Бласко-Ибаньес Висенте - Мертвые повелевают

#1123; пытались сойти съ дороги.

   Какая тиран³я! Безграничное могущество! Безполезно отводить глаза и парализовать память. Они всюду встрѣчаются. Они занимаютъ всѣ дороги нашей жизни, выходятъ намъ навстрѣчу, чтобы напомнить о своихъ благодѣян³яхъ, обязываютъ насъ на унизительную благодарность. Что за рабство!.. Домъ, гдѣ мы обитаемъ, построили мертвецы. Религ³и - ихъ создали они. Законы, которымъ мы повинуемся, продиктовали мертвецы. Плоды ихъ работы далѣе, - любимыя блюда, наши страсти и вкусы, пища, питающая насъ, все, что производитъ земля, взрытая ихъ руками, нынѣ обратившимися въ прахъ. Мораль, обычаи, предразсудки, честь - все ихъ работа. Мысли они иначе, иная была бы организац³я людей. Вещи пр³ятны нашимъ чувствамъ потому, что такъ хотѣли мертвецы. Непр³ятное, безполезное презирается по волѣ уже не существующихъ. Моральное и имморальное - ихъ сентенц³и, произнесенныя вѣка тому назадъ. Стараясь говорить новое, люди лишь повторяютъ въ иныхъ выражен³яхъ то, что мертвецы говорили цѣлыя столѣт³я. Что мы считаемъ наиболѣе произвольнымъ и личнымъ въ насъ, намъ диктуютъ невидимые учителя, лежащ³е на гробовомъ ложѣ, а они въ свою очередь научились этому отъ старыхъ мертвецовъ. Въ зрачкахъ нашихъ глазъ свѣтится душа нашихъ предковъ, а лин³и нашихъ лицъ воспроизводятъ и отражаютъ черты исчезнувшихъ поколѣн³й.

   Въ безмѣрной тоскѣ Фебреръ улыбался. Мы воображаемъ, будто мыслимъ сами, а въ извилинахъ нашего мозга дѣйствуетъ сила, жившая въ другихъ организмахъ: такъ сокъ черенка отъ вѣковыхъ умирающихъ деревьевъ передаетъ энерг³ю новымъ побѣгамъ. Многое изъ того, что мы произносимъ произвольно, какъ послѣднюю новость нашей мысли, есть чужая идея, воспринятая нашимъ мозгомъ отъ рожден³я, вдругъ всплывающая въ немъ. Вкусы, причуды, добродѣтели и пороки, склонности и отвращен³е - все унаслѣдовано, все работа исчезнувшихъ, но живущихъ въ насъ.

   Съ какимъ ужасомъ думалъ Фебреръ о могуществѣ мертвецовъ. Они скрываются, чтобы сдѣлать менѣе жестокой свою тиран³ю, но въ дѣйствительности не появляются. Ихъ души пребываютъ въ предѣлахъ нашего существован³я, точно также, какъ ихъ тѣла образуютъ укрѣпленный лагерь вокругъ человѣческихъ скопищъ. Насъ сторожатъ они свирѣпыми очами, насъ преслѣдуютъ, невидимымъ ударомъ когтей гонятъ насъ при малѣйшей попыткѣ свернуть съ пути. Дьявольски мощные, соединяются они и обрушиваются на человѣческ³я стада, которыя устремляются къ новымъ, необычайнымъ идеаламъ; дикой реакц³ей востановляютъ покой жизни - они любятъ ее молчаливой и тихой, съ шепотомъ вянущихъ травъ и порхан³емъ бабочекъ, - востановляютъ нѣжный покой кладбища, уснувшаго на солнцѣ.

   Душа мертвецовъ заполняетъ м³ръ. Мертвецы не уходятъ, ибо они господа. Мертвецы повелѣваютъ, и безполезно противиться ихъ приказан³ямъ.

   Увы, человѣкъ большихъ городовъ, который живетъ въ водоворотѣ, не знаетъ, кто создалъ его домъ, кто далъ ему хлѣбъ, видитъ изъ творен³й свободной природы лишь чахлыя дерева, украшающ³я улицы, - человѣкъ большихъ городовъ не знаетъ этихъ вещей! He можетъ постигнуть, что его жизнь протекаетъ среди милл³оновъ и милл³оновъ предковъ, въ нѣсколькихъ шагахъ скученныхъ около него, сторожащихъ его и управляющихъ имъ. Онъ слѣпо повинуется ихъ ударамъ, не вѣдая, гдѣ конецъ веревки, за который привязана его душа. Онъ считаетъ, бѣдный автоматъ! всѣ свои дѣйств³я плодомъ своей воли, а между тѣмъ они не болѣе, какъ внушен³я невидимыхъ повелителей.

   Въ своемъ однообразномъ существован³и на тихомъ островѣ, знакомый со всѣми своими предками, знающ³й происхожден³е и истор³ю всего окружающаго - предметовъ, платья, мебели и дома, какъ бы надѣленнаго душой, Хаиме лучше другихъ могь оцѣнить эту тиранн³ю.

   Да, мертвецы повелѣваютъ. Власть живыхъ, ихъ изумительныя новости - все иллюз³я, обманы для услады существован³я!..

   Глядя на море, гдѣ на горизонтѣ вырисовывалась тонкая колонка пароходнаго дыма, Фебреръ подумалъ о громадныхъ океанскихъ пароходахъ, плавающихъ городахъ, чудовищахъ быстроты, гордости человѣческой промышленности, въ короткое время объѣзжающихъ свѣтъ... Его отдаленные, средневѣковые предки, ходивш³е въ Англ³ю на кораблѣ, вродѣ рыболовной барки, представляли собой нѣчто болѣе необычайное; и велик³е современные адмиралы со своими человѣческими стадами не совершили большихъ подвиговъ, чѣмъ командоръ Пр³амо съ горсточкой моряковъ. О, жизнь! что за обманы, что за иллюз³и мы вышиваемъ на ней, стараясь скрыть отъ себя однообраз³е ея канвы. Кратковременность ея восторговъ и удивлен³я передъ необычайнымъ уб³йственно ничтожна. Прожить тридцать лѣтъ - все равно что триста. Люди совершенствуютъ игрушки, полезныя для ихъ эгоизма и благоденств³я - машины, средства передвижен³я, но за вычетомъ этого жизнь идетъ по-старому. Стары страсти, радости, предразсудки: животное-человѣкъ не измѣняется.

