Ферри Габриель - Лесной бродяга

природа погружается в оцепенение и принимает безжизненный вид. Отдаленный шум водопада один нарушает тишь.

   Всадники расседлали коней и привязали их к деревьям на некотором расстоянии. Избегая знойного дня, они ехали всю ночь и теперь решили отдохнуть в благодатной тени леса.

   Спокойный теперь за судьбу Фабиана, Гайферос заснул первый; Хосе не замедлил последовать его примеру; лишь канадец и Фабиан не смыкали глаз.

   - Ты не спишь, Фабиан? - тихо спросил старый охотник.

   - Нет, но вы почему не отдыхаете?

   - Не спится что-то, Фабиан, в этих местах, навевающих на меня столько добрых воспоминаний, - отвечал канадец. - Это место просто святое для меня. Не чудо ли, в самом деле, здесь совершилось, когда я, потеряв тебя в необъятных просторах океана, нашел снова в глубине лесов Мексики? При таких условиях я был бы неблагодарным Богу, если бы забыл все, что Он сделал для меня, хотя бы ради сна, который Он же посылает мне!

   - Я согласен с вами, батюшка, и готов выслушать то, что вы скажете!

   - Спасибо, Фабиан! Хвала Богу, что он возвратил мне тебя с сердцем благородным и любящим. Посмотри, до сих пор видны следы костра, около которого я когда-то сидел. Вот и головни, еще черные, хотя их омывали дожди в течение долгих зимних месяцев. Вон дерево, к которому я прислонился в тот день, лучший день моей жизни. Ты скрасил мое существование. С тех пор как ты сделался моим сыном, каждый день был для меня днем истинного счастья. И это продолжалось вплоть до той минуты, когда я узнал, что не моей любви жаждет твое молодое сердце!

   - Зачем же возвращаться опять к этому предмету, батюшка? - отвечал Фабиан с кроткою покорностью, которая, однако, была мучительнее для охотника, чем самые горькие упреки.

   - Ну, хорошо! Оставим этот разговор, если он на тебя действует тяжело. Мы возобновим его после окончания испытания, которому я должен подвергнуть тебя!

   Отец с сыном замолчали и стали прислушиваться к голосам пустыни. Один Бог знает, что они говорили, эти голоса, их смятенным душам.

   Солнце клонилось к горизонту; вечерний ветерок ласкал прохладным дыханием листву деревьев. Оживившиеся птички снова защебетали, перелетая с ветки на ветку; цикады трещали в траве, а вдали слышались голоса обитателей леса, радовавшихся возвращению прохлады.

   Спавшие проснулись. После основательного ужина из припасов, привезенных Гайферосом с гасиенды Дель-Венадо, четверо путешественников стали спокойно и сосредоточенно дожидаться решительного момента.

   День померк, и вскоре мириады звезд засверкали на небесном своде, точно искры, оставленные солнцем после своего захода. Наконец, как и в тот знаменательный вечер, когда раненый Фабиан подошел к костру канадца, взошла луна и залила своим серебристым светом лужайку леса и купы деревьев.

   - Будем зажигать костер? - спросил Хосе.

   - Непременно. Что бы ни случилось, мы проведем ночь здесь! - отвечал старый охотник. - Не так ли, Фабиан?

   - Мне все равно, - произнес молодой человек. - Ведь мы же решили больше не разлучаться.

   Как мы уже говорили, Фабиан давно понял, что канадец не может даже с ним жить на лоне городской жизни, не испытывая ежеминутно сожаления по просторам и воздуху пустыни. С другой стороны, ему было также известно, что Розбуа не мыслил жизни без него, а потому он и обрекал себя великодушно в жертву последним годам старого охотника. Чувствовал ли Розбуа всю величину этого самопожертвования? Не была ли та слеза, которую он утаил утром, выражением его признательности?

   Звезды уже показывали одиннадцать часов, когда канадец обратился к своему приемному сыну.

