Ферри Габриель - Лесной бродяга

   При этих словах оба укрылись за небольшим кустом сумаха [52].

  

   [52] - Сумах - род деревьев и кустарников, реже лиан (около шестидесяти видов.)

  

   Фабиан очень обрадовался этой остановке, так как надеялся, что бывший микелет окончательно разъяснит ему тайну, начало которой он узнал от канадца; но Хосе упорно молчал. Неожиданная встреча с графом, по его вине сделавшимся круглым сиротой и лишившимся состояния и титула, произвела на него сильное впечатление, и в нем с новой силой пробудились упреки совести, которые не вполне стихли за добрых два десятка лет, истекших с той памятной ночи. При свете пробуждающегося утра Хосе молча и внимательно разглядывал того, кого некогда видел маленьким ребенком, играющим на берегу Эланчови.

   Своим горделивым выражением Фабиан очень напоминал мать; осанкой же и изяществом он был оживший портрет дона Хуана де Медианы, однако физической силой и развитием сын далеко превосходил отца благодаря своей полной труда жизни.

   Хосе прервал наконец тягостное молчание.

   - Не отводите ни на мгновение взгляда от тропинки, - проговорил он, - и слушайте меня, не поворачивая головы. В моменты опасности мы обычно переговариваемся с Розбуа именно таким образом.

   - Я слушаю! - отвечал Фабиан, повинуясь наставлениям старшего товарища.

   - Не сохранилось ли у вас каких-нибудь более определенных воспоминаний из вашего детства, чем те, о которых вы уже рассказали? - спросил Хосе.

   - Нет, с тех пор как я узнал, что Маркое Арельяно мне не родной отец, я постоянно старался припомнить мое детство, но безуспешно; я даже забыл того человека, который так самоотверженно заботился обо мне в то время.

   - Да и он знает не больше вас, - заметил Хосе, - я один могу сообщить вам тайну вашего происхождения.

   - Так говорите же, ради Бога! - воскликнул Фабиан.

   - Тсс! Не так громко! - прервал его Хосе. - В этих лесах, несмотря на их пустынность, наверное, скрываются ваши враги; а впрочем, может быть, он вас и не узнал сразу, так же как и я, и этот выстрел предназначался исключительно моей особе.

   - Кто не узнал меня? О ком вы говорите? - с живостью спросил Фабиан.

   - Об убийце вашей матери, о том человеке, который похитил ваше имя, титул, почести, богатство!

   - Так я происхожу из богатого и знатного рода? - воскликнул Фабиан, мысли которого при этом известии сразу перенеслись к Розарите. - О, если бы я вчера знал об этом!

   - Не беспокойтесь! Я знаю двух людей, которые не пожалеют жизни, чтобы возвратить вам ваше состояние!

   - А моя мать?! - с надеждой спросил молодой человек.

   - О, дон Фабиан, - грустно произнес Хосе, - воспоминание о вас и вашей несчастной матери часто мучит того человека, о котором я говорю вам. Часто среди ночной тишины ему казалось, что он слышит ее предсмертный крик, который он принял тогда за вой ветра!

   - О каком человеке вы говорите? - спросил с удивлением Фабиан.

   - Я говорю о том человеке, который, сам того не зная, невольно помог убийце вашей матери. О, дон Фабиан! - воскликнул бывший микелет, заметив движение ужаса, вырвавшееся у его слушателя. - Ради Бога не проклинайте его, он достаточно наказан за это угрызениями своей совести и теперь готов отдать за вас свою кровь до последней капли!

   В душе Фабиана разом пробудились все страсти, которые казались угасшими, подобно тому, как вырывается неожиданно язык пламени из потухшего костра. Жажда мести проснулась в нем; ему приходилось теперь преследовать не только своего личного врага и мстить за смерть Маркоса Арельяно, но выступить также мстителем за ту, которая дала ему жизнь.

   - Значит, вы знаете убийцу моей матери? - воскликнул Фабиан с сверкающим от гнева взглядом.

   - Вы также его знаете; вы сидели даже с ним за одним столом в доме гасиендеро, который вы только что покинули!

   Предоставим пока Хосе рассказывать Фабиану грустную историю, которая уже известна читателю, и вернемся к покинутому нами канадцу.

   Погруженный в мысли об опасности, грозившей дорогому существу, возвращенному ему таким чудесным образом, Розбуа продолжал быстро двигаться вперед, внимательно вглядываясь в лабиринт перевитых лианами деревьев, но даже его привычный глаз не мог ничего разглядеть. Напрасно чутко прислушивался он к малейшему шороху, все было тихо; слышался только треск веток под его ногами.

   Пройдя вперед еще несколько шагов, канадец остановился и припал ухом к земле. Вскоре он различил глухой стук, похожий на топот лошади, скакавшей в противоположную от него сторону.

   - Хосе не ошибся! - прошептал он, поднимаясь с земли и поспешно направляясь обратно. - Негодяй опередил меня, потому что он на лошади. Ну да все равно, ему не ускользнуть от моей винтовки!

   С этими словами канадец бросился бежать, с силой раздвигая преграждавшие ему путь кустарники; благодаря тому что охотник двигался вперед по прямой линии, а неизвестный враг должен был совершать круговой объезд, Розбуа вскоре заметил на очень большом расстоянии впереди себя мелькнувшую между листвой кожаную куртку, принадлежавшую, судя по ее высоте, сидящему на лошади человеку. Не обращая внимания на дальность расстояния, канадец прицелился, раздался выстрел, - и кожаная куртка исчезла.