   Онъ считалъ себя свободнымъ человѣкомъ, съ душою, которую называлъ н_о_в_ѣ_й_ш_е_й, своей, всецѣло своей: а теперь открывалъ въ ней хаосъ душъ предковъ. Онъ могъ признать эти души, такъ какъ изучилъ ихъ, такъ какъ онѣ находились въ сосѣдней комнатѣ, въ архивѣ, какъ засохш³е цвѣты сохраняются придавленными между листьевъ старинной книги. Большинство людей помнятъ, самое большее, о своихъ прадѣдахъ. Семейства, лишенныя возможности сохранять бережно истор³ю прошлаго на пространствѣ вѣковъ, не даютъ себѣ отчета въ жизни предковъ, продолжающейся внутри ихъ, считаютъ самопроизвольными крики, которые въ нихъ испускаютъ предки. Наше тѣло - тѣло уже не существующихъ. Наши души - нагроможденные обрывки душъ мертвецовъ.

   Хаиме находилъ въ себѣ величаваго дѣда, дона Орас³о и иквизитора декана, хозяина страшныхъ карточекъ, и души знаменитаго командора и другихъ предковъ. Его духъ современнаго человѣка хранилъ слѣды постояннаго рехидора, смотрѣвшаго, какъ на особую, презрѣнную расу, на крещенныхъ евреевъ-островитянъ.

   Мертвые повелѣваютъ. Теперь понятны неизбѣжное отвращен³е, гордость при встрѣчѣ съ этимъ услужливымъ, смиреннымъ дономъ Бенито... И эти чувства непреодолимы! И его характера нельзя измѣнить! Тутъ руководятъ болѣе сильные, чѣмъ онъ: повелѣвали мертвые и слѣдовало имъ повиноваться.

   Пессимистическ³я мысли вернули его къ его настоящему положен³ю. Все погибло!.. Онъ не годенъ для мелкихъ дѣлъ, для переговоровъ и сдѣлокъ, которыми чревата нищенская жизнь. Онъ отказывается отъ этого брака, своего единственнаго спасен³я, и кредиторы, какъ только узнаютъ объ его отказѣ, уничтожающемъ ихъ надежды, обрушатся на его. Онъ очутится изгнаннымъ изъ родного дома, ему будутъ сочувствовать, жалѣть, и это хуже, чѣмъ издѣвательство. Безсильный, онъ обреченъ присутствовать при окончательномъ крушен³и его дома и имени. Что дѣлать?.. Куда идти?..

   Большую часть вечера онъ провелъ, глядя на море, слѣдя за бѣгомъ бѣлыхъ парусовъ, скрывавшихся у мыса или терявшихся на далекомъ горизонтѣ залива.

   Удалившись съ террасы, Фебреръ, не помня какъ, открылъ дверь молельни, старинную забытую дверь. Заскрипѣла она на ржавыхъ петляхъ, посыпалась пыль съ паутиной. Сколько времени никто не входилъ сюда!.. Въ тѣснотѣ запертыхъ камней онъ ощутилъ слабый запахъ эссенц³й, коробки духовъ, раскрытыя и брошенныя, - запахъ, напомнивш³й ему о величественныхъ дамахъ рода, чьи портреты висѣли въ пр³емной.

   Въ лучѣ свѣта, пробивавшемся сквозь окошечки купола, восходящей спиралью танцовали милл³оны пыльныхъ тѣлецъ, зажженныхъ солнцемъ. Алтарь, старинной рѣзьбы, сверкалъ прямо, въ сумракѣ, искрами стариннаго золота. На священномъ столѣ виднѣлись лисьи хвосты и ведро, оставленные нѣсколько лѣтъ тому назадъ, во время послѣдней чистки.

   Два молитвенныхъ стула изъ стариннаго синяго бархата, казалось, хранили еще слѣды господскихъ, нѣжныхъ тѣлъ, уже не существовавшихъ. На ихъ пюпитрахъ лежали, забытые, два молитвенника, съ захватанными краями. Хаиме узналъ одинъ изъ молитвенниковъ, - молитвенникъ матери, несчастной, блѣдной, больной сеньоры, проведшей жизнь въ молитвахъ и мысляхъ о сынѣ, мечтавшей для него о великой будущности. Другой молитвенникъ, можетъ быть, принадлежалъ бабушкѣ, американкѣ временъ романтизма, которая, казалась, еще оглашала громадный домъ шелестомъ своихъ бѣлыхъ платьевъ и рокотомъ арфы. Эта картина прошлаго, живая и скрытая въ заброшенной капеллѣ, память о двухъ дамахъ, одной - воплощенномъ благочест³и, другой - идеалисткѣ, изящной и мечтательной, окончательно подавили Фебрера. И вдругъ, черезъ нѣсколько времени, грубыя руки ростовщика осквернятъ величественную, застывшую старину!.. Онъ не сможетъ этого видѣть. Прощай! Прощай!..

   При наступлен³и темноты онъ отыскалъ на Борне Тони Клапеса. Съ откровенностью, которую ему внушалъ контрабантистъ, онъ попросилъ у.него денегъ.

   - He знаю, когда смогу тебѣ вернуть. Уѣзжаю съ Майорки. Пусть гибнетъ все, но лишь не на моихъ глазахъ.

   Клапесъ далъ Хаиме большую сумму, чѣмъ тотъ просилъ. Тони оставался на островѣ и съ помощью капитана Вальса попытается уладить, если есть только возможность, его дѣла. Капитанъ зналъ толкъ въ дѣлахъ и умѣлъ распутывать наиболѣе запутанныя. Co вчерашняго дня онъ поссорился съ Хаиме, но это ничего не значитъ: Вальсъ истинный другъ.

   - He говори никому о моемъ отъѣздѣ, - прибавилъ Хаиме. - Долженъ знать лишь ты..... и Пабло. Ты правъ: онъ - другъ.

   - А когда ты уѣзжаешь?..

   Хаиме ожидалъ перваго парохода на Ибису. У него тамъ кое-что оставалось: группа скалъ, поросшая травами, жилище кроликовъ; разрушенная башня временъ пиратовъ. Онъ случайно узналъ объ этомъ вчера: ему сказали ибисск³е крестьяне, которыхъ онъ встрѣтилъ на Борне.

   - Все равно, что тамъ, что въ другомъ мѣстѣ... Лучше, гораздо лучше. Буду охотиться, ловить рыбу. Буду жить, не видя людей.

   Вспомнивъ свои вчерашн³е совѣты, Клапесъ, довольный, пожалъ руку Хаиме. Конецъ истор³и съ ч_у_е_т_о_й! Его крестьянская душа радовалась такому финалу.

   - Хорошо, что уѣзжаешь. Иначе... Иначе было бы безум³е.

  

  

  

   Фебреръ смотрѣлъ на свое изображен³е, прозрачную тѣнь съ расплывающимися очертан³ями, среди ряби водъ. За изображен³емъ виднѣлась морская глубина, молочныя пятна чистаго песку и темныя глыбы, отдѣливш³яся отъ горы, покрытыя странной растительностью.

