Сервантес Мигель Де - Славный рыцарь Дон-Кихот Ламанчский. Часть вторая

1123;зды, и ты увидишь, что они проливаютъ слезы капли за каплей, ручей за ручьемъ, проводя стезя, тропинки и дороги по прекраснымъ полямъ моихъ щекъ. Сжалься, чудовище упрямое и злонамѣренное, сжалься при видѣ того, какъ мой нѣжный возрастъ, не прошедш³й еще двухъ десятковъ лѣтъ,- потому что мнѣ девятнадцать, и нѣтъ еще полныхъ двадцати лѣтъ,- снѣдаетъ себя и отцвѣтаетъ подъ корой грубой крестьянки. Если сейчасъ у меня видъ иной, то только благодаря особенной милости, оказанной мнѣ господиномъ Мерлиномъ, здѣсь присутствующимъ, исключительно для того, чтобы мой прелести тебя смягчили, потому что слезы опечаленной красоты превращаютъ скалы въ пухъ и тигровъ въ овецъ. Бей себя, бей въ эти толстые куски мяса, дик³й и необузданный звѣрь, и оживи въ себѣ мужество, которое ты только тогда и пускаешь въ ходъ, когда наполняешь себѣ ротъ и животъ; возврати свободу тонкости моей кожи, мягкости моего нрава и красотѣ моего лица. Но если ты не хочешь для меня смягчиться и покориться разсудку, то сдѣлай это для этого бѣднаго рыцаря, который стоить около тебя, для своего господина, говорю я, душу котораго я вижу въ эту минуту, потому что она засѣла въ его горлѣ, въ пяти или шести дюймахъ отъ губъ, потому что она только ждетъ твоего отвѣта, грубаго или нѣжнаго, чтобы либо выйти изъ него черезъ ротъ, либо возвратиться къ нему въ желудокъ."

   При этихъ словахъ, Донъ-Кихотъ пощупалъ себѣ горло и, обращаясь къ герцогу, воскликнулъ: "Клянусь Богомъ, сударь, Дульцинея сказала правду, потому что вотъ она, душа моя, остановилась среди горла, какъ арбалетный орѣхъ. - Что вы на это скажете, Санчо?- спросила герцогиня. - Я скажу, что сказалъ,- сударыня,- отвѣчалъ Санчо,- что касается ударовъ плетью - аbernuncio. - Надо говорить, Санчо,- замѣтилъ герцогъ,- аbrenuncio {Латинское слово, вошедшее въ Испан³и во всеобщее употреблен³е.}, а не такъ какъ вы говорите. - О, ваша свѣтлость, оставьте меня въ покоѣ,- отвѣчалъ Санчо;- я не въ такомъ состоян³и теперь, чтобы обращать вниман³е на тонкости и на то, меньше или больше одной буквой, потому что эти проклятые удары плетью, которые должны быть мнѣ даны или которые я самъ долженъ себѣ дать, меня такъ огорчаютъ, что я не знаю, что говорю и что дѣлаю. Но я хотѣлъ бы услышать отъ ея свѣтлости госпожи доньи Дульцинеи Тобозской, гдѣ она научилась манерѣ, которую она пускаетъ въ дѣло, обращаясь къ людямъ съ просьбой. Она проситъ у меня вскрыть себѣ мясо ударами плети, и при этомъ называетъ меня куринымъ сердцемъ, дикимъ необузданнымъ животнымъ, съ цѣлой литан³ей другихъ оскорблен³й, какихъ и д³аволъ не перенесъ бы. Развѣ мое мясо изъ бронзы? развѣ мнѣ очень важно, заколдована она или нѣтъ? Какую корзину бѣлья, сорочекъ, платковъ и обуви (хотя я ея и не ношу) послала она впередъ, чтобы тронуть мнѣ сердце? Вмѣсто того она посылаетъ одно оскорблен³е за другимъ, хотя знаетъ пословицу, употребляемую здѣсь, что оселъ, навьюченный золотомъ, легко всходитъ на гору, и что подарки пробиваютъ скалу, и что лучше синицу въ руки, нежели журавля въ небѣ, и что на Бога надѣйся, а самъ не плошай. А синьоръ, мой господинъ, вмѣсто того, чтобы обнять меня, подольщаться и ласкать, чтобы я растаялъ какъ воскъ, говоритъ, что если схватитъ меня, то привяжетъ меня совсѣмъ голаго къ дереву и удвоитъ мнѣ порицю ударовъ плетью! Развѣ эти добрыя, сочувствующ³я души не должны были бы принять въ соображен³е, что онѣ просятъ, чтобы отхлесталъ себя не оруженосецъ только, а еще и губернаторъ, точно они предлагаютъ мнѣ поѣсть меду на вишняхъ. Такъ пусть же въ злой для себя часъ они научатся молить и просить, научатся быть учтивыми, потому что день на день не приходится, и люди не всегда бываютъ въ духѣ. Я теперь пронзенъ печалью при видѣ дыръ на моемъ зеленомъ камзолѣ, а отъ меня требуютъ, чтобы я по доброй волѣ себя отхлесталъ, когда у меня на это столько же охоты, какъ сдѣлаться мексиканскимъ княземъ. - Ну, другъ Санчо,- сказалъ герцогъ,- если вы не размягчитесь, какъ вялая груша, вы не получите губернаторства. Хорошо было бы въ самомъ дѣлѣ, еслибы я послалъ къ своимъ островитянамъ жестокаго губернатора съ каменными внутренностями, который не сдается на слезы опечаленныхъ дѣвицъ, на мольбы скромныхъ чародѣевъ и на повелѣн³я мудрыхъ старцевъ! Однимъ словомъ, Санчо, или вы сами себя отхлещете, или васъ отхлещутъ, или вы не будете губернаторомъ. - Ваша свѣтлость, не дадутъ ли мнѣ два дня на размышлен³е, чтобы мнѣ рѣшить, что лучше? - Нѣтъ, вы въ какомъ случаѣ,- перебилъ Мерлинъ. - Тутъ же на мѣстѣ и въ эту же минуту должно быть это дѣло рѣшено. Или Дульцинея возвратится въ пещеру Монтезиноса, превращенная снова въ крестьянку, или въ своемъ настоящемъ видѣ она будетъ перенесена въ Елисейск³я поля, чтобы дождаться полной порц³и бичеван³я. - Ну, добрый Санчо,- воскликнула герцогиня,- будьте мужественны и отвѣтьте достойно за хлѣбъ, который вы ѣли у господина Донъ-Кихота, которому всѣ мы должны служить и любить за его превосходный нравъ и высок³е подвиги рыцарства. Скажите да, сынъ мой. Согласитесь на эту эпитимью, и пусть дьяволъ пойдетъ къ дьяволу, страхъ уйдетъ къ трусу, потому что несчаст³е разбивается о доброе сердце, какъ вамъ извѣстно такъ же, какъ мнѣ." Вмѣсто отвѣта на эту рѣчь, Санчо, потерявъ голову, обратился къ Мерлину: "Скажите мнѣ, господинъ Мерлинъ,- сказалъ онъ ему,- когда дьяволъ курьеръ явился намъ, онъ принесъ моему господину поручен³е отъ господина Монтезиноса, предлагавшаго ему подождать его здѣсь, потому что онъ научитъ его, какъ снять чары съ госпожи доньи Дульцинеи Тобозской, но до сихъ поръ мы не видѣли ни Монтезиноса, ни чего-либо подобнаго. - Дьяволъ, другъ Санчо,- отвѣчалъ Мерлинъ,- невѣжда и величайш³й негодяй. Послалъ его отыскать вашего господина я и съ поручен³емъ вовсе не отъ Монтезиноса, а отъ себя, потому что Монтезиносъ находится въ своей пещерѣ, ожидая, пока съ него будутъ сняты чары, которымъ остается еще оторвать хвостъ. Если онъ вамъ что-либо долженъ или если у васъ есть къ нему дѣло, я къ вамъ его приведу и доставлю вамъ его куда вамъ угодно. А пока согласитесь на это бичеван³е. Оно, повѣрьте мнѣ, принесетъ много пользы вашей душѣ и тѣлу. Душѣ тѣмъ, что послужитъ упражнен³емъ для вашего христ³анскаго милосерд³я; тѣлу потому, что я знаю, что вы полнокровны и что недурно выпустить вамъ немного крови. - Врачей на свѣтѣ много,- отвѣчалъ Санчо,- и безъ волшебниковъ, которые тоже вмѣшиваются въ медицину. Но такъ какъ всѣ настаиваютъ на этомъ, хотя я не вижу ничего въ этомъ хорошаго, я соглашаюсь дать себѣ три тысячи триста ударовъ плетью, но при услов³и, что я буду давать ихъ себѣ, когда и какъ захочу, чтобы мнѣ не назначали ни дней, ни сроковъ, но я постараюсь выплатить долгъ возможно скорѣе, чтобы свѣтъ могъ наслаждаться красотой госпожи доньи Дульцинеи Тобозской, потому что она кажется, совсѣмъ напротивъ тому, что я думалъ, дѣйствительно очень красивою. Другое услов³е торга - чтобы мнѣ не нужно было пускать себѣ кровь бичеван³емъ, и если нѣкоторые удары будутъ так³е, что сгонятъ лишь мухъ, они тоже должны войти въ счетъ. Также, если я ошибусь въ счетѣ, господинъ Мерливъ, который знаетъ все, позаботится сосчитать удары и дать мнѣ знать, сколько не хватаетъ или сколько было лишнихъ. - О лишнихъ,- отвѣчалъ Мерлинъ,- не зачѣмъ будетъ сообщать, потому что, какъ только будетъ достигнута необходимая цифра, госпожа Дульцинея въ ту же минуту освободится отъ чаръ и, какъ признательная дама, явится къ доброму Санчо, чтобы поблагодарить его и вознаградить за доброе дѣло. Поэтому нѣтъ надобности заботиться, будетъ ли больше или меньше, и да сохранитъ меня небо отъ обмана кого-либо хотя бы на одинъ волосъ! - Ну, такъ съ Божьей помощью! - воскликнулъ Санчо. - Я соглашаюсь на пытку, то есть на эпитимью, на выговоренныхъ услов³яхъ."