   Охотник не сомневался в том, что попал в цель, и прежде чем рассеялся беловатый дымок от выстрела между ветвями деревьев, Розбуа находился уже далеко от того места, откуда целился в своего врага. На мгновение ему пришла мысль снова зарядить ружье, но он опасался остановиться, чтобы не потерять лишней минуты, тем более что убийца мог иметь сообщников. На этот раз он отбросил всякую осторожность, так как уже выдал себя выстрелом, и стремительно бросился вперед, как преследующий дичь охотник. С силой прокладывал он себе путь, не обращая внимания на препятствия, которые остановили бы всякого другого человека. Как траву сминал он ногами молодые деревца; кустарники и лианы так и трещали под напором его гигантского тела.

   Вдруг впереди громко затрещало, как будто какое-то животное, подобно ему, ломало кустарники. Через несколько минут он увидел перед собой обезумевшую от страха лошадь, которая неслась по чаще без всадника; ветви деревьев и болтавшиеся по бокам стремена с силой ударяли по ней, что еще более увеличивало ее ужас. Для канадца не оставалось более сомнения в том, что его пуля сбросила всадника с седла.

   Неожиданно раздался короткий свист, и лошадь остановилась, точно вкопанная, вытянула шею, потянула воздух, раздув ноздри и навострив уши, затем рванулась в ту сторону, откуда раздался призывный звук. Розбуа последовал за ней, но лошадь опередила его и затем внезапно остановилась.

   В несколько прыжков канадец очутился возле того места, где рассчитывал найти лошадь и всадника, намереваясь безжалостно прикончить его, чтобы навсегда избавить Фабиана от опасного врага. До него доносилось уже прерывистое дыхание раненого, и тут он увидел, что лошадь присела и затем быстро вскочила; на этот раз всадник в кожаной куртке сидел в седле, и в одно мгновение оба исчезли в лесной чаще.

   Обманутый в своих надеждах на удачную месть, охотник поспешно зарядил ружье и выстрелил наугад, но явно опоздал: добыча уже ускользнула. Тогда он троекратно повторил вой койота, чтобы предупредить Хосе о том, что произошло нечто необыкновенное, и со вздохом направился к тому месту, где присела лошадь.

   Трава тут оказалась примятой, как бы от падения тяжелого тела, вероятно, всадник свалился с лошади внезапно, хотя успел ухватиться за ветку сумаха. Однако нигде кругом, ни на траве, ни на листьях, не виднелось крови, тут же валялась брошенная во время поспешного бегства винтовка.

   - По крайней мере хоть та выгода, что Фабиану достанется сносное оружие, - со вздохом прошептал Розбуа, подымая винтовку. - В здешних лесах нож - защита не надежная.

   Немного утешенный находкой, Розбуа отправился обратно к месту их ночлега, как нежданно в лесной тиши грянул выстрел.

   - Винтовка Хосе, - пробормотал охотник. - Узнаю ее по звуку. Хоть бы ему посчастливилось больше, чем мне!

   В эту минуту раздался новый выстрел, мучительно отозвавшийся в сердце канадца, так как был произведен из незнакомого ему ружья. В томительной неизвестности за исход этого выстрела он ринулся к месту ночлега, рассчитывая найти там Фабиана и Хосе, как вдруг до его слуха донесся новый выстрел, усиливший еще более беспокойство канадца. И на сей раз выстрел принадлежал не Хосе.

   Вслед за тем в наступившей тишине послышался громкий голос бывшего микелета, и в интонации его звучало что-то недоброе, что еще увеличило отчаяние канадца.

   - Вернитесь назад, ради Бога, дон Фабиан, вернитесь назад! - кричал Хосе. - Не нужно вам...

   Новый выстрел заглушил конец фразы, и, когда вдали замерло его эхо, в лесу наступила полная тишина; казалось, этот выстрел заставил навеки замолчать и микелета, и того, в кого он был направлен. В наступившем безмолвии чудилось что-то ужасное и торжественное. Только пересмешник вдруг вскрикнул насмешливым, пронзительным криком, как будто подражая стону умирающего, а затем раздалась его унылая, как похоронный гимн, песня.

   Канадец продолжал, задыхаясь, бежать вперед, затем, не имея сил оставаться долее в неизвестности и рискуя привлечь внимание врагов, закричал громким голосом, от которого по всему лесу прокатилось громовое эхо:

   - Эй, Хосе, где вы там?

   - Прямо перед тобой! - раздался голос младшего охотника. - Мы оба здесь!

   Возглас радости вырвался из груди канадца при виде юноши и испанца, по-видимому, ожидавших его.

   - По всей вероятности, негодяй ранен, - закричал Розбуа им издали. - Он не смог удержаться в седле даже уцепившись за ветку, которая оборвалась от его тяжести, да и на траве видны следы от падения его тела. Вам не посчастливилось прикончить его?

   Хосе отрицательно покачал головой.

   - Если ты говоришь о человеке в кожаной куртке, то, видно, сам дьявол ему покровительствует, ведь и я не попал в него! Но с ним были еще четверо всадников, и в одном из них я узнал того человека, который называет себя доном Эстебаном.

   - Я видел только всадника в кожаной куртке, - прервал его Розбуа. - Вот его винтовка. Я подобрал там, где он свалился. Но не ранен ли ты? - тревожно спросил он Фабиана.