   Морск³я травы трепетно колебали своими зелеными головками; круглые плоды, похож³е на инд³йск³я фиги, бѣлѣли по гребнямъ; въ глубинѣ зеленыхъ водъ блестѣли цвѣты, словно перламутръ; и среди этихъ таинственныхъ растен³й выставляли морск³я звѣзды свои разноцвѣтныя конечности, свивался морской ежъ, какъ черное пятно иглъ, суетились чертовы коньки и быстр-обыстро искрились серебро и пурпуръ, хвосты и плавники, среди воронокъ пузырей, выплывая изъ пещеры и исчезая въ другомъ невѣдомомъ, таинственномъ провалѣ.

   Хаиме наклонился на бортъ маленькаго судна съ опущеннымъ парусомъ. Въ рукахъ онъ держалъ volanti - длинную дорожку съ крючками, почти опускавшуюся до дна.

   Было около полдня. Суденышко находилось въ тѣни. За спиной Хаиме тянулся страшно извилистый, съ острыми выступами и глубокимитвырѣзами, дик³й берегъ Ибисы. Передъ нимъ возвышался Ведрà, одинок³й утесъ, гордый пограничный столпъ въ триста метровъ, благодаря своему одиночеству казавш³йся еще болѣе высокимъ. У ногъ его тѣнь колосса придавала водамъ темный и въ то же время прозрачный цвѣтъ. Дальше, за его синеватой тѣнью кипѣло Средиземное море, сверкая золотыми искрами въ солнечныхъ лучахъ, и берега Ибисы, красные, плоск³е, казалось, горѣли огнемъ.

   Хаиме отправлялся ловить рыбу ежедневно, при тихой погодѣ, въ узкомъ проливѣ между островомъ и Ведри. Въ ясные дни это была голубая рѣка съ подводными скалами, высовывшими на поверхность воды черныя верхушки. Великанъ позволялъ приставать къ себѣ, ничуть не теряя своего величественнаго, суроваго, враждебнаго вида. А когда дулъ свѣж³й вѣтеръ, наполовину потопленныя верхушки скалъ вѣнчались пѣной, издавая ревъ; водяныя горы, глух³я, темныя достигали воротъ моря, и приходилось ставить парусъ и бѣжать скорѣе изъ этого пролива, отъ шумнаго хаоса воротовъ и потоковъ.

   На носу барки стоялъ дядя Вентолера, старый морякъ, плававш³й на судахъ разныхъ нац³й и спутникъ Хаиме съ момента пр³ѣзда послѣдняго на Ибису. "Лѣтъ восемьдесятъ, сеньоръ!" и ни одного дня не пропускалъ безъ рыбной ловли. He зналъ ни болѣзней, ни страха передъ непогодой. Имѣлъ загорѣвшее обвѣтрившееся, но съ рѣдкими морщинами лицо. Тонк³я ноги, подъ засученными штанами, показывали свѣжую кожу крѣпкихъ мускуловъ. Блуза, съ открытой грудью, позволяла видѣть волосастое, сѣрое тѣло, того же цвѣта, какъ голова. На головѣ, - черная шапка, - память о послѣдней его поѣздкѣвъ Ливерпуль - съ ярко-красной кисточкой посрединѣ, съ широкой лентой, расписанной бѣлыми и красными дервишами. Лицо украшали узк³я бакенбарды. На ушахъ висѣли мѣдныя серьги.

   Познакомившися съ нимъ, Хаиме заинтересовался его украшен³ями.

   - Мальчишкой служилъ я юнгой на англ³йской шхунѣ, - говорилъ Вентолера на своемъ ибисскомъ нарѣч³и, произнося слова на распѣвъ, нѣжнымъ голосомъ. - Хозяинъ былъ пресмѣлый мальт³ецъ, съ бакенбардами и серьгами. И я сказалъ себѣ: "Выросту - стану, какъ хозяинъ". Вотъ вы какимъ меня видите, и былъ я казистъ съ лица, и любо было мнѣ подражать людямъ стоющимъ.

   Первые дни, когда Хаиме сталъ ловить рыбу у Ведри, онъ забывалъ смотрѣть на воду и снарядъ, который держалъ въ рукѣ, и впивался глазами въ колоссъ, поднимающ³йся надъ моремъ, отторгнутый отъ берега.

   Громоздились скалы другъ на друга, высилась къ небесамъ острая вершина, заставлявшая зрителя закидывать голову назадъ. Прибрежные утесы были доступны. Mope доходило до нихъ, вливаясь въ низк³я колоннады подводныхъ пещеръ - нѣкогда убѣжище корсаровъ, а теперь иногда складочное мѣсто контрабандистовъ. Можно было идти, прыгая съ утеса на утесъ, среди можжевельника и другихъ лѣсныхъ растен³й, по береговой сторонѣ; но дальше, скала поднималась отвѣсная, гладкая, неприступная, красивыми сѣрыми стѣнами, какъ бы обрѣзанными.

   На громадной высотѣ было нѣсколько площадокъ, поросшихъ зеленью, а за ними опять поднималась скала, вертикально-отвѣсная до самой вершины, острая, какъ палецъ. Нѣкоторыя охотники взбирались на эту крѣпость, пользуясь, какъ дорожками выступами камней, и такимъ путемъ достигали до первыхъ площадокъ. Дальше дошелъ, по словамъ дяди Вентолеры, одинъ только монахъ, изгнанный правительствомъ за карлистскую агитац³ю, построивш³й на берегу Ибисы обитель Кубельсъ.

   - Былъ человѣкъ твердый и смѣлый, - продолжалъ старикъ. - Говорятъ, водрузилъ крестъ на самой высотѣ, да вотъ уже давно унесли его буйные вѣтры.

   Фебреръ видѣлъ, какъ по уступамъ громаднаго сѣраго утеса, осѣненнымъ зеленью можжевельника и морскихъ сосенъ, прыгали неустанно цвѣтныя точки, словно красныя или бѣловатыя блохи. To были козы Ведрá, одичавш³я козы, брошенныя здѣсь давно, плодивш³яся вдали отъ человѣка, потерявш³я всѣ свои привычки домашнихъ животныхъ, спасавш³яся чудесными прыжками, какъ только барка приставала къ скалѣ. Тихимъ утромъ ихъ блеянье громко раздавалось среди безмолв³я природы и неслось надъ морской поверхностью.

   Однажды, на разсвѣтѣ Хаиме, захвативши съ собой ружье, сдѣлалъ два выстрѣла въ далекую группу козъ, будучи увѣренъ, что не попадетъ, но желая насладиться зрѣлищемъ ихъ бѣгства и прыжковъ. Усиленные эхомъ пролива, выстрѣлы наполнили пространство чиликаньемъ и шелестомъ крыльевъ. Сотни старыхъ, громадныхъ чаекъ, испуганные шумомъ, покинули свои норы. Встревоженный островокъ выбрасывалъ своихъ пернатыхъ обитателей. Совсѣмъ высоко, черными точками летѣли къ большому острову, друг³е бѣглецы-соколы, находивш³е пр³ютъ на Ведрá, охотивш³еся за ибисскими и форментерскими голубями.