   Только что Санчо произнесъ эти слова, какъ музыка раздалась вновь и тотчасъ начались залпы изъ ружей. Донъ-Кихотъ повисъ на шеѣ своего оруженосца и сталъ покрывать тысячью поцѣлуевъ его щеки и лобъ. Герцогъ, герцогиня и всѣ присутствующ³е выказывали, будто испытываютъ необычайную радость по случаю этой счастливой развязки. Наконецъ колесница тронулась въ путь, и, уѣзжая, прекрасная Дульцинея кивнула головой герцогу и герцогинѣ и низко присѣла Санчо.

   Въ эту минуту начала всходить смѣющаяся и румяная заря. Полевые цвѣты подняли и выпрямили свои стебли; хрустально чистые ручьи, шепчась съ бѣлыми и сѣрыми камешками, по которымъ бѣжали, неслись къ рѣкамъ съ данью, которой тѣ ожидали. Радостная земля, свѣтлое небо, ясный воздухъ, прозрачный свѣтъ - все возвѣщало, что день, который приближался уже на подолѣ платья Авроры, будетъ спокоенъ и прекрасенъ. Удовлетворенные охотой и тѣмъ, что такъ легко и удачно достигли своей цѣли, герцогъ и герцогиня возвратились въ свой замокъ съ намѣрен³емъ продолжать шутки, которыя ихъ занимали болѣе всякихъ другихъ развлечен³й.

  

   У герцога былъ мажордомъ - весельчакъ и забавникъ. Онъ и представилъ изъ себя Мерлина, распорядился приготовлен³ями къ предшедствовавшему похожден³ю, составилъ стихи и поручилъ одному пажу изобразить изъ себя Дульцинею. По требован³ю своихъ господъ онъ тотчасъ подготовилъ другую шутку - самую забавную и странную изъ выдумокъ, как³я можно себѣ вообразить.

   На другой день герцогиня спросила Санчо, приступилъ ли онъ уже къ эпитимьѣ, наложенной на него для освобожден³я Дульцинеи отъ чаръ. "Конечно, приступилъ,- отвѣчалъ онъ. - Сегодня ночью я далъ уже себѣ пять ударовъ. - Чѣмъ же вы себѣ ихъ дали? - спросила герцогиня. - Рукой,- отвѣчалъ онъ. - О,- возразила она,- это скорѣй значитъ потрепать себя, нежели ударить. Я думаю, мудрый Мердинъ не будетъ доволенъ такой изнѣженностью. Надо было бы вамъ, добрый Санчо, устроить себѣ хорошее бичеван³е веревочками съ желѣзными узлами, которые хорошо даютъ себя чувствовать. Говорятъ, что наука входитъ съ кровью, а вы думаете, что такой легкой цѣной можно купить освобожден³е Дульцинеи. - Хорошо,- отвѣчалъ Санчо,- снабдите меня, ваша свѣтлость, какой-нибудь плетью или какими-нибудь соотвѣтственными веревками. Я буду ими пороть себя, но такъ, чтобы меня не слишкомъ жгли, потому что ваша милость должны знать, что хотя я и мужикъ, но тѣло мое скорѣй склонно къ хлопку, чѣмъ къ снастямъ, и несправедливо было бы мнѣ разодрать себя въ клочья ради другихъ. - Въ добрый часъ,- отвѣчала герцогиня.- Завтра я дамъ вамъ плеть, которая подходитъ къ вашимъ цѣлямъ и которая соотвѣтствуетъ нѣжности вашихъ тѣлесъ такъ, какъ будто бы она была ихъ сестрой. - Кстати,- сказалъ Санчо,- надо вашей милости, дорогая дама души моей, знать, что я написалъ письмо женѣ моей Терезѣ Панса съ отчетомъ о томъ, что со мной было съ тѣхъ поръ, какъ мы разстались. Письмо это тутъ у меня за пазухой, и остается только надписать на немъ адресъ. Я хотѣлъ бы, чтобы ваша милость потрудились прочитать его, потому что мнѣ кажется, что оно составлено такъ, какъ пишутъ губернаторы. - А кто его сочинилъ? - Да кто же могъ его сочинить, кромѣ меня, грѣшнаго? - отвѣтилъ Санчо. - И вы же его и написали? - продолжала спрашивать герцогиня. - Ну, нѣтъ,- отвѣтилъ Санчо,- потому что я не умѣю ни читать, ни писать, а умѣю только подписываться. - Ну, посмотримъ ваше письмо,- сказала герцогиня:- вы, навѣрное, обнаружили въ немъ все достоинство и велич³е своего ума.