   - Нет, нет, друг мой, отец мой! - воскликнул юноша, бросаясь в объятия канадца, который со слезами на глазах прижал его к могучей груди и, будто увидев его впервые, радостно воскликнул:

   - Какой ты стал большой и красивый, мой маленький Фабиан!

   Затем, заметив, что юноша встревожен и расстроен, он с беспокойством осведомился о причине его тревоги.

   - Хосе все рассказал мне, - ответил Фабиан, - я знаю, что среди этих людей находится убийца моей матери!

   - Да, истинная правда, - подтвердил бывший микелет, но, во имя Пресвятой Девы, неужели мы упустим этого мерзавца?

   - Ни за что на свете! - воскликнул Фабиан.

   И три друга принялись поспешно совещаться о дальнейшем плане кампании. Они решили употребить все усилия, чтобы как можно скорее добраться до деревянного моста, через который путешественники должны были непременно перебраться, ибо отсюда это была единственная дорога в президио Тубак.

  

  

   Сообщники Кучильо, Бахара и Ороче, также пытались пристрелить Тибурсио, но из-за дальности расстояния их пули, к счастью, не причинили никакого вреда, и, убедившись в бесполезности своих попыток, оба поспешили присоединиться к бандиту, который был бледен, как смерть. Пуля канадца, посланная наудачу, задела настолько сильно череп Кучильо, что он не смог усидеть на лошади. Без сомнения, Розбуа раздавил бы его, как отвратительную гадину, если бы лошадь бандита не была так великолепно выдрессирована. Увидев, что хозяин не в состоянии подняться, благородное животное нагнулось настолько, что Кучильо удалось ухватиться за гриву и сесть в седло. Почувствовав, что всадник устойчиво держится в стременах, лошадь понеслась во весь опор, спасая своего хозяина от мести Розбуа.

   Избавившись от этой опасности, негодяй едва не попал в новую беду. Когда три достойных сообщника подъехали к ожидавшему их дону Эстебану и Диасу, испанец без труда догадался по лицу Кучильо, что Фабиан снова ушел от его преследования.

   Обманутый в своих ожиданиях, испанец почувствовал, как в груди его вскипает глухая ярость, не замедлившая вырваться наружу.

   Подъехав к Кучильо, он крикнул громовым голосом:

   - Безмозглый трус и подлый негодяй!

   Запамятовав, что бандиту одному известна местность, куда направлялась экспедиция, испанец выхватил пистолет с явным намерением прикончить проходимца, но, к счастью для Кучильо, Диас бросился между ними и удержал дона Эстебана, который постепенно пришел в себя.

   - Что это с ним за люди? - спросил он.

   - Те два тигреро! - ответил Бараха.

   Дон Эстебан и Диас отъехали в сторону для короткого совещания, результатом которого были следующие слова, громко произнесенные доном Эстебаном:

   - Мы разрушим мост Сальто-де-Агуа, и тогда они наверняка не доберутся раньше нас до Тубака!

   Приняв решение, всадники поскакали к потоку.

   Фабиан и оба охотника также не теряли даром времени. Накануне Фабиан слышал, что дон Эстебан собирался пробыть в Тубаке всего два часа, чтобы как можно скорее добраться до Вальдорадо.

   Последние события могли только заставить еще поторопиться, а потому следовало во что бы то ни стало задержать экспедицию. В этом случае лошадь, пойманная Хосе, могла оказать неоценимую услугу, так как на ней легко было настичь испанца, но вопрос заключался в том, кому на ней следовало ехать, поскольку предприятие представлялось безусловно опасным; в случае столкновения одному человеку пришлось бы иметь дело с пятью вооруженными людьми.

   - Я поеду! - решительно заявил Фабиан.

   С этими словами он бросился к лошади, которая испуганно отпрянула в сторону, но юноша удержал ее за лассо и тотчас набросил ей на глаза платок. Дрожа всеми членами, лошадь тем не менее осталась стоять неподвижно на месте.

   Тогда Фабиан принес седло и быстро и ловко затянул его на лошади, затем устроил из лассо поводья и вскочил в седло, не коснувшись стремени ногой.

   - Не горячитесь, дон Фабиан, - спокойно и твердо заявил Хосе. - Если кто здесь и вправе распоряжаться этим скакуном, то только я один. Он - моя добыча.

   - Разве вы не видите, сеньор Хосе, - нетерпеливо возразил Фабиан, - что на мустанге еще нет клейма? Значит, он необъезжен. Если вам дорога ваша голова, не пытайтесь укротить этого дикаря!

   - Остановись, ради Бога, остановись, Фабиан! - воскликнул с отчаянием Розбуа. - Неужели ты хочешь попасть в их лапы?

   Но Фабиан уже сорвал закрывший глаза лошади платок. Увидя внезапно свет, благородное животное, все трепещущее от страха и гнева, сделало три яростных прыжка, чтобы сбросить с себя неожиданную тяжесть, которую оно в первый раз почувствовало на своем крупе, потом оно остановилось, дрожа всеми членами под опытным укротителем. Розбуа воспользовался этим моментом и схватился за лассо, надеясь удержать лошадь, но опоздал: отчаянный прыжок животного заставил его выпустить повод, несмотря на всю его силу, и лошадь ринулась вперед так стремительно, что никакая человеческая сила уже не смогла бы удержать ее. Еще несколько мгновений канадец следил испуганными глазами за отважным наездником, который отчаянно боролся с будто осатаневшим животным и пригибался к седлу, пытаясь избежать удара ветвей, но вскоре он скрылся из виду.

