своего противника, который, спутанный лошадью и стѣсненный своимъ копьемъ, не могъ даже направить послѣдняго на своего непр³ятеля. Донъ-Кихотъ, не снизошедш³й до всѣхъ этихъ неудобствъ, въ полной безопасности и безо всякаго риска поразилъ рыцаря Зеркалъ и при томъ съ такой силой, что мимо воли сбросилъ его на землю чрезъ задъ лошади. Паден³е было такъ тяжко, что незнакомецъ, не двигавш³й ни ногами, ни руками, казался убитымъ на мѣстѣ.
   Санчо, лишь только увидалъ его лежащимъ на землѣ, поспѣшилъ соскочить съ дерева и подбѣжалъ къ своему господину. Послѣдн³й, сошедши съ лошади, бросился къ рыцарю Зеркалъ и, распустивъ ремни его вооружен³я, чтобы увидать, умеръ ли онъ, и чтобы дать ему вздохнуть, въ случаѣ если онъ живъ, увидалъ... Но кто можетъ передать, что онъ увидалъ, не поразивъ удивлен³емъ, изумлен³емъ и остолбенѣн³емъ тѣхъ, кто это услышитъ? Онъ увидѣлъ, говоритъ истор³я, онъ увидѣлъ образъ, лицо, видъ, ликъ, физ³оном³ю и очертан³е баккалавра Самсона Карраско. При видѣ его, онъ изо всѣхъ силъ закричалъ Санчо: "Бѣги сюда, Санчо, погляди на то, что ты будешь видѣть, не вѣря этому. Поспѣши, дитя мое, и посмотри, на что способна маг³я, на что способны колдуны и волшебники." Санчо приблизился и увидалъ лицо баккалавра Карраско; онъ принялся тысячу разъ осѣнять себя крестнымъ знамен³емъ и произносить тысячу молитвъ. Опрокинутый рыцарь не подавалъ, однако, никакого признака жизни, и Санчо сказалъ Донъ-Кихоту: "Я того мнѣн³я, добрый мой господинъ, чтобы вы безъ церемон³и воткнули свою шпагу въ ротъ тому, кто похожъ на баккалавра Салсона Карраско; можетъ быть вы убьете въ немъ кого нибудь изъ вашихъ враговъ волшебниковъ. - А вѣдь ты правъ,- сказалъ Донъ-Кихотъ,- ибо что касается враговъ, то чѣмъ ихъ меньше, тѣмъ лучше." Онъ уже обнажилъ свою шпагу, чтобы привести въ исполнен³е совѣтъ Санчо, какъ вдругъ появился оруженосецъ рыцаря Зеркалъ, но уже безъ носа, который дѣлалъ его столь безобразнымъ. "Ахъ, остерегитесь, господинъ Донъ-Кихотъ,- закричалъ онъ громкимъ голосомъ,- остерегитесь, что вы хотите дѣлать? Этотъ человѣкъ, распростертый у вашихъ ногъ,- это баккалавръ Самсонъ Карраско, вашъ другъ, а я его оруженосецъ." Санчо, увидавъ его безъ его прежняго безобраз³я, спросилъ его: "А носъ, что сталось съ нихъ? - Онъ здѣсь въ моемъ карманѣ,- отвѣчалъ тотъ. И, опустивъ руку въ правый карманъ, онъ вытащилъ накладной носъ изъ глазированной бумаги, сдѣланный такъ, какъ сейчасъ было описано. Но Санчо, во всѣ глаза смотря на этого человѣка, испустилъ кликъ удивлен³я: "Матерь Бож³я! - воскликнулъ онъ,- да вѣдь это Томе Сес³алъ, мой сосѣдъ и кумъ! - Какъ же не я! - отвѣчалъ оруженосецъ безъ носа. - Да, Санчо Панса, это я - Томе Сес³алъ, вашъ другъ, вашъ кумъ. И я вамъ сейчасъ разскажу, какими путями и распут³ями я былъ приведенъ сюда, но пока просите и умоляйте господина вашего хозяина, чтобы онъ не трогалъ, не билъ, не ранилъ и не убивалъ рыцаря Зеркалъ, котораго онъ попираетъ своими ногами, потому что это, безо всякаго сомнѣн³я, смѣлый неосторожный баккалавръ Самсонъ Карраско, вашъ землякъ."