   Санчо вынулъ изъ-за пазухи незапечатанное письмо, и герцогиня, взявъ его, прочитала слѣдующее.

  

  

   Когда меня хорошо стегали плетьми, я твердо сидѣлъ на своемъ сѣдлѣ, а когда у меня есть хорошее губернаторство, оно мнѣ стоитъ хорошихъ ударовъ плетьми. Ты ничего теперь не поймешь въ этомъ, дорогая Тереза, но послѣ узнаешь, въ чемъ дѣло. Знай же, Тереза, что я рѣшилъ вотъ что: что ты будешь ѣздить въ каретѣ. Это теперь самое главное, потому что ѣздить иначе значитъ ползать на четверенькахъ: {Во времена Сервантеса карета была предметомъ величайшей роскоши, и знатныя дамы всего болѣе мечтали о нихъ. Мног³я семьи разорялись, чтобы содержать этотъ дорогой предметъ суетности и тщеслав³я, и въ короткое время отъ 1578 до 1626 г. издано было шесть законовъ (pragmaticas), запрещавшихъ злоупотреблен³е этимъ новымъ тогда способомъ передвижен³я. По словамъ Сандоваля (Historia de Carlos Quinto, ч. II), первая карета явилась въ Испан³ю изъ Герман³и и вошла тамъ въ употреблен³е при Карлѣ V, въ 1546 г. Жители всего города стекались глядѣть на эту диковину и удивлялись, точно при видѣ центавра или какого-нибудь чудовища. Впрочемъ, кареты, разорительныя для бѣдныхъ людей, была очень выгодны для большихъ баръ, которые до того никогда не выходили безъ конвоя изъ всевозможныхъ лакеевъ. Одинъ современникъ этого событ³я, донъ-Луисъ Брочеро (Discurso del uso de los coches), сдѣлалъ такое замѣчан³е: "Обычай ѣздить въ каретахъ избавляетъ ихъ отъ цѣлой арм³и слугъ, авангарда изъ лакеевъ и аррьергарда изъ пажей".} ты жена губернатора, и теперь никто тебѣ въ подметки не годится. Посылаю тебѣ при семъ зеленый охотнич³й нарядъ, подаренный мнѣ госпожей герцогиней; передѣлай его такъ, чтобъ изъ него вышли юбка и корсажъ для нашей дочери. Донъ-Кихотъ, мой господинъ, какъ говорятъ здѣсь, умный безумецъ и забавный дуракъ; говорятъ то же, что и я того же сорта. Мы спускались въ Монтезинскую пещеру, и мудрецъ Мерлинъ употребляетъ меня на то, чтобъ снять чары съ Дульцинеи Тобозской, которая называется у насъ Альдонсой Лоренсо. Когда я отсчитаю себѣ три тысячи триста ударовъ плетьми безъ пяти, она такъ же перестанетъ быть заколдованой, какъ и мать, которая ее родила. Никому не говори объ этомъ, потому что знаешь поговорку: "на всякое чиханье не наздравствуешься", и что одинъ находитъ бѣлымъ, то другой называетъ чернымъ. Черезъ нѣсколько дней я поѣду губернаторствовать, и я ѣду туда съ большой охотой скопить деньгу. потому что мнѣ говорили, что всѣ новые губернаторы ѣдутъ всегда съ такой же охотой. Я хорошенько ощупаю это мѣсто и тогда напишу тебѣ, пр³ѣзжать ли тебѣ или нѣтъ. Оселъ здоровъ и кланяется тебѣ; я его не брошу, хотя бы меня сдѣлали султаномъ. Госпожа герцогиня тысячу разъ цѣлуетъ твои руки; цѣлуй ты ея руки двѣ тысячи разъ, потому что, какъ говоритъ мой господинъ, ничего такъ дешево не стоитъ и такъ высоко не цѣнится, какъ вѣжливости. Богъ не послалъ мнѣ другого такого чемодана со ста золотыми, какъ въ тотъ разъ; но не кручинься, дорогая Тереза: дѣло мое въ шляпѣ, a губернаторство все поправитъ. Мнѣ только очень непр³ятно, когда говорятъ, что оно мнѣ такъ понравится, что я поѣмъ свои пальцы. Тогда, значитъ, оно мнѣ не дешево обойдется, хотя для калѣкъ и безрукихъ милостыня, которую они просятъ, все равно, что каноникатъ. Значитъ, такъ или иначе, ты будешь богата и счастлива. Да пошлетъ тебѣ Богъ счастья сколько можетъ, и да сохранятъ Онъ меня, чтобъ служить тебѣ. Въ семъ замкѣ, 20го ²юля 1614 г.

  

   Окончивъ чтен³е письма, герцогиня сказала Санчо: "Въ двухъ вещахъ добрый губернаторъ нѣсколько уклоняется отъ прямого пути. Первая - это, что онъ говорить или даетъ понять, будто ему губернаторство пожаловано за удары плетью, которые онъ долженъ себѣ нанести, тогда какъ онъ отлично знаетъ и не можетъ отрицать, что тогда, когда герцогъ, мой господинъ, обѣщалъ ему губернаторство, никто и не думалъ о томъ, что на свѣтѣ существуютъ удары плетью. Вторая вещь - это, что онъ обнаруживаетъ немножко корыстолюб³я, a я не хотѣла бы, чтобъ онъ былъ таковъ, потому что слишкомъ наполненный мѣшокъ прорывается, и алчный губернаторъ не чинитъ, а продаетъ правосуд³е. - О, я вовсе не то хотѣлъ сказать, сударыня!- возразилъ Санчо.- Если ваша милость находитъ, что письмо написано не какъ слѣдуетъ, такъ остается только разорвать его и написать другое, и можетъ случиться, что второе будетъ еще хуже, если положиться на меня. - Нѣтъ, нѣтъ! - остановила его герцогиня. - И это хорошо, и я покажу его герцогу." Съ этими словами она отправилась въ садъ, гдѣ въ этотъ день накрытъ былъ обѣденный столъ.