   - Поезжай, дитя мое! - сказал он. - Достигнув того места, где ты расставался с женщиной, быть может, любившей тебя, положи себе руку на сердце и посмотри, не забьется ли оно скорее. Если нет, то возвращайся сюда, так как это будет значить, что прошлого больше не существует для тебя!

   - Я вернусь сюда, батюшка! - ответил Фабиан грустным, но твердым тоном. - Воспоминания для меня все равно что дуновение ветра, не оставляющего следа!

   С этими словами молодой человек медленным шагом двинулся в путь. Ночной ветерок умерял горячее дыхание уснувшей земли. Полная луна заливала светом поля, на которые он вступил, выйдя из леса, и которые простирались вплоть до ограды гасиенды. До сих пор он ступал хотя и медленным, но твердым шагом. Но когда он, сквозь стлавшийся по земле серебристый туман заметил белую стену гасиенды и среди нее знакомые очертания пролома, его ноги дрогнули и еще более замедлили шаг. Была ли то боязнь неизбежного поражения, о котором ему нашептывал тревожный внутренний голос? Или на него вдруг нахлынули воспоминания о былом, более яркие и мучительные, чем когда-либо? Вокруг стояла глубокая, прозрачная тишина. Внезапно Фабиан вздрогнул и остановился, точно заблудившийся путник, которому померещилось впереди привидение.

   В темном проломе ограды виднелась белая стройная фигура, точно слетевший с неба ангел первой и единственной любви. Спустя мгновение грациозное видение как будто исчезло. Но это только так показалось его помутившемуся взору: на самом деле фигура осталась на прежнем месте. Собравшись с силами, Фабиан двинулся вперед; видение не исчезало.

   Сердце у молодого человека готово было разорваться. Страшная мысль мелькнула у него в голове: ему почудилось, что он видит перед собою тень Розариты. Для него было несравненно легче знать ее хотя и отвергнувшей его, но, по крайней мере, живой, чем увидеть в образе грациозной и благожелательной к нему тени.

   Его сомнения не рассеялись и тогда, когда раздался нежный голос, прозвучавший в его ушах как небесная мелодия.

   - Это вы, Тибурсио? - проговорило видение. - Я вас ждала!

   Кто же может, кроме духа из другого мира, предугадать его возвращение из такой дали?

   - Розарита? - растерянно пробормотал Фабиан. - Или это только обманчивое видение, которое сейчас исчезнет?

   И Фабиан даже остановился, боясь спугнуть этот милый образ.

   - Это я! - ответил тихий голос.

   "О Боже! Испытание будет более мучительным, чем я предполагал!" - подумал Фабиан.

   Молодой человек сделал шаг вперед и снова остановился: бедняга уже не надеялся более ни на что.

   - Каким чудом вы оказались здесь? - спросил он

   - Я прихожу сюда каждый вечер, Тибурсио! - отвечала молодая девушка.

   При этих словах сердце Фабиана дрогнуло от прилива любви и надежды.

   Мы уже говорили, что при первой встрече с Фабианом Розарита скорее умерла бы, чем решилась признаться, что любит его. Но с той поры она так исстрадалась, что теперь ее любовь преодолела девичий стыд, и со смелостью, какая зачастую проявляется у чистых натур и которая при этом нисколько не оскорбляет их целомудрия, девушка просто сказала:

   - Подойдите, Тибурсио. Возьмите мою руку!

   Одним прыжком Фабиан очутился возле ее ног и судорожно сжал протянутую ему руку.

   Он пытался заговорить, но голос изменил ему.

   Розарита остановила на нем взгляд, полный тревожной нежности.

   - Дайте мне посмотреть на вас, Тибурсио. Как вы сильно изменились. О да! Горе оставило след на вашем челе, но слава украсила его. Вы столь же храбры, сколько прекрасны, Тибурсио. Я с гордостью узнала, что опасность никогда не заставляла вас бледнеть!