   Въ эту минуту рыцарь Зеркалъ пришелъ въ себя, и Донъ-Кихотъ замѣтивъ, что онъ шевелится, положилъ остр³е меча между обоихъ его глазъ и сказалъ ему: "Вы умрете, рыцарь, если не признаете, что несравненная Дульцинея Тобозская стоитъ по красотѣ выше вашей Кассильды Вандал³йской. Кромѣ того, вы должны обѣщать, что, если послѣ этого боя и этого паден³я вы останетесь живы, вы отправитесь въ городъ Тобозо и отъ моего имени представитесь ей, чтобы она поступила съ вами по своему произволу. Если она предоставитъ васъ на вашъ собственный произволъ, вы обязаны возвратиться ко мнѣ (а слѣдъ моихъ подвиговъ будетъ вамъ указателемъ того, гдѣ меня искать), чтобы разсказать мнѣ, что произошло между вами и ею. Услов³я эти, согласныя поставленнымъ вами предъ вашимъ боемъ, не выходить за предѣлы странствующаго рыцарства. - Признаю,- отвѣчалъ поверженный рыцарь,- что грязный и разорванный башмакъ госпожи Дульцинеи Тобозской стоитъ большаго, нежели нечесаная, хотя и чистая борода Кассильды. Обѣщаю предстать предъ ея очи и возвратиться предъ ваши чтобы представить вамъ вѣрный и полный отчетъ о томъ, чего вы требуете. - Вы должны также сказать и повѣрить,- прибавилъ Донъ-Кихотъ,- что рыцарь, котораго вы побѣдили, не былъ и не могъ быть Донъ-Кихотомъ Ламанчскимъ, но былъ кѣмъ-то другимъ, на него похожимъ, точно такъ же, какъ я говорю я вѣрю, что вы не Карраско, хотя похожи на баккалавра Самсона Карраско, но нѣкто другой, на него похож³й, представленный мнѣ моими врагами подъ видомъ баккалавра, чтобы успокоить ярость моего гнѣва и дать мнѣ воспользоваться съ кротостью славой побѣды. - Все это,- отвѣчалъ разбитый рыцарь,- я признаю; обо всемъ этомъ сужу и чувствую такъ же, какъ вы этому вѣрите, объ этомъ судите и чувствуете. Но позвольте мнѣ подняться, я васъ прошу, если только боль отъ паден³я позволитъ мнѣ подняться, потому что паден³е привело меня въ довольно скверное состоян³е. Донъ-Кихотъ помогъ ему подняться съ помощью оруженосца Томе Сес³ала, съ котораго Санчо не сводилъ глазъ, то и дѣло обращаясь къ нему съ вопросами, отвѣтъ на которые показывалъ всяк³й разъ, что это былъ дѣйствительно Томе Сес³алъ, какъ самъ онъ утверждалъ о себѣ. Но впечатлѣн³е, произведенное на мысли Санчо утвержден³емъ его господина, что волшебники преобразили лицо рыцаря Зеркалъ въ лицо баккалавра Карраско, не давало ему повѣрить въ дѣйствительность того, что было предъ его глазами.
   Въ концѣ концовъ и господинъ и слуга остались при своемъ заблужден³и, а рыцарь Зеркалъ и его оруженосецъ, смущенные и разбитые, ушли отъ Донъ-Кихота и Санчо съ намѣрен³емъ отыскать какую-либо деревню, гдѣ можно было бы покормиться и вправить бока раненому. Что касается Донъ-Кихота и Санчо, то они отправились далѣе по направлен³ю къ Сарагоссѣ, гдѣ истор³я и оставляетъ ихъ, съ тѣмъ чтобы сообщить, кто так³е были рыцарь Зеркалъ и его оруженосецъ съ ужаснымъ носомъ.
  

ГЛАВА XV.

Въ которой разсказано и объяснено, кто так³е были рыцарь и его оруженосецъ.

   Донъ-Кихотъ удалился, восхищенный, гордый и с³яющ³й, что ему удалось одержать побѣду надъ такимъ храбрымъ рыцаремъ, какимъ онъ воображалъ рыцаря Зеркалъ, отъ котораго онъ надѣялся вскорѣ узнать, продолжаются ли еще чары надъ его дамой, такъ какъ побѣжденный, подъ страхомъ перестать считаться рыцаремъ, обязанъ былъ возвратиться и отдать ему отчетъ о томъ, что у него съ всю произойдетъ. Но одно думалъ Донъ-Кихотъ, другое думалъ рыцарь Зеркалъ, хотя въ настоящую минуту, какъ говорятъ, у него была одна только мысль: отыскать мѣсто, гдѣ бы можно было покрыть себя пластырями. Истор³я гласитъ, что когда баккалавръ Самсонъ Карраско совѣтовалъ Донъ-Кихоту возобновить пр³остановленныя на время похожден³я свои,- это происходило послѣ совѣщан³я его со священникомъ и цирюльникомъ о средствѣ заставить Донъ-Кихота спокойно и терпѣливо остаться дома, не безпокоя себя болѣе отправлен³емъ на поиски за злосчастными приключен³ями. Въ результатѣ этого совѣщан³я, по предложен³ю Карраско, единодушно было рѣшено, чтобы Донъ-Кихоту дать уѣхать, такъ какъ удержать его, повидимому, невозможно; чтобы Самсонъ Карраско выѣхалъ для встрѣчи съ нимъ въ пути подъ видомъ странствующаго рыцаря; чтобы онъ затѣялъ съ нимъ бой, а въ поводахъ къ ссорѣ недостатка не будетъ, чтобы онъ побѣдилъ его, что казалось вещью легкой, формально выговоривши, чтобы побѣжденный остался во власти побѣдителя и чтобы наконецъ баккалавръ-рыцарь отдалъ приказъ побѣжденному Донъ-Кихоту возвратиться въ свою деревню и свой домъ съ воспрещен³емъ удаляться оттуда въ течен³е цѣлыхъ двухъ лѣтъ или пока онъ не отдастъ ему другого приказа. Было ясно, что Донъ-Кихотъ, если будетъ побѣжденъ, щепетильнѣйшимъ образомъ выполнитъ это услов³е, чтобы не нарушить законовъ рыцарства; тогда возможно, что въ течен³е своего заключен³я онъ позабудетъ свои суетные помыслы, или, по крайней мѣрѣ, будетъ время отыскать средство противъ его безум³я.