   Герцогиня показала письмо Санчо герцогу, котораго оно очень насмѣшило. Когда отобѣдали и убрали со стола и когда достаточно позабавились изысканными разговорами Санчо, вдругъ раздался пронзительный звукъ рожка вмѣстѣ съ глухими нестройными ударами барабана. Всѣ, казалось, встревожились этой воинственной унылой музыкой, особенно Донъ-Кихоть, который едва могъ усидѣть на стулѣ, до того велика была его тревога. О Санчо нечего и говорить, кромѣ того, что страхъ загналъ его въ обычное его убѣжище, къ подолу платья герцогини. И дѣйствительно, послышавшаяся музыка была уныла и меланхолична до послѣдней степени. Среди всеобщаго удивлен³я н воцарившагося вдругъ молчан³я, въ садъ вошли и стали приближаться два человѣка въ траурныхъ платьяхъ до того длинныхъ, что значительная часть ихъ волочилась по землѣ. Оба они ударяли въ больш³е барабаны, также обтянутые чернымъ сукномъ. Рядомъ съ ними шелъ человѣкъ, игравш³й на рожкѣ, такой же черный и зловѣщ³й, какъ и первые двое. За этими тремя музыкантами шелъ человѣкъ съ гигантской фигурой, не одѣтый, a обремененный огромнѣйшимъ чернымъ плащомъ, громадный шлейфъ котораго тащился за нимъ на большомъ разстоян³и. Поверхъ плаща онъ былъ опоясанъ широкой перевязью, также черной, съ висѣвшимъ на ней огромнымъ палашомъ съ черной рукояткой ивъ черныхъ же ножнахъ. Лицо его покрыто было прозрачнымъ чернымъ покрываломъ, сквозь которое можно было разглядѣть длинную бѣлоснѣжную бороду. Онъ шелъ мѣрнымъ шагомъ, подъ барабанные звуки, весьма спокойно и важно. Егo ростъ, чернота, походка, свѣта - все это было такого свойства, что могло бы удивить всякаго не знавшаго ею. Онъ медленно и торжественно приблизился и опустился на колѣни передъ герцогомъ, который поднялся съ мѣста и ожидалъ его, окруженный всѣми присутствовавшими. Но герцогъ ни въ какомъ случаѣ не соглашался выслушать его, пока онъ не подымется. Чудовищное страшилище вынуждено было уступить и, вставъ на ноги, подняло покрывало, скрывавшее его лицо. Тогда обнаружилась ужаснѣйшая, длиннѣйшая, бѣлѣйшая и густѣйшая борода, какую когда-либо видѣли глаза человѣческ³е. Затѣмъ великанъ устремилъ взоръ на герцога, a изъ глубины его обширной груди послышался мрачныя и звучный голосъ, произнесш³й слѣдующее:

   "Высокородный и могущественный государь, меня зовутъ Трифальдинъ Бѣлая Борода; я оруженосецъ графини Трифальди, иначе называемой дуэньей Долоридой, которая посылаетъ меня посломъ къ вашему велич³ю, чтобы попросить ваше великолѣп³е дать ей разрѣшен³е и позволен³е явиться разсказать вамъ объ ея горѣ, самомъ невиданномъ и самомъ удивительномъ, какое могло придумать самое тяжелое воображен³е въ м³рѣ. Но прежде всего она хочетъ знать, находятся-ли въ вашемъ замкѣ славный и непобѣдимый рыцарь Донъ-Кихотъ Ламанчск³й, въ поискахъ за которымъ она идетъ пѣшкомъ, не нарушая поста, отъ королевства Канда³я до вашей свѣтлости, что слѣдуетъ считать чудомъ и дѣломъ колдовства. Она у воротъ этой крѣпости или увеселительнаго замка и ждетъ лишь вашего разрѣшен³я, чтобы войти. Я кончилъ." Тутъ онъ закашлялся и, гладя бороду сверху внизъ, сталъ ждать совершенно спокойно отвѣта герцога. "Уже много дней, добрый оруженосецъ Бѣлая Борода,- отвѣтилъ герцогъ,- какъ мы знаемъ о несчастья, постигнувшемъ госпожу графиню Триффльди, которую чародѣи заставляютъ называться дуэньей Долоридой. Вы можете, удивительный оруженосецъ, сказать ей, чтобъ она вошла, что здѣсь находится храбрый рыцарь Донъ-Кихотъ Ламанчск³й и что отъ его великодушнаго сердца она можетъ съ увѣренностью ждать всевозможной помощи и поддержки. Можете также сказать ей отъ моего имени, что если ей нужно мое покровительство, она его получитъ, потому что я обязанъ предложить ей его въ качествѣ рыцаря, которому предписано покровительствовать всякаго рода женщинамъ, и особенно дуэньямъ, вдовамъ и скорбящимъ, a равно и угнетеннымъ, какова ея милость." При этихъ словахъ Трифальдинъ склонилъ колѣни до самой земли и, давъ сигналь, чтобъ заиграли рожки и барабанъ, вышедъ изъ сада при тѣхъ же звукахъ и тѣмъ же шагомъ, какъ вошелъ, оставивъ всѣхъ удивленными его видомъ и нарядомъ.

   Тогда герцогъ сказалъ, обращаясь къ Донъ-Кихоту: "Наконецъ, славный рыцарь, мракъ злобы и невѣжества дѣлаются безсильны скрывать свѣтъ доблести и добродѣтели. Я говорю это потому, что нѣтъ и шести дней, какъ ваша милость живете въ этомъ замкѣ, и уже изъ далекихъ и невѣдомыхъ странъ являются искать васъ здѣсь, и не въ каретѣ, не на верблюдахъ, a пѣшкомъ и безъ пищи, несчастные и угнетенные, въ надеждѣ, что въ этой грозной рукѣ найдутъ лѣкарство отъ своихъ горестей и страдан³й, и все это благодаря вашимъ блестящимъ подвигамъ, слава о которыхъ летитъ и распространяется по лицу всей земли. Я бы очень желалъ, господинъ герцогъ, - отвѣтилъ Донъ-Кихотъ,- что бы сейчасъ присутствовалъ здѣсь тотъ добрый монахъ, которыя тогда за столомъ выказалъ столько вражды и недоброжелательства относительно странствующихъ рыцарей: пусть бы онъ собственными глазами увидалъ, нужны ли свѣту эти рыцари. Онъ бы, по крайней мѣрѣ, осязательно видѣлъ ту истину, что люди очень угнетенные и неутѣшные не обращаются въ крайнихъ случаяхъ и особенныхъ несчастьяхъ за помощью ни къ людямъ въ облачен³и, ни къ сельскимъ причетникамъ, ни къ дворянину, никогда не выѣзжавшему за предѣлы своего прихода, ни къ лѣнивому горожанину, который охотнѣе занимается разсказыван³емъ новостей, чѣмъ подвигами, о которыхъ разсказывали бы и писали бы друг³е. Лѣкарство противъ горя, помощь въ нуждѣ, покровительство молодымъ дѣвушкамъ, утѣшен³е вдовамъ нигдѣ такъ легко не находятся, какъ у странствующихъ рыцарей. Поэтому я и благодарю безконечно небо за то, что я есмь, и не считаю потерянными ни трудовъ ни всякаго рода поврежден³й, которые со мною могутъ случиться при исполнен³и такихъ почетныхъ обязанностей. Пусть же эта дуэнья явится и проситъ, чего захочетъ: лѣкарство противъ ея горя сейчасъ же будетъ добыто силой моей руки и безстрашной рѣшимостью управляющаго ею сердца "

