Бласко-Ибаньес Висенте - Мертвые повелевают

а утромъ, когда Хаиме лежалъ на постели, видя, какъ сквозь щелки пробивается мутный свѣтъ непогоднаго дня, онъ долженъ былъ поспѣшно вставать, заслышавъ голосъ своего спутника: тотъ "пѣлъ обѣдню", сопровождая латинск³я фразы бросаньемъ каменьевъ въ башню. Впередъ! Хорош³й день для ловли. Будетъ богатый уловъ. И если Фебреръ съ тревогой посматривалъ на грозное море, старикъ заявлялъ, что на противоположной сторонѣ Ведрй воды спокойны.

   А, иногда, яснымъ утромъ напрасно ждалъ Фебреръ зова старика. Проходили часы. За розовымъ полусвѣтомъ зари въ щеляхъ обозначались золотыя полосы солнечнаго свѣта. Но время бѣжало въ тщетномъ ожидан³и: ни обѣдни, ни камней. Дядя Вентолера исчезалъ. Потомъ, открывъ окно, Фебреръ разглядывалъ прозрачное свѣтлое небо, залитое нѣжнымъ блескомъ зимняго солнца; но море волновалось, темно-синее, безъ пѣны и шума, подъ непогоднымъ вѣтромъ.

   Зимн³е дожди набрасывали на островъ сѣрый плащъ, и чуть-чуть вырисовывались неопредѣленныя очертан³я ближайшихъ горъ. На вершинахъ плакали сосны всѣми волокнами своихъ вѣтвей. Толстый покровъ тука становился рыхлымъ, какъ губка, и проступала жидкость въ слѣдахъ отъ ногъ. На голыхъ высотахъ берега живой скалой текли шумные дождевые потоки, падая съ камня на камень. Широк³я фиговые камни дрожали, какъ изорванные зонты, и проходила вода въ полукругъ, осѣненный ихъ вершинами. Лишенныя листвы миндальныя деревья трепетали, какъ черные скелеты. Глубок³я выбоины на дорогахъ наполнялись бушующей водой, и, безполезная, бѣжала она къ морю. Синѣющ³я булыжниками между высокихъ холмовъ дикаго камня дороги обращались въ водопады. Испытывавш³й жажду, покрытый пылью въ течен³е значительной части года, островъ, казалось, всѣми своими порами не принималъ этого избытка влаги, какъ не принимаетъ больной сильнодѣйствующаго, поздно предложеннаго лѣкарства, противнаго организму.

   Въ эти дни ливней Фебреръ сидѣлъ въ башнѣ. Нельзя идти къ морю, нельзя отправиться съ ружьемъ на островныя поля. Хутора заперты, ихъ белые кубы обезображены потоками дождя, и лишь струйка сѣраго дыма, выбившаяся изъ отверст³я трубы, говорила о жизни.

   Обреченный на бездѣйств³е, сеньоръ башни Пирата принялся перечитывать немног³я книги, пр³обрѣтенныя во время путешеств³й въ городъ, или курилъ, задумавшись, вспоминая свое прошлое, отъ котораго бѣжалъ... Что-то на Майоркѣ? Что говорятъ его пр³ятели?..

   Вынужденный сидѣть, лишенный возможности развлекаться физическими упражнен³ями, Фебреръ воскрешалъ свою прошлую жизнь, съ каждымъ разомъ все болѣе далекую и туманную. Словно это жизнь кого-то другого, словно онъ что-то наблюдалъ и въ совершенствѣ зналъ, но это что-то составляло повѣсть чужого существован³я. Неужели же этотъ Хаиме Фебреръ, разъѣзжавш³й по Европѣ и наслаждавш³йся часами своихъ побѣдъ и тщеслав³я, - тотъ самый, что живетъ въ башнѣ у моря, сельск³й обыватель, обросш³й бородой, почти одичавш³й, въ крестьянскихъ альпаргатахъ и шляпѣ, привыкш³й болѣе къ шуму волнъ и писку чаекъ, чѣмъ къ общен³ю съ людьми?..

   Нѣсколько недѣль тому назадъ онъ получилъ второе письмо отъ своего пр³ятеля контрабандиста, Тони Клапеса. Письмо также было написано въ кофейнѣ на Борне: четыре наскоро нацарапанныхъ строчки давали вѣсточку о немъ. Этотъ дик³й, добродушный другъ не забывалъ его. Онъ даже, видимо, не обижался, что его предыдущее письмо осталось безъ отвѣта. Сообщалъ о капитанѣ Пабло. Все сердится на Фебрера, но ловко распутываетъ его дѣла. Контрабандистъ вѣритъ въ Вальса. Самый хитрый изъ ч_у_е_т_ъ и благороденъ, какъ никто изъ нихъ. Несомнѣнно, онъ спасетъ остатки состоян³я Хаиме и послѣдн³й получитъ возможность провести остальную часть жизни на Майоркѣ, спокойно и счастливо. Въ свое время капитанъ извѣститъ его. Вальсъ не станетъ говорить, пока все не кончено.

   Фебреръ пожалъ плечами, прочтя объ этихъ чаян³яхъ. Ба! все кончено... Но въ печальные зимн³е дни онъ, одинск³й, возмущался своимъ существован³емъ молюска въ каменной клѣткѣ. Всегда ему придется жить такъ?.. Развѣ не ужасно похоронить себя въ этомъ углу, въ то время какъ сохранилась еще молодость и пылъ и можно еще бороться въ м³рѣ?

   Да, ужасно. Прекрасны островъ и его романтическая деревня въ первые мѣсяца, когда свѣтило солнце, зеленѣли деревья и островные обычаи очаровывали его своеобразной новизной. Но настало непогодное время, одиночество невыносимо и крестьянская жизнь предоставлялась ему во всей дикости варварскихъ страстей. Эти крестьяне въ синихъ плисовыхъ штанахъ, въ своихъ поясахъ и цвѣтныхъ галстукахъ, съ цвѣтами за ухомъ въ первые моменты казались ему оригинальными статуетками, сдѣланными для украшен³я полей, хористами томной и нѣжной пастушеской оперетки; но теперь онъ зналъ ихъ лучше: это люди, какъ всѣ, притомъ люди варвары - цивилизац³я едва коснулась ихъ, слегка отполировала, сохранивъ всѣ рѣзк³я шероховатости ихъ дикаго, унаслѣдованнаго отъ предковъ, характера. Издали, при краткомъ знакомствѣ они прельщали чарами новизны; но онъ освоился съ ихъ обычаями, почти сроднился съ ними, и, словно рабство, его тяготила эта низшая жизнь, каждую минуту противорѣчившая идеямъ и предразсудкамъ его прошлаго.

