Ферри Габриель - Лесной бродяга

услугам и сделаю это просто из дружбы, так сказать, сверх счета!

   Сказанное нами выше, вероятно, вполне объясняет неожиданное появление здесь Кучильо. Отъявленный негодяй выбрался из озера в то время, пока разыгрывался пролог драмы, участником которой он стал теперь. Встреча с Барахой и Ороче на горной тропе снова навела его на прежнюю мысль пристать к победителям. Вообще говоря, он видел, что дело принимает сравнительно лучший оборот, чем он ожидал.

   Но вместе с тем он отлично осознавал всю щекотливость своего положения, сопряженного с предложенной ему обязанностью палача по отношению к человеку, знавшему о всех его преступлениях: дон Антонио буквально несколькими словами мог предать его в руки беспощадных судей. Хитрый бандит сразу понял, что для собственного спасения ему необходимо воспрепятствовать дону Антонио сказать о нем что-либо. С этой целью он решил прежде всего как-то принудить испанца молчать и, улучив удобную минуту, шепнул ему на ухо:

   - Не бойтесь ничего... я с вами!

   Участники разыгравшейся сцены продолжали хранить молчание. Фабиан опустил голову в задумчивости, лицо его было так же бледно, как у осужденного. Розбуа с нарочитым бесстрастием наблюдал за происходящим. Хосе же не скрывал своего удовлетворения, однако был мрачен. И только Кучильо переполняла радость: он был готов пожертвовать чем угодно, взять на душу любой смертный грех, не говоря уже о привычном для него убийстве, лишь бы обогатиться.

   "Черт побери! - думал авантюрист, беря из рук Хосе свой карабин и одновременно успокаивая дона Антонио доверительным жестом. - Вот случай, который и самого ариспского алькальда заставил бы лопнуть от злости, ибо ему пришлось бы даровать мне прощение! Я безнаказанно избавлюсь от опасного свидетеля благодаря чужой воле и руке Провидения!" И он подошел к дону Антонио.

   Бледный, с блестящими от возбуждения глазами, испанец оставался неподвижен. Он так и не понял, будет ли Кучильо его спасителем или палачом, не сумев в смятении чувств разгадать подлую душонку этого проходимца. Он лишь сказал:

   - Мне много лет назад было предсказано, что Бог покарает меня смертью в пустыне! Теперь исполняется это предсказание. Но Бог посылает мне еще высшее оскорбление - смерть от руки этого негодяя! Сеньор Фабиан, вам я прощаю: по-своему вы, может быть, и правы... но дай-то Бог, чтобы этот бандит не стал и для вас таким же роковым, как для вашего дяди!

   В этот момент истошный крик, крик ужаса, изданный Кучильо, заглушил последние слова дона Антонио.

   - К оружию! К оружию! - кричал он. - Индейцы!

   Последовали мгновения общего замешательства: Фабиан, Красный Карабин и Хосе кинулись за своими ружьями; воспользовавшись этим, Кучильо ринулся на дона Антонио, который, выпрямясь во весь рост, окидывал взглядом окрестность, нигде не видя неприятеля, и два раза вонзил ему свой нож по рукоятку в горло.

   Несчастный Медиана упал, обливаясь кровью. Дьявольская улыбка скользнула по губам Кучильо: дон Антонио унес с собой в могилу его тайну.

  

  

   Неожиданное убийство привело всех в негодование. Забыв, что бандит, в сущности, только ускорил приведение в исполнение произнесенного над графом де Медиана приговора, Фабиан накинулся на него.

   - Несчастный! - крикнул он, замахиваясь на бандита прикладом ружья.

   - Ну, ну, успокойтесь! - говорил Кучильо, отстраняясь от удара, тогда как Хосе, более склонный к некоторой снисходительности по отношению к убийце дона Антонио, его заклятого врага, кинулся между ними. - Вы горячитесь, как степной жеребенок, и при каждой возможности готовы боднуть, как молодой бычок. Индейцев нет и в помине; они теперь слишком заняты в другом месте! Это была просто маленькая военная хитрость с моей стороны, чтобы скорее оказать вам важную услугу, которой вы требовали от меня! Не будьте же неблагодарны!

   - Что сделано, то сделано! - вмешался бывший карабинер. - Простить убийцу своей матери, дон Фабиан, - малодушие, а убить безоружного, беззащитного человека - преступление. С этим я должен согласиться, даже и после пяти лет тюрьмы и ссылки, а потому, как ни рассуждай, наш приятель Кучильо все же избавил нас от затруднительного решения этого вопроса. Теперь уж его дело разбираться со своей совестью. Что ты на это скажешь, Розбуа?

   - С такими уликами, какие у нас имелись против него, любая судебная палата приговорила бы его к смертной казни! Индейцы по своим законам правосудия также не пощадили бы его. Сам Бог пощадил нас, не дав пролить кровь белого человека и единоверца. Вот почему и я, как ты, Хосе, говорю: да, это дело Кучильо, и спасибо ему, что он избавил нас от необходимости выступить в роли палачей.

   - Господи! - сокрушенно воскликнул Фабиан. - Ведь я все-таки надеялся найти возможность простить его!

   Между тем, окинув взглядом, полным холодной ненависти, бездыханное тело того, кто уже не мог выдать его тайны, Кучильо философски заметил:

   - И что такое, в самом деле, жизнь человеческая? От каких пустяков зависит она? Ведь пятнадцать лет назад я остался жив лишь благодаря тому, что не нашлось поблизости какого-нибудь дерева!

