Ферри Габриель - Лесной бродяга

что он старался возбудить опасения Аречизы относительно Тибурсио, с целью приобрести себе союзников, чтобы вполне отделаться от своего врага. Теперь же, заручившись поддержкой Ороче и Барахи, бандит счел возможным показать испанцу ради поддержания собственного достоинства и ради отвода от себя любого подозрения в будущем, что для него какой-то ничтожный бедняк опасности не представляет...

   - Итак, что вы узнали? - продолжал дон Эстебан.

   - Ничего!

   - Ничего? - вскинул брови испанец.

   - Да, ничего, так как молодой человек не мог сообщить мне никаких новостей, поскольку ему самому ничего не известно. У него нет от меня никакие секретов!

   - Он не подозревает о существовании Вальдорадо?

   - Он далек от всякого подозрения на этот счет!

   - А с какой целью он направлялся на гасиенду, так как мы, несомненно, встретили его по дороге сюда?

   - Он собирался попросить у дона Августина место вакеро!

   - Однако как вам удалось быстро узнать все?

   - Это ничуть не удивительно при моей проницательности...

   - Действительно, ведь ваша проницательность вполне соответствует вашей совести!

   Кучильо с благодарностью поклонился в ответ на эту любезность.

   - Вы проделали довольно длинный путь с этим молодым человеком, и при том доверии, какое он питает к вам, он, вероятно, поведал вам множество подробностей из личной жизни. Не говорил ли он вам, например, о своем увлечении?

   - Да каким же дьяволом он мог бы увлечься в этой пустыне?! Уверяю, сеньор, для Тибурсио хорошая лошадь важнее женщины!

   - Так! - проговорил испанец, не сдерживая более насмешливой улыбки. - Вы, любезнейший, подавали в молодости большие надежды!

   - Что вы хотите сказать? - спросил Кучильо, почувствовав, что допустил явный промах.

   - Я хочу сказать, что в единственном добром деле, которое вы совершили, вам фатально не посчастливилось!

   - Какое доброе дело вы имеете в виду? - спросил бандит в замешательстве, теряясь в догадках, когда и где он мог совершить глупость.

   - Спасение умиравшего от жажды Тибурсио!

   - Да ведь вы сами совершили это доброе дело; я же всего лишь исполнил ваше приказание, сеньор!

   - Положим, и я виноват, но я хотел дать вам случай загладить хоть одно из ваших преступлений. Послушайте, что я узнал, несмотря на то что не отличаюсь вашей хваленой проницательностью. У молодого человека имеется в кармане весь маршрут Золотой долины; кроме того, он безумно влюблен в донью Розарию, за которую готов отдать все свои будущие сокровища и всех лучших скакунов ее отца. Сюда же он явился с твердым намерением сделаться владельцем гасиенды!

   - Проклятие! - воскликнул Кучильо в ярости, но насмешливый взгляд испанца привел его в себя. - Этого не может быть, - спокойнее прибавил он, - мальчишка не мог так провести меня!

   - Мальчишка этот - гигант в сравнении с вами, Кучильо! - холодно заметил де Аречиза.

   - Не может того быть, вы ошибаетесь, сеньор! - воскликнул Кучильо.

   - Хотите иметь доказательства?

   - Без сомнения, они необходимы! - отрезал Кучильо, стараясь скрыть свою ярость.

   - Вы их получите, - продолжал торжественно испанец, - но помните, эти доказательства таковы, что у вас захватит дыхание!

   - Мне все равно, я хочу знать наверняка! - проговорил Кучильо сдавленным голосом.

   Дон Эстебан некоторое время хранил молчание, собираясь с мыслями; в его интересах было как можно скорее унизить и поставить в зависимость от себя этого человека, в котором он постоянно чувствовал предателя. Наконец он проговорил.

   - Тибурсио принадлежит к той породе людей, у которых сильная воля соединяется с умом, а вы - его смертельный враг, понимаете наконец?

   - Нет!

   - Ну, в таком случае вы поймете это с помощью нескольких простых вопросов. Во-первых, не хромала ли на левую ногу лошадь, на которой вы отправились в последнюю поездку с Арельяно?

   - А! - вырвалось у Кучильо, и бледность покрыла его лицо.

   - Далее, индейцы ли убили вашего спутника?

   - Может быть, вы думаете, что это я? - с наглой улыбкой спросил бандит.

   - И, в-третьих, не были ли вы ранены в левую ногу во время борьбы с вашей жертвой, которую потом на спине стащили к реке?

   - Я сбросил труп в воду, чтобы избавить покойного от надругательства индейцев!

   - Вот как?

   При пробивавшемся сквозь листву деревьев лунном свете лицо бандита показалось мертвенным, а глаза непроизвольно блуждали; он не мог понять, каким образом всплыли все подробности его преступления, которое он считал навеки погребенным в пустыне. Продавая испанцу тайну местонахождения Вальдорадо, Кучильо не счел, понятно, нужным сообщить ему все подробности. Он только мельком упомянул о своей поездке в обществе Маркоса Арельяно, желая убедить испанца, что существование Золотой долины не плод его фантазии.

   - Знает ли обо всем этом Тибурсио? - решился, наконец, спросить Кучильо с почти нескрываемым страхом.