   Карраско взялъ на себя эту роль, а въ оруженосцы къ нему вызвался поступитъ Томе Сес³алъ, кумъ и сосѣдъ Санчо Панса, весельчакъ и забавникъ. Самсонъ вооружился, какъ выше было передано, а Тоне Сес³алъ наклеилъ на свой естественный носъ еще накладной носъ изъ картона и разрисовалъ его, чтобы не быть узнаннымъ своимъ кумомъ, когда они встрѣтятся. Съ намѣрен³емъ они поѣхали той же дорогой, что и Донъ-Кихотъ, и едва не поспѣли во-время къ приключен³ю съ колесницей Смерти. Наконецъ они настигли обоихъ путешественниковъ въ лѣсу, гдѣ съ ними случилось все то, что благоразумнымъ читателемъ прочитано; и если бы не разстроенный мозгъ Донъ-Кихота, который воображалъ, что баккалавръ не есть баккалавръ, господинъ баккалавръ навсегда лишился бы возможности получить свое лиценц³атство за то, что не могъ найти даже гнѣзда тамъ, гдѣ разсчитывалъ поймать птицъ.
   Тоне Сес³алъ, увидавъ неудачу ихъ добраго намѣрен³я и плачевный конецъ путешеств³я, сказалъ баккалавру: "положительно, господинъ Самсонъ Карраско, мы получили то, что заслужили. Легко выдумать и начать предпр³ят³е, но по большей части не такъ легко кончить его. Донъ-Кихотъ сумасшедш³й, мы - люди въ своемъ умѣ; а между тѣмъ онъ удаляется смѣясь и въ добромъ здоровьѣ, а вы остаетесь въ печали и разбитый. Интересно теперь, съ вашего позволен³я, знать, кто болѣе безуменъ: тотъ ли, кто сошелъ съ ума не во своей волѣ или тотъ, кто сходитъ съ уха добровольно? - Разница между этими двумя сумасшедшими,- отвѣчалъ Самсонъ,- та, что сумасшедш³й по неволѣ такимъ навсегда и останется, а добровольный сумасшедш³й перестанетъ имъ быть, какъ только захочетъ. - Такимъ образомъ,- возразилъ Тоне Сес³алъ,- я былъ сумасшедшимъ по своей волѣ, когда захотѣлъ сдѣлаться оруженосцемъ вашей милости, а теперь по той же волѣ хочу перестать имъ быть и хочу возвратиться во свояси. - Какъ хотите,- отвѣчалъ Карраско,- но думать, что я возвращусь къ себѣ прежде нежели исколочу палкой Донъ-Кихота, все равно, что ждать разсвѣта въ полночь. И искать я его теперь буду не для того, чтобы возвратить ему разсудокъ, а чтобы отомстить за себя, потому что сильная боль въ бокахъ не даетъ мнѣ вести болѣе милостивыя рѣчи.
   Такъ препираясь, оба спутника подъѣхали къ одной деревнѣ, гдѣ имѣли великое счаст³е найти алгебриста {Слово algebrista происходитъ отъ algebrar и по Коварруб³асу означало въ прежн³я времена искусство вправлять сломанныя кости. И теперь еще на нѣкоторыхъ вывѣскахъ цирюльниковъ-хирурговъ можно видѣть надпись: algebrista y sangrador.}, который и перевязалъ раны злосчастному Самсону. Томе Сес³алъ покинулъ его и возвратился домой, а баккалавръ остался для приготовлен³я въ своей мести. И истор³я, которая въ другое время снова о немъ заговоритъ, займется теперь Донъ-Кихотомъ.
  

ГЛАВА XVI.

О томъ, что произошло между Донъ-Кихотомъ и скромнымъ дворяниномъ изъ Ламанчи.

   Въ радости, с³ян³и и гордости, о которыхъ была уже рѣчь, Донъ-Кихоть продолжалъ ѣхать, воображая, благодаря недавней побѣдѣ, что во всемъ свѣтѣ въ то время не было рыцаря храбрѣе его. Всѣ приключен³я, как³я впредь случатся съ нимъ, онъ считалъ какъ бы уже конченными и благополучно завершенными; онъ уже ни во что не ставилъ волшебниковъ и всяк³я волшебства; онъ уже забылъ о безчисленныхъ палочныхъ ударахъ, полученныхъ ихъ во время его рыцарскихъ похожден³й, забылъ о каменномъ дождѣ, который вышибъ у него половину зубовъ, о неблагодарности каторжниковъ, о дерзкихъ побояхъ дубинами, которыми угостили его янгуэзск³е погонщики муловъ. Въ концѣ концовъ онъ про себя сталъ думать, что если бы ему найти какое-нибудь средство, какое-нибудь изобрѣтен³е, чтобы снять чары со своей дамы Дульцинеи, онъ не позавидовалъ бы величайшему счаст³ю, которымъ пользуется или могъ пользоваться счастливѣйш³й изъ странствующихъ рыцарей прошедшихъ временъ. Онъ ѣхалъ весь поглощенный этими пр³ятными мечтами, когда Санчо сказалъ ему: "Не странно ли, господинъ, что у меня все еще предъ глазами этотъ ужасный носъ, этотъ безмѣрный носъ моего кума Тоне Сес³ала? - Ужъ не думаешь ли ты, Санчо,- отвѣчалъ Донъ-Кихотъ,- что рыцарь Зеркалъ былъ баккалавръ Карраско, а его оруженосецъ - Тоне Сес³алъ, твой кумъ? - Я не знаю, что сказать на это;- возразилъ Санчо.