  

   Герцогъ и герцогиня были въ восторгѣ, что Донъ-Кихотъ такъ оправдалъ ихъ ожидан³я. Въ это время Санчо вмѣшался въ разговоръ. "Я бы не желалъ, - сказалъ онъ,- чтобъ эта госпожа дуэнья подкинула какую-нибудь палку подъ колесо моего губернаторства, a я слыхалъ отъ одного толедскаго аптекаря, который говорилъ, какъ щегленокъ, что гдѣ вмѣшаются дуэньи, тамъ уже добра не жди. Пресвятая Дѣва! какъ онъ ихъ ненавидѣлъ этотъ аптекарь! A я изъ этого вывелъ, что если всѣ дуэньи несносны и наглы, какого бы зван³я и характера онѣ ни были, что же будетъ изъ скорбящихъ, обездоленныхъ или угнетенныхъ, какова, разсказываютъ, эта графиня трехфалдая или треххвостая {Игра словъ по поводу фамил³и Трифальди.}, потому что на моей родинѣ фалда и хвостъ, хвостъ и фалда одно и то же.- Молчи, другъ Санчо, - сказалъ Донъ-Кихотъ.- Если эта дама явилась ко мнѣ изъ такихъ отдаленныхъ странъ, то она не можетъ быть изъ тѣхъ, которыхъ аптекарь носилъ въ своей памятной книжкѣ. Къ тому же она графиня, a когда графини служатъ въ качествѣ дуэн³й, то только y царицъ или королевъ; онѣ госпожи и хозяйки въ своихъ домахъ, и имъ служатъ друг³я дуэньи."

   Къ этому присутствовавшая тутъ же донья Родригесъ съ живостью прибавила: "Здѣсь, y госпожи герцогини, служатъ дуэньи, которыя могли бы быть графинями, если бы судьбѣ это было угодно. Но всякъ сверчокъ знай свой шестовъ. И все-таки пусть не отзываются дурно о дуэньяхъ, особенно о старыхъ и о дѣвушкахъ, потому что хотя я ни то, ни другое, a очень хорошо вижу и понимаю преимущество дуэнья дѣвушки вредъ дуэньей вдовой; и кто васъ остритъ, тотъ оставилъ ножницы у себя въ рукахъ. - A все же,- отвѣтилъ Санчо,- у дуэн³й, по словамъ моего аптекаря, еще столько есть чего стричь, что лучше не разрывать помойной ямы, чтобъ не смердѣла. - Оруженосцы ужъ извѣстные ваши враги,- сказала донья Родригесъ.- Такъ какъ они вѣчно торчатъ въ переднихъ и то и дѣло сталкиваются съ нами, то имъ и нечего больше дѣлать, какъ сплетничать на васъ, перемывать наши косточки и губить ваше доброе имя во всѣ часы дня, когда они не молятся,- a такихъ очень много. Ну, a я скажу этимъ ходячимъ чурбанамъ, что мы будемъ, наперекоръ имъ, продолжать жить въ свѣтѣ и въ домахъ знатныхъ господъ, хотя бы насъ морили тамъ голодомъ и покрывали бы жалкой черной юбчонкой ваши нѣжныя или не нѣжныя тѣла, какъ въ дни процесс³й покрываютъ навозъ драпировками. Право, если бы мнѣ только позволили, и если бъ у меня было время, я бы хорошо объясняла не только тѣмъ, кто меня слушаетъ, но и всему свѣту, что нѣтъ въ м³рѣ добродѣтели, которой не было бы въ дуэньяхъ. - Я думаю,- вмѣшалась герцогиня,- что моя добрая донья Родригесъ вполнѣ права; но лучше ей отложить до болѣе удобнаго времени свою защиту и защиту другихъ дуэн³й, чтобъ опровергнуть злое мнѣн³е злого аптекаря и съ корнемъ вырвать то же мнѣн³е, питаемое въ глубинѣ души великимъ Санчо Панса.- Право,- отвѣтилъ Санчо,- съ той поры, какъ угаръ отъ губернаторства ударилъ мнѣ въ голову, я уже не такъ дорожу зван³емъ оруженосцевъ и смѣюсь надъ всѣми дуэньями на свѣтѣ, какъ надъ дикой фигой."

   Разговоръ о дуэньяхъ еще продолжался бы, если бы вновь не раздались звуки рожковъ и барабановъ, изъ чего всѣ поняли, что дуэнья Долорида приближается. Герцогиня спросила герцога, не слѣдуетъ ли выйти къ ней навстрѣчу, такъ какъ она графиня и знатная дама. "Что до ея графства, - вмѣшался Санчо, прежде чѣмъ герцогъ успѣлъ открыть ротъ, - такъ я согласенъ, чтобъ ваши велич³я пошли ее встрѣчать; что же до того, что въ ней принадлежитъ къ дуэньямъ, такъ я того мнѣн³я, чтобъ вы не трогались съ мѣста. - Кто тебя проситъ вмѣшиваться, Санчо?- остановилъ его Донъ-Кихотъ. - Кто, господинъ?- переспросилъ Санчо.- Я вмѣшиваюсь и могу вмѣшиваться, какъ оруженосецъ, научивш³йся обязанностямъ вѣжливости въ школѣ вашей милости, которые самый обходительный и благовоспитанный рыцарь во всемъ свѣтѣ. Въ этихъ дѣлахъ, какъ я слыхалъ отъ вашей милости, такъ же вредно пересаливать, какъ недосаливать,- ну, а умному свисни, и умный смыслитъ. - Именно такъ, какъ говоритъ Санчо,- сказалъ герцогъ,- Увидимъ еще какова эта графиня, и тогда посмотримъ, какую вѣжливость ей оказать."

   Въ эту минуту показались рожки и барабаны, какъ въ первый разъ, и авторъ заканчиваетъ здѣсь эту коротенькую главу, чтобъ начать другую, въ которой онъ продолжаетъ то же приключен³е, одно изъ замѣчательнѣйшихъ во всей этой истор³и.