   Старый морякъ показывалъ Фебреру пещеры, з³явш³я, какъ окна, въ наиболѣе отвѣсныхъ и неприступныхъ стѣнахъ островка. Ни козы, ни люди не могли туда проникнуть. Дядя Вентолера зналъ, что скрывалось въ ихъ черной пасти. Это были улья, имѣвш³я за собой многовѣковую давность, естественный пр³ютъ пчелъ, которыя пролетая черезъ проливъ между Ибисой и Ведрá, укрывались въ неприступныхъ пещерахъ, послѣ набѣговъ на островныя поля. Въ извѣстное время года онъ видѣлъ, какъ сверкали у этихъ отверст³й свѣтлыя нити, и змѣйками сбѣгали по камнямъ. Таялъ медъ у входовъ пещеръ и вытекалъ, безъ пользы, изъ сотовъ.

   Дядя Вентолера, свистнувъ отъ удовольств³я, дернулъ свой рыболовный снарядъ.

   - Привалило восемь!..

   На крючкѣ шевелилъ хвостомъ и лапами темно-сѣрый крабъ. Друг³е, так³е же, неподвижно лежали въ корзинкѣ около старика.

   - Дядя Вентолера, почему не споете обѣдни?

   - Если позволите...

   Хаиме зналъ привычки старика, его склонность къ пѣснопѣн³ямъ обѣдни въ минуты рарадости. Переставъ совершать дальн³я плаван³я, онъ полюбилъ по воскресеньямъ пѣть въ деревенской церкви Санъ Хосе или Санъ Антон³о, а затѣмъ распространилъ свое пристраст³е на всѣ счастливые случаи жизни.

   - Хорошо... хорошо, - произнесъ онъ тономъ превосходства, словно готовясь доставить своему спутнику величайшее наслажден³е.

   Приложивъ руку ко рту, онъ вдругъ вынулъ зубы - и спряталъ ихъ за поясомъ. Лицо его покрылось морщинами вокругь ввалившагося рта. И онъ началъ пѣть фразы священника и отвѣты помощника. Дрожащ³й, дѣтск³й голосъ пр³обрѣталъ торжественную звучность, разносясь по водному пространству, отдаваемый эхомъ скалъ. По временамъ ему вторили козы Ведрá нѣжнымъ, изумленнымъ блеяньемъ. Хаиме смѣялся надъ усерд³емъ старика: закативъ глаза, тотъ прижималъ руку къ сердцу, не выпуская изъ другой руки веревки ѵ_о_l_a_n_t_³. Это продолжалось долго - Хаиме слѣдилъ внимательно за своимъ снарядомъ, но не замѣчалъ ни малѣйшаго движен³я. Счастье было на сторонѣ старика. Хаиме былъ раздосадованъ. Ему вдругъ надоѣло пѣн³е.

   - Довольно, дядя Вентолера... Достаточно!

   - Понравилось вамъ, правда? - наивно произнесъ старикъ. - Знаю еще кое-что. Знаю про капитана Рикера, истинное событ³е, вовсе не басня. Мой отецъ видѣлъ.

   Хаиме сдѣлалъ жестъ протеста. Нѣтъ, не нужно про капитана Рикера. Онъ наизусть помнилъ. За три мѣсяца, которые они вмѣстѣ плавали, рѣдк³й день не завершался повѣствован³емъ о капитанѣ. Но дядя Вентолера, по своей старческой наивности, убѣжденный въ великомъ значен³и всего, что дѣлалъ, уже началъ свой разсказъ, и Хаиме, отвернувшись, наклонился надъ бортомъ и глядѣлъ въ морскую глубину, не желая слушать лишн³й разъ наизусть извѣстнаго.

   Капитанъ Антон³о Рикеръ!.. Герой острова, столь же велик³й морякъ, какъ Барсело... Но Барсело былъ майоркинецъ, а онъ ибисенецъ: все почести и чины принадлежали майоркинцу. Существуй справедливость, море поглотило бы гордый островъ, мачеху Ибисы. Тутъ старикъ вспомнилъ, что Фебреръ майоркинецъ и сконфуженно молчалъ нѣсколько минутъ.

   - Это такъ говорится, - прибавилъ онъ, извиняясь. - Хорош³е люди водятся вездѣ. Ваша милость - хорош³й человѣкъ, но вернемся къ капитану Рикеру...

   Рикеръ былъ хозяиномъ каперской шебеки С_а_н_ъ А_н_т_о_н_³_о, снаряженный ибисенцами въ постоянной войнѣ съ галеотами алжирскихъ мавровъ и кораблями англичанъ, враговъ Испан³и. Имя Рикера извѣстно было всему Средиземному морю. Событ³е случилось въ 1806 г. Въ троицынъ день, утромъ, въ виду города Ибисы показался фрегатъ подъ англ³йскимъ флагомъ, лавируя внѣ прицѣла крѣпостныхъ пушекъ. Это былъ "У_с_п_ѣ_х_ъ", корабль итальянца Мигуэля Новелли, по призван³ю П_а_п_ы, жителя Гибралтара, корсара, служившаго Англ³и. Онъ разыскивалъ Рикера, издѣвался надъ нимъ, нагло плавая передъ городомъ. Зазвонили въ набатъ колокола, забили барабаны, населен³е столпилось на стѣнахъ Ибисы и въ морскомъ кварталѣ. С_а_н_ъ А_н_т_о_н_³_о стоялъ бокомъ на сушѣ, но Рикеръ, со своими, спустилъ его въ воду. Маленьк³я пушки шебеки были приведены ьъ негодность: ихъ на скорую руку привязали веревками. Всѣ обитатели морского квартала захотѣли сѣсть на судно, но капитанъ выбралъ лишь пятьдесятъ человѣкъ и прослушалъ съ ними обѣдню въ церкви св. Тельмо. Когда поднимали паруса, явился отецъ Рикера, старый морякъ и, несмотря на протестъ сына, взошелъ на шебеку.

   Много часовъ, много ловкихъ маневровъ потребовалось Санъ Антон³ю, чтобы приблизиться къ кораблю П_а_п_ы. Бѣдная шебека выглядѣла насѣкомымъ рядомъ съ большимъ судномъ, на борту котораго находились самые отважные авантюристы, собравш³е на молахъ Гибралтара: мальт³йцы, англичане, римляне, венец³анцы, ливорнцы, сардинцы и рагузцы. Первый залпъ изъ пушекъ корабля убиваетъ пять человѣкъ на палубѣ шебеки, въ томъ числѣ отца Рикера. Рикеръ схватываетъ разорванный трупъ, пачкается его кровью, бѣжитъ спрятать его въ трюмѣ. - "Убили нашего отца!" - стонутъ братья Рикера. - Покажемъ себя! - дико кричитъ послѣдн³й. - Пороховницы! На абордажъ!