   Затем он обратился к Фабиану:

   - Итак, я оказал вам серьезную услугу, и вам волей-неволей приходится, дон Тибурсио, признать себя моим должником! Вы не отказываетесь от данного слова?

   - Нет, - презрительно уронил Фабиан, - цена крови сполна будет выплачена вам: берите все золото долины!

   - В уме ли вы? - воскликнул испанец. - Этот проходимец убил бы его с радостью и задаром!

   - Вы - Бог! - восхищенно воскликнул Кучильо. - И цените мою совестливость по справедливости. Как! Неужели все это золото мое?

   - Все, все, до последней крупинки! - раздраженно сказал Фабиан. - Я не желаю иметь ничего общего с вами, даже золота!.. - И он сделал знак Кучильо, что тот может отправляться.

   Бандит вместо того, чтобы пройти сквозь заросли хлопчатника, направился прямо к их скальному выступу, за которым в лощине была привязана его лошадь.

   Спустя несколько минут, он вернулся уже без винтовки, неся с собою свое сарапе. Он отстранил сплетавшиеся между собою ветви, преграждавшие ход в Золотую долину, и вскоре скрылся из вида.

   Стоявшее теперь в зените солнце заливало ослепительным светом и дробилось тысячами искр на золоте, рассеянном по дну долины. Дрожь пробежала по жилам Кучильо при виде этих несметных богатств.

   С искрящимся взглядом, он походил на койота, попавшего в овчарню и останавливающегося в нерешительности, на какой жертве остановить свой выбор. Блуждающим взором пожирал он золотые самородки, рассыпанные у его ног. Еще немного - и он, кажется, стал бы кататься в этом золотоносном песке в порыве безумной радости.

   Вскоре, однако, он овладел собой и, немного успокоившись, разостлал на песке свое сарапе. Видя полную невозможность унести все, он стал осматривать испытующим взором рассыпанные кругом сокровища, соображая, на чем именно остановить свой выбор.

   Тем временем дон Педро Диас, расположившись на некотором расстоянии и внимательно следивший за всем происходившим, видел всю, до мельчайших подробностей, тяжелую сцену последних минут герцога д'Армады.

   Он медленно поднялся со своего места и направился в сторону наших друзей, как бы с трудом передвигая ноги, мрачный, как Божия кара, орудием которой ему суждено было стать в самом близком будущем.

   Подойдя ближе, он посмотрел полным невыразимого, глубокого горя взглядом на герцога д'Армаду и печально проговорил:

   - Я не осуждаю вас, так как на вашем месте и сам поступил бы точно так же: одному Богу известно, сколько индейской крови я пролил, чтобы только утолить свою жажду мести!

   - О, это все равно что святую воду пить, дон Педро, - заметил Красный Карабин, проводя рукой по своим густым седым волосам, и окинул благородного искателя приключений доброжелательным взглядом. - И Хосе и я также можем сказать, что и мы, со своей стороны...

   - Я вас не осуждаю, сеньоры, - продолжал Диас, - но я скорблю, горько оплакивая случившееся, потому что я был свидетелем того, как на моих глазах пал человек с твердой душой, человек, державший в своих руках всю будущность Соноры, пал от руки негодяя, святотатственно разбившего орудие, избранное Богом для возвеличения моей несчастной родины! Я хочу предать убийцу в ваши руки! Судите его: он пролил много невинной крови!

   - Что вы хотите этим сказать, сеньор Диас? - спросил Фабиан. - Неужели Кучильо...

   - Этот изменник, дважды пытавшийся убить вас, кабальеро, первый раз в гасиенде Дель-Венадо, а затем в соседнем с ней лесу, и привел нас сюда!

   - Так это Кучильо продал вам тайну долины? О, я был почти уверен в этом. Но, дон Педро, вы точно знаете о сделке?

   - Вполне! Покойный дон Эстебан рассказывал мне, каким образом этот негодяй узнал о существовании здесь этих богатейших россыпей. Убив своего товарища, который первый случайно напал на них, он сделался единственным обладателем тайны. Ну а теперь, если вы считаете, что человек, дважды покушавшийся на вашу жизнь, заслуживает строгой кары, то уж решайте сами!

   С этими словами Педро Диас стал подтягивать подпругу седла, намереваясь окончательно уехать.

   - Простите, кабальеро, - сказал Фабиан, - еще одно слово! Не знаете ли вы, давно у Кучильо серая лошадь, что припадает на правую переднюю ногу?

   - Да уже более двух лет, как я слышал от него самого!

   Последняя сцена прошла незамеченной для бандита. Сплошные заросли хлопчатников совершенно скрывали от него все происходившее; кроме того, он был настолько поглощен созерцанием своих сокровищ, что не мог отвести глаз и не видел и не слышал ничего вокруг себя.

   Растянувшись на песке, он ползком двигался между бесчисленных самородков, которыми здесь была густо усеяна почва. Он уже начал нагружать ими разостланный на земле сарапе, когда Диас окончил свое обличение.