   - Всего он не знает, но ему известно, что убийца его отца ехал на такой же почти лошади, как и ваша, что он был ранен в ногу и бросил труп своей жертвы в реку. От него пока скрыто только имя убийцы. Но если у меня явится хоть малейшее подозрение в вашей честности, то я тотчас выдам ваш секрет этому молодому человеку, который раздавит вас, как скорпиона; повторяю вам, Кучильо, что за предательство вы поплатитесь собственной жизнью!

   "Увидим, чья очередь наступит раньше, - подумал Кучильо. - Ну а Тибурсио завтра в это время будет уже не опасен!"

   Эти мысли успокоили бандита, принадлежавшего к людям, умеющим быстро приходить в себя после какой угодно неожиданности.

   - Что бы там ни было, - заявил он нагло, - а вы, сеньор, не доказали мне, что Тибурсио любит донью Розарию, а потому...

   - Тише! - прервал его испанец. - Слышите? Чьи-то голоса!

   Оба умолкли. Прогуливаясь во время разговора по саду, они незаметно для себя очутились недалеко от павильона, который занимала дочь гасиендеро, и неожиданно услышали голоса, несмотря на довольно большое расстояние, отделявшее их от разговаривающих. Однако слов они пока не могли разобрать.

  

  

   Среди ночного безмолвия, нарушаемого лишь слабым шелестом листвы, трудно было ошибиться относительно того, кому принадлежали голоса.

   - Тибурсио и донья Розария! - пробормотал удивленно бандит.

   - Не находите ли вы, мой проницательный кабальеро, что это свидание может служить маленьким доказательством моих слов? - не без ехидства осведомился испанец и подумал встревоженно: "А если девушка и в самом деле любит его? Что тогда? Придется отказаться от ее брака с Трогадуросом, который должен послужить краеугольным камнем всей моей политики!"

   Несмотря на то что ему одному было известно настоящее имя Тибурсио, который, как последний де Медиана, мог претендовать на нечто большее, чем дочь простого гасиендеро, испанцу до сих пор просто не приходило в голову, что донья Розария способна полюбить человека, который в глазах всех не имел ни имени, ни состояния.

   Однако он невольно вынужден был признаться себе, что красавица не испытывала, вероятно, презрения к этому оборванцу, так как иначе не согласилась бы увидеться с ним ночью без иных свидетелей, кроме звезд, которые изливали на них свой дрожащий свет. Разве подобное свидание не служило доказательством особой благосклонности?

   Сердце испанца преисполнилось гневом при мысли, что его честолюбивым замыслам грозит непредвиденное и, возможно, непреодолимое препятствие. На лицо его легла мрачная тень; он сознавал, что политика зачастую требует кровавых жертв и что в настоящую минуту она предъявляла подобное требование. Рядом с ним находился человек, который с удовольствие исполнил бы его приказание стереть с лица земли ненавистного ему врага, но двадцать лет угрызений совести останавливали его от принятия такого решения. Стоило ли отравлять остаток своей жизни новым убийством, когда воспоминания прошлого еще так мучительно тяготеют над ним? В душе дона Эстебана совершалась тяжелая борьба между требованиями совести и честолюбия.

   "Провидение! - пронеслось в голове дона Эстебана, и улыбка мелькнула на его губах. - Оно дает мне возможность загладить преступление, совершенное мною в молодости. Я мог бы возвратить этому молодому человеку все то, чего я лишил его: имя, почести, состояние, но я не воспользовался этой возможностью ради достижения той цели, которой служу. Неужели необходимо и жизнь его принести в жертву политике?"

   Испанец приблизился снова к Кучильо, внимательно наблюдавшему за ним; к сожалению, падавшая от деревьев тень помешала бандиту разглядеть выражение лица дона Эстебана.

   - Наступил миг, - проговорил де Аречиза, - когда мы убедимся в наших предположениях, но помните, что если я унижаюсь до шпионства, то вовсе не ради того, чтобы убедить вас в правоте своих слов, а ради тех высших целей, которым теперь служу. Не забудьте также, что вы не имеете права приводить в исполнение ваши планы мести без моего разрешения!

   С этими словами, на сей раз произнесенными без малейшей насмешки, которая неизменно слышалась в его разговорах с Кучильо, испанец в сопровождении бандита осторожно направился к разговаривающим.

   Если мы припомним теперь разговор, происходивший между испанцем и доном Августином, в котором гасиендеро передал признания покойной вдовы Арельяно относительно Тибурсио, то нам станет понятно, каким образом дон Эстебан убедился в том, что перед ним его родной племянник.

   Затем, обстоятельства гибели Маркоса, в связи с тайной Вальдорадо, известной Кучильо, открыли испанцу, что убийцей Арельяно являлся все тот же Кучильо. Это обстоятельство могло принести выгоду, так как ставило бандита в полную зависимость от дона Эстебана, но зато любовь Тибурсио к Розарите представлялась ему весьма серьезным препятствием.

   Таким образом, грозовые тучи все более и более сгущались над головой Тибурсио.

   К зародившимся в голове Кучильо замыслам мести теперь еще прибавлялось обманутое честолюбие испанца, если бы подслушанное свидание убедило его в любви доньи Розарии к Тибурсио.