   П_о_р_о_х_о_в_н_и_ц_ы, страшное оруж³е ибисенскихъ корсаровъ, огненныя бутылки, которыя разрываясь на непр³ятельской палубѣ, зажигали ее, попадаютъ въ корабль Папы. Горятъ снасти, пылаетъ мертвое дерево, и, словно демоны, среди пламени прыгаютъ Рикеръ и его люди, съ пистолетомъ въ одной рукѣ, съ абордажнымъ топоромъ въ другой. Палуба заливается кровью, съ разрубленными головами летятъ трупы въ море. Папу нашли спрятавшимся, полумертвымъ отъ страху въ шкафу его каюты.

   И дядя Вентолера смѣялся своимъ дѣтскимъ смѣхомъ, вспоминая эту смѣшную подробность великой побѣды Рикера. Потомъ, плѣннаго П_а_п_у привезли на островъ. Горожане и крестьяне толпами сбѣгались смотрѣть на него, какъ на рѣдкаго звѣря. Вотъ пиратъ, гроза Средиземнаго моря! И его нашли между полками, испугавшагося ибисенцевъ! Судомъ приговорили его къ повѣшен³ю на островѣ Висѣльниковъ, - маленькомъ островкѣ, гдѣ теперь находится маякъ пролива Монаховъ, но Годой отдалъ приказъ обмѣнять его на плѣнныхъ испанцевъ.

   Отецъ Вентолеры былъ очевидцемъ великаго событ³я. Онъ служилъ юнгой на шебекѣ Рикера. Потомъ попалъ онъ въ плѣнъ къ алжирцамъ и былъ однимъ изъ послѣднихъ рабовъ передъ появлен³емъ въ Алжирѣ французовъ. Тамъ онъ подвергся однажды смертельной опасности ихъ разстрѣливали черезъ десятаго за уб³йство порочнаго мавра (тѣло его нашли въ отхожемъ мѣстѣ). Дядя Вентолера помнилъ разсказы отца объ эпохѣ когда на Ибисѣ быаи корсары и въ ибисскую гавань прибывали захваченныя суда съ плѣннами мавританками и маврами. Плѣнниковъ проводили "къ писарю захватовъ", какъ свидѣтелей событ³я, и требовали чтобы они клялись именемъ Аллаха, Пророка и Алкорана, поднявъ кверху указательный палецъ, обративъ лицо къ восходу солнца³. А суровые ибисенск³е корсары, раздѣливъ добычу, оставляли фондъ на покупку простынь для ранъ, а остальную часть награбленнаго отдавали, "чтобы служилъ священникъ обѣдню всѣ дни, пока они находятся внѣ острова".

   Дядя Вентолера переходилъ отъ Рикера къ другимъ храбрымъ каперамъ, предшественникамъ послѣдняго, но Хаиме сердила его болтовня: въ нихъ скрыто было желан³е поразить островъ Майорку, сосѣдн³й и враждебный, - и, наконецъ, онъ потерялъ терпѣн³е.

   - Уже двѣнадцать, дѣдушка!.. Тронемся; больше не клюютъ. Старикъ посмотрѣлъ на солнце; оно стояло надъ вершиной Ведрá. Полдень еще не наступилъ, но былъ близокъ. Потомъ, посмотрѣлъ на море: сеньоръ правъ; рыбы клевать больше не станутъ, но онъ былъ доволенъ сегодняшнимъ уловомъ.

   Своими тонкими руками онъ потянулъ за веревку, поднимая маленьк³й треугольный парусъ судна. Судно накренилось, качнулось на мѣстѣ и затѣмъ начало разрѣзать воду съ тихимъ журчаньемъ. Вышли изъ пролива, оставили сзади Ведрá, направляясь по ибисскому берегу. Хаиме правилъ рулемъ, а старикъ, зажавъ корзину между колѣнъ, пересчитывалъ и перебиралъ рыбъ съ жадностью и наслажден³емъ.

   Обогнули мысъ. Открылась новая полоса берега. На небольшой горкѣ съ красными скалами, усѣянной то здѣсь, то тамъ темными пятнами густыхъ кустарниковъ, маячила широкая, желтая башня, гладк³й цилиндръ съ однимъ только отверст³емъ на сторонѣ обращенной къ морю, - съ окномъ, чернымъ проваломъ неправильной формы. На коронкѣ башни амбразура, служившая нѣкогда для небольшой пушки, вырѣзывалась въ небесной лазури. По одной сторонѣ мыса, круто падавшаго въ море, шелъ зеленѣющ³й участокъ земли, съ низкими вѣтвистыми деревьями; между ними просвѣчивало бѣлое пятно крошечнаго домика.

   Барка направилась къ башнѣ и, подойдя къ ней, повернула къ берегу, врѣзавшись носомъ въ песчаное дно. Старикъ сложилъ парусъ и приблизилъ судно кь скалѣ на берегу, откуда спускалась цѣпь. Привязалъ къ цѣпи барку, и тотчасъ они оба выскочили на сушу. Старикъ не хотѣлъ вытаскивать судно: онъ думалъ вернуться въ море сегодня же вечеромъ послѣ ужина: слѣдовало опустить д_о_р_о_ж_к_и до завтрашняго утра. Сеньоръ отправится съ нимъ?.. Фебреръ сдѣлалъ отрицательный жестъ, и старикъ растался съ нимъ до завтра. Онъ разбудитъ, запѣвъ на берегу Introito, рано утромъ, когда на небѣ будутъ еще звѣзды. Разсвѣтъ долженъ ихъ застать у Ведрá Нука, скоро ли онъ выйдетъ изъ башни!

   Старикъ пошелъ вглубь острова, неся корзину съ рыбой на рукѣ.

   - Отдайте, дядя Вентолера, мою долю Маргалидѣ, и пусть мнѣ поскорѣй принесутъ пообѣдать.

   Морякъ отвѣтилъ движен³емъ плечъ, не оборачиваясь. Хаиме двинулся по полосѣ берега къ башнѣ. Ноги его, обутыя въ альпаргаты, ступали по мелкому песку, о который разбивались послѣдн³я всплески моря. Среди голубыхъ камешекъ виднѣлись куски обожженной глины, осколки ручекъ, выпуклые черепки гончарныхъ издѣл³й, со слѣдами старинныхъ украшен³й, которыя, быть можетъ, принадлежали пузатымъ вазамъ, маленьк³е неправильные шарики сѣрой земли, на которыхъ, казалось, можно было разглядѣть разъѣденныя селитряной водой лица, сжавш³яся, въ ходѣ вѣковъ, физ³оном³и. To были таинственные остатки бурныхъ дней, обрывки великой морской тайны, увидѣвшей снова свѣтъ послѣ тысячелѣтняго мрака, хаотическая, легендарная истор³я, выброшенная капризными волнами на берега этихъ острововъ. служившихъ въ сѣдую старину убѣжищемъ финик³йцевъ и карѳагенянъ, арабовъ и норманновъ. Дядя Вентолера говорилъ о серебряныхъ монетахъ, тонкихъ, какъ жертвенныя облатки: играя, на берегу ихъ находили мальчики. Его дѣдъ помнилъ предан³е оттаинственныхъ пещерахъ, скрывавшихъ сокровища, пещерахъ сарацинъ и норманновъ, - онѣ были замурованы камнями, и секретъ кладовъ забытъ.