   - Что за роковой день сегодня! - воскликнул Фабиан, в душе которого последняя фраза Диаса не оставляла более места сомнению. - Что же я должен сделать с этим человеком? Вы оба знаете, как он поступил с моим приемным отцом, посоветуйте мне, друзья, что мне с ним сделать? У меня нет уже больше сил, нет решимости! Этот день принес мне слишком много потрясений.

   - Неужели негодяй, задушивший твоего отца, заслуживает больше снисхождения, чем благородный гранд, убивший твою мать? - спросил канадец.

   - Вашего отца он убил, или кого-либо другого, все равно: этот негодяй вполне заслуживает смерти! - проговорил Диас, вскочив в седло. - Я предаю его в ваши руки, сеньор: поступите с ним, как того требует справедливость!

   - Я с глубоким сожалением расстаюсь с вами, сеньор Диас! - сказал Розбуа. - Человек, который как вы является ярым и непримиримым врагом индейцев, был бы для меня желанным товарищем.

   - Долг заставляет меня вернуться в лагерь, который я покинул ради несчастного покойного дона Эстебана! - отвечал искатель приключений. - Но есть две вещи в мире, которых я никогда не забуду: это ваше благородное великодушие как победителей, и та клятва, которую я принес вам, - никому не открывать тайны Вальдорадо!

   Диас махнул рукой на прощание и поскакал к развилке Рио-Хилы, размышляя о возможности примирить или, вернее, сочетать святость данного слова с заботами о безопасности и успехе экспедиции, начальство над которой он должен был принять после покойного дона Эстебана.

   Вскоре охотники потеряли его из вида.

   В то время как Диас удалялся, другой всадник, невидимый для наших друзей, тоже направлялся вдоль одного из рукавов реки в мексиканский лагерь: то был Бараха. Последний, под свежим впечатлением низких страстей, заставивших его пожертвовать своим товарищем и решиться на страшное дело, с неудовлетворенным чувством все более и более разгоравшейся в нем алчности к наживе, решился наконец разделить с товарищами добычу и теперь скакал во весь опор за подкреплением, отнюдь не ожидая, что в лагере его встретят огнем и мечом.

   Солнце уже поднялось высоко и освещало в долине только Кучильо, с жадностью склонившегося над своей золотой жатвой, и трех охотников, державших совет между собою о судьбе Кучильо. Узнав мнение канадца, Фабиан захотел выслушать и Хосе. Тот высказался еще решительнее.

   - Дон Фабиан, вы поклялись вашей приемной матери на ее смертном одре покарать убийцу Маркоса Арельяно. Сдержать клятву - ваш священный долг. Убийца в ваших руках - действуйте! - Заметив смятение в глазах молодого человека, испанец решительно добавил: - Если вам претит это дело, я готов сам взяться за него.

   Хосе подошел к живой изгороди, скрывавшей их от бандита, и раздвинул ветви кустарника.

   - Сеньор Кучильо, - крикнул он, - на пару слов!

   Но бандит, до безумия ослепленный видом искрившегося под лучами солнца золота, ничего не слышал. Его скрюченные пальцы рыли песок с рвением голодного шакала, вырывающего труп.

   Только когда его окрикнули в третий раз, он повернул голову и, обратив к Хосе разгоряченное работой лицо с блуждающими глазами, поспешно закрыл инстинктивным движением почти бессознательного недоверия одним концом сарапе набранную им груду золота.

   - Сеньор Кучильо, - продолжал испанец с едким сарказмом, которого бандит, впрочем, не заметил. - Я вот услышал полчаса назад от вас одно чрезвычайно мудрое высказывание. Оно меня поразило глубиной мысли и дало самое лестное представление о вас и вашем характере.

   - А-а... - пробормотал Кучильо, - вот и этому тоже понадобились мои услуги! Эти люди начинают становиться нескромными... Впрочем, они хорошо платят, надо отдать им должное! - добавил он, утирая лоб, с которого градом катился пот. - Мудрое изречение! - проговорил он уже вслух, небрежно отбрасывая в сторону горсть золотоносного песка, который всюду, кроме только этой долины, составил бы счастье любого искателя золота. - Какое? Я часто говорю несравненно более мудрые вещи и почти не замечаю их. У меня вообще философский склад ума!

   - Я вам напомню. Вы сказали: "И что такое, в самом деле, жизнь человеческая! От каких пустяков зависит она? Ведь пятнадцать лет назад я остался жив лишь благодаря тому, что не нашлось поблизости какого-нибудь дерева!" Так вы высказались, сеньор?

   - Весьма возможно! - отозвался Кучильо рассеянно. - Я действительно долго предпочитал кусты, но теперь давно уже успел примириться даже с высокими большими деревьями. Да, собственно говоря, почему вы спрашиваете меня об этом? - с нетерпением спросил он.

   - Да так, из любопытства, - небрежно уронил Хосе, - а скажите, как это вы так быстро нашли золотую долину, когда мы искали, искали ее?!

   - Дело случая! - хладнокровно отвечал бандит с наглой улыбкой. - А может быть, - с лицемерным смирением прибавил он, - и само Провидение указало мне ее: ведь, нужно вам признаться, я думаю пожертвовать все это золото на богоугодные дела!

   - Благое дело! - глубокомысленно произнес Хосе, но не мог удержаться от улыбки, тут же замеченной бандитом.