- Я знаю только одно, что примѣты, которыя далъ онъ мнѣ о моемъ домѣ, моей женѣ и моихъ дѣтяхъ, никто кромѣ него и звать не могъ. Что касается лица, то если снять носъ, право, это было лицо Томе Сес³ала, какъ я его видѣлъ тысячи тысячъ разъ въ вашей деревнѣ, гдѣ мы живемъ стѣна къ стѣнѣ, и голосъ его тотъ-же. - Будемъ разсудительны, Санчо,- заговорилъ Донъ-Кихотъ. - Слушай и отвѣчай мнѣ: кому можетъ придти въ голову, чтобы баккалавръ Самсонъ Карраско отправился странствующимъ рыцаремъ, снабженный наступательнымъ и оборонительнымъ оруж³емъ, сражаться со мною? Развѣ я былъ ему врагомъ? давалъ я ему случай почувствовать ко мнѣ непр³язнь? былъ я ему соперникомъ, или дѣйствуетъ самъ онъ оруж³емъ, чтобы завидовать славѣ, которую я пр³обрѣлъ? - А что сказать, господинъ, по поводу того,- сказалъ Санчо,- что этотъ рыцарь, кто бы онъ ни былъ, такъ похожъ на баккалавра Карраско, а его оруженосецъ Томе Сес³алъ на моего кума? А если это чары, какъ ваша милость говорите, то развѣ на свѣтѣ нѣтъ другихъ двухъ человѣкъ, на которыхъ эти двое могли бы быть похожи? - Все это уловки и махинац³я злыхъ волшебеиковъ, которые меня преслѣдуютъ. Предвидя, что я останусь въ битвѣ побѣдителемъ, они такъ устроили, чтобы побѣжденный рыцарь показалъ мнѣ лицо друга моего, баккалавра, дабы дружба, которую я къ нему питаю, помѣстилась между его горломъ и остр³емъ моего меча, успокоила справедливый гнѣвъ, которымъ воспламенено было мое сердце и оставила жизнь тому, кто прельщен³ями и вѣроломствомъ пытался лишить меня жизни. Если тебѣ нужны доказательства, ты уже хорошо знаешь, о Санчо, по опыту, который не могъ тебя обмануть, какъ легко волшебникамъ измѣнять одни лица въ друг³я, дѣлать красивымъ то, что безобразно, и безобразнымъ то, что красиво: ты всего два дня тому назадъ собственными глазами видѣлъ прелести и очарован³я несравненной Дульцинеи во всей ихъ чистотѣ, во всемъ ихъ естественномъ блескѣ, а я увидѣлъ ее уже безобразною и грубою крестьянкой съ гноемъ подъ глазами, дурнымъ запахомъ изо рта. Удивительно ли, если злой волшебникъ, осмѣливш³йся совершить такое отвратительное превращен³е, сдѣлалъ тоже самое съ Самсономъ Карраско и твоимъ кумомъ, чтобы вырвать изъ моихъ рукъ славу побѣды? Но все равно, я утѣшенъ, потому что, какую бы физ³оном³ю онъ ни принялъ, я остался побѣдителемъ своего противника. - Господъ вѣдаетъ истину всѣхъ вещей", отвѣчалъ Санчо, а такъ какъ онъ зналъ, что превращен³е Дульцинеи было дѣломъ его хитрости, то онъ нисколько не былъ удовлетворенъ призрачными доводами своего господина; но отвѣчать онъ больше не хотѣлъ изъ опасен³я однимъ какимъ-нибудь словомъ выдать свою плутню.
   Въ этомъ мѣстѣ ихъ бесѣды ихъ настигъ одинъ человѣкъ, ѣхавш³й той же дорогой на прекрасной сѣрой кобылѣ въ яблокахъ. На немъ былъ габанъ {Gaban - коротк³й закрытый плащъ съ рукавами и капюшономъ, употреблявш³йся главнымъ образомъ въ путешеств³яхъ.} изъ тонкаго зеленаго сукна съ отдѣлкой изъ коричневаго бархата, а на головѣ шляпа такого же бархата. Упряжь на кобылѣ была убрана въ зеленый и ф³олетовый цвѣта. Всадникъ былъ при мавританскомъ палашѣ, висѣвшемъ на перевязи зеленой съ золотомъ. Сапоги были такъ же расшиты, какъ и перевязь. Что касается шпоръ, то онѣ не были позолочены, а покрыты лишь зеленымъ лакомъ, но такъ были полированы и такъ блестѣли, что болѣе совпадали со всѣмъ нарядомъ, чѣмъ если бы онѣ были изъ чистаго золота. Поровнявшись съ ними, путешественникъ вѣжливо поклонился и, пришпоривъ лошадь, хотѣлъ проѣхать мимо, но Донъ-Кихотъ его удержалъ. "Милостивый государь,- сказалъ онъ ему,- если ваша милость ѣдете тѣмъ-же путемъ, что и мы, и если вамъ не къ спѣху, мнѣ было бы очень лестно продолжать путь съ вами вмѣстѣ.- Въ сущности,- отвѣчалъ путникъ,- и бы я не проѣхалъ такъ быстро, если бы не боялся, чтобы сосѣдство моей кобылы не обезпокоило этого коня. - О, сударь,- воскликнулъ тотчасъ-же Санчо,- вы можете придержать свою кобылу, потому что конь нашъ самая честная и самая благовоспитанная на свѣтѣ лошадь. Никогда въ подобныхъ случаяхъ онъ не совершаетъ ни малѣйшихъ проказъ, а единственный разъ, когда онъ забылся, мы съ господиномъ заплатили ему за это съ большими процентами. Но, впрочемъ, повторяю, что ваша милость можете оставаться около насъ сколько угодно, потому что подавайте этому коню эту кобылу хоть на блюдѣ, онъ ее даже не отвѣдаетъ."