  

   Вслѣдъ за исполнителями унылой музыки начали входить въ садъ въ два ряда до дюжины дуэн³й, одѣтыхъ въ широк³я саржевыя монашеск³я платья и бѣлыя кисейныя покрывала, так³я длинныя, что изъ подъ нихъ едва виднѣлись края платьевъ. За ними шла графиня Трифальди, ведомая за руку оруженосцемъ Трифальдиномъ Бѣлая Борода. Она была одѣта въ черное платье изъ необдѣланной шерсти, потому что если бы нити этой шерсти были скручены, то получились бы зерна величиной съ горошину. Хвостъ, или фалда, или пола, или какъ бы это ни называлось, раздѣленъ былъ на три части, поддерживаемая тремя пажами, также въ черномъ, изображавшими изъ себя красивую геометрическую фигуру съ тремя острыми углами, которые образовали три конца хвоста; и всѣ увидавш³е этотъ хвостъ съ тремя концами поняли, что отъ него произошла ея фамил³я графини Трифальди, т. е. графини съ тремя хвостами Бенъ-Энгели говоритъ, что это такъ и было, и что настоящая фамил³я графини была Волкиносъ, потому что въ ея помѣстьяхъ было много волковъ, и если бы эти волки были лисицами, такъ ее назвали бы графиней Лисиносъ, потому что въ этихъ мѣстахъ знатные баре имѣютъ обыкновен³е принимать ими той вещи или тѣхъ вещей, которыми особенно изобилуютъ ихъ помѣстья. Словомъ, эта графиня бросила ради новизны своего хвоста фамил³ю Волкиносъ и приняла фамил³ю Трифальди.

   Всѣ двѣнадцать дуэн³й и сама дама ходили размѣреннымъ шагомъ процесс³й, съ опущенными на лицо черными покрывалами, не прозрачными, а такими густыми, что подъ ними ничего нельзя было разглядѣть. Едва показался сформированный такимъ образомъ отрядъ дуэн³й, какъ герцогъ, герцогиня и Донъ-Кихотъ, а равно и всѣ видѣвш³е эту длинную процесс³ю, поднялись съ мѣстъ. Двѣнадцать дуэн³й остановились, образовавъ шпалеру и окруживъ Долориду, не покидавшую руки Трифальдина. При видѣ этого, герцогъ, герцогиня и Донъ-Кихотъ сдѣлали навстрѣчу ей съ дюжину шаговъ. Тогда она, опустившись на оба колѣна, произнесла голосомъ скорѣе хриплымъ и грубымъ, чѣмъ мелодичнымъ и нѣжнымъ:

   "Пусть ваши велич³я соблаговолятъ не расточать столькихъ учтивостей ихъ покорному слугѣ... я хочу сказать, ихъ покорной слугѣ, ибо я такъ угнетена, что никогда не съумѣю отвѣтить на нихъ такъ, какъ бы должна была. Въ самомъ дѣлѣ, мое странное и неслыханное несчастье унесло мой умъ не знаю куда, но должно быть далеко, потому что чѣмъ болѣе я его ищу, тѣмъ болѣе онъ отъ меня удаляется. - Нужно совсѣмъ не имѣть ума,- отвѣтилъ герцогъ,- чтобъ не замѣчать въ васъ достоинствъ, которыя уже сами по себѣ заслуживаютъ сливокъ всѣхъ учтивостей и цвѣта самыхъ обходительныхъ вѣжливостей." И, поднявъ ее съ земли, онъ усадилъ ее рядомъ съ герцогиней, которая также оказала ей самый радушный пр³емъ. Донъ-Кихотъ хранилъ молчан³е, а Санчо умиралъ отъ любопытства увидать лицо Трифальди или одной изъ ея многочисленныхъ дуэн³й; но это было невозможно, пока онѣ по своей волѣ не откроютъ своихъ лицъ.

   Никто не двигался, всѣ молчали и всѣ ждали, чтобы кто-нибудь заговорилъ. Первая прервала молчан³е дуэнья Долорида, сказавшая: "Я вѣрю, могущественнѣйш³й государь, прекраснѣйшая дама и благоразумнѣйш³е слушатели, что мое горестнѣйшее горе найдетъ въ вашихъ мужественнѣйшихъ сердцахъ не менѣе ласковый, чѣмъ великодушный и печальный пр³емъ, потому что мое горе таково, что можетъ тронуть даже мраморъ, смягчить алмазъ и расплавить сталь самыхъ жестокихъ въ м³рѣ сердецъ. Но прежде чѣмъ открыть его вашему слуху (чтобъ же сказать ушамъ), я хотѣла бы, чтобъ вы повѣдали мнѣ, находятся ли въ нѣдрахъ этого славнаго общества славнѣйш³й рыцарь Донъ-Кихотъ Ламанчѣск³й и его оруженосѣйш³й Панса. - Панса-то вотъ онъ,- отвѣтилъ Санчо, прежде чѣмъ кто бы то ни было заговорилъ; и Донъ-Кихотѣйш³й тоже. Стало быть, вы можете, Долоридѣйшая дуэнѣйшая, сказать все, что вамъ угоднѣйше, а мы готовѣйши быть вашими покорвѣйшими слугѣишами."

   Тутъ поднялся Донъ-Кихотъ и, обратившись къ дуэньѣ Долоридѣ, сказалъ: "Если ваше горе, о, скорбящая дана, можетъ надѣяться на на лѣчен³е при помощи какого-нибудь мужественнаго поступка или какой-нибудь силы какого-нибудь странствующаго рыцаря, такъ я отдаю все свое мужество и всю свою силу, хотя они и ничтожны, цѣликомъ на служен³е вамъ и Донъ-Кихотъ Ламанчск³й, занят³е котораго состоитъ въ томъ, чтобы помогать всѣмъ, кто нуждается въ помощи. Слѣдовательно, вамъ нѣтъ надобности, сударыня, вымаливать напередъ чьего бы то ни было расположен³я, и вы можете прямо и безъ обиняковъ разсказать намъ о своемъ горѣ. Васъ будутъ слушать люди, которые сумѣютъ если не помочь, то, по крайней мѣрѣ, отнестись сочувственно къ вашему положен³ю."