   Несмотря на сильный лунный свет, испанцу и бандиту удалось прокрасться вдоль ограды и притаиться в небольшой рощице из апельсиновых и лимонных деревьев, откуда они могли спокойно подслушивать разговор молодых людей. Однако большинство слов доносилось до них невнятно, а потому они решили осторожно подойти поближе, и благодаря царившей тишине теперь от них не ускользало ни одно слово.

   - Что бы вы ни услышали, - прошептал дон Эстебан, обращаясь к Кучильо, - оставайтесь неподвижны!

   "Это уж мое дело, голубчик! - подумал Кучильо. - Мне до тебя дела нет, а свою обиду я вымещу на проклятом мальчишке, и, черт побери, мне интересно знать, неужели я действительно остался в дураках и эта глупая красавица влюблена в Тибурсио?"

   Оба сообщника расположились поудобнее и так близко от разговаривавших, что их разделяла только прозрачная стена кустарников.

   В продолжение некоторого времени, которое им показалось очень скучным, до них доносились только сетования и упреки, которыми влюбленные порой осыпают предмет своего обожания; девушка отражала эти нападения с легкой насмешкой, ничуть не тронутая жалобами своего поклонника. Таким образом, все, казалось, убеждало, что страсть Тибурсио не находила ответа, ибо женщина остается глуха к обращенным к ней мольбам, только когда ее сердце холодно. Мы убедимся впоследствии, насколько справедливо подобное предположение.

   Из окна доньи Розарии падал слабый свет на посыпанную песком дорожку сада. Красавица стояла за железной решеткой окна в позе, полной грации и неги. Одетая в белое, она выглядела несравненно прелестнее, чем в гостиной, и производила впечатление какого-то неземного видения. Известно, что очарование испанских женщин действует сильнее всего, когда они появляются за железными решетками окон или балконов.

   Шелковое ребозо, окутывавшее прелестную головку Розариты, спускалось мягкими складками на шею и плечи, ее стройная фигура четко вырисовывалась в освещенном окне, так что даже была видна миниатюрная ножка, обутая в изящную туфельку.

   Тибурсио стоял прислонившись лицом к ажурной железной решетке, и вся его фигура выражала глубокое отчаяние, как будто ему пришлось выслушать свой смертный приговор.

   - Розарита, - говорил он, - я не забыл, подобно вам, того дня, когда увидел вас первый раз в лесу. В сумерках я не смог разглядеть вашего лица, но вы произвели на меня впечатление лесной феи, ваш голос очаровал меня сразу, как только вы заговорили, еще никогда я не испытывал ничего подобного!

   - Я вовсе не забыла, Тибурсио, о той услуге, которую вы нам оказали, но зачем вспоминать о том, что давно прошло?

   - Разве я смогу забыть то время, когда, уверен, - жизнь моя началась только с той встречей? Я помню ту первую встречу так ясно, как будто она случилась вчера!

   Тибурсио замолчал на мгновение, будто под влиянием воспоминаний, затем продолжал тихим, полным страсти голосом:

   - Когда пламя костра осветило постепенно ваше лицо и я в первый раз увидел его, то меня не поразила ваша красота только потому, что я заранее предугадал ее по звуку вашего голоса, от которого меня охватила какая-то странная дрожь!

   Если бы в ту минуту Тибурсио поднял глаза на девушку, он заметил бы на лице ее то впечатление, которое всегда производит на женщину восторженный голос, поющий гимн ее красоте. Всецело погруженный в дорогие, бережно хранимые воспоминания, в которых он пил какую-то сладкую отраву, Тибурсио продолжал еще тише:

   - Я помню, как я срывал для вас цветы лиан, которые мне казались в тысячу раз прекраснее и душистее, пока украшали вашу очаровательную головку. Их аромат проник в мою кровь и зажег в ней навеки пламя любви. Безумец, я говорил себе: "Упивайся этим ядом и надейся!" Но надежды обманули меня! Возможно ли, Розарита, чтобы из вашей памяти совершенно изгладились воспоминания, которые составляют сущность моей жизни?

   Зачастую случается, что женщины упорно не желают вспоминать каких-нибудь фактов, как бы другие не старались оживить их в памяти. В ответ на вопрос Тибурсио Розарита сперва молчала, а затем проговорила совсем тихо, для того чтобы скрыть легкую дрожь голоса:

   - Нет, я почти ничего не помню, что произошло два года назад, да кроме того, мы были тогда детьми, а теперь...

   - А теперь все это забыто, потому что какой-то франт из Ариспы удостоил вас своим вниманием ради осуществления своих честолюбивых замыслов.

   Тибурсио допустил непростительный промах, затронув таким образом самолюбие гордой красавицы; недавнее волнение исчезло в ней без следа, и голос ее, когда она снова заговорила, звучал холодно и презрительно:

   - Вы думаете, что я вхожу в его честолюбивые замыслы? А откуда вам это известно? Может быть, я удостаиваю его вниманием ради осуществления своих замыслов?