   Онъ долженъ удалиться изъ этой среды. Но куда направиться? куда бѣжать?.. Онъ бѣденъ. Весь его капиталъ заключается въ нѣсколькихъ десятковъ дуро, которые онъ привезъ, бѣжавъ съ Майорки. Сумму эту онъ сохранилъ еще благодаря Пепу, упорно не желавшему брать какую-либо плату. Онъ долженъ здѣсь оставаться, пригвожденный къ башнѣ, какъ къ кресту, безъ всякихъ надеждъ, безъ всякихъ стремлен³й, находя въ отказѣ отъ мысли блаженство, блаженство можжевельника и тамарисковъ, растущихъ среди скалъ мыса, блаженство ракушекъ, навсегда прикрѣпленныхъ къ подводнымъ скаламъ.

   Послѣ долгаго размышлен³я онъ мирился съ своей судьбой. He станетъ ни думать, ни желать. Впрочемъ, надежды, никогда насъ не покидающ³я, рисовали ему смутную возможность чего-то необычайнаго, что придетъ въ свое время и позволитъ ему выдти изъ его положен³я. Но до этой минуты онъ обреченъ на тяжелое одиночество!...

   Пепъ и его домашн³е составляли его единственную семью, но сами не подозрѣвая того, повинуясь, быть можетъ, смутному инстинкту, все больше и больше удалялись отъ него. Хаиме замыкался въ своемъ уединен³и, и они меньше вспоминали сеньора.

   Съ нѣкоторыхъ поръ Маргалида не показывалась въ башнѣ. Она, видимо, избѣгала всякаго случая путешествовать туда и даже старалась не встрѣчаться съ Фебреромъ. Она была другая: можно сказать, пробудилась для новой жизни. Невинная, самоувѣренная улыбка взрослой дѣвушки смѣнилась выражен³емъ осмотрительности, какъ у женщины, знающей опасности пути, идущей медленнымъ, осторожнымъ шагомъ.

   Съ той минуты, какъ она сдѣлалась предмеметомъ кортехо и юноши два раза въ недѣлю собирались ухаживать за нею по договору на традиц³онный фестейгъ, казалось, она увидала вдругъ неожиданныя опасности, которыхъ она не подозрѣвала, и держалась около матери, всячески избѣгая оставаться наединѣ съ мужчиной, краснѣя, чуть только взглядъ мужчины встрѣчался съ ея взглядомъ.

   Эти церемон³и любви не заключали въ себѣ ничего необычайнаго по понят³ямъ островитянъ, но онѣ возбуждали въ Фебрерѣ глухой гнѣвъ, словно это было покушен³е и грабежъ. Нашеств³е въ К_а_н_ъ М_а_й_о_р_к_и задорныхъ и влюбленныхъ а_т_л_о_т_о_в_ъ онъ какъ бы считалъ издѣвательствомъ. Онъ смотрѣлъ на хуторъ, какъ на собственный домъ, но разъ эти непрошенные гости приходили, разъ ихъ хорошо принимали, онъ удалялся.

   Притомъ, онъ молча страдалъ: теперь онъ уже не являлся, какъ въ первое время, единственнымъ предметомъ вниман³я со стороны семьи. Пепъ и его жена продолжали считать его сеньоромъ; Маргалида съ братомъ почитали его, какъ могущественное существо, явившееся изъ далекихъ странъ на Ибису - лучшее мѣсто м³ра. Но не смотря на это, друг³я думы отражались въ ихъ глазахъ. Посѣщен³я столькихъ а_т_л_о_т_о_в_ъ и перемѣны, внесенные ими въ домъ, сдѣлали ихъ менѣе внимательными къ дону Хаиме. Всѣхъ ихъ безпокоило будущее. Кто же наконецъ удостоится руки Маргалиды?...

   Зимними вечерами Фебреръ, запершись въ башнѣ, смотрѣлъ на огонекъ, сверкавш³й внизу - огонекъ К_а_н_а М_а_й_о_р_к_и. Это не вечера ф_е_с_т_е_й_г_а; семья одна, у очага, и онъ, все-таки, не измѣняетъ своему одиночеству. Нѣтъ, онъ не сойдетъ внизъ. Оскорбленный, онъ жаловался даже на непогоду, - какъ будто медленная перемѣна въ отношен³яхъ между нимъ и крестьянской семьей должна была отвѣчать за зимн³е холода.

   Увы, прекрасныя лѣтн³я ночи, когда бодрствовали до позднихъ часовъ и смотрѣли, какъ дрожатъ звѣзды на темномъ небѣ, за черною гранью навѣса хутора!... Фебреръ сидѣлъ тамъ со всею семьей и дядей Вентолерой, приходившимъ въ надеждѣ на угощенье. Никогда не отпускали его домой, не попотчевавъ кускомъ арбуза, который наполнялъ ротъ старика сладкой кровью своего краснаго мяса, или бокаломъ ф_и_г_о_л_ы изъ пахучихъ горныхъ травъ. Маргалида, устремивъ взглядъ въ тайныя глубины звѣзднаго пространства, пѣла ибисск³е романсы дѣтскимъ голоскомъ, звучавшимъ въ ушахъ Фебрера свѣжѣе и нѣжнѣе морского вѣтерка, оживлявшаго легкимъ трепетомъ синюю тьму ночи. Съ видомъ необыкновеннаго изслѣдователя, Пепъ повѣствовалъ о своихъ поразительныхъ приключен³яхъ на материкѣ въ тѣ годы, когда служилъ онъ королю солдатомъ, въ далекихъ, почти фантастическихъ странахъ - Каталон³и и Валенс³и.

   Свернувшись у его ногъ, уставивъ на своего хозяина кротк³е, нѣжные глаза, въ глубинѣ которыхъ отражались звѣздочки, его слушала казалось, собака. Вдругъ она нервно выпрямлялась, дѣлала прыжекъ и исчезала во мракѣ среди звучнаго шороха поломанныхъ растен³й. Пепъ объяснялъ причину этого безмолвнаго прыжка. Пустяки: какое-нибудь животное заблудилось во мракѣ - заяцъ, кроликъ, и собака почуяла его своимъ острымъ охотничьимъ нюхомъ. Иногда она выпрямлялась медленно, съ враждебнымъ ворчан³емъ сторожевого пса. Кто-то проходилъ около хутора: тѣнь, путникъ, шагавш³й торопливой походкой, свойственной ибисенцамъ, привыкшимъ быстро ходить по острову съ одного конца на другой. Если тѣнь говорила, всѣ отвѣчали на ея привѣтств³е. Если проходила молча, всѣ дѣлали видъ, что не видятъ ее, какъ притворялся и путникъ, будто не замѣчалъ хутора и людей, сидѣвшихъ подъ навѣсомъ.

   По древнѣйшему ибисскому обычаю, чуть темнѣло, въ чистомъ полѣ не кланялись другъ другу. Тѣни безмолвно встрѣчались на дорогѣ, стараясь держаться подальше и не узнавать другъ друга. Каждый шелъ по своему дѣлу - на свидан³е съ невѣстой, за врагомъ или убить противника на противоположномъ концѣ острова, бѣгомъ вернуться назадъ, чтобы заявлять потомъ, что въ означенный часъ онъ находился среди друзей. Всѣ ночные путники имѣли основан³я приходить незамѣченными. Тѣни боялись тѣней. На привѣтств³е "доброй ночи!" или на просьбу объ огнѣ для сигары могли отвѣтить пистолетнымъ выстрѣломъ.