   - Вы знаете? - изумился Фабиан. - Что же вы знаете, сеньорита?

   - Все, Тибурсио, вплоть до ваших тайных мыслей и вашего присутствия здесь... Вы понимаете? И вот я тоже здесь!

   - Прежде чем я осмелюсь понять вас, Розарита, - отвечал Фабиан, до глубины души потрясенный нежностью, звучавшей в словах девушки, - позвольте мне, во избежание ошибки, которая на этот раз убьет меня, задать вам один вопрос.

   - Говорите, Тибурсио, - нежно произнесла Розарита, чистый и целомудренный лоб которой белелся в лунном свете. - Я и пришла сюда, чтобы вас выслушать!

   - Слушайте, - сказал молодой граф. - Шесть месяцев назад я должен был отомстить за смерть родной матери и Маркоса Арельяно, ставшего моим вторым отцом; так что если вам все известно, то вы должны также знать и то, что я уже не...

   - Вы всегда были для меня только Тибурсио! - перебила Розарита. - Я не знала дона Фабиана де Медиана!

   - Несчастный, готовившийся искупить свое преступление, убийца Марка Арельяно, словом, Кучильо умолял о пощаде. Я бы на это не согласился, но он вдруг вскричал: "Я прошу во имя доньи Розариты, которая вас любит, так как я слышал..." Несчастный находился на краю пропасти. Из любви к вам я готов уже был простить его, когда мой друг внезапно сбросил его в бездну. Много раз потом в тиши ночей я вспоминал этот умоляющий голос и при этом спрашивал себя с тоскою: "Что же такое он слышал?" И вот теперь я спрашиваю вас об этом, Розарита!

   - Раз, один только раз мои уста выдали тайну сердца. Это случилось здесь, на этом самом месте, когда вы покидали наш кров. Я повторю, что сказала тогда!

   Молодая девушка, казалось, собиралась с силами, чтобы поведать наконец этому человеку, как она его любит, и высказать это в выражениях ясных и страстных. Потом она подняла на Фабиана взгляд, сиявший тою девственною невинностью, какая больше ничего не боится, потому что уже не ведает сомнения.

   - Я слишком много выстрадала, Тибурсио, чтобы еще оставалось между нами какое-либо недоразумение. Теперь, когда мои руки лежат в ваших, мои глаза смотрят в ваши, я повторю, что сказала тогда. Вы бежали от меня, Тибурсио. Я знала, что вы уже далеко, и думала, что только Бог слышал меня, когда я во след тебе крикнула: "Тибурсио, Тибурсио! Вернись! Я люблю тебя одного!"

   Весь дрожа от блаженства, Фабиан благоговейно опустился на колени перед любимой и проговорил прерывающимся голосом:

   - Я твой навсегда, Розарита! На всю жизнь!

   Внезапно Розарита слегка вскрикнула. Фабиан обернулся и остолбенел.

   В двух шагах стоял, опершись на дуло своего длинного карабина, Розбуа и с глубокою нежностью смотрел на молодых людей.

   - О, батюшка! - в отчаянии вскричал Фабиан. - Простите ли вы меня за то, что я побежден?

   - Кто же устоял бы на твоем месте, мой милый Фабиан?! - отвечал с улыбкой канадец.

   - Я изменил своей клятве, - продолжал Фабиан. - Я обещался любить только вас. Простите меня!

   - Дитя, к чему ты умоляешь меня о прощении, когда, напротив, я виноват перед тобою! Ты оказался великодушнее меня, Фабиан. Ослепленный своей любовью к тебе, я вырвал тебя из цивилизованной жизни и увлек в пустыню. И я был счастлив там, так как лишь на тебе сосредоточилась вся привязанность моего сердца; я думал также, что и тебе хорошо. Ты безропотно согласился пожертвовать ради меня своей молодостью. Я сам не пожелал этого, но и тут я проявил больше свой эгоизм, чем великодушие, ведь если бы тебя убила тоска, я немедленно последовал бы за тобою!