   - Этот испанец, - снова начал Тибурсио, - дон Эстебан, которого я ненавижу еще более, чем сенатора, соблазнял вас картинами жизни в Мадриде, удовольствиями и поклонением, которые ожидают вас в Европе, а вы попались на его удочку и захотели убедиться во всем собственными глазами!

   - Что ж, в этом нет ничего постыдного! Хотя я и родилась в этой глуши, но жизнь здесь мне кажется невыносимой. Я чувствую, что рождена не для такой печальной участи, и хочу получить свою долю радостей от жизни. Что вы могли бы представить мне взамен, Тибурсио?

   - О, я знаю, что бедняк не может рассчитывать на любовь! - с горечью возразил молодой человек.

   - Вы несправедливы, Тибурсио; любовь обыкновенно влечет женщин именно к тем, кто несчастен, но отцы, к сожалению, не всегда разделяют чувства своих дочерей!..

   В этих последних словах заключался намек, но Тибурсио, видимо, не понял его или не принял на свой счет, потому что продолжал осыпать девушку упреками. У Розариты вырвался невольный вздох сожаления о том, что ее не понимают: женщины в таких случаях гораздо догадливее мужчин.

   На несколько секунд между молодыми людьми воцарилось молчание.

   - Что вы говорите о насилии над вами, когда вы сами любите этого сенатора! - проговорил Тибурсио, которого неопытность увлекла на совершенно ложный путь.

   - Я не говорила о насилии, - со смехом возразила Розарита, - я хотела только сказать, что отец выразил мне свою волю относительно моего замужества, а потому, если у вас были какие-нибудь надежды, то забудьте их, так как они никогда не сбудутся!

   - Следовательно, только воля вашего отца заставляет вас броситься в объятия этого разорившегося кутилы, который в обладании вашей особой видит лишь средство восстановить свое состояние и удовлетворить честолюбие? Правда ли, Розарита, что ваше сердце спокойно и не стремится исполнить волю отца? О, если вас принуждает к этому браку только послушание, то поверьте, я сумею избавить вас от него. Но вы молчите, Розарита, следовательно, вы его любите, а я... Боже, зачем мне не дали вчера умереть от жажды!

   Тибурсио продолжал осыпать упреками девушку, когда неожиданно позади него послышался легкий шелест листьев, как раз в том месте, где находились дон Эстебан и Кучильо.

   Розарита первая услыхала это и прервала излияния своего поклонника.

   - Тише, - воскликнула она, - мне послышался какой-то шум!

   Тибурсио обернулся с горящими глазами, радуясь случаю излить на кого-нибудь кипевшую в нем досаду, но все было тихо кругом. Луна освещала группы апельсинных и лимонных деревьев, но нигде не было заметно присутствия какого-нибудь существа. Гнев быстро погас в душе молодого человека и сменился мрачной задумчивостью.

   - Может быть, здесь носится дух какого-нибудь несчастного влюбленного, умершего от безнадежной любви! - грустно проговорил он.

   - Господи Иисусе! Вы меня пугаете! - проговорила девушка, быстро освобождая из-под ребозо обнаженную руку и осеняя себя крестом. - Неужели вы думаете, что от этого можно умереть? - спросила она наивно.

   Грустная улыбка скользнула по губам Тибурсио.

   - Думаю, что возможно! - проговорил он. И продолжал: - Послушайте, Розарита, вы говорите, что честолюбивы, но если я дам вам все, чем вас прельстили, что тогда? До сих пор я был в ваших глазах не более чем несчастный бедняк, но моя судьба может легко измениться. Я буду богат и могуществен, а знатности достигну ради того, чтобы вручить ее вам!

   Тибурсио поднял голову, и на лице его была написана твердая вера в свой успех. В первый раз во время свидания он заговорил как мужчина, уверенный в своей силе, и Розарита невольно удвоила внимание.

  

  

   Дон Эстебан и Кучильо не упустили ни одного слова, ни одного жеста из происходившего перед их глазами. При последних словах Тибурсио они обменялись быстрыми взглядами. Глухая ярость клокотала в душе Кучильо при мысли, что он одурачен каким-то молокососом. Это чувство еще усиливалось сознанием, что он разыграл глупейшую роль в глазах испанца, хвастливо уверив его в своей проницательности.

   Что касается де Аречизы, то он с неумолимой усмешкой смотрел на бандита и, наконец, иронически заметил:

   - Вы были правы! Теперь ясно видно, что молодой человек, безусловно, предпочитает хорошую лошадь красивой девушке, нам остается только убедиться в том, что он не подозревает о существовании Вальдорадо!

   При этих словах, напомнивших бандиту его лживые уверения, Кучильо вздрогнул, как лошадь, которой вонзили шпоры в бока.

   Однако до сих пор де Аречиза не узнал ничего нового, его мучила главным образом неизвестность относительно того, пользуется ли молодой человек взаимностью со стороны Розариты или нет. В ее голосе явно звучало нежное сострадание, которое можно было принять за любовь. Продолжение разговора должно было выяснить этот вопрос.

   Испанец, разумеется, не без умысла пробудил в Кучильо все его злые чувства, найдя, однако, необходимым сдержать их еще до некоторого времени, а затем предоставить им полную волю, что легко могло привести к совершению преступления. Но если бы убийство совершилось на его глазах, но без всякого участия с его стороны, то ответственность падала бы всецело на бандита, и совесть благородного герцога де Армады могла оставаться спокойной.