   - Во всяком случае, - снова начал он, - каким бы образом я не отыскал долину, все золото теперь мое: я честно заработал его убийством, а, нужно заметить, я не убиваю даром. Впрочем, - продолжал он, видимо, обдумывая что-то, - я не эгоист и готов поделиться с вами своим счастьем. Знаете что? Здесь есть в одном месте громаднейшая глыба золота; ей цены нет! Я дарю ее вам!

   - Спасибо! - добродушно отвечал Хосе. - А где находится это сокровище?

   - Там, вверху! - проговорил Кучильо, указывая на вершину пирамиды.

   - Там, на вершине возле пихт над обрывом? Ах, сеньор Кучильо, укажите, где точно следует искать?

   Бандит не очень-то хотел расставаться со своим грузом, но, решив поскорее отделаться от "беспокойного человека", как он мысленно называл Хосе, поплелся на вершину холма. Хосе направился за ним, показав знаком Фабиану и Розбуа, чтобы они по приглашению бывшего солдата взбирались следом.

   - Никто не уйдет от своей судьбы, - говорил Хосе догнавшему его Фабиану, - смотрите, этот бездельник глазом не моргнет! Как бы то ни было, но помните, что вы клялись отомстить за смерть вашего приемного отца! Еще тут не расчувствуйтесь!

   - Не беспокойся! - твердо проговорил Фабиан, нерешимость которого теперь совсем исчезла. - Пусть и с ним поступят так, как он поступал с другими!

   И трое неумолимых людей появились на вершине пирамиды, где Кучильо их уже поджидал.

   При виде строгих и суровых лиц тех, кого он имел столько оснований опасаться, в душе Кучильо снова зароились прежние опасения. Тем не менее он старался сохранить свой апломб и не падать духом раньше времени.

   - Вот смотрите, видите? - сказал он, указывая на водопад. - Вон там в скале!

   При этом он указал рукой на то место, где раньше искрилась та громадная глыба золота, которой овладел Ороче и от которой осталась лишь выемка в скале.

   Жадный взгляд бандита тотчас же заметил исчезновение самородка, - и крик сдерживаемой ярости едва не вырвался у него из груди. Но никто из его судей не глядел на водопад. Фабиан взглянул на Кучильо - и под его взглядом кровь застыла в жилах бандита.

   - Кучильо, - проговорил молодой человек. - Вы однажды не дали мне умереть от жажды и этим оказали услугу человеку, который не отплатил вам за то неблагодарностью: я простил вам тот удар кинжалом, которым вы ранили меня в саду гасиенды Дель-Венадо; простил вам и новые покушения на мою жизнь близ Сальто-де-Агуа; мало того, я простил вам еще и тот выстрел, который только вы могли направить в нас с вершины этой пирамиды! Я простил бы вам все дальнейшие попытки подобного рода, которые клонились к тому, чтобы лишить меня той жизни, которую вы некогда сохранили мне. Я не только простил вас, а еще вознаградил более чем по-королевски за исполнение того приговора, который был утвержден на нашем суде! Но у вас на совести есть еще одно преступление, которого вам и ваша совесть не могла простить!

   - О, с совестью-то своей я постоянно живу в ладу! - возразил Кучильо с мрачно-любезной улыбкой, начиная уже чувствовать сильное беспокойство.

   - Я говорю о том вашем друге, - продолжал Фабиан, - которого вы так предательски убили!

   - Он оспаривал у меня мой выигрыш, и, говоря по чести, в тот раз выпито было очень много вина! - оправдывался Кучильо.

   - Не прикидывайтесь, будто вы не понимаете меня! - гневно воскликнул Фабиан, раздраженный наглостью и нахальством этого негодяя.

   Кучильо сделал вид, что старается что-то припомнить.

   - Если вы говорите о Тио Томасе, то это дело никогда не было хорошо расследовано, однако.

   Фабиан раскрыл уже рот, чтобы ясно сформулировать обвинение в убийстве Арельяно, когда Хосе неожиданно перебил его.

   - Я очень бы желал узнать поподробнее историю о Тио Томасе. Быть может, сеньор Кучильо не найдет времени для составления своих мемуаров, что, конечно, стало бы невосполнимой потерей для человечества.

   - Я, со своей стороны, дорожу возможностью доказать, что немногие могут похвастать такою чуткой совестью, как я, - сказал Кучильо, видимо, польщенный комплиментом. - Так вот, как было дело: Тио Томас, мой закадычный друг, имел племянника, с нетерпением ожидавшего наследства после своего дядюшки, человека весьма зажиточного. Я получил от племянника сто песо и за эту сумму обязался ускорить время вступления его в права наследства. Это было, конечно, ничтожное вознаграждение за столь прекрасное наследство, и я пошел и предупредил о нашем заговоре Тио Томаса, который дал мне двести песо за то, чтобы я позаботился о том, чтобы его племянник никогда не смог ничего наследовать от него. Но здесь я оплошал, отправив на тот свет племянника, не предупредив его даже о том, как бы это следовало сделать. Вот тогда-то я и почувствовал, как неудобно иметь слишком чуткую совесть: деньги племянника положительно жгли мне руки и ложились упреком на мою совесть, я решил избавиться...

   - От этих денег?

   - Нет, от упрека, и с этой целью прибегнул к единственному средству, какое еще оставалось в моем распоряжении...

   - То есть вы отправили и дядюшку своим чередом на тот свет?

   Кучильо самодовольно поклонился.