   - Что вы хотите сказать? - спросил Фабиан.

   - Я сейчас объясню. Кто сторожил твой сон в течение долгих ночей, чтобы читать на твоих устах желания твоего сердца? Я. Кто отправил заранее сюда Гайфероса, которого я вызволил, благодаря твоему заступничеству, из рук апачей? Кто послал его к этому прелестному созданию с целью выведать, сохранилась ли еще в ее сердце какая-либо память о тебе? Тоже я, дитя; так как твое счастье в тысячу раз дороже для меня, чем мое собственное. Кто, наконец, убедил тебя пройти это последнее испытание? Все я же, несмотря на то что мне заранее был известен результат его, так как Гайферос уже сообщил мне о том, что он прочитал в сердце этой замечательной девушки. Что же ты мне говоришь о прощении, кода я сам должен просить тебя о нем!

   С этими словами канадец протянул ему обе руки, и Фабиан бросился к нему в объятия.

   - О, батюшка! - вскричал он. - Столько счастья, я, право, пугаюсь! Ни один человек не был так счастлив, как я!

   - Ты заслужил это счастье, Фабиан! - произнес торжественным тоном охотник.

   - Но вы? Что с вами будет? - спросил с беспокойством Фабиан. - Мне было бы очень горько расстаться с вами.

   - Сохрани Бог от этого, дитя мой! Правда, я не могу жить в городах, но разве то жилище, которое станет и твоим, не находится на границе пустыни? Разве вокруг меня сейчас не расстилается та же ширь прерий? Я построю с Хосе... Эй, Хосе! - громко воззвал канадец. - Иди сюда, скрепи мое обещание!

   При этих словах к канадцу подошли Хосе и Гайферос.

   - Я построю с Хосе, - продолжал канадец, - хижину на том самом месте, где я вновь нашел тебя. Быть может, мы и не всегда там будем, но если тебе вздумается позднее потребовать себе имя и имущество твоих предков в Испании или съездить в известную тебе долину, то ты всегда найдешь двух друзей, готовых отправиться с тобою хоть на край света. Да, Фабиан, я надеюсь быть даже счастливее тебя, так как я буду радоваться и за тебя, и за себя! Но к чему останавливаться долее на этой сцене? Счастье ведь так мимолетно и неуловимо, что не поддается исследованию и описанию. Остается устранить еще одно препятствие, - продолжал охотник, - в лице отца этого ангельского создания!

   - Завтра он будет ждать своего сына! - тихо произнесла молодая девушка, у которой в это мгновение луна осветила вспыхнувший румянец.

   - Ну, так позвольте тогда мне благословить своего сына! - молвил канадец.

   Фабиан встал на колени перед лесным бродягой. Сняв свою меховую шапку и подняв умиленные очи к небу, Розбуа проговорил:

   - Благослови, Боже, моего сына, и пусть его дети любят его так же, как он любит своего Розбуа.

   На следующий день высокородный сенатор печально возвращался один в Ариспу.

   - Я ведь говорил, - беседовал он сам с собой, - что всегда буду оплакивать этого бедного дона Эстебана. Будь он жив, мне остался бы, по крайней мере, из приданого моей жены почетный титул и полмиллиона песо. Его отсутствие испортило все дело. Право, какое несчастье для меня, что дон Эстебан умер так некстати.

   Спустя несколько времени на лужайке, хорошо известной читателю, возвышалась хижина, крытая древесной корой.

   Очень часто предпринимал туда прогулки Фабиан де Медиана в сопровождении своей молодой жены.

   Прибегал ли он позднее к содействию двух бесстрашных охотников при поездке в Золотую долину или в Испанию, - об этом мы, может быть, расскажем когда-нибудь позже. Теперь же ограничимся словами, что если счастье действительно существует в этом мире, то его можно найти в гасиенде Дель-Венадо у Фабиана и лесного бродяги.