   Иногда никто не проходилъ передъ хуторомъ, и песъ все-таки, вытягивалъ шею и лаялъ въ чернѣющую пустоту. Вдали, какъ будто откликался человѣческ³й голосъ. Звуки, тревожные и дик³е, какъ военный кличъ, будили таинственное молчан³е. "Ау-у-у!..." И еще дальше, заглушенное разстоян³емъ, слышалось другое дикое "Ау-у-у!.."

   Крестьянинъ приказывалъ собакѣ замолкнуть. He было ничего страннаго въ этихъ крикахъ. Это а_т_л_о_т_ы "аукали" другъ другу во тьмѣ и звуками своихъ криковъ хотѣли дать вѣсть о себѣ, можетъ быть, чтобы сойтись можетъ быть, чтобы сразиться - и раздавался тогда призывъ на поединокъ Можетъ быть, вслѣдъ за "ауканьемъ" грянетъ выстрѣлъ. Это дѣло юношей и ночи!.. Пусть будетъ такъ! Это никого не касается.

   И Пепъ продолжалъ повѣствовать о своихъ необычайныхъ странствован³яхъ, и изумленно глядѣла его жена, слушая въ тысячный разъ объ этихъ чудесахъ, всегда для нее новыхъ.

   Дядя Вентолера, чтобъ не ударить лицомъ въ грязь, разсказывалъ о пиратахъ и храбрыхъ ибисскихъ морякахъ, подкрѣпляя свои разсказы ссылками на отца, служившаго юнгой на шебекѣ капитана Рикера и напавшаго вмѣстѣ съ героемъ на фрегатъ "Успѣхъ" страшнаго корсара П_а_п_ы. Увлекшись героическими воспоминан³ями, онъ распѣвалъ своимъ дрожащимъ старческимъ голосомъ стихи, которыми ибисенцы-моряки увѣковѣчили побѣду - на кастильскомъ нарѣч³и для большой торжественности (слова ихъ дядя Вентолера коверкалъ).

  

   Гдѣ ты, храбрый витязь?

   Гдѣ ты, храбрый П_а_п_а? -

   Полумертвъ, забился

   Между полокъ шкапа!..

  

   И беззубый ротъ моряка продолжалъ напѣвать о подвигахъ старины, словно это были дѣян³я вчерашняго дня, словно онъ былъ очевидцемъ ихъ, словно, вдругъ, надъ этой страной битвъ, окутанной мракомъ, запылали огни сторожевой башни, возвѣщая о высадкѣ враговъ.

   Иногда съ горѣвшими отъ алчности глазами, онъ говорилъ объ огромныхъ сокровищахъ, сохраненныхъ маврами, римлянами и рыжими моряками - м_а_р_м_а_н_а_м_и (такъ онъ называлъ ихъ) въ береговыхъ пещерахъ и затѣмъ замурованныхъ. Его дѣды многое знали о кладахъ. Жаль, что умерли, не открывъ секрета!.. Онъ разсказывалъ истинную истор³ю о форментерской пещерѣ, гдѣ норманны хранили добычу своихъ пиратскихъ набѣговъ на Испан³ю и Итал³ю: золотыя изображен³я святыхъ, чаши, цѣпи, бездѣлушки, драгоцѣнные камни, селемины {Мѣра сыпучихъ тѣлъ = 4,625 литра.} монетъ. Страшный драконъ, прирученный, несомнѣнно, рыжими людьми, сторожилъ въ глубину провала, лежа животомъ на сокровищахъ. Безумецъ, спускавш³йся въ пещеру, становился его добычей. Рыж³е моряки много вѣковъ тому назадъ умерли, умеръ и драконъ, а кладъ все еще долженъ хранится на Форментерѣ. Увы! Кто найдетъ его!.. И крестьянская аудитор³я дрожала отъ волнен³я, не сомнѣваясь въ существован³и такихъ богатствъ: большое уважен³е внушали ей преклонные года разсказчика.

   Тих³е вечера, не вернутся они къ Фебреру. Онъ избѣгалъ по вечерамъ спускаться въ Канъ Майорки, боясь своимъ присутств³емъ помѣшать разговорамъ семьи о претендентахъ на руку Маргалиды.

   Въ вечера ф_е_с_т_е_й_г_а онъ испытывалъ особенное безпокойство и, не объясняя себѣ мотива, высовывался за дверь и жадно смотрѣлъ въ сторону хутора. Все тотъ же свѣтъ, все тотъ же видъ, но ему представлялось, будто онъ слышитъ въ молчан³и ночномъ новые звуки, эхо пѣсенъ, голосъ Маргалиды. Тамъ ненавистный Кузнецъ, тамъ несчастный Пѣвецъ, тамъ всѣ варварски-грубые а_т_л_о_т_ы, въ своихъ смѣшныхъ костюмахъ. Велик³й Боже! Неужели могли ему понравиться эти крестьяне?.. послѣ всего, что онъ видалъ на свѣтѣ!..

   На слѣдующ³й день, когда Капельянетъ приносилъ въ башню обѣдъ дону Хаиме, послѣдн³й разспрашивалъ его о событ³яхъ предыдущаго вечера.

   Слушая мальчика, Фебреръ живо рисовалъ себѣ перипет³и ухаживанья. Начинало смеркаться, семья ужинала, на скорую руку, чтобъ быть готовой къ церемон³и. Маргалида снимала съ потолка своей комнаты праздничную юбку, надѣвала ее, красно-зеленый платокъ, крестомъ на груди, другой поменьше, - на голову и широк³й бантъ изъ лентъ на конецъ косы, украшала себя золотыми цѣпочками, уступленными ей матерью и садилась на а_б_р_и_г_а_й_с_ъ, сложенный на стулѣ въ кухнѣ. Отецъ курилъ трубку табаку п_о_т_ы. Мать въ углу плела камышевую корзину. Капельянетъ выглядывалъ изъ дому, подъ широк³й навѣсъ, куда молча, собирались а_т_л_о_т_ы-ухаживатели. Иные ждали тутъ уже съ часъ: это были сосѣди. Друг³е являлись въ пыли и грязи, пройдя пару миль. Въ дождливые вечера они отряхивали подъ крышей свои африканск³е плащи съ грубыми капишонами, наслѣдство дѣдовъ или женское манто, въ которое закутывались, словно въ новѣйшую элегантную накидку.

   Вкратцѣ припомнивъ порядокъ разговора съ дѣвушкой, группа соперниковъ входила въ кухню: зимою подъ навѣсомъ было холодно. Раздавался стукъ въ дверь.

   - Входи! - кричалъ Пепъ, какъ бы не зная о присутств³и ухаживателей и думая увидѣть неожиданнаго гостя.