   Путникъ придержалъ лошадь за узду, удивленный и манерами и наружностью Донъ-Кихота, ѣхавшаго съ обнаженной головой, такъ какъ Санчо держалъ его шлемъ повѣшеннымъ какъ чемоданъ на лукѣ своего ослинаго сѣдла. И если человѣкъ въ зеленой одеждѣ внимательно разглядывалъ Донъ-Кихота, то Донъ-Кихотъ еще болѣе внимательно разглядывалъ человѣка въ зеленой одеждѣ, потому что онъ казался ему человѣкомъ значительнымъ и знатнымъ. Онъ казался человѣкомъ лѣтъ пятидесяти; въ волосахъ его едва проглядывала просѣдь. Носъ у него былъ орлиный; взглядъ полувеселый, полусер³озный; наконецъ, въ своемъ нарядѣ и манерахъ онъ являлъ человѣка прекрасныхъ качествъ. Что касается его, то сужден³е его о Донъ-Кихотѣ сводилось къ тому, что онъ никогда не видѣлъ человѣка подобнаго рода и съ подобной внѣшностью. Все его удивляло: и длина его лошади, и высота его стана, и худоба, и желтый цвѣтъ его лица, и оруж³е, и видъ, и нарядъ, вся эта фигура, наконецъ, какой давно не было въ той сторонѣ видно. Донъ-Кихотъ очень хорошо замѣтилъ, съ какимъ вниман³емъ разсматриваетъ его путникъ, и въ его удивлен³и онъ прочелъ его желан³е. Всегда вѣжливый и всегда готовый сдѣлать удовольств³е всѣмъ на свѣтѣ, прежде нежели незнакомецъ обратился въ нему съ какимъ-либо вопросомъ, онъ его предупредилъ и сказалъ: "Фигура, которую ваша милость видите во мнѣ, такъ нова, такъ необычна, что я не удивляюсь, если она васъ поразитъ. Но ваша милость перестанете удивляться, если я скажу вамъ, что я рыцарь, изъ тѣхъ, о которыхъ люди говорятъ, что они отправляются на поиски за приключен³ями. Я покинулъ свою родину, я заложилъ свое имѣн³е, я отказался отъ домашняго покоя и много дней тому назадъ кинулся въ объят³я судьбы, чтобы она повела меня, куда ей угодно. Я хотѣлъ воскресить блаженной памяти странствующее рыцарство, и здѣсь спотыкаясь, тамъ падая, а далѣе подымаясь, я выполнилъ уже большую часть своего намѣрен³я, помогая вдовамъ, охраняя дѣвицъ, покровительствуя малолѣтнимъ и сиротамъ, исполняя обязанности, свойственныя странствующимъ рыцарямъ. Своими многочисленными, доблестными и христ³анскими подвигами я и заслужилъ, что въ печатныхъ строкахъ сталъ извѣстенъ почти всему земному шару. Триста тысячъ томовъ моей истор³и уже отпечатаны, и, если небо не воспротивится, она будетъ отпечатана тысячу разъ въ трехстахъ тысячахъ экземплярахъ. Въ концѣ концовъ, чтобы все заключить въ нѣсколько словъ или, вѣрнѣе, въ одно слово, я вамъ скажу, что я - рыцарь Донъ-Кихотъ Ламанчск³й, называемый рыцаремъ Печальнаго Образа. И хотя похвалы самому себѣ цѣны не имѣютъ, но я бываю иногда вынужденъ расточать ихъ себѣ, за недостаткомъ другихъ, кто могъ бы ихъ говорить. Итакъ, господинъ дворянинъ, ни эта лошадь, ни это копье, ни этотъ щитъ, ни этотъ оруженосецъ, ни все мое вооружен³е, ни блѣдность моего лица не будутъ васъ болѣе удивлять, когда вы знаете, кто я такой и какова моя професс³я."
