Шпиндлер Карл - Царь Сиона

рокер повиновались; ошеломленные слуги тотчас же дали свое согласие.

   - Как бы нам только выиграть время? От одной четверти часа зависит сегодня весь мир! - шепнул Рейменшнейдер Гелькюперу, который ходил, как во сне. Ян между тем открыл соседнюю сокровищницу и приказал опустошить ее. Работа закипела. Все драгоценности раскладывались по мешкам. Корону, меч, шпоры и скипетр царя положили на стол, чтобы вынуть из них драгоценные камни. Удалившийся тем временем с кольцом царя и тайным от его имени поручением Яков вернулся вместе с юношей Христофором в зал, походивший на разбойничий притон в своем беспорядке.

   Худой и бледный как смерть, Христофор едва взглянул на груду блестящего золота. Также и Норберт сидел безучастный, рассеянный перед сокровищами.

   - Мальчик этот последует за нами как заложник,- сказал Бокельсон.- Поручаю его тебе, Яков. Живо за дело! Возьмите факелы, взвалите себе на плечи вашу ношу. Сион будет изумлен, проснувшись завтра, республикой.

   - Что делать с Маргиттой? - покорно, умоляющим голосом спросил Яков.

   - Пусть она несет кару за свои грехи в пламени пожара или в свалке епископских воинов.

   - Но ведь она сестра наша!

   - Пускай умирает, пускай погибнет!

   - Она останется! - вмешалась Дивара.

   Затем она льстиво обратилась к старому канонику:

   - Сдержите теперь ваше слово, батюшка, и исполните ваше обещание.

   - Что должен я делать? - спросил старец, словно просыпаясь от сна.

   Бокельсон стал трясти его за плечо.

   - Где дверь? Скорей! В этом зале, говоришь ты?

   - О, Норберт! - плакал Христофор.- Вы когда-то обещали открыть тайну для моего и для епископского благополучия, а теперь продаете ее еретикам.

   - Молчи, или тебя убьют! - пригрозил ему Яков.

   - Мне все равно! - гордо ответил юноша. А Норберт, качая слабой головой, сказал:

   - Хочу умереть под вольным Божьим небом, а не сгнить в тюрьме. Бессилен я против дьявола, когда он побеждает.

   - Дверь где? Где дверь? - жадно впивались в старого безумного человека Ян и Дивара.

   - В том углу... Ведите меня...

   Норберт, тяжело ступая, стал ногой искать одну из досок в полу.

   - Еще немного терпения, одну минутку! Проклятый алмаз так крепко держится в дуге короны! - молил Рейменшнейдер, который со щипцами трудился над золотым головным убором. В душе он молил об отсрочке, о промедлении.

   - Возьми корону вместе с алмазом! - приказал Бокельсон, рядом с которым, тесно прижавшись к нему, все время ходил Гелькюпер, согнувшись под тяжестью золота и драгоценных камней.

   - Должно быть, здесь! - воскликнул Норберт и наступил на одно место, издавшее глухой звук.

   - О, позор! - со стоном произнес Христофор, которого Яков заставил взять на спину часть добычи.

   - Там, там? Огня, посветите! Да где же, где? - бешено спрашивали царь и царица.

   - Стой! Слушай! Что это там? - воскликнули им в ответ слуги.

   На мгновение воцарилась мертвая тишина. Прислушивался и Норберт.

   - Барабаны? Что означает барабанный бой в такой час? - проговорил Бокельсон, бледнея как смерть. Одних обуял смертельный ужас; у других в груди расцветала надежда.

   Барабаны весело гремели вблизи дворца. Множество воинственных голосов кричало:

   - Вальдек, Вальдек! Развевайтесь флаги! Победа!.. Все наше!

   - Вальдек! - радостно воскликнул и Христофор.

   - Вальдек! - повторили дрожащие губы Норберта.

   - Неприятель в городе, неприятель! - бормотали остальные.

   - Ян! Кто заколдовал тебя? - кричала Дивара, дергая царя.

   - Дьявольское наваждение! - закричал вдруг царь.- Пусть хоть десять тысяч врагов будут у наших ворот, мы от них уйдем. Где дверь, поп?

   - Вальдек, мой епископ! Ад побежден наконец,- проговорил потрясенный Норберт, упал на колени и при новом натиске царя только мотал головой.

   - Язычник! Неужели корабль мой должен погибнуть у самой пристани? - неистовствовал Бокельсон и, схватив юношу, поднял его, словно великан.- Я на твоих глазах убью сына твоего епископа, если ты не откроешь сейчас же путь к спасению!

   Сильнее гремели барабаны. Выстрел за выстрелом раздавался на соборной площади, нарушая однообразное завывание ветра и шума деревьев. Издали доносилось: "Сион, выходи!" И несколько раз ударили в набат.

   - Не выдавайте, Норберт! Пусть еретики не избегнут своего наказания! - кричал Христофор.