   - С тех пор, - сказал он, - я не чувствую ни малейшего упрека совести. Я честно заработал свои триста песо, исполнил все по уговору, как с тем, так и с другим!

   Кучильо все еще улыбался, когда Фабиан неожиданно воскликнул:

   - А сколько вам было заплачено за убийство Маркоса Арельяно?

   При этом неожиданном обвинении мертвенная бледность мгновенно покрыла исказившиеся черты Кучильо. Теперь он уже не мог более ошибаться насчет грозившей ему участи. Повязка разом упала у него с глаз, - и сладостные обманчивые мечты, которыми он все время убаюкивал себя, сменились суровой действительностью.

   - Маркое Арельяно?! - пробормотал он заикаясь. - Я не убивал его!

   - Лжешь, негодяй, ты убил его! - гневно воскликнул Фабиан. - Ты задушил его у костра, а труп бросил в реку!

   - Нет, нет! Кто вам это сказал?

   - Кто сказал? - горько усмехнулся Фабиан. - Скажи лучше - указал!

   - Кто, кто?!

   - А кто указывает вакеро, где искать сбежавшую лошадь? Кто указывает индейцу, где скрывается неприятель? Кто указывает гамбузино, где природа прячет золото? Только вода не сохраняет следа проплывшего по ее поверхности челнока, да воздух не сохраняет след пролетевшей птицы. Но земля, земля хранит все следы! Тебе это так же хорошо известно, как и нам.

   - Я не убивал! Не убивал я его, кабальеро! Клянусь Господом...

   - Не богохульствуй! Повторяю тебе, ты - убийца. Ты оставил на земле следы своего преступления. Люди видели и прочли эти кровавые следы! А твоя припадающая на левую ногу лошадь и твоя хромота - о них тоже поведали следы, - все это неоспоримые свидетельства твоего преступления!

   - Это не я! Не я! - упорствовал бандит.

   - Бессмысленная ложь, Кучильо! Припомни-ка встречного вакеро! Ведь он узнал Арельяно! И разве не ты ехал рядом с ним на серой в яблоках лошади?

   - Сжальтесь! Пощадите, сеньор Тибурсио! - взмолился Кучильо, подавленный этим внезапным открытием фактов, единственными свидетелями которых были он да Бог на небесах. - Возьмите все золото, которое вы дали мне, но оставьте мне только жизнь, и я за это буду убивать всех ваших врагов, убивать их везде, повсюду и всегда, когда только представится случай, по первому вашему слову или взгляду... и задаром... даже отца родного я готов убить, если вы мне прикажете. Но, ради Господа всемогущего, ради солнца, которое светит нам всем, оставьте мне жизнь! Прошу вас только об одном, не лишайте вы меня жизни! - молил негодяй, ползая в ногах у Фабиана.

   - И Маркое Арельяно, наверное, просил у тебя пощады, а ты разве пощадил его? - проговорил Фабиан, отворачиваясь от него.

   - Но ведь я же убил его, чтобы единолично завладеть всем этим золотом, а теперь отдаю его все за свою жизнь! - продолжал он, отбиваясь от Хосе, который не давал ему обнять колени Фабиана.

   С искаженным ужасом лицом, с пеной у рта и чрезмерно расширенными зрачками лишенных разума глаз, Кучильо все еще молил о пощаде, стараясь доползти до ног Фабиана. Незаметно для самого себя он очутился на самом краю обращенной к горам почти вертикально обрывавшейся западной стороны пирамиды; позади него широкая полоса воды с шумом и ревом низвергалась вниз, пенясь и бурля.

   - О, пощадите, пощадите! - молил он. - Прошу вас именем вашей матери, именем доньи Розариты, которая вас любит, я это знаю! Она вас любит - я это слышал...

   - Когда?! - воскликнул Фабиан, бросаясь в свою очередь к Кучильо, но вопрос замер у него на устах: сорвавшись с края обрыва, благодаря легкому пинку ногой бывшего карабинера, Кучильо полетел в пропасть с раскинутыми руками.

   - Что ты наделал, Хосе? - воскликнул Фабиан.

   - Этот негодяй, - презрительно сплюнув, проговорил бывший микелет, - не стоил ни веревки, ни заряда пороха!

   Душераздирающий вопль на мгновение заглушил даже рев водопада. Фабиан вытянул вперед голову, чтобы взглянуть в пропасть, и тотчас же откинулся назад, охваченный ужасом: уцепившись за ветки куста, подававшегося под его тяжестью, так как корни, едва державшиеся в расщелине скалы, мало-помалу обрывались, Кучильо висел над пропастью и положительно выл от смертельного ужаса, леденившего кровь в его жилах.

   - Помогите! Помогите! - кричал он задыхающимся, полным самого безнадежного отчаяния голосом. - Помогите, если в вас есть хоть что-нибудь человеческое!..

   Все трое, стоявшие на вершине пирамиды, обменялись взглядами, передать которые нельзя никакими словами. И каждый стал утирать холодный пот со лба.

   Неожиданно мольбы бандита разом оборвались и сменились диким истерическим, каким-то безумным хохотом, от которого невольно мурашки бежали по коже. То был хохот помешанного; затем донеслось еще несколько бессвязных слов, - и все смолкло. Теперь один грохот водопада тревожил тишину мрачной пустыни. Бездна поглотила свою жертву, смерть взяла наконец того человека, вся жизнь которого являлась сплошным рядом разных преступлений и злодеяний.