   - Они прикончат его! - воскликнул канадец с отчаянием. - Пятеро против одного! Слишком неравные силы! Постараемся держаться к нему как можно ближе и уберечь дитя, которое судьба возвратила мне таким чудом.

   С этими словами охотник вскинул себе ружье на плечо и, не дожидаясь ответа друга, быстро зашагал в том направлении, где скрылся Фабиан.

   - С этой дикаркой не так-то легко управиться! - говорил Хосе, идя вслед за ним. - Я уверен, что он не поскачет напрямик, а потому успокойся, Розбуа, мы придем к мосту раньше него. Ну, берегитесь дон Эстебан! Ваша несчастная звезда в недобрый час свела вас с отпетыми разбойниками!

   А тем временем, уподобившись фантастическим всадникам, которых не в состоянии удержать никакое препятствие, Фабиан несся с ужасающей быстротой, не обращая внимания на рытвины, ручьи и упавшие деревья, заграждавшие ему путь. Хосе не ошибся. Если бы Фабиан мог как следует управлять лошадью, то он, без сомнения, скоро догнал бы своих врагов, но дикое животное плохо подчинялось его воле. После многих усилий юноше удалось наконец направить его на узкую тропинку, протоптанную посреди леса, на которой ясно были видны следы копыт проехавших всадников, однако лошадь то и дело сворачивала с тропинки, кружила, возвращаясь обратно, и Фабиан ничего не мог поделать с ней.

   Почти после целого часа бешеной скачки лошадь почувствовала, что человек победил, так как силы ее ослабели, из ноздрей вырывался свист, и она мало-помалу сбавляла стремительность и неровность своего аллюра. В конце концов она окончательно присмирела. Как будто по взаимному соглашению, лошадь и всадник решили малость перевести дух. Фабиан ослабил узду, и лошадь встала; с ее боков струился пот.

   Фабиан воспользовался остановкой, чтобы несколько сориентироваться; сердцебиение от бешеной скачки у него прошло, и туман в глазах прояснился.

   Затоптанные листья, сломанные ветви деревьев и кустов, а главное, свежие следы лошадиных копыт на почве служили явным доказательством, что здесь недавно проехали люди. Вдруг до него донесся отдаленный шум потока: дон Эстебан был уже близко от него и благодаря усилиям своих людей мог легко уничтожить мост. В таком случае дальнейшее преследование оказалось бы бесполезным, так как пока бы Фабиан отыскивал брод, экспедиция уже скрылась бы в необозримых равнинах, простирающихся вокруг Тубака.

   Эти мысли будто подстегнули Фабиана; он вонзил шпоры в бока лошади и поскакал по тропинке, за многочисленными поворотами которой он не мог еще разглядеть ехавших впереди него всадников. Лошадь неслась с удивительно быстротой, но Фабиан все понукал ее, и вскоре рев потока послышался уже так близко, что заглушал стук копыт его скакуна. До него донеслись звуки человеческих голосов, подействовавших на юношу, как удары шпор на лошадь; ему вот-вот предстояло очутиться лицом к лицу с врагом, при одном воспоминании о котором у него закипала от гнева кровь. Жажда мести и быстрая езда так опьянили его, что количество врагов совершенно ускользало от него. Однако представившееся его глазам зрелище будто вмиг отрезвило Фабиана.

   Мост, соединявший оба крутые берега ущелья, в глубине которого ревел поток Сальто-де-Агуа, состоял из грубо обтесанных бревен, упиравшихся своими концами в голые скалы и ничем не скрепленных между собой. Два-три сильных человека без особого труда могли легко разрушить его, сбросив бревна в воду. Как раз когда Фабиан подъехал к берегу, мост рухнул вниз, уступая усилиям четырех лошадей, которые изо всей силы тянули лассо, привязанное одним концом к их седлам, а другим - к бревнам моста.

   При этом зрелище Фабиан испустил крик бешенства, заставивший обернуться одного из всадников; им оказался дон Эстебан, торжествующий свою победу, которую явно выражало его лицо. Он с недоброй усмешкой глядел на Фабиана, который, как безумный, пришпоривал лошадь, чтобы перескочить через поток. В изорванном платке, с исцарапанным и залитым кровью лицом, он был почти не узнаваем. Несмотря, однако, на его усилия, оказавшись на краю пропасти, лошадь испуганно отпрянула в сторону.

   - Стреляйте в него! - закричал дон Эстебан. - Стреляйте, иначе безумец расстроит все наши планы!

   Три дула нацелились на Фабиана, но тут позади него раздался громовой голос, и в ту же минуту из чащи показались канадец и Хосе, вовремя подоспевшие на выручку, благодаря выкрутасам лошади Фабиана.

   При виде двух несравненных стрелков, чье искусство внушало всем особое почтение и страх, между подчиненными дона Эстебана возникло некоторое замешательство. В это время Фабиан еще раз попытался заставить упрямую лошадь перепрыгнуть, но она снова со страхом попятилась от ущелья.

   - Стреляйте же! Стреляйте в него, болваны! - неистовствовал дон Эстебан.

   - Горе тому, - прогремел канадец, - кто выстрелит! А ты, Фабиан, ради Бога, вернись! Назад, мальчик мой!