   Расчет был предельно точен; всякое сообщничество поставило бы испанца в зависимость от бандита, а таким образом, он приобретал над ним еще большую власть.

   Следуя намеченному плану, дон Эстебан крепко сжал руку Кучильо:

   - Ради спасения души, помните, что жизнь этого молодого человека священна!

   Мрачная, не предвещавшая ничего доброго улыбка скользнула по губам бандита; он хотел ответить, но испанец остановил его.

   - Тише, - шепнул Аречиза, - слушайте!

   Рука испанца продолжала лежать на руке бандита, но внимание его было приковано к возобновившемуся разговору молодых людей. Тибурсио первым прервал молчание.

   - К чему далее скрывать от вас, - воскликнул молодой человек, ободренный внимательным видом Розариты, - я положу к вашим ногам богатство, могущество, почести, и вы, вы одна совершите это чудо!

   Очень недоверчивые во многих отношениях женщины охотно верят тому, что они могут творить чудеса, а потому и Розарита ничуть не удивилась словам своего поклонника и только устремила на него вопросительный взгляд, ожидая дальнейших объяснений.

   - Мне следовало прежде сказать вам, - снова начал Тибурсио, - что моя приемная мать скончалась, но, явившись сюда, я думал только...

   - Я знаю, что вы остались один на свете, - прервала его молодая девушка, - мне сказал об этом отец сегодня вечером.

   Голос Розариты звучал нежно, как музыка, рука ее дружески покоилась в руке Тибурсио, и это производило на испанца самое неприятное впечатление.

   - Моя мать умерла от бедности, - продолжал Тибурсио, - но оставила мне в наследство громадные сокровища и завещала отомстить за смерть приемного отца. Я не воспользовался бы ради собственных выгод той тайной, которую она открыла мне, но ради того, чтобы стать достойным вас, добьюсь богатства, а затем уже примусь за поиски убийцы Арельяно.

   При этих словах Кучильо вздрогнул и скрипнул зубами.

   - Выслушайте же меня, сеньорита, - снова начал Тибурсио. - В шестидесяти милях отсюда, но как раз среди владений индейцев, находятся богатейшие золотые залежи, которые открыл Маркос Арельяно. Они принадлежат мне, и я доберусь до них, если вы любите меня, Розарита. Мне же лично не нужно богатства!

   Тибурсио с трепетом ожидал ответа Розариты, который поразил его, как смертный приговор:

   - Я уверена, что с вашей стороны это не более чем уловка, чтобы испытать меня, по крайней мере я хочу думать это, потому что я не могу допустить мысли, что вы изменой овладели чужой тайной!

   - Чужой тайной? - воскликнул молодой человек глухим голосом, пораженный словами Розариты.

   - Да, эта тайна принадлежит только дону Эстебану, я это узнала сегодня! - прибавила девушка.

   Эти слова развеяли радужные мечты Тибурсио, как дым; его тайну похитили вместе с девушкой, которая была для него дороже жизни, и, в довершение всех несчастий, она сама подозревала его в измене и коварстве.

   - Но лишь один я знаю эту тайну! - воскликнул Тибурсио. - Если же она известна и дону Эстебану, то он должен знать, кто убийца моего отца. О, если бы это был он сам! Я достаточно ненавижу его, чтобы... О Боже! Сделай так, чтобы он оказался убийцей!

   - Моли лучше Бога о том, чтобы он простил твои прегрешения! - произнес неожиданно грозный голос, от которого у Розариты вырвался возглас ужаса.

   В тот же миг чья-то тень метнулась к Тибурсио. Застигнутый врасплох, молодой человек не устоял на ногах и упал. Его противник бросился на него. В продолжение какого-то времени, не произнося ни звука, противники катались по земле, и слышалось только их прерывистое дыхание. Нож, выпавший из рук Кучильо, отливал холодным, зловещим блеском на песке дорожки, но ни тому, ни другому не удалось во время борьбы завладеть им. Наконец, сделав невероятное усилие, Тибурсио, приподнявшись с земли, уперся коленом в грудь своего врага, и в руке его блеснул выхваченный из-за пояса кинжал.

   - Я расквитаюсь с тобой, Кучильо! - прохрипел он, готовясь нанести удар.

   Но тут явился новый участник драмы. Оставаясь до сих пор равнодушным зрителем происходившей борьбы, дон Эстебан бросился вперед, все еще колеблясь, чью сторону ему принять, как вдруг раздался отчаянный крик Розариты:

   - Остановитесь! Остановитесь во имя Святой Девы и всех святых; Тибурсио гость моего отца, его жизнь священна под нашей кровлей!

   Дон Эстебан решительно перехватил руку Тибурсио, помешав ему нанести смертельный удар врагу. Как разъяренный зверь обернулся Тибурсио, чтобы узнать, кто осмелился вмешаться в их борьбу; этим мгновением воспользовался Кучильо, быстро вскочивший на ноги. Тибурсио тоже не терял даром времени: он прислонился к стене и, чуть наклонившись вперед и вытянув руку, стоял в позе античного борца, ожидая нового нападения.