   - Хосе! - горестно воскликнул Фабиан. - Ты лишил суд человеческий его священного права - сознательно покарать преступника!

   - Ничего! Наверно, суд Божий над этим негодяем будет еще ужаснее! - заявил испанец.

  

  

   Тени незаметно начинали удлиняться по мере того, как солнце склонялось к западу, и под его косыми лучами золотоносная россыпь отбрасывала лишь местами бледный отблеск. Скоро беспредельным пустыням предстояло потонуть во мраке, объятым темным покровом южной ночи.

   Нашим друзьям предстояло исполнить еще один священный долг - похоронить несчастного дона Антонио де Медиана. Розбуа и Хосе приняли это на себя; они донесли его тело на руках до вершины пирамиды и схоронили его в могиле индейского вождя. Суеверие, окружившее ореолом святости и таинственности это место, служило порукой, что тело убитого не будет потревожено индейцами, а громадные камни, заваливавшие вход в могилу, делали ее недоступной для хищных птиц.

   - Что же мы будем делать теперь? - спросил Хосе, обращаясь к Фабиану, когда они снова спустились с холма.

   Но тот, подавленный всеми ужасами этого дня, молчал, печально опустив голову.

   - Дитя мое, - вмешался тогда Красный Карабин, - вспомните, что все это золото принадлежит вам. Это - ваше наследие, оставшееся вам после вашего покойного приемного отца. Мы унесем отсюда все, что только позволят силы. Хосе, давай скорей приниматься за дело, - добавил канадец, обращаясь к испанцу, который задумчиво вглядывался в пустынную даль. - Мы и так потеряли много драгоценного времени!

   - Не спешите, друзья, - тихо вымолвил, наконец, молодой человек. - Если вы ничего не имеете против, то мы проведем эту ночь здесь: мне надо собраться с мыслями. Страшные удары, которые пришлось испытать мне, совершенно смутили меня, и я хочу все спокойно обдумать и тогда уже решить, что делать и как поступить. Завтра я сообщу вам о своем решении.

   - Только завтра? - удивленно спросил Красный Карабин.

   - Да, теперь уже поздно пускаться в обратный путь! - продолжал Фабиан без дальнейших пояснений.

   - Пусть будет так! Я не стану противоречить. Лишний день, проведенный с вами в пустыне, без сомнения, дорог для меня. Знаешь, Хосе, я того мнения, что нам следует разбить наш лагерь там, на вершине холма!

   - Да, - сказал Фабиан, - быть может, близость человека, который теперь покоится подле праха индейского вождя, послужит мне хорошим уроком, которым я не премину воспользоваться.

   Тем временем солнце спускалось все ниже и ниже. Трое друзей медленно взбирались на вершину пирамиды. Отсюда открывался вид на далекое пространство. Пустыня была безмолвна и неподвижна, только стая коршунов кружила и летала над лошадью дона Эстебана, напоминая о кровавой драме, разыгравшейся здесь еще так недавно.

   - Думается, мы сглупим, если останемся здесь на ночлег! - неожиданно заметил Хосе, все время озабоченно вглядывавшийся в окрестности.

   - Почему? Где мы найдем более неприступную и надежную позицию, чем эта возвышенность? - спросил канадец.

   - Не забывайте, что мы выпустили из рук двух негодяев, злоба которых может сыграть с нами довольно неприятную штуку. Правда, один из них, наверное, погиб, как мы сами видели, но другой-то, конечно, вернулся в лагерь, и весьма возможно, что нам сегодня же вечером еще придется отбиваться от шестидесяти таких же мерзавцев!

   - Я так не думаю! - возразил Розбуа. - Тот, кто на наших глазах полетел в пропасть, наверное, свалился туда не случайно. Я готов поручиться, что товарищ столкнул его туда именно для того, чтобы остаться единственным обладателем этой тайны. А вы понимаете, что если он не желал разделять ее с одним другом, то уж, конечно, не будет созывать шестьдесят жадных коршунов на ту добычу, которую считает своей. Скорее всего, вместо того чтобы вернуться в лагерь, этот негодяй в настоящее время притаился в каком-нибудь ущелье и выжидает своего часа. Когда ночная мгла укроет долину, мы увидим, как он будет бродить вокруг золотых россыпей, подобно голодному койоту вокруг той падали, что осталась там.

   Канадец не ошибался в своих предположениях, во всяком случае, в том, что касалось участи Ороче.

   - Все это весьма возможно, - говорил Хосе, - тем не менее я продолжаю держаться своего мнения. Пока у нас в распоряжении еще остается часа два времени до наступления темноты, нам следовало бы захватить фунтов тридцать-сорок самородков, что весьма не трудно и, если не ошибаюсь, представит собою довольно кругленькую сумму. А затем следует скакать всю ночь по направлению к Тубаку. Кроме того, мы могли бы устроить здесь где-нибудь тайник и схоронить в нем золото, а затем в другой раз вернуться сюда и набрать новый запас...

   - Ручаюсь, что этот бездельник не поехал в лагерь; это вовсе не входит в его расчеты, - продолжал Красный Карабин, - кроме того, вероятно, завтра утром мы покинем эти места.

   - Ну а того беднягу, что мы оставили там до завтра, захватим с собою?