   Тихонько входили, привѣтствуя семью. "Доброй ночи! доброй ночи". Садились на скамью, какъ школьники, или оставались стоять, поглядывая на а_т_л_о_т_у. Рядомъ съ ней былъ поставленъ пустой стулъ, а если его не было, ухаживатель становился на корточки, no мавританскому обычаю, и тихимъ голосомъ разговаривалъ съ дѣвушкой въ течен³е трехъ минутъ подъ враждебными взглядами соперниковъ. Малѣйшее увеличен³е этого короткаго срока вызывало кашель, яростные взгляды, угрожающ³я восклицан³я. А_т_л_о_т_ъ удалялся, другой занималъ его мѣсто. Капельянетъ смѣялся надъ этими сценами, видя во враждебной настойчивости ухаживателей нѣчто такое, что позволяло гордиться Маргалидѣ и семьѣ.

   Кортехо его сестры не то, что у другихъ а_т_л_о_т_ъ. Ухаживатели напоминали Пепету бѣшенныхъ собакъ, не желающихъ выпустить свою добычу. По его мнѣн³ю, тутъ пахло порохомъ. утверждалъ онъ съ улыбкой счастья и гордости, и открывались на смугломъ овалѣ его лица блестящ³е бѣлые зубы волченка. Никому изъ ухаживателей, повидимому, еще не посчастливилось. Цѣлыхъ два мѣсяца сватовства! Маргалида лишь слушала, улыбалась и отвѣчала всѣмъ такъ, что приводила въ смущен³е атлотовъ. He малый талантъ у его сестры. По воскресеньямъ она шла въ церковь впереди своихъ родителей, въ сопровожден³и всѣхъ соискателей ея руки. Настоящее войско: донъ Хаиме нѣсколько разъ встрѣчалъ ихъ. При видѣ ея королевской свиты подруги блѣднѣли отъ зависти. Всѣ аттаковывали ее, боролись, желая вырвать у ней слово, знакъ предпочтен³я, а она отвѣчала удивительно умно, совершенно равно относилась къ а_т_л_о_т_а_м_ъ, предупреждая смертельныя схватки, которыя неожиданно могли возникнуть между этой воинственной, вооруженной, нетерпѣливой молодежью.

   - И К_у_з_н_е_ц_ъ? - спросилъ донъ Хаиме.

   Проклятый верро! Съ трудомъ произносилъ его имя сеньоръ, но воспоминан³е о немъ вотъ уже давно сверлило ему мысль.

   Мальчикъ отрицательно качалъ головой. Кузнецу такъ же мало посчастливилось и Капельянетъ, повидимому, этимъ не особенно огорчался.

   Восторгъ его передъ в_е_р_р_о нѣсколько поубавился. Любовь вселяетъ храбрость въ мужчинъ, и всѣ а_т_л_о_т_ы, домогавш³еся руки Маргалиды, столкнувшись съ нимъ, какъ съ соперникомъ, уже не чувствовали страха и даже осмѣливались фыркать на его страшную особу. Однажды вечеромъ онъ явился съ гитарой, рѣшивъ играть большую часть времени, принадлежавшаго другимъ. Когда пришла его очередь, онъ сѣлъ рядомъ съ Маргалидой, настроилъ свой инструментъ и началъ наигрывать пѣсни материка, выученныя имъ въ Ниццѣ. Но раньше онъ вынулъ изъ-за пояса двухствольный пистолетъ, положилъ его съ взведенными курками на бедро, намѣреваясь схватить и выстрѣлить въ перваго, кто прерветъ его. Абсолютное молчан³е и равнодушные взгляды. Пѣлъ, сколько хотѣлось; спряталъ пистолетъ съ видомъ побѣдителя. Но по выходѣ изъ дому, во тьмѣ полей, когда a_т_л_o_т_ы расходились въ разныя стороны, прощаясь ироническимъ ауканьемъ, два камня, мѣтко брошенные изъ мрака, уложили храбреца на землю, и нѣсколько дней онъ не ходилъ на кортехо, чтобъ не показаться съ перевязаннсй тряпками головой. Онъ не интересовался узнать, кто на него напалъ. Соперниковъ много и, кромѣ того, ему приходилось считаться съ ихъ отцами, дядями, братьями, почти четвертой частью островного населен³я, готовыми вступиться за честь семьи въ поединкахъ мести.

   - Я думаю, - сказалъ Пепетъ, - Кузнецъ не такъ храбръ, какъ говорятъ. А вы что думаете, донъ Хаиме?...

   Когда наступала ночь и Маргалида уже поговорила со всѣми своими ухаживателями. спавш³й въ углу отецъ начиналъ звучно зѣвать. Этотъ сельск³й обыватель, повидимому, и во снѣ угадывалъ время. Девять съ половиною! Спать! "доброй ночи!" И вся компан³я атлотовъ послѣ этого приглашен³я оставляла домъ, и пропадали во мракѣ ихъ шаги и крики.

   Разсказывая объ этихъ собран³яхъ, гдѣ онъ встрѣчался съ храбрецами, носившими оруж³е, Пепетъ ирипоминалъ о дѣдушкиномъ ножѣ. Когда донъ Хаиме попроситъ отца вручить ему семейное сокровище? Донъ Хаиме медлилъ съ просьбой: слѣдовало бы вспомнить о своемъ обѣщан³и и подарить ему другой ножъ. Что остается дѣлать такому человѣку, какъ онъ, безъ надежнаго спутника? Куда покажешься?. .

   - Успокойся, - отвѣчалъ Фебреръ. - На дняхъ отправлюсь въ городъ. Получишь подарокъ.

   И Хаиме однажды утромъ предпринялъ путешеств³е въ Ибису, желая окунуться въ море жизни, набраться новыхъ впечатлѣн³й за предѣлами деревенской обстановки. Ибиса показалась ему большимъ городомъ, - ему, который объѣздилъ всю Европу. Ряды домовъ, тротуары изъ краснаго кирпича, балконы съ жалюзи - всѣмъ этимъ онъ восхищался, какъ наивный дикарь, явивш³йся изъ глуши материка на береговую фактор³ю. Онъ останавливался передъ окнами - выставками, разсматривалъ предметы съ тѣмъ же восторгомъ, какъ нѣкогда роскошныя витрины бульваровъ или Реджентъ Стритъ.

   У магазина серебрянныхъ издѣл³й какого-то ч_у_е_т_ы онъ задержался долго. Любовался дутыми золотыми цѣпочками для крестьянокъ, филигранными пуговицами съ камнемъ посрединѣ, считая въ душѣ всѣ эти предметы наиболѣе совершенными, наиболѣе удивительными создан³ями человѣческаго искусства. Если войти въ лавку и купить дюжину такихъ пуговицъ!... Какъ бы удивилась а_т_л_о_т_а въ Канѣ Майорки, если бы онъ предложилъ ей украсить этими пуговицами рукава!... Конечно, она приняла бы отъ него - важнаго сеньора, къ которому относилась съ почтительностью дочери. Досадная почтительность! Проклятая важность! гнететъ его, какъ тяжелое бремя!... Но наслѣдникъ Фебреровъ, потомокъ богатыхъ купцовъ и героевъ-мореплавателей остановился, подумавъ о суммѣ денегъ, сохранившихся въ его поясѣ. Безъ сомнѣн³я, ихъ не хватитъ для покупки.