   - Так вот ты как! - прохрипел Кучильо, задыхаясь от злобы и боли. - Твоя жизнь принадлежит мне, и я разделаюсь с тобой!

   - Подойди, пес! - яростно крикнул Тибурсио, при виде двух противников. - Приблизьтесь и вы, дон Эстебан! Подлый убийца, это вы платите за нападение на беззащитных людей!

   При этом оскорблении мертвенная бледность покрыла лицо испанца.

   - Вперед, Кучильо, вперед! - закричал он, не помня себя от ярости, и первый бросился на молодого человека.

   Неизвестно, чем кончилась эта неравная борьба, если бы в нее не вмешалась выбежавшая в сад Розарита.

   Мы видели, что незадачливый влюбленный безуспешно пытался тронуть ее сердце сетованиями и обещаниями; девушка оставалась глуха к ним, но неожиданная трагическая развязка сразу изменила положение вещей. Все необыкновенное и романическое неизменно действует на женское воображение.

   При виде Тибурсио, мужественно противостоящего нападению двух разъяренных врагов, несмотря на струящуюся из раны кровь, сердце молодой девушки сжалось от сострадания и восхищения. Ее первым движением было броситься в объятия неустрашимого красавца, жизни которого грозила смертельная опасность, но она принадлежала к натурам, умеющим сдерживать порывы сердца, хотя бы им пришлось умереть из-за этого. Факел дрожал в ее руке, обливая всю картину красноватым светом.

   - О, Боже мой! - воскликнула она. - Дон Эстебан, вы не ранены? Сеньор Кучильо, сеньор Арельяно, разойдитесь, ради пресвятой Девы! Неужели под нашей кровлей свершится преступление?

   Волнение придавало особую величественную красоту ее лицу; ребозо упало с головы, и роскошные черные волосы волной рассыпались по плечам; грудь неровно вздымалась под тонкой тканью. Вся фигура девушки дышала такой властью, что противники невольно вложили свои кинжалы в ножны. Кучильо глухо ворчал, как разозленный бульдог, а дон Эстебан хранил глубокое молчание; они отступили от своей жертвы и поспешно скрылись в ночной мгле.

   Тибурсио остался с Розаритой; экзальтированное состояние, в котором он находился во время борьбы, сменилось тихой грустью при виде красавицы; она казалась бледнее под влиянием испытанного ею волнения и того нового чувства, в котором она пока даже не отдавала себе отчета. Инстинктивно натягивала она на себя ребозо, чтобы скрыть прерывистые движения груди.

   - Розарита, - кротко начал Тибурсио, - я, может, и не поверил бы вашим словам, так как утопающий хватается за соломинку, но ваши поступки убили всякую искру надежды в моем сердце. Я истекаю кровью, а вы сочувствуете моим врагам!

   - Богу известно, что я не заслужила этого упрека! - возразила молодая девушка, с ужасом смотря на капающую из плеча Тибурсио кровь и приближаясь, чтобы осмотреть рану. Молодой человек отступил назад.

   - Поздно, - проговорил он с принужденной улыбкой, - удар нанесен. Прощайте, я слишком долго злоупотреблял вашим гостеприимством, и оно едва не оказалось для меня гибельным. Под вашей кровлей моей жизни угрожала опасность, и здесь же разбились в прах мои самые дорогие мечты!

   С этими словами он приблизился к пролому в ограде. Вдалеке темной стеной чернел лес, между стволами деревьев по-прежнему мерцал слабый огонек, замеченный Тибурсио еще вечером из окна своей комнаты.

   - Что вы намереваетесь делать, Тибурсио? - спросила девушка, умоляюще складывая руки, причем глаза ее наполнились слезами. - Останьтесь здесь; дом моего отца самое безопасное убежище для вас! - Тибурсио отрицательно покачал головой. Розарита продолжала указывая, рукой на лес: - Там, среди мрака и одиночества, вас ожидает смерть!

   - Бог пошлет мне друзей! - возразил молодой человек, устремляя глаза свои на светящуюся в лесу точку. - А гостеприимство окажет мне какой-нибудь путник, и мой сон будет безопаснее возле его костра, чем под вашей кровлей. В пустыне сам Господь охранит меня!

   И Тибурсио медленными, но решительными шагами приближался к проломленному в ограде отверстию.

   - Ради самого неба, не подвергайте себя новым опасностям! - воскликнула идущая за ним Розарита. - Говорю вам, вас там ждет смерть! - Затем, изменив сразу голос, она проговорила ласково и нежно: - Где же вам будет лучше, чем около меня?

   Решимость Тибурсио поколебалась при звуке любимого голоса. Он остановился.

   - Хорошо, Розарита, я останусь, но скажите только одно слово, скажите, что вы так же ненавидите моего соперника, как и я!

   В душе Розариты происходила тяжелая борьба, ее грудь неровно вздымалась, а глаза с нежным упреком глядели на Тибурсио, однако она молчала.

   Для таких молодых людей, как Тибурсио, сердце женщины - закрытая книга. Только в более зрелом возрасте опыт учит мужчин разгадывать тайны женского сердца. Будь ему тридцать лет, Тибурсио исполнил бы просьбу любимой и остался; но ему было двадцать четыре, и это была его первая любовь.