   - Фабиан! - повторил, как эхо, дон Эстебан, глядя на племянника, который, не обращая внимания на мольбы Розбуа, отчаянно понукал своего скакуна; тот прыгал во все стороны, покрытый пеной и дрожащий от страха.

   - Да, Фабиан! - воскликнул молодой де Медиана таким голосом, что заглушил рев водопада и крики обоих охотников. - Фабиан, явившийся потребовать ответа за смерть своей матери у дона Антонио де Медианы!

   Голос этот, сопровождаемый ревом потока, прозвучал как глас Провидения, и дон Эстебан, возможно, впервые в жизни почувствовал страх. А обезумевший юноша выхватил нож и, ткнув острием лошадь, заставил ее решиться на отчаянный прыжок. Как стрела, перескочила она через пропасть на противоположный берег, но одна из задних ног ее поскользнулась на сырой покатости берега; одно мгновение казалось, что животному удастся удержать равновесие, но копыта его беспомощно ударялись о голую скалу, силы его покинули, взор потух, раздалось жалобное ржание, - и лошадь вместе с всадником исчезла в пучине.

   При всплеске волн, брызнувших на берег, из могучей груди канадца вырвался душераздирающий вопль, слившийся с восклицанием радости, раздавшимся с противоположного берега. Но тот и другой заглушил рев потока, равнодушно поглотившего обе жертвы.

  

  

   Недели две спустя после исчезновения Фабиана де Медианы в волнах Сальто-де-Агуа, в той части пустынных равнин, которые простираются между Тубаком и американской границей, разыгрались кровопролитные события. Но прежде чем перейти к описанию этих событий и принимавших в них участие действующих лиц, мы нарисуем арену, на которой им придется выступить.

   Та часть равнин, которая отделяет Мексику от Соединенных Штатов и скудно орошается Рио-Хилой с ее притоками, в описываемое время была известна только по отрывочным рассказам охотников да искателей золота. Эта река начинается небольшими ручьями на вершинах отдаленных гор и протекает по громадному пространству песков, лишенному почти всякой растительности; однообразие этой местности изредка прерывается дождевыми промоинами, впрочем, редкие ливни производят здесь только опустошения, но ничуть не оплодотворяют почвы.

   Взору проезжающего по этим унылым местам путешественника наряду с прочими достопримечательностями открываются многочисленные овраги, крайне затрудняющие путь. Вы тщетно станете искать здесь хоть какой-то ручей или озерцо в надежде напоить вашу изнуренную зноем лошадь. Лани и буйволы избегают этих мест, где лишь по осени изредка прорезается кое-где трава. Даже индейцы - редкие гости этих неприветливых краев.

   Теперь перенесемся в то место этих пустынных равнин, которое находится на расстоянии шестидесяти миль от Тубака и нескольких сотнях миль от границы Соединенных Штатов.

   Солнце уже склонялось к западу и бросало косые лучи на печальную картину, расстилавшуюся по берегам Рио-Хилы. Легкий ветерок, согреваемый еще накаленными песками, но потерявший уже полуденную жгучесть, слегка волновал поверхность вод. Было около четырех часов пополудни.

   Белые высокие облачка принимали уже розоватый оттенок, - явный признак того, что солнце совершило две трети дневного пути. Тишина и безлюдье царили вокруг, только в необозримой лазури неба, подернутой кое-где синеватой дымкой, медленно и лениво парил орел - будто единственный видимый обитатель этой пустыни.

   С высоты полета царь птиц мог охватить своим зорким взглядом все пустынное пространство, на котором там и сям виднелись группы людей, но на таком большом расстоянии одна от другой, что не подозревали о присутствии соседей. Как раз под орлом находилась котловина, окруженная рядами кактусов и утыканных шипами нопалов [53], к которым примешивалась бледная листва железных кустарников. На одном конце ее возвышался небольшой холм с плоской вершиной, а вокруг расстилались известковые и песчаные пространства, пересекаемые рядами небольших возвышенностей, которые производили впечатление застывших волн.

  

   [53] - Колючий кустарник

  

   В описанной нами котловине расположился на отдых отряд всадников человек в шестьдесят. По усталому виду лошадей можно было заключить, что наездники совершили длинный и быстрый переход. Слышался смешанный гул человеческих голосов, ржание лошадей и бряцание разнообразного оружия, так как отряд не представлял, по-видимому, регулярного войска. Копья с развевающимися яркими флажками, карабины и двустволки были еще приторочены к седлам. Некоторые из всадников расседлывали измученных лошадей и отирали им бока. Других усталость свалила под скудной тенью кактусов, так как тропическое солнце не менее утомительно действует на людей, чем полярный холод.

   В некотором отдалении следовали навьюченные мулы, а за ними двадцать нагруженных повозок, которые черепашьим шагом приближались к месту привала. Кроме всего описанного нами, парящий орел видел разбросанные трупы животных и людей в том направлении, откуда прибыл отряд. Это были жертвы, частью павшие во время дороги от зноя и изнурения, частью же погибшие от столкновения с враждебными индейскими племенами. Нетрудно угадать, что это был отряд под предводительством дона Эстебана.