   Услышавъ эти слова, дуэнья Долорида хотѣла броситься къ ногамъ Донъ-Кихота и даже бросилась и, силясь обнять ихъ, вскричала: "Я падаю къ этимъ ногамъ и къ этимъ стопамъ, о, непобѣдимый рыцарь! потому что онѣ основа и столпы странствующаго рыцарства. Я стану цѣловать эти ноги, отъ одного шага которыхъ жду и жажду исцѣлен³я моей скорби,- о, славный странствователь! истинные подвиги котораго далеко превзошли и затмили сказочныя дѣян³я Амадисовъ, Бел³анисовъ и Эспланд³ановъ!* Затѣмъ, оставивъ Донъ-Кихота и обернувшись къ Санчо Панса, она охватила его за руку и сказала: "О ты, честнѣйш³й изо всѣхъ оруженосцевъ, когда-либо служившихъ странствующему рыцарю въ настоящ³е и въ прошедш³е вѣка, котораго доброта больше бороды Трифальдина, присутствующаго здѣсь спутника моего! ты можешь смѣло похвалиться, что, служа великому Донъ-Кихоту, служишь въ мин³атюрѣ всѣмъ рыцарямъ въ м³рѣ,. когда-либо носившимъ оруж³е. Заклинаю тебя твоей великодушнѣйшей добротой стать моимъ заступникомъ предъ твоимъ господиномъ, чтобъ онъ сейчасъ же и не медля оказалъ покровительство этой униженнѣйшей и несчастнѣйшей графинѣ." Санчо отвѣтилъ: "Что моя доброта, любезная дама, такъ же велика и такъ же длинна, какъ борода вашего оруженосца, это къ дѣлу не относится. Ну, а что моя душа можетъ на томъ свѣтѣ очутиться безъ бороды и безъ усовъ, это меня безпокоить, а o здѣшнихъ бородахъ я нимало не забочусь. Къ тому же я и безъ этихъ упрашиван³й, вымаливан³й попрошу моего господина (а я знаю, что онъ меня любитъ, особенно теперь, когда и ему нуженъ для одного дѣла), чтобъ онъ помогъ вашей милости, чѣмъ можно. Только выкладывайте намъ поскорѣе свое горе, не стѣсняйтесь, и мы ужъ поладимъ."

   Герцогъ и герцогиня, подстроивш³е все это дѣло, задыхались отъ смѣха, радуясь въ душѣ ловкости и умѣнью, съ которыми Трифадьди выполняла свою роль. Она между тѣмъ, снова сѣла на свое мѣсто и сказала: "Въ знаменитомъ Кандинскомъ королевствѣ, лежащемъ между великой Трапобаной и Южнымъ моремъ, за двѣ мили отъ Коморинскаго мыса, царствовала королева донья Магуис³я, вдова короля Арчип³елы, ея супруга и господина. Отъ ихъ брака произошла и родилась инфанта Антономаз³я, наслѣдница престола, каковая инфанта Антономаз³я выросла и воспиталась подъ моей опекой и моимъ руководствомъ, потому что я была самая старинная и самая благородная изъ дуэн³й ея матери. Дни шли за днями, и маленькая Антономаз³я достигла четырнадцати лѣтъ и стала такой совершеннѣйшей красавицей, что природа уже не могла бы ничего прибавить къ ея красотѣ. Но можетъ быть вы думаете, что относительно ума она была еще совсѣмъ дурочкой? Нѣтъ, она была и разсудительна, и умна, и прекраснѣе всѣхъ на свѣтѣ, или, лучше сказать, есть и теперь, если только завистливая судьба и безпощадныя Парки не перерѣзали нити ея жизни. Но нѣтъ, онѣ этого не сдѣлали, потому что небеса не допустили бы, чтобы землѣ причинено было такое зло, чтобы срѣзана была недозрѣвшая кисть съ прекраснѣйшей въ м³рѣ виноградной лозы. Въ эту красавицу, прелести которой мой тяжелый, неловк³й языкъ не въ состоян³я такъ восхвалить, какъ онѣ того заслуживаютъ, влюбилось множество принцевъ, какъ туземныхъ, такъ и чужестранныхъ. Между ними осмѣлился вознести свои мысли до небесъ этой чудной красоты простой рыцарь, находивш³йся ври дворѣ. Его надежды поддерживались. его молодостью, красотой, грац³ей, множествомъ талантовъ, легкостью и быстротой ума. Ваши велич³я должны звать, если вамъ не скучно слушать, что онъ такъ игралъ на гитарѣ, что она словно говорила подъ его руками, кромѣ того, онъ былъ поэтомъ и отличнымъ танцоромъ и, еще, такъ хорошо умѣлъ дѣлать птичьи клѣтки, что могъ бы даже зарабатывать себѣ этимъ хлѣбъ, еслибы пришла нужда. Всѣ эти качества, всѣ эти достоинства могутъ сдвинуть съ мѣста даже гору, не то что тронуть слабую молодую дѣвушку. Тѣмъ не менѣе, всѣ его достоинства, прелести и таланты не въ силахъ были бы заставить сдаться крѣпость моей воспитанницы, если бы этотъ наглый воръ не пустилъ въ дѣло все свое искусство, чтобы плѣнить мое сердце. Этотъ негодный злодѣй вздумалъ склонять меня, слабаго гувернера, отдать ему ключи отъ крѣпости, охрана которой ввѣрена была мнѣ. Онъ сталъ льстиво превозносить мой умъ и парализовалъ мою волю, не знаю какими зельями, которыхъ надавалъ мнѣ. Но что всего болѣе заставило меня споткнуться и упасть, это пѣсня, которую онъ распѣвалъ въ одну ночь, прогуливаясь по маленькой улицѣ подъ моимъ рѣшетчатымъ окномъ. Пѣсня эта, если память мнѣ не измѣняетъ, состояла въ слѣдующемъ:

  

   "Отъ непр³ятельннцы милой

   Исходитъ зло, что грудь терзаетъ,

   И тѣхъ мнѣ муки умножаетъ,

   Что служитъ грудь мольбамъ могилой." *)

   *) De la dolce mi enemiga

   Nace un mal que al aima hiere,

   Y por mas tormento quiere

   Que же sienta y no же diga. Это четверостиш³е переведено съ итальянскаго и вотъ оригиналъ, написанный Серафино Аквидеано:

   De la dolce mia nemica

   Nasce on duol ch'esser non suole:

   Et per piu tormento vuole

   Che si senta e non si dica.

  

   Этотъ куплетъ показался мнѣ золотымъ, а его голосъ медовымъ; и съ тѣхъ поръ, видя, въ какое несчастье повергли меня эти и подобные ямъ стихи, я рѣшила, что слѣдуетъ, какъ совѣтуетъ Платонъ, изгнать поэтовъ изъ хорошо организованныхъ государствъ - по крайней мѣрѣ, поэтовъ эротическихъ, потому что они пишутъ стихи не так³е, какъ жалобы маркиза Мантуанскаго. которыя забавляютъ женщинъ и заставляютъ плакать дѣтей, а умственныя иглы, которыя пронзаютъ душу подобно нѣжнымъ шипамъ и жгутъ ее, какъ молн³я, не касаясь платья. Въ другой разъ онъ пѣлъ такъ:

  

   "Приди, о смерть, приди украдкой,

   Чтобъ о тебѣ не могъ я знать:

   Боюсь я къ жизни вновь возстать,

   Приходъ увидя смерти сладкой." *)

   *) Yen, muerte, tan escondida

   Que no te sienta venir,

   Porque el placer del morir

   No me torne a dar la vida.