   Затѣмъ, въ другой лавкѣ онъ пр³обрѣлъ ножъ для Пепета, выбравъ самый большой и тяжелый, нелѣпое оруж³е, способное заставить его позабыть о ножѣ знаменитаго дѣда.

   Въ полдень, утомленный безцѣльной ходьбой по морскому кварталу и подымающимся въ гору крошечнымъ улицамъ старинной Реаль Фуэрса, Фебреръ вошелъ въ маленькую гостиницу, единственную въ городѣ, около гавани. Тамъ были обычные посѣтители. Въ передней нѣсколько юношей, одѣтыхъ по-крестьянски, въ военныхъ шапкахъ, гарнизонные солдаты-деньщики; дальше въ столовой субалтернъ-офицера охотничьяго батальона, молодые поручики, куривш³е съ усталымъ видомъ и глядѣвш³е въ окна, какъ морск³е плѣнники, на безконечное синее пространство. Закусывая, они жаловались на злую долю своей юности, безполезной, прикованной къ этой скалѣ. Говорили о Майоркѣ, какъ о восхитительномъ мѣстѣ, вспоминали о провинц³яхъ материка, откуда мног³е изъ нихъ происходили, какъ о раѣ, кула стремились вернуться. Женщины!.. Томлен³е, страстное желан³е заставляло дрожать ихъ голоса и загораться ихъ глаза блескомъ безум³я. Словно цѣпь проклятой тюрьмы угнетала ихъ чистая ибисская добродѣтель, островная замкнутость, враждебная иностранцамъ. Здѣсь не шутятъ съ любовью, не теряютъ времени попусту: или враждебная холодность или честное сватовство и свадьба, какъ можно скорѣе. Слова и улыбки ведутъ прямо къ браку: съ дѣвушками можно знакомиться лишь для разговора о новой семьѣ. И эта шумная, веселая, полная избытка соковъ молодежь испытывала танталовы муки, говоря о красивѣйшихъ дѣвушкахъ города, любуясь ими и живя вдали отъ нихъ, хотя и приходилось имъ двигаться въ рамкахъ узкаго пространства и потому непрестанно встрѣчаться съ ними. Всѣ ихъ мечты сводились къ отпуску - провести нѣсколько дней на Майоркѣ или полуостровѣ, вдали отъ добродѣтельнаго, враждебнаго остроза, признававшаго только женатыхъ чужеземцевъ; ѣхать въ друг³я страны, гдѣ было бы легко дать исходъ своимъ возбужденнымъ желан³ямъ, желан³ямъ школьника-панс³онера или арестанта.

   Женщины!.. Ни о чемъ другомъ эти юноши не говорили, и Фебреръ, сидя за большимъ столомъ гостиницы одобрялъ въ душѣ ихъ рѣчи и жалобы. Женщины!.. Непреодолимое влечен³е, привязывающее насъ къ нимъ, - единственное, что остается некзмѣннымъ среди могильныхъ метаморфозъ нашей жизни, - что живетъ среди труповъ другихъ грезъ, разрушаемыхъ переворотами. Фебреръ испытывалъ тоску, какъ и эти военные, чувство узника темницы лишен³й, гдѣ вмѣсто рвовъ - море. Теперь столица острова съ ея сеньоритами, монашески недоступными, враждебными, показалась ему безконечно-однообразнымъ городомъ. Теперь деревню, съ ея женщинами, женщинами простой души и естественныхъ влечен³й, сдерживаемыхъ лишь оборонительнымъ инстинктомъ, какъ у первобытныхъ женщинъ, - онъ рисовалъ себѣ обителью свободы.

   Въ тотъ же вечеръ онъ удалился изъ города. Отъ оптимистическаго настроен³я, посѣтившаго его нѣсколько часовъ назадъ, не осталось и слѣда. Улицы морского квартала вызывали тошноту. Запахомъ заразы несло отъ домовъ. Въ ручьѣ жужжали тучи насѣкомыхъ, и при звукѣ шаговъ поднимались изъ мутной воды. Воспоминан³е о холмахъ около башни, благоухающихъ лѣсными растен³ями и селитрянымъ засахомъ, воскресало въ немъ и манило идиллической нѣжностью.

   Крестьянская повозка доставила его почти до Санъ Хосе. Разставшись съ кресьяниномъ, онъ направился по горѣ между сосенъ, согнутыхъ страшными бурями. Небо было туманно, атмосфера удушливая и тяжелая. По временамъ падали крупныя капли, но не успѣли еще тучи разразиться ливнемъ, молн³я какъ бы разорвала ихъ до граней горизонта.

   У хижины угольщика Хаиме увидѣлъ двухъ женшинъ, торопливо шедшихъ между сосенъ. Это были Маргалида и ея мать. Они возвращались изъ К_у_б_е_л_ь_с_ъ, пустыни на высотахъ берега, около ключа, оживляющаго отвѣсные утесы, дающаго рости апельсинному дереву и пальмѣ среди скалъ.

   Хаиме присоединился къ женщинамъ и тогда замѣтилъ показавшагося изъ-за кустовъ Пепета. Тотъ шелъ паралельно дорожкѣ съ камнемъ въ рукѣ, преслѣдуя какую-то большую птицу, привлекшую своимъ крикомъ его вниман³е.

   Они продолжали путь вмѣстѣ къ Кану Майорки, и, не зная какъ, Ферберъ очутился впереди, рядомъ съ Маргалидой, а жена Пепа шла за ними медленнымъ шагомъ больной, опираясь на сына.

   Мать хворала: какая-то невѣдомая болѣзнь заставляла врача пожимать плечами при его рѣдкихъ визитахъ и воспламеняла фантаз³ю мѣстныхъ знахарокъ. Онѣ только что дали обѣтъ св. Дѣвѣ К_у_б_е_л_ь_с_а, и оставили на алтарѣ два плоенныхъ покрывала, принесенныхъ изъ города.

   Печальнымъ голосомъ говорила она о страдан³яхъ старухи, но эгоизмъ здоровой молодости навелъ румянецъ на ея щеки въ быстрой ходьбѣ, и глаза ея выражали нетерпѣн³е. Сегодня день ф_е_с_т_е_й_г_а. Нужно скорѣй вернуться въ Канъ Майорки и приготовить семьѣ ужинъ до прихода ухаживателей.