   Приверженцы царя сбегались во дворец, стучали в закрытые двери. Они ревели в замочную скважину:

   - Царь, помоги! Неприятель здесь, и гнев его ужасен.

   - Крепись, Норберт! - повторял Христофор.- Я умру с радостью; умри и ты за епископа и за церковь!

   - Ехидна, волчье отродье! - яростно вскипел Бокельсон и, выхватив кинжал, готов был нанести юноше смертельный удар.

   Но Рейменшнейдер и Гелькюпер общими усилиями оттолкнули его, Норберт извивался под ударами кулаков бесившейся Дивары. Тилан взломал дверь, прокричал военный клич, и телохранители с шумом и гамом стали требовать царя.

   - Иду! - ответил задыхающийся Ян.- Возьмите только этих мошенников и казните их сейчас же, чтобы...

   Ужасающий шум в подполье заставил его замолчать. Под сильным напором, срывая замки и петли, взлетела желанная потайная дверь. Из облака пыли и дыма факелов выступали целые роты вооруженных солдат с диким боевым криком:

   - Вальдек! Вальдек!

   При виде этого нападения, в один миг все обратились в бегство.

   Гелькюпер взмахнул белой повязкой и в страхе судорожно обнял вождя избавителей Вернера фон Шейфорта.

   - Вот сын епископа! - ликовал Рейменшнейдер.- Теперь уже конец дракону!

   - Где мы? - нетерпеливо спросил Вернер.

   - Во дворце.

   - Где царь?

   - Бежал! Вон волнуется бегущий народ.

   - Сокровищница? - спросил алчный дворянин.

   - Здесь, здесь сокровища!

   Коршуном набросился Вернер на корону, шпоры и скипетр, истоптал их ногами, потом сунул обломки себе за панцирь и крикнул своим людям:

   - Смело вперед! Царство завоевано! Победа!

   Между тем ворвавшиеся в город солдаты под предводительством Штединка и Рамерса вытащили из собора орудия и усиленной пальбой пробили дворцовые ворота. Несмотря на упорное сопротивление перекрещенцев, которые на улицах большими толпами отбивали неприятеля с отчаянной храбростью и не раз делали исход битвы сомнительным, все-таки наемные солдаты епископа ворвались во дворец, жадно хватая всякую добычу, вино и женщин. С ними был и Гендрик. Истекая кровью, с обнаженным мечом, он хриплым голосом крикнул Шейфорту

   - Берите царство! Спешите на помощь вашим притесненным товарищам, которые отступают перед перекрещенцами! Я ищу только царя: где царь?

   Гелькюпер повел мстителя на женскую половину, тогда как Шейфорт, словно небесная молния, преследовал перекрещенцев в тыл. Во дворце - мертвая тишина, пустота, разгром; а дальше - ревущие женщины или валяющиеся раненые дворцовые служители.

   - Нигде нет его, нигде! Неужели бежал? - задыхаясь, спрашивал Гендрик.

   Они вбежали в последнюю комнату, в комнату Дивары. Царицы не было. Какая-то женщина сидела у люльки Аверали. То была Маргитта, холодная, неподвижная как камень.

   - Чей ребенок?

   - Царя.

   Один пехотинец, все время следовавший за Гендриком, бросил ребенка на копья стоявших под окном людей.

   - Где царь? - неистовствовал Гендрик. Маргитта не отвечала.

   - Где царь? - заревел он еще грознее.- Царь где? Или ты умрешь!

   Тогда она молча указала на угол, где за целым ворохом обоев и тряпья, лежал царь.

   Так Яна предала та, которую он думал обмануть; через нее он попал во власть неумолимого мстителя за все содеянное им зло.

   - Помнишь ли ты меня еще? - закричал Гендрик, наступая ему на горло ногой.- Помнишь жениха Нати, Гендрика?

   Бокельсон извивался змеей и хрипел:

   - Помилуйте, помилуйте! Не дайте грешнику умереть!

   - Об этом не заботься, жалкий человек! - ответил ему Гендрик, скрежеща зубами.- Я убивать тебя не намерен, но ты от этого ничего не выиграешь.

   В эту кровавую ночь было стерто с лица земли царство нового Сиона. Войско епископа наконец окончательно одержало победу. Вся его армия ворвалась в город, где начались разбой и грабеж. Кто, изможденный, бледный, исхудалый, попадался навстречу победителям, того они убивали как перекрещенца. Женщин и детей, как стадо, гнали в лагерь. Лишь сотня мужчин удостоилась помилования. Счастливы были те, что погибли в ночном бою, а именно: Роттман в солдатском платье, трус Тильбек, потерявший всякую надежду на спасение, Яков, родной брат царя, показавший большие геройства, чем он, богатырь Тилан, Редекер, Модерсон и многие из их храбрых товарищей. Взятый в плен Вулен сохранил свою жизнь и удостоился помилования: тюрьма оказалась его счастьем. У Книппердоллинга и Крехтинга не хватило мужества умереть в битве: они отдались в руки неприятеля, чтобы быть повешенными. Дивару и всех наложниц царя постигла та же участь.