   Хаиме началъ подыматься по каменистому склону, направляясь къ башнѣ. Тамариски подымали свой дик³й, шумный уборъ, уборъ безплодныхъ сосенъ, который, казалось, питался разсѣянной кругомъ солью, вонзая свои корни въ скалу. Вѣтеръ непогодныхъ дней, сбрасывая песокъ, оставлялъ обнаженными эти разросш³еся, спутанныя корни, черныя, тонк³я змѣи, въ которыхъ часто запутывались ноги Фебрера. На эхо его шаговъ отвѣчали въ кустахъ шумъ пугливаго бѣга и шелестъ листьевъ: то тамъ, то здѣсь съ отчаянной быстротой проносился комокъ сѣрой шерсти, съ хвостомъ вь видѣ пуговицы. Бѣгство кроликовъ распугивало темно-смарагдовыхъ ящерицъ, лѣниво лежавшихъ на солнцѣ.

   Вмѣстѣ съ этими шорохами до слуха Хаиме донеслись слабые звуки тамбурина и мужской голосъ, напѣвавш³й ибисск³й романсъ. Мужчина по временамъ останавливался, какъ бы въ нерѣшительности, повторялъ уже пропѣтые стихи по нѣскольку разъ и уже тогда переходилъ къ новымъ. Въ концѣ каждой строфы, по мѣстному обычаю, онъ испускалъ странное клохтанье, похожее на крикъ павлина, дик³я, скрипуч³я трели, какими сопровождаютъ свои пѣсни арабы.

   Очутившись на вершинѣ, Фебреръ увидѣлъ музыканта, сидѣвшаго на камнѣ, сзади башни и глядѣвшаго на море.

   Это былъ а_т_л_о_т_ъ, котораго Хаиме нѣсколько разъ встрѣчалъ въ Канѣ Майорки, домѣ своего бывшаго арендатора Пена. На бедрѣ атлота лежалъ ибисск³й тамбуринъ, маленьк³й барабанъ, выкрашенный въ синюю краску, съ золотыми цвѣтами и вѣтками. Лѣвая рука опиралась объ инструментъ, голова покоилась на рукѣ, почти закрытая ладонью и пальцами. Правой рукой, вооруженной палочкой, онъ медленно ударялъ въ кожу тамбурина, и такъ остался неподвижнымъ, мечтательно играя, погрузившисъ въ свою иппровизац³ю, созерцая безмѣрный морской горизонтъ сквозь пальцы.

   Звали его Пѣвецъ, какъ и всѣхъ на островѣ, кто пѣлъ новые стихи на танцахъ и серенадахъ. Это былъ высок³й юноша, тонк³й, узкоплеч³й атлотъ, которому еще не стукнуло восемьнадцати лѣтъ. При пѣн³и онъ кашлялъ, изгибалъ хрупкую шею, и краснѣло его лицо. Прозрачно-бѣлые глаза у него были больш³е, женск³е глаза съ замѣтной розовой слезницей, въ кругломъ соединен³и вѣкъ. Онъ всегда носилъ праздничный костюмъ: штаны синяго бархата, поясъ и шнурокъ, вмѣсто галстуха, пламенно-краснаго цвѣта; а надъ шнуркомъ красовался женск³й платокъ, обвитый вокругъ шеи съ вышитымь концомъ напереди. Двѣ розы выглядывали изъ-за ушей, а изъ-подъ полей его поярковой шляпы, закинутой назадъ, съ цвѣтной лентой, выбивались, словно вьющаяся бахрома, волны вьющихся волосъ, лоснящихся отъ помады. При видѣ этихъ почти женскихъ украшен³й, при видѣ его большихъ глазъ и блѣднаго лица, Фебреръ сравнилъ его съ безкровной дѣвой, какихъ идеализируетъ новѣйшее искусство. Но эта дѣва носила за краснымъ поясомъ нѣчто, внушающее тревогу. Несомнѣнно то былъ ножъ или пистолетъ, издѣл³е островныхъ серебрянниковъ: неразлучный спутникъ каждаго ибисскаго а_т_л_о_т_а.

   Увидя Хаиме, пѣвецъ поднялся, выпустилъ изъ лѣвой руки тамбуринъ, прикрѣпленный ремнемъ; причемъ правая рука его, продолжая махать палочкой, ударила по полямъ шляпы.

   - Bon dia tengui! (здравствуйте!).

   Какъ добрый майоркинецъ, Фебреръ вѣрилъ въ дикость ибиссенцевъ и былъ изумленъ ихъ вѣжливостью при встрѣчахъ. Они убивали другъ друга, всегда изъ-за любовныхъ истор³й, но иностранца они почитали по традиц³и, какъ почитаетъ арабъ человѣка, просящаго оказать гостепр³имство подъ его шатромъ.

   Пѣвецъ, казалось, былъ сконфуженъ тѣмъ, что майоркинск³й сеньоръ засталъ его у своего дома, на своей землѣ. Онъ бормоталъ извинен³я. Пришелъ онъ сюда, такъ какъ любитъ смотрѣть на море съ высокаго мѣста. Чувствовалъ себя хорошо въ тѣни башни. Пр³ятели не безпокоили его своимъ присутств³емъ, и онъ могъ спокойно сочинять стихи романса для слѣдующихъ танцевъ въ деревнѣ Санъ Антон³о.

   Хаиме улыбнулся робкимъ извинен³ямъ пѣвца. Навѣрно, его стихи посвящались какой-нибудь а_т_л_о_т_ѣ. Юноша наклонилъ голову: да, сеньоръ... И кто она?

   - Flo d'enmetlle, - отвѣтилъ поэтъ.

   Цвѣтокъ миндальнаго дерева!... Недурное имя. И, поощренный одобрен³емъ сеньора, атлотъ продолжалъ говорить. Цвѣтокъ миндальнаго дерева - Маргалида, дочь с_и_н_ь_о Пепа изъ К_а_н_а М_а_й_о_р_к_и. Онъ далъ ей это имя: она бѣла и прекрасна, какъ цвѣты, распускающ³яся на миндальномъ деревѣ, когда кончаются холода и съ моря доносятся первыя теплыя дуновен³я - вѣстники весны. Всѣ юноши въ округѣ повторяютъ это имя, и у Маргалиды другого нѣтъ. Пѣвецъ былъ счастливъ на удачныя прозвища. Что онъ говорилъ, оставалось навсегда.