   Когда мулы и повозки с багажом достигли месторасположения конников, произошла некоторая заминка, но она продолжалась всего несколько минут. Вскоре повозки были разгружены, мулы развьючены и лошади расседланы. Пустые повозки повернули друг к другу дышлами, расположили их вокруг невысокого холмика и соединили железными цепями, а промежутки между ними заложили вьюками и седлами, так что образовалась непроницаемая ограда, чему в какой-то мере помогли ряды кактусов и нопалов.

   Лошадей и мулов привязали к повозкам, затем вытащили кухонные принадлежности и развели костры. Тут же была устроена походная кузница, и, таким образом, как по мановению палочки волшебника, из земли выросла целая колония; повсюду закипела жизнь: тут подковывали лошадей, там чинили телеги и сбрую, там готовили ужин.

   Из всего отряда лишь один всадник остался верхом посреди лагеря. Он сидел на великолепном алеганском коне и внимательно наблюдал за всем, что творилось вокруг него. Богатый костюм его несколько поблек от пыли и солнца. В этом всаднике нетрудно было узнать начальника отряда, герцога д'Армаду, или, вернее, Антонио де Медиану.

   Трое слуг торопливо расставляли на вершине холмика белую парусиновую палатку, над которой тотчас взвился красный флаг с изображением бледно-голубого, украшенного шестью золотыми звездами герба, на котором красовался девиз: "Я бодрствую". Когда все было готово, всадник спешился и отдал какое-то приказание одному из слуг; слуга тотчас вскочил на лошадь и скрылся из лагеря, а герцог д'Армада задумчиво вошел в свою палатку.

   К востоку от лагеря за грядой небольших холмов возвышался редкий лесок из камедных и железных деревьев, которые одни только и могут расти на этой песчаной почве. В тени этого леска также расположился на отдых отряд всадников, но у них не было ни повозок, ни мулов и никаких укреплений; численностью же этот отряд примерно вдвое превосходил отряд дона Эстебана. По бронзовому оттенку их нагих тел, слегка прикрытых короткими одеждами из шкур, по украшениям из перьев, по желтым рисункам их лиц и странным украшениям лошадей в этих всадниках нетрудно было признать одно из воинственных апачских племен.

   Вокруг слегка дымившегося костра расположились десять вождей - предводителей племени, которые торжественно передавали друг другу калюмет [54], испокон веков игравший видную роль в их совещаниях. Подле каждого из них на песке лежало его вооружение, состоявшее из кожаного щита, украшенного по краям перьями, длинного копья, ножа и томагавка. В некотором отдалении от предводителей стояли пятеро воинов, держа под уздцы оригинально разукрашенных лошадей: на них были деревянные седла, покрытые невыделанными звериными кожами и лисьими шкурами. Эти лошади, принадлежавшие вождям племени, так горячились, что воины с трудом удерживали их.

  

   [54] - Калюмет - индейская трубка с длинным резным чубуком - неизменный традиционный атрибут всех важных совещаний и переговоров ("трубка мира")

  

   Передавая своему соседу дымящийся калюмет, один из вождей указал пальцем на горизонт, где европеец заметил бы просто маленькое серое облачко, но зоркий глаз индейца различал струйку дыма, которая подымалась из лагеря белых. В эту минуту совещание было прервано появлением вестника, видимо, принесшего очень важную новость, так как все вожди сгруппировались вокруг него.

   Если бы орел продолжал свои наблюдения, он заметил бы между лагерем белых и лагерем индейцев появление какого-то нового всадника, которого еще не успели заметить даже зоркие глаза краснокожих. То был, вероятно, тот самый человек, на поиски которого дон Антонио отправил одного из своих слуг.

   Всадник этот ехал на серой в яблоках лошади. Но вот он остановился и начал приглядываться, очевидно, отыскивая какой-то след; лошадь последовала примеру хозяина, вытянув шею и раздув ноздри, и потянула в себя воздух. Одежда на всаднике состояла из кожаной куртки, какой не встретишь у индейцев; да, кроме того, и цвет его лица, хотя темный от загара, наряду с густой черной бородой указывал на его принадлежность к белой расе.

   Неожиданно всадник, а это был Кучильо, пришпорил лошадь и поскакал по равнине к одному из холмов; вскоре он поднялся на его вершину, где внимание бандита было привлечено двумя противоположными объектами: он то посматривал на струйку дыма, поднимавшуюся из лагеря белых, то поворачивался в сторону лагеря индейцев.

   Между тем краснокожие уже заметили его, и из их лагеря послышался глухой рев, подобный вою голодных пантер, испугавший даже реявшего в небе орла, который быстро потонул в небесной лазури.

   Не теряя напрасно времени, Кучильо пустил свою лошадь вскачь по направлению к лагерю белых; индейцы, как голодные койоты, ринулись за ним в погоню.

   Наконец, в отдалении за горизонтом, в точке, представлявшей собою вершину треугольника, основанием которого служила прямая, соединявшая лагеря краснокожих и белых, различалась группа людей, которых едва могли разглядеть даже зоркие глаза орла, поскольку их скрывал легкий туман, поднимавшийся от реки, берега которой поросли тенистыми деревьями. Посередине довольно широкой и быстрой реки находился небольшой зеленый островок, на котором как раз и находились в данную минуту трое или четверо путешественников. Туман мешал отчетливо различить число их, но во всяком случае их было не более четырех.

   Описанная нами часть равнины простиралась до протекавшей с востока на запад реки, несколько ниже островка разделявшейся на два рукава и оканчивавшейся широкой дельтой, огражденной рядом холмов; вследствие сильных речных испарений эти холмы были совершенно скрыты в тумане, который по мере того как садилось солнце принимал то фиолетовый, то голубоватый оттенок.