   Фебреръ, любуясь, смотрѣлъ на нее серьезнымй глазами. Онъ удивлялся теперь своей глупости: сколько мѣсяцевъ онъ видѣлъ въ Маргалидѣ дѣвочку, безполое существо, не замѣчалъ ея красоты. Что за женщина!.. Съ презрѣн³емъ онъ вспомнилъ о городскихъ сеньоритахъ, по комъ вздыхали военные, узники гостиницы. Затѣмъ онъ опять подумалъ о кортехо Маргалиды съ тяжелымъ чувствомъ, похожимъ на ревность. И эта дѣвушка предназначалась для одного изъ темнолицыхъ варваровъ, который будетъ держать ее, какъ скотину, въ рабствѣ у земли.

   - Маргалида! - прошепталъ онъ, какъ бы желая сообщить нѣчто важное. - Маргалида!..

   Но больше ни слова. Старый развратникъ почувствовалъ, какъ просыпаются его разнузданные инстинкты отъ благоухан³я этой женщины, своеобразнаго благоухан³я свѣжаго дѣвственнаго тѣла, благоухан³я, которое онъ впивалъ въ себя, какъ хорош³й знатокъ, но скорѣй воображен³емъ, чѣмъ обонян³емъ. Въ то же время - странная вещь! - онъ испытывалъ какую-то робость, мѣшавшую ему говорить, робость, какъ во времена своей ранней юности, когда, вдали отъ арены легкихъ побѣдъ въ своемъ майоркскомъ помѣстьѣ, онъ рѣшился пойти къ извѣстнымъ сеньорамъ континента. Развѣ достойно его говорить о любви этой дѣвушкѣ, которую онъ считалъ дѣвочкой и которая уважала его, какъ отца?.

   - Маргалида! Маргалида!

   И послѣ этихъ восклицан³й, возбудившихъ любопытство а_т_л_о_т_ы, заставившихъ ее поднять глаза и вопросительно посмотрѣть въ лицо Фебреру, онъ, наконецъ, началъ говорить, распрашивать объ успѣхахъ ея кортехо. Она выбрала кого-нибудь? Кто счастливецъ? Кузнецъ?.. Пѣвецъ?.. Она опять опустила глаза, въ смущен³и схватила кончикъ передника и подняла его до груди. Она не знаетъ. Голосъ ея по-дѣтски шепелявилъ въ порывѣ замѣшательства. He стоитъ выходить замужъ. Ни Пѣвецъ, ни Кузнецъ, никто! Она согласилась на кортехо только потому, что такъ поступаютъ дѣвушки въ извѣстномъ возрастѣ. Кромѣ того (тутъ она сильно покраснѣла) ей доставляло удовольств³е унижать своихъ подругъ: онѣ бѣсились при видѣ толпы ея поклонниковъ. Она благодарна а_т_л_о_т_а_м_ъ, приходившимъ къ ней издалека въ К_а_н_ъ М_а_й_о_р_к_и. Но любить ихъ? Выйти за кого-нибудь изъ нихъ замужъ?

   Гоаоря, она замедлила свои шаги. Жена Пепа и сынъ незамѣтно прошли впередъ. Оставшись вдвоемъ на тропинкѣ, они, не отдавая себѣ отчета, остановились.

   - Маргалида!.. Цвѣтокъ миндаля!..

   Къ чорту робость! Фебреръ почувствовалъ себя дерзкимъ и торжествующимъ, какъ въ свои счастливые годы. Къ чему этотъ страхъ?.. Крестьянка! Дѣвочка!..

   Онъ заговорилъ твердымъ голосомъ, стараясь загипнотизировать пристальнымъ, страстнымъ взглядомъ, приблизивъ къ ней свои губы, какъ бы лаская ее шепотомъ своихъ словъ... А онъ? Какого мнѣн³я Маргалида о немъ? А если въ одинъ прекрасный день онъ явится къ Пепу и скажетъ, что хочетъ жениться на его дочери?..

   - Вы! - воскликнула дѣвушка. - Вы, донъ Хаиме!

   Она подняла глаза, безъ всякаго страха, смѣясь надъ его словами. Сеньоръ постоянно обманывалъ ее неправдоподобными шутками. А отецъ говорилъ, что Фебреры - кабальеро серьезные, какъ судьи, но всегда благодушно настроены. Онъ хочетъ пошутить надъ нею опять, какъ тотъ разъ, когда говорилъ о глиняной невѣстѣ, хранившейся въ башнѣ, и будто бы ожидавшей его тысячелѣт³я...

   Но взоръ ея встрѣтился со взоромъ Фебрера, и, увидавъ его блѣдное лицо, искаженное волнен³емъ, она въ свою очередь поблѣднѣла. Это другой человѣкъ: передъ нею новый донъ Хаиме, котораго она не знала. Инстинктивно, въ страхѣ, она сдѣлала шагъ назадъ. Словно приготовилась къ оборонѣ, оперлась на тонк³й стволъ деревца, росшаго около тропинки, съ почти опавшей осенней листвой болѣзненнаго цвѣта.

   Но все-таки она сохранила присутств³е духа и улыбнулась насильственной улыбкой, притворившись, будто считаетъ слова сеньора шуткой.

   - Нѣтъ, - энергично отвѣтилъ Фебреръ. - Я говорю серьезно. Скажи Маргалида... Ц_в_ѣ_т_о_к_ъ м_и_н_д_а_л_я... А если бы я былъ однимъ изъ твоихъ жениховъ? А если я явлюсь на кортехо? Что ты скажешь?..

   Она прижалась къ жалкому стволу, съежилась, какъ бы желая скрыться отъ его горящихъ глазъ. Отъ ея инстинктивнаго отступлен³я затрепетало гибкое дерево, и дождь желтыхъ листьевъ, какъ осколки янтаря, посыпался на нее, на ея косу, на ея лицо, на ея платье. Блѣдная, со сжатымъ ртомъ, посинѣвшими губами, она шептала, и слова ея едва звучали, какъ слабый вздохъ. Глаза ея широко раскрытые, влажные, смотрѣли съ тревогой нищихъ духомъ, тѣхъ, кто много думаетъ, но не умѣетъ высказать своихъ думъ. Онъ!.. Наслѣдникъ Фебреровъ, старш³й въ родѣ! Велик³й сеньоръ женится на крестьянкѣ!.. Развѣ онъ сошелъ съ ума?

   - Нѣтъ, я не велик³й сеньоръ. Я - несчастный. Ты богаче меня. - Я живу вашей милостыней... Твой отецъ желаетъ для тебя мужа, который бы воздѣлывалъ его земли. Согласна, чтобъ я былъ твоимъ мужемъ, Маргалида? Любишь меня, Ц_в_ѣ_т_о_к_ъ м_и_н_д_а_л_я?..

   Опустивъ голову, избѣгая взгляда, какъ бы сжигавшаго ее, она продолжала говорить, не зная что. Безум³е! Этого не можетъ быть. Старш³й въ родѣ говоритъ так³я вещи!.. Это бредъ.