   Высказавъ эти слова, Донъ-Кихотъ замолчалъ, а человѣкъ въ зеленой одеждѣ такъ долго медлилъ отвѣтомъ, что можно было думать, что онъ никогда не заговоритъ. Однако, послѣ долгаго молчан³я, онъ сказалъ: "Вамъ дѣйствительно, господинъ рыцарь, удалось въ моемъ удивлен³и угадать мое желан³е; но вамъ не удалось также прекратить мое удивлен³е, вызванное вашимъ видомъ, потому что хотя вы и сказали, сударь, что достаточно будетъ знать, кто вы, чтобы перестать удивляться, но это совсѣмъ не такъ. Напротивъ, теперь, когда я это знаю, я остаюсь еще болѣе удивленнымъ, еще болѣе пораженнымъ, нежели прежде. Какъ! возможно ли, чтобы въ настоящее время на свѣтѣ были странствующ³е рыцари и чтобы напечатанное о странствующихъ рыцаряхъ относилось къ дѣйствительно существующимъ? Я не могу себя убѣдить, чтобы нынѣ существовалъ на землѣ кто-либо, ограждающ³й вдовъ, защищающ³й дѣвицъ, уважающ³й замужнихъ женщинъ, помогающ³й сиротамъ. Я не повѣрилъ бы этому, если бы въ вашей милости я не видалъ этого собственными глазами. Да будетъ благословенно небо, допустившее, чтобы напечатанная, по вашимъ словамъ, истор³я вашихъ благородныхъ и истинныхъ подвиговъ рыцарства повергла въ забвен³е безчисленныя выходки ложныхъ странствующихъ рыцарей, наполнявшихъ м³ръ, въ ущербъ добрымъ дѣламъ и въ опровержен³е добрымъ разсказамъ! - Многое можно сказать,- отвѣчалъ Донъ-Кихотъ,- по вопросу о томъ, выдуманы или невыдуманы истор³и о странствующихъ рыцаряхъ. - Какъ,- возразилъ зеленый путникъ, неужели есть хоть одинъ человѣкъ, сомнѣвающ³йся въ ложности этихъ истор³й? - Я сомнѣваюсь,- отвѣчалъ Донъ-Кихотъ,- но пока оставимъ это, и если наше путешеств³е продлятся нѣсколько, я надѣюсь на Бога, что мнѣ удастся доказать вамъ, что вы дурно дѣлали, слѣдуя примѣру тѣхъ, кто считаетъ доказаннымъ, что эти истор³и неистинны."
   Это послѣднее замѣчан³е Донъ-Кихота внушило путнику подозрѣн³е въ томъ, что мозгъ рыцаря омраченъ, и онъ сталъ ждать другого случая, который подтвердилъ бы эту мысль. Но, прежде нежели перейти къ новымъ предметамъ бесѣды, Донъ-Кихотъ попросилъ его съ своей стороны сказать, кто онъ такой, такъ какъ самъ онъ отдалъ отчетъ о своемъ положен³и въ свѣтѣ и о своемъ образѣ жизни. На это человѣкъ въ зеленомъ габанѣ сказалъ: "Я, господинъ рыцарь Печальнаго Образа, гидальго; родился въ крѣпости, куда мы ѣдемъ сегодня обѣдать, если Богу будетъ угодно. Средства мои невелики; зовутъ меня Донъ-Д³его де Миранда. Жизнь свою я провожу съ женой, дѣтьми и друзьями. Занимаюсь охотой и рыбной ловлей, но не держу ни соколовъ, ни гончихъ собакъ; довольствуюсь одной послушной лягавой собакой или смѣлой ищейкой. Есть у меня около шести дюжинъ книгъ, частью на испанскомъ, частью на латинскомъ языкахъ, однѣ историческ³я, друг³я религ³ознаго содержан³я. Что касается рыцарскихъ книгъ, онѣ еще не переступали порога моего дома. Я пересматриваю книги свѣтскаго содержан³я охотнѣе, нежели религ³озныя, но при услов³и, чтобы онѣ давали честное препровожден³е времени, удовлетворяли хорошимъ языкомъ, удивляли и нравились по замыслу. А такихъ книгъ очень мало въ нашей Испан³и. Иногда я обѣдаю у своихъ сосѣдей я друзей, но чаще я ихъ въ себѣ приглашаю. Обѣды моя отличаются чистотой, изяществомъ и достаточнымъ обил³емъ. Я не люблю дурно говорить о людяхъ и не позволю, чтобы о нихъ дурно говорили въ моемъ присутств³и. Я не вывѣдываю, какъ живутъ друг³е, и не выслѣживаю ихъ поступковъ. Я хожу въ церковь ежедневно; отдаю бѣднымъ часть своего состоян³я, не рисуясь добрыми своими дѣлами, не давая доступа въ душу свою ханжеству и тщеслав³ю, этимъ врагамъ, незамѣтно овладѣвающимъ самыми скромными и осмотрительными сердцами. Я стараюсь мирить ссорящихся; я чту матерь Бож³ю и глубоко вѣрую въ безконечное милосерд³е Господа нашего ²исуса Христа."
   Санчо весьма внимательно выслушалъ это повѣствован³е о жизни и занят³яхъ гидальго. Находя такую жизнь хорошею и святою и полагая, что тотъ, кто ее ведетъ, долженъ творить чудеса, онъ соскочилъ съ своего осла и поспѣшно схватилъ правое стремя дворянина, потомъ со слезами на глазахъ и съ благоговѣйныхъ сердцемъ нѣсколько разъ поцѣловалъ его ногу. Увидавъ это дѣян³е, гидальго воскликнулъ: "Другъ, что вы дѣлаете? Что кто за поцѣлуй? - Позвольте мнѣ цѣловать васъ,- отвѣтилъ Санчо,- потому что мнѣ кажется, что ваша милость есть первый святой верхомъ на лошади, какого я видѣлъ во всѣ дни моей жизни.- Я не святой,- возразилъ гидальго,- а большой грѣшникъ. Вы же, другъ, должны быть, повидимому, причтены къ добрымъ людямъ, судя по вашей простотѣ." Санчо снова вскарабкался на своего осла, вызвавъ глубоко меланхолическ³й смѣхъ своего господина и новое удивлен³е Донъ-Д³его.