   Вот в этой-то дельте, занимавшей добрую квадратную милю по площади, и была сокрыта знаменитая Золотая долина, расположенная на равном расстоянии от цепи холмов и от места разветвления реки.

   Благодаря искусному маневру, придуманному Диасом, экспедиции дона Эстебана удалось скрывать свои следы от индейцев в продолжение двух суток и таким образом избежать их преследования. Однако Кучильо вовсе не прельщала перспектива разделить сокровища Вальдорадо с отрядом в шестьдесят человек, а потому у него возникла идея несколько уменьшить число своих спутников. С этой целью он отделился от экспедиции под предлогом разведки дальнейшего пути, надеясь воспользоваться своим отсутствием для того, чтобы навести индейцев на следы экспедиции. Заблудиться один на равнине он не боялся, поскольку слишком хорошо изучил ее.

   Отсутствие бандита продолжалось уже вторые сутки, и дон Эстебан, опасаясь какого-нибудь несчастья с ним, приказал развести у себя в лагере костер, дым которого должен был указать Кучильо дорогу; с этой же целью испанец выслал слугу, который, по его приказанию, как мы видели, поспешно покинул лагерь и отправился на поиски авантюриста. Такая заботливость со стороны дона Антонио объяснялась тем, что только Кучильо мог служить проводником для экспедиции и довести ее до Вальдорадо.

   А тем временем в голове бандита зародился новый адский план, и исполнение его должно было привести Кучильо к давно заслуженному им возмездию. Однако не станем забегать вперед и вернемся снова в лагерь краснокожих.

   Вестник, привезший индейцам такие важные новости, которые сразу привели в движение весь лагерь, был послан на розыски экспедиции дона Эстебана, которую индейцы неожиданно потеряли из виду. Во время этих поисков посланный приблизился к берегу реки и там, укрывшись в густом ивняке, росшем по берегам ее, заметил на маленьком островке трех белых. Судя по сделанному индейцем описанию, этими белыми являлись Розбуа, испанец Хосе и сделавшийся их спутником Фабиан. Я думаю, читателю доставит некоторое удовольствие снова встретиться с этим достойным трио.

   Мы покинули Розбуа и Хосе на берегу потока Сальто-де-Агуа, в котором молодой де Медиана под влиянием только что выслушанного им рассказа об убийстве своей матери едва не нашел свою преждевременную могилу. К счастью, в результате падения погибла только лошадь; всадник же отделался легким испугом и незначительными ушибами.

   Это неприятное происшествие несколько задержало в дороге наших трех друзей, так что они прибыли в Тубак в тот самый день, когда экспедиция герцога д'Армады выступила оттуда в дальнейший путь.

   Дальнейшее преследование стало для них намного легче, так как множество багажа, нагруженного на повозки, замедляло движение экспедиции; и за десять дней три неутомимых спутниках без особого труда догнали ее. Несмотря на то, что ввиду собственной безопасности им приходилось подвигаться вперед окольными путями, они все-таки ни разу не потеряли из виду объект своего преследования с самого выхода из Тубака. В настоящую минуту они находились в непосредственной близости от лагеря их врага, тем не менее охотникам почти невозможно было рассчитывать на скорый успех: окруженный множеством сторонников, дон Антонио мог попасть им в руки разве что чудом.

   Когда индейский вестник окончил свое донесение, вожди племени снова собрались у едва тлеющего костра, чтобы принять окончательное решение, как им поступить в данном случае.

   Описание наружности Розбуа и Хосе, сделанное вестником, несколько озадачило индейцев: оно совершенно не соответствовало тем белым, которых они видели в отряде дона Эстебана. Собравшиеся на совет вожди должны были поочередно высказать свое мнение, причем первым по традиции говорить пришлось самому младшему из них. Затянувшись из калюмета, он торжественно начал:

   - Белые отличаются проворностью лани, храбростью пумы и хитростью койота. В продолжение двух суток они скрывают свои следы от наших глаз, зоркостью не уступающих орлиным. Они нарочно рассеивают своих воинов по равнине, чтобы обмануть нас. По-моему, их надо отыскивать на островке посреди Рио-Хилы. Я все сказал!

   После короткого молчания слово взял второй вождь.

   - Я не сомневаюсь, что у белых в запасе множество всевозможных хитростей, но в состоянии ли они произвольно увеличить свой рост? Я думаю, что они скорее охотно сделались бы как можно меньше, чтобы скрыться от наших глаз. Кроме того, наши враги приближаются с юга, а эти трое, о присутствии которых мы только что узнали, едут с севера. Следовательно, нам нечего искать на острове потерянный нами из виду отряд.

   В эту минуту совещание вождей было прервано криками индейцев, заметивших Кучильо, за которым они бросились в погоню; перерыв продолжался до возвращения некоторых преследовавших бандита воинов. Они объявили, что отыскали потерянный след белых. Тогда второй вождь, отличавшийся очень высоким ростом и в сравнении с другими своими соплеменниками более темным цветом кожи, вследствие чего он получил прозвище Черная Птица, продолжил свою прерванную речь.

   - Я только что сказал, - начал он, - что идущие с севера белые не могут быть союзниками отряда, продвигающегося с юга. Давно уже замечено мною, что север и юг в постоянной вражде друг с другом, подобно ветрам, дующим из этих стран. Пошлем же гонца к воинам, находящимся на острове, чтобы они присоединились к нам против отряда белых, и тогда сердце индейца возликует, видя, как белые подымут руку на своих же братьев!