   - Но если бы мы последовали за вашим другом, то нам пришлось бы отложить это дело еще на больший срок. Я готов поручиться, что он, вследствие лихорадки, целый день проспал как сурок! - сказал Красный Карабин. - Там он в надежном месте, вода у него тоже есть. До завтра мы не сумеем ничего сделать для него, а потому я того мнения, что его следует оставить на прежнем месте. Это, быть может, и тяжело, - добавил канадец, понижая голос, - но, как вы сами понимаете, необходимо, чтобы он не знал если и не о близком существовании сокровища, то, во всяком случае, хоть о точном его местонахождении. Впоследствии мы вознаградим его за это вынужденное обстоятельствами нерадение о нем, вручив ему несколько золотых самородков, а затем мы... Ах, вот в чем затруднение! Что мы сделаем с ним?

   - Ну, об этом мы еще будем иметь время подумать! - проговорил Хосе. - А пока, раз уж мы приняли решение провести здесь ночь, то не худо бы поглядеть, нет ли чего подозрительного. Пойти разве мне посмотреть?

   И, не дожидаясь ответа канадца, бывший микелет, закинув ружье за плечо, удалился. Полчаса спустя он уже возвратился обратно. За это время он сумел напасть на следы Барахи и Ороче в горах, но не счел нужным проследить их особенно далеко. Затем он взобрался на ту скальную гряду, под прикрытие которой эти авантюристы укрылись от выстрелов охотников.

   - Вершина гряды поросла таким густым кустарником, - говорил бывший микелет своим друзьям, - вы сами можете это видеть отсюда, - что пять-шесть человек, забравшись туда, могут сильно навредить нам, оставаясь под надежным прикрытием. Я того мнения, что было бы разумно оставить эту позицию и занять ту, как, безусловно, более надежную и выгодную!

   Замечание Хосе казалось разумным. Но одно серьезное соображение помешало канадцу согласиться с ним: дело в том, что в случае, если бы им пришлось выдержать осаду, здесь водопад был настолько близко, что они могли всегда добыть воды с помощью манерки [67], привязанной к длинной ветке. Это было весьма важным условием, так как под палящим небом этих стран свежая вода несравненно важнее, чем пища.

  

   [67] - Манерка - (от польск. manjerka) - походная металлическая фляжка с навинчивающейся крышкой в виде стакана.

  

   Учитывая это обстоятельство, охотники к общему согласию решили заночевать на вершине пирамиды и отправиться в обратный путь около четырех часов утра.

   Канадец не забыл появившейся вдали лодки с таинственными пловцами, которую он видел в это утро. Кроме того, он не обманывался и насчет того, что фантазия провести здесь ночь была опасна, так как слухи об этой местности, по всей вероятности, должны были распространиться так или иначе в лагере искателей золота. Но для почтенного канадца достаточно было знать, что таково желание обожаемого ребенка, чтобы без дальнейшего рассуждения подчиниться ему.

   В общей сложности площадка индейской могилы была несколько возвышеннее вышеупомянутой гряды скал. Подняв на ребро две громадных плоских самородных плиты, которыми так изобиловала эта местность, и добавив таким образом два новых зубца к тем, которые воздвигла сама природа на вершине этой усеченной пирамиды, наши охотники очутились в таком ретраншементе [68], где они были в сравнительной безопасности от выстрелов.

  

   [68] - Ретраншемент (фр. retranchement) - военное вспомогательное укрепление для усиления внутренней обороны после захвата противником части расположенной впереди полевой позиции или долговременного укрепления.

  

   Когда эти меры предосторожности были приняты, канадец окинул всю местность спокойным, удовлетворенным взглядом. Их запасов свинца и пороха было более чем достаточно, а в остальном старый охотник полагался на свою счастливую звезду, беззаветную храбрость и мужество, на свой меткий глаз и ту удивительную находчивость и изобретательность в критические моменты, которые уже столько раз спасали его от неминуемой, казалось, гибели.

   - А теперь, прежде чем расположиться на ночлег, следует перекусить! - проговорил Хосе. - Не найдется ли там у вас в сумке еще кусочка сушеного мяса, Розбуа? Что касается моих запасов, то у меня едва найдется несколько крох, которых даже и подобрать-то нельзя!

   При тщательном осмотре всех съестных припасов оказалось, что кроме пиноля [69], которого могло бы хватить еще на двое суток, вяленой оленины не хватило бы и ребенку на ужин.

  

   [69] - Пиноль (мекс. - pinol) - крупномолотая поджаренная кукурузная мука, смешанная с сахаром и корицей.

  

   Поскольку Фабиан заверил, что ему вполне достаточно горсти пиноля, Хосе и Розбуа решили удовольствоваться остатками мяса.

   Уничтожая свой "роскошный" ужин, Хосе заметил:

   - Со времени отъезда из Ариспы мы питаемся чертовски скудно! Всего один олень, остатки которого мы доедаем!

   - Что ж прикажешь делать! В саванне не разведешь огня и не застрелишь оленя, когда захочешь, иначе выдашь свое присутствие и тебя застрелят!

   - Так-то оно так, но горе первой же дичи, которая приблизится к нам на выстрел!

   Солнце село. Сумерки, как обычно, длились считанные минуты, и ночь распростерла над саванной свой звездный полог. Туман ложился плотнее, а с гор повеяло холодом.