   Донъ-Кихотъ спросилъ его, сколько у него дѣтей, и прибавилъ, что древн³е философы, не знавш³е истиннаго Бога, считали однимъ изъ верховныхъ блатъ обладан³е всѣми преимуществами природы и преимуществами счаст³я: многими друзьями и многочисленными хорошими дѣтьми. "Что касается меня, господинъ Донъ-Кихотъ,- отвѣчалъ гидальго,- то у меня одинъ сынъ, но такой, что, если бы его не было, я былъ-бы можетъ быть счастливѣе нежели теперь, не потому, чтобы онъ былъ дуренъ, а потому что онъ не такъ хорошъ, какъ я бы желалъ. Ему теперь лѣтъ восемнадцать. Послѣдн³е шесть лѣтъ онъ провелъ въ Саламанкѣ для изучен³я языковъ латинскаго и греческаго. Но когда я пожелалъ, чтобы онъ перешелъ къ изучен³ю другихъ наукъ, онъ оказался такъ пропитаннымъ, такъ ушедшимъ въ науку поэз³и (если только она можетъ назваться наукой), что нельзя было никакъ заставить его успѣвать въ наукѣ права, которую я хотѣлъ, чтобы онъ изучилъ, или въ наукѣ всѣхъ наукъ - богослов³и. Я хотѣлъ бы, чтобы онъ былъ вѣнцомъ своего народа, потому что въ ваше время короли великолѣпно награждаютъ добродѣтельныхъ литераторовъ {Въ Сервантесѣ, бѣдномъ и забытомъ, пришлось бы предположить, не скажу, христ³анскую любовь къ ближнему, а наивность или низость, если бы эта фраза, вышедшая изъ подъ его пера, не была жестокой ирон³ей.}, потому что литература безъ добродѣтели то же, что жемчугъ въ навозѣ. Онъ ежедневно провѣряетъ, хорошо или дурно выразился Гомеръ въ такомъ то стихѣ Ил³ады, пристойна или нѣтъ такая-то эпиграмма Марц³ала, такъ или иначе долженъ быть понятъ такой или иной стихъ Виргил³я. Наконецъ, всѣ его разговоры сводятся къ книгамъ этихъ поэтовъ или книгамъ Горац³я, Перс³я, Ювенала, Тибулла, ибо современными стихотворцами онъ пренебрегаетъ. А между тѣмъ, несмотря на нелюбовь къ низменной поэз³и, у него голова занята теперь исключительно составлен³емъ стихотворен³я на четверостиш³е, которое ему прислали изъ Саламанки и которое, мнѣ кажется, есть тема для литературнаго состязан³я. - Дѣти, милостивый государь,- отвѣчалъ Донъ-Кихотъ,- вышли изъ чрева родительскаго, и ихъ должно любить, хороши они или дурны, какъ мы любимъ тѣхъ, кто даетъ вамъ жизнь. Родителямъ надлежитъ вести ихъ съ дѣтства во стезѣ добродѣтели, благовоспитанности, мудрой и христ³анской нравственности, дабы выросши они послужили опорой въ старости ихъ родителей и къ славѣ ихъ потомства. Что касается принужден³я ихъ къ изучен³ю той или иной науки, то я не нахожу этого ни благоразумнымъ, ни предусмотрительнымъ, напротивъ, давать имъ въ этомъ совѣты, на мой взглядъ, гибельно. Если только не нужно работать для хлѣба насущнаго и если занимающ³йся на столько счастливъ, что небо дало ему родителей, обезпечивающихъ ему пропитан³е, я того мнѣн³я, что ему слѣдуетъ предоставить выборъ для изучен³я той науки, въ которой онъ чувствуетъ наибольшую склонность, и, если наука поэз³и менѣе полезна, чѣмъ пр³ятна, она, по крайней мѣрѣ, не позоритъ того, это ею занимается. Поэз³я, господинъ гидальго, есть на мой взглядъ тоже, что молодая дѣвушка нѣжнаго возраста и совершенной красоты, которую наряжаютъ и украшаютъ нѣсколько другихъ молодыхъ дѣвушекъ, то есть всѣ друг³я науки, ибо ей должны служить онѣ всѣ и ею всѣ возвышаться. Но эта достойная любви дѣва не хочетъ давать дотрогиваться до себя всякому, не хочетъ быть влекомой по улицамъ, выставляемой на показъ на перекресткахъ и у всѣхъ четырехъ углахъ дворца {Въ своей повѣсти la Gitanilla de Madrid Сервантесъ раньше уже сказалъ: "Поэз³я есть прекрасная дѣва, цѣломудренная, честная, скромная, умная, сдержанная... Она любитъ уединен³е; родинки развлекаютъ ее, луга утѣшаютъ, деревья разгоняютъ скуку, цвѣты даютъ наслажден³е, а сама она очаровываетъ и просвѣщаетъ всѣхъ, кто къ ней приближается.