   Съ улыбкой выслушалъ Фебреръ слова юноши. Вотъ куда удалилась поэз³я... Затѣмъ спросилъ, работаетъ ли онъ. А_т_л_о_т_ъ отвѣтилъ отрицательно. Родители не хотятъ: въ одинъ базарный день его осмотрѣлъ городской врачъ и посовѣтовалъ семьѣ избавлять его отъ всякой усталости. И онъ, довольный совѣтомъ, проводилъ рабоч³е дни на лонѣ природы подъ тѣнью дерева, слушая пѣн³е птицъ, карауля а_т_л_о_т_ъ, проходившихъ по дорожкамъ. А когда въ era головѣ рождался новый куплетъ, онъ садился на морскомъ берегу, медленно обрабатывалъ его, закрѣплялъ въ своей памяти.

   Хаиме простился съ нимъ: можетъ продолжать свою поэтическую работу. Но черезъ нѣсколько шаговъ онъ остановился и повернулъ голову, не слыша снова тамбурина. Пѣвецъ удалялся по склону, боясь надоѣсть сеньору своей музыкой, отыскивая другое уединенное мѣсто.

   Фебреръ пришелъ къ башнѣ. To, что издали казалось нижнимъ этажемъ, было прочной каменной постройкой. Дверь находилась въ уровень съ верхними окнами: такимъ путемъ древн³е сторожа могли предохранить себя отъ неожиданнаго нападен³я пиратовъ. Входя и уходя, они пользовались лѣстницей, которую убирали внутрь съ наступлен³емъ ночи. Чтобы подниматься въ свою комнату, Хаиме приказалъ сдѣлать грубую деревянную лѣстницу, но никогда не убиралъ ее. Башня, выстроенная изъ песчанника, была снаружи нѣсколько разрушена морскими вѣтрами. Мног³я плиты выпали изъ своихъ гнѣздъ, и образовавш³еся выступы походили на замаскированныя ступени, ведущ³я наверхъ.

   Отшельникъ поднялся въ свое жилище. Это была круглая комната съ двумя только отверст³ями: дверью и окномъ сзади; благодаря черезмѣрной толщинѣ стѣнъ, эти отверст³я казались тунелями. Стѣны внутри были старательно обмазаны блестящей ибисской известкой, которая придаетъ молочную прозрачность и молочную нѣжность всѣмъ постройкамъ, изъ грязныхъ деревенскихъ хижинъ дѣлаетъ веселые домики. Но на потолкѣ съ пробитымъ люкомъ старинной лѣстницы, ведшей на верхнюю площадку, сохранилась сажа отъ огней, зажигавшихся въ былыя времена.

   Дверь, окно и люкъ закрывались досками, плохо скрѣпленными посредствомъ деревянныхъ крестовъ. Во всей башнѣ не имѣлось ни одного стекла. Еще было лѣто, и Фебреръ, не зная, что его ждетъ впереди, или вѣрнѣе, по безпечности отложилъ работы по устройству болѣе основательнаго помѣщен³я.

   Онъ находилъ прекраснымъ и очаровательнымъ это убѣжище, несмотря на его грубую простоту. Здѣсь видна была старательная рука Пепа и грац³я Маргалиды. Хаиме любовался блескомъ стѣнъ, чистотой трехъ стульевъ и досчатаго стола, - мебели, вытираемой дочерью его бывшаго арендатора. Рыболовные снаряды раскидывали свои сѣти по стѣнамъ, словно качающ³яся обои. Дальше висѣли ружье и сумка съ припасами. Мѣстами на подоб³е вѣеровъ сгруппированы были створки раковинъ, карамельно-прозрачныя, какъ черепаш³й щитъ. Это былъ подарокъ дяди Вентолеры, точно также какъ двѣ громадныхъ улитки на столѣ, бѣлыя, съ торчащими иглами, съ внутренностью влажно-розовою, словно женское тѣло. У окна былъ свернутъ тюфякъ, съ подушкой и простынями, - деревенская постель, которую Маргалида или ея мать дѣлами каждый вечеръ.

   Хаиме спалъ тамъ спокоймѣе, чѣмъ въ своемъ пальмскомъ дворцѣ. Тѣ дни, когда его не будилъ на зарѣ дядя Вентолера, служа обѣдню на берегу или подымаясь по склону и бросая камушки въ дверь башни, отшельникъ лежалъ на своемъ тюфякѣ до поздняго утра. До него доносился щумъ моря, великой ворчливой матери; таинственный свѣтъ, смѣсь солнечнаго золота и синевы водъ, пробивался сквозь щели, дрожа на бѣлизнѣ стѣнъ; снаружи кричали чайки и пролетая передъ окномъ, въ игривомъ полетѣ, мелькали быстрыми твнями на стѣнѣ.

   По ночамъ, рано ложась, отшельникъ размышлялъ, съ открытыми глазами, глядя, какъ льется сквозь полускрѣпленныя доски смутный и звѣздный свѣтъ ночи или блескъ луны. Въ эти получаса кажется, будто все прошлое чудеснымъ сбразомъ встаетъ передъ умственнымъ взоромъ; въ предвер³и сна воскресаютъ самыя далек³я воспоминан³я. Mope ворчало, слышался скрипящ³й крикъ большихъ ночныхъ птицъ, чайки жалобно стѣнали, какъ дѣти, подвергнутыя мукамъ. Что-то дѣлаютъ въ эти часы его пр³ятели?.. О чемъ говорятъ въ кофейняхъ Борне?.. Кто въ казино?..

   По утрамъ эти воспоминан³я вызывали у него улыбку и жестъ сожалѣн³я. Новый свѣтъ, казалось, красилъ его жизнь, дѣлалъ ее болѣе пр³ятной. И онъ могъ походить на прочихъ и обожать городскую жизнь!.. Вотъ она - истинная жизнь.

   Его взглядъ блуждалъ по круглому пространству башни. Настоящее зало, болѣе спокойное для него, чѣмъ чертоги дома его предковъ: все принадлежитъ ему; нѣтъ страха передъ совмѣстнымъ владѣн³емъ съ заимодавцами и ростовщиками. У него даже имѣются прекрасныя древности, которыхъ никто не можетъ оспаривать. Около двери покоились на стѣнѣ двѣ амфоры, извлеченныя сѣтями рыбаковъ, двѣ вазы изъ бѣловатой глины, остроконечныя, закаленныя моремъ, капризно украшенныя природой гирляндами окаменѣвшихъ раковинъ. Посреди стола, между улитокъ, находился другой подарокъ дяди Вентолеры - голова женщины въ своеобразной круглой т³арѣ, скрывавшей волосы, заплетенныя въ косы. Сѣрая глина была покрыта бѣлыми твердыми шариками, наростами вѣковъ и селитряной воды. Но Хаиме, глядя на подругу своего одиночества, мысленно снималъ суровую маску, угадывалъ свѣтлыя черты ея лица, странную таинственность ея восточныхъ миндалевидныхъ глазъ. Онъ видѣлъ ее такой, какой никто ее не могъ видѣть. Долг³е часы безмолвнаго созерцан³я, въ концѣ концовъ, стерли созданныя вѣками наслоен³я.