   - Кто первый встанет на стражу? - спросил Хосе.

   - Я, - вызвался Фабиан. - Мне все равно не до сна.

   Понимая состояние юноши, Розбуа не перечил; он молча растянулся подле бывшего карабинера, и вскоре оба охотника забылись крепким сном; Фабиан же, поплотнее завернувшись в сарапе, обратился лицом на восток, откуда, главным образом, следовало ожидать приближения опасности.

   Лишь изредка равнодушный взгляд молодого человека скользил по дну узкой долины. Лунные лучи скупо отражались от кварцевых зерен и занесенных песком самородков россыпи. В нескольких футах от подошвы пирамиды темнело пятно - груда собранного Кучильо золота. Снова никому не принадлежащее, оно лежало, прикрытое полой выцветшего от дождей и солнца сарапе авантюриста...

   Так прошло часа четыре. Канадец проснулся и, взглянув на бодрствующего Фабиана, сказал:

   - Теперь ложись и поспи, дитя мое: молодым вредно недосыпать!

   - Спать, говорите? А вас не настораживают такие звуки? - проговорил Фабиан, дотрагиваясь рукой до плеча охотника.

   Действительно, с равнины жалобный вой доносился с того места, где пала лошадь дона Эстебана под пулей канадца. Неясные черные тени, казалось, меняли очертания в зыбком - лунном свете.

   - Это шакалы воют от досады, что не смеют наброситься на добычу, потому что их пугает присутствие человека. Может, не только мы стесняем их!

   Отдаленные выстрелы, донесшиеся в этот момент до слуха наших друзей, подтвердили предположение канадца.

   Как человек, привыкший делать выводы из малейших, казалось бы, даже не связанных между собой явлений и истолковывать должным образом каждый из звуков пустыни, старый охотник, прислушавшись чутким ухом к этим далеким выстрелам, тотчас же смог дать себе отчет в их значении.

   - Мексиканцы, - уверенно заявил он, - опять схватились с апачами, но очень далеко отсюда! Что же касается койотов, то лишь мы мешаем им своим присутствием! Спи спокойно, мой мальчик! Никакая опасность не может грозить тебе, когда я на страже! Спи, ты очень устал и должен отдохнуть!

   - Увы! - печально возразил Фабиан. - За последнее время все мои дни стали казаться мне годами, и потому я теперь, точно старик, имею право на бессонницу. Да и смогу ли я заснуть после сегодняшнего дня?!

   - Каким бы ужасным ни был этот день, поверьте мне, сон непременно должен прийти, когда человек честно и мужественно исполнил свой долг! - сказал в утешение Красный Карабин. - Поверь опытности человека, суждения которого успели созреть среди полного одиночества!

   - Попытаюсь! - проговорил Фабиан и улегся, в свою очередь, подле Хосе, который все еще спал непробудным сном. Вскоре, под влиянием реакции тех сильных потрясений, какие ему пришлось пережить, разбитый и физически, и нравственно, молодой человек невольно поддался усталости, глаза его сомкнулись, - и он заснул тем крепким, здоровым сном, которым отличается только молодость.

  

  

   Прошло полчаса, отдаленная перестрелка усилилась и разбудила только что уснувшего Фабиана. Хосе тоже проснулся и подошел к Розбуа.

   - Что там?

   - Послушай сам!

   - То же самое мы слышали прошлой ночью на островке, - заключил спустя несколько мгновений испанец. - Однако эхо выстрелов как будто отдается по всей равнине! Вероятно, несчастные мексиканцы не сумели отстоять своего лагеря и теперь вынуждены спасаться бегством. В таком случае, практически каждый выстрел означает убитого, и апачи соберут обильную жатву скальпов. Беда, если индейцы их всех истребят, ведь близость лагеря авантюристов до сих пор способствовала нашим удачам. Напрасно мы остались здесь на лишнюю ночь! Напрасно!

   Хосе не ошибался: лишь благодаря тому, что внимание команчей было целиком привлечено экспедицией дона Эстебана, охотникам удалось добраться до священной могилы.

   Выстрелы становились как будто слышнее, и не исключалась возможность, что какой-либо незадачливый беглец привлечет сюда индейскую погоню.

   - Будь их не более двух десятков, - сказал Розбуа, - никто из них не добрался бы до нас! Кстати, Фабиан, давно хочу тебе дать добрый совет, которым ты, надеюсь, не пренебрежешь. Уж слишком ты пылок в схватке, мой мальчик! Опасность словно опьяняет тебя, и ты становишься отважен до безумия. Однако заметь себе: неоглядная отвага так же легко может привести воина к гибели, как и нерешительность в бою. Бой требует не только напряжения всех физических сил, храбрости и даже ярости, но также трезвого расчета, смекалки и осторожности. Знаю, как трудно порой удержаться, чтобы не пустить в ход заряженное оружие. Тем не менее помни, нам следует стрелять по очереди, и третий должен непременно выждать, пока двое других не зарядят свои винтовки. В превосходстве этого маневра Хосе, к примеру, убедился не один раз. Таким образом, каждый из нас возьмет на себя шестерых противников, если же их будет больше - дело примет скверный оборот. Ведь после шести выстрелов ружейный ствол накаляется, в нем скапливается сажа, и пуля отклоняется от цели. Со мной такие переделки случались: целишь, бывало, в глаз, а попадае