}. Она представляетъ собой алхим³ю такой добродѣтели, что тотъ, кто умѣетъ съ нею обращаться, сдѣлаетъ изъ нея золото чистое неизмѣримой цѣнности. Онъ долженъ держать ее на привязи и не давать ей перебѣгать въ постыдныя сатиры или недостойныя сонеты. Ее ни въ какомъ случаѣ не должно продавать, развѣ только для героическихъ поэмъ, плачевныхъ трагед³й, остроумныхъ и забавныхъ комед³й; но она никогда не должна попадать въ руки гаеровъ или невѣжественной черни, не способной ни оцѣнить, ни узнать сокровищъ, въ ней заключающихся. И не думайте, сударь, чтобы я называлъ чернью исключительно простолюдиновъ или людей низкаго происхожден³я. Тотъ, кто ничего не знаетъ, будь онъ баринъ или даже князь, долженъ быть причтенъ къ черни. Итакъ кто будетъ обращаться съ поэз³ей такъ, какъ я сейчасъ указалъ, тотъ сдѣлаетъ свое имя извѣстнымъ и почитаемымъ среди всѣхъ образованныхъ народовъ земли. Относительно же того, сударь, что вы говорите, что сынъ вашъ не очень почитаетъ поэз³ю на кастильскомъ языкѣ, то я нахожу, что въ этомъ пунктѣ онъ ошибается, и вотъ мои соображен³я: велик³й Гомеръ не писалъ по-латыни потому, что онъ былъ грекъ, а Виргил³й не писалъ по гречески потому, что онъ былъ латынянинъ {Лопе де Вега буквально повторилъ это выражен³е въ третьемъ актѣ своей Доротеи. Въ предислов³и къ своей комед³и El verdadero, amante, обращенномъ къ его сыну, онъ тоже говоритъ: "Я видѣлъ много людей, которые, не зная собственнаго языка, гордились знан³емъ латинскаго и пренебрегали просторѣч³емъ, забывая, что греки не писали по-латыни, а латиняне по-гречески. Истинный поэтъ - такой, о какихъ говорятъ, что они являются по одному въ столѣт³е,- пишетъ на родномъ своемъ языкѣ и пишетъ на немъ образцово, какъ Петрарка въ Итал³и, Ронсаръ во франц³я и Гарсилазо въ Испан³и."}. Словомъ, всѣ древн³е поэты писали на языкѣ, который они всосали съ молокомъ матери, и не отправлялись на поиски за чужими языками для выражен³я ихъ высокихъ мыслей. А когда это такъ, то всего благоразумнѣе было бы распространить это обыкновен³е на всѣ народы и не пренебрегать, напримѣръ, ни германскимъ поэтомъ, потому что онъ пишетъ на родномъ языкѣ, ни кастильскимъ, ни даже бискайскимъ, потому что они пишутъ на своихъ нарѣч³яхъ. Но я полагаю, что сынъ какъ, милостивый государь, нерасположенъ не къ поэз³и народной, а къ самимъ поэтамъ, которые суть собственно только риѳмоплеты, не знакомые съ другими языками, не знающ³е никакихъ наукъ, которые содѣйствовали бы пробужден³ю, поддержкѣ и украшен³ю ихъ природнаго таланта. И даже въ этомъ можно ошибиться: потому что, по весьма основательному мнѣн³ю, поэтами рождаются {Nascantur poetae, fiant oratores, сказалъ Квинтил³анъ.}; то есть, изъ чрева матери природный поэтъ выходитъ поэтомъ, и съ однимъ этимъ дарован³емъ, даннымъ ему небомъ, безъ изучен³я и усил³й, онъ творитъ вещи, которыя оправдываютъ того, кто сказалъ: Est Deus in nabis {Овид³й, Искусство любитъ, кн. III, ст. 547, и Faeto, кн. VI, ст. 6.} и т. д. Я же прибавлю, что природный поэтъ при помощи искусства будетъ выше того, кто захочетъ быть поэтомъ только потому, что знаетъ искусство. Причина этому лежитъ въ томъ, что искусство не превосходитъ природу, а совершенствуетъ не такимъ образомъ, тамъ гдѣ природа примѣшивается къ искусству, а искусство къ природѣ, тамъ создается истинный поэтъ. Итакъ, выводъ изъ моей рѣчи, господинъ гидальго, тотъ, что вы должны предоставить своему сыну идти туда, куда его влечетъ его звѣзда. Такъ какъ онъ учится настолько хорошо, насколько можетъ, такъ какъ онъ счастливо миновалъ первыя ступени наукъ, то есть древн³е языки, то съ ихъ помощью онъ достигнетъ вершины человѣческихъ знан³й, которыя столь же приличествуютъ дворянину при шпагѣ и шляпѣ, для украшен³я и возвеличен³я его, какъ митры - епископамъ или тоги искуснымъ юристамъ. Браните вашего сына, сударь, если онъ составляетъ сатиры, вредящ³я репутац³и другихъ; наказывайте его и разрывайте въ клочки его произведен³я. Но если онъ составляетъ поучен³я, на подоб³е Горац³я, гдѣ онъ осуждаетъ всѣ пороки вообще, съ такимъ изяществомъ, какъ его предшественникъ, тогда хвалите его, ибо поэту позволительно писать противъ зависти, издѣваться надъ завистниками въ стихахъ и такимъ же образомъ относиться и къ другимъ порокамъ, ни одной личности однако не называя. Но есть поэты, которые ради остраго словца готовы подвергнуться ссылкѣ на Понт³йск³е острова {Намекъ на Овид³я, который сосланъ былъ, однако, не на острова, а къ западному побережью Чернаго моря, и не за острое словцо, а за нескромный взглядъ
   Inscia quod crimen videront lumina, plector;
  

Категория: Книги | Добавил: Armush (20.11.2012)
Просмотров: 415 | Рейтинг: 0.0/0
Всего комментариев: 0
Имя *:
Email *:
Код *:
Форма входа