   Жестокая победа окончилась безмерным кровопролитием. Епископ поклялся никому не оказывать милости, и мечи его палачей работали еще усерднее, чем топоры Книппердоллинга и Ниланда.

    

   Прошло полгода в бедствиях и печали. Неистовства мести и правосудия прекратились. Молчаливое, но тяжелое страдание угнетало лишенный всех прав и преимуществ Мюнстер. Царь перекрещенцев со своими приближенными, а также Дивара с подругами за свои деяния удостоились той награды, которой заслуживали. Башня Ламберти стала воздушной могилой Яна: кости его белели в железной клетке, подвешенной к зубцам соборной башни.

   Весна снова начала украшать землю цветами, снова убрала она поля своими богатствами. Однажды, в светлый теплый полдень, на могилах госпожи Вернеке и несчастной Елизаветы Гардевик стояли четыре человека, погруженные в молитву. Людгер пожал руку кустосу Зибингу и сказал:

   - Благодарение Богу, господин кустос! Господь все сделал к лучшему.

   Зибинг с благодарностью воздел руки к небу, с неописанным удовольствием указывая на молодую обнявшуюся чету, стоявшую рядом с ним.

   - Да, воистину благодарение Всевышнему! - горячо молилась и Анжела. А Ринальд смиренно сказал:

   - Вы сделали из меня другого человека, дорогой попечитель и друг. Простите мне то горе, которое я вам причинил, и да простит мне Господь мое ослепление. Сознаюсь, часто раскаивался я в том, что сделал, но - такова уж натура человеческая. Лишь судьба моей Анжелы да очевидные доказательства всей низости чудовища, которое царствовало над Сионом, смогли окончательно убедить меня.

   - Будь непоколебим в добродетели и в объятиях твоей примерной супруги забудь прошлое! - ответил Зибинг.

   А Людгер прибавил, краснея:

   - Да, мы постараемся забыть, что было, и не будем менять верований.

   Ринальд, тем не менее, пожал плечами и тихо заметил:

   - Не все, однако, было так худо, о чем я мечтал...

   - О, молчи, молчи! - просила Анжела.

   Тут к ним наклонилась седая, заслуженная голова. Старый рыцарь Менгерсгейм стоял перед молодой четой и приветливо говорил:

   - Господин Фолькмар! Я послан от епископа и могу сообщить вам приятное. Хитрость кустоса, помешавшая вам принять дальнейшее участие в восстании, принесла еще для вас и милость духовного князя. Он не может, правда, сделать вас учителем всех соборных школ, как вы того желали; но он назначает вас управлять всеми благочестивыми учреждениями города, под моим наблюдением. Я не забыл, как дружески вы нас защищали во взбунтовавшемся городе, а потому я за вас поручился.

   Ринальд слезами оросил руку рыцаря. Менгерсгейм растроганным голосом продолжал:

   - Вам много будет дела в новой должности. Это - картина полного разрушения. Все надо будет построить заново. Много слез придется осушить, многие обиды заставить забыть. Вы должны суметь взрастить доверие там, где были посеяны раздор и дух истребления. Ваше усердие оправдает мою поруку и убедит епископа, что в вас он снова нашел одного из лучших своих подданных.

   Ринальд с решимостью прижал руки к груди, Анжела восторженно воскликнула:

   - Веришь ли ты теперь, Ринальд, тому, что я так часто повторяла тебе про епископа? Пожалей о своей несправедливости. Поспеши отблагодарить высокого благодетеля.

   - И я с тобой, Sand Dieu! - вставил Людгер.- В конце-то концов, пожалуй, ведь это - искусство многоопытного художника с Кольца так великодушно настроило светлейшего епископа. Видишь ли, Ринальд, искусство, дитя небес, и...

   Но Менгерсгейм прервал красноречие художника словами:

   - Епископ освобождает вас от всякой благодарности. Душа его скорбит; она чуждается веселья. Сын его Христофор отказался от дворянства и от военного звания, чтобы поступить послушником в Оснабрюкский монастырь Необыкновенная тоска овладела юношей и грозит скоро свести его в могилу. Представьте себе горе горячо любящего отца...

   Ринальд многозначительно посмотрел на Анжелу.

   - Слышишь? Юноша умирает по твоей вине,- шепнул он ей.- А я должен ли страдать оттого, что он оставил глубокий след в твоем сердце?..

   Глаза Анжелы подернулись влагой. Она обняла своего мужа и с нежным упреком ответила, показывая на зеленеющий холм могилы:

   - Подозрительный ты ревнивец! Не за тебя ли умерла Елизавета? И не шепчет ли из каждой этой травки ее тихая любовь:

   - Полюби же меня, наконец!