   Вдругъ она почувствоввла на своей рукѣ легкое, ласкающее прикосновен³е. Правая рука Фебрера схватила ея руку. Она снова взглянула на него: передъ ней другой человѣкъ. Ея глаза встрѣтили новое лицо, заставившее ее содрогнуться. Она почувствовала нервный трепетъ - знакъ предупрежден³я. Ея колѣни задрожали, стянулись, какъ бы отъ страха.

   - Ты находишь меня старикомъ? - шепнулъ ей на уши умоляющ³й голосъ. - Ты никогда не полюбишь меня?..

   Голосъ былъ нѣжный и ласкаюш³й, но эти глаза, готовые ее съѣсть! это блѣдное лицо, какъ лицо уб³йцы! Она хотѣла что-то сказать, хотѣла протестовать противъ послѣднихъ словъ. Ея взглядъ, казалось, отвергалъ ихъ. Возраста дона Хаиме для Маргалиды вовсе не существовало: онъ - высшее существо, онъ - какъ святые: ихъ красота расцвѣтаетъ съ годами... Но страхъ не позволилъ ей говорить. Она освободилась отъ ласкающей руки, почувствовавъ, какъ ею двигаетъ чудесная пружина нервовъ, словно въ минуту опасности для жизни, и побѣжала отъ Фебрера, какъ отъ уб³йцы.

   - ²исусъ! ²исусъ!..

   Съ этимъ умоляющихъ шепотомъ она отпрыгнула отъ него, затѣмъ понеслась на своихъ быстрыхъ крестьянскихъ ногахъ и исчезла за поворотомъ тропинки.

   Хаиме не послѣдовалъ за ней. Онъ остался неподвижный въ уединен³и сосновой рощи, выпрямившись, посреди тропинки, безучастный къ окружающей обстановкѣ, словно зачарованный герой легенды. Потомъ провелъ рукой по лицу, какъ бы пробудившись, приводя въ порядокъ свои мысли. Ему больно было за свои смѣлыя слова, за испугъ Маргалиды, за паническое бѣгство, положившее конецъ свиданью. Какъ онъ нелѣпо поступилъ!.. Результатъ его путешеств³я въ городъ! Вотъ оно, возвращен³е къ цивилизованной жизни, нарушившее покой отшельника, пробудившее страсти прошлаго, разговоры молодыхъ офицеровъ, жившихъ одними мыслями о женщинахъ.. Но нѣтъ, онъ не раскаивался въ своемъ поступкѣ. Самое главное, Маргалида знала то, о чемъ такъ часто грезилъ онъ смутно въ уединенной башнѣ, не отливая своихъ желан³й въ опредѣленную форму.

   Онъ медленно продолжалъ свой путь, стараясь не догнать семейства изъ К_а_н_а М_а_й_о_р_к_и. Маргалида шла уже съ матерью и братомъ. Онъ увидалъ ихъ съ высоты, когда ихъ группа пересѣкала долину по направлен³ю къ хутору.

   Фебреръ началъ колесить, чтобы не приближаться къ К_а_н_у М_а_й_о_р_к_и. Онъ направился къ башнѣ Пирата, почти дошелъ до нея, но двинулся дальше и не останавливался до самаго моря.

   Берегъ скалы, обрывавш³йся отвѣсно надъ волнами, цѣлыя столѣт³я выдерживалъ ихъ напоръ. Словно разъяренные син³е быки, съ бѣшеной пѣной обрушивались волны на скалу, пробивая углублен³я, глубок³я пещеры, тянувш³яся въ высоту, въ формѣ вертикальныхъ трещинъ. Эта вѣковая работа разрушала берегъ, пластъ за пластомъ вырывая изъ его каменнаго панцыря. Отдѣлялись отъ него колоссальные осколки, словно стѣны. Сначала образовывалась незамѣтная щель и увеличивалась въ бѣгѣ вѣковъ. Созданная Природой стѣна годами наклонялась къ волнамъ, неустанно ударявшимъ въ ея оскован³е, пока, наконецъ потерявъ равновѣс³е въ бурную ночь она не обваливалась, какъ куртина осажденнаго города, разбиваясь на мелк³я глыбы, наполняя море новыми подводными скалами. Эти скалы быстро покрывались цѣпкими растен³ями, въ изгибахъ которыхъ кипѣла пѣна и искрилась рыбья чешуя.

   Фебреръ сѣлъ на краю большой, подавшейся впередъ скалы, пласта, отдѣлившагося отъ берега и смѣло наклонявшагося къ рифамъ. Фатализмъ побуждалъ сѣсть именно тутъ. О, если бы надвигавшаяся катастрофа случилась въ данный моментъ и тѣло, увлеченное гранд³ознымъ паден³емъ, исчезло въ морской глубинѣ, и саргофагомъ ему явилась эта громада, подобная фараоновой пирамидѣ!.. Конецъ всему! Конецъ его жизни!..

   Закатывавшееся солнце, прежде чѣмъ скрыться, выглянуло въ просвѣтъ непогоднаго неба, сквозь разрывъ тучъ. Кровавый шаръ, пурпурная жертвенная облатка, оживившая полосами пожара безпредѣльное море! Черныя массы паровъ, замыкавш³я горизонтъ, покрылись шарлаховой отдѣлкой. Надъ темной зеленью воды простерся огненный колышащ³йся треугольникъ. Покраснѣла пѣна волнъ, и берегъ нѣсколько мгновен³й казался красной кипящей лавой.

   При блескѣ этихъ огней бури Хаиме смотрѣлъ, какъ у его ногъ качаются волны, бросая свои ревущ³е гребни въ углублен³я скалы, какъ стонутъ онѣ и крутятся, яростно пѣнясь, въ извилистыхъ переулкахъ между рифами. Въ глубинѣ этой зеленой массы, освѣщенной, какъ прозрачный опалъ, садящимся солнцемъ, виднѣлись прикрѣпленныя къ скаламъ странныя растен³я, крошечныя рощи, на цѣпкой листвѣ которыхъ шевелились животныя фантастическихъ формъ, прыгающ³я и юрк³я, неуклюж³я и малоподвижныя съ твердыми панцырями, сѣрыми и красноватыми, снабженныя оборонительными шипами, вооруженныя клещами, копьями, рогами, охотящ³яся другъ за другомъ и преслѣдующ³я менѣе сильныхъ; а тѣ неслись, какъ бѣлый паръ, сверкая въ своемъ стремительномъ бѣгствѣ блескомъ прозрачнаго стекла.

   Фебреръ почувствовалъ себя маленькимъ въ своемъ одиночествѣ. Потерявъ вѣру въ свою человѣческую значительнос³ь, онъ сравнивалъ себя съ однимъ изъ маленькихъ чудовищъ, двигавшихся среди растен³й морской бездны. Можетъ быть, самъ онъ еще меньше. Эти животныя вооружены для жизни, могутъ поддерживать свое существован³е собственной силой, не вѣдая ни неудачъ, ни унижен³я и скорбей, угнетавшихъ его. Mope!.. Его велич³е, безучастное къ людямъ, жестокое и неумолимое въ своемъ гнѣвѣ, подавляло Фебрера, воскрешало въ его памяти безчисленную цѣпь мыслей, можетъ быть новыхъ, но казавшихся ему смутными отголосками прошлой жизни, чѣмъ-то такимъ, о чемъ онъ раньше думалъ, но неизвѣстно, гдѣ и когда.