   - Посмотри на нее: моя невѣста, - сказалъ онъ однажды утромъ Маргалидѣ, когда та убирала комнату. - Правда, прекрасна?... Была Тирской или Аскалонской принцессой, не знаю навѣрно: одно неоспоримо: она сохранена для меня, она любила меня четыре тысячи лѣтъ до моего рожден³я; черезъ вѣка она явилась за мной. У ней были корабли, были рабы, были пурпурныя платья и дворцы съ террасами-садами. Но она оставила все, скрылась въ морѣ и ждала, пока волна вынесетъ ее на берегъ, пока возьметъ ее дядя Вентолера и принесетъ ко мнѣ... Почему ты такъ глядишь на меня? Ты, бѣдняжка, не понимаешь этого.

   Маргалида смотрѣла на него съ изумлен³емъ. Унаслѣдовавъ отъ отца уважен³е къ сеньору, она воображала, что послѣдн³й говоритъ всегда серьезно. Чего только онъ не видалъ на свѣтѣ!... A теперь его рѣчи о тысячелѣтней невѣстѣ поколебали ея легковѣр³е, заставили ее слегка улыбнуться, но въ то же время она съ суевѣрнымъ страхомъ поглядывала на великую сеньору былыхъ временъ - простую голову. Разъ донъ Хаиме это говорилъ! Bee y него такъ необычайно!...

   Взойдя въ башню, Фебреръ сѣлъ у двери и сталъ созерцать всю панораму острова, развертывавшуюся оттуда. У подошвы холма тянулись свѣже вспаханныя поля. Это были клочки горы, принадлежавш³е Фебреру, обращенные Пепомъ въ воздѣлываемые участки. Дальше начинались плантац³и миндальныхъ деревьевъ, сочно-зеленыхъ, и многолѣтн³я кривыя оливы съ черными стволами, съ букетами серебристо-сѣрыхъ листьевъ. Домъ К_а_н_ъ М_а_й_о_р_к_и былъ почти арабскаго типа: состоялъ изъ группы построекъ, квадратныхъ, какъ игральныя кости, съ гладкой крышей, ослѣиительно бѣлыхъ. По мѣрѣ того, какъ увеличивались нужды и размѣры семьи, воздвигались бѣлыя, новыя постройки. Каждая игральная кость была жилищемъ, а все вмѣстѣ составляло домъ, скорѣй походивш³й на арабск³й шатеръ. Снаружи нельзя было угадать, как³я помѣщен³я предназначались для людей и как³я для рабочаго скота.

   За К_а_н_о_м_ъ шла роща, раздѣленная большими стѣнами дикаго камня, и гряды высокихъ холмовъ. Сильные вѣтры острова не позволяли деревьямъ расти въ вышину и послѣдн³я, съ пышной расточительностью, пускали вѣтви вокругъ себя, выигрывая въ ширинѣ то, что теряли въ высотѣ. У всѣхъ вѣтви поддерживались многочисленными подпорками. Нѣкоторыя финиковыя деревья имѣли сотни подпорокъ и раскидывались, какъ громадныя зеленыя палатки, охраняющ³я сонъ великановъ. Это были естественныя бесѣдки, въ которыхъ могла укрыться почти цѣлая деревня. Глубину горизонта замыкали поросш³я соснами горы съ большими прогалинами красной земли. Среди темныхъ иголъ подымались колонки дыма. To были огни дровосѣковъ, выдѣлывавшихъ уголь.

   Три мѣсяца Фебреръ жилъ на островѣ. Его пр³ѣздъ изумилъ Пепа Араби, который все еще повѣствовалъ родственникамъ и пр³ятелямъ о своемъ поразительномъ приключен³и, о своемъ неслыханно-смѣломъ шагѣ, о недавней поѣздкѣ на Майорку, о нѣсколькихъ часахъ пребыван³я въ Пальмѣ и посѣщен³и дворца Фебреровъ, волшебномъ мѣстѣ, гдѣ хранилось все, что существуетъ на свѣтѣ господскаго и роскошнаго.

   Грубыя объяснен³я Хаиме менѣе удивили крестьянина.

   - Пепъ, я раззоренъ. Ты богачъ по сравнен³ю со мной. Я хочу поселиться въ башнѣ... не знаю до какихъ поръ. Можетъ быть, навсегда.

   И онъ заговорилъ о деталяхъ своего переселен³я; а Пепъ улыбался съ недовѣрчивымъ видомъ. Раззоренъ!... Всѣ важные сеньоры говорятъ тоже самое, но то, что у нихъ остается въ ихъ несчаст³и, можетъ сдѣлать богачами многихъ бѣдняковъ. Они все равно, что барки, садивш³яся на мель у Форментеры, пока правительство не поставило маяка. Форментерцы, народъ беззаконный и забытый Богомъ (ибо ихъ островъ былъ меньше), зажигали костры для обмана мореплаватслей, и когда изъ-за этихъ костровъ барка погибала, она не погибала для островитянъ: ея обломки обогащали многихъ.

   Бѣдный Фебреръ!... Пепъ не хотѣлъ принять денегъ, предложенныхъ дономъ Хаиме. Онъ обрабатываетъ земли, принадлежащ³я сеньору: потомъ сосчитается. И ввиду намѣрен³я сеньора жить въ башнѣ, Пепъ постарался сдѣлать ее о5итаемой и велѣлъ дѣтямъ всегда носить сеньору обѣдъ, чтобъ тому не приходилось спускаться и садиться за ихъ столъ.

   Эти три мѣсяца Хаиме провелъ въ деревенскомъ одиночествѣ. He написалъ ни одного письма, не прочелъ ни одной газеты, имѣлъ только пятокъ книгъ, привезенныхъ съ Пальмы. Городъ Ибиса, спокойный и сонный, какъ деревня въ глубинѣ полуострова, представлялся ему далекой столицей. Майорки уже для него не существовало, а тѣмъ болѣе крупныхъ гсродовъ, которые онъ когда-то посѣщалъ. Въ первый мѣсяцъ этой новой жизни необычайное событ³е смутило его мирный покой. Пришло письмо съ адресомъ одной кофейни Борне на конвертѣ и нѣсколькими строчками толстыхъ, неправильныхъ буквъ. Это пи