   - Итак, прощайте! - воскликнул он, и одним прыжком перескочил через груду обломков и исчез в проломе, прежде чем девушка успела что-либо сказать ему.

   Пораженная этой неожиданной развязкой, девушка вскарабкалась на обломки ограды и громко закричала вслед:

   - Тибурсио, Тибурсио! Неужели вы нанесете оскорбление хозяину, покинув его дом даже не простившись с ним? Вы накличете беду на нашу семью!

   Но голос ее замер в темноте, не получив никакого ответа; она услышала лишь поспешные удаляющиеся шаги Тибурсио, вскоре замеревшие в отдалении. Розарита сошла на землю, в отчаянии опустилась на колени и начала молиться!

   - Vivo dios! [47] - воскликнула она. - Спаси и сохрани этого безумца, который унес с собой мое сердце, и огради наш дом от проклятия!

  

   [47] - Боже правый! (исп.)

  

   В эту минуту она забыла свои честолюбивые мечты, забыла волю отца и данные ему обещания; она помнила только, что тот, кого она любит, потерян для нее навсегда.

   С отчаянием поднялась она с земли и, вскочив снова на обломки, закричала отчаянно:

   - Тибурсио, Тибурсио! Вернись! Я люблю тебя одного!

   Но все было безмолвно кругом; тогда Розарита завернулась в ребозо и тихо заплакала.

   Направляясь в свою комнату, она бросила последний взгляд на пролом стены, в котором исчез тот, кто унес с собой все ее счастье. Пролом едва различался в окутывавшей окрестности тьме.

   В отдалении, как грозный великан, высился лес, одетый сумраком ночи и тумана, но среди лесной мглы еще ярче светился огонек, сиявший перед Тибурсио подобно путеводной звезде. И в глазах огорченной Розариты свет этот разгорался все сильнее и сильнее, как бы для того, чтобы радушнее принять бесприютного путника.

  

  

   Когда дон Эстебан удалился в сопровождении Кучильо, оставив Розариту наедине с Тибурсио, он долго хранил молчание, как бы забыв о присутствии своего спутника. Оба снова вошли в гранатовую аллею, по которой незадолго перед тем прогуливались, однако де Аречиза продолжал молчать, хотя не в его правилах было долго сдерживать свое неудовольствие: на сей раз он был поглощен серьезными размышлениями.

   Более опытный в сердечных делах, чем Тибурсио, он угадал в конце разговора, что в сердце Розариты тлеет искра, вот-вот готовая разгореться в бурное пламя любви. Интонация голоса молодой девушки, ее жесты, даже молчание красноречиво указывали на зарождающуюся любовь, которую она сама еще не осознавала.

   Де Аречиза не придавал никакого значения тому, что Тибурсио известна тайна Вальдорадо, однако сильной любовью к нему дочери дона Августина племянник представлял непреодолимое препятствие к достижению честолюбивых целей испанца. Весь так тонко продуманный план действий мог натолкнуться на неожиданное препятствие: брак сенатора, обещавший такие неисчислимые выгоды благодаря двухмиллионному приданому, половина которого предназначалась на политические цели и на утверждение влияния Трогадуроса в сенате Ариспы, - все оказывалось невыполнимым по милости Тибурсио. Де Аречиза понимал, что другого решения нет: или отказаться от своей мечты, или уничтожить Тибурсио. Он мысленно остановился на втором решении; оставалось только обдумать способы его выполнения, а для этого понадобится помощь Кучильо, поэтому испанец наконец прервал молчание.

   - Неуклюжий дурак! - промолвил он достаточно громко для того, чтобы бандит мог услышать его слова.

   - Ваша светлость изволит так выражаться обо мне? - спросил тот тоном, в котором звучала наглость и приниженность, вследствие только что испытанного поражения.

   - О ком же другом! Женщина сумела бы выполнить то, что вам не удалось. Вы не умеете взять своего врага ни хитростью, ни силой, и не вмешайся я...

   - Я не отрицаю, что ваше вмешательство оказалось мне чертовски полезно, - перебил Кучильо, - но должен напомнить, что без вашего вмешательства, когда мы ехали по дороге в Позо, у нас не появился бы такой опасный враг, как Тибурсио, от которого мы не знаем, как теперь отделаться!

   - О каком моем вмешательстве вы тут толкуете? - спросил дон Эстебан.

   - Вчера вечером, когда я ехал с ним верхом вдвоем, этот молодчик начал наносить мне оскорбления и грозить. Я намеревался без дальних разговоров покончить с ним с помощью карабина, как вдруг явился ваш посланец Бенито, поклонник тигров, которого вы прислали с лошадью и водой. Само собой разумеется, я должен был отказаться от своего намерения. Нет, сеньор Эстебан, добродетели нам с вами не к лицу, от них только лишние хлопоты!

   - Говорите только за себя, - прервал испанец, гордость которого возмутилась при таком сопоставлении своей личности с бандитом. - Как же оскорбил ваше достоинство этот молодец, хотя мудрено оскорбить то, чего нет?

   - Он нанес мне оскорбление, предположив, что моя лошадь...