   Трепетъ благоговѣн³я, инстинктивнаго благоговѣн³я пробѣжалъ по нему, заставилъ его забыть недавнее событ³е, охватилъ его религ³ознымъ восторгомъ. Mope! Онъ сталъ думать, неизвѣстно почему, объ отдаленнѣйшихъ предкахъ человѣчества, о первыхъ людяхъ, жалкихъ, едва вышедшихъ изъ животнаго состоян³я, терзаемыхъ и гонимыхъ всюду природою, враждебною въ своемъ изобил³и: такъ молодое, крѣпкое тѣло уничтожаетъ или удаляетъ паразитовъ, пытающихся жить на счетъ его организма. На берегу моря, передъ таинственнымъ божествомъ, зеленымъ и безмѣрнымъ, человѣкъ проводилъ лучш³я минуты своего покоя. Изъ нѣдръ водъ вышли первые боги: созерцая движен³е волнъ, убаюканный ихъ ропотомъ долженъ былъ понять человѣкъ, что рождается въ немъ нѣчто новое и могущественное - душа... Mope! Таинственные организмы, населяющ³е его, также жили, какъ организмы суши, подчиненные тиран³и среды, неподвижные въ своемъ примитивномъ существован³и, повторяя себя на пространствѣ вѣковъ, словно одно и то же существо. Мертвецы повелѣвали и тамъ. Сильные преслѣдовали слабыхъ и, въ свою очередь, ихъ пожирали болѣе могущественные: та же самая истор³я отдаленныхъ предковъ и въ теплыхъ еще водахъ образующагося земного шара! Все то же самое, все повторяется на пространствахъ сотенъ милл³оновъ лѣтъ. Если бы чудовище доисторическихъ временъ воскресло и стало бы качаться въ современныхъ водахъ, оно нашло бы всюду, въ темныхъ безднахъ и на берегахъ, ту же жизнь и ту же борьбу, какъ въ дни его юности. Воинственное животное въ багряномъ панцырѣ, вооруженное кривыми когтями и клещами, неумолимый боецъ зеленыхъ подводныхъ пещеръ, никогда не соединялось съ грац³озной рыбой, легкой и слабой, двигающей хвостомъ своей розово-серебряной туники въ прозрачныхъ водахъ. Его назначен³е - пожирать, быть сильнымъ, и если оно оказывалоеь обезоруженнымъ, съ изломанными зубами, то должно безропотно подчиняться злой судьбѣ и погибать. Смерть предпочтительнѣе отказа отъ своего рода, отъ благороднаго фатума рожден³я! Для сильныхъ нѣтъ на сушѣ и въ морѣ ни довольства, ни жизни внѣ ихъ родной среды. Они рабы собственнаго велич³я: каста несетъ имъ, вмѣстѣ съ почестями, несчаст³е. И всегда будетъ одно и то же!.. Мертвые одни правятъ существующимъ. Первыя существа, совершивш³я шагъ къ жизни, своими дѣйств³ями создали клѣтку и, какъ узники этой клѣтки должны двигаться смѣняющ³я другъ друга поколѣн³я.

   Спокойные молюски, которыхъ онъ видѣлъ сейчасъ въ глубинѣ воды прикованныхъ къ скаламъ, какъ темныя пуговицы, представлялись ему божественными существами, хранившими въ своемъ глупомъ покоѣ тайну творен³я. Представлялись величественными, какъ чудовища, которыхъ обожаютъ дик³я народы за ихъ неподвижность и въ кв³етизмѣ которыхъ провидятъ велич³е боговъ. Фебреръ вспоминалъ свои былыя щутки на ночныхъ попойкахъ передъ блюдами свѣжихъ устрицъ, въ модныхъ парижскихъ ресторанахъ. Его злегантныя подруги считали его сумасшедшимъ, слыша его нелѣпыя размышлен³я, внушенныя виномъ, видомъ раковинъ и отголосками безпорядочнаго бѣглаго чтен³я юности. "Давайте кушать нашихъ предковъ, мы - веселые антропофаги!" Устрица была однимъ изъ первыхъ проявлен³й жизни на нашей планетѣ, одной изъ первыхъ формъ органической матер³и, еще текучей, неопредѣленной, неустановившейся въ своей эволюц³и среди безмѣрнаго воднаго пространства. Симпатичная и оклеветанная обезьяна сыграла лишь роль ближайшаго брата, не сдѣлавшаго карьеры, несчастнаго и смѣшного родственника, котораго не пускаютъ въ двери, притворяясь, будто не знаютъ его фамил³и, которому и не кланяются. Молюскъ былъ уважаемымъ предкомъ, главой дома, родоначальникомъ династ³и, обладалъ дворянскими привилег³ями милл³оны вѣковъ... Эти мысли теперь воскресли въ Фебрерѣ съ яркостью неоспоримой истины при видѣ неподвижныхъ, примитивныхъ существъ, запертыхъ въ своихъ створкахъ, прикрѣпленныхъ къ скаламъ у его ногъ въ глубинахъ зеленаго стекла, дрожавшаго между рифовъ.

   Человѣчество гордится своимъ происхожден³емъ. Никто не оспариваетъ древности почтенныхъ предковъ, какъ бы уснувшихъ въ безконечныхъ морскихъ катакомбахъ. Люди воображаютъ себя свободными, ибо могутъ двигаться съ одного конца планеты на другой, ибо ихъ организмъ утвержденъ на двухъ подвижныхъ, членистыхъ колонкахъ, позволящихъ ему бѣгать по землѣ при помощи механизма шаговъ... Заблужден³е! Одна изъ многихъ иллюз³й, придающихъ ложное веселье нашей жизни, позволяющихъ намъ переносить ея бѣдств³я и ея ничтожество! Фебреръ былъ убѣжденъ, что всѣ рождались между раковинъ предразсудковъ, угрызен³й совѣсти и гордости, - наслѣдства нашихъ предшественниковъ въ жизни, - былъ убѣжденъ, что людямъ, какъ бы они ни двигались, никогда не удается оторваться отъ скалы, куда прикрѣпились ихъ предки. Дѣятельность, событ³я жизни, независимость характера - все иллюз³я! тщеслав³е молюска, сидящаго на скалѣ и воображающаго, будто онъ плаваетъ по всѣмъ морямъ земного шара, тогда какъ его раковина, попрежнему, прикрѣплена къ известняку!..

   Всѣ существа таковы, какими были ихъ предки, какими будутъ тѣ, кто придетъ послѣ. Мѣняются формы, но душа остае