   Это четверостиш³е впервые написано было съ нѣкоторыми видоизмѣнен³ями во второмъ и третьемъ стихахъ коммандоромъ Эскрибой.

  

   Потомъ онъ еще пѣлъ куплеты и строфы, которые чаруютъ въ пѣн³и и восхищаютъ въ чтен³я. Но, когда эти поэты примутся, бывало, сочинять очень модные въ то время въ Канда³ѣ стихи, которые они называютъ сегедилами {Segedillas, вошедш³я въ моду во времена Сервантеса и называвш³яся также copias de seguida,- маленьк³я строфы изъ короткихъ стиховъ, положенныя на легкую и веселую музыку. Это не только стихи, но и танцы.}, тогда душа принимается плясать, тѣло приходитъ въ движен³е, вырывается неудержимый хохотъ, и всѣ чувства приходятъ въ восхищен³е. Поэтому я и говорю, милостивые государи, что всѣхъ этихъ поэтовъ и трубадуровъ слѣдовало бы по справедливости сослать на Ящеричные острова {Пустынные острова.}. Впрочемъ, виноваты собственно не они, а тѣ простаки, что расхваливаютъ ихъ, и дуры, что вѣрятъ имъ. Еслибъ я была какъ слѣдуетъ хорошей дуэньей, я бы, конечно, не польстилась на ихъ пустыя сладк³я рѣчи и не приняла бы за чистую монету красивыхъ словъ вродѣ я живу, умирая, я горю во льду, я дрожу въ тѣни, я надѣюсь безъ надежды, я уѣзжаю и остаюсь и тому подобныя несообразности, которыми полны ихъ писан³я. А что выходитъ изъ того, что они обѣщаютъ фениксъ Арав³и, корову Ар³адны, коней Солнца, перлы Южнаго моря, золото Пактола и бальзамъ Панка³и? Они тутъ-то и принимаются скорѣе, чѣмъ всегда, дѣйствовать мечомъ, потому что имъ ни чего не стоитъ наобѣщать того, чего они никогда не въ состоян³и будутъ исполнить. Но что я дѣлаю? Чѣмъ я, несчастная, развлекаюсь? Что за безум³е, что за безразсудство побуждаетъ меня разсказывать о чужихъ грѣхахъ, когда мнѣ столько нужно разсказать о своихъ собственныхъ. Горе мнѣ! Не стихи меня сломили, а глупость моя; не серенады меня смягчили, а преступная неосторожность моя. Мое великое невѣжество и слабая предусмотрительность открыли дорогу и приготовили путь желан³ямъ Донъ-Клавихо (такъ звали рыцаря, о которомъ идетъ рѣчь). Подъ моимъ покровительствомъ и при моемъ посредствѣ онъ входилъ, и не разъ, а много разъ, въ спальню Антономаз³и, обманутой не имъ, а мною; но это дѣлалось уже въ зван³и законнаго супруга, потому что, какъ я ни грѣшна, я бы ни за что не позволила, чтобъ онъ, не будучи ея мужемъ, дотронулся хотя бы до кончика носка ея туфель. Нѣтъ, нѣтъ, никогда! Бракъ долженъ предшествовать во всѣхъ дѣлахъ подобнаго рода, о которыхъ я говорю. Въ этомъ дѣлѣ была только одна дурная сторона - неравенство положен³й, такъ какъ Донъ-Клавихо былъ простой рыцарь, а инфанта Антономаз³я, какъ уже сказано, наслѣдница престола. Нѣсколько дней интрига эта оставалась скрытой, благодаря моей ловкости и моимъ предосторожностямъ, но вскорѣ мнѣ показалось, что она должна неизбѣжно открыться благодаря странной опухоли живота Антономаз³и. Это опасен³е заставило насъ всѣхъ троихъ устроить тайное совѣщан³е, и мы единогласно рѣшили, чтобъ Клавихо, прежде чѣмъ откроется тайна, попросилъ у великаго викар³я руки Антономаз³и, на основан³и письменнаго обѣщан³я съ ея стороны стать его женой, составленнаго мною и такого сильнаго, что даже Самсонъ не могъ бы его нарушить. Все такъ и было сдѣлано; викар³й прочиталъ обязательство, выслушалъ исповѣдь Антономаз³и, которая безъ околичностей созналась во всемъ, и затѣмъ засвидѣтельствовалъ все это у одного честнаго придворнаго алгвазила. - Какъ! - вскричалъ Санчо.- Развѣ я въ Канда³ѣ есть алгвазилы, поэты и сегедиллы? Клянусь всевозможными клятвами! я начинаю думать, что свѣтъ вездѣ одинъ и тотъ же. Но поторопитесь немножко, ваша милость, госпожа Трифальди: становится поздно, а я помираю отъ любопытства узнать конецъ такой длинной истор³и. - Хорошо, я потороплюсь,- отвѣтила графиня.

  

   Всякое слово, произносимое Санчо, столько же восхищало герцогиню, сколько приводило въ отчаян³е Донъ-Кихота. Долорида, между тѣмъ, продолжала такъ:

   "Наконецъ, послѣ многихъ допросовъ, опросовъ и отвѣтовъ, въ продолжен³е которыхъ инфанта все поддерживала первое показан³е, ничего не прибавляя и не убавляя, велик³й викар³й рѣшилъ дѣло въ пользу Клавихо и передалъ ее ему, какъ законную супругу. Это такъ опечалило королеву донью Магунс³ю, мать инфанты Антономаз³и, что мы черезъ три дня должны были ее схоронить. - Она, значитъ, умерла?- спросилъ Санчо. - Понятно,- отвѣтилъ Трифальдинъ,- потому что въ Канда³ѣ хоронятъ не живыхъ, а мертвыхъ. - Ну, мы видѣли и так³е случаи, господинъ оруженосецъ,- возразилъ Санчо,- что хоронили человѣка обмершаго, считая его за мертваго, а мнѣ казалось, что королева Магунс³я сдѣлала бы лучше, если бы обмерла, вмѣсто того чтобъ умереть, потому что при жизни можно многое поправить. Къ тому же поступокъ инфанты былъ вовсе ужъ не такой страшный, чтобъ ей нужно было непремѣнно такъ огорчаться. Если бъ эта барышня вышла за пажа или другого какого домашняго слугу, какъ сдѣлали, говорятъ друг³я,- ну, тогда дѣло было бы пропащее; а выйти за рыцаря, такого славнаго и притомъ дворянина, судя по описан³ю, это, право, хоть и глупость, но вовсе ужъ не такая большая, какъ полагаютъ. Потому что, какъ говоритъ мой господинъ, здѣсь присутствующ³й, который не позволитъ обвинить меня во лжи,- какъ изъ людей духовнаго зван³я дѣлаютъ епископовъ, такъ изъ рыцарей, особенно если они странствующ³е, можно дѣлать и королей, и императоровъ. - Ты правъ, Санчо,-