   Кучильо сразу остановился, сообразив, что чуть не сболтнул лишнего.

   - Спотыкается на левую ногу, - презрительно закончил дон Эстебан. - Старая история об убийстве Арельяно!

   - Я не убивал его! - воскликнул бандит. - У меня были с ним старые счеты, но я от всего сердца все ему простил.

   - Какое великодушие! Однако довольно шуток. Необходимо во что бы то ни стало убрать этого молодца с нашей дороги. Раньше я испытывал к нему какое-то непонятное сострадание и не считал его опасным, но теперь мое мнение изменилось. Если я дал вам тогда пол-унции за его спасение, то теперь готов дать двадцать унций, чтобы его уничтожить!

   - Вот это правильно! Не следует никогда изменять своим правилам, сеньор Эстебан, и браться не за свое дело. Завтра во время охоты на диких мустангов мы позаботимся о том, чтобы его лошадь сломала ему шею о какое-нибудь дерево или сбросила бы его в пропасть. В любом случае он не возвратится с охоты!

   - Завтра, - нетерпеливо повторил испанец. - А вы можете поручиться за завтрашний день? Никогда не следует ничего откладывать; ночь достаточно темна, этот парк огромен, и вас трое против одного, следовательно, вы можете покончить с ним сегодня же. Ведь может статься, что завтра я уже изменю свое решение.

   Эта угроза испугала Кучильо.

   - Карамба! - воскликнул он. - Однако ваша светлость не любит откладывать дела в долгий ящик! Да, впрочем, оно и к лучшему. Все спят, хотя, по правде говоря, удивительно, что крики девчонки не всполошили всю гасиенду.

   Действительно, благодаря позднему ночному часу никто в доме не услыхал происходившей в саду борьбы между Тибурсио и его двумя противниками, а потому Кучильо мог спокойно привести в исполнение приказание испанца.

   Сообщники расстались, и бандит поспешил к себе, где ожидали его Бараха и Ороче, а дон Эстебан направился в свою комнату.

   Луна ярко светила, мерцали в вышине звезды, воздух был напоен всевозможными ароматами, и ничто не предвещало готового совершиться преступления. Все спали мирным сном на гасиенде. Трогадурос почивал и видел радужные сны о своем будущем величии и богатстве, а дон Августин уже видел себя тестем могущественного сенатора, не подозревая, что зародившееся в сердце его дочери нежное чувство готово разрушить все его планы. Один дон Эстебан беспокойно ходил по своей комнате, желая и вместе с тем страшась исполнения своего приказания. Частый стук в дверь известил его о приходе Кучильо.

   - К черту улетели мои двадцать унций! - воскликнул бандит, войдя в комнату с искаженным злобой лицом. - Птичка упорхнула!

   - Он бежал? И вы допустили это! - с гневом проговорил дон Эстебан.

   - Попробуйте-ка помешать! Эти скоты Бараха и Ороче налакались мескаля и пьяны в стельку! А Диас отказался помогать мне. Пока я толковал этим пьяницам, в чем дело, наш молодчик ускользнул через пролом в ограде, как я полагаю!

   - Откуда вы узнали это? - спросил испанец, топая злобно ногой.

   - Когда мы пришли на место происшествия, то нашли донью Розариту возле пролома в ограде. Она кричала Тибурсио, что любит его, умоляя вернуться, и если бы он был недалеко, то, без сомнения, не устоял бы против ее мольбы.

   - Она любит его?! - воскликнул дон Эстебан.

   - Страстно, судя по ее словам и голосу! - И Кучильо повторил испанцу пламенный призыв Розариты, обращенный к Тибурсио.

   - Нельзя терять времени, надо немедленно его преследовать; велите седлать лошадей и разбудите Бенито и слуг, а я пойду предупредить дона Августина и сенатора!

   "Он все таков же, как много лет назад! - подумал бандит, отправляясь исполнять приказание де Аречизы. - Он призирает всякую опасность и до сих пор полон энергии и упорства, когда дело идет о достижении намеченной цели. Удивительно, что при таком характере он не сделал блестящей карьеры у себя на родине!"

   Предаваясь этим размышлениям, Кучильо бросился исполнять отданные ему приказания. Тем временем дон Эстебан успел переодеться в дорожный костюм и направился в комнату, где спал сенатор. Дверь была отворена, и луна ярко освещала помещение.

   - В чем дело, дон Эстебан, простите, я хотел сказать ваша светлость? - воскликнул Трогадурос, неожиданно пробуждаясь ото сна, во время которого ему снился, вероятно, двор испанского короля.

   - Я пришел проститься и дать вам последние инструкции!

   - Как! - изумился сенатор. - Вы уезжаете? Который же теперь час? Неужели я проспал без просыпу трое суток кряду?

   - Нет, - возразил испанец, - я уезжаю потому, что нашим планам грозит серьезная опасность. Этот оборванец знает о существовании Вальдорадо, а кроме того, любит Розариту и пользуется ее взаимностью.

   При этом известии Трогадурос тяжело опустился на подушки.

   - Значит, все кончено! - простонал он. - Прощайте мои мечты о миллионном приданом, прощайте поместья, которые я уже считал своей собственностью!