   Но это предложение Черной Птицы, вызванное осторожностью и знанием людей, не нашло поддержки среди остальных вождей. Черная Птица вынужден был уступить мнению большинства, решившего выслать большую часть воинов против лагеря дона Эстебана, а трех белых, скрывавшихся на островке, осадить небольшим отрядом.

   Не прошло и четверти часа после военного совета вождей, как уже сто воинов направилось к лагерю герцога д'Армады, а двадцать воинов, обуреваемых жаждой крови, неслись вскачь к островку, приютившему трех охотников.

  

  

   Оставим на время Фабиана и его спутников на маленьком островке, где они нашли временное убежище, и поговорим об отряде гамбузино и его предводителях.

   Экспедиция достигла места своего ночлега, где мы застигли ее, спустя десять дней после отправления из Тубака; переход этот представляет много трудностей и препятствий вследствие зноя пустынной равнины и стычек с индейцами, что уменьшило число участников экспедиции на сорок человек. Несмотря на такую значительную потерю, отряд дона Антонио мог еще смело вступить в бой с краснокожими, всегда готовыми яростно защищать свои владения от вторжения белых. Шансы на успех были почти равны, так как обе неприятельские стороны отличались равным лукавством и умением скрывать свои следы. Кроме того, жестокость индейцев вполне соответствовала алчности авантюристов, что служило также верным залогом успеха.

   Однако энтузиазм спутников дона Эстебана нынче был значительно слабее, чем в день, когда они выступили из Тубака при грохоте пушек и криках толпы, на которые участники экспедиции отвечали громким "Viva!" [55]

  

   [55] - Да здравствует! Ура! (исп.)

  

   Во время пути дон Эстебан не пренебрегал никакими предосторожностями: он, казалось, обладал способностью заранее предвидеть буквально все. Обыкновенно в такого рода экспедициях царила полнейшая анархия, и каждый участник составлял как бы отдельное целое, считая долгом защищать во время опасности только себя и свою лошадь. Дон Эстебан ввел у себя железную воинскую дисциплину, принудив всех авантюристов к безусловному подчинению своей воле. Купленные им повозки служили и средством перевозки тяжестей, и для защиты, что практиковалось в древности у северных народов, наводнявших юг Европы. Дон Эстебан заимствовал этот способ у переселенцев Соединенных Штатов, кочующих по американским прериям.

   Таким образом, благодаря энергии и предусмотрительности предводителя, экспедиция удачно, хотя и не без потерь совершила десятидневный переход и забралась в глубь пустыни, куда еще практически не проникали другие европейцы.

   Мы застали дона Эстебана погруженным в глубокую задумчивость; неизвестно, что послужило тому причиной: ответственность ли, лежавшая на нем, или, может быть, воспоминание о прошлом, которое более смущало его, чем настоящее и будущее.

   Невольно дон Эстебан сравнивал безумную отвагу Фабиана с малодушием и трусостью Трогадуроса и жалел, что, увлекшись ходом событий, слишком поторопился устранить своего племянника с дороги. Когда пылкий юноша исчез в глубине потока, бросив в лицо дяде оскорбительную угрозу, тот ощутил вдруг образовавшуюся в сердце какую-то страшную пустоту, и плохо зажившие душевные раны снова закровоточили с прежней силой. Смерть племянника внушила дону Антонио живейшую симпатию к пылкому, неустрашимому юноше; окрыленный любовью доньи Розарии, он мог бы с успехом заменить Трогадуроса в осуществлении задуманного доном Антонио смелого плана. Он сожалел о смерти Фабиана, так как видел в нем достойного представителя своего угасающего рода. Накануне достижения Золотой долины, честолюбивый испанец сознавал, что успех уже не даст ему желанного удовлетворения, так как сожаление о погибшем племяннике давало себя чувствовать все сильнее и сильнее.

   Однако это была не единственная причина беспокойства дона Антонио; отсутствие Кучильо внушало ему весьма серьезные опасения. Испанец начинал понимать, что отлучка авантюриста из лагеря прикрывает какую-то коварную цель, которую тот сумел ловко замаскировать от проницательности дона Эстебана.

   Что касается Кучильо, то тот успел значительно опередить индейцев и продолжал лететь, как стрела, пока вдали не показался между рядами кактусов и железных кустарников укрепленный лагерь белых. Тогда Кучильо чуть попридержал коня, чтобы не лишить своих преследователей надежды поймать его; однако расстояние до лагеря было пока достаточно велико, и ни один из караульных еще не заметил бандита, который совершенно остановился, увидев, что индейцы тоже замедляют аллюр своих лошадей при виде столба дыма - верного признака, что лагерь белых недалеко. По расчетам Кучильо, ему следовало вернуться в лагерь как можно позже, чтобы только в последнюю минуту поднять тревогу. Он прекрасно знал обычаи индейцев, а потому вел эту опасную игру совершенно хладнокровно, в полной уверенности, что его преследователи оставят его в покое и повернут назад, чтобы принести своим соплеменникам радостную весть о близости белых врагов. Кроме того, креол отлично знал, что индейцы сражаются только в большом количестве и что пройдет несколько часов, пока они решатся осадить лагерь дона Эстебана.

   Банди